«Он был «Именем»!»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Он был «Именем»!»

Можно утверждать, что на разрешение геостратегической и геополитической проблемы, возникшей перед СССР, так называемой «военной тревоги 1935–1936 гг.», советское политическое руководство персонально очень, если не главным образом, рассчитывало на Тухачевского как на ключевую политическую фигуру в оптимизации отношений с Западной Европой (будь то Англия, Франция или Германия). И Тухачевский вполне и ясно осознавал свою политическую значимость в сложившейся ситуации. Соответствующее впечатление вынес от встречи с Тухачевским в феврале 1936 г. в Париже генерал М. Гамелен, передав его в своих мемуарах: «Он казался уверенным в себе и собственном влиянии».

23 января 1936 г., непосредственно перед отъездом в Лондон и Париж, Тухачевский был на приеме у Сталина, на котором присутствовали также нарком обороны СССР К.В. Ворошилов, Председатель СНК СССР В.М. Молотов, нарком внутренних дел СССР Г.Г. Ягода, начальник Иностранного отдела ГУГБ НКВД А. Слуцкий, зам. наркома по иностранным делам СССР Н.Н. Крестинский. Следует обратить внимание на то, что на совещании не было 1-го заместителя наркома обороны СССР Я.Б. Гамарника, а также ни одного из высших окружных командиров Красной Армии (вроде Якира или Уборевича). Не было руководства военной разведки (С.П. Урицкого) и контрразведки (А.Х. Артузова). Состав участников совещания требует комментариев, которые в определенной мере приоткрывают основные направления деятельности Тухачевского.

Не считая Сталина и Тухачевского, отправлявшегося в заграничную поездку, а также Молотова и Ворошилова, самых доверенных соратников Сталина, присутствовал именно Крестинский, а не нарком по иностранным делам СССР М.М. Литвинов. Прогермански настроенный Крестинский являлся главным специалистом по советско-германским отношениям. С 1921 и до 1929 г. он был советским полпредом в Германии, в силу чего располагал там, в частности в Берлине, весьма обширными и густыми официальными и неофициальными, в том числе личными, связями. Это значило, что зарубежная «миссия» Тухачевского предполагала не только реализацию официальной цели визита — переговоры с политическими и военными представителями Англии и Франции, но и с представителями правящей политической и военной элиты Германии. В таком случае остановки Тухачевского в Берлине не были случайными или неожиданными для узкого круга советского руководства, включая и, прежде всего, Сталина.

Присутствие на совещании руководителя НКВД Ягоды и начальника Иностранного отдела ГУГБ НКВД Слуцкого свидетельствовало о том, что в ходе своей «миссии» Тухачевскому предстояло действовать не только по официальным дипломатическим и военно-дипломатическим каналам, но и по неофициальным, конспиративным, контролируемым НКВД. Таким образом, всякого рода возможные контакты Тухачевского с лично знакомыми ему за рубежом лицами, очевидно, предполагались в ходе его «миссии». Судя по всему, Тухачевскому представлялась «carte blanche» на любые переговоры (официальные и неофициальные, легальные и нелегальные) с любым партнером, используя все возможные, в том числе и личные связи, включая контакты с представителями Белого движения.

Расчет был на использование Тухачевским своих личных знакомств в русском Белом зарубежье, чтобы с их помощью выйти на контакты с правительственными кругами Германии, с Гитлером.

26 января 1936 г. Тухачевский вместе с Литвиновым прибыл в Лондон. Официальная цель визита — участие в похоронах английского короля Георга VI: Литвинов представлял советское правительство, Тухачевский — Красную Армию.

В британской политической и военной элите господствовало весьма скептичное отношение к советской военной элите, к руководству Красной Армией. В отличие от германской военной и политической элиты, многие представители которой уже давно были знакомы с Ворошиловым, Тухачевским, Уборевичем и другими советскими «генералами» еще с начала 20-х гг.; в отличие от французской политической и военной элиты, представители которой достаточно много слышали от руководства русских эмигрантских кругов о Тухачевском, в британских политических и военных кругах практически ничего не знали о советском генералитете. Отношение к нему как к сброду «партизанских атаманов», храбрых, но малообразованных в военном отношении, сложившееся еще в пору Гражданской войны, оставалось, в сущности, неизменным и к середине 30-х гг. «Лишь в феврале 1934 года, — вспоминал И.М. Майский, — когда общая атмосфера англо-советских отношений начала смягчаться, британское военное ведомство вынуждено было «пойти на уступки». Между СССР и Англией наконец было заключено соглашение об обмене представителями вооруженных сил. В конце 1934-го или в начале 1935 г. в Лондон прибыл первый военный атташе СССР Витовт Казимирович Путна. Человек талантливый и энергичный, он сразу принялся за дело. Но старые традиции постоянно давали о себе знать: к советскому атташе относились настороженно».

