“Впереди такое тревожное время”
“Впереди такое тревожное время”
Домой Царь вернулся как раз на масленицу. “Завтракали одни, — пишет он в своем дневнике, — и объедались блинами”. Недельное пребывание в Царском Селе было заполнено многочисленными встречами. Не был еще решен вопрос с министром внутренних дел Хвостовым. Царь уволил его только 3 марта, когда получил все доказательства его преступного поведения.
В Царском Селе он два раза принимал военного министра Поливанова (масона) и выносит решение заменить его Шуваевым Д.С.
Царское Село. 2 марта 1916 г.
Мой родной, милый!
Не могу тебе выразить, какое удовольствие мне доставило твое пребывание здесь, хотя тебе оно принесло бесчисленные хлопоты и было утомительно. Больно, что тебе приходится приезжать домой не для отдыха, а наоборот, поэтому я должна даже радоваться, когда ты уезжаешь. Такое счастье, что мы причастились вместе! Эти последние дни я совершенно одурела от боли, так что была ни на что не годна; многих вопросов хотелось мне коснуться до твоего отъезда и так и не могла их вспомнить. Я в отчаянии, что мы через Гр. рекомендовали тебе Хв.[745]. Мысль об этом не дает мне покоя, ты был против этого, а я сделала по их настоянию, хотя с самого начала сказала А., что мне нравится его сильная энергия, но он слишком самоуверен и что мне это в нем антипатично. Им овладел сам дьявол, нельзя это иначе назвать.
Я в последний раз не хотела об этом тебе писать, чтоб не беспокоить тебя, но мы пережили тяжелые времена, и поэтому было бы спокойнее, если бы теперь, до твоего отъезда, что-нибудь было решено. Пока Хв. у власти и имеет деньги и полицию в своих руках, я серьезно беспокоюсь за Гр. и Аню. Дорогой мой, как я устала! Твое дорогое присутствие и нежные ласки успокаивают меня, и я боюсь твоего отъезда. Не забудь держать при себе икону нашего Друга, как благословение для ближайшего “наступления”. О, как я хотела бы всегда быть с тобой, разделять с тобой все, видеть все! Впереди такое тревожное время. И так неопределенно, когда мы опять увидимся. Мои молитвы непрерывно сопровождают тебя, родной мой. Да благословит Господь твою работу, все твои начинания и да увенчает их успехом! Хорошее время настанет, если ты будешь терпелив, я в этом уверена, только многое надо еще претерпеть. Я знаю, что значат для твоего сердца все эти “потери и смерти” — воображаю, как Эрни теперь страдает! О, это ужасная, кровавая война! Извини за скверный почерк, но голова и глаза болят, и сердце ослабело от всех этих страданий. О, мой дорогой, любимый, бесценный, мой Солнечный Свет, так тяжко, когда ты уезжаешь, хотя ты еще гораздо более одинок, и мне-то не следует жаловаться, но для меня такая отрада и отдых чувствовать твою дорогую близость. Прощай, милый, любимый мой. Да благословит тебя Господь Всемогущий, да сохранит он тебя от всякого зла на всех путях твоих и да благословит он все твои начинания! Да поможет он тебе найти достойного преемника для Хв., чтоб у тебя было одной заботой меньше!
До свидания, Светик, обнимаю тебя горячо и нежно целую, остаюсь, любимый, твоей верной
Женушкой.
Я рада, что С. Петр.[746] с тобой — предпочитаю его всем остальным твоим спутникам, — а также славный Мордв. — Н.П. также подружился с Феод. только потому, что он так тебе предан. Воейков самоуверен и держит иногда нос по ветру, если это ему лично выгодно.
Благодарю тебя бесконечно за всю твою любовь, в которой — моя жизнь.
Царское Село. 3 марта 1916 г.
Мое дорогое сокровище!
О, как пусто без тебя! Я тоскую ужасно. Так грустно, просыпаясь, находить пустое место около себя. Сердечно благодарю тебя за вечернюю телеграмму. Такая тоска без тебя, каждую минуту ждешь, что ты заглянешь! Я спала хорошо; лекарство все еще действует, поэтому и сердце мое не в порядке. Вл. Ник. продолжает электризовать мне лицо. Боли возвращаются только по временам, но у меня головокружение, чувствую себя скверно и должна быть осторожна при еде, чтоб избежать боли в челюсти. У О. и А. — Беккер. А. сильнее кашляет, так что остается дома и зайдет только днем, что гораздо благоразумнее.
Посылаю тебе прошение монахов Афонского монастыря, проживающих в Москве. Надеюсь, что ты перешлешь его Волжину, написав на нем решительную резолюцию, что ты настаиваешь (еще раз), чтоб всем было разрешено причащаться и священнику лично служить. Волжин трусоват, так что ты лично напиши свое приказание, а не желание на этом прошении. Позорно так с ними поступать! Помнишь, митр. Макарий разрешил им и ты тоже, а Синод, конечно, протестовал.
Н.П. только что телефонировал А., что он сегодня утром приехал и вечером уезжает, так что придет к нам днем. Он в отчаянии, что ты уехал, так как приехал по делам с 6-ю офицерами с Варяга. Он в ужасном состоянии, оттого что должен был уступить хороших офицеров и 400 матросов. По его мнению, лучше все это кончить, батальон не может далее существовать, раз убавлено число офицеров и людей. Он едет поговорить об этом с Кириллом. Я хорошенько с ним побеседую, думаю, что все можно будет устроить, хотя я понимаю, как это угнетает, когда дело, которое хорошо наладил, приходится бросать. Я лично нахожу, что они должны поговорить с Григоровичем и вместе обратиться прямо к тебе, изложить тебе все дело и просить твоего распоряжения. Я сделаю все, что в моих силах, чтоб успокоить его. Я предчувствовала, что это так случится, когда ты мне говорил об этом несколько недель тому назад. И раньше они испытывали недостаток в офицерах, а теперь им приходится отдавать своих лучших, — так как они в резерве, то они успели бы здесь набрать и подучить матросов. Но где достать офицеров? Какой-то злой рок преследует их и препятствует им идти с гвардией.
