Сражение за Харьков

Сражение за Харьков

К концу января 1943 года русские достигли рубежа на Северском Донце и его притоках: Ворошиловград (Луганск) – Старобельск – Валуйки – Старый Оскол. Они подтягивали свои части для дальнейшего наступления на запад. Что касается наших сил, то 320-я пехотная дивизия находилась в Сватово; 298-я пехотная дивизия после того, как была сильно потрепана во время отступления, доукомплектовывалась в Купянске; части гренадерской моторизованной дивизии «Великая Германия» оборонялись к западу от Валуек; а в районе Корочи корпус особого назначения Крамера собирал остатки потрепанных немецких и венгерских войск, отходивших с верховьев Дона.

Между соединениями германских войск образовались огромные бреши. Командовать 8-й итальянской армией (остатками. – Ред.) был назначен германский генерал. К этому времени моторизованный корпус СС с его подразделениями, основные силы гренадерской моторизованной дивизии СС «Рейх» и ударные подразделения 1-й гренадерской моторизованной дивизии «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» уже прибыли в район Харькова. Дивизия «Лейбштандарт» расположилась по обе стороны от Чугуева на реке Северский Донец. Решение штаба главного командования вооруженных сил задействовать моторизованный корпус СС в массированной контратаке после его перегруппировки было расстроено стремительным наступлением советских войск. Сначала нужно было предотвратить прорыв в район дислокации корпуса. Части гренадерской моторизованной дивизии «Рейх» были выдвинуты вперед для прикрытия района к западу от Валуек.

Глубокие сугробы и сильный мороз препятствовали продвижению подразделений. Мы выгрузились к востоку от Харькова, и батальон получил приказ создать плацдарм у Чугуева и установить контакт с 298-й пехотной дивизией. За многие годы у нас выработалась привычка не обсуждать приказы, которые кажутся невыполнимыми, и не считаться с превосходящими силами противника. Обычные стандарты для ведения этой войны уже не годились. От германских солдат ожидали проявления поистине феноменальных способностей. Нас не удивляло, когда предполагалось, что «Лейбштандарт» должна оборонять фронт шириной 90 километров (!) и сорвать наступление 6-й русской армии! (Численность любой советской полевой армии была в несколько раз меньше, чем германской; кроме того, наступавшие здесь советские войска имели большой некомплект как в личном составе, так и в технике. Наносившие контрудар под Харьковом немцы превосходили наши войска здесь в людях в два раза, в танках – еще больше. – Рей.)

Толстые доски трещали под весом бронемашин, осторожно двигавшихся по длинному деревянному мосту через Северский Донец у Чугуева. Я вел свой батальон на старые русские позиции зимних боев 1941/42 года. Они протянулись вдоль Донца, и я, таким образом, избавил своих солдат от необходимости рыть новые окопы в мерзлой земле. Через снежные пространства к нам периодически выходили группы из остатков разгромленных итальянских частей. Со стороны Купянска к реке вышли отдельные подразделения германского обоза с ранеными немецкими солдатами и полуголодными лошадьми. Отступавшие солдаты молча протащились через мост. Они уже не годились для ведения боевых действий.

Батальон должен был прикрывать фронт шириной примерно 10 километров, и, кроме того, две роты должны были помогать выходу из боя 298-й пехотной дивизии в Купянске. 298-я пехотная дивизия отчаянно сражалась против превосходящих сил русских и отступала через этот город. 2-я рота 1-го разведбатальона СС под командованием оберштурмфюрера СС Вейзера вела бои к северу от Купянска у Двуречной и в данный момент пробивалась в Купянск. Сплошной линии немецкого фронта больше не существовало. Ситуация продолжала неумолимо ухудшаться.

Созданные немцами опорные пункты были охвачены с флангов и отрезаны от коммуникаций превосходящими силами русских. Снежные заносы на сильно пересеченной местности делали ведение боевых действий почти невозможным и вынуждали германские войска передвигаться по немногим проходимым дорогам. Артиллерия застревала на подъемах; ее невозможно было тащить ни тягачами, ни лошадьми. Обледеневшие дороги были гладкими, как стекло. Ознакомление с обстановкой по карте и посещение на месте частей 298-й пехотной дивизии привели меня к выводу, что позиция дивизии стала незащищенной и будет смята самое позднее через двадцать четыре часа. А через несколько дней русские атакуют мой батальон и попытаются захватить переправу у Чугуева. Рота Книттеля осталась с 298-й пехотной дивизией. Она должна была вести арьергардные бои, используя свои бронемашины, на дороге, а затем вернуться в свой батальон на позиции к востоку от Северского Донца. Я возвратился в батальон в сумерках и обнаружил в его расположении множество отставших от своих частей немецких солдат. Они были страшно довольны тем, что смогли присоединиться к германской части.