Выбор на Путну в качестве военного атташе, направляемого в Англию, пал не случайно. Во-первых, Путна хотя и был по происхождению из литовских крестьян, однако человек он был не только способный от природы, но и имевший определенное, и не только военное, образование. Он родился в 1893 г., получил среднее образование, а затем окончил художественное училище, поскольку от природы был наделен способностями к рисованию и живописи. С началом Первой мировой войны, призванный в ряды русской армии, Путна был направлен в школу прапорщиков и в 1916 г. был выпущен в войска в чине прапорщика, в каковом качестве оставался и в 1917 г. В марте 1917 г. он вступил в большевистскую партию. Следует отметить, что, в отличие от многих других партийных красных командиров из бывших офицеров, Путна вступил в большевистскую партию по убеждениям. Поэтому, оказавшись в Красной Армии с начала 1918 г., он сначала был военным комиссаром полка, бригады, дивизии, а затем перешел на командную службу, став в конце 1919 г. командиром прославленной 27-й стрелковой дивизии в составе 5-й армии Тухачевского. Во главе этого соединения Путна под началом Тухачевского воевал на польском фронте и штурмовал мятежный Кронштадт, служил на Западном фронте в 1921–1922 гг. В. Путна уже имел достаточный опыт службы в качестве военного атташе в Германии и Польше. Он свободно владел немецким и польским языками. Направление его в Англию в качестве военного атташе было, однако, обусловлено не только его интеллигентностью, но и еще одним важным обстоятельством. В 1932–1934 гг. Путна был командующим Приморской группы войск Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии. В обстановке обострения советско-японских отношений, чреватых войной, вряд ли кто-либо лучше Путны мог убедить англичан в необходимости сближения с СССР и Красной Армией. Однако совершить прорыв в отношениях между британскими вооруженными силами и Красной Армией советское правительство рассчитывало, используя куда более мощную политическую фигуру, каковой с достаточным основанием считали фигуру маршала Тухачевского.

Начиная с января 1935 г. было заметно, как в советской пропаганде проводится популяризация Тухачевского, рассчитанная, разумеется, не только на «внутреннее потребление», но в гораздо большей мере на «потребление внешнее». Не вдаваясь в детали, хочу обратить внимание на то, что советское руководство, конечно, не без ведома, согласия, а скорее всего, по инициативе Сталина стремилось представить своим новым западным «демократическим» партнерам вполне для них респектабельную и близкую по духу и воспитанию фигуру Тухачевского. При этом давалось косвенным образом понять, что эта фигура почти самостоятельная и весьма влиятельная. Это проявилось, в частности, в беседе Сталина с Иденом, прибывшим в Москву в конце марта 1935 г. Сталин коснулся советско- германских переговоров о займе, а затем неожиданно сообщил Идену о слухах, распространяемых германским правительством о будто бы имевших место встречах Тухачевского и Геринга «для совместной выработки плана нападения на Францию». Сталин сказал, комментируя эти «слухи», что это «мелкая политика», но слухи не опроверг. По признанию Идена, он был изумлен упоминанием имени Тухачевского рядом с именем Геринга. «Это было странное сообщение, — признавался Иден в своих мемуарах, — к этому времени Тухачевский опубликовал статью настолько антигерманскую, что это вызвало дипломатический протест из Берлина». Б.М. Орлов полагает, что Сталин таким образом «стремился ослабить впечатление, произведенное статьей Тухачевского на Западе, зародить сомнения в искренности его антигерманской позиции». Думается, однако, что все было гораздо тоньше.

Во-первых, Сталин хотел показать, что новый курс, принятый советским правительством, не столь однозначно принят всеми в высшем советском руководстве, что неофициальный «лидер» Красной Армии Тухачевский занимает в этом вопросе самостоятельную позицию, не веря в эффективность нового внешнеполитического курса. Следовательно, Тухачевский — это самостоятельная политическая фигура, склонить которую в сторону Великобритании не так легко, что это еще предстоит сделать.

Во-вторых, Сталин давал понять, что и внешнеполитический курс СССР вполне может вернуться в свое прежнее «прогерманское русло». Как говорится, Сталин и советское руководство «набивали себе цену».

Иден тоже вольно или невольно лукавит: известная статья Тухачевского появилась в советской прессе лишь 29–31 марта 1935 г., а беседа Сталина с Иденом состоялась до публикации статьи Тухачевского. Поэтому вряд ли Тухачевский уже имел общепринятую репутацию сторонника сближения с Великобританией. Но интересно в связи с пассажем, допущенным Сталиным в беседе с Иденом относительно слухов о встрече Тухачевского с Герингом, то, что в СССР, в НКВД, считали, что эти слухи исходят от самих англичан.

Еще в феврале 1935 г. в НКВД поступило следующее сообщение: «Во Франции англичанами пущен в ограниченном кругу военных и католиков (группа Кастельно) по рукам «апокриф» относительно переговоров Геринга и Тухачевского в начале января в Берлине. Этот отчет составлен с тем и в такой форме, чтобы укрепить в военно-политических кругах Франции недоверие к русской политике, тем самым тормозить укрепление отношений и выиграть время, пока «Германия нагонит темпы, а Советы их потеряют». Апокриф составлен немцами». Так полагали в советских спецслужбах. Следовательно, в таком случае Сталин сделал в беседе с Иденом слегка завуалированный упрек своему собеседнику в том, что сами англичане ведут не совсем «чистую» и откровенную политику в отношении СССР, стремясь исподволь дискредитировать лидера Красной Армии. Во всяком случае, и в том, и в другом случае такого рода слухи и разговоры лишь поднимали в глазах британской политической элиты репутацию Тухачевского как самостоятельного и весьма влиятельного политического лица в СССР, от позиции которого многое зависит.

Дело было не только в том, что Тухачевский занимал по номенклатуре должностей в высшем военном руководстве СССР 3-е место. Дело было и не только в том, что фактически он давно и в СССР, и за его рубежами был признан неформальным «лидером» Красной Армии. Дело было еще в том, чтобы, направляя в Лондон Тухачевского, произвести его личностью — как его профессионализмом, способностями, так и внешними данными благоприятное впечатление на британскую политическую и военную элиту.

