§ 4. Между миром и войной: противостояние коалиции

§ 4. Между миром и войной: противостояние коалиции

В начале XX в. среди ведущих мировых держав все явственней обозначались контуры военно-стратегических союзов. Второстепенные противоречия отходили на задний план и начинали доминировать коренные интересы и генеральные цели. Так как главные мировые события в тот период непосредственно замыкались на Париж, Лондон, Берлин, Петербург, то отношения между этими четырьмя странами и определяли общую политическую ситуацию. Все остальные страны или находились в состоянии стойкой изоляции (США), или замыкались в узких региональных рамках (Япония), или в той или иной степени выступали «подпевалами» солистов (Австро-Венгрия, Турция).

Неприязнь между Лондоном и Берлином не только не уменьшалась, но и приобрела непреодолимый характер. При наличии системы военно-стратегических блоков — Тройственного союза и Русско-французского союза — оставаться и дальше в состоянии «блестящего одиночества» Великобритании становилось все труднее. Ее островное положение уже не гарантировало безопасность в случае военного столкновения в Европе, а мощное наращивание вооружений Германией, в том числе и создание сильного военно-морского флота, делало географические преимущества призрачными.

В начале века Великобритании и Франции удалось преодолеть существовавшие разногласия и заключить союзническое соглашение. Это открывало возможность сблизить позиции между Лондоном и Петербургом, хотя подобного достичь было значительно сложней, чем между Лондоном и Парижем. Но в подобном развитии были заинтересованы обе стороны, и преодоление старых антипатий и предубеждений делалось для двух стран настоятельно необходимым. В 1906 г. начались дипломатические переговоры между Россией и Великобританией с целью урегулировать наиболее острые разногласия между двумя империями в Азии. Переговоры тянулись год, и весной 1907 г. появились сообщения в прессе, что они близки к благополучному завершению. Во Франции эта новость вызвала радость, в Германии — разочарование и недовольство.

Беспрецедентный договор между Россией и Великобританией был подписан 18 (31) августа 1907 г. Эпоха враждебного отчуждения подходила к концу. Две страны вступали в новую полосу своих отношений. Англия отказывалась от прав на Тибет (формально находившийся в составе Китая, но фактически состоявший в полном подчинении у англичан). Обе страны признавали в этом районе суверенитет Китая. Россия отказывалась от притязаний на Афганистан; обе державы обязывались уважать неприкосновенность и независимость этого государства. Третьим важным пунктом разграничения интересов была Персия (Иран). Россия и Великобритания делили эту страну на три сферы влияния. Одновременно Лондон и Петербург брали на себя обязательства гарантировать целостность и неприкосновенность Персии.

К концу 1907 г. уже вполне определенно обозначилась геополитическая коалиция, включавшая Францию, Россию и Англию, получившая название «Тройственного согласия» («Антанта»). Хотя между Петербургом и Лондоном не было заключено военной конвенции, но достигнутая договоренность сближала позиции двух стран. Это особенно проявлялось в Европе, где их интересы все ближе и ближе смыкались под угрозой германского гегемонизма. В 1908 г. в отношениях между Лондоном и Петербургом произошло еще одно важное событие — с официальным визитом в Россию прибыл английский король Эдуард VII (сын покойной королевы Виктории). Это был первый визит английского монарха в Россию (второй визит состоялся лишь в 1994 г., когда Россию посетила королева Елизавета II).

Поездка долго обсуждалась в Великобритании, и реакция на нее не была однозначной. Либеральное общественное мнение считало подобный визит неуместным, так как, согласно непререкаемому либеральному канону, Россия находилась «во власти деспотии» и «Его Величеству» не стоит ни в какой форме демонстрировать свои симпатии. Никто не ставил под сомнение возможность поддержания родственных связей между правящими династиями. Вдовствующая русская императрица Мария Федоровна приходилась сестрой английской королеве Александре (супруге Эдуарда VII), супругой же Николая II была внучка королевы Виктории, а сам русский царь являлся племянником короля. Но одно дело частные, семейные отношения и совсем другое — межгосударственные. В конце концов была изобретена такая форма визита, которую трудно было оспорить. Встреча между королем и царем состоялась в Ревеле (Таллине). Точнее говоря, не в самом городе, а на рейде ревельского порта, в территориальных водах России.

