Часть 3
Часть 3
«Артиллерия, больше чем какой-либо другой род войск, нуждается в хорошем кадровом составе… — утверждал французский генерал, — ценность артиллерии измеряется ценностью ее начальников».
Русские артиллеристы по выучке ставили себя никак не ниже французских и пренебрежительно относились к квалификации немцев, которые, по общему мнению, вообще «не умели стрелять».
Обучение рядового состава батарей проводилось офицерами в учебных командах, организованных по специальностям. Пройдя курс подготовки, каждый номер орудийного расчета должен был: уметь правильно и быстро исполнить обязанности всех номеров, устанавливать и производить проверку прицельных приспособлений, наводить орудие при всех условиях и всеми способами, давать направление по вспышкам от выстрелов, по поднимающейся от выстрела пыли, по дыму рвущихся снарядов и провешивать направление, знать основательно затвор, его сборку и разборку, знать материальную часть, уметь обращаться с ней и наблюдать за ее исправным состоянием, уметь чистить и смазывать орудие, лафет, передок, зарядный ящик, обращаться с боеприпасами, знать устройство, действие и назначение снарядов, трубок и взрывателей, укладку боевого комплекта и запасных частей, уметь маскироваться и окапываться.
Разведчики-ординарцы и наблюдатели обучались в дивизионах и, кроме обязанностей телефонистов-сигнальщиков, должны были быть ознакомлены: с чтением карт и планов, масштабом, ориентировкой на местности по карте и без карты, днем и ночью, с позициями, занимаемыми артиллерией, способами укрытия орудий, передков и зарядных ящиков, устройством и маскировкой наблюдательных пунктов, с признаками ружейного и пулеметного огня, разрывами различных артиллерийских снарядов и наблюдением за их действием, с разведкой местности и противника, с составлением простейших чертежей, с пользованием штатными приборами и организацией связи.
Наиболее грамотные и дисциплинированные солдаты направлялись в учебные команды при управлениях артиллерийских бригад, где готовили бомбардиров и фейерверкеров — по-пехотному, ефрейторов и унтер-офицеров. Здесь они закрепляли и развивали свои специальные знания артиллерийской строевой службы, изучали топографию, знакомились с основами тактики и проходили некоторые общеобразовательные предметы: элементарную математику, русский язык, географию России, приобретали общие сведения по русской истории (этот предмет назывался красивым словом «отчизноведение»). Вернувшись в батарею, они продолжали совершенствовать свои знания и умения на практике, осваивая обязанности командира орудия и командира взвода, умение самостоятельно управлять огнем, обеспечивать питание снарядами, скрытно располагать и перемещать передки и зарядные ящики, держать постоянную связь между тылом и боевой линией.
По оценке военного историка генерала Е.З. Барсукова:
«Орудийный расчет, специальные команды и низший командный состав фейерверкеров во всех родах русской артиллерии были, в общем, отлично обучены и хорошо знали свое специальное дело.
Орудийный расчет, в особенности наводчики орудий, и большинство солдат специальных команд состояли из грамотных, отборных по умственному развитию и физической силе людей; все они были хорошо практически подготовлены.
Фейерверкеры артиллерии были основательно подготовлены и теоретически и в особенности практически для исполнения обязанностей непосредственного начальника орудия и для замещения взводного командира; они быстро и точно исполняли команды по наводке и стрельбе, отлично руководили и следили за исполнением обязанностей расчета при орудиях и зарядных ящиках».
Младших артиллерийских офицеров готовили в Константиновском, Михайловском и Киевском военных училищах, куда поступали выпускники кадетских корпусов, получившие добротное среднее образование и прошедшие начальную военную подготовку. Срок обучения в артиллерийском училище составлял три года, в отличие от пехотных и кавалерийских училищ, где учебный курс был двухгодичным.
Юнкера изучали общие для всех военных заведений предметы: тактику, военную историю, артиллерию, фортификацию, топографию, законоведение, военную администрацию, русский, французский и немецкий языки, механику, химию, все отрасли специальной и военно-служебной подготовки, а также проходили дополнительные курсы по аналитической геометрии, диференциальному и интегральному исчислению, физике и практической химии с уклоном в производство пороха и взрывчатых веществ. В строевых частях молодые офицеры продолжали совершенствовать свои знания и умения на практических занятиях, полевых поездках и учениях под руководством старших начальников:
«В общем, младшие офицеры русской артиллерии, состоявшие в кадровом составе действительной службы, оказались удовлетворительно подготовленными к началу мировой войны в специальном техническом отношении, по стрельбе и по тактике артиллерии; подготовка их по общей тактике, обеспечивающая боевую деятельность артиллерии в связи с другими родами войск, была слабой».