Из старинного дворянского рода, бывший офицер императорской гвардии, свободно говоривший по-французски (тогдашний язык светского и дипломатического общения) и по-немецки, отличавшийся изысканными светскими аристократическими манерами, умением держаться и поддерживать светское общение, Тухачевский должен был послужить своего рода «рекламным образом» Красной Армии для британского политического «бомонда». Его должны были принять в британском свете, политической и военной элите за «своего». В подсознание могло вполне непроизвольно закрадываться предощущение грядущих политических перемен в СССР, обусловленных личностью Тухачевского. В этом отношении Тухачевский в качестве «представителя» был фигурой уникальной и незаменимой для СССР и Красной Армии.

В качестве удобного предлога для миссии Тухачевского в Лондон использовали церемонию в связи со смертью английского короля Георга V. На похороны короля в качестве представителей СССР 23 января 1936 г. были направлены нарком по иностранным делам Литвинов и заместитель наркома обороны маршал Тухачевский. Следует обратить внимание на сам факт направления в Лондон не просто двух представителей СССР. Важно иметь в виду, что один из них, Литвинов, представлял советское правительство, а другой, Тухачевский, — армию. Иными словами, британским политическим и военным кругам давали как бы понять, что Красная Армия в СССР занимает хотя и единую, но достаточно самостоятельную политическую позицию и играет достаточно самостоятельную политическую роль в государстве, так же как это было в Великобритании. 26 января 1936 г. Тухачевский прибыл в Лондон. Казалось, что Тухачевский своей личностью, в том числе и внешними данными, в полной мере произвел ожидаемое впечатление на британский свет, политическую и военную элиту.

«Его появление в Лондоне произвело большое впечатление в английских военных и военно-политических кругах, — вспоминал И.М. Майский. — Сама внешность М.Н. Тухачевского не могла не импонировать: высокий, красивый, молодой (подумать только: маршал в 42 года!), с безупречными манерами и отличной выправкой, он оказался полной противоположностью тому, что столько лет твердили о большевистских командирах «медные каски». Наши недоброжелатели пустили даже слух, что приехал-де не Тухачевский, а подставное лицо. Но это было уж слишком нелепо, и антисоветским сплетням никто не поверил.

Очень большую роль играло то, что Тухачевский умел разговаривать с иностранцами. Он держался с большим достоинством, но без всякой надменности. Это большое искусство, которое не каждому дано. Михаил Николаевич владел им в совершенстве. Часто наблюдая его на различных церемониях и приемах, я просто удивлялся, с каким самообладанием он представлял свою страну и свою армию перед людьми чуждого, капиталистического мира». Воспоминания И.М. Майского в целом совпадают со свидетельскими отзывами того времени, так сказать, «с другой стороны».

Отражая впечатление не только представителей русской эмиграции, но и (прекрасно ее зная) британской политической и военной элиты, бывший русский посол в Великобритании Е.В. Саблин делился своими впечатлениями с В.А. Маклаковым в своем письме от 1 февраля 1936 г.: «Общее внимание привлекал к себе маршал Тухачевский. Он поразил всех своей выправкой и шагистикой. Литвинов вчера уехал, Тухачевский остался и поехал осматривать военные заводы. От этого осмотра англичане ожидают великие и богатые милости в виде заказов». Первое впечатление и политические импульсы британской стороны незамедлительно проявились в британской прессе. «В момент отправки этого письма, — пересказывал и цитировал реакцию британской политической прессы на визит Тухачевского Саблин в письме к Маклакову 2 февраля 1936 г., — читаю в газетах короткую заметку, быть может, внушенную, что «неизбежно, что в результате постепенно увеличивающейся военной мощи Японии и увеличения вооруженных сил Германии значение России должно в значительной мере быть принято во внимание в Лондоне. Тем более что громадный российский рынок продолжает быть открытым для британской предприимчивости. В какую сторону вопрос должен разрешиться — очевидно ныне с особой ясностью». Итак, первые ожидаемые выгоды для британской стороны от сближения с СССР в складывающейся международной ситуации — выгоды экономического характера.

Далее тот же Саблин задается и политическим вопросом: «Как же может отразиться присутствие здесь Литвинова и Тухачевского на интересах России?..» И пытается найти ответ: «Что беседы имели место — в этом никаких сомнений быть не может. Каких же предметов они могли касаться? По этому поводу здесь ходят различные слухи. На первом месте некоторые ставят вопрос о займе. Во-вторых, могли быть затронуты и дальнейшие вопросы, касающиеся готовности СССР поддержать на случай надобности статус-кво в сопредельных с Россией странах и, в частности, принять активные меры против наступательной политики Японии, которая внушает здесь все более и более беспокойства, в особенности после оставления японцами морской конференции. Небезынтересны и сведения о приступлении к работе японцами по сооружению морского канала на Сиамской территории, на перешейке Кра. Коли каналу этому суждено будет осуществиться, то он ослабит в значительной мере положение новой британской базы в Сингапуре. Вообще здесь распространяется впечатление, что британское правительство не считает удовлетворительным настоящее положение международных комбинаций и придумывает возможности создания чего-либо более прочного. Расчеты на сотрудничество с Францией все более становится проблематичным, в особенности ввиду неустойчивости ее внутреннего положения и неизвестности исхода будущих выборов, которые могут изменить положение весьма серьезно. Германия Гитлера продолжает оставаться каким-то сфинксом, и трудно предвидеть, куда она может устремиться. Эти соображения могут побудить Англию вернуться к русофильской политике и попытаться использовать нынешнюю Россию как возможный противовес Японии, а быть может, и Германии. Правда, Англия отлично осведомлена о нынешнем положении в СССР, но не придется удивляться, если она в конце концов и за неимением лучшего все же попытается использовать СССР для своих собственных целей».

