Глава I. Древнейшия предания о Ростовских святых в позднейшей литературной обработке

Глава I.

Древнейшия предания о Ростовских святых в позднейшей литературной обработке

Обращаясь к древнейшим житиям северо-восточной Руси с мыслью о литературном характере и историческом содержании древнейших житий южнорусских, изследователь наперед задает себе тот же вопрос, котораго не избежит он и в изучении других сторон начальной истории северо-востока: этот вопрос состоит в сравнении однородных явлений там и здесь, в том, делал ли северо-восток в известном отношении шаг вперед пред югом или нисходил с южнорусскаго уровня. В ответ на такой вопрос о житиях не раньше как с XIII в. начинаем встречать в некоторых местностях северо-восточной Руси немногие одиночные памятники, слабые отголоски письменности смоленской — в житии Авраамия, новгородской — в житии Варлаама, владимирской — в житии Александра Невскаго и т.д. Но памятники позднейшей письменности дают заметить, что более ранние вожди русско-христианской жизни на северо-востоке сошли со сцены не безследно: местная память сохранила о них устное предание, которое вместе с этой жизнью растет и осложняется, облекаясь наконец в литературную форму жития. Это предание — почти все, что осталось для историка о деятельности этих вождей, и в сбережении его главное значение житий, на нем основанных. Раньше других центров северо-восточной Руси и с более обильным запасом преданий выступает старый Ростов, дед Залесской земли, с пестрой группой житий, в которых он записал старинныя устныя сказания о своих древнейших просветителях и подвижниках. Эта группа совмещает в себе несколько житий в одной или нескольких редакциях, разнообразных по времени происхождения и по литературной форме: ряд их начинается в конце XII в. и позднейшими частями своими теряется в конце XV, представляя вместе с кратким, безыскусственным сказанием и пространное житие, облеченное во всеоружие позднейшей реторики. Однако ж некоторыя особенности этой группы житий с их редакциями заставляют разсмотреть ее отдельно от других одновременных с нею явлений литературы и разбор ея поставить во главе историко-критическаго очерка северо-восточных житий, забывая хронологическое и литературное разнообразие ея частей. Все эти жития — отдельныя звенья цельнаго местнаго круга сказаний, одного из древнейших по своим источникам легендарных циклов северо-восточной Руси; редакция этих житий — отражение последовательнаго развития этого цикла, и потому позднейшия из них имеют слишком тесную историко-литературную связь с первоначальными, чтобы историческая критика могла без затруднения отделять первыя от последних, их первообразов и источников. С другой стороны, эти редакции дошли до нас в таком виде, что если по ясным литературным признакам можно различить в них древнейшия от позднейших, то оне, кроме одной из 14, не дают ясных указаний, по которым можно было бы с некоторой точностью найти для каждой из них хронологическое место в ряду других явлений изследуемаго отдела древнерусской литературы. Таким образом, при научной невозможности в разборе этих житий с их редакциями строго выдержать хронологический порядок, в каком являлись самые памятники, остается расположить их по времени жизни лиц, в них описываемых.

Позволительно наперед сказать, что ростовския жития не представляют особенно ценных памятников по качеству историческаго материала, в них заключающагося; но и этот материал остался бы без них почти незаменимым пробелом в древнейших источниках нашей истории. В этом важность и вместе опасность этих житий. Первые успехи русско-христианской жизни на северо-востоке так любопытны и так неясны, что легко поддаться искушению доверчивости, желанию не проронить в прагматическом изложении ни одной черты, встречаемой в ростовских сказаниях. Но невозможность поверки другими источниками и хронологическое отношение памятников к описываемым в них событиям внушают осторожность.

В 1164 г. обретены мощи епископов Леонтия и Исаии, первых победоносных апостолов христианства в Ростове. Несколько десятилетий спустя произошло церковное прославление третьяго просветителя Ростова, родоначальника ростовских монастырей Авраамия. Эти события пробудили древнейшия местныя предания о названных святых, записанныя вскоре или позднее.

Историко-критическую оценку жития Леонтия необходимо основать на предварительном разборе двух вопросов: о происхождении и составе начальнаго сказания и об отношении к нему позднейших редакций.

