Угличский следователь

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Угличский следователь

Борьба за власть столкнула Годуновых как с боярской знатью, так и с их бывшими соратниками по опричной службе. Сразу после смерти Ивана IV царь Федор по совету опекунов отправил на «удел» в Углич своего младшего брата царевича Дмитрия вместе с его матерью Марией Нагой. Ликвидировав опекунский совет, Борис Годунов не только не оказал внимания семье вдовы Грозного, но еще больше стеснил ее. По наущению Бориса царь прислал в Углич дьяка Михаила Битяговского. Отныне все деньги удельная семья стала получать из рук дьяка. Его постоянная опека вызывала возмущение Марии Нагой и ее братьев. На этой почве происходили постоянные ссоры и брань.

В полдень 15 мая 1591 г. царевич Дмитрий погиб в своей резиденции в Угличе. Гибель наследника престола поставила правителя в затруднительное положение. Слухи о покушениях на жизнь Дмитрия давно носились по Москве.

Годунов проявил обычную для него осторожность и предусмотрительность. Для розыска о причинах гибели царевича он согласился составить следственную комиссию, включавшую авторитетных членов Боярской думы. В Углич были посланы лица, придерживавшиеся абсолютно разной политической ориентации.

Руководить расследованием поручили боярину Василию Шуйскому, едва ли не самому умному и изворотливому противнику Годунова, незадолго до этого вернувшемуся из ссылки. В помощники ему был назначен окольничий Андрей Клешнин, известный своей преданностью Борису. Примечательно, что Клешнин доводился зятем Григорию Нагому, жившему при особе царицы Марии в Угличе.

Вся практическая организация следствия лежала на главе Поместного приказа думном дьяке Елизарии Вылузгине и его подьячих.

По прошествии времени следователь Василий Шуйский не раз менял свои показания относительно событий в Угличе, но комиссия в целом своих выводов не пересматривала.

Согласно выводу комиссии, царевич нечаянно нанес себе рану, которая оказалась смертельной. «Обыск» (следственное дело) Шуйского сохранился до наших дней. Но вид неловко разрезанных и склеенных листов невольно вызывал подозрение.

Следует ли рассматривать сохранившиеся угличские материалы как оригинал или это беловая копия? Полагают, что основная часть материалов следственного дела дошла до нас в виде беловой копии. Если это копия, а оригиналы допросов не сохранились, то легко заподозрить, что черновики подверглись при копировании фальсификации.

Палеографическое исследование рукописи выявило примерно шесть или даже восемь основных почерков писцов. Следственная комиссия очень спешила. Главных свидетелей допрашивала боярская комиссия, в распоряжении которой были лучшие писцы. Параллельно другие писцы протоколировали показания полутора сотен второстепенных свидетелей. Отмеченное обстоятельство объясняет наличие многих почерков в документе. При составлении беловика такого множества писцов попросту не потребовалось бы. Достаточно было бы двух-трех человек.

Следователи не только записывали допросные речи, но и заставляли свидетелей ставить свои подписи на обороте листа. В тексте «обыска» имеется по крайней мере 20 подписей угличан. Все подписи строго индивидуализированы и отражают разную степень грамотности писавших. Бисерный почерк Андрея Нагова нисколько не похож на почерк полуграмотных дворцовых служителей или же на изысканный почерк двух угличских игуменов.

Следственные материалы сохранили по крайней мере две версии гибели Дмитрия. Версия насильственной смерти всплыла в первый же день дознания. Ее выдвинул дядя царицы Михаил Нагой. Он категорически настаивал на том, что царевича убили: прибежал он «к царевичю на двор, а царевича зарезали» Волохов, Качалов и Битяговский-сын. Однако Михаил не мог подтвердить свою версию ни одним свидетельским показанием.

