«СТРАШНО И ГРУСТНО ВЫРАЗИТЬ МЫСЛЬ ОБ УТРАТЕ КАВКАЗА»

«СТРАШНО И ГРУСТНО ВЫРАЗИТЬ МЫСЛЬ ОБ УТРАТЕ КАВКАЗА»

Все, кто в разные периоды обдумывал сущностные проблемы Кавказской войны, неизменно вспоминая о тяжких жертвах — человеческих и финансовых, — о мучительных усилиях, с которыми проходило покорение Кавказа, тем не менее, настаивали на фатальности этого процесса.

Причины обозначались самые разные. Толковали о спасении единоверной Грузии и преследуемых христиан-армян от окончательного поглощения мусульманским миром, о защите той же Грузии от горских набегов, о необходимости обеспечить безопасность коммуникаций с новыми областями империи — после вхождения Грузинского царства в состав империи, о долге защиты собственного приграничного населения.

Трактовали Кавказскую войну как последнюю схватку христианства с воинствующим исламом. И так далее.

Но сколь ни парадоксальным это может показаться, дело было отнюдь не только в Грузии и не в самом Кавказе.

Если проанализировать стратегические соображения — иногда высказанные вскользь, иногда развернуто, на протяжении нескольких десятилетий, то становится понятна фундаментальная геополитическая подоплека изнурительной битвы за Кавказ и титанических усилий по его удержанию и замирению.

Завоевание Кавказа предполагало, кроме ясной и очевидной задачи, еще и мощный геополитический рикошет — удар по европейским странам, в первую очередь по Англии.

Нисколько не утрируя ситуацию, можно сказать, что в Азии Россия воевала с Европой.

После оглушительных успехов второй половины Северной войны — с 1709 по 1720 год, — когда Петр приобрел обширные прибалтийские земли, невский край, значительную часть Финляндии, стало ясно, что продвижению России на Запад положен предел. Вооруженные вмешательства в европейские конфликты успеха не имели. Решительная переориентация имперской политики с Запада на Восток была результатом этого осознания.

Черноморская политика Петра не была по сути своей восточной политикой. Черное море, хотя оно омывало и азиатский берег Турции, было все же европейским морем, и манило оно Петра прежде всего как путь в Европу.

После катастрофы на Пруте в 1711 году от наступления на турецкие владения в Европе пришлось отказаться. Поход в Дунайские княжества не имел прямого отношения к собственно азиатской политике Петра, которая стала бурно реализовываться с середины 1710-х годов. Именно тогда созрела идея прорыва к Индии и вытеснения англичан из «золотых стран Востока».

В сознании имперской элиты после Петра параллельно существовали и развивались два утопических грандиозных плана. Первый, связанный с завоеванием Константинополя, имевший еще и религиозный аспект — возвращение в христианский мир столицы некогда великой Восточной Римской империи, откуда пришло на Русь православие. Второй — уже упомянутый прорыв к Индии, и если не захват ее, то продвижение через Афганистан к самым ее границам — «отсель грозить мы будем бритту!».

И тот и другой проекты базировались на противостоянии Европе, отношения с которой — Англией, Францией, Австрией — были весьма напряженными, иногда явно, иногда подспудно, — даже тогда, когда русские императоры считали себя хозяевами положения и верили в дружбу союзных монархов.

Мощная новая Восточная империя — дочернее государство России — во главе с представителем российского императорского дома, — Екатерина II, как известно, прочила на этот трон своего внука Константина, — контролировала бы Черное море и грозно нависала над Средиземным, а необъятные просторы Азии, по замыслу петербургских стратегов, обеспечивали бы рынок сбыта российских товаров и приток необходимых империи средств.

Укрепившись на юго-востоке и в Азии, империя становилась независимой от европейских государств; она, действительно, становилась в этом случае не страной, а — по выражению одного английского политика — «частью света». И это было бы принципиально новое качество в геополитическом раскладе.

При очевидном экономическом отставании от Европы, при постоянном ощущении внутренней политической неустойчивости, — в 1829 году шеф жандармов Бенкендорф писал императору Николаю о «пороховой бочке над государством», имея в виду крепостное право, — при настороженно-подозрительном отношении к мыслящей части общества, имперская элита искала путей к максимальной устойчивости. Грандиозность охваченного имперской структурой пространства казалась Петербургу залогом такой устойчивости.

