21 Новый застой?

21

Новый застой?

10 ноября 1982 года не стало Леонида Ильича Брежнева, возглавлявшего Советский Союз восемнадцать лет, – больше, чем многие наследственные монархи. С тех пор еще двадцать восемь лет экономика страны развивалась по иным законам и правилам. При этом существующие оценки брежневского периода до сих пор весьма разнятся.

В 1977 году, то есть в брежневскую эпоху, Политиздат издал книгу, которая сегодня уже перешла в разряд букинистических курьезов. Назывался труд «Могучая поступь советской экономики».

«В книге известные ученые-экономисты показывают достижения Советской страны за шесть десятилетий в развитии производительных сил, совершенствовании социально-экономического строя, повышении материального и культурного уровня жизни. В монографии освещаются проблемы динамичного и пропорционального развития производства, повышения его эффективности, ускорения НТП, роста производительности труда, вопросы совершенствования хозяйственного механизма, развития социалистической экономической интеграции».

Реклама на сайте Alib.ru – Букинистические книги – «Могучая поступь советской экономики», Политиздат, 1977 год.

Конечно, можно было бы поиронизировать над этой цитатой, поскольку, когда в 1985 году объемы поставок нефти на мировой рынок Саудовской Аравии выросли в четыре раза за полгода, а цены из-за этого рухнули с восьмидесяти до восемнадцати долларов за баррель, «могучая поступь советской экономики» быстро сменилась шаркающей старческой походкой. Как выяснилось, других ресурсов выживания, кроме высоких цен на энергоносители, у СССР не оказалось.

Тем не менее иронизировать не стоит. Во-первых, Россия и сейчас пополняет свою казну главным образом за счет энергоресурсов. К тому же не столько вкладывает средства, полученные от нефти и газа, в модернизацию экономики – хотя об этом постоянно говорится с высоких трибун, – сколько эти деньги мы проедаем, тратим не по уму, крадем или в лучшем случае пускаем на строительство все новых нефте– и газопроводов.

Кстати, первый крупный нефтепровод «Дружба», который позволил Советскому Союзу дотянуться с советской нефтью и до Германии, построили как раз в период Брежнева. Да и практически все сегодняшние крупнейшие компании качают нефть и газ из тех месторождений Сибири, что были открыты и освоены еще в брежневскую эпоху.

Так что критиковать те времена, конечно, можно и нужно, но при этом в порядке самокритики стоит иногда заглядывать и в зеркало. В конце концов, так уж вышло, что в нашем Стабилизационном фонде, о котором столько говорится, заслуга не только современных финансистов, но и тех, кто вкалывал в Сибири в брежневские времена, думая при этом не столько о своем благополучии, сколько о будущем страны.

Брежневской эпохе стоит поставить в заслугу и первую серьезную попытку экономической реформы – это реформа Косыгина – Либермана, которая проводилась в 1965–1970 годах. Это была серьезная попытка ввести в застойное народное хозяйство реальные экономические методы управления: расширить хозяйственную самостоятельность предприятий и подключить к уже устаревшим идеологическим стимулам материальное стимулирование, чтобы дать возможность умному и трудолюбивому человеку зарабатывать наконец достойные его труда деньги.

Схожим путем позже пошла китайская компартия – только она свою реформу довела до конца, а потому и власть удержала, и двинула вперед свою экономику. А Косыгина и Либермана сожрали идеологические динозавры, обвинившие их в капиталистическом уклоне. Опять можно было бы, конечно, съязвить, но и после развала СССР у нас провалилось немало реформ.

«Сложная это штука – выработка ответственной экономической политики в ресурсозависимой стране… Думаю, у начала краха Советского Союза есть вполне определенная дата – 13 января 1985 года. День, когда министр нефтяной промышленности Саудовской Аравии неожиданно заявил о том, что его страна прекращает сдерживать добычу нефти. После этого объемы поставок нефти на мировой рынок выросли в четыре раза за полгода, а цены рухнули с восьмидесяти до восемнадцати долларов за баррель. Советская экономика к такому удару адаптироваться не смогла и осталась без денег».

(Егор Гайдар – из выступления в Институте экономики переходного периода в 2006 году).

Но конечно, нельзя считать, что все проблемы такого сложного организма, которым была советская система, связаны только с ценой на нефть. Жизнеспособность советской системы, организованной с самого начала на очень жестком аппарате насилия, с преследованием инакомыслия, цензурой и руководящей ролью партии, зависела от эффективности этого аппарата. И уже в эпоху Брежнева, независимо от цены на нефть, работало далеко не все.