Я все расскажу тебе завтра, после того как повидаю его.
Дети здоровы. Штюрмер просил принять его в субботу, он просил через А. и сказал ей, что все теперь в его руках; конечно, в газетах еще ничего не появилось[747].
Как подвигается чтение книги? Не правдали, интересно? Так грустно и скучно было читать вчера без тебя.
Я до сих пор вижу перед собой твои любимые, грустные глаза, когда ты уезжал; отъезд — каждый раз ужасное терзание для меня.
О, дорогой, еще и еще благодарю тебя за твои нежные ласки, которые меня согрели и так утешили!
На сердце грусть и тяжесть, а когда я физически разбита, то чувствую себя еще более угнетенной. Я, однако, стараюсь не показывать этого посторонним людям.
Сегодня опять очень мягкая погода.
Милый, должна кончать. Да благословит и сохранит тебя Бог! Осыпаю тебя нежными поцелуями. Твоя нежно любящая и беспредельно преданная старая
Солнышко.
А. огорчена, что ей не удалось повидать тебя наедине. Я с своей стороны нахожу, что она становится спокойнее, более нормальной и менее агрессивной, когда ей меньше представляется случая, потому что чем больше имеешь, тем большего желаешь. Если тебе необходимы беседы с ней, тогда, конечно, другое дело. Но теперь она гораздо лучше переносит все это: ты ее выдрессировал, и вследствие этого характер у нее стал спокойнее, и мы не имеем больше никаких историй. Она очень забавно рассказывала про телефоны, посещения и сплетни о нашем Друге, размахивая своей палкой и смеясь.
О, как я страстно хочу тебя!!!
Царская ставка. 3 марта 1916 г.
Моя бесценная душка!
Твоя телеграмма, в которой ты сообщаешь, что спала хорошо и лицо не очень болело, меня очень утешила, так как я мучился, оставив тебя в таком состоянии!
Путешествие было хорошее, но в поезде я вчера чувствовал себя таким усталым, что пролежал в своем купе до чая, а после обеда читал эту интересную книгу. — Проспав вчера 10 часов, я сегодня опять хорошо себя чувствую.
Сегодня утром, проезжая Оршу, я смотрел эшелон л.-гвардии Литовского полка, отправляющегося на север, они выскочили из вагонов, и я 2 раза обошелих.Такие молодцы!
Приехал сюда в 2.45 и был встречен обычной публикой, среди них был новый губернатор – Явленский[748], который произвел на меня хорошее впечатление! От 3.15 до 5.15 был занят с Алексеевым, который очень тебя благодарит. Он показал мне,что почти все готово для нашего наступления!
Долго беседовал с ген. Палицыным[749], которого Николаша прислал сюда. Он вполне понимает, что мы не можем дать много войск на Кавказ.
Сейчас, дорогая, желаю тебе спокойной ночи и приятного сна.
4 марта.
Из иностранцев только трое появились к обеду; старый По лежит с ревматизмами, а остальные уехали. Георгий приехал за несколько часов до меня. Сергея здесь нет.
Ночью был 1 градус мороза, днем таяло, та же погода, что и дома, и все покрыто легким туманом. Вчера вечером поиграл часок в домино, адмирал на этот раз очень мил и скромен!
Только что, вернувшись после завтрака, получил твое дорогое письмо с хорошенькой открыткой и письмо от Мари. Сейчас поеду кататься на автомобиле по шоссе. Пасмурно и тает.
Будь здорова, храни тебя Господь, мое возлюбленное Солнышко!
Целую нежно тебя и дорогих детей. Передай А. мой привет.
Навеки твой старый муженек
Ники.
Царское Село. 4 марта 1916 г.
Мой родной, милый!
Могу себе представить, как одиноко ты опять себя чувствуешь в Могилеве бедный друг! Я тоже ужасно скучаю по тебе. Я рада, что там тоже хорошая погода. Не правда ли, книга захватывающе интересна? Когда ты вернешься, ты должен окончить чтение ее вслух.
Ну, вот Н.П. заходил к нам вечером. У них был долгий и серьезный разговор, а теперь они обратятся к тебе просить твоего решения. Взято свыше 400 матросов списки отправлены отсюда, так что лучшие люди, привыкшие к пулеметам, взяты, а обучение новых отнимает очень много времени. Но с матросами все это еще как-нибудь устроилось бы, если через месяц опять не возьмут 400 человек на Светлану[750]. Чрезвычайно тяжело работать, когда хорошо наладишь все и потом, смотришь, все распадется на части. Ты приказал дать 6 офицеров в батальон — это не было исполнено, а вместо этого теперь взяли 6, так что теперь Бэбины мичмана командуют ротами. Они ничего не знают, старые матросы знают дело лучше их, и могут видеть их ошибки и осуждать их распоряжения. Воронов заменит здесь Попова — Кожевн. — ст. офиц. на Варяге – Кублицкий, Таубе, Лукин, — я забыла имена двух других. В таком виде батальон оставаться не может, потому что не будет уже тем, чем был, и каким ты хотел бы его видеть. Так что это придется решать тебе (не советуйся с рамольным адмиралом, он советчик плохой). Лучше всего отдай теперь людей для Светланы, а затем распорядись сформировать два небольших батальона, которыми любой мог бы командовать и которые не имели бы большого значения. Конечно, грустно видеть, как работа, в которую вложил душу, распадается. Н.П. привез офицеров и нижних чинов, как было приказано. Люди, разумеется, в восторге от этого — удобный корабль, лучшее жалованье и нет маршировки. Им тяжела служба при меньших окладах в армии, вместо привычного дела; в армии почти все люди новые и молодые. Поэтому и нужны старые офицеры, чтобы держать их в руках и обучать. Я только потому тебе все это пишу, что вижу, как это расстроило Н.П. Он спокоен, грустен и ожидает твоего решения относительно их и его самого.
