С ПОЗИЦИИ АГРЕССОРА, ВИНОВАТ ТОТ, НА КОГО НАПАДАЮТ

С ПОЗИЦИИ АГРЕССОРА, ВИНОВАТ ТОТ, НА КОГО НАПАДАЮТ

Яркий пример такого отношения отражается в изданных в 1970 году воспоминаниях Никиты Хрущева, где он пишет: «Мы хотели всего лишь укрепить свою государственную границу, чтобы страны Балтии не напали на Советский Союз».

У историка Магнуса Ильмъярва написана целая глава с обвинениями в адрес Эстонии, составленная на основе российских архивных материалов: «В адресованных политотделам Красной армии директивах повторялись обвинения, фигурировавшие в ультиматумах, в том или ином, порой и более расширенном виде. Реакционные круги Эстонии и Латвии, с целью подрыва имеющихся договорных отношений с Советским Союзом, планируют провокационную атаку на погранвойска и расположенные там гарнизоны Красной армии». По мнению Ильмъярва, аргументом была необходимость охраны советских границ и Ленинграда, желание освободить рабочий класс и крестьянство балтийских стран от безработицы, долгов, голода и эксплуатации.[93]

17 июня 1940 года была установлена новая государственная граница Советского Союза, ценой которой стала кровь тысяч людей и страх. На границах Эстонии сосредоточилось 100 000 советских солдат, и звезда Сталина взошла над Эстонией. В Советском Союзе Сталин был другим небесным телом – Сталин был Солнцем. В школах детей заставляли рисовать Ленина и петь песни, в которых Сталин назывался их новым отцом, а Ленин – дедушкой. «Это было навязывание чужой религии с помощью оружия и армии», – говорит моя мама, старшая сестра которой должна была рисовать в школе портрет Сталина. Люди, не воспринимающие свет Солнца (или Сталина), должны были умереть. На первых порах механизмы новой системы уничтожали государственно-правовой порядок, грабили собственность арестованных и заключенных в тюрьму, убивали и насиловали.

Один из таких арестов имел место в ночь на 14 июня 1941 года, когда за одну ночь было депортировано в Россию 10 000 человек, 6000 из которых позднее умерли от голода и болезней. По данным 1939 года, в Эстонии жило 1 133 917 человек. Нарком путей сообщения СССР Лазарь Каганович (Сталин звал его ласково Железный Лазарь или Паровоз) должен был позаботиться о том, чтобы для депортации эстонцев, латышей и литовцев железная дорога была в порядке, ибо вагоны посылали из России. Монтефиоре (Montefiore) в своей книге пишет, что Сталин, любивший грубые шутки, выразился: «Небось, товарищ Берия хорошо позаботится о приюте наших балтийских гостей». Жданов (по кличке Пианист), в июне 1940 года прибывший в Эстонию в окружении танков, успокаивал народ: «Мы не какие-то немцы, все, что мы делаем, происходит демократически и законно».

Согласно исследованию историка Айги Рахи-Тамм, в 1940–1941 годах было арестовано 8000 человек, из которых осталось в живых только 200. Из них 2400 было убито в Эстонии и 5400 – в советских лагерях. В порядке обязательной мобилизации было отправлено в Россию 34 000 эстонских мужчин, из которых погибло 24 000. Мужчин заставляли регистрироваться на сборных пунктах, находящихся под военной охраной. Уклонение от этого означало смертный приговор. Тайзи Рейман вспоминает, как они в жаркий летний день пошли в одной рубашке и сандалиях на сборный пункт:

Каким образом их там регистрировали, не знаю. Мужчин построили в шеренгу, повели в порт и загнали на корабль. Корабли стояли между Таллинном и Пирита. На набережной собралось огромное количество народа. Находящимся на кораблях кричали слова прощания, задавали вопросы, им отвечали с кораблей. Люди посмелее подплывали к кораблям, чтоб передать отплывающим деньги, одежду, еду. По пловцам был открыт огонь. Корабли отшвартовались от берега. Тогда мужчины на кораблях и народ на берегу стали петь. Появились новые песни:

Вернитесь, сыны Эстонии,

Вернитесь, мы ждем вас.

Не бросайте на гибель раненых

И павших всех приведите домой.[94]

На кораблях умерло 2000 человек, в трудовых батальонах – 12 000 и в Красной армии – 10 000 мужчин.