Братья Михаила Андрей и Григорий дали уклончивые показания. По словам Андрея, он сбежал во двор и увидел, что «царевич лежит у кормилицы на руках мертв, а сказывают, что его зарезали, а он того не видел, хто его зарезал». Григорий с братом Михаилом обедали на своем подворье и прибежали во дворец с запозданием. По свидетельству Григория Нагова, на двор ко дворцу «прибежали многие люди… и почали говорить, неведомо хто, что будто зарезали царевича».

Смерть члена царского дома была государственным преступлением, и глава комиссии Василий Шуйский должен был предъявить улики и арестовать тех, кто пытался ввести следствие в заблуждение и отстаивал ложную версию гибели царевича и дьяка. В соответствии с тогдашней судебной практикой судья должен был пытать лжесвидетелей, чтобы выяснить имена сообщников. Но дело в том, что сообщницей Михаила Нагова была вдова Грозного.

Местный игумен Савватий, вызванный к царице в разгар мятежа, показал, что царицу Марию он застал в церкви Спаса возле сына: «ажно царевич лежит во Спасе зарезан и царица сказала: зарезали-де царевича Микита Качалов да Михайлов сын Битяговского Данило да Осип Волохов». Михаил Нагой лишь повторил слова царицы. Выдвинув версию убийства, Нагие пытались оправдать беззаконную расправу с государевым дьяком.

К чести главного угличского следователя Василия Шуйского, он провел розыск, не прибегая к пыткам. Дело касалось семьи Грозного, решать такие дела мог только патриарх. Боярин Василий Шуйский проводил следствие на территории удельного княжества и не мог вершить расправу над удельными боярами и слугами.

После убийства дьяка люди Нагих притащили во дворец угличского городового приказчика Русина Ракова, и там Михаил Нагой хвалился тем, что он, Михаил, велел убить Битяговского с сыном. Раков был ближайшим помощником дьяка. В поданной митрополиту Геласию челобитной он объяснял смерть государева дьяка следующим образом: с утра 15 мая Михаил Нагой разбранился с дьяком, потом «напился пьян да велел убить Михаила Битяговского с сыном». Достоверность слов о состоянии Михаила подтвердили семь человек рассыльщиков (курьеров).

Что побудило Нагих затеять рискованное дело и фактически поднять мятеж? Причина не сводилась к тому, что Михаил Нагой был «мертвецки пьян».

Царицу раздражало то, что Битяговский распоряжался денежными доходами удельного княжества. Дьяк также исполнял роль соглядатая при удельном дворе. Нагие надеялись, что царь Федор либо умрет, либо будет свергнут и трон наследует Дмитрий. Они готовы были пустить в ход любые средства, даже прибегнуть к колдовству. Угличские рассыльщики, помощники дьяка, в своей челобитной привели его предсмертные слова: «Михайло Нагой велит убити (его, дьяка. — Р.С.) для того, что… (сам Нагой. — Р.С.) добывает ведунов, и ведуны на государя и на государыню, а хочет портить».

Во время последней перебранки у стен дворца Битяговский некстати упомянул о ведунах, а Михаил Нагой услышал в его словах прямую угрозу. Он понимал, что ему не избежать дыбы и кнута, если дьяк подаст донос о порче царя. Когда дело дошло до суда над Нагими, московские власти первым делом распорядились привезти из Углича ведуна Андрюшку Мочалова, жившего у царицы.

Василий Шуйский допросил вдову дьяка. Она рассказала, что члены ее семьи обедали на своем дворе, когда колокол возвестил о несчастье во дворце. Гостем Битяговских был в тот день священник Богдан. Будучи духовником Григория Нагова, Богдан изо всех сил выгораживал царицу и ее братьев. Но он простодушно подтвердил перед комиссией Шуйского, что услышал набат в то самое время, когда сидел за одним столом с дьяком и его сыном. Таким образом, Шуйский получил бесспорные доказательства того, что Битяговский с сыном имели стопроцентное алиби.