Таким образом, складывалось впечатление, что британская политика должна была поддаться доводам Литвинова и «аристократическому обаянию» личности и высокого военного профессионализма Тухачевского. «Знаковые свойства» Тухачевского должны были убедить британцев в том, что в СССР не сброд безграмотных партизан-разбойников, а настоящая профессиональная армия под командованием умных и интеллигентных командиров, как и ранее при прежнем императорском режиме. Да и возглавляет эту армию бывший офицер-аристократ из императорской гвардии.

Итак, во-первых, Тухачевский своей личностью произвел именно то впечатление на британскую политическую элиту, на которое рассчитывали в Кремле, направляя его в Лондон. В нем увидели, по крайней мере, внешне настоящего профессионального военного — «он поразил всех своей выправкой и шагистикой».

Во-вторых, проявив интерес к английской военной промышленности, Тухачевский, в общем, продемонстрировал свой профессиональный интерес в соответствии с занимаемой им тогда должностью начальника вооружений РККА. Это обстоятельство еще более усилило интерес и внимание к маршалу, поскольку, как уже было сказано выше, «от этого осмотра англичане ожидают великие и богатые милости в виде заказов». Таким образом, Тухачевский действовал по согласованию с кремлевским руководством, весьма рассчитывая на чувствительные свойства английской натуры, на меркантильный, торгово-промышленный интерес как надежный канал сближения с англичанами по военной линии. Впрочем, Тухачевского, как и его партнеров из британской военной элиты и руководства военного министерства, интересовали и сугубо военные вопросы.

«М.Н. Тухачевский нанес ряд визитов военным деятелям Англии, — вспоминал И.М. Майский, — посетил военного министра, министра авиации, начальника штаба военно-морских сил». Одним из собеседников и лиц, к которым нанес свой визит Тухачевский, был бывший начальник Генерального штаба британской армии генерал Дилл.

«Помню его разговор с видным английским генералом Диллом, — отмечал этот эпизод из лондонского визита маршала советский полпред, — который одно время был начальником Генерального штаба. Главной темой этого разговора оказались воздушные десанты. И не случайно».

Дело в том, что генерал Дилл в 1935 г., когда И. Майский демонстрировал советский фильм о «больших» киевских маневрах 1935 г., в котором впервые был продемонстрирован выброс большого воздушного десанта с боевой техникой, в отличие от большинства представителей британской военной элиты, «был настроен несколько иначе: ему наша новинка определенно нравилась, хотя заявить об этом открыто он не решался. При встрече с Тухачевским Дилл повел себя более откровенно. Он первым вспомнил о фильме и стал его расхваливать, затем перешел к выяснению подробностей, связанных с парашютными десантами вообще и переброской по воздуху артиллерии в частности.

Беседа приняла сугубо профессиональный характер. Тухачевский и Дилл вспоминали различные прецеденты из военной истории, обсуждали, что могло бы произойти, если бы командующие в такой-то войне или таком-то сражении имели к своим услугам воздушные десанты, какие изменения должно внести это новшество в стратегию и тактику современных боевых действий. Мне, человеку невоенному, трудно было поддерживать этот разговор. Лишь когда он закончился, англичанин подошел ко мне и заявил без всяких обиняков: «Светлая голова у вашего маршала! Если в Красной Армии много таких командиров, я меняю свое прежнее мнение о ее качествах». А прежде Дилл, подобно большинству английских военных, упорно считал Красную Армию колоссом на глиняных ногах». Однако, судя по тому, что И. Майский вспомнил лишь беседу Тухачевского с Диллом как разговор, в ходе которого сложилось военно-профессиональное взаимопонимание между двумя «генералами» и позитивное отношение к Красной Армии со стороны английского генерала, можно предполагать, что других видных представителей британской военной элиты убедить в высоких боевых качествах и мощи Красной Армии не удалось. Дилл был, к сожалению, одним из немногих.

Выше уже отмечалось, что «Тухачевский посетил и лорда Свинтона, стоящего во главе авиации», нанес визит и военному министру Великобритании. В связи с этим в своем очередном письме к В.А. Маклакову в Париж уже на следующий день, 2 февраля 1936 г., Е.В. Саблин сообщал следующее:

«Разговоры на политические темы Литвинов вел, однако, с другими лицами. Он завтракал у Идена и у Дафф-Купера (военного министра). Он обедал у постоянного помощника статс-секретаря по иностранным делам сэра Роберта Ванситтарта. С этими людьми Литвинов, несомненно, вел политические разговоры, ибо лишь с этой точки зрения он интересен названным трем политическим деятелям. Тот же Дафф-Купер принимал у себя маршала Тухачевского». Спустя два дня, 5 февраля 1936 г., И.М. Майский, как полномочный представитель СССР в Великобритании, пригласил Дафф-Купера к себе в полпредство СССР на завтрак. Вот как сам И.М. Майский официально информировал о данном приеме московские власти:

«Д. Купер был у меня на завтраке. Кроме него, присутствовали еще Т. Тухачевский и т. Путна. Никого посторонних не было. Поэтому имелась возможность поговорить с военным министром на серьезные темы более откровенно». Надо полагать, что оговорка «имелась возможность поговорить с военным министром на серьезные темы более откровенно» может быть истолкована так: во время приема у военного министра 2 февраля 1936 г. такого разговора не получилось. Далее советский полпред, по существу, расшифровывает содержание этих «серьезных тем». «Оставляя в стороне беседу Д. Купера с т. Тухачевским, — продолжает И. Майский, — которая носила специальный характер (затронуты были вопросы вооружения армий, система воздушной защиты Лондона и т. д.), остановлюсь только на моментах общеполитического характера, которые были затронуты в беседе моей с Д. Купером».