Житие это — одно из наиболее распространенных в нашей древней письменности. Частая переписка внесла в списки его множество вариантов, затрудняющих точное определение его редакций. Все нам известные списки можно распределить на 6 редакций и последния разставить в порядке, соответствующем их литературной форме и предполагаемому происхождению. Первое место принадлежит древнейшему по спискам и простейшему по составу сказанию об обретении мощей святаго, начинающемуся краткими известиями о его жизни. Оно встречается в рукописях довольно рано: древнейший список его, нам известный, восходит к началу XIV или концу XIII в.; по крайней мере, нам не удалось встретить ни одной из них в более раннем списке. Главное отличие второй редакции, столь же краткой, как и первая, и одинаковой с ней по составу, состоит в том только, что она сообщает вначале несколько черт из жизни Леонтия до епископства в Ростове, о чем совершенно умалчивает древнейшее сказание; в остальном она большею частью дословно повторяет это последнее и составляет скорее легко подновленный список его, чем особую редакцию. Третья редакция — пространное жизнеописание, более первых развитое и в литературном и в фактическом отношении. Самыя заметныя фактическия дополнения, кроме вставок из летописи, состоят в том, что к кратким известиям второй редакции о жизни Леонтия до прибытия в Ростов прибавлено здесь целое обстоятельное сказание о просветительной миссии в Ростове, возложенной на Леонтия патриархом Фотием, а краткое известие обеих первых редакций о крещении ростовцев осложнено новыми подробностями об изгнании Леонтия и о его действии на детей. Благодаря тому третья редакция иногда помещалась в сборниках и минеях вслед за первой, как ея дополнения, несмотря на то что и она целиком повторяет ту же первую редакцию в тех частях сказания, к которым не прибавляет ничего новаго. Четвертая редакция выделяется из всех своим составом: она повторяет почти целиком жизнеописание по третьей редакции; последующую за жизнеописанием статью о церковном прославлении Леонтия в конце XII в. дополняет значительными по объему вставками из современной этим событиям ростовской летописи, сопровождая все известия точными и подробными хронологическими пометками. Остальное и в этой второй половине жития, что служило канвой для летописных вставок, совершенно сходно с третьей редакцией. Пятая редакция по литературной обработке своей представляет другой образчик того способа, как составлялись редакции сказаний в древнерусской письменности. В фактическом отношении она не дает почти ничего новаго, повторяя содержание двух предшествующих редакций, к которому прибавляет немногия мелкия черты. На свою зависимость от других редакций жития указывает сам составитель пятой, озаглавив ее «житием, избранным вкратце от преждепишущих». Существенная особенность ея — в литературной обработке стараго содержания; в этом отношении составитель ея совершенно самостоятелен и выделяется из ряда большей части древнерусских редакторов, любивших с дословной точностью переносить материал в свои произведения. Он начинает свой труд кратким, но витиеватым предисловием, котораго нет ни в одной из остальных редакций жития. В изложении самого жития, не отступая от порядка разсказа прежних редакций, он развивает одне его части и сокращает другия, сглаживает несообразности других редакций и этим сообщает своему разсказу более связную и стройную форму, налагая его ясной и складной речью. Как предисловие, так и разсказ украшены общими местами в духе искусственных житий XV—XVI в. Наконец, шестая редакция, которую можно назвать проложной, есть позднейшее сокращенное изложение содержания жития в том виде, как оно развито в третьей и пятой редакции.

Таким образом, во всех редакциях жития лежит одна общая основа, которую в наибольшей простоте находим в первой редакции. Разсматривая состав этой последней, нельзя не заметить, что она — собственно сказание об обретении мощей святаго, на что указывает и заглавие, и самый состав его. Чрезвычайно краткия известия о жизни Леонтия имеют вид вступления к главному предмету сказания — об обретении и прославлении мощей епископа. В этом разсказе можно указать 4 части: открытие мощей при основании новой соборной церкви в Ростове (1164 г.), внесение их в новую церковь, видение пономаря с исцелением клирика при гробе на праздник святаго и, наконец, хвалебо-молитвенное обращение к святителю. Хронологическое отношение всех этих событий не указано в первой редакции. Между тем сказание сохранило несомненные следы своего происхождения, современнаго княжению Андрея Боголюбскаго: последний в некоторых даже позднейших списках называется «христолюбивым князем нашим Андреем», призывается молитва Леонтия «о державе и победе» этого князя. След. сказание составлено до 1174 г., когда убит был кн. Андрей. Легкость такого вывода, при отсутствии ясных хронологических указаний первой редакции жития, вводила в заблуждение и древних и новых наших изследователей: они смотрели на все события в сказании как на близкия друг к другу по времени и современныя Андрею. Так, составитель летописи по никоновскому списку, в пояснение заметки сказания, что праздник во честь Леонтия установлен еп. ростовским Иоанном, добавляет, что это сделано по благословению митр. Феодора, прибывшаго на Русь вскоре после ростовскаго пожара (1160 г.), который послужил поводом к открытию мощей Леонтия; но Иоанн сделался еп. ростовским уже при третьем преемнике этого Феодора, в 1190 г. Встречаем также известие, что видение соборнаго пономаря в день праздника Леонтия произошло вскоре по открытии мощей; но по сказанию это было уже после установления праздника в честь Леонтия и, как сейчас увидим, ровно 30 лет спустя по открытии мощей. Всматриваясь ближе в содержание сказания, находим в нем признаки разновременнаго состава. Незаменимое пособие при разборе его дает четвертая из описанных выше редакций жития, приводя известия последняго в непосредственную связь с известиями современной им летописи и этим возстановляя хронологическое отношение событий жития. Сличая летописныя вставки, внесенныя ею в житие, с ростовскими известиями конца XII в. в напечатанных летописных сборниках, находим, что и те и другия взяты из одного источника, т.е. из исчезнувшей ростовской летописи, которая в известии о ростовском еп. Луке (1185—1189), сохранившемся в лаврентьевском сборнике, обличает в своем составителе современника этого епископа. Притом четвертая редакция выставляет годы и над известиями невставными, составляющими основное содержание сказания. Чтобы с помощию этой редакции ближе определить время происхождения первой, надобно исправить некоторыя другия неточности церковно-исторических изследователей в разсказе о ростовских событиях XII—XIII в. Есть известие, что кн. Константин в 1213 г. заложил в Ростове на месте обрушившагося собора новый, освященный в 1231 г. еп. Кириллом, куда и перенесены были из церкви Иоанна мощи Св. Леонтия. Отсюда заключают, что собор, основанный при кн. Андрее, обрушился, едва оконченный, а мощи Леонтия и Исаии тотчас по обретении в 1164 г. были положены в церкви Св. Иоанна на епископском дворе, где лежали до 1231 г. Но первыя редакции житий Исаии и Леонтия согласно говорят, что мощи этих святых внесены по обретении в новый собор вскоре по его окончании, еще при кн. Андрее; перенесение мощей Леонтия четвертая редакция его жития помечает 1170 г.; в разсказе о чудесах Леонтия 1194 г. по всем редакциям жития находим мощи святаго в соборной церкви Богородицы, и в ней епископ совершает службу. Наконец, в летописях сохранилось известие, что каменная соборная церковь в Ростове упала в 1204 г. Сопоставление этих известий жития с отрывочными летописными дает, кажется, некоторое основание заключать, что тело Св. Леонтия, положенное в соборной церкви еще при Андрее, лежало в ней до ея падения в 1204 г., после чего оно хранилось в надворной епископской церкви до вторичнаго перенесения в новый, третий собор, освященный в 1231 г. Отсюда ближе определяется время происхождения первой редакции жития. Повествуя о судьбе мощей Леонтия с обретения до чудес 1194 г. при еп. Иоанне, оно ничего не говорит ни о падении Андреева собора, где оне лежали, ни о еп. Кирилле, ни о таких важных для нея событиях, как построение третьего собора и торжественное перенесение в него мощей в 1231 г.; согласно с ней и в четвертой редакции ряд летописных известий прерывается на еп. Иоанне, 1194 г. Но в первой редакции жития читаем, что кн. Андрей послал для новообретенных мощей Леонтия каменный гроб, «идеже и ныне лежат в церкви Св. Богородицы, сдевая преславная чюдеса… в државу и победу христолюбивому князю Андрею». Разсказ о внесении тела в соборную церковь при Андрее заключается словами: «Поставиша в раце на стене, идеже и ныне лежит». Все это приводит к выводу, что, относясь первой частью ко времени княжения Андрея, первая редакция получила свой окончательный вид в промежуток 1194—1204 гг.