Ситуация стала еще более угрожающей. Советские войска рвались вперед к Северскому Донцу, угрожая отрезать части, которые вели бои к востоку от реки. Я очень беспокоился по поводу роты Книттеля, которая все еще была с 298-й пехотной дивизией. Тем временем всеми имевшимися в нашем распоряжении средствами мы улучшили свои позиции и оборудовали их для круговой обороны. По счастливой случайности наше вооружение также пополнилось новыми системами. С подъездных путей железной дороги нам доставили с десяток 75-мм противотанковых орудий и шесть тяжелых пехотных орудий. Недостаток в личном составе был восполнен из числа отставших от своих частей солдат.

3-я рота 1-го разведбатальона СС смогла оторваться от советских войск на дороге Купянск – Чугуев и прибыть в батальон без серьезных потерь. 298-я пехотная дивизия продолжала вести бои, пробиваясь на запад через сугробы и на ледяном ветру по бездорожью к югу от дороги), потеряв всю свою артиллерию на открытых заснеженных пространствах. В данный момент всякая связь с дивизией была прервана.

Я двигался в направлении Купянска с двумя бронемашинами сопровождения, чтобы сориентироваться в ситуации относительно противника. Злая снежная буря била нам в лицо, когда я увидел сани в воловьей упряжке в нескольких километрах впереди. Мы медленно приблизились к ним. Две бронемашины остановились и обеспечивали прикрытие. Были ли сани ловушкой?

На них оказался унтершарфюрер СС Крюгер, который, несмотря на свое ранение, смог доковылять до саней и ускользнул от русских. Я узнал у Крюгера, что в окрестностях есть еще отбившиеся от 298-й пехотной дивизии солдаты. Через полчаса на огромных заснеженных равнинах по обе стороны дороги мы обнаружили около двадцати солдат этой дивизии. Мне редко приходилось видеть такую благодарность, как у этих солдат. Ведь они чуть было не расстались с жизнью. За ночь бесконечные снежные заносы похоронили бы их здесь навсегда.

Мы наблюдали за смутными очертаниями русских танков, медленно пробивавшихся на запад по левую и правую стороны дороги. Танки избегали движения по дороге, лавируя по сильно пересеченной местности, очевидно пытаясь с ходу взять наш плацдарм в клещи и размолоть своими бронированными челюстями.

В результате моих наблюдений наша противотанковая оборона была соответствующим образом эшелонирована, а истребители танков подготовились к встрече с противником. Столкновение должно было произойти в ближайшие двадцать четыре часа. Сможем ли мы выстоять против натиска советских войск или уступим перед превосходящими силами противника? Опьяненные победами красноармейцы собирались вынести нам смертный приговор.

Мои солдаты до мельчайших подробностей изучили ситуацию, а также усвоили то, как предполагалось вести боевые действия. Я намеревался нанести сокрушительный удар по советским войскам, не подвергая свои большому риску. В то время как противотанковые пушки заняли позиции по обе стороны дороги, юркие истребители танков и штурмовые (самоходные) орудия расположились по флангам батальона. Я поддерживал контакт со всеми подразделениями либо по радио, либо по телефону. Подразделения отвечали в доли секунды и были уверены в своих силах – они не испытывали страха перед наступавшими русскими.

На заре следующего дня белые снежные пространства все так же лежали, сверкая, перед нашими позициями, а солнце предвещало чудесный зимний день. Местность с небольшим наклоном поднималась перед нами примерно на протяжении 1500 метров, что не давало возможности атакующим для укрытия или маскировки. Горе атакующим, если они будут действовать так, как я ожидал, и пустят свою пехоту вниз по обе стороны дороги. В этом случае длинный склон станет гибельным для наступавших русских солдат. Мы располагались под высокими деревьями и могли быть замечены только в последний момент. Чтобы обеспечить полный успех, я дал приказ не спешить открывать огонь, и делать это только по моей команде. Хорошо подготовившись, мы ожидали начала боя.

С наблюдательного пункта высоко над западным, правым берегом Северского Донца мне уже сообщили о приближении авангарда русских. Наша артиллерия молчала. Предполагалось, что советские войска поверят, что они уничтожили последнюю германскую боеспособную часть к востоку от Донца (298-ю пехотную дивизию) и что в районе моста находятся только слабые силы этой дивизии.

Около полудня русские двинулись на наш плацдарм, наступая левее дороги. Сначала они остановились на гряде, рассматривая с высоты Северский Донец и его лесистые берега; затем опять двинулись дальше и наступали уже в атакующих порядках. На крайнем правом фланге советских войск я видел два танка КВ, которые, если они не изменят направление движения, попадут прямо в «сеть» противотанковых орудий. Их судьба уже была предрешена.

Головное атакующее подразделение нерешительно приблизилось к нашим позициям. К этому моменту нами еще не было произведено ни единого выстрела. Все было спокойно. Я был не в состоянии наблюдать за участком Бремера, но меня постоянно держали в курсе происходящего в его роте. Все больше русских перебиралось из-за гряды и шагало вниз по склону. Весь склон покрылся маленькими черными точками. То и дело головное подразделение останавливалось и внимательно прислушивалось. Ничего не услышав и не увидев никакого движения на наших позициях, наступавшие русские солдаты снова зашагали в западном направлении.