Итак, британский военный министр Дафф-Купер беседовал с Тухачевским по проблемам вооружения британской и Красной Армий и системе ПВО. Этот вопрос в те годы весьма интересовал советское военное руководство.

«В заключение, — продолжал свою информацию И. Майский, — Д. Купер задал т. Тухачевскому и мне ряд вопросов, касающихся размеров вооружения, техники и т. д. Красной Армии. Состояние Красной Армии его чрезвычайно интересует. При этом Д. Купер высказал мысль о том, что ему, пожалуй, следовало бы съездить в СССР самому посмотреть наши вооруженные силы». Видимо, информация о Красной Армии, которую он извлек из бесед с Тухачевским, весьма его заинтересовала, раз он захотел лично съездить в СССР и посмотреть на советские Вооруженные силы. Поэтому в дальнейшем ходе беседы обсуждался уже вопрос о наиболее удобном времени для его визита в СССР. «Он стал спрашивать нас, — сообщал полпред, — какое время года для этого больше всего подходит. И я, и т. Тухачевский указали на 1 мая, как наиболее подходящую дату. Д. Купер подумал и сказал: «Да, это, пожалуй, возможно. После Пасхи я буду занят по министерству значительно меньше, и тогда отлучка из Лондона в Москву будет для меня легче». Однако твердого решения ехать в СССР у Д. Купера, видимо, еще нет. Возможно, что он-де не знает мнения своих коллег по кабинету по данному вопросу».

Несомненно, маршал Тухачевский в целом произвел весьма хорошее впечатление на британскую политическую и военную элиту. «Когда несколько дней спустя Тухачевский покидал Англию, — вспоминал о том времени Майский, — я видел и чувствовал, что его пребывание здесь дало прекрасные результаты. Престиж Красной Армии заметно повысился. Английская военная верхушка, наконец, поняла, что это серьезная армия, с которой нельзя не считаться». Можно согласиться с советским полпредом в том, что пребывание маршала с визитом в Лондоне «дало прекрасные результаты», сказавшиеся именно в том, что «престиж Красной Армии заметно повысился». Можно согласиться и с тем, что «английская верхушка, наконец, поняла, что это серьезная армия, с которой нельзя не считаться». Привлекает внимание тот факт, что для британского общественного мнения, а также для мнения британской политической и военной элиты, равно как и для той части русской эмиграции, которая проживала в Лондоне и в Англии, фигура Тухачевского была неизвестна. Быть может, не в том смысле, что о нем никто и ничего не слышал. Несомненно, его знали как одного из высших руководителей Красной Армии уже давно, по крайней мере, имя его было известно уже к концу 20-х гг. Свидетельством тому может служить тот факт, что в «Британской энциклопедии» 1929 года издания была помещена достаточно подробная биографическая статья «Тухачевский».

В ней, в частности, говорилось об «успешном» командовании Тухачевским в годы Гражданской войны в составе Красной Армии 1, 8 и 5-й армиями, а также об успешном командовании Кавказским фронтом, после чего он был назначен командующим Западным фронтом. Примечательно, что в этой статье ни слова не было сказано о его поражении под Варшавой и о подавлении его войсками восстания в Кронштадте и в Тамбовской губернии в 1921 г. Было лишь отмечено после сообщения о его командовании Западным фронтом, что Тухачевский был назначен начальником военной академии, а в апреле 1924 г. был назначен помощником начальника Штаба РККА. Сведения о его дальнейшей военной карьере с 1925 по 1929 г. отсутствовали. Таким образом, для англичан к 1930 г. Тухачевский был победоносным советским полководцем. Однако оценить его военные способности и профессиональные качества как одного из высших руководителей РККА в Англии было некому. В этом плане его никто не знал.

Появление маршала Тухачевского в Лондоне, его встречи с представителями британской политической и военной элиты весьма заинтриговали «политический свет» в Лондоне, представители которого проявляли желание познакомиться с мнением о советском военачальнике тех людей, которые имели возможность ближе и больше общаться с ним. Во всяком случае, такое впечатление складывается из небольшого фрагмента письма Е.В. Саблина, адресованного В.А. Маклакову в Париж 14 февраля 1936 г.

«Я спросил его, — рассказывал он о своем разговоре с французским министром иностранных дел Камбоном, — что он слышал о маршале Тухачевском. Камбон ответил, что третьего дня он видел одного своего друга, французского военного, который встречался с Тухачевским, и последний производит самое благоприятное впечатление». В целом же приходится вновь констатировать, что в Великобритании советскую военную элиту знали плохо. Более или менее определенные представления, особенно у британской военной элиты, о высшем руководстве Красной Армии появились лишь осенью 1936 г.