Я спросила про Лялина[751]. Кирилл тоже в отчаянии, что адмирал его рекомендовал. Когда Месс. Ив. написал Л., прося его вступить в батальон, так как они в нем нуждались, он отказался, потому что получал большое жалованье и предпочитал оставаться на корабле в Черном море или жить без дела в городе. Они были возмущены его поведением. И он, который не был на войне раньше и теперь ничем не отличился, получил такое блестящее назначение! Помнишь, говорили, что Н.П. слишком молод, чтоб получить “Штандарт”, хотя он был на войне и командовал Олегом некоторое время — и был твоим адъютантом, — говорили, что Салтанов[752] или Ден более заслуживают этого назначения. Теперь, когда она[753] не идет в море, Ш. Шехм.[754], Кирилл и все надеялись, что его назначат, так как он прекрасный человек, но адмирал его ненавидит. Увы, более чем когда-либо, убеждаешься в том, что адмирал совсем не интересуется экипажем — (как много он мог бы помочь!), а он делает как раз обратное и представляет тебе дела в том виде, в каком ему желательно. Мне хочется, чтоб у тебя был кто-либо другой на его месте. И он ненавидит Григоровича так же, как Кедров его. Н.П. очень интересно рассказывал про все, где они стояли, они следовали за Преобр. Он выехал в среду вечером и приехал сюда в четверг утром. Я предчувствовала, что все это должно было случиться, когда ты мне сказал про Варяга. Он сегодня вечером возвращается в Режицу. оттуда, наверное, к тебе, и встретится с К. во вторник.
Графиня Клейнмихель, которая вышла замуж за доктора, была у А. Она выглядит молодой и красивой.
Я серьезно беспокоюсь за А.; если нашелся человек, способный подкупить других для убийства нашего Друга, то он способен выместить злобу на ней. Она сильно повздорила с Григ. по телефону из-за того, что не поехала к Нему сегодня, но я упросила ее этого не делать, — кроме того, у нее сильный кашель и m-me Б. Потом приходили женщины и сделали ей сцену за то, что она не поехала в город, — и кроме того Он ей предсказывает, что с ней что-то случится, что, конечно, ее еще больше волнует.
Эта война перевернула все вверх дном и взбудоражила всех.
Я узнала из газет, что ты приказал отдать Сухом, под суд[755]; это правильно — вели снять с него аксельбанты. Говорят, что обнаружатся скверные вещи, что он брал взятки, это, вероятно, ее[756] вина — это очень грустно! Дорогой мой, как не везет! Нет настоящих “джентльменов”, — вот в чем беда — ни у кого нет приличного воспитания, внутреннего развития и принципов, — на которых можно было бы положиться. <...> мы стольких знаем, а когда приходится выбирать министра, нет ни одного человека, годного на такой пост. Не забудь про Поливанова.
Говорил ли ты с Феод.? Это было бы интересно для тебя, он так предан, и не может иметь корыстных целей, потому что все уже получил и не станет гнаться за более высоким положением.
Сегодня опять теплая погода. Я прочла кучу бумаг от Ростовцева и совершенно одурела. После перенесенных болей голова и глаза ослабели, челюсть тяжелая и боли все продолжаются (хотя временами почти проходят), благодаря этому я себя чувствую ни на что не способной.
Как По смотрит на положение вещей во Франции?
О, мой бесценный, все мои мысли и горячие молитвы с тобой, я так скучаю по нежным ласкам дорогого муженька! Надеюсь, что тебе удается делать хорошие прогулки.
Н.П. очень наслаждается верховой ездой. Они расположены по различным деревням; он помещается в великолепном доме какого-то миллионера — друга М. Иванова, — прекрасные комнаты, оранжереи, сад, конюшни, коляски — он присутствовал при ловле рыбы сетями под льдом.
Я простилась с одним молодым раненым офицером, возвращающимся в полк.
Больше нет новостей. Я записала для тебя наш разговор, чтобы ты имел понятие о положении дела, когда они обратятся к тебе на будущей неделе за решением — лучше сделать одно дело хорошо, чем много неудовлетворительно. Они изложат тебе свое мнение, и ты будешь знать, как лучше решить. До свидания, мой дорогой. Да хранит тебя Бог и да поможет тебе во всех твоих решениях и начинаниях! Нежно и страстно целую.
Твоя старая
Женушка.
Поклонись, при случае, Феодорову и Мордвинову.
Царское Село. 5 марта 1916 г.
Мой милый!
Нежно прижимаю тебя к своему старому любящему сердцу, которое всегда полно глубокой любви и тоски по тебе. Как хорошо, что ты сделал приятную прогулку! Это тебя освежит, и время пролетит быстрее. — Читаешь ли ты теперь французскую книгу “La dame au parfum”? Сегодня мне принесли целую коллекцию английских книг, но боюсь, что между ними ничего интересного не окажется. Уже давно нет крупных писателей ни в одной стране, нет также знаменитых художников или музыкантов — странное явление. Мы слишком торопимся жить, впечатления чередуются чрезвычайно быстро, машины и деньги управляют миром и уничтожают всякое искусство, а у тех, которые считают себя одаренными, — испорченное направление умов.
Интересно, что будет по окончании этой великой войны! Наступит ли во всем пробуждение и возрождение — будут ли снова существовать идеалы, станут ли люди чистыми и поэтичными или же останутся теми же сухими материалистами? Так многое хочется узнать. — Но все ужасные бедствия, которые перенес мир, должны омыть сердца и пробудить застывшие умы и спящие души. О, только бы направить все на верный и плодотворный путь!
Наш Друг был вчера у А. — Он одобряет, что военное министерство взяло Путиловский завод в свое ведение, и думает, что волнений больше не будет, — подстрекали рабочих бастовать посторонние элементы. — Он думает, что ты побываешь здесь еще раз до начала нашего наступления, потому что еще лежит глубокий снег. Когда Н.П. уезжал в начале января, Он сказал, что он вернется раньше, чем через 3 месяца, — действительно, так и вышло.