Откуда взяты и как соединены в первой редакции разновременные элементы ея состава? На это можно дать два ответа, различающиеся некоторыми подробностями. Следы современника Андреева в разсказе могут значить, что первоначально, вскоре по окончании каменнаго собора в Ростове, следовательно, в промежуток 1170—1174 гг., была составлена записка о жизни Леонтия и судьбе его тела, слившаяся потом с позднейшими прибавлениями. Раздельныя черты соединенных частей сглажены в позднейших списках. Позднейшее прибавление явственно обозначается непосредственно за разсказом о внесении моей, с известия об установлении праздника в честь Леонтия еп. Иоанном. Краткая похвала святому, заканчивающая редакцию, приурочена к тому же празднику, следовательно, также позднейшаго происхождения. Редакция могла составиться и другим, еще более простым путем. Главное содержание ея, судьба тела Леонтия, описано рядом кратких, отрывочных разсказов. Они могли быть первоначально записаны современным ростовским летописцем, существование котораго около того времени нам известно. Установление праздника в память Леонтия в 1190 г. еп. Иоанном создавало потребность прославления святаго в литературном произведении. Это подтверждается известием, сохранившимся в некоторых списках старинной службы Леонтию, которое называет автором канона в ней еп. Иоанна. Таже потребность вызывала составление литературной памяти, которую можно было бы прочитать в церкви на праздник святаго. Все это делает вероятным, что тем же Иоанном или по его внушению в 1194—1204 гг. записаны были предания о жизни Леонтия, к ним присоединены выбранныя из летописи известия о мощах его, дополнены дальнейшими известиями о празднике и чудесах 1194 г. и весь разсказ закончен приуроченным к празднику кратким поучением с хвалебно-молитвенным обращением к святому. Со внесением чудес и похвальнаго слова сказание получило вид цельнаго, законченнаго жития, удобнаго для чтения в церкви. Четвертая редакция своими обильными летописными вставками представляет наглядный пример подобного образования жития с помощью летописи. В таком случае выражения жития, обличающия Андреева современника в авторе, принадлежат летописцу и по обычаю древнерусских редакторов переписаны целиком в немного позднейшем сказании. Оба случая допускают вывод, что первая редакция составилась из частей, относящихся к двум указанным промежуткам времени.

Нет достаточных опор, к которым можно было бы прикрепить приблизительное определение времени, когда составились прочия редакции жития. Только третью можно сблизить с одним фактом в литературной истории жития. Появление жития или новой редакции его часто условливалось событиями, с особенной силой оживлявшими в обществе память о святом. Так было с памятью о Леонтие в XV в. В это время она ознаменовалась рядом чудес, по-видимому привлекших к себе внимание местнаго общества. Они описаны в особой статье, которая обыкновенно присоединяется в списках к третьей редакции и никогда к первой и второй. Судя по хронологическим указаниям, которыми отмечены некоторыя из чудес, ряд их начинается в конце XIV в. и прерывается во второй половине XV, во время архиеп. Ростовскаго Трифона или вскоре после; между тем два столетия, протекшия с описанных в первой редакции чудес 1194 г. до перваго в разсматриваемой статье, не оставили в житии никакого следа. Последния чудеса в этой статье составитель описывает как очевидец, и очень вероятно, что статья составлена немного спустя по удалении архиеп. Трифона с кафедры в 1467 г. Возможно предположение, что описание этих позднейших чудес дало повод к пересмотру и распространению древняго краткаго сказания о Леонтие, следствием чего была его третья редакция. По крайней мере имеем прямое доказательство, что и эта редакция жития и прибавленная к ней статья о чудесах XIV—XV вв. обращались в рукописях до 1514 г.