Генерал Уэйвелл по результатам своих впечатлений от осенних маневров 1936 г. Красной Армии, на которых он присутствовал, дал характеристики высшему руководству РККА в том составе, который он и посчитал действительным руководящим звеном советских Вооруженных сил. Эти характеристики, с одной стороны, обнаруживают слабое представление о советском высшем генералитете до поступления информации генерала Уэйвелла, а с другой — тот образ советского высшего военного руководства, который должен был сложиться в высших британских военных кругах на основе отзывов указанного генерала. В своем отчете Уэйвелл назвал маршала Ворошилова, маршала Егорова, маршала Тухачевского, маршала Буденного, командарма Уборевича, комкора Хрипина и командарма Халепского. Примечательно, что британский генерал, очевидно, характеризовал лишь тех советских «генералов», с которыми ему пришлось встречаться, потому что он не называет ни маршала Блюхера, ни командарма Якира, ни Гамарника. Даю перечисление указанных высших руководителей РККА в том порядке, в каком они представлены генералом Уэйвеллом. Судя по всему, он придерживался должностной иерархии, установленной в британских Вооруженных силах. Поэтому на второе место за Ворошиловым он поставил начальника Генерального штаба РККА маршала Егорова, а не 1-го заместителя наркома обороны СССР маршала Тухачевского, по служебному положению в Красной Армии занимавшего второе место (как и начальник Политуправления РККА Гамарник), а маршал Егоров находился по служебной значимости лишь на третьем месте. Интересны и показательны характеристики перечисленных выше советских «генералов». Уэйвелл начинает с наркома обороны СССР Ворошилова.

«Из высших командующих, с которыми мы встречались, — так британский генерал оговаривает состав характеризуемых им военачальников, — маршал Ворошилов оставил очень определенное и приятное впечатление как искренний, энергичный и способный руководитель обороны страны. Он выглядит всегда бодрым, хорошо говорит и, несомненно, популярен в армии; его лицо создает впечатление неподдельной искренности, но не большой силы. В ходе отдельной встречи с нами он продолжительное время и с большой серьезностью говорил о мирных намерениях Советов и о желании сотрудничества с Великобританией перед лицом германской опасности, которую он считает весьма реальной и близкой. Во всех своих публичных выступлениях он подчеркивал, что Красная Армия не имеет каких-либо агрессивных намерений. Это, вероятно, совершенно верно; внутренние проблемы России для своего разрешения нуждаются в мире; и Красная Армия, будучи внушительной на своей территории, определенно не готова к войне за ее пределами. Ворошилов был рабочим и революционером довоенного времени. До Гражданской войны у него не было военного опыта».

Приведенная характеристика Ворошилова содержит достаточно информации, касающейся намерений и стремлений СССР и Красной Армии в отношении Англии, чтобы попытаться проанализировать ее. Во- первых, сама личность Ворошилова произвела положительное впечатление на британского генерала. Генерал прямо говорит о том, что Ворошилов произвел «приятное впечатление». Генералу Уэйвеллу показалось, что Ворошилов — «способный руководитель» Красной Армии. Как известно, это впечатление совершенно расходилось с мнением почти всего высшего генералитета Красной Армии, который знал Ворошилова, конечно же, лучше британского военного наблюдателя. Такое положительное впечатление сложилось из-за ощущения «искренности» «вождя» Красной Армии. Уэйвелл дважды отметил «искренность» Ворошилова. Отсюда, видимо, и доверие британского генерала к тем военно-политическим заявлениям, которые сделал маршал Ворошилов. В этих заявлениях примечательно прямое указание Ворошилова на мотивы, которыми руководствуются советское правительство и армия, изыскивая пути и способы сближения с Англией. Ворошилов говорил «о желании сотрудничества с Великобританией перед лицом германской опасности, которую он считает весьма реальной и близкой». Следует обратить внимание и на то, что Ворошилов считал «германскую опасность» «весьма реальной и близкой». Таким образом, вот главное обстоятельство, вынуждающее СССР искать политического и военного сотрудничества с Англией, — германская опасность. Отсюда и заверения Ворошилова, который был не только и не столько военным, сколько политическим руководителем Красной Армии, в том, что СССР не имеет никаких агрессивных намерений, но исключительно озабочен обороной страны. Уэйвелл склонен считать эти заверения искренними и соответствующими подлинному положению дел, учитывая и внутреннее положение СССР, и уровень профессиональной и боевой подготовки Красной Армии, которая, по его мнению, не способна к наступательной войне. Давая положительную, почти восторженную оценку Ворошилову, генерал Уэйвелл вынужден в то же время заметить, что как руководитель армии, как политик Ворошилов не производит впечатления «сильной личности».

Как и Ворошилов, маршал Егоров также не произвел на британского генерала впечатления «сильной личности». Однако если Ворошилов, будучи «не сильной личностью», показался «способным человеком», то «начальник штаба маршал Егоров, — начал свою характеристику Егорова британский генерал, — хотя и достаточно приятен, но не производит впечатления сильной или талантливой личности». Далее генерал Уэйвелл дает в целом не очень лестную характеристику маршалу Егорову как начальнику Генерального штаба. «Вполне удовлетворительный в качестве номинального руководителя, — отмечает он, — если за ним стоит действительно хороший штаб, но не человек, могущий ввести и осуществить что-либо значительное, исходящее от него самого, — по крайней мере, таково впечатление, которое он на нас произвел. Он был офицером Генерального штаба старой армии». Следует отметить, что такое мнение о Егорове сложилось тогда практически у всех зарубежных наблюдателей, в том числе и в русском военном зарубежье, и в высшем комсоставе самой Красной Армии. Зато весьма примечательна характеристика, которую генерал Уэйвелл дал маршалу Тухачевскому. При этом надо учесть, что маршал не был уже совсем незнакомой фигурой для британского генералитета. Однако характеристика, данная ему британским наблюдателем, свидетельствует о том, что визит в Лондон оставил для английской политической и военной элиты фигуру Тухачевского все еще в основном «закрытой», нуждающейся в дополнительной характеристике.