В день кровавого самосуда погибли 15 человек. Их трупы были брошены в ров у крепостной стены. К вечеру третьего дня в Углич прибыл отряд правительственных войск. Похмелье прошло, и Нагие поняли, что им придется держать ответ за убийство главного должностного лица, представлявшего в Угличе особу царя.

Накануне приезда комиссии Шуйского Михаил Нагой глубокой ночью собрал преданных людей и велел им раздобыть ножи. Городовой приказчик Раков пошел в Торговый ряд и взял два ножа у посадских людей. Григорий Нагой принес «ногайский» нож. На подворье Битяговского нашли «железную палицу». Когда оружие было собрано, подручные Нагова зарезали в чулане курицу. Они измазали ножи и палицы кровью, нацеженной в таз, и отнесли оружие в ров к обезображенным трупам. Раков заявил комиссии: «Михаило мне Нагой приказал класти к Михаилу Битяговскому нож, сыну ево нож, Миките Качалову нож, Осипу Волохову палицу». Распределение оружия отразило версию злодейского убийства.

Нагие заготовили фальшивые улики, чтобы сбить с толку следователей. Но обмануть комиссию им не удалось. Раков повинился перед Василием Шуйским и поведал ему о ночной проделке Нагих. Михаил Нагой пытался запираться, но немедленно был изобличен. На очной ставке с Раковым слуга Нагова, резавший курицу в чулане, подтвердил показания приказчика. Брат Михаила Нагова Григорий не стал лгать и признался, что достал «ногайский» нож у себя дома из-под замка и участвовал в изготовлении других «улик».

В отличие от вымышленной версии об убийстве версия нечаянной смерти опиралась на подробные и совпадающие показания очевидцев гибели Дмитрия.

В полдень 15 мая царица Мария отправилась обедать, а сына отпустила погулять и потешиться игрой с четырьмя сверстниками. Во время игры царевич погиб. Четыре дня спустя из Москвы в Углич прибыл Василий Шуйский. В основу своих выводов боярская комиссия положила подробные показания Василисы Волоховой. Фактически она была признана главным свидетелем. Объяснялось это достаточно просто. Василиса была хорошо известна при московском дворе. Она пользовалась полным доверием Ивана Грозного и много лет служила при нем постельницей. После его смерти она последовала за вдовой-царицей в Углич. При царевиче Дмитрии Волохова исполняла должность боярыни-мамки. В иерархии дворцовых чинов она стояла неизмеримо выше всех других лиц, непосредственных очевидцев происшествия.

Следователи выяснили, что подле Дмитрия в момент его смерти находились четверо жильцов. Титул «жилец» носили молодые дворяне, охранявшие покои и фактически исполнявшие службу телохранителей при особе монарха или княжича.

Во дворе кремля при Дмитрии находились: Петрушка Колобов, сын постельницы, Баженко Тучков, сын кормилицы, Ивашка Красенский и Гриша Козловский. Когда они предстали перед следственной комиссией, им задали вопрос: «Хто в те поры за царевичем были?» Они отвечали, что на дворе с царевичем были «только они, четыре человеки жильцов, да кормилица, да постельница».

Вдова оставила сына с боярыней Волоховой, постельницей и кормилицей. Почему же мальчики не упомянули имени боярыни? Этот вопрос позволил исследователям усомниться в «доказательной силе» свидетельства очевидцев: «…если «жильцы» не упомянули о Василисе, то они могли «забыть» и о присутствии других лиц» (А. А. Зимин).

Предположение о том, что мальчики хитрили, не находит подтверждения в источнике. Они изложили то, что видели своими глазами. Если они не назвали боярыню, значит, в момент смерти Дмитрия ее не было во дворе. Она отлучилась либо на обед, либо по делам.