Стремление к постоянному расширению территории — последняя безумная попытка: корейская авантюра, приведшая к русско-японской войне, пришлась уже на самый финал существования империи, — в политико-психологическом плане было вызвано ощущением внутреннего неблагополучия. Равно как и маниакальное и гибельное в экономическом отношении наращивание военной мощи за счет численности армии. Особенно ярким симптомом было неуклонное увеличение «внутренних войск» — гвардии, дислоцированной в столице и вблизи от нее.

Обе вышеназванные утопии подразумевали в качестве непременного условия овладение Кавказом и прочное его освоение.

Но был и еще один важный аспект проблемы — страх перед захватом европейцами азиатских тылов России, страх перед возможностью если не удара, то опасного давления на «мягкое подбрюшье» империи.

Для того, чтобы понять, какую роль играл Кавказ в воображении имперских стратегов и как овладение им соотносилось с убежденностью в неизбежном противостоянии Европе, можно рассмотреть два выразительных сюжета.

В 1860 году генерал-майор Ростислав Андреевич Фадеев, чрезвычайно яркая и симптоматичная для русского XIX века фигура, чьи внутриполитические представления во многом совпадали с представлениями зрелого Пушкина, один из самых энергично и размашисто мыслящих имперских идеологов, соратник Барятинского в последний период завоевания Кавказа, выпустил книгу «Шестьдесят лет Кавказской войны». Книга эта — первая попытка разработать задним числом стройную идеологию этой войны — заслуживает особого анализа. Но в данном случае имеет смысл процитировать один обширный фрагмент ее первой части.

«В то время (1801 год, вхождение Грузии в состав Российской империи. — Я. Г.) спор за господство на Черном море шел у нас только с одною Турциею. Но Турция была уже объявлена несостоятельною политически; она уже находилась под опекою Европы, которая ревниво блюла ее целость, потому что не могла принять равного участия в дележе. Несмотря на искусственное равновесие, опертое на острие иглы, между великими державами начиналась борьба за преобладающее влияние на Турцию и все принадлежащее ей. Европа проникала в отжившую массу Азии с двух сторон, с запада и с юга; для некоторых европейцев азиатские вопросы получили первостепенную, исключительную важность. В пределах Турции, если не действительных, то предполагаемых дипломатически, заключалось Черное море и Закавказье; это государство простирало свои притязания до берега Каспийского моря и легко могло осуществить их первым успехом, одержанным над персиянами.

Но неясно очерченная масса Турецкой империи начинала уже переходить из одного влияния под другое. Было очевидно, что спор за Черное море, за все воды и земли, на которые простирались притязания Турции, рано или поздно, при первом удобном политическом сочетании, станет спором европейским и будет обращен против нас, потому что вопросы о западном влиянии или господстве в Азии не терпят раздела; соперник там смертелен для европейского могущества. Чье бы влияние ни простерлось на эти страны (между которыми были земли без хозяина, как, например, весь Кавказский перешеек), оно стало бы во враждебные отношения к нам.

Между тем владычество на Черном и Каспийском морях, или, в случае крайности, хоть нейтралитет этих морей, составляет жизненный вопрос для всей южной половины России, от Оки до Крыма, в которой все более и более сосредоточиваются главные силы империи, и личные, и материальные. Эта половина государства создана, можно сказать, Черным морем. До завоеваний Екатерины она была в таком же положении, как теперь Уральский край и Южная Сибирь, поселениями, вдвинутыми в безвыходную степь; владение берегом сделало ее самостоятельною и самою богатою частью империи. Через несколько лет, с устройством Закавказской железной дороги, которая необходимо привлечет к себе обширную трапезондскую торговлю с верхней Азией, при быстром развитии волжского и морского пароходства, при состоявшейся компании азиатской торговли, пустынное Каспийское море создаст для юго-восточной России то же положение, какое Черное море уже создало для юго-западной.

