Глава 15 Исида

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 15

Исида

Можно было ожидать, что, сокрушенная и сломленная своими несчастьями, Клеопатра теперь откажется от борьбы. Но она была сделана не из обычного теста и не могла заставить себя поверить в то, что ее дело безнадежно. Во время своего плавания через Средиземное море Клеопатра, видимо, взяла себя в руки после первого шока от поражения. И с этой замечательной способностью восстанавливаться, примеров которой мы уже видели в ее жизни немало, она, если можно так выразиться, обрела почву под ногами, вновь встав во весь рост, нетерпеливая и непокорная, чтобы смело посмотреть миру в лицо. Поражение Антония хоть и отложило на много лет возможность завоевать устойчивое положение в Риме, но не исключило ее совсем. Антоний, вероятно, мог бы убить себя, и, хотя мысль о его самоубийстве, наверное, сильно огорчала Клеопатру, она не могла не понимать, что это был способ избавиться от него. Пьяница, опозоренный изгой, за голову которого назначена награда, был нежелательным супругом для царицы. Он давно уже перестал затрагивать какие-либо струны ее души и возбуждал к себе лишь жалость. Октавиан будет преследовать Антония и не успокоится, пока не отправит его в страну теней; но Клеопатру, возможно, пощадят, а ее трон будет спасен в знак признания того, что она была «женой» Великого диктатора – Цезаря. И тогда какой-нибудь случай, вроде смерти Октавиана, мог бы дать ее сыну Цезариону возможность снова выйти на первый план в качестве наследника Цезаря.

Теперь Антоний стал для Клеопатры большой обузой. Его присутствие рядом с ней подвергало опасности ее собственную жизнь и – что более важно – существование ее царской династии. Неужели у него не было мужества, подобно побежденному Катону в Утике, подобно ее дяде Птолемею Кипрскому, подобно Бруту после сражения при Филиппах и подобно сотням других людей, убить себя и тем самым положить конец своим несчастьям? Следует помнить, что самоубийство после трагического исхода было догмой, которую в те времена проповедовали во всем цивилизованном мире. Самоубийство так часто встречалось в жизни, что оно казалось менее ужасным, чем это принято считать в наши дни. Популярное зрелище гладиаторских боев, многочисленные войны и множество политических и массовых убийств делали людей привычными к насильственной смерти. Поэтому я не считаю, что Клеопатру следует винить в том, что теперь она надеялась на уход Антония с жизненной сцены.

В ее живом уме происходила оценка других средств удержания своего трона на тот случай, если милосердие Октавиана не распространится на нее. Главной надеждой Клеопатры было сохранение независимости Египта от Рима. Так как основание египетско-римской империи оказалось отложенным на неопределенный срок из-за поражения при Акции, вся энергия Клеопатры теперь должна была быть направлена на сохранение в том или ином виде короны для своего сына. Она вряд ли смогла бы удержать те владения, которые подарил ей Антоний; но за Египет, полученный ею по праву рождения, она должна бороться до последнего вздоха. Воодушевленная этим, Клеопатра обратила свой взор на Восток: на Мидийскую Атропатену, Парфию и Индию. Нельзя ли заключить там союз с одной или всеми этими далекими странами, укрепив тем самым свое положение? Ее сын Александр Гелиос был будущим царем Мидийской Атропатены. Неужели она не найдет в Парфии или Индии владений, которые она могла бы передать Цезариону? И нельзя ли создать какое-нибудь большое объединение этих стран, которые никогда не были завоеваны Римом?