Дружок, следи за Ниловым: Нини находит, что он имеет дурное влияние на ее мужа, — по ее словам, они неразлучны, и он восстанавливает В. против А. — Я знаю, что маленький адмирал подпадает под дурные влияния. — Вчера я получила отвратительное анонимное письмо — к счастью, прочла лишь четыре первые строчки и сразу же разорвала. Представь себе, Андрон.[757] и Хвост. иногда занимались писанием анонимных писем: наш Друг передал мне одно такое письмо месяц тому назад и уверен, что оно написано Андрон. — Как это подло! А. продолжает их получать; они помечены черными крестиками, и в них указаны числа, которых она должна опасаться, — так низко!
Погодаопять теплая и серая. Я приму Мекка[758] и Апраксина[759], так как они едут ревизовать мои поезда-склады. Г.М. Гурко от имени 5-й армии телеграфировал мне из Двинска, благодаря за мои поезда-склады, которые там стоят и очень помогают полкам. Мне отрадно узнать, что эти небольшие учреждения Мекка так хорошо работают. Мне пришлось назначить Апраксина моим гл. уполномоченным 5-ти поездов — над Мекком, так как молодому человеку завидовали и недоброжелательно к нему относились (в Москве). Я говорю тебе все это на случай, если ты слышишь, что он проедет.
С нетерпением жду сегодня обещанного тобой письма, любимый муженек мой, сокровище мое милое! Вот уже неделя сегодня, как мы причащались вместе, — как время летит! Молоcmвов[760] приедет представиться — у него один из моих вагонов (m-me Сухомл.), который доставляет белье и подарки на фронт и привозит обратно раненых и больных.
Такая досада, что ничего нет интересного или забавного, чтоб написать тебе! Я тоскую по тебе! Найдешь ли ты какое-нибудь занятие для Игоря? Мавра надеется, что ты его пристроишь, чтоб он больше не слонялся без дела и чтоб удержать его от пьянства — он, кажется, вел слишком разгульную жизнь, когда жил в городе. Грустно, что у нее столько забот со своими детьми, — видно, что отец никогда ими не занимался. Митя[761] не был подходящим человеком, как воспитатель, а Мавра не смела слова сказать — тяжек жребий матери.
Дорогой, мне только что подали твое бесценное письмо, сердечно благодарю тебя за него. — Такое счастье их получать! Как хорошо, что ты видел части Литовцев в пути! Значит, все готово для наступления, надо лишь дождаться начала оттепели. — Мне каждый день в течение 1/4 часа электризуют лицо, боли стали реже, но в челюсти осталось такое странное чувство скованности — я уверена, что это подагрическое.
Должна кончать, любимый.
Нежно целую и благословляю.
Твоя старая женушка
Аликс.
Как Феодоров себя чувствует?
Царская ставка. 5 марта 1916 г.
Моя родная!
Сердечно благодарен за твое длинное письмо с подробностями разговора с Н.П., а также за письма Ольги и Алексея. Они сегодня очень аккуратно пришли. Я очень признателен тебе, что ты мне все это написала заранее, и таким образом подготовила меня к разговору с ним и Кириллом. — Почему ты опять беспокоишься за А., теперь, когда все в руках Шт.? В понедельник, надеюсь, его назначение будет опубликовано. Хв. написал мне длинное послание, говорит о своей преданности и т.д., не понимает причины, и просит принять его. Я переслал это Шт. с надписью, что я никогда не сомневался в его преданности, но приму его позднее, если он своим хорошим поведением и тактом заслужит, чтоб его приняли. Проклятая вся эта история!
Погода мягкая и туманная, — я погулял только в маленьком садике, потому что не было времени — в 6 час. церковная служба.
Сегодня вернулся Сергей. Бедный старый По лежит с ревматизмом в колене, так что Федоров временами навещает его. Насколько мне известно, он совершенно спокоен относительно битвы при Вердене! Французы потеряли 42000 человек, но немецкие потери должны быть, по крайней мере, вчетверо больше!
Через 1/4 часа курьер должен уезжать. Я с сожалением окончил книгу и с наслаждением перечту ее вслух. — Да хранит тебя Господь, мое любимое Солнышко!
Целую и обнимаю крепко тебя и детей.
Навеки твой старый
Ники.
Ц.С.
6 марта 1916 г.
Мой родной, милый!
Я перечла с такой радостью твое бесценное письмо, и оно меня согрело. Ты пишешь, что чувствовал себя утомленным в поезде, — я уверена, что это — результат ежедневных 3-х часовых стояний в церкви на первой неделе, а также нравственных забот, которые тебя угнетали. Пребывание среди военных тебя вновь подкрепит.
Скучная серая погода все продолжается — сегодня утром 2 градуса мороза. Бэби только что вышел погулять до обедни. — Он с сестрами идет сегодня днем на часок в лазарет А. на представление фокусника.
Лицо мое продолжает поправляться, — сердце все еще немного расширено, принимала Сиротинина, который приезжал в Царское Село. ради Ани.
Штюрмер просидел у меня почти час. — Мы говорили о забастовках, — он находит, что на время войны фабрики должны быть милитаризованы, а между тем проект об этом очень задерживается в Думе и не обсуждается, потому что они против этой меры. Он против предложения кн. Туманова принять строжайшие меры, и предпочел бы, чтоб Куропаткин назначил кого-нибудь поумнее на его место. Продов. ком., конечно, приводит его в отчаяние, у них был крупный разговор относительно посылки представителей комитета в Лондон, откуда Русин привез приглашение. Судя по поведению этих делегатов в Америке, ясно, что нельзя им позволить ехать, так как они действуют против правительства. — Поливанов. Григорович иИгнатьев (либерал!) стоят за поездку, но Григ. за нее только потому, что Русин привез приглашение.
Полив. приводит его в отчаяние, — он жаждет его смещения, но понимает, что ты не можешь этого сделать, не имея в запасе хорошего преемника. Он говорит, что один из его помощников очень дурной человек и приносит много вреда, — я забыла его имя, очень энергичный человек, но нехороший. Пол. ведет себя просто как изменник, разглашая тотчас же все, что говорится секретно в Совете Министров — прямо отвратительно! Говорил также об ответственном министерстве, которого все требуют, даже порядочные люди, не сознавая, что мы совершенно не подготовлены для этого (как и наш Друг говорит, что это было бы окончательной гибелью всего). Затем, как Оболенский слаб (представь себе, его жена[762], рожденная кн. Мингрельская, была у Григ. и просила, чтоб ее мужа не сменяли – подумай только, belle-soeur Лили!)