Обращаясь к фактическому содержанию собственно жизнеописания, нельзя не заметить в нем прежде всего неопределенности, показывающей, что оно черпало единственно из смутнаго предания, не основываясь на письменном источнике, на летописи или на чем-нибудь подобном. Первая редакция почти ничего не знает ни о прежней жизни ростовскаго просветителя, ни о времени его деятельности в Ростове, которую только по догадке, на основании других источников, относят к третьей четверти XI в. Даже о важнейшем факте жития, о действии христианской проповеди Леонтия в Ростове, редакция не дает яснаго представления: она говорит об этом как об одном из преславных чудес Леонтия в Ростове и весь результат проповеди объясняет одним чудесным событием, как ростовцы, поднявшись с оружием на Леонтия, одни пали мертвыми, другие ослепли при виде епископа с клиром в полном облачении, как Леонтий поднял их, научил веровать в Христа и крестил. Эта неопределенность основнаго содержания перешла и в другия редакции жития. Заимствуя из летописи известия, не имеющия прямой связи с этим содержанием, они не могут связать последнее ни с одним достоверным событием, известным из других источников. С другой стороны, это основное содержание биографии, не получая большей фактической определенности, постепенно осложняется в последовательном ряде редакций жития. Особенно сильно осложняются в них два эпизода — о жизни Леонтия в Константинополе и о способе обращения Ростовцев к христианству. Пробел, оставленный в первых строках первой редакции, постепенно наполняется новыми чертами в каждой из последующих. Неизвестный Грек, о котором первая редакция знает только, что он родился и воспитывался в Царьграде, во второй является сыном благоверных родителей и потом монахом, а в третьей и пятой рано изучает Писание, рано покидает суету мирскую и строго подвизается в одном из цареградских монастырей, от чудеснаго голоса получает призвание просветить христианством далекий и упорный Ростов и по благословению самого патр. Фотия отправляется туда во главе целой миссии; четвертая и некоторые списки третьей редакции умеют даже прибавить ко всему этому, что Леонтия начали учить грамоте на седьмом году, а шестая — что он «книгам российским и греческим вельми хитрословесен и сказатель от юности бысть». Нетрудно понять, что все это — наполовину общия места житий и наполовину черты легендарнаго характера. Еще легче выделяется в тексте жития вносимый в него третьей редакцией и повторяемый дальнейшими эпизод о том, как Леонтий, изгнанный из Ростова язычниками, поселяется невдалеке у потока Брутовщицы, ставит здесь маленькую церковь и кутьей заманивает детей к слушанию своих христианских поучений. Эпизод входит в первую редакцию механически, оставляя нетронутым ея текст, не сглаживая даже несообразностей, какия вносит он в разсказ.