Полагаю, что планы Клеопатры развивались в этом направлении, когда она плыла по морю на корабле; но когда она оставила Антония в Паретонии и направилась в Александрию, ее мысли, вероятно, занял более важный вопрос о ее вступлении в столицу. Было необходимо помешать распространению в городе вести о поражении до тех пор, пока египетская царица снова не возьмет все под свой контроль. Видимо, поэтому она вошла в гавань на несколько дней раньше всего своего флота и приказала украсить свой флагманский корабль как для празднования победы. Это произошло где-то в конце сентября 31 г. до н. э., и под звуки музыки, танцы моряков и с развевающимися знаменами ее корабль миновал остров Фарос с Александрийским маяком и вошел в Большую гавань. Судно встало на якорь у ступеней дворца, и Клеопатру с царскими почестями внесли на берег, и вскоре она оказалась надежно укрытой за стенами дворца. Без сомнения, она привезла от Антония письменные распоряжения легионам, расквартированным в Александрии, и, полагаясь на верность этих войск, вскоре приняла строжайшие меры для предотвращения любого бунта или мятежа в городе, когда в него начали просачиваться вести о разгроме. Несколько известных горожан, которые пытались подстрекать к беспорядкам, были сразу же схвачены и казнены; а к тому времени, когда весть о поражении полностью подтвердилась, Клеопатра уже полностью держала ситуацию под контролем.

Теперь она приступила к осуществлению своих замыслов относительно Востока, и первым ее шагом было, естественно, подтверждение своего договора с царем Мидийской Атропатены. Следует помнить, что старший сын Клеопатры и Антония Александр Гелиос был женат на дочери царя Мидии на том, очевидно, условии, что он станет наследником царств и Армении. Маленькая принцесса в то время жила в Александрии, и стоит вспомнить, что Артавазд II, свергнутый царь Армении, большая часть царства которого была отдана Мидийской Атропатене, оставался пленником в столице Египта и был заключен в тюрьму сразу после триумфа 34 г. до н. э. тремя годами ранее. Однако после поражения Антония низложенные им правители, вероятно, должны были быть восстановлены в своих правах, и казалось очень возможным, что Октавиан вернет Артавазда II в утраченное им царство, а у Мидийской Атропатены, с другой стороны, за ее поддержку Антония будет отнято столько территории, сколько римляне смогут захватить. Чтобы помешать этому и устраняя претендента на престол Армении, а может быть, из-за попытки Артавазда II устроить побег или связаться с Октавианом, Клеопатра приказала казнить армянского царя, после чего отправила в Мидийскую Атропатену посольство, которое привезло тамошнему царю голову бывшего царя Армении в знак лояльности Клеопатры. На мой взгляд, вполне вероятно то, что она одновременно послала ко двору царя Мидийской Атропатены маленького Александра и его девочку-жену Иотапу в целях их безопасности. И можно почти не сомневаться в том, что в послании мидийскому царю она выдвигала различные предложения совместных действий.

После этого Клеопатра предприняла шаг, который Плутарх назвал «самым смелым и удивительным предприятием». Расположенный на севере Красного моря узкий залив, который в настоящее время называется Суэцким, был отделен от вод Средиземного моря полосой пустынной низменности шириной более 35 миль. Через северную часть этого перешейка протекал Пелусийский рукав Нила от его дельты до Средиземного моря. Немного южнее были расположены озера Балах и Тимсах, а между ними и Суэцким заливом находились так называемые Горькие озера. Эти водоемы были связаны между собой каналом, отрытым почти пятьсот лет назад великим персидским завоевателем Дарием I, который таким образом отправлял свои корабли из одного моря в другое по пути, не сильно отклонявшемуся от современного Суэцкого канала. За триста лет до описываемых событий царь Птолемей Филадельф вновь открыл этот водный путь и построил огромную сеть шлюзов в его южной оконечности неподалеку от крепости Клисма. Но теперь большая часть канала оказалась снова засыпанной песком, и любое судно, которому нужно было попасть из Средиземного моря в Красное, нужно было несколько миль тащить по пустыне. Однако, несмотря на огромные затраты труда, Клеопатра приняла решение немедленно переправить все свои боевые корабли, уцелевшие в битве при Акции, в Красное море, где они были бы в безопасности от когтей Октавиана и могли бы в любой момент по ее приказу отплыть в Индию или Южную Парфию. Клеопатра также с поразительной энергией принялась за строительство других судов в Суэце в надежде снарядить впечатляющий флот. Плутарх просто пишет, что ее целью было «уехать с солдатами и сокровищами и обеспечить себе дом, где она могла бы спокойно жить вдали от войны и рабства». Но когда я рассматриваю это начинание в связи с отправкой посольства в Мидийскую Атропатену, мне кажется, что она приняла решение частично осуществить те замыслы в отношении завоевания Востока, о которых она, видимо, говорила с Юлием Цезарем, когда он гостил у нее в Александрии.