Слова ребяток позволяют объяснить поведение царицы. Она передала сына на руки боярыне, которая несла всю ответственность за его жизнь. Волохова принадлежала к кругу самых близких к царице лиц. Но мамка покинула ребенка. За нерадивую службу, стоившую жизни питомцу, царица набросилась на мамку и, ухватив попавшееся под руку полено, стала бить по голове смертным боем. «Окаянная мамка» должна была испить ту же чашу — лишиться собственного сына. Нагая объявила, что Дмитрия зарезал Осип Волохов, что было равносильно смертному приговору.

Допрос главных свидетелей привел к окончательному крушению версии о преднамеренном убийстве Дмитрия.

Царевич погиб при ярком полуденном солнце, на глазах у многих людей. Комиссия без труда установила имена непосредственных очевидцев происшествия. Перед Шуйским выступили, после боярыни-мамки, кормилица Арина Тучкова, постельница Марья Колобова и четверо «жильцов». По их свидетельству, царевич тешился игрой в тычку. Очевидцы кратко, но точно и живо описали то, что случилось на их глазах: «играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе и пришла на него болезнь — падучей недуг — и набросился на нож». Придавая исключительное значение показаниям ребят, следователи дважды сформулировали один и тот же вопрос. Сначала они спросили: «Хто в те поры за царевичем были?» Мальчики ответили, что «были за царевичем в те поры только они, четыре человеки жильцов, да кормилица, да постельница». Выслушав ответ, комиссия спросила в лоб: Осип Волохов и Данило Битяговский «в те поры за царевичем были ли»? На этот вопрос «робятки» ответили отрицательно.

Может быть, мальчики солгали в глаза царице? Может быть, они сочинили историю о болезни царевича в угоду Шуйскому, не убоявшись гнева своей государыни? Такое предположение начисто опровергается показаниями взрослых свидетелей.

Трое видных служителей царицына двора — подключники Ларионов, Иванов и Гнидин — показали следующее: когда царица села обедать, они стояли «в верху за поставцом, ажно деи бежит в верх жилец Петрушка Колобов, а говорит: тешился деи царевич с нами на дворе в тычку ножом и пришла деи на него немочь падучая… да в ту пору, как ево било, покололся ножом, сам и оттого и умер».

Петрушка Колобов был старшим из мальчиков, игравших с царевичем. Перед Шуйским он держал ответ за всех своих товарищей. Колобов лишь повторил перед следственной комиссией то, что сказал дворовым служителям через несколько минут после гибели Дмитрия.

Показания Петрушки Колобова и его товарищей подтвердили взрослые, приглядывавшие за игравшими мальчиками.

Может быть, угличский «обыск» все же был хитроумной подделкой? «Во всяком случае версия о «самозаклании» царевича могла быть измышлена сразу после убийства Дмитрия с целью самосохранения лиц, находившихся во дворе вместе с ним» (А. А. Зимин).

О каком самосохранении могли думать дети, игравшие с Дмитрием, или же кормилица? Слова кормилицы Арины Тучковой отличались удивительной искренностью. В присутствии царицы и Шуйского она назвала себя виновницей несчастья: «она того не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная… и он ножом покололся…» Признание подобного рода таило в себе угрозу. За провинность, повлекшую гибель члена царской семьи, полагалась казнь. Но кормилица не думала об этом. Она искренне жалела вскормленного ею ребенка.

Для опровержения данных угличских следственных материалов нужны серьезные основания, а их нет.

Никак не менее шести человек, стоявших подле царевича на дворе, видели своими глазами его гибель. Позже перед комиссией предстал восьмой очевидец. Но он нашелся не сразу.

Допрашивая приказного Протопопова, комиссия установила, что он впервые услышал о смерти Дмитрия во всех подробностях от ключника Тулубеева. Призванный к ответу, Тулубеев сослался на стряпчего Юдина. Им устроили очную ставку, которая окончательно прояснила дело.