Волк.[763], по его мнению, не на своем месте, не одобряет его за то также, что он бегает по кулуарам Думы.
Мы, таким образом, перебрали всех министров и их товарищей.
Да поможет ему Бог в его великой службе тебе и родине! Ему грустно, что такой способный человек, как X.[764], окончательно сбился с правого пути. Оказывается, в “Речи” была ужасная статья против А. Как люди подлы, что клевещут так на молодую женщину[765]!
Я рада, что тебе понравился новый губернатор, где он был раньше?
О, как ты добр, что опять мне написал — сердечно благодарю и крепко целую! Я прочла о назначениях и переменах в сегодняшних газетах. Вчера вечером в 6 час. Штюрмер еще не знал, когда получит твою бумагу. Хв. сказал Штюрмеру, что он не понимает, почему он уволен, не в связи ли с этой историей, но тот ничего определенного ему на это не ответил.
Во всяком случае, он твоих ожиданий не оправдал, не работал хорошо, так много обещал вначале и так переменился! Сейчас он, во всяком случае, ведет себя не как “джентльмен”. Он показывал членам Думы письмо А., в котором она просит его распорядиться, чтобы у Григ. в известную ночь не делали обыска, “если это опять не шантажная история”, пишет она. Письмо безвредное, но некрасиво давать его читать посторонним. Он обязан был вернуть письмо Штюрмеру, так как об этом узнали родители, но Хв. этого не сделал. Теперь его друг[766] говорит, что это неправда, что он был возмущен тем, что такие вещи говорятся, и что он только что нашел в корзине клочки разорванного письма!! (он получил его больше недели тому назад) и что он их склеит опять вместе и вернет ей завтра. Этот ответ про корзину, должно быть, ложь, черт бы побрал эту грязную историю, — я рада, что тебя в нее не впутали.
Дети пошли в Большой Дворец навестить раненых.
Должна кончать. Храни тебя Бог, мой родной, нежно целую.
Твоя горячо любящая старая женушка
Аликс.
Царское Село. 7марта 1916 г.
Мой любимый!
Идет небольшой снег, пасмурно и 2 градуса мороза. Боли в сердце и в лице прошли, но чувствую тяжесть, одеревенелость. Сегодня Григорович принесет мне показать фотографии морской санатории в Массандре — я просила его принести их лично, так как больше года его не видала. — Затем приму г-жу Ридигер (вдову офицера Грузинского полка), которая будет заведовать моей санаторией около Массандры рядом с морской санаторией. Это очень большое здание, и мы через неделю сможем отправлять туда раненых, — я так рада! Деньги на это мы собрали базарами, затем ты позволил уделам докончить постройку, так как у нас не хватило денег (надеюсь, что позднее нам удастся постепенно выплатить эту сумму). Санатория предназначалась для обыкновенных больных, приезжающих в Ялту, которым негде жить, — для бедняков, переутомленных учительниц, портних, которые не в состоянии много платить, и т.д.
Теперь это, конечно, исключительно для военных, и я передала ее в ведение здравницы. Ник. Дмитр. Дем.[767] придет сегодня проститься, затем приму Яковлева по поводу поезда Мари, одного нашего раненого, возвращающегося в армию, и Каульбарса.
Все время приемы.
Вчера ты был занят и потому не мог мне написать, бедный дружок, но я надеюсь, что ты доволен ходом событий и приготовлениями к большому наступлению.
Получила письмо от Ирен (по-немецки) — она справляется о некоторых пленных офицерах. Бобби[768] будет произведен в офицеры к лету (он ровесник Татьяны), — Тодди[769] вчера минуло 27, Луизе в июле месяце будет столько же. Она пишет, что мальчик перенес уже много испытаний, — не знаю, был ли он в плаваниях. Она всем шлет привет.
Затем Дэзи прислала очень ласковое письмо, прося прислать молитвенники нашим священникам в Германии для великого поста и пасхальных служб, — она сама их перешлет, чтоб поскорее дошли.
Вчера я прочла очень интересную английскую книгу, которую мы непременно должны позднее прочесть вместе вслух.
Спешно кончаю.
Нежно целую и благословляю. Твоя старая
Солнышко.
Царская ставка. 7 марта 1916 г.
Мое драгоценное Солнышко!
Горячо благодарю тебя за твои дорогие письма. Мне было досадно, что не удалось написать тебе вчера, но, право, я был очень занят. Весь день принимал, и меня оставили в покое только в 10.15 вечера. Ген. Коллуэль приехал из Англии вместе с другим очень интересным человеком — майором Сайкс (Sykas), который всю свою жизнь путешествовал в Мал. Азии и Месопотамии и хорошо знает турок и арабов. Он рассказал мне много любопытных и ценных вещей. Сегодня он уже уехал в Тифлис, чтобы дать Н. все необходимые сведения. Коллуэль тоже скоро туда поедет, так как Джорджи поручил ему передать Юденичу[770] высший английский орден. Вчера славный старый Пильц уехал в Петроград к месту своего нового назначения. Его здесь чествовали, и все здешние замечательно трогательно и горячо провожали его. Он при прощании со мной в моей комнате расплакался и просил быть осторожным в истории с нашим Другом, — конечно, с хорошими намерениями и ради нашего блага.
Погода постепенно становится теплее, но ужасно, что мы никогда не видим солнца!
Я рад, что ты повидала старика Штюрмера и знаешь теперь его взгляд на некоторых министров и на дела вообще. Я не понимаю, почему ты думаешь, что адмирал имеет дурное влияние на В. Они встречаются только за столом и говорят друг другу очень резкие вещи. Адмирал серьезно привязан к Федорову, с последним имел длинную и основательную беседу. Должен кончать письмо.
Да хранит тебя, душка, и детей Господь! Целую нежно вас всех (ее также).
Навеки твой старый
Ники.
Царское Село. 8 марта 1916 г.
Мой любимый!