Мидийская Атропатена, Парфия и Индия находились вне влияния Рима. Из всех этих стран Мидийская Атропатена теперь была связана с Египтом самыми тесными узами крови, а Индия была вовлечена в оживленную торговлю с царством Клеопатры. Парфия, которая теперь стала врагом Мидийской Атропатены, находилась где-то между этими странами. И если египетский флот смог бы обогнуть берега Аравии и соединиться с армией Мидийской Атропатены в Персидском заливе, какую-то помощь союзникам могли бы оказать государства Индии, Парфию можно было бы завоевать или заставить присоединиться к этой конфедерации. Тогда можно было бы контролировать Сирию и Армению и снова сразиться с Западом – то есть Римом. А пока эти далекие страны являлись безопасным местом, где могли бы скрыться и она, и ее семья; и, как я предполагаю, отправив своего сына Александра в его будущее царство Мидийскую Атропатену, Клеопатра теперь начала думать над отправкой своего любимого Цезариона в Индию, чтобы там подготавливать появление ее флота.

В этих грандиозных замыслах Антонию не отводилось никакой роли. Во время этих событий он бродил по пустынным берегам моря у Паретония, поглощенный своими несчастьями, вспоминая неблагодарность своих полководцев и друзей, которых, забыв о своем собственном поведении в битве при Акции, он обвинял в том, что они бросили его. Пока Клеопатра трудилась над своими новыми проектами и старалась всеми средствами, праведными и неправедными, раздобыть деньги на свое великое дело, она, вероятно, искренне хотела, чтобы ее муж не стоял на ее пути, и, наверное, с самыми смешанными чувствами получила весть о его приезде. По прибытии – а это произошло, наверное, в ноябре – Антоний был поражен деятельностью царицы; но, будучи противником идеи продолжения борьбы и движения на Восток, он попытался отговорить ее, возлагая надежды на верность различных гарнизонов, о дезертирстве которых он еще не узнал. Антоний, по-видимому, также обратил ее внимание на то, что с Октавианом можно на каких-то условиях заключить мир, который обеспечит ее семье трон, и так или иначе сумел погасить ее энергию и охладить ее рвение. Сам он теперь желал удалиться от общественной жизни и поселиться в каком-нибудь городе, вроде Афин, где он мог бы жить незаметной жизнью простого гражданина. Антоний прекрасно понимал, что Клеопатра презирает его, и считал, что в конце концов будет лучше всего, если он предоставит ее своей судьбе. Во всяком случае, Антоний, видимо, искренне надеялся, что она не будет ожидать, что он снова отправится искать приключений. И в этом его взгляды, вероятно, совпадали с ее взглядами, потому что Клеопатра уже не испытывала к мужу никакой симпатии. Ее сын Цезарион становился мужчиной, и его энергия юности стоила сотни таких деградировавших Антониев.

Однако на пути осуществления ее замыслов возникло неожиданное препятствие, и, казалось, несчастье снова идет за ней по пятам. Набатейские арабы (Набатейское царство существовало в III в. до н. э. – 106 г. н. э. на территории современной Иордании, Израиля, Сирии и Саудовской Аравии. – Пер.) из окрестностей Петры, будучи в плохих отношениях с Египтом, напали на новые судоверфи в Суэце и, заставив отступить размещенные там войска, сожгли первые корабли, которые были уже переправлены из Средиземного моря, и те, которые строились в доках. Клеопатра не могла выделить достаточно войск, чтобы защитить строительство, и поэтому это серьезное начинание пришлось оставить.