А как обстояли дела у нас? Мои солдаты согнулись в своих окопах и ожидали приказа «Огонь», который заставит их действовать. Они мерзли. Они давно находились на морозе, лежа на льду и на снегу, прижимая к себе окоченевшими пальцами оружие. В следующие несколько секунд они вступят в бой с советскими войсками.

Я услышал в своей телефонной трубке отсчет расстояния с левого фланга. Телефон все время работал. Артиллерия сообщала координаты целей. Бор передал по радио: «Еще пятьсот метров!» Через несколько минут уже только 200 метров отделяли русских от 1-й роты 1-го разведывательного батальона СС. Рота попросила разрешения открыть огонь. Я запретил. Оба русских танка двигались вниз по склону, чтобы поравняться с головным атакующим подразделением.

В приемнике послышался голос Бора, который исполнял обязанности командира 1-й роты 1-го разведбатальона СС: «Еще 100 метров!» Голос стал озабоченным, потому что я все еще не реагировал. Танки продвинулись до отметки примерно в 150 метров до наших позиций, когда после моей команды «Огонь!» смерть обрушилась на цепи советских солдат, а один из танков был подбит штурмовым орудием. Урожай смерти был ужасающим. Арьергардные подразделения русских войск вскоре прекратили всякое движение. Они попали в смертельную ловушку; склон стал для них гибельным.

Однако что толку было в наших успешных действиях в обороне к востоку от Чугуева, когда фронт был неустойчивым на протяжении нескольких сот километров! 8 февраля кризис развивался уже на обоих флангах фронта нашей обороны под Харьковом. Две русские армии замыкали кольцо окружения с флангов. Южнее 320-я пехотная дивизия получила приказ к отходу слишком поздно, и с 5 февраля ей пришлось медленно, с боями пробиваться на запад.

Русские прощупывали «Лейбштандарт» с фронта и обходили южный фланг у Змиева. Между нашим флангом и флангом 320-й пехотной дивизии был разрыв в 40 километров. Продвижение русских к западу от Змиева ставило под угрозу южный рубеж обороны под Харьковом у Мерефы. Оперативная группа «Кемпф» с танками из «Лейбштандарта» была брошена в направлении Мерефы с заданием перекрыть русским дорогу на Харьков.

Наш северный фланг также был под угрозой. Немецкие войска вели бои к северо-востоку от Белгорода и уже были обойдены с фланга. Операция русских по окружению и штурму Харькова уже началась, и не было сил, которые могли бы этому помешать. (Во время штурма 15–16 февраля Харькова наши войска имели всего 80 танков против 200 немецких. – Ред.) Одновременно советское Верховное главнокомандование готовило наступление на Донецкий бассейн. Помимо наступления по всему фронту от Белгорода до Харькова в намерения нашего противника входило внезапным ударом отрезать немцев, оборонявшихся в Донбассе, нанеся удар от Славянска к Азовскому морю. Затем русские надеялись уничтожить окруженных в Донбассе немцев.

Этот смертельный удар должен был быть нанесен в направлении Лозовая – Павлоград – Днепропетровск – Запорожье. Для проведения этой операции к северу от Славянска были сосредоточены пять танковых и три стрелковых корпуса. 1-я советская гвардейская армия вслед за взятием Изюма двинется на юго-запад, не встречая никакого сопротивления; советская 6-я гвардейская армия присоединится к наступлению на правом фланге после того, как будет отрезана 320-я пехотная дивизия. Если этой операции суждено стать успешной, то группа армий «Юг» будет отрезана от своих линий коммуникаций, русские выйдут на Днепр и дорога на Западную Украину будет для них открыта.

После отражения русской атаки нам удалось установить контакт с остатками 298-й пехотной дивизии, и выжившие были переправлены на пароме через Северский Донец. В частях на плацдарме преобладало мрачное настроение. Было очевидно, что над нашей позицией висит угроза проникновения противника к нам в тыл и что нам придется отступать за Северский Донец.

Противник на широком фронте вышел к Северскому Донцу. Он наступал между правым флангом «Лейбштандарта» и 320-й пехотной дивизией такими крупными силами, что требовались отчаянные действия. Ситуация заставляла нас либо атаковать силы противника, собиравшиеся осуществить окружение Харькова с юга, что привело бы к эвакуации наших войск, либо к плотному сосредоточению всех наших сил вокруг города с целью круговой обороны, что будет равносильно окружению.

9 февраля батальон получил приказ отойти с Северского Донца и приготовиться к атаке к югу от Харькова у Мерефы. Выход из боя прошел без потерь и трудностей. Мы были рады снова быть на марше и слышать шум работающих двигателей. Мы двинулись на запад по тщательно расчищенным лесным дорогам, через глубокий снег и по полуразрушенным мостам, достигнув района Мерефы в полночь.

Только там я узнал о серьезности ситуации и что моторизованному корпусу СС (в наших источниках обычно называется танковым, как и танковыми зовутся дивизии «Лейбштандарт «Адольф Гитлер», «Рейх» и «Мертвая голова», но официально они стали танковыми в октябре 1943 года. – Ред.) грозило полное окружение, если он выполнит приказ Гитлера защищать Харьков до последнего патрона. Выполнение приказа будет означать уничтожение корпуса и, более того, даст возможность русским выйти к Днепру. За моторизованным корпусом СС не было другого подобного соединения, которое могло бы быть брошено в бой против стремительно наступавших русских. Чтобы ликвидировать угрозу нашему правому флангу и предотвратить окружение Харькова с юга, командующий корпусом генерал Хауссер решил двинуться на юг, атакуя тремя боевыми группами.