В полдень 15 мая Юдин стоял в верхних покоях «у поставца» и смотрел через окно во внутренний дворик. Несчастье произошло у него на глазах. По словам Юдина, царевич играл во дворе в тычку и накололся на нож, «а он (Юдин. — Р.С.) …то видел».

Стряпчий поделился увиденным с приятелями. Но он знал, что царица толковала об убийстве, и счел благоразумным уклониться отдачи показаний перед следственной комиссией. В конце концов свидетеля обнаружили, правда, случайно.

Царевич поранил себе горло, играя в тычку со сверстниками. Ножичек не однажды оказывался в его руке при эпилептических припадках. Где-то в марте месяце, показала Битяговская, «царевича изымал в комнате тот же недуг и он… мать свою царицу тогда сваею поколол». Об этом припадке, во время которого Дмитрий «поколол сваею матерь свою царицу Марью», вспомнила и мамка Волохова.

Можно ли упрекнуть Василия Шуйского и членов его комиссии за то, что они не смогли отыскать главную улику — злополучный ножичек, которым покололся Дмитрий? Вряд ли.

Трудно усомниться в том, что Нагие, сфабриковав подложные улики, постарались уничтожить подлинную. Детская игрушка — ножичек царевича — очень мало напоминала орудие убийства, и Нагие подменили ее боевым оружием — «ногайским» ножом. Длинные окровавленные ножи, подброшенные в ров, окончательно должны были убедить следователей в том, что под окнами дворца орудовала шайка заправских убийц.

Следователи допрашивали главных свидетелей перед царицей, которая могла опротестовать любое ложное или путаное показание. Однако следствие нарисовало столь полную и достоверную картину, что Нагой пришлось повиниться. Вдова обратилась к помощнику Шуйского — митрополиту Геласию со смиренной просьбой заступиться перед царем за «бедных червей» Михаила «с братею». «Как Михаила Битяговского с сыном и жилцов побили, — сказала царица «с великим прошением», — и то дело учинилось грешное, виноватое». Мария Нагая признала, что расправа над Битяговскими была делом преступным и беззаконным, и больше не настаивала на том, что дьяк и жильцы были убийцами ее сына.

Часто говорят и пишут, что показания о нечаянном самоубийстве Дмитрия были получены посредством угроз и насилия. Нагих заточили в тюрьму, вдову-царицу — в монастырь. В Угличе пролилась кровь многих людей.

Факт жестоких преследований угличан засвидетельствован многими источниками. Но эти гонения, как удается установить, имели место не в дни работы комиссии Шуйского, а несколько месяцев спустя. Комиссия не преследовала свидетелей. Исключение составил случай, точно зафиксированный в следственных материалах. «У распросу на дворе перед князем Васильем» слуга Битяговского «изымал» царицына конюха и обвинил его в краже вещей дьяка. Обвинения подтвердились, и конюха с его сыном взяли под стражу. Тем и кончились репрессии против угличан в дни следствия.

Боярин Шуйский хотел вернуться в Москву к Троице, которую праздновали 23 мая. Ему понадобилось несколько дней для проведения сложного расследования. Но в столице комиссию заставили ждать десять дней, прежде чем позволили доложить о результатах расследования царю и духовенству.

Промедление казалось необъяснимым. Смерть Дмитрия произвела в Москве сильное впечатление. Повсюду тайно шептались, что виноваты во всем Годуновы. Слабоумный царь был испуган. При дворе ждали смуты и беспорядков в столице. Борису надо было как можно скорее рассеять слухи. Чем же объяснялось промедление с обнародованием выводов комиссии?

Московские власти были встревожены угличскими событиями. Боялись, как бы беспорядки не распространились на Москву.