Система шла к постепенному ослаблению возможности применения того насилия, которое было при Сталине. Даже возможности КГБ преследовать и сажать в тюрьмы с каждым годом становились меньше и меньше. Причиной было то, что становилось все больше интеллигенции, да и просто моральный уровень внутри общества кардинальным образом изменился. Почти двадцать брежневских лет – это практически выход страны на повседневном бытовом уровне за рамки жесткой марксистско-ленинской идеологии. Произошла реабилитация не просто экономических стимулов – произошла реабилитация частной жизни и частного быта, и произошел отказ от установки на непосредственный переход к коммунизму.

Советская система не «рухнула», как любят о ней говорить, а скорее распалась.

Можно вспомнить, как жили колхозники: если при Сталине сажали «несунов» за два колоска, при Хрущеве ситуация изменилась, а при Брежневе и вовсе было легализовано, что женщина, идущая на поле, в обед и вечером несет к себе домой ведро с тем, что убирает. Сажали только тех, кто вывозил целыми грузовиками. Возникла огромная теневая экономика, весь дефицит можно было купить, но все это было ворованное. А на уровне идеологии возникли «почвенники» и «деревенщики», которые полностью осудили сталинскую коллективизацию. «Кража» Виктора Астафьева или «Прощание с Матерой» Валентина Распутина – это уже антисоветские произведения. Поэтому эта эпоха сыграла громадную роль в некоторой либерализации и очеловечивания людей в рамках возможного при существующей системе.

На самом деле это время и не было совсем уж «застоем» – это был процесс гуманизации и либерализации советской системы в рамках тех возможностей, которые были ей заданы. А Горбачев сделал еще один шаг – он верил, что можно открыто либерализовать всю систему – ввести демократию, выборность, гласность – и при этом сохранить советский строй и его основные принципы.

Теоретически возможен был более плавный уход от этой системы, но в любом случае спасти монопольное производство, централизованную экономику, отсутствие частной собственности было невозможно. А то, что предложил Горбачев и идеи реабилитации кооператива – это была, конечно, утопия.

Народ тоже спорит – одни считают, что можно проводить параллель между тем застоем и нашим нынешним временем, другие считают, что страна совершенно разная, нет ничего общего между нынешней капиталистической, олигархической, бюрократической Россией и поздним коммунистическим СССР. Но какие-то параллели все же можно провести. Например, сырьевой характер экономики – тогда было 3% за твердую валюту машиностроительного экспорта, и сейчас 3% – прошло много лет, а по этому показателю ничего не поменялось. Тогда, как было сказано выше, основным источником доходов была нефть, и сейчас нефть. Административно-полицейский характер государства был и тогда, сохранился и сейчас, можно только спорить, когда он был жестче. Есть и монополия одной партии, хотя, конечно, в советские времена она была более очевидная и открытая. Власть по-прежнему в руках узкой группы лиц. И так далее – подобных параллелей можно найти много. Но говорят ли они о чем-то или скорее случайны?

Аналогии по поводу однопартийной системы все же в достаточной степени «притянуты за уши» – КПСС была действительно реальной руководящей партией, а сила «Единой России» определяется силой администрации президента, и любые изменения наверху могут коренным образом изменить ситуацию. Сейчас в России уникальная Конституция: сверхпрезидентская республика, где невозможен никакой реальный импичмент, а партия не играет никакой роли при определении состава правительства, которое к тому же в любую минуту можно совершенно законно сменить простым президентским указом.

Там, где нужна долгосрочность, где нужно думать, как строить бизнес для того, чтобы денег заработать, или для того, чтобы детям передать, – будет одна стратегия. А там, где все «на короткую» – сейчас купил, завтра перепродал и заработал, – совсем другая. Застой начинается именно с того, что люди не ощущают уверенности в будущем. И в этом современные тенденции к застою отличаются от застоя брежневского – тогда все знали, что родились в государственном роддоме и будут похоронены на государственном кладбище.

После перестройки, при всем кризисе советской системы у людей все-таки была уверенность, что страна сохранится, если произвести какие-то изменения, и все ждали этих изменений – с реформы 1991 года. Сейчас, после краха системы и реального краха реформ начала 90-х, самое опасное и страшное, что нет веры в то, что изменения что-то принесут, – то есть наступил уже морально-психологический кризис – нет не только веры в стабильность, но нет веры и в изменения.

Считаете ли вы, что в России наступает новый застой?

• Да – 40%

• Нет – 29%

• Затрудняюсь ответить – 31%

(По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob»).

«Застой наступил очень давно, и сейчас только усиливается – мы идем не в том направлении, преодолевая мужественно трудности».

«Там явная тенденция к бесконечному развитию».