Глубокий снег затруднял выдвижение на рубеж наступления, но в первые утренние часы все было готово. Моя боевая группа располагалась на правом фланге и имела приказ продвигаться в направлении Алексеевки. Эта задача предполагала, что мы должны были прорваться на 70 километров по наводненной противником территории и нанести контрудар по одной из главных наступающих группировок русских войск. Я распрощался со штабом дивизии, догнал наши головные подразделения и быстро проинструктировал батальон о его задаче.

Каждый солдат знал, что от нас ждут и что нам предстоят трудные дни. Мои солдаты внимали каждому моему слову, когда я обрисовал чрезвычайно критическую обстановку и сказал им об опасном контрударе, который мы собираемся нанести. Я ожидал увидеть озабоченные лица, но никто, казалось, не был особенно удивлен таким заданием. Мои молодые солдаты стояли передо мной с раскрасневшимися лицами и руками глубоко засунутыми в карманы. Я знал всех офицеров, в том числе из приданных нам частей, причем большинство из них не один год. Унтер– офицерский и рядовой личный состав из молодых солдат был предан мне, а молодое пополнение образовало сплоченную общность людей. С такой боевой группой я мог пойти на такой «рейд» через русские полчища без колебаний. Нашим сильнейшим оружием было боевое братство и абсолютное доверие, которое связывало нас и одновременно делало уверенными в себе.

Боевая группа расположилась для атаки на заснеженной дороге к югу от Мерефы. Дорога перед нами постепенно шла под уклон и исчезала через несколько сотен метров между домами поселка. Там же были видны два подбитых автомобиля-амфибии из 2-й гренадерской моторизованной дивизии СС «Рейх». Очевидно, они остались от уничтоженного русскими разведдозора дивизии. Не было видно никакого движения. Лесная полоса тянулась вдоль дороги, уходя вправо за поселок; там также не было видно ни души. Рядом со мной был командир авангарда оберштурмфюрер СС Шульц, который вместе со мной участвовал в наступлении на Ростов. Оберштурмфюрер СС фон Риббентроп был командиром первой бронемашины.

Мы не осмелились наступать в рассредоточенных порядках. Глубокий снежный покров делал всякие маневры на пересеченной местности почти невозможным и отнимающим много времени делом. Да и расход топлива подскочил бы до немыслимой величины. Нам пришлось оставаться на дороге, сохранять свой темп движения и использовать фактор неожиданности. Шульц получил приказ двигаться через поселок под прикрытием огня бронемашин и ждать батальон у небольшого леска. Ни в коем случае он не должен был ждать нас в поселке или тем более ввязываться там в бой. Я хотел сбить противника с толку быстрым наступлением авангардного взвода и с бешеной скоростью вести свою боевую группу на юг.

Шульц влез в коляску мотоцикла и поднял вверх руку. Он махнул мне и крикнул водителю «Поехали!». В считаные секунды первое отделение исчезло между домами, а остальная часть взвода мчалась позади головного отделения.

Макс Вертингер, мой новый водитель, слышал о наших последних операциях и ворвался в поселок. Боевая группа в полном составе следовала сразу позади нас. В этот момент все ожило! Советские солдаты в панике выбегали из домов и попадали под нашу маршевую колонну, но лишь немногие открывали огонь. Основная масса красноармейцев пыталась добраться до небольшого леска. Слева от нас оказалась советская противотанковая пушка с расчетом, уже готовым открыть огонь. Она попала под обстрел нашей колонны. За следующим поворотом мы увидели, что в снегу лежит оберштурмфюрер СС Шульц. Несмотря на мое предупреждение, он соскочил с мотоцикла и открыл ответный огонь по советским солдатам. Пуля, попавшая в грудь, оборвала его жизнь. Обершарфюрер СС Зандер подобрал тело своего павшего командира взвода. Позднее для него была вырыта могила в мерзлой земле с помощью взрыва.

Наши пикирующие бомбардировщики U-87 покружились над нами и улетели в западном направлении – они взлетели с аэродрома в Харькове. Они покачали крыльями в знак солидарности и обстреляли вражеские колонны из своего бортового оружия. Мы узнали из показаний пленного, что вклинились в авангард 6-го гвардейского кавалерийского корпуса и двигались прямо через расположение корпуса. Мы кинжалом вонзились в его наступающие в западном направлении головные колонны. Во второй половине дня 11 февраля начался сильный снегопад с метелью. Снежные заносы делали всякое продвижение вперед невозможным. Нам приходилось расчищать себе путь лопатами. Метель со страшной силой держала нас в своих объятиях. Наши машины шли буквально впритык. Обгон был невозможен. «Дорога» стала глубокой траншеей в снегу. Бронемашины пробивались через снег, как снегоочистители; метр за метром мы продвигались через сверкающую белую стену. Противник появлялся лишь в смутных очертаниях. Обе стороны сражались со всемогущей погодой.