Но охранять свои южные бассейны Россия может только с Кавказского Перешейка; континентальному государству, как наше, нельзя поддержать своего значения, ни заставить уважать свою волю там, куда его пушки не могут дойти по твердой почве. Если бы горизонт России замыкался к югу снежными вершинами Кавказского хребта, весь западный материк Азии находился бы совершенно вне нашего влияния и, при нынешнем бессилии Турции и Персии, не долго бы дожидался хозяина или хозяев. Южные русские области упирались бы не в свободные воды, но в бассейны и земли, подчиненные враждебному влиянию. Если этого не случилось и не случится, то потому только, что русское войско, стоящее на Кавказском перешейке, может охватить южные берега этих морей, протянувши руки в обе стороны».

Фадеев, один из ближайших в это время сотрудников Барятинского, знавший настроения российских верхов, выражал, разумеется, не только свое мнение. Недаром Дмитрий Алексеевич Милютин, начальник штаба Кавказского корпуса при том же Барятинском, а в скором времени реформатор русской армии, военный министр и одна из ключевых фигур Великих Реформ, был безоговорочным сторонником полного покорения Кавказа и прочного включения его в общеимперскую структуру. И дальше Фадеев ясно формулирует то, чего боялись и чего ожидали в имперских верхах в случае потери Кавказа.

«Враждебное влияние не остановилось бы на Кавказском перешейке. Ряд водных бассейнов, вдвинутых в глубь азиатского материка, от Дарданелл до Аральского моря с его судоходным притоком Аму-Дарьей, прорезывающим всю среднюю Азию почти до индийской границы, — слишком заманчивый путь для торговли, пробивающейся теперь через бездорожные хребты и высокие плоскости Армении и Азербайджана. <…> Но кто не знает, что такое европейская торговля в Азии? Соприкосновение двух пород столь неравных сил начинается там ситцами, а кончается созданием подвластной империи во 150 миллионов жителей. Если б торговля некоторых европейцев установилась по направлению внутренних азиатских бассейнов само собой, до или помимо нашего господства за Кавказом, путь ее был бы пределом наших отношений к Азии».

Но, по убеждению Фадеева, такое развитие событий не просто пресекло бы возможности российской экономической экспансии в Азию. Россия оказалась бы перед лицом мощной агрессивной силы.

«Все лежащее за чертой, протянутой от устья Кубани к северному берегу Аральского моря и дальше, было бы слито в одну враждебную нам группу и мы выиграли бы только то, что вся южная граница империи на несколько тысяч верст от Крыма до Китая сделалась бы границей в полном смысле слова, потребовала бы крепостей и армий для своего охранения; чистая выгода в смысле “мирного развития внутренних сил государства”. Для обороны Кавказской линии пришлось бы вероятно употребить те же войска, какие занимают ее теперь, но уже без всякой надежды на окончание этого положения. <…> Кавказская армия держит в своих руках ключ от востока; это до того известно нашим недоброжелателям, что во время истекшей войны нельзя было открыть английской брошюры, чтобы не найти в ней толков о средстве очистить Закавказье от русских. Но если отношения к востоку составляют вопрос первой важности для других, то для России они осуществляют историческую необходимость, уклониться от которой не в ее власти».

Далее Фадеев уверенно пишет о разложении и бессилии мусульманского мира, который сам по себе не может никому угрожать. Кавказ — единственное сосредоточение боевого духа исламизма. Опасность же в овладении европейскими недоброжелателями России азиатскими народами и просторами.

Говоря о созданной европейцами «подвластной империи в 150 миллионов жителей», Фадеев, разумеется, имеет в виду Индию под властью англичан. Но — не только. Идея создания на рыхлых политических пространствах Азии нового сильного государства владела Бонапартом во время Египетского похода. Он прямо говорил об этом на Святой Елене:

«Если бы Сен-Жан д’Акр была взята французской армией, то это повлекло бы за собой великую революцию на Востоке, командующий армией создал бы там свое государство».

Ермолов, внимательно следивший за карьерой Наполеона, безусловно психологически ориентированный на судьбу великого корсиканца, хорошо знавший историю Египетского похода, говорил:

«В Европе не дадут нам шагу ступить без боя, а в Азии целые царства к нашим услугам».

И настойчиво напоминал, что его род восходит к потомкам Чингисхана.