27 мая (8 июня) 1908 г. в акватории ревельского порта появилась королевская яхта «Виктория и Альберт» в сопровождении военных кораблей, которую встречала русская военная эскадра. После взаимных приветствий королевская чета перешла на борт царской яхты «Полярная Звезда», и Эдуард VII сразу сообщил о присвоении Николаю II звания адмирала английского флота. Вскоре начались политические переговоры, продолжавшиеся два дня. Монархи впервые обсуждали возможность войны с Германией. Англичане призывали царя укрепить военные позиции и готовиться к предстоящей схватке. Но такую перспективу русская сторона не считала единственно возможной — ив России были уверены, что войны можно избежать, разрешая возникающие противоречия дипломатическими средствами.

Заключая союзническое соглашение с Францией и договор с Англией, в России отнюдь не склонны были демонстрировать враждебное отношение к другим державам и прежде всего к Германии. Отношения между Берлином и Петербургом оставались в центре внимания российской дипломатии, и все, что касалось этих отношений, было под неусыпным контролем царя. Потом, когда случились и мировая война, и последующие социальные потрясения, и в России, и в Германии много размышляли о том, почему все-таки две монархии, связанные общностью исторической судьбы, родственно-династическими узами, тесными торговыми контактами, оказались по разные стороны фронтовой линии. Тем более что никаких прямых противоречий, территориальных претензий друг к другу у них не было.

Либералы в России ратовали за тесные отношения с Англией и Францией, считая, что в этом залог укрепления и развития «парламентаризма» и «демократии», видя в любом сближении с Германией лишь «проявление реакционного курса». В то же время консерваторы отстаивали идею союза с Берлином, полагая, что именно таким путем можно укрепить монархическую идею и консервативные тенденции в Европе и в России. В этих утверждениях была своя правда. Тем сложней понять коллизию, почему последние цари, являясь в общем-то носителями консервативных представлений, последовательно поддерживали союз с республиканской Францией (императорам при официальных встречах и визитах приходилось с непокрытой головой выслушивать «Марсельезу», олицетворявшую революцию!), а позднее прилагали немало усилий для сближения с Великобританией, где власть монарха носила номинальный характер и где были очень сильны антирусские настроения.

Ответ может быть только один — политическая целесообразность. Она диктовала курс, отвечающий интересам Российской империи, как их понимали, формировали и отстаивали в российских коридорах власти. Именно подобная политика заставила Россию выступить в поддержку Франции, когда в 80-е гг. XIX в. германский канцлер О. Бисмарк, не удовлетворенный до конца результатами франко-прусской войны 1870 г., вынашивал планы «добить исконного врага Германии». Именно позиция России спасла тогда Францию от нового, еще более мощного удара восточного соседа, хотя между Россией и Францией в тот период не было никаких союзнических соглашений.

Сложный рисунок отношений между Россией и Германией и в XIX в., но особенно в начале XX в., обусловливался различными факторами. В создании атмосферы сначала отчуждения, а потом плохо скрываемой вражды и, наконец, военного противостояния сыграли свою роль различные причины и одна из главных — личные отношения между последним царем и кайзером. Вильгельм II, еще до того, как стал в 1888 г. королем Пруссии и императором Германии, пользовался незавидной репутацией у родственников. Бабушка, английская королева Виктория, относилась к нему с плохо скрываемой антипатией. Его считали бездушным, сумасбродом, солдафоном, человеком, способным на низость. Когда осенью 1918 г. в Германии свершилась революция и кайзер бежал в Голландию, то на его родине появились утверждения о том, что он «был психически больным человеком». Но подобное умозаключение вряд ли отражало истинное положение вещей.