«Идут одни разговоры, что нужно что-то делать, а на самом деле ничего стоящего не происходит: сельское хозяйство в загоне, и так далее – новый застой – это старый застой».

«Совсем наоборот».

«Не застой, а деградация».

Из комментариев к опросу о новом застое в России на сайте «SuperJob».

Если ситуация в России будет продолжать развиваться в том же направлении, никакой перспективы не будет – идет ухудшение по всем параметрам, идет деградация всех систем: финансовой, экономической, политической, и невозможно предсказать, как и чем это кончится. Чем раньше начнутся реформы, тем больше шансов выйти из этой ситуации с минимальными потерями. По сути, та новая Россия, которая появилась в 1991 году – то есть совершенно новое государство, на новых социально-политических, территориальных основаниях, – не проявила до сих пор достаточной жизнеспособности.

Проблема состоит в том, что более или менее какая-то управляемость в стране появилась, хотя значительно преувеличена сила так называемой вертикали власти, но не решаются коренные вопросы обеспечения жизнеспособности общества. Государство до сих пор не сделало серьезных наступлений на криминальный мир и до сих пор не обеспечило главные гарантии жизни и безопасности людей – и это справедливо вызывает острое недовольство населения. Произошло жуткое имущественное расслоение, ведущее к социальной напряженности, – после последних терактов в метро только и говорили, что «они ездят на этих машинах с охраной, а мы здесь ничем не защищены, мы как смертники ездим в метро».

Еще одна глубоко социальная проблема: население очень обеспокоено тем, что государство ничего не делает для защиты вступающих в жизнь поколений от наркотиков. Наркотики до сих пор продаются в школах, до сих пор продаются на дискотеках. Возраст первого потребления снизился чуть ли не до девяти лет. Благодаря тому, что талибов «победили», оборот афганского героина вырос в десять раз, и из этого героина 30–40% потребляется в России.

И очень заметно, что если еще в начале 90-х многих действительно волновала (особенно людей с почвенно-традиционалистским мышлением) проблема независимости государства и сохранится ли мощь России, то сейчас весь акцент делается на результатах реформ и на их безумной несправедливости. Разговор практически с любым человеком сведется к заявлениям в духе «а что вы от меня требуете? Они все получили, они все имеют, а я, сколько ни вкалывал, не могу даже заработать на квартиру». Ситуация крайне опасная, и хотя часть природной ренты, изымаемой у олигархов, пошла на пенсии и прочие социальные блага, неравенство продолжает расти. Поэтому люди не воспринимают понемногу повышающийся общий уровень жизни как нечто значимое.

Конечно, неравенство есть всегда, равны люди бывают только в нищете. Но неравенство неравенству рознь, и в этом плане Россия больше похожа на африканские страны, чем на европейские. Мы пожинаем плоды такого типа приватизации, когда не создается, как в странах Восточной Европы класс мелких собственников – социальная база любого государства, а создаются крупные собственники, которые живут на монопольные сверхдоходы. В результате мы пожинаем не плоды рынка капитализма, а плоды такого типа реформ.

К счастью для властей, недовольство есть, но нет пока социально активных групп населения типа тех младших научных сотрудников 90-х, которые могли анализировать ситуацию. И в этих условиях недовольство перерастает не в бунт, а в социальный пессимизм, в неверие в будущее своей страны, в неверие возможности каких-то перемен, а что самое главное – в равнодушие и отсутствие стремления к переменам.

Впрочем, неудивительно, что люди в России не верят в будущее своей страны – как в него можно верить, когда у нас такая уникальная элита, у которой деньги на Западе, дети на Западе, а на родине они работают «вахтовым методом», «делая деньги».

«Ребята, это деградация системы».

«Разве застой? Мне кажется, что наше общество активно движется к культурному распаду».

«Застой – это стабильность, а мы продолжаем деградировать, причем с возрастающей скоростью – в технике, науке, культуре, образовании – это не застой, а обвал».

«Как это государство будет наступать на преступность? Само на себя будет наступать?»

Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы».

Резня в станице Кущевской ярко показала ситуацию в стране – на протяжении многих лет банда захватывала участки у фермеров, убивала, насиловала, и все это на глазах милиции, прокуратуры, судей и местных властей. Поэтому там люди отказываются сотрудничать со следствием, зная, что прошлые убийства не были расследованы, никто не понес наказания, и им кажется, что нынешняя шумиха кончится опять ничем.

Но насколько власть осознает серьезность настроения населения и его отношения к собственному государству?

С виду – вроде бы осознает, все проблемы были достаточно точно очерчены в статье Медведева «Вперед, Россия!», там же был выдвинут и лозунг модернизации. Но при этом реально все равно ничего не движется.