Постепенно и в России, и в Европе формировалось осознание невозможности изменить территориальную ситуацию на западной линии соприкосновения России и европейских держав. То, что кровавое испытание сил в 1853–1855 годах произошло не на Балтике, не в Финляндии, например, где союзникам, господствуя на море, было гораздо легче снабжать свои экспедиционные корпуса, предоставив туркам отвлекать на юге силы русской армии, а в Крыму, на Черном море, имело не только военно-стратегический, но и глубоко символический смысл.

Наиболее реальным театром будущих военных действий стала Азия — оперативное направление через Афганистан к границам Индии. Для этого России нужно было утвердиться в Средней Азии, а фундаментом всего грандиозного плана был замиренный, твердо контролируемый Кавказ.

И Афганистан, и среднеазиатские ханства фигурировали в стратегических разработках штаба Кавказского корпуса еще с 1820–1830-х годов.

Крымская война, продемонстрировав солидарное неприятие великими европейскими державами исторических задач России, как их понимала российская элита, подтвердила версию «азиатской угрозы». Кавказ непререкаемо выдвигался в этой ситуации на авансцену будущего геополитического конфликта.

В декабре 1855 года Тютчев с пронзительной выразительностью сконцентрировал в стихотворении «1856» эсхатологические — если не панические — настроения, после разгрома в Крыму бытовавшие в русском обществе, которое ожидало продолжения гибельной для России войны.

Стоим мы слепо пред Судьбою.

Не нам сорвать с нее покров…

Я не свое тебе открою,

А бред пророческий духов…

Еще нам далеко до цели,

Гроза ревет, гроза растет, —

И вот — в железной колыбели,

В громах родился Новый год…

Не просто будет он воитель,

Но исполнитель Божьих кар, —

Он совершит, как поздний мститель,

Давно задуманный удар…

Для битв он послан и расправы,

С собой принес он два меча:

Один — сражений меч кровавый,

Другой — секиру палача.

Но для кого?.. Одна ли выя,

Народ ли целый обречен?..

Слова неясны роковые,

И смутен замогильный сон…

Незадолго до Тютчева высокопоставленный чиновник барон Николай Егорович Торнау отправил на высочайшее имя «Записку», которая, с одной стороны, вполне корреспондирует с логикой Фадеева, с другой — по своему подспудному смыслу близка к тютчевскому ощущению грядущих бед. Но, в отличие от поэта, Торнау исходит из представлений о психологии горцев. Поэтому он ориентирован не на «бред пророческий духов», а на вполне конкретные военно-политические проблемы.

Надо помнить, что именно в ноябре 1855 года Австрия, на поддержку которой Николай I рассчитывал, начиная роковую войну с Турцией, направила Александру II ультиматум, требуя принять мирные предложения Англии и Франции. Вступление Австрии в войну на стороне союзников означало для России катастрофу. Недаром в позднейших построениях Фадеева, активно занимавшегося внутренней и внешней политикой, Австрия стояла едва ли не на первом месте в ряду врагов России, соперничая в этом с Англией.

Симптоматично, что именно в это время два кавказских генерала отправили в Петербург энергичные записки, предлагающие начать активное продвижение через Афганистан к Индии.

Но «Записка» Торнау наиболее содержательна и реалистична по оценке ситуации.

ЗАПИСКА БАРОНА ТОРНАУ[209]

Действия союзников нынешнего года начинают угрожать Кавказу и Закавказским владениям нашим.

Поныне действия эти ограничились появлением турецких войск в Абхазии — движением их к Грузии и к Мингрелии и нравственным влиянием на непокорных и покорных нам жителей Кавказа.

Медлительность в действиях Омар-паши и нерешимость его, основанная на расчетах личных его выгод, оградили пока еще Закавказский край от завладения врагами.

Но отторжение края сегодня от России, уничтожение исключительного нашего права владения Каспийским морем, отнятие от нас средств непосредственных сношений с странами Центральной Азии — все эти обстоятельства слишком важны для английского правительства в отношении индейских владений его, чтобы мы могли надеяться на неприведение в исполнение со стороны западных держав предначертаний их.

Для торговых выгод Англии необходимо было уничтожение преобладания России на Черном море; для устранения на будущие времена опасности индейским ея владениям необходимо отбросить границы России на 100 верст назад от границ Индии.

Отторжение Закавказского края от России, водворение и укрепление английской власти на южном берегу Каспийского моря — необходимо английскому правительству.