В скором времени в Александрии появился Канидий собственной персоной, который привез весть о том, что все войска Антония во всех его владениях сдались Октавиану и теперь у него ничего не осталось, за исключением Египта и его армии. После такого известия, согласно принятому в то время кодексу чести, Антонию, безусловно, следовало убить себя, но ему в голову пришла новая идея, которая согласовывалась с его сентиментальной и склонной к театральности натурой. Он решил, что не будет умирать, а будет жить, как Тимон Афинский (легендарный афинский мизантроп, описанный Шекспиром в пьесе «Жизнь Тимона Афинского». – Ред.), враг всех людей. Антоний построит себе небольшой домик, о стены которого будут разбиваться морские волны; и там в одиночестве будет отсчитывать дни своей жизни, отвернувшись от всех людей. К западу от острова Антиродос, вблизи форума и храма Посейдона ( Нептуна) был причал, выдававшийся в Большую гавань. И хотя это была мощная конструкция длиной около 300 ярдов, она, по-видимому, тогда не использовалась, и Антонию засела в голову мысль починить причал и построить себе небольшую виллу у его края, где он мог бы жить в одиночестве. Клеопатра была слишком занята делом, чтобы беспокоиться о том, что делает ее муж; она, по-видимому, потакала ему, как ребенку, и приказала построить для него небольшой симпатичный домик на этом месте, получившем от нее название Тимониум в честь мизантропа, которому хотел подражать Антоний. Видимо, Клеопатра полностью отдалилась от мира в то время, а он, без сомнения, был рад убраться подальше от ее презрительных взглядов и слов. Из своего нового жилища он мог смотреть через залив на дворец Клеопатры; а ночью свет Фаросского маяка и множество мерцающих огоньков в окнах на мысе Лохиас и вокруг гавани вместе со звездами отражались в темной воде и, наверное, представляли собой романтическое зрелище для любого мечтателя. Днем Антоний мог наблюдать за судами, входящими в порт или выходящими из него, а шум и суета, доносившиеся до его ушей с другой стороны, служили соответствующей темой для его проклятий в стиле Тимона.

Энергия царицы теперь была направлена на решение неотложных государственных дел. Она занялась тем, что посылала посольства в различные соседние царства, пытаясь подтвердить дружеские отношения, существовавшие ранее. В это ответственное время Александрией и всем Египтом следовало управлять с величайшей твердостью, чтобы не допустить никаких бунтов или беспорядков; одновременно с этим Клеопатре нужно было обложить подданных большими налогами, чтобы добыть деньги на свои проекты. Задача управления, вероятно, доставляла особое беспокойство, и страх перед грядущей расплатой висел над Клеопатрой, как черная туча. Было ясно, что в скором времени Октавиан вторгнется в Египет, но пока сделать это ему мешали в основном финансовые затруднения. После посещения Афин Октавиан отправился в Малую Азию и теперь вел подготовку к вторжению в Египет через Сирию, которое должно было состояться, как только будут собраны достаточные силы и средства.