Сегодня совсем холодно, 10 градусов мороза, но вследствие этого значительно яснее. Сегодня приходила в первый раз массажистка; — она массировала меня вокруг сердца, для укрепления мышц (было неприятно), затем лицо, из-за непрестанных болей, а также затылок и плечи, что было очень приятно, но все это меня утомило. Дорогой друг, я очень по тебе тоскую, нет для меня солнца без тебя; хотя здесь со мной Солнечный Луч и милые девочки, но мой родной, мой единственный и мое все — не со мною, я жажду его нежных успокаивающих ласк!
Вчера вечером, после обеда у Ани, Лили Ден с мужем, Кожевник. и Таубе провели вечер от 9 до 11 часов у нас. Грустно было с ними расставаться, такой далекий, бесконечный путь, и мы будем без известий. Ужасно в такое время быть далеко от дома! Все наши друзья разбросаны по разным сторонам. Дену удалось получить 20 офицеров, и он в восторге. Он с Лили и с большинством офицеров уезжает сегодня. Kitten[771] выедет вслед за ними с командой несколькими днями позже. Для Лили это будет ужасно тяжело, она уже похудела, и глаза все время наполняются слезами. О, эта отвратительная война!
Вчера американец Харт был у меня 2 часа. Теперь он уезжает в Германию. Он говорил со мной о некоторых вещах, которые могут быть сделаны здесь, и я просила его опять переговорить об этом с Ридигер.
Сегодня у меня будет Вильчковский с длинным докладом и еще несколько человек.
Дружок, завтра неделя, как ты от нас уехал! Каким одиноким ты, должно быть, себя чувствуешь! Я рада, что ты завтра увидишь Н.П., это тебе напомнит время, когда он жил с тобой в ставке. Интересно, что ты решишь?
А. только что принесла мне большое письмо для тебя, так что мне придется взять большой конверт, чтобы вложить его. Она совсем здорова — кашель прошел; она даже выходила гулять, — крепкое здоровье, раз так быстро поправляется.
Георгий заболел свинкой в Павловске, бедняжка!
Яковлев с поездом Мари отправлен вчера в Ригу. Послушай, сделай умное дело — вырази Кириллу свое сильное неодобрение тому, что Борис держит при себе эту скотину Плен[772]. Его репутация ужасна: выгнанный из флота, уволенный Кириллом, принят в Бэбины атаманы — слишком большая честь для него носить этот мундир, иметь военные ордена и высокий чин — не за храбрость или военные подвиги, а за частные, грязные услуги. Поговори с Кириллом и Н.П. о нем, все возмущены, и в Петрограде достаточно уже об этом болтают (стремление Михень приблизить его к престолу тоже всем известно). Много грязи всюду. Меня огорчает подлость человечества — настоящие Содом и Гоморра, многим надо лично пострадать от войны, только тогда они очистятся и изменятся. Это все очень больно — и так мало людей, которые заслуживали бы уважения.
Убрал ли Куропаткин, наконец, Бр.-Бруевича? Если еще нет, то вели это сделать поскорее. Будь решительнее и более самодержавным, дружок, показывай твой кулак там, где это необходимо — как говорил мне старый Горемыкин в последний раз, когда был у меня: “Государь должен быть твердым, необходимо, чтобы почувствовали его власть”. И это правда. Твоя ангельская доброта, снисходительность и терпение известны всем,ими пользуются. Докажи же, что ты один — властелин и обладаешь сильной волей.
О, мой возлюбленный ангел, я жажду быть около тебя, слышать твой дорогой голос и смотреть в твои чудные глубокие глаза! Да хранят тебя св. ангелы Божие, да благословят они твою жизнь и работу и увенчают успехом! Целую тебя 1000 раз и крепко прижимаю к сердцу.
Навеки и всецело
Твоя.
Только что получила твое дорогое письмо, за которое бесконечно благодарна. Как хорошо, что ты повидал англичан и что славный Юденич получил орден от Джорджи! Интересно, по какому случаю Алексеев будет сделан генерал-адъютантом? Значит, уже успели поговорить с Пильцем и настроить его против нашего Друга, — жаль. Рада, что ты имел разговор с Федор. Она будет счастлива твоим поцелуем. Храни тебя Бог!
Горячие поцелуи без конца.
Царское Село. 9 марта 1916 г.
Любимый мой!
Ночью было 15 градусов мороза, сейчас 12 градусов, идет легкий снег, и солнышко собирается выглянуть. Опять, по-видимому, наступила зима, но не надолго.
Странное впечатление производит сводка иностранных сообщений в бумаге морского министерства. Они, оказывается, малейший наш успех приписывают себе, так что было бы прямо интересно напечатать оба донесения — их и наше — одно рядом с другим, чтоб увидеть разницу. Мне досадно, что не следила за инцидентом, с “Moewe”, и потому не в курсе дела.
Спала недурно, но были довольно сильные боли в лице, пока я не смазала его новым лекарством и не обмотала голову толстой шалью.
Сын Лили Ден приедет к А. на 2 суток — я так рада за оставшегося в одиночестве ребенка, я тоже позову его к себе, а дети могут сводить его в сад.
Старшие поедут в город на заседание комитета — пожертвования, — и затем на чай в Аничков. У Ксении опять жар, и она не выходит — ужасная зима для нее, — ей и дорогой матушке следовало бы съездить в Киев недели на 2, чтобы переменить обстановку, а за это время хорошенько проветрить их комнаты, которые полны микробов.
У меня опять приемы и доклады — Штюрмер будет опять, не знаю зачем. У нас был длинный разговор с Вильчковским: наш пункт перевели в Лугу, а также 2 госпиталя из Режицы и несколько других военных, так как большинство раненых, конечно, будет направляться к нам. Приходится много работать, чтоб все заранее подготовить.
Какой ветер и снег! Сейчас ты, наверное, разговариваешь с К. и Н.П., я всегда стараюсь жить одной жизнью с тобой и постоянно думаю о тебе.
Посылаю тебе опять свежих цветов, твои, наверное, уже завяли — уже неделя, как ты уехал! Днем я лежу в углу большой комнаты, так как там светлее, и там же мы пьем чай.
