Марк Антоний
Марк Антоний
Плутарх:
«Он обладал красивой и представительной внешностью. Отличной формы борода, широкий лоб, нос с горбинкой сообщали Антонию мужественный вид и некоторое сходство с Гераклом, каким его изображают художники и ваятели. Существовало даже древнее предание, будто Антонии ведут свой род от сына Геракла — Антона. Это предание, которому, как уже сказано, придавало убедительность обличие Антония, он старался подкрепить и своею одеждой: всякий раз, как ему предстояло появиться перед большим скоплением народа, он опоясывал тунику у самых бедер, к поясу пристегивал длинный меч и закутывался в тяжелый военный плащ. Даже то, что остальным казалось пошлым и несносным, — хвастовство, бесконечные шутки, неприкрытая страсть к попойкам, привычка подсесть к обедающему или жадно проглотить кусок с солдатского стола, стоя, — все это солдатам внушало прямо-таки удивительную любовь и привязанность к Антонию».
Увы, с красивой внешностью и мужеством сочетались такие качества, как легкомыслие, неудержимое мотовство, распутство и неразборчивость в знакомствах. В юности его закадычным приятелем был некий Курион, «чья дружба оказалась для молодого человека настоящею язвой, чумой». Затем Антоний оказался в числе единомышленников Клодия, «самого наглого и гнусного из тогдашних вожаков народа» — того, что преследовал Помпея и Цицерона.
Плутарх:
«Он приказал выдать кому-то из друзей двести пятьдесят тысяч денариев — эту сумму римляне обозначают словом „декиес“. Управляющий был изумлен и, чтобы показать хозяину как это много, положил деньги на видном месте. Проходя мимо, Антоний заметил их и осведомился, что это такое, управляющий отвечал, что это сумма, которую он распорядился выдать, и тогда Антоний, разгадав его неприглядную хитрость, воскликнул: „Вот уж не думал, что декиес — такая малость! Прибавь еще столько же!“»
Когда римское государство разделилось на два враждебных стана и сторонники аристократии поддерживали Помпея, а приверженцы демократии — Цезаря, Антоний принял сторону Цезаря, будучи увлечен своим старым приятелем Курионом.
Во время гражданской войны Антоний показал себя смелым воином и хорошим полководцем. Он оказал друзьям Цезаря немало важных услуг.
Плутарх:
«Сражения следовали одно за другим, и в каждом Антоний сумел отличиться; дважды останавливал он бегущих без оглядки воинов Цезаря и, заставляя их повернуть и снова сойтись с неприятелем, гнавшимся за ними по пятам, выигрывал бой. Поэтому после Цезаря наибольшим весом и уважением в лагере пользовался Антоний, да и сам Цезарь показал, как высоко его ценит. Перед битвою при Фарсале, которая была последнею и решающей, он встал во главе правого крыла, а начальство над левым поручил Антонию как самому опытному воину среди своих подчиненных».
После победы Цезарь был провозглашен диктатором, а Антония назначил начальником конницы, то есть вторым лицом в государстве.
Власть, избыток денег, мирная жизнь были Антонию противопоказаны, так как все его самые отвратительные качества тут же вылезали наружу. Римлянам скоро опротивели его безобразное пьянство, и возмутительное расточительство, и нескончаемые забавы с продажными бабенками, и то, что днем он спал или бродил сам не свой с похмелья, а ночами слонялся с буйными гуляками, устраивал театральные представления и веселился на свадьбах шутов и мимов.
Сплетни:
«Рассказывают, что однажды он пировал на свадьбе у мима Гиппия и пил всю ночь напролет, а рано поутру народ позвал его на форум, и он, явившись с переполненным желудком, вдруг стал блевать, и кто-то из друзей подставил ему свой плащ».
«Среди самых влиятельных его приближенных были мим Сергий и бабенка из той же труппы по имени Киферида; объезжая города, Антоний возил ее за собою в носилках, которые сопровождала свита, не меньшая, чем при носилках его матери».
«Антоний купил дом Помпея, который продавался с торгов, но был возмущен, когда у него потребовали назначенную цену».
Цезарь не остался равнодушен к безобразиям Антония и потребовал от него остепениться. Антоний согласился и… женился. Он взял за себя Фульвию — вдову смутьяна Клодия, «женщину, на уме у которой была не пряжа и не забота о доме — ей мало было держать в подчинении скромного и невидного супруга, но хотелось властвовать над властителем и начальствовать над начальником. Фульвия замечательно выучила Антония повиноваться женской воле и была бы вправе потребовать плату за эти уроки с Клеопатры, которая получила из ее рук Антония уже совсем смирным и привыкшим слушаться женщин».