В конце 31 г. до н. э. в Александрию, видимо, приезжал царь Иудеи Ирод, чтобы обсудить ситуацию с Антонием, своим бывшим другом и покровителем. Следует помнить о неприязни Ирода к Клеопатре и о его желании убить ее, когда она проезжала по его стране; а теперь, нанеся необходимые визиты царице, он, по-видимому, провел серьезную беседу с Антонием, быть может посетив его в уединенном жилище на море. Иосиф Флавий сообщает нам, что Ирод уговаривал побежденного триумвира организовать убийство Клеопатры, заявив, что, только сделав это, Антоний может надеяться на то, что Октавиан пощадит его. Однако Антоний не поддержал это предложение, так как пусть и хотел избежать грозящей ему гибели, но не был готов сделать это ценой жизни своей жены. Цель Ирода, разумеется, состояла в том, чтобы избавиться от обворожительной царицы, которая вполне могла сыграть на симпатиях Октавиана и сохранить свои египетские и сирийские владения, оставаясь таким образом нежелательной и взыскательной соседкой Иудейского царства. Не заручившись поддержкой Антония в своем заговоре, Ирод возвратился в Иерусалим и вскоре отплыл на Родос, чтобы засвидетельствовать свое почтение Октавиану. Узнав о его намерении, Антоний послал вслед за ним некоего Алексиса из Лаодикеи, чтобы уговорить Ирода не бросать его дело. Этот Алексис раньше сумел убедить Антония развестись с Октавией, а Клеопатра часто полагалась на него, когда нужно было уговорить ее мужа предпринять те или иные действия, на которые тот не мог решиться. Но теперь оказалось, что Антоний и царица зря так доверяли ему, потому что он не вернулся в Египет, побывав при дворе Ирода, а вместо этого отправился к Октавиану, чтобы предложить ему свои услуги. Однако отношение Алексиса к разводу Октавии не было забыто ее мстительным братом, и наградой предателю была смерть. Тем временем Ирод, смело признав, что был другом Антония, выразил готовность стать верным Октавиану и сумел завоевать расположение победителя, так что он остался на своем троне, хотя практически все другие цари и царевичи, помогавшие Антонию, были лишены своих владений.

Приблизительно в начале феврале 30 г. до н. э. Октавиан возвратился в Италию, чтобы подавить волнения, начавшиеся из-за его неспособности заплатить жалованье своей распущенной армии. Там он оставался около месяца, а затем снова отправился в Малую Азию в начале марта. Дион пишет, что вести о поездке Октавиана в Рим и возвращении в Малую Азию были получены в Александрии одновременно, вероятно в конце апреля. Но я полагаю, что весть о его первой поездке вряд ли задержалась так долго, и, во всяком случае, какие-то слухи об отъезде Октавиана в Рим, возможно, просочились к Клеопатре еще в марте.

Известие об этой передышке снова зажгло в царице надежду, и она решила с наибольшей пользой распорядиться этим драгоценным даром – временем. Следует помнить, что ее сын Цезарион, если я не ошибаюсь, родился в начале июля 47 г. до н. э., но вскоре после этого к календарю было прибавлено около восьмидесяти дней, чтобы исправить существовавшую неточность, в результате чего день рождения мальчика оказался где-то в середине апреля. Таким образом, приготовления к празднованию его семнадцатилетия в 30 г. до н. э. как раз только начались, когда Октавиан, как полагали, вел борьбу в Риме со своими недовольными войсками. Поэтому Клеопатра решила отметить это событие с небывалым размахом, публично объявив о совершеннолетии Цезариона. Не думаю, что можно точно установить, был или не был семнадцатилетний возраст принят как рубеж, когда египетский монарх достигает зрелости, но с уверенностью можно сказать, что достижение совершеннолетия редко откладывали на более старший возраст. Клеопатра, по-видимому, хотела особенно подчеркнуть факт совершеннолетия своего сына, который продемонстрировал бы жителям Александрии, как сказал Дион, «что теперь их царем является мужчина». Пусть люди думают, если хотят, что сама она проигравшая, обреченная женщина, но начиная с этого времени у них есть зрелый мужчина, чтобы вести их за собой, и этот мужчина – сын божественного Юлия Цезаря, за права которого она боролась, когда он был ребенком, но который впредь способен сам защитить себя. Какова бы ни была ее собственная судьба, у ее сына, достигшего совершеннолетия, по крайней мере, будет больше шансов сохранить свой трон. В будущем она сама сможет действовать, как и раньше, за кулисами, а ее сын будет осуществлять великое дело, которое она так давно старается довести до конца.