«Маршал Тухачевский, — начинает свою характеристику Уэйвелл, — заместитель Ворошилова, представляет собой тип, менее привлекательный, чем Ворошилов или чем Егоров, но с немалыми энергией и интеллектом. Он, как утверждают, при необходимости беспощаден и выглядит таким образом. Он также выглядит так, как если бы он сумел создать себе положение, которым достаточно доволен. Он бывший гвардейский офицер, который во время войны был взят в плен и бежал из Германии». Первое ощущение от сказанного британским генералом — у него было весьма мало предварительной информации о Тухачевском. Это позволяет предполагать, что этой информации не было и у британского Генерального штаба, несмотря на визит Тухачевского в Лондон в январе — феврале 1936 г. Во всяком случае, для высших британских офицеров уровня генерала Уэйвелла маршал Тухачевский фигура, как отмечалось уже выше, по-прежнему «закрытая». При этом обращает на себя внимание тот факт, что Тухачевский вовсе не произвел на британского генерала впечатления человека «приятного». Он прямо заметил, что Тухачевский в этом отношении «представляет собой тип, менее привлекательный, чем Ворошилов или чем Егоров». В то же время в глаза британскому военному наблюдателю бросились два, видимо, отчетливо прослеживаемые качества — «немалые энергия и интеллект». В отличие от Ворошилова и Егорова, в характеристике британского генерала Тухачевский, несомненно, «сильная личность». Это мнение проистекает из ссылки на людей, знавших Тухачевского: «он, как утверждают, при необходимости беспощаден и выглядит таким образом». Следует заметить этот штрих, брошенный вроде бы незаметно британским генералом, — «выглядит таким образом», т. е. Тухачевский и внешне выглядит «беспощадным». Уэйвелл обращает внимание и еще на одно впечатление от личности Тухачевского, тоже ярко выраженное внешне: «Он также выглядит так, как если бы он сумел создать себе положение, которым достаточно доволен». Интересно, что аналогичное впечатление произвел Тухачевский и на французского военного министра генерала Гамелена в феврале 1936 г. в Париже, и на американского посла Дж. Дэвиса в апреле 1937 г. в Москве. Не исключено, что такое военно-политическое самочувствие Тухачевского генерал Уэйвелл объясняет последней фразой из своей характеристики Тухачевского: «Он бывший гвардейский офицер, который во время войны был взят в плен и бежал из Германии». Иными словами, принадлежность Тухачевского к офицерам императорской гвардии, т. е. к аристократии, и побег из германского плена, несомненно, требовавший и мужества, и силы воли, сами по себе уже являются определенной характеристикой этой личности и его военно-политической роли в советском военном руководстве.

Благодаря своим выдающимся природным военным дарованиям и высоким профессиональным навыкам подобное же впечатление произвел на британского генерала также командарм Уборевич. Отмечая, что командарм «был младшим офицером старой армии», генерал Уэйвелл признается, что «командующий Белорусским военным округом произвел на нас сильное впечатление как человек, превосходящий своим дарованием средний уровень». Однако, в отличие от Тухачевского, командарм Уборевич и лично вызывал положительную реакцию у британского военного наблюдателя. «Он обладает очень приятными манерами, — отметил тот, давая в этом отношении почти ту же оценку, что и Ворошилову, — полон энергии и, несомненно, популярен в своих войсках».

Не мог не заметить британский генерал и колоритную личность маршала Буденного. Впрочем, Буденный не показался Уэйвеллу сколько-нибудь значительной фигурой среди высших командиров Красной Армии. В этом отношении британский генерал своим мнением о маршале подтверждает мнение и других иностранных наблюдателей, как и представителей русского военного зарубежья. «Маршал Буденный является оживленным, привлекательным старым воякой типа «бригадира Жерара», — отмечает генерал. — Он был унтер-офицером кавалерии старой царской армии, и его идеалом военных действий остается, вероятно, кавалерийская атака. Он очень популярен и живописен и был прекрасно встречен, когда на параде после маневров вел казаков».

Примечательно, что из других советских высших офицеров, которые произвели впечатление на членов британской делегации «своими способностями», генерал Уэйвелл выделил лишь двух — командарма Ха- лепского, начальника Управления механизации и бронетанковых войск, и комкора Хрипина, заместителя командующего советскими ВВС. Возможно, Уэйвелл не упомянул самого командующего ВВС РККА командарма Алксниса не потому, что счел его фигурой малозначащей в военно-профессиональном отношении, а потому, что, как он предварительно оговорился, характеризует лишь тех советских генералов, с которыми ему довелось встретиться и общаться во время маневров. Однако этот процесс трудного, постепенного, весьма медленного обретения взаимопонимания руководства двух армий, начавшийся в начале 1936 г., оказался, можно сказать, внезапно прерван и полностью нарушен, в общем-то, неожиданным для Западной Европы и, в частности, для Англии «делом Тухачевского».