В сумерках мы оказались перед широкой низиной. Я раздумывал, следовало ли нам рискнуть повести боевую группу в заснеженную долину. Судя по карте, долина должна была быть 1000 метров шириной и на 50 метров ниже, чем окружающая местность. На другой стороне этой преграды была деревня; мы должны были добраться до нее, если не хотели быть совершенно занесенными снегом. Несколько человек на лыжах были отправлены на разведку. Вюнше и я в ожидании возвращения разведки находились с нашим передовым охранением. Когда она вернется, мы узнаем, можно ли нам двигаться через снежную долину.

Прячась за снежными сугробами, мы продвигались вперед, когда караульный вдруг возбужденно указал прямо вперед и прошептал: «Танк!» Он был прав! Затем мы услышали глухой рев двигателя. Танк должен был преодолеть вверх по склону несколько сот метров прямо перед нами. Нашему головному танку сразу же было передано предупреждение. Наводчик держал руку на спуске, готовый вести огонь. Мы молча поджидали советский танк. Вот он; я его вижу! Он медленно полз вверх по склону. Макс Вюнше прошептал: «Господи Иисусе, он поворачивает башню прямо на нас! Разве ты не видишь пушку!»

Вдруг караульный громко рассмеялся. Перед нами был огромный бык, голову которого мы приняли за башню танка, а рога – за ствол орудия. Метель сыграла с нами забавную шутку. Несмотря на жестокий холод, мы посмеялись от души.

Еще через час мы выбили красноармейцев из теплых жилищ и заняли деревню. Было только 18.00, но очень темная ночь опустилась на нас, не позволяя распознать ни друга, ни врага. Машины и танки продвигались медленно. Темнота исключала всякую ориентацию. Мы застряли среди частей 6-го русского гвардейского кавалерийского корпуса. Наша артиллерия и обоз были отрезаны от главных сил боевой группы. Вклинившийся противник расколол маршевую колонну на две половины. Артиллерия заняла круговую оборону. Я узнал по радиосвязи, что атакующие подразделения противника находились уже в 25 километрах к западу от нас и пошли на штурм Краснограда. В Краснограде уже были войска гренадерского моторизованного полка СС «Туле» 3-й танковой (см. примечание ранее. – Ред.) дивизии СС «Мертвая голова». Он был спешно брошен в прорыв, чтобы помешать наступлению противника. Главные силы этой дивизии все еще ехали в эшелонах по железной дороге между Францией и Днепром!

Две усиленные полковые боевые группы вели тяжелые бои к востоку от Харькова. Силы немцев, оборонявших Змиев, не могли соперничать с большими массами атакующих русских, которых поддерживала сильная артиллерия. Наша собственная, неглубоко эшелонированная оборона у Рогани восточнее Харькова сдерживала необыкновенно мощные атаки русских, поддерживаемые все новыми силами, постоянно подтягиваемыми к полю боя. В этом бою уже не было ничего человеческого. Он был жестоким, и в нем применялись самые бесчеловечные методы. Советские войска совершили ужасающие акты насилия в отношении пленных солдат на аэродроме Рогани. После немецкой контратаки здесь были обнаружены 50 убитых эсэсовцев. У десятерых были выколоты глаза, а у одного отрезаны гениталии. За редким исключением, на их телах были страшные ожоги. Десять человек были полностью сожжены и обуглились.

Вслед за взятием Белгорода армия врага углубилась также в район к северо-западу от Харькова. К 13 февраля левый фланг обороны Харькова простирался на участке Русские Тишки – северная часть Русская Лозовая – железнодорожная станция Емцов-Фески. Батальону мотопехоты на бронетранспортерах (SPW) «Лейбштандарта» под командованием Йохена Пайпера удалось установить контакт с 320-й пехотной дивизией восточнее Змиева и уничтожить прорвавшиеся группы противника южнее. Остатки 320-й пехотной дивизии были совершенно вымотаны и оставляли жалкое впечатление. Более 1500 раненых все же выжили в ходе полного лишений марша сквозь ужасную метель и были немедленно переправлены в тыл, где о них позаботились. Долго голодавшую дивизию (точнее, то, что от нее осталось) накормили в «Лейбштандарте».

Лавина наступающих советских войск катилась все дальше на запад и приближалась к Днепропетровску. Под угрозой был весь фронт немецкой группы армий «Юг». В результате такого развития событий я получил приказ двинуться в направлении Алексеевки и преградить путь наступающему на запад противнику.

Метель на харьковском фронте все еще буйствовала, забивая снегом оптические приборы наших танков. Русские войска и моя боевая группа двигались мимо друг друга. В середине дня самолет-разведчик покружил над нами и сбросил послание, прикрепленное к дымовой шашке. Вокруг нас находились наступающие советские войска. Спустя 24 часа мы добрались до Алексеевки и перешли к круговой обороне. В этот момент мы были самым восточным соединением на харьковском фронте.