О личности «повелителя Германии» цари и их ближайшее окружение прекрасно были осведомлены. И если Александр III как человек более резкий не очень скрывал свое нерасположение к прусскому родственнику (хотя ему приходилось с ним встречаться и даже принимать один раз у себя уже в качестве императора), то Николай II придерживался иной линии поведения. У них была заметная разница в возрасте: Вильгельм родился в 1859 г., Николай — в 1868 г. Они познакомились еще тогда, когда на троне в России находился Александр III, а в Германии — Вильгельм I (дедушка Вильгельма II). Разность в темпераменте и несхожесть манер не сделали русского цесаревича и германского принца друзьями, но у них установились доверительные отношения, сохранявшиеся долгие годы. Они писали друг другу письма, значительная часть которых была потом опубликована. По восшествии на престол Николая II германский император вознамерился играть роль «старшего брата», захотел стать ментором при молодом русском царе. «Друг Вилли» регулярно корреспондировал «дорогому Ники», использовал любой повод для личной встречи и всегда давал советы, делал оценки, предлагал решения. Раздражали сама манера общения, навязчиво-назидательный тон его речей и посланий и то, что он говорил и как.

Кайзер последовательно отстаивал близкую и сердцу русского царя идею о необходимости тесных, дружественных отношений между Германией и Россией. Николая II не надо было в этом убеждать. Но то, что конкретно предлагал «дорогой Вилли» для достижения этой, «жизненно важной цели», в большинстве случаев не соответствовало геополитическим приоритетам, интересам России. Для «истинного сближения», по замыслу кайзера, Россия должна была дезавуировать союз с Францией, отказаться от всякого сближения с Англией и обратить главное внимание на Восток, в Азию, откуда Европе якобы угрожала «желтая опасность». Это был излюбленный мотив Вильгельма II, который из его уст звучал постоянно. Правда, оставался «балканский узел», где у России имелись давние интересы, старые привязанности, исконные исторические цели. На Балканах усилению позиций России противодействовала не только Турция (Оттоманская империя), но и в не меньшей степени Австро-Венгрия, ближайший партнер и союзник Германии. Но поступиться здесь ничем кайзер не желал. Для Берлина теснейший альянс с Веной являлся краеугольным камнем всей внешнеполитической деятельности. Балканскую тему германский император старался не развивать в своих переговорах и переписке с царем, прекрасно зная, что она для России является чрезвычайно острой и больной.

Ухищрения германского императора не оказывали существенного влияния на русский внешнеполитический курс, одним из важнейших постулатов которого было поддержание, насколько возможно, добрососедских отношений с Германией. Но подобное было возможно лишь при совместных усилиях обеих стран. В Берлине же были твердо уверены, что при сохранении союзнического договора с Францией Россия не может рассчитывать на дружбу Германии. Противоречия между ней и Францией были непреодолимы, так как касались территориального спора о районах Эльзаса и Лотарингии, отторгнутых от Франции во время франко-прусской войны. В Берлине считали, что принадлежность этих территорий рейху не может подлежать никаким обсуждениям, а Париж в самой категорической форме требовал возврата того, что было добыто в результате «военного насилия». В этом были солидарны все политические партии и общественные силы Французской республики.

Лишь один раз, как показалось Вильгельму II, его непрестанные воздействия на царя увенчались успехом и долгожданная цель — разрушение франко-русского союза — близка к достижению. Это произошло в июне 1905 г., когда кайзер и царь подписали так называемый Бьёркский договор. Общая ситуация для России в тот момент была неблагоприятной. Только недавно, в мае 1905 г., в морском сражении при Цусиме русский флот был разбит, и война с Японией становилась бесперспективной. Внутри страны с каждым днем возрастали социальные волнения. И на мировой дипломатической сцене дела не были благоприятны. Франция заключила в 1904 г. договор с Англией и не оказала никакой практической поддержки России во время дальневосточного кризиса. Российская дипломатия теряла почву под ногами. В правительственных кругах Петербурга царила безрадостная атмосфера. И в этих условиях царь согласился во время краткосрочного отдыха на яхте встретиться с германским императором, прибывшим в Бьёркё (около Выборга) на своей яхте «Гогенцоллерн».