Арнольд Мери, один из участников моего фильма, бывший политрук Красной армии, пытается оправдать свою деятельность и в восстановившей независимость Эстонии. События тех лет он объясняет так: «Этих мужчин отправили в трудовые батальоны, на лесозаготовки и торфяные болота. Понятно, какие были там условия труда и все остальные жизненные условия, и они умерли, но не стоит говорить, что это был хитрый сталинский план истребления эстонского народа». Даже в наши дни одевает Арнольд Мери советский военный мундир и открыто отмечает оккупацию Эстонии, тем самым оправдывая и идеализируя советский террор идеологией коммунизма.

* * *

Тоомас Хийо пишет, что сотни эстонских мужчин, в принудительном порядке мобилизованных в Красную армию, попали там в сталинскую мясорубку, обвиненные из-за их происхождения в шпионаже.

В июле 1941 года «эвакуировали» от немецкой оккупации в Советский Союз 25 000 человек, из них 5000 умерло в России, 1100 пропало без вести и 500 удалось бежать за границу. В 1939–1941 годах Эстония потеряла 100 000 человек, половину из них – навеки.

В 1940 году НКВД разделил всю территорию страны на несколько округов, в каждом из которых следовало составить списки местных «антисоветских элементов». Это было подготовительным этапом великой депортации 1941 года. Историк Март Лаар написал книгу, составленную из воспоминаний того времени.

Организация депортации была поручена так называемым «тройкам» (орган, состоящий из трех советских служащих), создаваемым по полученным из Москвы инструкциям. Они создавались как на местном уровне, так и общереспубликанском. В ЭССР тройка НКВД была в следующем составе: народный комиссар госбезопасности ЭССР Борис Кумм, народный комиссар внутренних дел ЭССР Андрей Мурро и первый секретарь ЦК КП (б) ЭССР Карл Сяре.

Бригады начали свою деятельность 14 июня около 1–2 часов ночи. Семьи, которые вечером легли спать, не предчувствуя ничего плохого, разбудили среди ночи и зачитали им, сонным, постановление, на основании которого они подлежали аресту или высылке. Под плач сонных детей обыскали квартиры, при этом часть драгоценностей тут же попала в карманы депортирующих. Для сбора дорожных пожитков предоставлялось от 20 минут до часу. Всего для проведения операции было подготовлено 490 вагонов, в том числе вагоны для охраны и других чиновников. Охота на людей продолжалась до утра 16 июня. Согласно телеграмме, отправленной 13 июня из Москвы в Ригу, в Эстонии депортации подлежало 11 022 человека, в действительности же этих людей оказалось на 1000 меньше. 28,4% депортируемых составляли дети до 14 лет, 21,5% (или 2158) – мужчины 20–49 лет и остальные – женщины, подростки и старики.

Мужчин, арестованных в июне 1941 года, разлучили с семьями уже на железнодорожных станциях, и большинство женщин и детей видели тогда последний раз своих мужей и отцов. 17 июня 1941 года поезда с депортированными уходили через Нарву и Изборск с территории Эстонии. И чем дальше, тем страшнее становилась ситуация в поездах. По инструкциям, количество людей в вагонах составляло 30, на самом же деле их было там 50. В набитые битком вагоны свет проникал через узкую щель. Воды не было, люди испражнялись в желоб, прорубленный в полу вагона. Духота, жара и невыносимая вонь стояли в вагонах.

На одной из железнодорожных станций из одного вагона в другой распространился слух, что одна женщина убила своего четырехлетнего ребенка, вскрыв ему вены. Ее поймали, когда она, будучи в полном умопомрачении, хотела так же поступить с собой. Несчастную мать вывели из вагона вместе с трупом ребенка. Это была первая жертва трагедии! Одна женщина узнала ее, это была жена предпринимателя и почетного консула Финляндии. Сама она была финка, а ее муж – эстонец.[95]

14 июня, день депортации, наступил для эстонцев неожиданно, у моей мамы и ее сестренки-близнеца только что начались школьные каникулы. Они ждали 18 июня – празднование своего 11-летия. И хотя мамина семья в этот раз не была депортирована, было чувство, что всю Эстонию отправляют в Россию.

В начале 1990-х Алли Лейво написала тогдашнему главному редактору газеты «Постимеэс» Вахуру Кальмре следующее письмо.