Сможет ли боевая группа выполнить свою задачу? Она была предоставлена самой себе – почти без артиллерии, танков и обозов. Поселок был довольно большим; он протянулся по обе стороны от дороги. Тем временем в ходе разведки местности мы наткнулись на русский дозор и открыли огонь с расстояния не более пяти метров. Метель делала видимость нулевой. Оберштурмфюрер СС фон Риббентроп рухнул в нескольких шагах справа от меня. Пуля, пробившая легкое, свалила его на землю. Но на следующее утро состояние Риббентропа было неплохим. Он отказывался от эвакуации в безопасное место на «Шторьхе» до тех пор, пока в котле находится хотя бы один раненый солдат. Советские войска хлынули потоком мимо нас по обе стороны поселка.

Я был рад услышать донесение Макса Вюнше о ситуации. Он пробивался к нам вместе с бронетехникой, артиллерией и обозом. Мы надеялись, что он прибудет вовремя; нам срочно нужны были горючее и боеприпасы.

Утром 13 февраля моторизованный корпус СС получил приказ фюрера удерживать Харьков любой ценой. Вслед за этим в течение ночи на 13 февраля, для того чтобы высвободить хоть какие-то резервы, было произведено дальнейшее сокращение фронта обороны вокруг города. Новый рубеж обороны Харькова пролегал по линии Лизогубовка – Большая Даниловка. Однако к вечеру 13 февраля штаб корпуса сообщил, что новый рубеж может удерживаться только до 14 февраля, поскольку город уже окружен. В полночь было приказано взорвать все склады, а также военные сооружения и все, что пригодно для военной экономики.

Утром советским войскам удалось прорвать неглубоко эшелонированную линию нашей обороны к северу от Затишья. Атака 40 вражеских танков у Рогани также привела к прорыву. Опасались также удара по району тракторного завода. Мы также потеряли Ольшаны к северо-западу от Харькова. Это позволило русским держать под обстрелом главную линию снабжения – железную и шоссейную дороги из Полтавы в Харьков.

Советские войска беспрерывно атаковали южный и крайний восточный пункты рубежа обороны Харькова и угрожали опрокинуть нас в Алексеевке. Мы подбили несколько противотанковых орудий и нанесли большой урон пехоте противника в ходе контратаки в направлении села Берека (к северу от Алексеевки), но и наши ряды поредели. Гауптштурмфюрер СС Книттель, командир роты мобильного дозора, получил четвертое в этих сражениях ранение. Ночные атаки русских были особенно опасными, поскольку мы не видели подкрадывавшегося противника и должны были экономить боеприпасы.

Противник прорвался в Алексеевку в ночь с 13 на 14 февраля и потеснил нас к центру поселка. Бой достиг своей кульминации. Солдаты сражались с мужеством, происходившим от отчаяния, но вскоре выяснилось, что отступать уже некуда. В этой безнадежной ситуации события развивались стремительно. Расположившись вплотную друг к другу, наши бронемашины открыли ураганный огонь, обстреливая разрывными снарядами атакующие советские войска. Запылали дома с соломенной крышей. Мы находились посреди огненного кольца и вели огонь в темноте по ярко освещенным рядам русских. Их атака была сорвана. Своей контратакой мы отбросили их от Алексеевки и вернулись на свои прежние позиции.

Приблизительно в это же время полк Витта попытался установить контакт с нашей боевой группой, осуществив прорыв с севера. Однако к северу от Береки Витт натолкнулся на такое сильное сопротивление советских войск, что не смог пробиться к Алексеевке. С рассветом мы увидели новые приготовления Красной армии к востоку и западу от деревни. Если обе атаки будут развернуты одновременно, наша судьба будет предрешена.

Я обошел позицию и поговорил чуть ли ни с каждым солдатом. Все сгрудились, образуя опорный пункт. Пулеметы кольцом окружили противотанковые орудия. Мои молодые солдаты шутливо отвечали на мое приветствие. Мы ни в каком отношении не чувствовали себя побежденными. Превосходство русских почти не беспокоило нас, но нехватка горючего, потеря мобильности и ощутимый недостаток боеприпасов приводили нас почти в отчаяние.

Нам обещали сбросить груз с припасами еще в течение прошедших сорока восьми часов, но я еще не видел ни одного нашего самолета. Погодные условия сделали такое снабжение невозможным. Я снова направил донесение об обстановке и потребовал срочной доставки боеприпасов. В то же время группа Вюнше пробивалась все ближе и ближе к Алексеевке. Успеет ли Вюнше?

Я был потрясен, когда стоял в классной комнате местной школы среди своих раненых солдат. Они знали, что происходило, и умоляли меня не позволить им попасть в руки к русским. Мы вспомнили ужасный конец германского полевого госпиталя в Феодосии в Крыму. Он на какое-то время попал в руки советских солдат, высадившихся в январе 1942 года в городе с моря. Раненых раздетыми выбрасывали из окон, а потом лили на них воду. В госпитальном дворе, после того как он был отбит в ходе контрнаступления немцев, было обнаружено более 300 замороженных тел. (Это следствие. А о причине автор не вспоминает, – летом и осенью 1941 года большая часть попавших в это время в плен красноармейцев была уморена голодом, погибла от эпидемий или была расстреляна немцами – погибло более 1 000 000 человек. Только через год немцы начали относиться к пленным, так сказать, «терпимее» – используя для тяжелых работ, а позже – и в тыловых службах. – Ред.)