Ничто не сулило никаких осложнений, и встреча походила на обычную, не раз до того происходившую. Но кайзер считал иначе и решил, воспользовавшись тяжелыми политическими условиями, в которых оказалась Россия, сделать непредусмотренный заранее шаг. Он предложил царю подписать союзнический договор с Германией. Это предложение было неожиданным, но сулило выход из дипломатической изоляции. Конечно же, сразу возник вопрос о союзе с Францией, и кайзер заверил растерявшегося царя, что в дальнейшем к соглашению может присоединиться и Франция. Царь был не настолько наивен, чтобы не знать глубины и остроты франко-германских разногласий, но он полагал, что поддержание мира в Европе соответствует желаниям всех стран, а существующие проблемы можно будет урегулировать дипломатическими средствами. И

Николай II поставил подпись под текстом на листе, который «случайно» оказался в кармане кайзера.

Вскоре Вильгельм II в характерной для него напыщенной манере самовосхваления описал происшедшее событие. «Хотите Вы это подписать? Это будет очень милым воспоминанием о нашем свидании», — заметил кайзер после того, как царь трижды прочитал предложенный текст. Последовал утвердительный ответ царя. Происшедшее далее в каюте русской императорской яхты «Полярная Звезда» в изложении германского императора выглядело следующим образом: «Я открыл чернильницу, подал ему перо, и он подписал «Николай». Затем он передал перо мне, и я тоже подписал. Когда я встал, он, растроганный, заключил меня в свои объятия и сказал: «Благодарю Бога! Я благодарю Вас. Это будет иметь самые благоприятные последствия для моей страны и для Вашей». Свершилось! Исполнилось давнее заветное желание «дорогого Вилли». Кайзер не скрывает восторга: «Слезы радости наполнили мои глаза, и я подумал: «Фридрих Вильгельм III, королева Луиза, дедушка и Николай I, наверное, смотрят на нас в эту минуту и радуются вместе с нами!».

Что же такое подписали два монарха, что, по мнению кайзера, должно вызвать радость умерших правителей Пруссии и России? Первый пункт гласил, что каждая из сторон обещает в случае нападения на другую сторону прийти на помощь своей союзнице в Европе всеми сухопутными и морскими силами. Далее говорилось, что стороны обязуются не вступать в сепаратные соглашения с противником одной из сторон. При этом Россия брала на себя обязательство не сообщать Франции о подписанном соглашении до его вступления в силу. Лишь затем Петербург получал право оповестить Францию и побудить ее присоединиться к договору. В Бьёркском соглашении был очень важный пункт, предоставлявший России свободу дипломатического маневра. Оно вступало в силу лишь после того, как Россия подпишет мирный договор с Японией, перспективы заключения которого были неопределенными.

После того как с соглашением ознакомился русский министр иностранных дел граф В.Н. Ламздорф, а затем осенью 1905 г. и премьер С.Ю. Витте, они убедили отказаться от договора, ибо это несомненно противоречило интересам Франции, которая ни при каких условиях на союз с Германией не пойдет. Царь остался верен французскому союзнику и 13 ноября 1905 г. послал Вильгельму письмо, где сообщил, что считает необходимым дополнить договор двусторонней декларацией о неприменении статьи 1-й в случае войны Германии с Францией, в отношении которой Россия намеревалась соблюдать принятые договоренности «впредь до образования русско-германо-французского союза». Подобная постановка вопроса была совершенно неприемлема для Германии, и тонко задуманная интрига потерпела неудачу. Больше никаких попыток заключения русско-германского союза предпринято не было, хотя разговоры о его «желательности» или «нежелательности» не стихали и в России, и в Германии вплоть до начала первой мировой войны.