Высшее специальное образование давала Михайловская академия, готовившая, по сути, не строевых командиров, а инженеров артиллерийской техники, из числа которых вышло немало выдающихся специалистов — деятелей науки и техники, инженеров и изобретателей.
В целом «русская артиллерия вышла на фронт мировой войны 1914–1918 гг., в общем, с очень хорошо подготовленным личным составом солдат и офицеров, особенно в специальном техническом отношении искусства стрельбы. Но среди высшего начальствующего состава артиллерии оставалось к началу мировой войны еще немало лиц, значительно отставших от современных требований тактики и отчасти даже по технике стрельбы.
Специальная подготовка русской полевой артиллерии в отношении искусства стрельбы с закрытых позиций доведена была к началу войны до совершенства. Стреляла она отлично и в достаточной степени хорошо умела использовать свой огонь, но в тактическом отношении артиллерия была подготовлена довольно слабо…
Подготовка в артиллерийском отношении общевойсковых начальников оставляла желать много лучшего».
Что касается слабости в тактической подготовке, то в те вековой давности времена, когда артиллерия считалась вспомогательным и второстепенным родом войск, основной задачей имевшим неопределенно сформулированное и ничем не регламентированное «содействие огнем пехоте и коннице», мало кто мог похвастать пониманием возросшей роли технических средств и могущества огня. Пушкам военачальники предпочитали «большие батальоны», пехота была царицей полей, штыковой удар — венцом боя.
«Лишь движение вперед, доведенное до штыкового удара, является решающим и непреодолимым» — это не русское «шапками закидаем», это из французского Устава 1912 года.
«Наши большие маневры, завершающие год обучения, — пишет генерал Эрр, — состояли из нескольких дней походов, заканчивающихся большим военным спектаклем, где пехота в сомкнутых строях, с развевающимися знаменами и барабанным боем продвигалась вперед к атакуемой позиции с полным презрением к неприятельскому огню. При разборе подвергалось обсуждению лишь то, что можно видеть: в отношении атакующего — направление атаки, пути движения, быстрота окончательного штурма; по отношению к обороняющемуся — штыковая контратака, ее своевременность и сила. Но о пушках, пригвожденных к земле своими материальными потребностями, и о пулеметах, действующих лишь с места, почти совсем забывали, и лишь редко кто-либо упоминал о способах их применения и об их участии в окончательном успехе… В свою очередь, пешая артиллерия обычно игнорировала тактические приемы пехоты, не предполагая, что им придется сражаться совместно, зато у артиллерии были высоко развиты методы и техника стрельбы».
Ни французские, ни немецкие пехотные командиры не умели правильно использовать приданную им артиллерию, грамотно ставить ей задачи, а поначалу, «проникнутые наступательным духом», и вовсе не ставили артиллерии никаких задач, предоставляя ей полную свободу действий. Так что начальники русских дивизий в этом отношении не выделялись из ряда своих коллег ни в лучшую, ни в худшую сторону. Новая тактика, методы стрельбы, принципы организации управления и взаимодействия начали вырабатываться уже в ходе боевых действий и лишь когда, по выражению генерала Людендорфа, «война показала, насколько техническая подготовка важнее рыцарских подвигов».
И противником, и критиками самодержавия признавалось, что русская артиллерия «стояла на должной высоте своего боевого назначения».
Это о ней и о своих учителях писал В.Г. Грабин:
«Русские артиллеристы тех времен были беднее техникой, чем австро-германцы, но зато лучше владели искусством стрельбы. Они хорошо знали теорию и умело пользовались ею, превосходно стреляли с закрытых позиций. А австро-германцы занимали преимущественно полуоткрытые или вовсе открытые позиции. Не раз и не два выскакивали они со своими батареями на вершину какого-нибудь холма или пригорка и столько же раз бывали жестоко биты огнем русской артиллерии. Они вынуждены были переучиваться во время войны, заимствовать русские приемы закрытого расположения батарей и отчасти русские правила стрельбы.