Милое мое сокровище, душа души моей, до свидания, да хранит тебя Господь! Осыпаю тебя бесчисленными нежными поцелуями.
Твоя глубоко любящая старая
Женушка.
Солнышко!
Если Н.П. еще в ставке, передай ему наш привет.
Царская ставка. 9 марта 1916 г.
Любимое мое Солнышко!
Горячо благодарю тебя за твои дорогие письма и за любовь, которой полна каждая твоя строчка! Я наслаждаюсь ими, впивая в себя каждое слово письма, вдыхая его аромат и прижимая губы к бумаге, которой касались твои руки.
Как странно, что погода у вас внезапно переменилась и настали сильные морозы! А здесь быстро тает — это и есть главная причина того, что наши атаки начинаются на днях. Если мы подождем еще неделю, то на многих частях нашего фронта окопы будут залиты водой и придется отвести войска очень далеко назад. А в таком случае месяц или полтора они будут лишены возможности двинуться вперед, до тех пор, пока дороги не подсохнут.
И тогда, несомненно, германцы атаковали бы нас с огромным количеством тяжелой артиллерии, как прошлым летом. Поэтому решено взять инициативу в наши руки, пользуясь их нападением на Верден. Да хранит и благословит Господь наши доблестные войска! Прошу тебя, никому об этом не говори.
Вчера я был в кинематографе, который был особенно интересен, так как мы видели много снимков Эрзерума сейчас же после его падения. Замечательно красивы высокие горы, покрытые глубоким снегом, блестящим на солнце.
После этого мы смотрели 2 забавных картины с Максом Линдер в главной роли, — это, наверное, понравилось бы детям.
Я рад, что ты нашла новую книгу для нашего чтения вслух; не пришли ли еще из Англии те две книги от Marshton? До сих пор еще у меня нет времени почитать для собственного удовольствия, хотя в домино я играю по вечерам через день.
Ну, я думаю, пора кончать письмо. Храни Бог тебя, моя душка-женушка, и наших детей! Нежно всех вас целую и обнимаю.
Твой старый муженек
Ники.
Царское Село. 10 марта 1916 г.
Мой родной, милый!
Снег, ветер, 8 градусов мороза. Маленький Тити[773] провел у меня час вчера днем — мы рассматривали вместе книги с картинками, пили чай и играли с Алексеем. Он начал очень мило говорить по-английски, — он большого роста и хорошо развит для своих 7 1/2 лет; пишет самостоятельно своей матери по-русски. Он провел ночь у Ани, и мы надеемся, что он опять придет в субботу.
Затем у меня были приемы и доклады. Штюрмер приходил, чтобы поговорить об этой истории, так как необходимо выяснить это дело. Мне пришлось передать ему письма Илиодора[774], в которых все изложено, и он расследует, правда ли то, что он пишет, — увы, это кажется очень правдоподобным! Затем он просил меня предупредить тебя, что Н. намерен взять себе в помощники дядю Кривошеина. При Воронцове был Никольский. Он должен будет представлять интересы Н., когда потребуется, в Думе и Госуд. Совете, — и это совсем невозможно, чтобы Кривошеин занимал этот пост. Это было бы гибелью Кавказа, — он умнее других, недобросовестен, друг Н., толстого О. и Янушкевича, — это было бы ужасно! Я тебя предостерегаю, так как проект этот поступит к тебе на утверждение. Безумие со стороны Н. брать к себе человека, которого ты удалил и который тогда принес столько вреда. Штюрмер был в этот раз гораздо менее застенчив и совершенно откровенен, видно, что он питает к тебе неподдельную любовь и почтение. Он озабочен съездом который скоро соберется в Москве, и вызвал оттуда генерала, чтобы переговорить о делах. Лично я опасаюсь, что неврастеник Шебеко[775] окажется там бесполезной тряпкой в случае каких-либо осложнений. Он, конечно, тоже находит, что туда необходимо назначить генерал-губернатора, хотя у него нет никого в виду на этот пост. Он находит желательным, чтоб я чаще показывалась в городе и побывала в Казан. соборе, но мое глупое сердце, а теперь вдобавок и лицо — мешают мне. Я знаю, что это было бы хорошо. Дорогая матушка тоже не может, а Михень завоевывает популярность в городе, много показывается всюду, и на музыкальных вечерах, и старается всех очаровать. Бенкендорфы тоже в отчаянии по этому поводy: графиня говорила об этом с А. Пробыв в городе несколько дней, они вернулись совсем расстроенные.
Все возмущены Хвостовым. Она пила чай у Павла (после большого перерыва), — он в хорошем настроении. У мальчика совсем подавленный вид, так как он возвращается сегодня в полк. Постоянные кутежи с гусарами подействовали на его сердце, и он чувствует себя совсем больным. Они и кавалергарды продолжают ужасно пить на войне, — это отвратительно и позорно перед солдатами, которые знают, что ты это запретил. При случае вели Безобразову последить за полками и дать им понять, как гадко и безнравственно это делать в такое время. Графиня Б. возмущена поведением Дмитрия в городе в военное время и находит, что необходимо настоять на его возвращении в полк, — я вполне с этим согласна, — город и женщины — яд для него.
Только что прочла в газетах о нашем продвижении, — слава Богу, все идет спокойно, твердо и хорошо. С Божьей помощью это изменит скверное настроение тыла”.
Сегодня у меня будет графиня Карлова. Она уезжает в Тифлис на три месяца, так как ее дочь в ожидании, — затем г-жа Никитина (из Одессы) и одна дама из моего склада.
Татьяна сегодня утром на операции одного из наших офицеров.
Бедный старый Зальца[776] умер вчера, — с ним связаны воспоминания о первых днях нашей брачной жизни здесь! — Дорогой, сколько мы пережили и видели за эти 21 1/2 год супружеской жизни, но все так ясно и отчетливо сохранилось в моей памяти! О, какие то были дивные времена! — Родной, любовь твоего Солнышка все увеличивается, становится полнее, богаче и глубже, и она мечтает о нашей молодой, счастливой любви прошедших дней — как мы были безумны! — Крещу и целую тебя без конца и жажду твоих нежных ласк более, чем когда-либо.