В последних числах мая в столице произошли крупные пожары. Тысячи москвичей остались без крова. Бедствие в любой момент грозило вылиться в бунт. Нагие постарались обратить негодование народа против Бориса. Они сеяли слухи о том, что Годуновы повинны не только в убийстве царского сына, но и в злодейском поджоге Москвы. Эти слухи распространились по всей России и проникли за рубеж. Царские дипломаты, отправленные в Литву, вынуждены были выступить с официальным заявлением. Они категорически опровергли молву о том, что Москву «зажгли Годуновых люди»: это «нехто вор, бездельник затеев, сказал напрасно, Годуновы бояре именитые, великие».

Правительство провело спешное расследование причин московских пожаров и уже в конце мая обвинило Афанасия Нагова в намерении сжечь Москву и вызвать беспорядки. Боярский суд произвел допрос нескольких десятков поджигателей — преимущественно боярских холопов. Их показания позволили Годунову обвинить Нагих в поджоге столицы.

2 июня в Кремле собрались высшие духовные чины государства, и дьяк Щелкалов прочел им полный текст угличского «обыска». Как и во всех делах, касавшихся царской семьи, в угличском деле высшим судьей стала церковь. Устами патриарха Иова церковь выразила полное согласие с выводами Василия Шуйского и его комиссии о нечаянной смерти царевича, мимоходом упомянув, что «царевичю Дмитрию смерть учинилась Божьим судом». Значительно больше внимания патриарх уделил «измене» Нагих, которые вместе с угличскими мужиками побили «напрасно» государевых приказных людей, стоявших «за правду». Мятеж в Угличе — «то дело земское градцкое», и его следует передать целиком на государеву волю: «все в его царской руке: и казнь и опала и милость».

«Измена» Нагих уже заслонила собой факт гибели Дмитрия. На основании патриаршего приговора власти приказали схватить Нагих и угличан, «которые в деле объявились», и доставить их в Москву.

Комиссия Шуйского представила собору отчет и прекратила свою деятельность. Следствие о поджоге Москвы и агитации Нагих вели другие люди, имена которых неизвестны. Составленные ими материалы не были присоединены к угличскому «обыску» и до наших дней не сохранились.

В апреле 1592 г. столичные дьяки сообщили литовскому посланнику следующие подробности насчет пожаров в Москве: «…то подуровали было мужики воры и Нагих Офонасья з братьею люди, и то сыскано, и приговор им учинен. То дело рядовое, хто вор своровал, тех и казнили, а без вора ни в котором государстве не живет».

Розыск проводился с применением пыток, и это позволило судьям обосновать новые обвинения против Нагих. По свидетельству Горсея, четверо или пятеро поджигателей признались на пытке, будто еще до кончины Дмитрия царица Мария и Нагие подкупали их убить царя и Бориса Федоровича и сжечь Москву. Степень достоверности этого сообщения невелика.

«Воры»-мужики подверглись казни. Одновременно правитель не пожалел средств для того, чтобы успокоить москвичей.

Родственники царевича Дмитрия подверглись преследованиям через много месяцев после его смерти. В результате повторного расследования угличского мятежа вдову Грозного насильно постригли и отослали «в место пусто» на Белоозеро. Афанасия Нагова и его братьев заточили в тюрьму. Многих их холопов казнили. После розыска сотни жителей Углича, участвовавших в погроме, подверглись наказанию: «иных казняху, иным языки резаху, иных по темницам рассылаху; множество же людей отведоша в Сибирь и поставиша град Пелым и ими насадиша: и оттого же Углич запустел».

По Москве ходила затейливая молва: якобы правитель в назидание мятежным угличанам велел «казнить» большой колокол, подавший сигнал к разгрому приказной избы и убийствам. Колоколу урезали «ухо» и в таком виде отослали в ссылку в Сибирь. Эту легенду воспроизвели на страницах своих сочинений поздние летописцы.

Боярин Василий Шуйский не имел необходимости прибегать к пыткам и казням. Проведенный им розыск не оставил места для неясных вопросов. Но наступило Смутное время, имя «царственного младенца» принял дерзкий авантюрист, овладевший московским троном, и смерть Дмитрия превратилась в загадку.