Когда весть о грядущих празднествах дошла до Антония в его уединенном жилище, он, видимо, был сильно взволнован ею. Цезарион и его права в большой степени послужили причиной его краха, и Антония, вероятно, испугала дерзость царицы, которая таким образом давала Октавиану еще один повод для раздражения – ведь в Александрии готовились к самому торжественному празднованию совершеннолетия соперника Октавиана, претендующего на полномочия и положение в обществе, имевшиеся у самого Юлия Цезаря. Следовало ли считать эти действия умной политикой или безрассудной наглостью? Покинув свое бездеятельное уединение, Антоний, видимо, еще раз вступил с Клеопатрой в активные переговоры, в результате которых у него, очевидно, сложилось впечатление, что желанием его жены теперь было передать свою власть в значительной степени в руки своего сына, предоставив тем самым энергии юности продолжить тот труд, который не сумел довести до конца средний возраст. Такой подход к ее действиям нашел отклик в душе Антония, и он решил, что в будущем у него тоже должен быть представитель более молодого поколения. Его сын от Фульвии Антилл, который был на год или около того моложе Цезариона, жил во дворце в Александрии, и поэтому Антоний договорился с Клеопатрой, что этих двоих юношей одновременно объявят совершеннолетними. Впредь Антилл получит право носить платье, свидетельствующее о том, что он взрослый римлянин. В тот момент Клеопатра, видимо, пыталась убедить своего мужа оставить свою смехотворную мизантропию и либо помогать ей в ее планах обороны, либо уехать из Египта насовсем. Антонию к этому времени уже порядком наскучила его уединенная жизнь, и он был рад забыть свои замашки Тимона. Поэтому он снова стал жить во дворце, и они оба, Антоний и Клеопатра, предприняли попытку возобновить свои старые отношения. Однако их дороги слишком сильно разошлись, чтобы была возможна какая-то гармония. Антоний в одиночестве размышлял о своих возможных ошибках и теперь относился к своей жене с долей подозрительности. А она, в свою очередь, больше считала его не равным себе, а человеком, заслуживающим ее презрения, хотя и пробуждающим в ее великодушной натуре жалость.

Празднества в честь дня рождения Цезариона были проведены с величайшим размахом, и весь город на протяжении многих дней предавался пирам и веселью. О надвигающейся буре все забыли, и в то время гостю Александрии было бы действительно трудно поверить, что он оказался в городе, правители которого недавно потерпели поражение от врага, который уже готовится вторгнуться в сам Египет. На самом деле ничто не могло заставить Клеопатру признать, что игра проиграна, и, несмотря на невзгоды и тревогу, угнетавшую ее мысли, она не унывала и была полна оптимизма, что должно вызывать восхищение всех историков. Антоний, с другой стороны, был полностью деморализован этой ситуацией, и празднества в честь дня рождения Цезариона снова разожгли в нем аппетит к удовольствиям шумной жизни, и он решил закончить свою жизнь, предаваясь безумному беспутству. Собрав вместе членов клуба «Непревзойденные гуляки», клуба кутил, который он основал несколькими годами ранее, он предложил им записаться в список членов нового общества, которое он назвал Synapotha-noumenoi, или «Умрем вместе». «Давайте есть, пить и веселиться, потому что завтра мы умрем» – вот таким, вероятно, был его девиз, и он вступил в эту новую фазу своей жизни с той же внешней основательностью, с какой он изображал из себя Тимона. Не имея более в мире аудитории, перед которой он мог играть веселую роль Бахуса или Геркулеса, Антоний теперь разыгрывал свои драматические роли из внутренней любви к притворству и с подлинно мальчишеской любовью к надувательству расхаживал по залам дворца в зловещем, но не оригинальном образе гуляки, который пирует со своим добрым другом Смертью. На самом деле Антоний и не собирался умирать, он надеялся, что ему будет позволено, как его недавнему коллеге Лепиду, третьему триумвиру, спокойно удалиться и вести частную жизнь. Парадоксальную ситуацию, в которой он теперь оказался, свое положение государственного пленника, отосланного под залог наслаждаться роскошью своего дома, этот «огромный ребенок» не мог не попытаться обратить в свою пользу.