Скажу без всяких преувеличений: артиллеристы были наиболее образованной и передовой частью русской армии. Офицеры имели обширные знания не только в своем деле, но и в различных областях науки, особенно в математике и химии. Рядовые набирались из наиболее грамотных и толковых людей. Общая работа по овладению сложной техникой артиллерии, где каждое орудие представляет собой своеобразный производственный агрегат, вырабатывала у солдат дух коллективизма, товарищеской спайки и взаимной поддержки. Недаром же среди многих из них было распространено мнение, будто слово «артиллерия» (его произносили «артелерия») происходит от того, что артиллеристы работают у своего орудия «артелью».
Начало организации артиллерии Красной Армии относится к сентябрю 1918 года, когда приказом Реввоенсовета республики № 4 было установлено в каждой стрелковой дивизии девятиполкового состава иметь по два дивизиона легких пушек — 24 «трехдюймовки» — и одному дивизиону полевой тяжелой артиллерии — 12 легких полевых гаубиц и 12 тяжелых орудий. Приказ РВС № 220 предусматривал усиление дивизионной артиллерии, которая должна была получить четыре легких дивизиона и отдельную легкую батарею — всего 52 пушки, два гаубичных дивизиона — 24 гаубицы, два полевых тяжелых дивизиона — 16 «шестидюймовок» и 8 107-мм пушек, один зенитный дивизион. Стрелковым полкам полагались бомбометные команды — 6 минометов ФР. Однако, ввиду остановки военного производства и отсутствия материальной части, эти планы остались на бумаге.
Самой крупной организационной единицей в годы Гражданской войны был артиллерийский дивизион из трех четырехорудийных батарей, входивший в состав пехотной и кавалерийской дивизий или отдельной бригады, составляя войсковую артиллерию, либо находившийся в непосредственном подчинении Главного командования в качестве средства усиления. Тяжелая артиллерия была сформирована из остатков ТАОН старой армии и имела в своем составе пять армейских бригад, каждая по 4–5 дивизионов, по три батареи. Всего имелось 22 дивизиона: 258 тяжелых орудий и 32 миномета. Батальонной, полковой и корпусной артиллерии не существовало.
По первому штату мирного времени, согласно приказу РВС № 556/88 от 4 марта 1921 года, в стрелковой дивизии устанавливалась следующая организация артиллерии: в каждой из трех стрелковых бригад — по одному легкому дивизиону, в дивизии — гаубичный и тяжелый дивизионы. Каждый легкий дивизион состоял из трех батарей по четыре 76-мм пушки образца 1902 г. Гаубичный дивизион был трехбатарейного состава по четыре 122-мм гаубицы в батарее. Дивизион полевой тяжелой артиллерии был двухбатарейного состава по два орудия в батарее; из них одна батарея 107-мм пушек, другая — 152-мм. Итого по штату стрелковая дивизия имела 52 орудия.
Существенным недостатком этой организации было то, что она не соответствовала возможностям военной промышленности, а потому стрелковые соединения фактически не располагали таким количеством орудий. Красная Армия имела к этому времени 2377 крайне изношенных 76-мм пушек, зениток насчитывалось всего 70 стволов. Уже 5 июля Реввоенсовет ввел для внутренних округов новый, сокращенный штат стрелковой дивизии с количеством артиллерии в 24 орудия.
Армейские артиллерийские бригады ТАОН были переформированы в отдельные тяжелые артиллерийские дивизионы по 2–3 двухорудийные батареи в каждом — всего 20 тяжелых батарей, которые были объединены в Северную, Западную, Южную и Ржевскую группы.
1 июля 1922 года были введены корпусная организация войск и новые штаты, согласно которым стрелковые дивизии состояли не из бригад, а из полков и делились на приграничные и внутренние. В приграничных соединениях дивизионная артиллерия состояла из легкого дивизиона трехбатарейного состава и гаубичного дивизиона в составе двух батарей по четыре 122-мм гаубицы. Всего в дивизии было 20 орудий. Гаубичный и полевой тяжелый артиллерийские дивизионы были изъяты из состава дивизий и переданы в непосредственное подчинение вновь организуемым стрелковым корпусам.
В начале 1923 года созданная таким путем корпусная артиллерия получила свое окончательное организационное оформление в виде тяжелого артиллерийского дивизиона в составе двух батарей: 1-я батарея состояла из четырех 107-мм пушек, а 2-я — из четырех 152-мм гаубиц. Соответственно появилась должность начальника артиллерии корпуса. В том же году в штат стрелкового полка была введена артиллерийская батарея в составе двух взводов, имевших по две 37-мм пушки системы Розенберга или Макпена. Одновременно было утверждено положение о полковой артиллерии.