«Приближается 14 июня. Хочу написать Вам об одной ужасной истории, которую рассказала мне около 20–30 лет назад моя знакомая, заранее проверив, что дверь заперта и под окнами нет подслушивающих. С восходом солнца поезда с депортируемыми отправлялись в Россию со станции Валга. Находящиеся вагонах и провожающие со слезами запели песню «Моя Северная страна золотого солнца». Кто-то бежал за поездом, кто-то слушал грохот удаляющихся вагонов, прижав голову к рельсам. Прошла неделя или полторы, шепотом стали говорить о том, что на станции Валга стоят два вагона с детьми. Четыре или пять девчонок пошли посмотреть. На запасном пути стояло два вагона, их охранял мужчина с винтовкой. Девчонки остановились. Солдат понял, что они боятся его, отошел в сторону и сделал вид, что не замечает их. Девчонки посмотрели в щель вагона. Он был забит посиневшими, а также умершими от жажды детьми. Дети сидели, прижавшись друг к другу, они были без одежды, пальцы держали во рту, губы окровавлены, кто-то висел на полках головой вниз. В вагоне находились дети от грудного возраста до семи лет.

Вероятно, это были дети, которых разлучили с родителями, может быть, дети эстонских офицеров. Имя этой женщины, видевшей все, К. Лепик, она была озабочена тем, что об арестованных эстонских офицерах и их женах до сих пор ничего не известно».

Внуки Алли Лейво не знают, отправила ли бабушка это письмо, теперь ее уже нет в живых. После восстановления независимости Алли Лейво через газету хотела выяснить – знает ли кто-то про этих детей? Где находится их могила? Ответа на этот вопрос так и не найдено.

* * *

Лишь недавно, благодаря исследованию Айги Рахи-Тамм, мне стало понятно, что из 10 000 депортированных осталось в живых только 4000 человек. Остальные умерли в России от голода и болезней; в течение первого года практически все дети до трех лет. По данным Государственной комиссии по исследованию репрессий оккупационной политики, в вагонах для скота было выслано из Эстонии детей до 4-х лет 930, 5–9 лет – 1014, 10–15 лет – 1074 и 15–17 лет – 987. Всего несовершеннолетних депортированных 4005. И хотя эти цифры не совсем точные, они дают своеобразный обзор. В их числе должны быть убитые и арестованные дети. По некоторым источникам, жертвой советского террора стал 81 ребенок.

Яан П. из Пярну вспоминает.

Мне тогда было 13 лет, моей сестре Хельми – 7 лет, кроме нас, ночью на лугу была и 19-летняя девушка из Тори Лилли Тилк. 8 июля 1941 года Пярну захватили немцы. Скотину оставили на лугу, так как фронт оставался еще за Лавассааре. В ночь на 9 июля между одиннадцатью и часом появились отступающие советские матросы, 10–15 человек. Спросили лишь: «Говорите по-русски?». Через некоторое время один из матросов пронзил штыком грудь Лилли Тилк, а вскоре получил удар штыком и я, затем последовал еще один удар в грудь. Потом били по голове прикладом винтовки, я потерял сознание. Лилли Тилк стала жертвой кровавого убийства.[96]

Преступления, совершенные по приказу Сталина и Политбюро, проходили на виду нового, коммунистического правительства Эстонии, перед глазами тех левых идеалистов из эстонского гражданского общества, кого, по словам Жданова, выбрал народ в ходе т.н. свободных выборов. Трудно представить себе, что они могли предвидеть такой террор. После войны, когда вновь начались советские репрессии, застрелился премьер-министр Йоханнес Варес-Барбарус. НКВД заклеймил ярлыком буржуазного националиста и сослал в лагерь заместителя министра, профессора истории Тартуского университета Ханса Крууса. Так же поступили со всеми эстонцами – членами марионеточного правительства, вместо них были назначены новые руководители – воспитывавшиеся в России эстонцы и русские.

Аресты эстонцев, депортация и расстрелы объяснялись справедливой ненавистью и местью рабочего класса, их уничтожали как буржуазию, как угнетателей трудового народа.