Доктор Гаттеринг пожал плечами, покачал головой и отвернулся. Голоса моих солдат разрывали мне сердце. Что мне было делать? Молодые солдаты посмотрели на меня с облегчением, когда я велел выдать раненым пистолеты. Я был готов стоять в огне пожарища, чтобы не вести еще один подобного рода разговор.

Облака висели низко в небе. Мы услышали шум двигателей. По реву двигателей мы могли предположить, что нас ищут. Вдруг мы заметили тень «Хейнкеля-111». Принесет ли он нам спасение? Спустя несколько минут тень опять оказалась над нами; самолет летел прямо над Алексеевкой. Вскоре с неба падали контейнеры с боеприпасами и горючим, но, к сожалению, лишь немногие остались неповрежденными. Большинство взорвалось при ударе о землю.

В этот момент я потерял всякую надежду. Сохранившееся в целости топливо было сразу же распределено по самоходным орудиям, танкам и бронемашинам. Если нам суждено погибнуть, то мы хотели умереть в бою, прорываясь через степь в своих боевых машинах – чтобы и русским пришлось несладко. Без боя мы им не сдадимся.

Закончив составлять донесение об обстановке, в котором я докладывал о неминуемой гибели боевой группы, я простился с солдатами, которые вместе со мной шли навстречу судьбе. Я смотрел на лица своих солдат в некотором изумлении. В выражении их расслабленных лиц, казалось, сквозило любопытство. Не было ни одного лица, черты которого были бы искажены фанатизмом. Они серьезно прислушивались к моим словам. Я определил цель атаки и залез в свой бронеавтомобиль. Идем ли мы все вместе в свою последнюю атаку?

Мы медленно выдвинулись из центра деревни – мимо развалин и могил наших товарищей – к окраине деревни. В нескольких сотнях метров перед нами взад-вперед сновали красноармейцы. Они могли позволить себе такую свободу движений, поскольку в нашем распоряжении почти не было артиллерии, а боеприпасов не хватало. Похоже, советские войска не верили в возможность нашей контратаки. Между тем наступил полдень. Метель стихла; несколько робких лучей солнца скользнули над головой. Что будут делать русские у нас в тылу, когда мы атакуем в восточном направлении?

Наша бронетехника находилась на дороге, которая вела прямо через самую середину скопления русских войск. Я намеревался на полной скорости промчаться по этому отрезку дороги и ударить по советским войскам, направляя наши бронированные машины прямо в центр позиций противника. Мы могли добиться успеха только в случае нанесения молниеносного удара по советским войскам и выиграть для себя по меньшей мере сутки. Я надеялся, что за эти сутки смогу справиться с русскими к западу от Алексеевки, и полагал, что Вюнше к тому времени сможет прорваться. Мой маленький казак, русский доброволец, который сопровождал меня с Ростова и был мне предан, указал на группу советских солдат сзади. Темные точки были видны повсюду. Мы, фигурально выражаясь, сидели по уши в дерьме!

Только несколько секунд отделяли нас от начала движения в полную неизвестность. Мой водитель слегка нажал на акселератор, отпустил сцепление, и бронеавтомобиль медленно тронулся. Штурмовые орудия рванули вперед по обе стороны дороги, оставляя после себя развалины деревенских домов. Скорость нашего движения увеличилась. Бронетранспортеры с моторизованной пехотой и бронеавтомобили мчались впереди самоходных орудий, которые прикрывали их огнем. Наша бронемашина была головной. Скорость была нашим оружием против русских. Пули, выпущенные из пулеметов, градом застучали по броне. Я видел впереди только бесконечную дорогу и старался увеличить скорость. Гусеницы бронетранспортеров и самоходок взбивали в воздух столбы снежной пыли, которые напоминали брызги воды от носа миноносца, рассекающего волны. Мы, построившись клином, врезались в волны атакующих русских, глубоко вклинившись в их ряды. Огонь русских тяжелых минометов накрыл дорогу впереди нас. Вперед, и только вперед! Остановки в этот момент быть не должно! Мы должны были уничтожить атакующие порядки, либо всем нам предстояла встреча с дьяволом.

Особенно сильный удар в броню заставил напрячь мускулы во всем теле. В ноздри ударил запах гари. Второй удар, обрушившийся на бронеавтомобиль с невероятной силой, заставил его остановиться. Наш водитель ротенфюрер СС Небелунг дико кричал. Вокруг моего тела поднялось пламя. Я выскочил из башни и залег в глубокой гусеничной колее вместе с казаком Михелем. Крики из бронеавтомобиля сводили меня с ума. Я пополз по колее, намереваясь помочь нашему водителю. Он, наверное, зацепился за что-нибудь внутри машины своей толстой зимней одеждой, потому что его люк был открыт. Вдруг меня крепко схватили за ногу. Михель потащил меня назад и крикнул: «Назад! Командир для подразделения важнее! Назад! Я доставлю товарища!» Казак прыгнул в горящую машину, вытащил водителя и покатил его в снегу. В это время нас накрыл минометный и пулеметный огонь. Плотно прижимаясь к земле, мы отползли назад по гусеничной колее. Нас подобрали наступавшие солдаты.