Кавалерийская дивизия имела артиллерийский дивизион двухбатарейного состава по четыре 76-мм пушки — 12 орудий, в отдельной кавалерийской бригаде — одна четырехорудийная батарея. В штат кавалерийских корпусов были введены гаубичные дивизионы двухбатарейного состава по четыре 122-мм орудия.
Очередная реорганизация последовала в связи с военной реформой 1924 года. РККА в это время пребывала в полном ничтожестве и, согласно выводам Комиссии по обследованию текучести и состоянию снабжения армии, была небоеспособна.
Штатом от 7 октября для трехполковой стрелковой дивизии устанавливался легкий артиллерийский полк из одного пушечного дивизиона трехбатарейного состава и одного легкого гаубичного дивизиона двухбатарейного состава. Плюс — по батарее в каждом стрелковом полку; полковая артиллерия перевооружалась с 37-мм пушек на стандартные «трехдюймовки». Все батареи были преобразованы в шестиорудийные, отчего количество орудий в дивизии возросло до 48. Корпусные артиллерийские дивизионы получили по две батареи 107-мм пушек и две батареи 152-мм гаубиц — 24 тяжелых орудия.
Таким образом, в стрелковом корпусе предполагалось иметь 168 орудий. Кроме того, в штат корпуса включалось авиазвено из пяти самолетов-разведчиков или воздухоплавательный отряд с двумя аэростатами.
Северная, Западная, Южная и Ржевская группы артиллерии особого назначения были расформированы и разбиты на отдельные тяжелые дивизионы, подчиненные по месту дислокации начальникам артиллерии военных округов. На случай военных действий предусматривалось создание четырех отдельных артиллерийских бригад Резерва Главного командования, каждая в составе легкого артиллерийского полка, полевого тяжелого артиллерийского полка, артиллерийского полка особого назначения и 1–2 зенитных дивизионов.
В 1926 году в 62 стрелковых и 4 национальных дивизиях имелось 65 артиллерийских полков и один сводно-гаубичный дивизион, насчитывавшие 1176 пушек и 768 гаубиц. Корпусная артиллерия РККА насчитывала 14 тяжелых артдивизионов двухбатарейного состава и 3 дивизиона четырехбатарейного состава; всего в 17 дивизионах было 240 орудий.
Задумка состояла в том, что шестиорудийные батареи планировалось применять в военное время как дивизион из трех самостоятельных взводов. Однако такая организация требовала соответствующего количества средств управления огнем, связи, разведки и квалифицированного командного состава. В общем, получилась ерунда. В августе 1926 года начальник артиллерии РККА Д.Д. Грендаль в своем докладе Реввоенсовету, в частности, отмечал:
«Существующая ныне организация артиллерии в целом, как не отвечающая современным условиям боя и учебы мирного времени, требует коренного пересмотра.
а) Организация военного времени не отвечает современным требованиям тактики. Главнейшие ее недостатки:
1) непригодность шестиорудийной батареи: громоздкость, трудноуправляемость, уязвимость, малая численность батареи в дивизии, необходимость постоянного дробления, влекущая за собой усложнение системы управления и увеличения средств связи;
2) нежизненность однотипных дивизионов;
3) недостаток средств управления в штабе артиллерийского полка и полное отсутствие их в распоряжении начальника артиллерии корпуса; отсутствие органов топографической и аэрометрической службы…»
Поэтому в августе последовала новая реорганизация, главным содержанием которой стал повсеместный переход на трехорудийные батареи, сокращение тылов, уменьшение процента начальствующего состава.
Стрелковая дивизия получила в штат легкий артиллерийский полк в составе трех дивизионов смешанного типа. Первый и второй дивизионы имели по три батареи трехорудийного состава, при этом первые две батареи имели на вооружении 76-мм пушки, а третья — 122-мм гаубицы. Третий дивизион состоял из четырех батарей, из них первая и вторая батареи имели на вооружении 76-мм пушки, а третья и четвертая — 122-мм гаубицы. Таким образом, с переходом на десятибатарейный состав количество и типы орудий в дивизионной артиллерии остались неизменными — 18 76-мм пушек и 12 122-мм гаубиц. Всего в дивизионной артиллерии получилось 404 батареи «трехдюймовок», 264 гаубичные батареи — 2004 орудия.
Полковые батареи превратились в двухбатарейные дивизионы — при тех же шести пушках. В итоге в 62 стрелковых дивизиях насчитывалось 372 батареи с 1116 орудиями.