Лондонские представители русской эмиграции, такие, как Саблин, имевшие достаточно богатый опыт общения с британской политической элитой, в значительной мере формировавшие взгляды этой элиты, с большим интересом следили за пребыванием маршала Тухачевского как представителя Красной Армии в Лондоне. С этой фигурой, как и в целом с Красной Армией, они, видимо, связывали какие-то надежды на позитивную, в их понимании, эволюцию советского режима в России. Поэтому, судя по контексту писем Саблина, он стремился внушить этот оптимизм и своим корреспондентам из русской эмиграции во Франции, в частности Маклакову, с которым постоянно делился своими соображениями.

Полемизируя в оценке визита и пребывания маршала Тухачевского в Лондоне с обозревателем из монархического еженедельника «Возрождение» под псевдонимом «Амадис», Саблин выражал свое несогласие с той позицией, которую заняла определенная часть русской политической эмиграции в отношении и к Литвинову, и к Тухачевскому во время их пребывания в Лондоне. «Кстати, почему Амадис ставит в кавычки слово «маршал» перед фамилией Тухачевского? — задает он вопрос, делясь с Маклаковым своими соображениями в письме от 2 февраля 1936 г. — Нравится ли это или нет издателю «Возрождения», но Тухачевский — маршал. И таковым здесь его принимали, не забывая при этом, что он является представителем громаднейшей армии. Тухачевский посетил и лорда Свин- тона, стоящего во главе авиации. Все это были совершенно естественные визиты, и Амадис должен это понять и признать».

Как опытный политик и дипломат со стажем, привыкший к политическому прагматизму, однако в то же время как человек, ни в коем случае не примирившийся с большевизмом, Саблин и в этом фрагменте обнаруживает неприятие большевизма не столько на персональном уровне (Литвинов, Тухачевский), сколько на идеологическом и социально-политическом — как систему. Поэтому он считает, что те штрихи «западноевропейской цивилизации», которые появились в поведении высокопоставленных советских политических деятелей, прибывших в Лондон, заслуживают не только внимания, но и поощрения и приятия. Саблин, как и британское правительство, при всем неприятии советского большевистского режима, как политический прагматик не видит последнему никакой реальной альтернативы в тогдашней политической действительности 1936 г. Поэтому и то, что Тухачевский «маршал», и то, что он представитель «громаднейшей армии», и то, что именно в этих качествах его принимает британский военный министр, для Саблина вполне «естественно», и это — политическая реальность, которую следует и нужно признать. Это все как бы включает СССР, его полномочных представителей в традиционную систему политических отношений в Европе. И уже по этим признакам можно считать, что в данной ситуации СССР и его представители отходят от «большевизма», принимают европейские, «цивилизованные» правила игры. И это лишь способствует постепенной эволюции, «перерождению» СССР в «нормальное» государство. В этом же направлении Саблин продолжает и далее полемизировать и не соглашаться с «непримиримой» частью русской политической эмиграции.

«Амадис как бы упрекает Литвинова, что он шел за гробом в цилиндре и во фраке, — отмечает Саблин. — Так лучше. Литвинов многому здесь научился. Так же, как и Тухачевский». Очень знаменательный вывод Саблина: пребывание Литвинова и Тухачевского в Лондоне — это как бы «обучение» большевистских представителей, воспринимавшихся «разбойниками с большой дороги», «правилам хорошего тона», цивилизованным отношениям. Это — «обучение», «воспитание» большевизма, привитие ему, так сказать, «светских манер», приучение к европейским правилам поведения. Пребывание Литвинова и Тухачевского в «приличном обществе», в Лондоне, в «цитадели» антибольшевизма, по мнению бывшего царского дипломата, предоставляет им возможность воочию убедиться в несостоятельности большевистской идеологии «мировой коммунистической революции», что и составляло сущность большевизма.

«Наконец, советские представители за границей, — продолжает он делиться своими соображениями с Маклаковым по этому поводу, — не могут не видеть, что шансы коммунизма и диктатуры пролетариата несомненно и неуклонно падают в большинстве стран. Постановление исполнительного комитета британской рабочей партии, о котором я писал Вам в моем предыдущем письме, несомненно, открыло глаза последнему и наиболее влиятельному гастролеру Литвинову. И еще более должно оно было поразить Тухачевского». Примечательно, что Саблин усилил свои рассуждения фразой «еще более должно оно было поразить Тухачевского». Сказал это Е. Саблин неспроста.

В Западной Европе, особенно в Великобритании, у Тухачевского была репутация «революционного генерала» — идеолога экспорта «мировой революции на штыках». Эта репутация сложилась еще с 1920 г. и весьма целенаправленно поддерживалась советской пропагандой и спецслужбами в последующие годы. Поэтому вполне естественно, что Саблин считал, что Тухачевский как идеолог «революции на штыках», предполагавший, что европейский, в частности британский, рабочий класс, охваченный чувством классовой солидарности и возмущенный капиталистической эксплуатацией, ждет прихода Красной Армии и готов ее поддержать, должен убедиться в обратном. И это обстоятельство будет способствовать изменению военно-политической доктрины в руководстве Красной Армии. «Эти соображения, — подводит итог своим размышлениям Саблин, — мне думается, должны внушать советскому правительству мысль о необходимости дальнейшей перестройки народного быта, поскольку оно вообще стремится сохранить за собой высшую власть, хотя бы на время». Это первый вывод, касающийся внутренних тенденций и процессов в СССР.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.