Только что принесли твое дорогое письмо, за которое сердечно благодарю. Значит мой ангел тоже целует мои письма, как и я его, каждую страницу много, много раз! Сегодня оно пахнет папиросами.
Я теперь понимаю, почему мы наступаем, мне не приходило в голову, что там уже тает, так как здесь у нас опять зима. Сегодня в газетах очень хорошие известия о нашем наступлении — 17 офицеров и 1000 солдат пленных и т.д. — Да благословит Господь наши войска! Я верю, что Он нам поможет, и это хорошо, что мы не теряем времени, пока они не воспользовались нашим промедлением и не атаковали нас. Все очень счастливы и заняты этим наступлением.
Я рада, что кинематограф был забавен и интересен. — Разве Кирилл и Н.П. не были у тебя вчера, — мне кажется, они хотели быть.
Нет, эти английские книги еще не пришли. Матушка кончила 2-ю, так что я переслала ей сегодня французскую книгу, которую ты читал.
Сейчас должна кончать и вставать, так как окулист придет, чтоб осмотреть мои больные глаза.
До свидания, милый, да благословит Бог тебя и все твои начинания и наши дорогие войска! Ах, как сердце полно, а молитвы наши должны удвоиться! Осыпаю тебя поцелуями, муженек мой!
Твоя
Женушка.
Беларминов[777] говорит, что мне надо иметь более сильные очки для чтения, глаза переутомлены, а боли происходят от подагры, так же как и нервные боли в лице, но он доволен самими глазами и говорит, что они в хорошем состоянии, только я их переутомляю. — Я рада, что повидала его, так как боли иногда очень сильны и действуют мне на голову, и я хуже вижу при чтении (я-то сама думаю, что они слабеют от того, что я много плачу, и от многих непролитых слез, которые наполняют глаза и которые должны рассосаться сами собой, но этого всего я ему не сказала). Затем он мне дал мазь, чтобы смазывать ею глаза снаружи, если они будут очень болеть.
Царская ставка. 10 марта 1916 г.
Моя любимая!
Горячо благодарю тебя за дорогие письма, они — мое утешение в здешнем одиночестве. Дни как-то быстро пролетают, у меня масса дела, вижу много всякого народа, и все-таки не чувствую себя утомленным. К сожалению, даже нет времени читать книгу!
Твои прелестные ландыши чудесно пахнут — спасибо большое! Очень был рад увидать Н.П. Кирилл и он обедали вчера и завтракали сегодня, — они уже уехали. Вчера вечером долго с ними обоими разговаривал и согласился с тем, чтобы батальон оставался в своем теперешнем составе — 4 сильных роты, ни один человек не должен быть взят до конца войны. Сегодня Кирилл говорил со мной о “П. Звезде[778]. Я ему сказал, что между мама и мной было условлено назначить Лялина, но чтоб он, если желает, еще раз спросил ее, хотя я сильно сомневаюсь, чтоб она переменила свое решение. Шир.-Ших. — прекрасный человек, но он много лет не был ни на одном судне.
Наконец-то я нашел заместителя для Поливанова — это Шуваев[779], которому я могу вполне доверять. Я с ним еще не говорил. Кроме того, я намерен прикомандировать старика Иванова к своей особе, а на его место назначить Брусилова или Щербачева; вероятно, первого. После смещения П. я буду спать спокойно, и все министры также почувствуют облегчение.
Марта 11. Работа по утрам с Алексеевым занимает у меня все время до завтрака, но теперь она стала захватывающе интересной. Здесь наступили холода тоже — в Риге мороз доходит до 10 градусов по ночам — ужасно для бедных раненых и для войск, расположенных на многих участках фронта на снегу, против проволочных заграждений противника.
Да благословит Бог тебя и детей, моя дорогая! Нежно вас всех целую. Благодарю А. за ее милое письмо.
Навеки твой старый муженек
Ники.
Царское Село. 11 марта 1916 г.
Мой любимый!
Наконец, чудная, яркая солнечная погода — как это меняет настроение! Я заказала службу на дому, так как сегодня пятница и мне очень хочется помолиться в церкви. Все мои мысли и молитвы с нашими войсками, я жадно накидываюсь каждое утро на известия в газетах. Если случится что-нибудь исключительно хорошее, может быть, ты послал бы мне краткую телеграмму? Я очень волнуюсь, но Бог благословит наши войска и пошлет им успех, если мы только будем все достаточно молиться! Все наши санитарные поезда были вызваны, множество отрядов и 15 госпиталей выехало в Двинск. Получила твою телеграмму о том, что ты окончательно и раз навсегда решил этот вопрос с Кириллом и Н.П., горю нетерпением узнать, к какому решению ты пришел.
Сегодня опять принимаю дам. Извини, что телеграфировала о муже m-me Никитиной, но она упросила меня, — ты, конечно, поступишь так, как найдешь правильным. Она думала, что он старший из генералов, имеющих георгиевский крест и право на эту вакансию.
Дети говорят, что башня в саду стала великолепна — мне очень хотелось бы пойти посмотреть на нее, — надеюсь, что скоро буду в состоянии выходить, если только можно будет рискнуть с лицом.
Любимый, бесценный душка, чувствуешь ли ты, как я обнимаю тебя и ласкаю нежно? О, как тяжело не быть вместе в такое время!
Ходят слухи, что некоторые гвардейские полки уже понесли большие потери, но разве они уже были в деле?
О, какое чудное солнце! — Дорогой мой, должна кончать. Сердцем и душой я с тобою. Да подаст тебе Господь силу, энергию и успех! Молюсь за тебя больше, чем когда-либо. Хочется видеть тебя счастливым, успевшим, — хочется увидать награду за все бесконечные тревоги, горести, волнения, работу, и чтоб молитвы тех, кто пал за Царя и отечество, были услышаны!
Мой родной, без конца целует тебя твоя старая
Солнышко.
Царское Село. 12 марта 1916 г.
Мой любимый!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.