Еще год бездействия с нашей стороны — и предположения врагов России исполнятся.

Без принятия мер предусмотрительности и решительного противуборства действиям врагов в будущем году, в одну кампанию, весь Закавказский край отпадет от России, если только к турецким войскам присоединятся французские и английские войска и если к материальным силам неприятеля присоединится еще и нравственная сила — в решимости французских, в настойчивости английских генералов.

Опасность Кавказу и Закавказии угрожает со всех сторон.

Внутри края: отпадение даже вполне покорных и подвластных нам племен исполнится под личиною покорности силе.

И прежде всего отпадут грузины, а за ними лишь татары.

Армяне будут действовать и в пользу нашу, и в пользу врагов, смотря по личным их выгодам.

Чувств благодарности в азиатах искать нечего; напротив того, грузинское дворянство, по совершившимся местным обстоятельствам, видит в зависимости страны от России причину лишения драгоценнейших для него, дворянства, благ: народной самостоятельности и сатрапного своеволия.

А когда испрошенные генерал-адъютантские аксельбанты не удержали абхазского властителя от перехода к неприятелю даже прежде занятия всей страны неприятельскими войсками, — удержатся ли другие туземцы от перехода, когда увидят, что сила наша уступает силе союзников, когда убедятся в том, что для удержания края на будущие времена не принято мер предусмотрительности и противуборства и что все усилия наши стремятся лишь к временному отпору вражеских сил.

Пока турки одни будут сражаться против нас на Кавказе, высшее сословие края будет если и не мыслию, то грудью за нас: оно знает, что Турция одна не в состоянии состязаться с Россиею; положительное участие западных держав в военных действиях на Кавказе легко может изменить и образ действий закавказского высшего сословия. При том союз с Европой даст грузинам то, чего русское правительство им дать не могло, но к чему они, однако, достаточно приготовлены, а именно: политическую самостоятельность Царства Вахтангов и Ираклиев и феодальное своеволие Сердаров, Таваров и Тавадов.

Татары-мусульмане, хотя и их высшему сословию было дано более чем ожидали и просили, татары более осторожны и рассудительнее грузин. В Грузию войска наши приходили союзниками. Мусульманские же провинции испытали и помнят силу русского оружия. Татары отпадут, когда увидят уже положительную неудачу оружия нашего.

Опасность Кавказу и Закавказскому краю угрожает еще с двух сторон: со стороны непокорных горцев и со стороны Персии.

Между горцами — разноплеменные черкесы-адыге и дагестанцы: лезгины и чеченцы, кроме вражды к России и непокорности власти нашей, ничего общего между собой не имеют.

Если уже сам Шамиль-эффенди походом своим на правый фланг нашей Кавказской линии в 1846 г. не успел соединить интересов черкесов с интересами дагестанцев, то вряд ли Турция и западные державы в этом успеют.

При противуборстве врагам этим в отдельности Кавказскую и Черноморскую линию возможно будет отстоять и без усиления военных средств, с нынешнею численностью расположенных на линиях войск.

Но если по занятию Мингрелии и Имеретии союзные войска двинутся к Тифлису и если в то же время между горцами заметно будет движение на страны, расположенные к югу от главного хребта Кавказских гор, то необходимо будет покинуть Военно-Грузинскую дорогу и посты, расположенные по границам с Дагестаном, стянув все эти посты в отдельные отряды сперва в главные ворота уездов, а за сим, смотря по ходу дел, даже лишь в два или три пункта, дабы сим действием быть в состоянии располагать отрядами в большей численности.

Нейтралитетный союз наш с Персиею основан на началах столь шатких, что Россия ежедневно должна быть готова встретить <нрзб> границах своих…

Союз этот основан единственно на одном убеждении персидского правительства, что оно не в силах противуборствовать России.

Но чем более проходит времени с последней войны 1826 и 1827 годов, чем менее остается государственных людей, помнящих кампанию эту и последствия оной, тем менее ослабевает в персиянах убеждение в превосходстве русской силы, — за сим: чем более, чрез дипломатические сношения наши, мы снисходим к требованиям их и выказываем персидскому правительству равенство его с нашим правительством и отступаемся от покровительственного влияния нашего на внутренние и внешние дела Персии — тем более персияне заносятся в мыслях о могуществе их, о равенстве их сил с силами России.