Эти особенности жития бросают некоторый свет на его источники и дают возможность разъяснить сомнительныя черты его фактическаго содержания. Сохранилось известие о Леонтие, почти современное первой редакции его жития и несогласное с последним: еп. владимирский Симон в послании к Поликарпу (1225—1226 гг.) ставит Леонтия первым по времени в ряду русских иерархов, вышедших из Киевскаго Печерскаго монастыря. По прямому смыслу слов Симона и по перечню епископов, им приводимому, видно, что речь идет о постриженниках Печерскаго монастыря, а не монахах, случайно находившихся в нем в минуту поставления на кафедру. Свидетельство Симона, авторитетное уже по личности автора, киево-печерскаго монаха в начале XII в., находит новую опору в старом ростовском летописце, котораго он читал и в котором можно было узнать больше чем о 30 печерских постриженниках, вышедших на разныя епископския кафедры в России до XIII в. При разногласии такого источника с житием Леонтия, в сохранившемся его виде, естественно решить вопрос в пользу перваго. Однако ж делались попытки примирить эти противоречащие источники: жертвуя некоторыми подробностями позднейших редакций жития, чтобы спасти известие первой о цареградском происхождении Леонтия, предполагали, что он родом Грек, но переселился в Киев, постригся в пещере Антония и отсюда взят на ростовскую кафедру. Так известие ненадежнаго источника, которое трудно принять, вытесняли своим собственным, не находимым ни в каком источнике, не находящим опоры даже в аналогическом явлении. Едва ли нужно в этом известии отделять первую редакцию от прочих и для нея жертвовать последними, ибо все оне, кажется, черпают здесь из одинаковаго источника. Если известие и о Леонтие почерпнуто Симоном из цитуемой им старой ростовской летописи, то первая редакция жития не пользовалась этим, судя по названию, столь близким к ней источником, по крайней мере, его влияние не отразилось на ней ни одной чертой, а другия редакции решительно противоречат ему. Разобрав элементы сказания о происхождении и прибытии на Русь Леонтия, можно, кажется, обойтись и без примирения противоречивых известий, взятых из совершенно различных источников. Та подробность сказания, что патр. Фотий является современником Св. Владимира, падает сама собою, обличая свою связь с позднейшими историческими источниками, впадающими в ту же ошибку. Далее, в некоторых позднейших списках жития встречаем черты, обязанныя своим происхождением местности, из которой вышла редакция или ея список. Некоторые списки 3-й ред. в известии о первых епископах, пришедших в Киев с Леонтием митр. и разосланных им по городам, прибавляют: «И нарече архиепископью Ростов»; напротив сп. новогор. соф. библиотеки усвояет название архиепископии своему Новгороду. Присутствие этого местнаго взгляда еще сильнее чувствуется в сказании жития о прибытии на Русь Леонтия. Ростов просвещается христианством непосредственно из Царьграда; оттуда приходят и туда возвращаются первые просветители его; сам патриарх «многу печаль имеет» об упрямом далеком Ростове и долго ищет для него «твердаго пастуха»; отыскавшийся пастух Леонтий с целой миссией едет из Царьграда прямо в Ростов, не имея никаких сношений с Киевом и русским митрополитом, о которых в разсказе о Леонтие по всем редакциям жития нет и помину. Это еще понятно относительно первых двух епископов, прибывших в Ростов в первые годы после крещения Владимира, но подозрительно в третьем, действовавшем во второй половине XI в., особенно если раньше этого встречаются известия о поставлении епископов киевским митрополитом и о распространении христианства под его руководством. Непосредственныя сношения Ростова с Константинополем — черта, заметная и в другом ростовском сказании, отличающемся столь же сильной легендарностью, в житии преп. Авраамия. При мутности источников, из которых черпали оба жития, здесь, без сомнения, имела свою долю влияния память о первых двух епископах Ростова, прибывших из Царьграда и посвященных патриархом. Но объяснению этой черты в житии Леонтия, кажется, может помочь еще одно обстоятельство, обыкновенно забываемое при этом. Возобновление памяти о Леонтие в Ростове, вызванное обретением его мощей, совпало по времени с одним движением в ростовской епархии, начатым Андреем Боголюбским с помощью Феодора, впоследствии ростовскаго епископа: оба они хлопотали отделить ростовскую кафедру от киевской митрополии и переместить ее во Владимир, сделать из нея вторую митрополию в России. Сам Феодор принял епископский сан прямо от патриарха в Константинополе, на пути в Ростов не заехал в Киев к митрополиту за благословением и, заняв кафедру, придавал особенное значение своей непосредственной зависимости от патриарха. «Не митрополит мя поставил, — говорил он, — но патриарх во Цареграде; да убо от кого ми другаго поставлениа и благословениа искати?» Он пользовался большим влиянием в своей епархии, имел «мудрование кознено, и вси его бояхуся и трепетаху», замечает летопись. В его именно епископство отстроен был каменный ростовский собор и совершено первое перенесение мощей Св. Леонтия (1170), после чего вскоре составлено было и первое сказание о нем; под влиянием феодоровских взглядов могла составиться или развиться основа предания о ростовском просветителе, с большей или меньшей полнотой входившаго во все редакции жития. Невозможно решить, в каком виде занесено было это предание, столь согласное со стремлениями Феодора, в начальное сказание, составленное при кн. Андрее, но мы знаем, что это последнее подверглось новой обработке несколько десятилетий спустя, при еп. Иоанне, когда были причины уничтожить следы стремлений Феодора, возбудившаго ими сильное негодование в высшем духовенстве и оставившаго по себе черную память. Если можно допустить действие таких побуждений на развитие подробностей предания о прибытии Леонтия в Ростов, то исходная точка этого предания, уцелевшая и в первой редакции жития, известие о константинопольском происхождении Леонтия могло сложиться и без всякой посторонней цели. С Леонтием могло повториться то же самое, что было с его современником митр. Ефремом, также упомянутым во числе постриженников киево-печерскаго монастыря у еп. Симона. Русский по происхождению, служивший при дворе в. кн. Изяслава и потом постригшийся в пещере преп. Антония, Ефрем жил несколько времени в константинопольском монастыре пред поставлением своим на переяславскую кафедру. Привычки видеть на высших иерархических местах в России Греков сделала из этого обстоятельства основание усвоить Ефрему греческое происхождение. Нельзя, разумеется, проследить источники и развитие всех черт местнаго предания о Леонтие; можно только заметить, что оне не все вошли в житие и некоторыя развивались, цепляясь за урочища или местные остатки старины. Жизнеописание и оканчивается таким же сомнительным, спорным известием, каким начинается. По этому известию, проповедь Леонтия, увенчавшаяся крещением Ростова, завершается мирной кончиной просветителя, тогда как еп. Симон в упомянутом послании называет Леонтия третьим русским мучеником за веру, после двоих Варягов, и говорит, что ростовские язычники, много мучив, его убили. Эти противоречивыя известия разделили критиков на две стороны; взвешивая основания обеих, надобно, кажется, придать более вероятия мнению той, которая, основываясь на прямом смысле всего известия Симона о Леонтие, понимает буквально его выражение о мученичестве ростовскаго епископа. К ея доводам можно прибавить, что Симон не имел побуждения, понятнаго в ростовском источнике, смягчать разсказ о судьбе Леонтия, и что даже по ростовским источникам можно заметить, что местная память в XIII в. и после вообще преувеличивала просветительные успехи Леонтия.