Через 20 лет, уже находясь в изгнании, германский экс-император все еще был уверен, что «мягкосердечие царя» погубило «дело мира в Европе». Он писал: «Заключенное между мной и царем Николаем II в Бьёркё соглашение заложило фундамент для мирного и дружественного сожительства России и Германии. Задача эта была близка сердцам обоих государей. Действие этого соглашения было уничтожено русской дипломатией, высшими военными сановниками, влиятельными членами Думы и политическими деятелями Мировая война, к которой они так стремились, не оправдала их надежд, опрокинула их планы и стоила как царю, так и мне престола». Кайзер все еще не излечился от прошлого величия и возлагал вину на кого угодно, но только не на себя. Подобное самомнение, уверенность в собственной непогрешимости в тот период, когда этот человек играл руководящую роль в политике крупной мировой державы, пользовался огромными властными правами, не намного меньшими, чем русский царь, не могли стать фактором стабилизации мира в Европе. «Германия — превыше всего» — было не просто лозунгом, девизом националистов. Сам кайзер придерживался подобного мировоззрения, пропагандировал его, отстаивал и защищал. Ослепление национализмом дорого стоило Германии и многим другим странам и народам.

Складывание системы коалиций в начале XX в. не привело и не могло привести к стабильности и долговременному сохранению статус-кво. Имперские амбиции, претензии и интересы ведущих мировых держав вольно или невольно расшатывали хрупкое европейское равновесие. И хотя с окончанием франко-прусской войны и до самого начала XX в на Европейском континенте не было военных конфликтов, но напряженность постоянно существовала. И главным центром подобной опасной напряженности все время были Балканы. Именно здесь в начале XX в. трижды возникали ситуации, грозившие перерасти в масштабное столкновение мировых лидеров. Четвертый такой кризис в 1914 г. закончился мировой войной.

В 1908 г. возник «Боснийский кризис», когда Австро-Венгрия аннексировала провинции Босния и Герцеговина, населенные сербами. Эти районы формально зависели от Турции, которая в этот момент находилась в состоянии хаоса, вызванного революцией. Именно опасения, что эти территории отойдут к Сербии, стали главной причиной решения венского правительства. Обессиленная, не находившая нигде поддержки Турция начала с Австро-Венгрией переговоры и за денежную компенсацию признала аннексию. Но другие страны балканского полуострова на это согласиться не могли. Особенно сильным было возмущение в Сербии и Черногории, Двух государствах, с таким трудом избавившихся от османского порабощения и вновь оказавшихся на передовой линии противостояния мощной экспансии. Эти две страны, населенные православными, издавна пользовались покровительством правительства и моральной поддержкой общественных кругов России. Но Петербург оказать реальной помощи своим «младшим братьям» в тот период не мог. После недавней русско-японской войны и внутренней смуты страна еще была слишком слаба, чтобы показывать силу на мировой арене. Дело закончилось устными демонстрациями протеста и дипломатическими нотами.

Через четыре года, осенью 1912 г., на Балканах разразился новый кризис, грозивший перерасти в общеевропейскую войну. К тому времени Турция все еще сохраняла обширные владения на Европейском континенте. Ей принадлежали Албания, южная часть Болгарии (Фракия), северные районы Греции (Эпир) и Македония. Турецкое иго было нестерпимым, и в пунктах владений постоянно происходили возмущения, локальные восстания, которые жестоко подавлялись турецкими войсками. Сопредельные государства давно претендовали на «турецкое наследство».

В октябре 1912 г. Болгария, Греция, Черногория и Сербия начали военные действия. Союзники выставили против общего врага более чем 600-тысячную армию, и уже через несколько дней стало ясно, что Турции надеяться не на что. Ее войска потерпели серию поражений. К началу ноября 1912 г. турецкая армия была почти разбита и ее остатки укрепились недалеко от Стамбула. Турция просила мира и взывала к европейским державам, которые начали выказывать признаки беспокойства. Россия не была заинтересована в том, чтобы Болгария, правящие круги которой были настроены прогермански, завладела Стамбулом и стала хозяином Черноморских проливов. Петербург в жестких выражениях потребовал от Софии приостановить наступление. Австрия и стоявшая за ней Германия не могли примириться с усилением Сербии, и австрийские войска начали концентрироваться на границе. Развитие ситуации внушало общую тревогу. В декабре 1913 г. воюющие стороны заключили перемирие. В Лондоне открылась конференция послов ведущих европейских держав, на которой были выработаны условия мира, фиксировавшие сложившуюся политическую ситуацию на Балканах.