Лишь несколько настоятельное требование со стороны западных держав, с подкреплением требования присылкою военных сил и денег, и обещание возвратить Персии Эриванскую область, хлебную житницу северных ея стран, и Карадагское, и Талышинское ханства, коих высшее сословие родственными и личными связями и всем воспитанием чувствует уже <нрзб> более влечения к Персии, чем к России, — лишь исполнение этих условий, и персияне с легкостью воспламенятся к войне против нас.

Если западные державы до сих пор не успели поднять Персию против России, то это потому, что они не избрали того дипломатического пути к действиям на тамошнее правительство, который единственно в Азии увенчивается успехом, а именно: действие устрашением и щедростию. При неудаче настоящих средств влияния на Персию — приведение в исполнение сего последнего способа не замедлится.

Английское правительство, убедившись наконец в том, что Россия не желает и не способна нанести ему вред в Индии, двинет оттуда войска свои на Персию. В две-три недели 30 тысяч войска и более могут быть в Персидском заливе.

Тогда сила принудит персиян идти против России.

А против вражьих сил со всех сторон отстоит ли и Кавказское, доблестнейшее во всем мире войско, Закавказский край?

И тогда, с сокрушенным сердцем, мы увидим, что в одну кампанию утратятся плоды трудов умственной деятельности правительства нашего на Кавказе в течение полувека, утратится страна, поглотившая из средств России сотни миллионов рублей и сотни тысяч людей, утратится, наконец, та будущность, которая с окончательным укреплением за Россию Закавказского края представлялась нам для установления влияния на Центральную Азию!

Хотя поныне и много упущено времени и средств для укрепления и удержания за нами Закавказия, но край этот окончательно не утрачен еще для России, если без замедления примутся энергические меры предусмотрительности и противуборства действиям врагов и проявляющимся опасностям.

В настоящее время главным базисом всех наших коммерикационных и впоследствии военных операций должно быть Каспийское море.

С прекращением сообщения Закавказского края с Россиею посредством Черного моря и посредством Военно-Грузинской дороги единственный открытый и безопасный путь сообщения остается чрез Каспийское море.

К пути сему мы не можем не обратиться ныне потому, что крайность заставляет нас к тому, — а между тем удобство сего пути всегда, в действительности, существовало, но не соответствовало лишь расчетам личных выгод как местных в Астрахани начальств, так и чинов военной администрации.

А потому до сих пор ощущается крайний недостаток в средствах к воспользованию удобствами сего пути.

Сколько нам известно, его императорское высочество, управляющий Морским министерством, обратил уже внимание Свое на устранение неудобства плавания из Астрахани в Каспийское море и на преобразование, в некоторых частях, морских административных властей в Астрахани и в Баку[210].

Важнейший шаг в сем отношении сделан. Высшее правительство обратило внимание свое на море, в пользовании коего Петр Великий усматривал блестящую будущность в политическом и торговом отношениях[211].

После Петра Великого доныне Каспийское море доставляло России выгоду лишь откупом рыбных ловлей.

В последнем мирном нашем трактате с Персиею — единственною самостоятельною державою, прилегающею к Каспийскому морю, постановлено, что на море этом дозволяется плавание военным судам только под русским флагом.

В политическом отношении обстоятельство это устанавливает право исключительной государственной собственности России над Каспийским морем.

Но право это Россия обязана поддерживать не только нравственною, но и материальною силою: необходимо иметь на Каспийском море достаточно сильную флотилию, которая была бы в состоянии не только защищать берега наши и русских рыбопромышленников от разбоев туркменцев и других не покорных ни России, ни Персии племен, но и силою противудействовать всяким покушениям, с какой бы стороны ни было, к усилению и к укреплению власти на Каспийском море, как чрез постройку судов, так и чрез возведение крепостей приморских или близ моря.

При пароходной флотилии должны быть транспортные суда, подобно летучему парку, устроенному в С. -Петербургской губернии для постоянного передвижения войск и орудий.

Постоянными сборными пунктами для войск и для запасов, как военных, так и продовольственных, должны быть крепости: Петровская, Дербент и Баку на западной стороне Каспийского моря, Новопетровск и Ахкале на восточной стороне.