Из сделаннаго разбора можно извлечь некоторые выводы для оценки жития, как историческаго источника. В древнейших уцелевших источниках нашей истории до Андрея Боголюбскаго не сохранилось письменных следов памяти о Св. Леонтие. Она, по-видимому, впервые стала возобновляться и слагаться в сказание со времени обретения мощей, т.е. почти сто лет спустя по смерти святаго. Можно заметить некоторыя основы, на которых развивается сказание: это местные памятники старины (наприм. загородный храм Архангела Михаила), существовавшие в XII—XIII в., и местное смутное воспоминание о Константинополе, как первоначальном источнике христианской проповеди в Ростове, поддержанное отдаленностью последняго от Киевской Руси и местными стремлениями времен Андрея к церковной самостоятельности. Это — главные, в первой редакции даже единственные источники жизнеописания; согласно с своим характером они сообщают его разсказу о жизни Леонтия неопределенность, при которой в нем трудно уловить ясный, положительный факт. К этим местным источникам присоединяется в позднейших редакциях жития летопись. Но достоверное содержание входит отсюда только во вторую половину жития, в разсказ о церковном прославлении Леонтия: летописныя известия, занесенныя в описание жизни святаго (о крещении кн. Владимира, о первом митр. Леонтие, о первых епископах, с ним пришедших на Русь, и проч.), 1) не касаются прямо Леонтия, 2) повторяют ошибки позднейших летописей. Вообще из разсмотреннаго жития можно, кажется, извлечь тот факт, что достоверныя известия о Леонтие были утрачены в ростовской письменности уже к концу XII в., растворившись в смутном предании и оставив слабые следы на юге, в Киево-Печерском монастыре, откуда и вынес их еп. Симон.

Из свидетельства жития преп. Феодосия Печерскаго видно, что Ростов чтил своего еп. Исаию наряду со святыми уже в начале XII в., вскоре после его смерти (1090). Мощи его были открыты в один год с мощами его предшественника Леонтия. Но в источниках не сохранилось намека, по которому можно было бы заключить, чтобы тогда же, в начале XII в. или в конце его, одновременно с сказанием о Леонтие, описана была и жизнь Исаии.

Имеем две редакции жития Исаии. Первая в сжатом разсказе передает происхождение святаго, его жизнь в возникавшем тогда Печерском монастыре, игуменство в Димитриевском и посвящение на ростовскую кафедру, в общих чертах изображает окончательное утверждение им христианства в Ростове и его области и обстоятельно повествует о его чудесном путешествии в Киев на освящение Печерской церкви; разсказ оканчивается краткими известиями о кончине, открытии мощей в 1164 г. и о перенесении их в XV в. Состав жития безыскусственный: начав биографию без предисловия, оно заключается кратким молитвенным обращением к святому. Определение времени, когда составилась эта редакция, зависит от времени последняго события в ея разсказе, перенесения мощей. Писатели, касавшиеся этого жития мимоходом, повторяли странную ошибку издателя его в «Прав. собеседнике». Отнесши, по каким-то внутренним признакам, ко второй половине XIII в. список первой редакции, послуживший подлинником для издания и взятый из соловецкаго сборника XVI в., издатель заключил, что житие написано вскоре после перенесения мощей, «что было, как значится во всех соловецких списках жития, в 1274 г.». Между тем в том же соловецком списке, по которому издано житие, перенесение помечено 6982 (1474) г. С этим показанием согласны и все известные нам списки жития в других библиотеках. Таким образом, первая редакция могла составиться в конце XV в. не раньше 1474 г. Можно указать и некоторое подтверждение этому показанию списков, если оно в этом нуждается: жития Исаии еще не встречаем в сборниках XV в. между житиями ростовских епископов, Леонтия и Игнатия, где его обыкновенное место в позднейших сборниках; перенесения мощей Исаии, совершеннаго торжественно и с того времени, по-видимому, праздновавшагося в Ростове ежегодно, нет в месяцесловах XV в. в числе церковных празднеств монгольскаго периода, хотя есть преставление Игнатия, ко времени котораго ошибка относит перенесение мощей Исаии; наконец это перенесение совершено, по первой редакции, Ростовским архиеп., а такой сан ростовские иерархи носили с 1390 г. Обращаясь к источникам редакции, легко заметить, что она построена на более надежном основании, чем все редакции жития Леонтия. У составителя ея были под руками письменные источники: в описании жизни Исаии на юге он, очевидно, пользовался житием преп. Феодосия; он умеет даже обозначить, хотя не всегда верно, время главнейших событий в своем разсказе; разсказ о путешествии Исаии в Киев на освящение Печерской церкви есть довольно близкая переделка разсказа Печерскаго патерика, только приспособленная к лицу одного Исаии, наконец, разсказав об этом освящении по патерику, житие повторяет тоже кратко по Несторовой летописи, выписывая почти дословно ея известие под 6597 г. Но, очевидно, достоверныя сведения составителя редакции о жизни Исаии ограничиваются известиями киевских источников; деятельность святаго на Севере описывается уже на основании источника другаго рода местнаго предания. Вот почему распространение Исаией христианства в ростовском крае он мог изобразить лишь кратко, в неопределенных чертах. Примесь местнаго предания заметна и в разсказе о чудесном путешествии в Киев, основанном на патерике. Вторая редакция совмещает в себе много особенностей искусственнаго состава: она предпосылает разсказу витиеватое и темное по изложению предисловие, в самый разсказ вносит реторическия распространения, а краткую молитву в конце первой редакции развивает в похвальное слово, которое заставляет произносить пред мощами Исаии архиеп., перенесшаго их на новое место в 1474 г. Но фактическое содержание этой пространной редакции целиком и почти дословно перенесено из краткой; все ея отличие от последней в этом отношении ограничивается тем, что она в двух местах расширяет ея заимствования из киевских источников: к известию об игуменстве Исаии в киевском монастыре Св. Димитрия прибавляет из жития преп. Феодосия известие о предшественнике Исаии Варлааме, а из летописи известие о рождении кн. Изяслава, которое понадобилось только для того, чтобы сказать, что отец Варлаама был боярином у этого князя; выписку из летописи об освящении Печерской церкви вторая редакция продолжает дальше первой, захватывая с дословной точностью помещенное под тем же 6597 г. известие о смерти митр. Иоанна, освящавшаго церковь, и его характеристику, хотя все это имеет очень мало связи с разсказом жития. Поэтому совершенно неоснователен строгий приговор, какой произносит над этой редакцией издатель краткой, видя ея «особенность» от последней в том, что «нет достоверности в ея дополнительных исторических известиях». Если первую редакцию можно приурочить ко времени перенесения мощей, то в определении происхождения второй у критики не остается и такой опоры. В житии преп. Авраамия Ростовскаго критик опять, как в житии Леонтия, встречает едва одолимыя затруднения. Известныя редакция этого жития описаны преосв. Макарием. Первая, изобразив в кратком очерке, самыми неопределенными чертами всю жизнь святаго, подробно останавливается на двух эпизодах: на борьбе Авраамия с чудским идолом Велеса и на борьбе святаго с диаволом, мстившим ему за мучение, испытанное под крестом в умывальнице Авраамия. Вторая редакция обширнее: указанным двум эпизодам она предпосылает обстоятельный разсказ о жизни святаго до борьбы с ростовским язычеством, говорит о происхождении Авраамия (из г. Чухломы), о путешествии в Новгород, о пострижении и жизни в Валаамском монастыре и, наконец, о поселении около Ростова. О третьей редакции мы можем судить только по краткому отрывку в валаамской рукописи.