Простые обыватели ждут решения конкретных проблем. Они готовы помогать властям, готовы сообщать, в чем именно состоят эти конкретные проблемы. И власти вроде бы работают, люди сидят в своих кабинетах допоздна, принимают какие-то решения. Но в реальности оказывается, что либо эти решения совершенно неадекватны сложившейся ситуации, либо они совсем мелкие и неважные. Указания даются, потом они затухают, потом их никто не выполняет, потому что современная кадровая политика привела к тому, что исполнители на местах отвечают «да, все силы и все меры, Ваше ст-во, мы сейчас», а потом докладывают, что это нельзя сделать, тут мы подумаем, здесь мы поработаем в нескольких регионах. И в итоге ничего не делается.

Можно вспомнить громкие убийства – каждый раз власти говорят одно и то же: «Беру под свой личный контроль». Президент или премьер лично берут любое громкое дело под личный контроль, чтобы хоть как-то успокоить население, которое уверено, что скорее всего либо ничего не будет сделано, либо найдут каких-нибудь непричастных – раз требуют найти. И к сожалению, это мнение справедливо – во многих случаях либо так ничего и не делается, либо устраивается показательная пиар-акция.

В той же статье «Вперед, Россия!» честно признается, что Россия все больше отстает от мировых лидеров в решающих отраслях. Но призыв к модернизации хорош только в теории, проблема тех, кто этим занимается, в том, что они абсолютно не учитывают ни современную психологию, ни российское самосознание. После семидесяти лет коммунистического эксперимента все эти призывы в наиболее абстрактных, трудных понятиях воспринимаются населением как очередные призывы строить коммунизм. А команда Медведева не сумела перейти от абсолютно верных призывов к формулировке конкретных шагов, которые могли бы показать людям, что первостепенно, что второстепенно и что можно сделать сейчас.

Нельзя говорить абстрактно, а тем более в России, где столько проблем. Надо конкретно называть хоть одну решаемую проблему, на которую хватит сил, называть, кто ответственный, сроки, механизмы – и показывать людям, что дело можно довести до конца.

Но когда в России такое хотя бы пытаются делать, нередко получается ситуация, как в случае с дорогами: президент Медведев сказал, что у нас самые дорогие в мире дороги – в десять–двадцать раз дороже, чем в Европе, потому что много крадут. Поставил задачу: снизить стоимость хотя бы до европейского уровня. Прошло несколько лет – никаких перемен.

Такие ситуации всегда развиваются по одному и тому же сценарию. Большой начальник дает задание, но те, кто должен его выполнить, показывают различные бумаги, графики, сметы, доказывают, что вырос какой-то коэффициент, и осуществить задание стало невозможно. Но на самом деле за всем этим скрывается простое и понятное объяснение – они либо будут строить как раньше и воровать как раньше, либо не будут строить вообще. И перед этим большим начальником встает выбор: или перестать строить, или оставить все как было.

Конечно, в теории государство, то есть лицо, его представляющее, должно в таких ситуациях не пасовать, а делать то, что делают в других странах – проводить конкурсы и отбирать тех подрядчиков, которые построят с максимальным качеством за минимальную цену. Но не делается это по той же причине, по которой в 90-е годы во время приватизации предприятия без всякого конкурса раздали небольшой группе близких к политической верхушке лиц. Было два варианта: или подключить к приватизации крупные западные фирмы, или, как настаивал Березовский, отдать «гражданам России» (разумеется, вполне конкретным). В итоге победила политика «ложного патриотизма», и вместо эффективных собственников, заинтересованных в процветании предприятий, все получили особо приближенные к власть имущим люди, которым важно только собственное благосостояние.

Что такое застой?

• Отсутствие резких потрясений – 53,8%

• Стабильность – 46,2%

По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы».

Сейчас в России отсутствие реформ вместо того, чтобы создавать стабильность, только провоцирует еще большие потрясения. Идет отток динамически активных людей, которые нужны стране для успешного развития, – это всем известная так называемая «утечка мозгов». Увеличиваются затраты на оборону – за последние десять лет они выросли с 2,8 до 40 миллиардов, то есть в пятнадцать раз. Растет количество чиновников. Растет преступность. Объявленная модернизация так и остается только на бумаге, серьезных изменений ни в науке, ни в политике, ни в других сферах не происходит.

Конечно, бывают такие ситуации в истории страны, когда застой лучше, чем движение. Потому что застой сохраняет возможность каких-то позитивных изменений в будущем, тогда как революционные потрясения могут поставить крест на стране. Но такая ситуация не может держаться долго, и рано или поздно застой заканчивается либо жизненно необходимыми реформами, либо разрушительной революцией[24].