Крепость Баку, по важности положения своего, следует обратить в крепость 1-го разряда.

Баку с гарнизоном в 10 т. человек удержит в повиновении ханства Бакинское, Кубинское, Мирьанское, Талашинское и Карабагское и даже Шекинское и Елисаветпольское.

При первом проявлении в одной из сих провинций признаков внутренних смут — неповиновения местной власти, отдельный отряд в 3 или 6 т. человек должен отправиться из Баку на место, где последовало неповиновение, и беспощадным наказанием виновных и наложением строжайшего взыскания на весь округ, к которому принадлежат виновные, восстановить спокойствие и страхом наказания предупредить возобновление подобного рода смуты по всему Закавказскому краю[212].

Крепость Новопетровск будет продолжать исполнение ныне указанной цели: устрашение хивинцев и племен, расположенных по восточному берегу Каспийского моря.

Наконец, возведение в землях туркменских, между реками Гурганом и Карасу, крепости Ахкале представляет важность в размерах великих, как для настоящего положения дел на них, так и для будущих действий на Востоке.

Крепость эта удержит в повиновении и в должном страхе не только туркменцев, но и персиян. От Ахкале столица Персии может быть достигнута войсками нашими в 15 дней, провинции же Астрабад, Мазандеран и Гилян, доходнейшие провинции для государственной казны Персии, могут быть занятыми в 4 дни[213].

Кроме влияния на Персию, возведение крепости в Ахкале и содержание в оном постоянного гарнизона произведут сильнейшее впечатление на дела англичан в Индии.

Одним действием этим Россия приобретет нравственное влияние на Афганистан и на разноплеменные царства в Туркестане. Последствия сего влияния будут ощутительны и по политическим делам в Индии.

Английское правительство не решится тогда отправить значительное число войск своих из Индии в Персию; оно будет нуждаться во всех силах своих для противуборства внутренним волнениям, которые легко возбудятся при одной мысли о приближении русских войск к границам Индии. Уже ныне англичане приписывают смуты в северо-восточных и северо-западных странах их индейского царства действиям России.

Не будучи в состоянии подкрепить требований своих в Персии материальною силою, западные державы не столь легко успеют склонить государство это к войне с Россиею, принявшею построением крепости на Гургане грозную позицию против самой Персии.

Дабы положительно и окончательно обеспечить себя со стороны Персии, необходимо усилить, хотя одним еще полком, артиллериею, военный лагерь, расположенный ныне на границах Персии близ Ордубада. Военное начальство за Кавказом, расположив в сем месте один полк с двумя сотнями казаков, фронтом к Персии, произвело этим действием на Персию столь сильное впечатление, что не можем сомневаться в том, что эта удачная стратегическая мера, сколь бы ни казалась незначительною, немало содействовала к сохранению со стороны Персии нейтралитета.

Усиленный отряд, в сем месте расположенный, в 7 или 8 т. человек, в случае разрыва с Персиею может в 6 дней подойти к стенам Тавриза, или же, при наступательном движении персиян, удержать первый натиск их до прибытия войск из Баку или из главного Кавказского корпуса.

Наконец отряд этот послужит звеном, соединяющим главный отряд действующей Закавказской армии с депо войска в Баку[214].

С принятием мер, выше сего указанных, главные силы Кавказской армии могут свободно действовать против внешнего неприятеля, решившегося вторгнуться в пределы наши, и в то же время охраняя безопасность провинций наших, предупредят не только внутреннее восстание, но даже и проявление духа непокорности против русской власти.

Таким образом, предполагаемыми мерами предосторожности и усилением материальных средств не мелкими, разбросанными по различным местам, партиями, но в некоторых лишь пунктах, и наконец объявлением во всеобщее сведение о неизбежном наказании за переход к неприятелям — изгнанием и конфискациею имений не только самих провинившихся лиц, но, смотря по обстоятельствам дела, и их семейств и обществ, к которым принадлежат виновные, — этими предварительными мерами предупредится опасность в двух важных видах, а именно — опасность от внутренних смут и восстаний и опасность от войны с Персиею.

Если же не достигается цели сохранения мирных сношений с Персиею, то, по крайней мере, с возведением крепости в Ахкале и с укреплением военной позиции в Ордубаде и с депо войска в Баку — война с сею державою не застанет нас врасплох, как это было в 1811 и 1826 годах.