Пытаясь вернуть расположение Цезаря, Антоний, как не слишком умный человек, допускал откровенную лесть, не понимая, что компрометирует Цезаря. Так, его выходка на празднике Луперкалий обидела многих, вызвала гнев Цезаря и стала на руку его врагам.
Плутарх:
«Цезарь в пышном наряде триумфатора сидел на форуме, на ораторском возвышении, и смотрел на бегунов. В этот день многие молодые люди из знатных домов и даже иные из высших должностных лиц бегают; натершись маслом, по городу и в шутку хлещут встречных бичами из косматой, невыделанной шкуры. И вот Антоний, который тоже был среди бегунов, нарушает древний обычай, приближается с увитою лавром диадемою к возвышению, те, кто бежит с ним вместе, поднимают его высоко над землей, и Антоний протягивает руку с диадемою к голове Цезаря — в знак того, что ему подобает царская власть. Цезарь, однако, принял строгий вид и откинулся назад, и граждане ответили на это радостными рукоплесканиями. Антоний снова поднес ему диадему, Цезарь снова ее отверг, и борьба между ними тянулась долгое время, причем Антонию, который настаивал на своем, рукоплескали всякий раз немногочисленные друзья, а Цезарю, отклонявшему венец, — весь народ. Удивительное дело! Те, что по сути вещей уже находились под царскою властью, страшились царского титула, точно в нем одном была потеря свободы!»
После убийства Цезаря Антоний произнес несколько похвальных речей, чем вызвал столь сильную ярость толпы, что убийцы вынуждены были бежать из города, а вдова убитого, Кальпурния, прониклась к нему таким доверием, что перевезла в его дом все оставшиеся после смерти супруга деньги — в целом около четырех тысяч талантов. В руках Антония оказались и все записи Цезаря, среди которых были намеченные им замыслы и решения.
Плутарх:
«Дополняя эти записи любыми именами по собственному усмотрению, Антоний многих назначил на высшие должности, многих включил в сенаторское сословие, а иных даже вернул из ссылки и выпустил на свободу из заключения, неизменно утверждая, будто такова воля Цезаря. Всем этим людям римляне дали насмешливое прозвище друзей Харона, потому что, когда их привлекали к ответу, они искали спасения в заметках умершего».
Антоний держал себя как самовластный правитель Рима и вовсе не желал делиться властью с прибывшим в столицу Октавием.
Приехав в Рим, Октавий официально принял усыновление и, согласно римским обычаям, должен был отныне именоваться Гай Юлий Цезарь Октавиан (суффикс «ан» указывал, что он перешел из одного рода в другой). Четвертую часть своего имущества Цезарь завещал римскому народу, так что Октавий должен был каждому гражданину выплатить по 75 драхм. Октавиан обратился к Антонию с просьбой вернуть деньги Юлия Цезаря, причем он просил даже не все, а только ту часть, которая была завещана римским гражданам. Однако Антоний денег не отдал, заявив, что финансовые дела покойного Цезаря были весьма запутаны, что тот завладел государственной казной и оставил ее пустой. Тогда Октавиан продал имевшуюся у него часть наследства Цезаря, а также свое имущество, и раздал деньги народу, чем сразу расположил его к себе, вызывая одновременно сочувствие и восхищение.
Плутарх:
«…слова Юлия Цезаря — даже мертвого! — поддерживала его друзей, а тот, кто унаследовал его имя, мгновенно сделался из беспомощного мальчишки первым среди римлян, словно надев на шею талисман, защищавший его от могущества и вражды Антония».
Он сблизился с Цицероном и предложил ему совместно добиваться консульства. Октавиан заверял его, что Цицерон будет править один, а он — молодой и неопытный — станет прислушиваться ко всем его советам.
Плутарх:
«Эти посулы соблазнили и разожгли Цицерона, и он, старин, дал провести себя мальчишке — просил за него народ, расположил в его пользу сенаторов. Друзья ругали и осуждали Цицерона еще тогда же, а вскоре он и сам почувствовал, что погубил себя и предал свободу римлян, ибо стоило юноше получить должность и возвыситься, как он и слышать дольше не хотел о Цицероне, вступил в дружбу с Марком Антонием и Марком Эмилием Лепидом, и эти трое, слив свои силы воедино, поделили верховную власть, словно какое-нибудь поле или имение».
Власть, поделенная на троих, получила название триумвирата. Был составлен проскрипционный список, включавший более двухсот человек. Самый ожесточенный спор вызвало имя Цицерона: Антоний непреклонно требовал его убийства, отвергая в противном случае какие бы то ни было переговоры. Лепид поддерживал Антония, а Октавиан спорил с обоими. Рассказывают, что первые два дня Октавиан отстаивал Цицерона, а на третий — сдался и отдал его врагам. Взаимные уступки были таковы: Октавиан жертвовал Цицероном, Лепид — своим братом Павлом, Антоний — Луцием Цезарем, своим дядей со стороны матери.