Врагов народа преследовали везде. Историк Айги Рахи-Тамм просмотрела десятки тысяч карточек. «В области охоты на классового врага Советский Союз имел долгий опыт. Органы советской госбезопасности нуждались в «компрометирующих документах» для очистки общества от «чуждых элементов». Еще в 1918 году в Петрограде при Историко-революционном архиве была создана специальная комиссия, занимавшаяся сбором компрометирующих материалов. В 1938 году этот архив был передан в ведомство Народного комиссариата внутренних дел СССР, именно это событие можно напрямую связать с размахом массовых репрессий. В 1939 году наркомом внутренних дел СССР и Центральным управлением по делам архивов была введена картотека антисоветских элементов, называемая картотекой политической окраски. Категорий лиц «с политической окраской» было 27. Картотека включала миллионы людей. 23 октября 1940 года отделения НКВД Эстонии, Латвии и Литвы тоже получили указание на составление картотек контрреволюционных элементов – чтобы выявить врагов советского порядка, следовало систематически пересмотреть все интересующие архивные документы. На каждое подозреваемое лицо составлялась специальная карточка, где писались имя, фамилия человека, год и место рождения, фиксировались место работы и должность, разные компрометирующие связи и ссылка на источник. На всех надлежащих людей составлялись списки в трех экземплярах, которые срочно следовало переправить в Центральное управление архивов, находящееся в ведомстве НКВД». Айги Рахи-Тамм потрясло то, как это ужасный материал начал влиять на ее работу: «Работая с таким материалом, это начинает давить на тебя. Ты видишь там не только политическую элиту, но и обычного человека и то, как много было накоплено на него материалов. Это пугает всех, кто видит эти материалы. Возникает вопрос, как эти люди попали в списки, и имеются ли сегодня такие списки на нас? Это вполне естественный вопрос, который задают все, кто сталкивается с этим материалом. В 1940–1941 году в Эстонии было составлено 38 000 карточек политокраски и на запросы органов госбезопасности было составлено 28 000 ответов. Относительно Эстонии, это огромные цифры, и архив был обязан отвечать на запросы органов в течение 24–48 часов. Это значило, что система должна была получать информацию очень быстро. Отмечали все дела, совершенные человеком во имя блага своего народа. Все это объявлялось преступлением против революционного движения СССР. Общественная работа и все другие формы деятельности (участие в Освободительной войне, партийная деятельность, работа в культурных советах национальных меньшинств, деятельность в Кайтселийте и т.п.), в которой граждане Эстонии принимали активное участие, вся эта деятельность фиксировалась и вводилась в карточку. Это было нужно для того, чтоб гарантировать в Эстонии советский порядок,. Что действовало лучше, если не насилие?»

Айги Рахи-Тамм продолжает: «Во время учебы в Тартуском университете я начала заниматься исследованием добровольных обществ Тартуского уезда и театрального движения, сыгравших большую роль в создании идентичности эстонцев и ставших основой для крепкого гражданского общества и взаимной солидарности. На языке современной модной терминологии, это можно назвать культурной мотивацией для создания своего общества. В период советской оккупации все это было запрещено. В свое время руководители обществ являлись носителями национального духа, это была народная элита. В 1990-х годах, когда Эстония вновь стала независимой, в университете мы начали вводить в компьютер имена репрессированных людей – депортированных, расстрелянных, арестованных, сосланных в тюремные и трудовые лагеря. Изучая эти документы, я вдруг почувствовала, что я знаю людей, имена которых ввожу в компьютер. Родословные стали казаться знакомыми, это были те активные жители деревень времен Эстонской Республики и члены их семей: мужья, жены, дети, бабушки, дедушки. Их имена оставались в списках советских органов безопасности вплоть до 1950-х годов, а то и дольше, в зависимости от того, кто вернулся в Эстонию живым. Первую половину года, что я работала с этими списками, у меня было чувство, что я больше не могу спать. Когда я прикрывала глаза, начинала видеть списки, всю эту трагедию: женщины, дети, старики…. Занимаясь этой работой, я думала о врачах – как они умеют создать барьер между собой и пациентом? Я придумала стратегию, как защитить и уберечь себя. Я прикрылась панцирем, иначе было бы невозможно делать такую работу, но иногда судьба человека пробивается через этот защитный слой. Порой встречались настолько горькие судьбы, что я бросала работу и просто рыдала. На самом деле, эту работу нельзя выполнять изо дня в день. Следует создать дистанцию и делать перерывы. Это ужасно, когда через судьбы людей ты видишь насилие, убийства, творческую и духовную элиминацию людей, уничтожение государства. Советская власть наказывала просто за то, что ты был кем-то, был носителем ценностей своего общества».[97]

В 1946 году неожиданно был принят закон, по которому оставшиеся в живых депортированные дети могли возвратиться домой в Эстонию. Нередко это были дети, чьи родители, братья и сестры скончались от голода, отцы были расстреляны в лагерях, и теперь после войны они могли вернуться к своим родственникам. Но в 1948 году, когда многие из них были уже совершеннолетними и успели создать в Эстонии семьи, начался новый виток арестов – и их снова стали задерживать и отправлять в тюрьмы, трудовые лагеря и в ссылку. В качестве причины называлось то, что они нарушали паспортный режим и документы не в порядке.

Марионеточное правительство Йоханнеса Вареса (21 июня – 25 августа 1940) вместе с коллегами после 21 июня 1940 года

Данный текст является ознакомительным фрагментом.