Самоуверенность агрессора

Самоуверенность агрессора

Германский лейтенант 29-й моторизованной дивизии писал о том, что «русская оборонительная система представляет собой ряд стеклянных домов». Впереди двигались мотоциклисты и бронированные автомобили, поддерживаемые легкими танками, средняя скорость составляла до сорока километров в час. Вслед за ними продвигалась основная масса танков, поддерживающая между собой постоянную радиосвязь. За ними двигалась моторизованная пехота и дивизионная артиллерия. Лишь за ними шла германская пехота. Между танковыми командирами и германскими пехотными частями возникло жесткое противоречие. Главы танковых групп требовали от пехоты быстрого продвижения, пехотные командиры настаивали на замедлении движения танков, требуя помощи в уничтожении окруженных советских войск.

Как уже говорилось, 26 июня немцы пересекли нетронутые мосты через Двину, их войска были уже на расстоянии 250 километров от границы. В тот день Финляндия объявила войну Советскому Союзу. А в далекой Вероне Муссолини устроил смотр итальянской дивизии, отправляемой на советский фронт. В тот же день Жуков, возвратившийся в Москву из Тернополя, предложил создать оборонительный рубеж по линии Дрисса-Полоцк-Витебск-Орша-Могилев-Мозырь. Стало ясно, что в Москве серьезно думают об отступлении. В Ленинграде было остановлено строительство всех гражданских объектов, и 30 тысяч строителей стали создавать оборонительные сооружения в районе Луги.

По оценке Г.К. Жукова, «для нас оказалась неожиданной ударная мощь немецкой армии, для нас оказалась неожиданностью их шестикратное и восьмикратное превосходство в силах на решающих направлениях; для нас оказались неожиданностью и масштабы сосредоточения их войск, и сила их удара».[44]

И все же Красная Армия, в отличие, скажем, от французской, не была деморализована первыми потрясающими успехами немцев. Сопротивление продолжали даже разбитые батальоны. Импровизация, разумеется, не всегда означала разумное руководство, но Москва продолжала искать ключи к собственной системе руководства армией, к упорядоченному характеру действий. Сотни тысяч гражданских лиц безропотно вышли на изнурительные фортификационные работы не потому, что их гнала туда репрессивная система, а потому что было нечто, чего не нужно было объяснять. Траншеи, рвы, блиндажи чаще всего не были использованы, фронт быстро катился на восток, но жертвенное чувство к своей стране не могло уничтожить ничто. Это чувство практически не зависело от имени тех, кто подписывал высокие приказы, кто на жестоких ошибках учился воевать с лучшей армией мира. Это чувство было бездонным. Уже летом 1941 года стало ясно, что Россию можно уничтожить, но нельзя поставить на колени.

И о государстве. Можно говорить о сталинском режиме все, что угодно, но даже западные историки признают, что, несмотря на масштабность жесточайших поражений, «контролирующая система (пишет американский историк Г. Вайнберг) советского государства функционировала если и не эффективно, то достаточно эффективно в сравнении с царским режимом и режимом Временного правительства в Первую мировую войну, достаточно эффективно по сравнении с тем, что уверенно ожидали от него немцы во Второй мировой войне». А в тылу разворачивались такие производственные мощности, о которых немцы ничего не знали и что повергло бы их в ужас, знай они о них.

Новый реализм медленно, но верно овладевает советским командованием в Москве. Уже в начале июля Ставка приходит к выводу, что Северо-Западный фронт слишком слаб, чтобы суметь решить одновременно две задачи — сохранить военно-морскую базу Таллин и оградить подступы к Ленинграду. После всех (колоссальных) потерь, этот фронт имел 1442 орудия. В дивизиях осталась треть первоначального состава. Генерал Кузнецов был снят с поста командующего фронтом, его 4 июля заменил генерал Собенников, начальником его штаба стал Н.Ф.Ватутин. Козлом отпущения стал прежний начальник штаба фронта генерал-лейтенант П.С. Кленов. Интенсивно укрепляемой стала линия Нарва — Луга — Старая Русса — Боровичи. Укрепления строились на глубину до десяти километров, антитанковые препятствия строились интенсивно. Здесь, в ста километрах от Ленинграда, была создана «Лужская оперативная группа» (ЛОГ) во главе с генералом Пядышевым. А за его спиной уже создавалась еще одна оборонительная линия: Петергоф — Гатчина — Колпино. Более того, готовилась линия боя, идущая по самому Ленинграду. Но главные усилия сосредоточились вокруг Луги. Записи генерала Зайцева: «Половина прибывших копает траншеи и ставит антитанковые надолбы. Другая половина работает на сотнях огневых точек, создаваемых из бетонных блоков, бревен, дерева, камней в зоне укрепленных препятствий. Ничего не хватает — грузовиков, лопат, десятников. Но каждый стремится обеспечить армию оборонительной линией как можно скорее. Они работали дни и ночи напролет, они спали на брустверах и в траншеях, и они спорили о глубине и ширине укреплений, где разместить колючую проволоку».

В Москве уже видели слабости. Оперативный отдел жаловался на отсутствие достоверных сведений о продвижении германских частей. 8 июля восьмая танковая дивизия немцев вышли к реке Великой. Саперы взорвали железнодорожный мост с немецкими танками на нем. Но 9 июля немцы все же вошли в Псков. Утром 10 июля о падении Пскова узнали защитники Лужского оборонительного района. Теперь после оборонительной линии по Великой наступила очередь Луги. Сталин послал возглавлять Северо-Западный фронт своего старого протеже — маршала Ворошилова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.