Наши церковные историки доверчиво пользуются содержанием этих редакций в изложении истории распространения христианства в Ростовском крае, не останавливаясь на их сравнительной надежности. Между тем и в общей фактической их основе и в дополнительных подробностях каждой много внутренних несообразностей. Этого мало: оне вступают в противоречие и с другими историческими памятниками, описывающими события того же времени и края. Много потрачено остроумия, чтобы объяснить эти несообразности и примирить противоречия: догадки породили только разнообразие мнений, не решив главной задачи критики — оценки годности заключающагося в житии историческаго материала. Это объясняется недостатком в житии ясных данных, которыя позволяли бы с некоторою точностью определить источники жития и время происхождения его первой редакции. Но критика, указав известныя редакции его, почти не коснулась единственнаго основания, могущаго дать некоторые выводы для объяснения темных пунктов жития, именно состава основного сказания и взаимнаго отношения редакций по содержанию.

Сличая указанныя редакция между собою, легко заметить, что оне существенно разнятся только в описании жизни Авраамия до прихода к Ростову и сходны в дальнейшем содержании. Это последнее составляет первую из описанных редакций, которая не может ничего сказать о доростовской поре жизни Авраамия, кроме общих мест. Притом эту редакцию встречаем в наиболее древних списках. Имеем право в ней искать основнаго сказания в возможно чистом виде, что обещает она и своей простой литературной формой, одинаковой с первыми редакциями житий Леонтия и Исаии. Разбирая состав этой редакции, замечаем, что она — не житие сколько-нибудь связное, а довольно неискусная сшивка общаго очерка с двумя сказаниями. Она открывается рядом тех общих житейных черт, по которым безошибочно можно заключить, что жизнеописатель очень мало знает о жизни святаго. Отбирая в этом очерке черты, в которых можно подозревать фактическое содержание, получим такия сведения о святом: не определяя ни места, ни времени происхождения Авраамия, житие говорит, что он, оставив мирской мятеж, стал монахом, а потом начальником монахов и, пожив ангельским житием, обогатившись даром чудес, слезами омыв свою душу… Можно было бы ожидать, что речь закончится известием о смерти святаго; вместо этого житие вслед затем продолжает: «Видев же преподобный прелесть идольскую сущу, не убо бе еще все св. крещение прияша… преп. же Авраамий помолися Богу». Не пояснив, что действие происходит в Ростове, житие подробно описывает далее борьбу Авраамия с идолом Велеса. В этом эпизоде опять разсказывается об основании монастыря, о чем намеком было уже сказано в начале. От разсказа о борьбе с идолом житие переходит к другому — о борьбе с диаволом и о его поражении. Таков состав первой редакции. Между обоими эпизодами нет внутренней связи и последовательности точно так же, как между общим очерком и первым эпизодом. В очерке описывается вся жизнь святаго и такими же чертами, какими описывается жизнь святых в икосах на 6-й песни канона; можно подумать, что он и составлял первоначальное житие, которое потом неловко стало во главе двух отдельных сказаний, лишившись при этом своих заключительных известий, перенесенных к концу втораго эпизода: «И поживе… в велице смирении, труды к трудом прилагая, и в велице смирении к Господу отыде, егоже измлада взлюби». Таким же внешним образом связаны между собою и оба эпизода: заключительныя известия их показывают, что второй описывает не дальнейшую судьбу святаго, а событие, случившееся между теми, которыя разсказаны в первом. Как первый разсказ оканчивается тем, что князья ростовские дали монастырю Авраамия села и по соглашению с епископом возвели его на степень архимандритии, после чего Авраамий начал еще больше подвизаться, труды к трудам прилагая, стяжав великое смирение и проч.; так и в конце втораго разсказа читаем, что князь дал монастырю много домов и сел и поставил его выше всех ростовских монастырей, после чего преподобный пожил в великом смирении, труды к трудам прилагая и т.д. Ясно, что оба заключения — варианты на одну и ту же тему, что оба разсказа — особыя сказания, первоначально составившияся независимо друг от друга и потом поставленныя рядом позднейшим редактором жития. Далее нетрудно заметить, что оба разсказа по своему происхождению относятся к разным эпохам, довольно далеким друг от друга. Первый умеет обозначить время деятельности Авраамия, называя современных ему ростовских епископов Феодора и Илариона, также князей Владимира и Бориса и не упоминая ни о каком другом монастыре в Ростове. Второй переносит нас совсем в другую эпоху: он не помнит ни Феодора с Иларионом, ни Бориса, а ведет Авраамия «к великому князю Володимеру во град Володимер», к державе этого владимирскаго князя приписывает Ростов и знает уже много монастырей в этом городе. Наконец, в основе обоих разсказов очевидна местная народная легенда с ея наивными приемами; легендарный мотив сказывается в борьбе Авраамия не с самими ростовскими язычниками, а с языческим идолом, пред волшебной силой котораго изнемогает сначала сам преподобный, и в построении церкви на месте языческой святыни — разбитаго идола. Разсказ дает заметить и опоры, за которыя держалась легенда в своем развитии: это — чудотворный жезл, которым разбит идол и который хранился при гробе Авраамия до пол. XVI в., церковь Иоанна Богослова, построенная Авраамием на месте, где он встретил этого святаго, «иже (церковь) есть и до сего дне», по замечанию жития, наконец, образ Богослова в этой церкви, по которому описана в житие его наружность. Еще сильнее проникнут легендарным характером второй разсказ; только здесь основные мотивы сказания не исключительно местнаго происхождения, а представляют неясные отголоски легенды о способе мести диавола иноку, которая ходила в Древней Руси и в более чистом виде воспроизведена в житии новгородскаго архиеп. Иоанна и в муромском сказании о еп. Василие. Таким образом, если в первом разсказе сквозь легендарныя черты можно усмотреть некоторое историческое основание, то второй лишен его совершенно. Но историческия несообразности этого разсказа бросают некоторый свет на время, когда он составился: появление в нем великаго князя владимирскаго, к области котораго принадлежал Ростов, и намек на существование многих монастырей в Ростове — одне эти черты показывают, что легенда дошла до перваго редактора жития в том виде, какой она могла принять не раньше XIV в.