Наконец, усилением морских сил наших в Каспийском море и построением крепости в Туркмении мы в настоящее время достигнем того, что Англия будет вынуждена удержать в Индии все войска свои, из опасения движения нашего в Афганистан и далее, и что за сим мы с положительностью избегнем опасности и сраму в том, что английский флаг не будет развеваться ни на воде в Каспийском море, ни на суше на юго-восточном побережье сего же моря, в странах, долженствующих быть подчиненными лишь влиянию одной России;

— в будущее же время эти же меры дадут нам средства и способы, с одной стороны, к развитию торговой нашей деятельности с Азиею, а с другой стороны установят политическое первенство наше по делам Центральной Азии и послужат страшилищем Англии, постоянному врагу нашему на Востоке.

Опасность, которая неминуемо грозит Индейскому царству англичан от одного укрепления нашего в Туркмении, не только чувствуется, но и высказана ими в официальных речах и сочинениях.

За сим излишне, кажется, представлять еще другие доказательства важности предполагаемых мер и о полезности от оных последствий.

Итак:

— для удержания за собою Закавказского края,

— для восстановления и удержания впредь за собою политического влияния на Центральную Азию,

— и наконец, для противуборства Англии на востоке, необходимо:

1) Устранение препятствий: физических от природы и нравственных от людей — в отношении свободного и удобного плавания по Каспийскому морю.

2) Устройство флотилии и транспортов пароходных для военной и коммерческой цели.

3) Перестройка Бакинской крепости, обратить оную в главное военно-складочное депо для значительнейшей части Закавказского края.

4) Возведение крепости в Ахкале.

5) Усиление военной позиции на границах Персии, в Ордубаде и Карабахе.

6) Проложение и разработка военных дорог.

7) Объявление и исполнение мер строгости в случае перехода закавказцев к неприятелям.

8) Подкрепление военных сил на Кавказе для занятия и удержания позиции близ Ордубада, в Ахкале и Баку пехотою и артиллериею из войск Оренбургского и других корпусов.

и 9) Разумная раздача денежных пособий в Персии, Туркмении и в других странах Центральной Азии.

Исполнение предложенных мер удержит за нами Каспийское море, спасет Кавказ, но единственно под условием, чтобы исполнение это совершилось немедленно.

Страшно и грустно выразить мысль об утрате Кавказа, но твердо убеждение наше в том, что если до лета будущего 1856 года не будут исполнены предложенные меры осторожности и противуборства, то в то же лето мы увидим союзные войска в Тифлисе и английский гарнизон в крепостях на южном и юго-восточном прибрежье Каспийского моря.

Если мы коснулись настоящего вопроса, то потому, что видим во владении Каспийским морем предмет государственной важности, а по предмету удержания за нами Кавказа — мы увлеклись тем чувством привязанности и любви к краю, который невольным образом разделяют все те, кои побывали в нем и переносили трудности и опасности Кавказской войны.

Ноябрь 1855

Как видим, в «Записке» представлены не только острая тревога, не только вполне оправданное с военно-стратегической точки зрения ожидание вторжения англо-турецких войск в Закавказье и массовое восстание в его поддержку, но и решительные соображения о характере превентивных действий. А действия эти, по убеждению Торнау, имеют своей целью не просто удержание завоеванного частично Кавказа и включенного в империю Закавказья, но и перспективу продвижения в глубь Азии, «нравственное влияние на Афганистан и на разноплеменные царства в Туркестане», что, собственно, должно заложить основы влияния уже не просто нравственного, а собственно военного.

Смысл «Записки» — Азия не должна быть отдана Европе. А в случае потери Кавказа и Закавказья это неизбежно произойдет, и Россия будет отброшена на два столетия назад…

План, предложенный Торнау, в то время не был выполнен по двум причинам: во-первых, у истощенной России не было для этого ресурсов, а во-вторых, вскоре начались мирные переговоры между Россией и коалицией ее противников, и прямая угроза Кавказу и Закавказью отпала.

Но в последующие десятилетия империя пошла именно этим путем, пытаясь продвинуться вплотную к северным границам Индии, ведя борьбу с Европой в Азии, опираясь на покоренный Кавказ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.