Плутарх:
«…обуянные гневом и лютой злобой, они забыли обо всем человеческом или, говоря вернее, доказали, что нет зверя, свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть».
Историк Аппиан:
«Триумвиры наедине составляли списки имен лиц, предназначавшихся к смерти, подозревая при этом всех влиятельных людей и занося в список своих личных врагов. Как тогда, так и позднее они жертвовали друг другу своих родственников и друзей. Одни за другими включались в список кто по вражде, кто из-за простой обиды, кто-то из-за дружбы с врагами или вражды к друзьям, а кто по причине своего выдающегося богатства. Дело в том, что триумвиры нуждались в значительных денежных средствах для ведения предстоящей войны против убийц Цезаря… Вот почему они облагали тягчайшими поборами простой народ и даже женщин и изобрели пошлины на куплю-продажу и на договоры по найму. Некоторые угодили в проскрипционные списки из-за своих красивых загородных домов и вилл. И было всех приговоренных к смерти и конфискации имущества из сенаторов около 300 человек, а из так называемых всадников 2 тысячи…»
Наиболее влиятельных «врагов народа», в том числе и Цицерона, решено было устранить немедленно. Головы убитых должны были доставляться триумвирам за награду, которая для свободнорожденного заключалась в деньгах, а для раба — в деньгах и свободе. Всякий, принявший к себе в дом или скрывший осужденного или не разрешивший обыскать свой дом, подлежал смерти. Каждый желающий мог сделать донос на любого и получить за это вознаграждение.
Старый, больной и совершенно павший духом Цицерон ждал убийц на своей вилле у моря. Его слуги и рабы, любившие хозяина, пытались заставить его бежать и, чуть ли не силой погрузив его на носилки, понесли к месту стоянки кораблей. В этот момент нагрянули убийцы во главе с центурионом Гереннием и трибуном Попилием. Оставшиеся в доме рабы отказывались выдавать Цицерона, отвечая, что понятия не имеют, где их хозяин. Лишь один из них, молодой вольноотпущенник по имени Филолог, воспитанием и образованием которого занимался сам же Цицерон, указал убийцам на группу людей, уносящих носилки прочь от виллы. Геренний нагнал беглецов и убил Цицерона. Рассказывают, что старик приказал всем отойти подальше, а сам, отодвинув полог, спокойно ждал убийцу и даже оттянул рукой ворот туники, приказав ему:
— Руби, коли тебя только этому и научили!
Расправившись с оратором, Геренний отрубил ему голову и руки, которыми он написал «Филиппики». Получив эти «дары», Антоний был так рад, что приказал выставить их публично на ораторской трибуне Форума, устроив, по выражению Плутарха, «зрелище, от которого римляне содрогнулись, думая про себя, что видят не лицо Цицерона, а образ души Антония».
Расплатиться за столь жестокую кончину Цицерона пришлось тому вольноотпущеннику, что выдал его. Племянница Марка Туллия лично замучила несчастного, заставив его «помимо других примененных ею страшных мучений, вырезывать по кускам собственное мясо, жарить и есть».
Рим охватили страшное смятение и паника. Убийцы обшаривали дома в Риме, обыскивали храмы, и всю ночь были крики, беготня и рыдания. Началась жестокая охота за людьми.
Аппиан:
«Одни залезали в колодцы, другие — в клоаки для стока нечистот; третьи — в закопченные дымовые трубы под самую крышу; некоторые сидели в глубочайшем молчании под сваленными в кучу черепицами крыши. Боялись не меньше, чем убийц, одни — своих жен и детей, враждебно к ним настроенных, другие — своих вольноотпущенников и рабов, третьи — своих должников или соседей, жаждущих завладеть их поместьями. Прорвалось наружу вдруг все то, что до тех пор таилось внутри; произошла противоестественная перемена с сенаторами и другими людьми: теперь они бросались к ногам своих рабов с рыданиями, называли слугу спасителем и господином. Печальнее всего было, когда и такие унижения не вызывали сострадания. Происходили всевозможные злодеяния, больше, чем это бывает при восстании или взятии города врагом. Толпа грабила дома убитых, причем жажда наживы отвлекала ее сознание от бедствий переживаемого времени. Более благоразумные и умеренные люди онемели от ужаса».
В полной мере оправдались пророческие слова Юлия Цезаря о том, что если он будет убит, то государство ввергнется в ужасы гражданской войны. Многие бежали в войска Брута и Кассия. При Филиппах произошло два сражения, в результате которых Кассий был убит, а Брут покончил с собой. Лепид отошел от дел, Октавиан и Антоний стали хозяевами Римской империи.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.