Однако в июне 1913 г. в том же регионе разгорелся новый конфликт. Победители в первой балканской войне недолго оставались союзниками — они не могли договориться о приемлемом для всех разделе «турецкого наследства» На этот раз создалась коалиция против Болгарии, объединившая Сербию, Грецию, Черногорию и их «исторического врага» — Турцию. В числе союзников на этот раз была и Румыния. Каждый из участников коалиции требовал от Болгарии, захватившей обширные районы, территориальных уступок в свою пользу. Болгарский царь Фердинанд I (Кобургский) и его правительство, опираясь на дипломатическую поддержку Берлина и Вены, слышать ничего не хотели об уступках. Болгарские войска первыми напали на сербские и греческие позиции 30 июня 1913 г. Вскоре в военный конфликт втянулись и другие балканские государства. Болгария сопротивлялась недолго и 29 июля капитулировала. Вскоре был заключен в Бухаресте мирный договор, по которому Болгария теряла значительные территории на Юге, Западе и Севере. Достигнутое равновесие сил на Балканах было временной передышкой. «Балканский узел» не был развязан, и европейские политики это понимали.

России удалось избежать прямой вовлеченности в балканские дела благодаря ответственности дипломатии и позиции царя, считавшего, что лучше пойти на уступки, чем рисковать сохранением европейского мира. Хотя начиная с Боснийского кризиса, русское общественное мнение, как либеральная, так и консервативная печать все время ратовали за «реальную помощь братьям-славянам». Председатель Четвертой Государственной думы М.В. Родзянко и лидеры крупнейших думских фракций призывали Николая И вмешаться в войну. Но их призывы не возымели действия.

Несмотря на то что балканские войны не переросли в общеевропейский конфликт, напряжение на международной арене не проходило. Германия и Франция уже несколько лет реализовывали обширные программы перевооружения, Россия тоже втянулась в эту мировую гонку. Усиливались националистические тенденции. Весной 1913 г. германский канцлер Бетман-Гольвег, обосновывая в рейхстаге необходимость новых кредитов на армию, заявил, что Германии угрожает «славянская волна». Но он лишь повторял своего кайзера, после Первой балканской войны заявившего, что ему представляется неизбежной «борьба славян и германцев».

В отличие от «дорогого Вилли», русский царь придерживался иного мнения и не считал военный конфликт большого масштаба неизбежным. В мае 1913 г. Николай II прибыл в Берлин на свадьбу дочери кайзера принцессы Виктории-Луизы, выходившей замуж за герцога Брауншвейгского. Это был последний визит русского монарха в Германию. Царь имел намерение договориться с Вильгельмом II об улучшении русско-германских отношений. Он провел переговоры с кайзером и заявил ему, что Россия готова отказаться от претензий на Черноморские проливы и согласна оставить Турцию в роли «привратника», если Германия, со своей стороны, удержит Австрию от политики захватов на Балканах. Реакции на эти предложения в Берлине не последовало, а Вильгельм ограничился лишь разговорами на общие темы.

К началу 1914 г. отчетливо обозначились контуры двух военно-политических коалиций. Среди европейских государств наметилась группировка вокруг основных союзных осей: Берлин — Вена и Париж — Лондон — Петербург. В конце января 1914 г. русский посол в Токио барон P.P. Розен, выступая в Государственном совете, заявил: «Вам, господа, известно, что уже два десятилетия Европа живет под режимом двух союзов, в которые две непримиримо враждебные державы (имелись в виду Франция и Германия. — А.Б.) сумели втянуть остальные большие державы… Единственный выход — либо в устранении этого коренного антагонизма, интересам России совершенно чуждого, либо в вооруженном столкновении, от которого России, всегда верной принятым на себя обязательствам, отклониться будет невозможно. Никому не дано предрешать будущего, но такие чрезвычайные меры, как миллиардный налог на вооружение, свидетельствуют о том, что наступление кризиса является уже не столь далеким. Но, во всяком случае, в одном можно быть уверенным: этот час наступит тогда, когда мы всего меньше его будем ждать». Все шло так, как должно было идти, и изменить судьбы мира могло лишь чудо. Но его не произошло.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.