Клеопатра, с другой стороны, была готова ко всем случайностям, и, пока она надеялась каким-то образом найти выход из своего затруднительного положения, она не забывала готовиться к смерти, которую ей, возможно, придется встретить. Вскоре в Александрию пришла весть о возвращении Октавиана в Малую Азию, и Клеопатра, наверное, понимала, что ее шансы преодолеть свои трудности невелики. Поэтому она занялась собиранием коллекции всевозможных ядовитых снадобий и часто ходила в темницу, чтобы там проводить свои эксперименты на осужденных преступниках. Она с волнением наблюдала за агонией пленников, которым она давала различные яды, забраковывая те из них, от которых люди испытывали боли и бились в конвульсиях, и продолжая свои опыты с теми снадобьями, которые предлагали быстрый уход из жизни. Клеопатра экспериментировала и с ядовитыми змеями, подвергая животных и людей их укусам. Плутарх пишет: «Она вполне удовлетворилась тем, что ничто не могло сравниться с укусом египетской кобры [гаи], который, не вызывая судорог или стонов, приводил к тяжелой дремоте и коме с легкой испариной на лице и постепенным притуплением чувств, когда жертва явно не чувствует боли и раздражается, если ее беспокоят или будят, то есть ведет себя как человек, который пребывает в глубоком естественном сне». Клеопатра решила, что, если дойдет до крайности, она лишит себя жизни таким способом. И, уладив этот вопрос, она снова обратила пристальное внимание на проблемы, которые ее осаждали.

К маю Октавиан вошел в Сирию, где ему сдались все гарнизоны. Он послал Корнелия Галла принять командование теми легионами, которые сдались ему в Северной Африке, и эта армия теперь овладела Паретонием, где находился Антоний после своего бегства с места битвы при Акции. Весть о том, что эта пограничная крепость перешла в руки врага, еще не достигла Александрии, но о продвижении Октавиана через Сирию в городе уже было известно, что, вероятно, вызывало там величайшую тревогу. Тогда Клеопатра решила предпринять смелые и достойные действия. К концу мая она отправила своего сына Цезариона вместе с его учителем Родоном вверх по течению Нила в Коптос, а оттуда через пустыню – в порт Беренику, где все корабли, которые она смогла собрать, получили приказ ожидать его. Молодой Цезарь путешествовал, по-видимому, с большой помпой и вез с собой большую сумму денег. Его прибытие в Беренику ожидали в конце июня, и, когда к середине июля купцы, отправлявшиеся в Индию, начали отплывать в свой далекий путь, все было устроено так, что он тоже поплывет с ними в эти далекие земли, чтобы завести дружбу с царями Индии и, быть может, создать великое объединение восточных народов, о котором так часто мечтала Клеопатра. Сама она решила остаться в Александрии, чтобы сначала провести с Октавианом переговоры о сохранении ее трона, а в случае их неудачи – драться с ним насмерть. Мысль о бегстве не приходила ей в голову, и, хотя с материнской заботой она пошла на эти авантюрные меры ради безопасности своего любимого сына, ей, похоже, не приходило на ум уехать вместе с ним на Восток, где она, по крайней мере, могла бы найти временное пристанище. Расставание Клеопатры с Цезарионом, вероятно, было одним из самых горьких событий ее несчастливой жизни. За его безопасность и за его права она боролась семнадцать лет, а теперь необходимо было отправлять его с индийскими купцами через опасные моря в чужие земли, чтобы спасти силы от когтей его удачливого соперника Октавиана, а она сама оставалась, чтобы встретиться с их врагами и сражаться за их общий трон. Ее мысли в те горестные дни снова обращались к памяти отца мальчика, великого Юлия Цезаря, ведь она, наверное, часто смотрела на его портреты или перечитывала письма, которые тот когда-то написал ей. А теперь, когда Клеопатра отправила юного Цезаря в далекое плавание к землям, которые всегда так сильно интересовали его отца, она, наверное, взывала к духу этого человека, которому поклонялся весь римский мир как Божественному Юлию, и в исступлении, вероятно, умоляла его прийти на помощь своему единственному сыну и наследнику.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.