Вторая редакция является в списках позднее первой и по составу своему искусственнее, имеет краткое предисловие, а краткое обращение к святому, которым оканчивается первая редакция, развивает в целое похвальное слово, которое отделяет от жития в виде особой статьи; наконец, в ней заметно стремление восполнить пробелы и сгладить несообразности первой редакции, что служит признаком позднейшаго происхождения. К общим местам, которыми первый редактор прикрывает свое незнание начальнаго периода жизни Авраамия, второй прибавляет целый обстоятельный разсказ о происхождении Авраамия и его жизни до прихода к Ростову. Сличая этот разсказ с неопределенным вступлением первой редакции, легко заметить тесную связь между ними: текст последняго служил канвой, по которой второй редактор нанизал новыя биографические черты, но так механически, что их легко отделить, и тогда останется текст первой редакции дословно в прежнем виде. То же стремление дополнять и пояснять текст первой редакции обнаруживается вставками и распространениями, внесенными в ея дальнейший разсказ. Впрочем, она вставляет только одну новую фактическую черту, заимствованную по-видимому, из жития Леонтия прямо или чрез один из позднейших летописных сводов: по первой редакции, Авраамия возводит в сан архимандрита еп. ростовский Иларион; борьба с идолом идет при епископе Феодоре; между этими событиями вторая редакция вставляет известие о бегстве еп. Феодора от упорных ростовских язычников и о присылке на его место еп. Илариона с кн. Борисом. Остальныя добавки реторическаго свойства без фактическаго содержания. Гораздо труднее указать источники новых биографических черт в начале второй редакции. Историческия основания ея внушают к себе очень мало доверия: во-первых, подозрительно существование в конце X или в начале XI в. «града» Чухломы, который встречаем в достоверных исторических памятниках не раньше конца XIV в.; во-вторых, еще более сомнительна в Чухломе того времени возможность благочестивых родителей, которые, по второй редакции, могли «наказать сына книжному учению», когда более надежные памятники говорят, что только с конца XI в. христианство стало распространяться из центральных пунктов северо-востока в его отдаленные пределы, когда из самаго жития Авраамия видно, что в эпоху прибытия святаго к Ростову этот исходный пункт христианскаго просвещения в крае еще не весь принял крещение, когда наконец подвижник XIV в., другой Авраамий, нашел в чухломской стране еще массу язычников. Так, во второй редакции жития можно видеть вариант предания, занесеннаго в первую, вариант более развитой и потому, может быть, более поздний. В новых подробностях ея заметна основа общая с прежними чертами: в предании о путешествии будущаго ростовскаго просветителя в Новгород для удовлетворения жажды к иноческим подвигам сказывается также связь Ростова с Новгородом, какая выразилась в перенесении предания о новгородском архиеп. на основателя перваго ростовскаго монастыря, подобно тому как в совете старца, который явился изнемогавшему в борьбе Авраамию, идти в Царьград и там в доме И. Богослова искать оружия против ростовскаго идола сказалось местное воспоминание о Царьграде как первом источнике христианскаго просвещения в Ростове, получившем оттуда своих первых епископов — Греков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.