Только тогда я убедился, что мы опрокинули атакующие порядки советских войск и советская пехота разбегалась в разные стороны. К сожалению, мы не могли развить этот успех, потому что горючего оставалось все меньше, а еще одна штурмовая группа советских войск заняла позиции для атаки с противоположной стороны.

После того как мы вернулись в Алексеевку, обнаружили, что Михеля ударило сзади в шею шрапнелью, а наш водитель не получил серьезных ранений, а лишь небольшие ожоги. Шум боя к западу от Алексеевки привел нас в радостное возбуждение. Этот шум мог означать только то, что наступление Макса Вюнше было успешным. Так оно и было. Танковый батальон пробился через плотные порядки противника, доставив нам большое количество боеприпасов и горючего. Мы снова были полностью боеспособным соединением и по приказу из дивизии на следующее утро с боем вышли из окружения.

Когда мы пробивались на запад, то познакомились с новой фазой этой бесчеловечной войны. Советских солдат было невозможно отличить от безобидных гражданских лиц. Впервые солдаты противника устраивали засады в городах и в сельской местности, когда в них нельзя было распознать регулярные воинские части. Мы стали нервничать. Местные жители не осмеливались выдавать замаскированных под гражданских лиц красноармейцев. Энтузиазм наступающих советских войск и отношение (к ним и к нам) со стороны населения требовали особой бдительности с нашей стороны. Мой старый товарищ Фриц Монтаг, которому поручили исполнять обязанности командира штабной роты, попал на поставленные мины и ему оторвало обе ноги ниже колена. Когда его доставили ко мне на мотоцикле с коляской, он был еще в полном сознании. Спустя несколько дней он умер и был похоронен в Полтаве рядом с генералом фон Бризеном. Бои приобретали коварный характер.

Тем временем ситуация вокруг Харькова стала катастрофической. Вопреки всякому здравому смыслу, город было приказано удерживать. Поскольку просьбы моторизованного корпуса СС об оставлении города были отклонены (со ссылкой на приказ фюрера от 13 февраля), командующий корпусом генерал Хауссер принял решение издать собственный приказ о выводе войск с тем, чтобы не допустить окружения и дать им свободу маневра для необходимого контрнаступления.

Части противника, прорвавшиеся на восточном участке фронта с юго-востока, вышли 14 февраля на северо-восточные окраины Харькова. Батальон мотопехоты Пайпера, который предпринял немедленную контратаку, завязал ожесточенный ночной бой с русскими, не имея возможности очистить район от постоянно подтягивающихся сил противника. В самом городе жители начали оказывать помощь наступающим русским. По ходу движения наши колонны попадали под обстрел, который велся из домов.

В этой ситуации ударной группе моторизованного корпуса СС было приказано остановить атаку в южном направлении и удерживать занятую территорию. Корпус должен был снять войска, оборонявшие Харьков, и направить танковое соединение к северо-западу, чтобы отбить занятые врагом Ольшаны. Этот приказ не мог быть выполнен, поскольку для выполнения этой задачи при существующем состоянии дорог только на сосредоточение и выдвижение войск требовалось два дня.

Командующий корпусом генерал Хауссер в тот вечер еще раз обрисовал ситуацию, чтобы получить приказ на оставление Харькова. В ночь с 14 на 15 февраля враг прорвал наши боевые порядки в северо-западной и юго-восточной частях города. Танковый батальон 2-й гренадерской моторизованной дивизии СС «Рейх» смог нанести атакующим тяжелый урон в ходе контратаки в северо-западном направлении. Наступление противника было временно остановлено. Командование моторизованного корпуса СС еще раз доложило армейскому командованию о серьезности обстановки. К полудню 15 февраля никакого решения по-прежнему не было принято.

Используя последнюю возможность, в 12.50 15 февраля командующий корпусом генерал Хауссер отдал приказ 2-й гренадерской моторизованной дивизии «Рейх» оставить свои позиции и с боем пробиваться в северную часть города для того, чтобы предотвратить окружение там полутора немецких дивизий. При поддержке бронетехники дивизии «Рейх» этим соединениям удалось выйти из окружения и пробиться через город и далее в южном направлении.

Об этом решении было доложено в штаб группы армий «Юг» и в штаб армии в 13.00. Генерал Хауссер присоединился к сражающимся частям. В 16.30 вновь пришел приказ с требованием держать оборону любой ценой. Ответ генерала Хауссера был следующим: «Вопрос утрясен. Войска эвакуируются из Харькова!»

Благодаря решению генерала Хауссера тысячи людей остались в живых или избежали многолетнего плена. Более того, оно позволило создать более или менее плотный передний край обороны к юго-западу от Харькова. Арьергард 2-й роты гренадерской моторизованной дивизии СС «Рейх» пробился с боем через город 16 февраля.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.