В стрелковых корпусах тяжелые артиллерийские дивизионы постепенно, по мере поступления с заводов матчасти, переформировывались в корпусные артполки. Каждый такой полк состоял из двух смешанных дивизионов по три батареи в каждом. Первый дивизион имел одну батарею 107-мм пушек и две батареи 152-мм гаубиц; второй дивизион — две батареи 107-мм пушек и одну батарею 152-мм гаубиц. До конца 1926 года тяжелые артполки появились в семи из 17 стрелковых корпусов, в остальных оставались тяжелые дивизионы с трехорудийными батареями. Общее количество орудий в корпусной артиллерии почти не изменилось — 246 орудий.
Кавалерийской бригаде полагался отдельный конный артиллерийский дивизион в составе двух батарей 76-мм пушек. В 7 бригадах — 42 орудия, в кавалерийской дивизии — конный артиллерийский дивизион четырехбатарейного состава, при этом в трех батареях — девять 76-мм пушек и в одной — три 122-мм гаубицы. Всего в 12 дивизиях — сто восемь 76-мм пушек и тридцать шесть 122-мм гаубиц. В кавалерийских корпусах имелся конно-гаубичный дивизион двухбатарейного состава 114-мм английских гаубиц с кадрами и материальной частью для развертывания еще двух батарей. В существующих трех корпусах было 18 гаубиц.
«Ни для кого не секрет, — докладывал М.Н. Тухачевскому начальник научно-уставного отдела РККА А.А. Буров, — что к 10-й годовщине СССР подходит не с организованной, а импровизированной армией».
В 1927 году появилась батальонная артиллерия. В штат стрелкового батальона включили взвод в составе одной 37-мм пушки, предназначавшейся для подавления открытых целей, и одного 58-мм миномета для подавления целей, расположенных на обратных скатах и в укрытиях. Началось перевооружение полковой артиллерии на 76-мм пушку обр. 1927 г. Корпусные артиллерийские полки из двухдивизионных были переформированы в трехдивизионные смешанного состава. В каждый дивизион входили батарея 76-мм пушек, батарея 107-мм пушек и батарея 152-мм гаубиц — 27 орудий. Во всех полках были созданы батареи звуковой разведки. Конно-гаубичные корпусные дивизионы были расформированы, а 114-мм гаубицы сняты с вооружения. В связи с этим кавалерийские дивизии получили дополнительно по одной батарее 122-мм гаубиц.
Артиллерия Резерва Главного командования после многочисленных реорганизаций состояла из 2-й дивизии АРГК двухполкового состава. Кроме того, было сформировано два отдельных артиллерийских полка. Каждый из четырех полков имел девять 76-мм пушек, шесть 107-мм пушек, девять 122-мм гаубиц и двенадцать 152-мм гаубиц. В военное время их предполагалось развернуть в четыре дивизии. Системы особой мощности, по большей части устаревшие и требовавшие заводского ремонта, были сведены в отдельные тяжелые артполки.
В 1928 году в корпусных артполках и полках АРКГ были сформированы топографические отряды.
16 апреля 1929 года Совет Труда и Обороны принял решение о гаубизации артиллерии, и 25 июня был введен очередной штат стрелковой дивизии, согласно которому в артиллерийском полку стало восемнадцать 122-мм гаубиц и двенадцать 76-мм пушек, в каждом из трех дивизионов появилось по одному взводу станковых пулеметов и по одному зенитному отделению из трех установок Иванова обр. 1916 г. — обычная полевая «трехдюймовка», установленная на тумбе с вращающейся рамой.
Во всех корпусных артполках были организованы команды наземного наблюдения в составе подразделений топографической, звукометрической и оптической разведки.
По штату № 04/110, утвержденному 26 июля 1931 года, в состав дивизионного артполка были включены отдельная зенитная батарея с шестью 37-мм пушками 4-К и отдельная противотанковая батарея в составе четырех 37-мм противотанковых пушек 1-К. Также четырехорудийную противотанковую батарею получил стрелковый полк, артиллерийский взвод стрелкового батальона предполагалось вооружить двумя 20-мм универсальными автоматами 2-К и одной 76-мм мортирой; пушка Розенберга и миномет ФР снимались с вооружения.
Всего Красная Армия теперь имела 82 полка дивизионной артиллерии, в которых состояло 76-мм пушек — 1476 и 122-мм гаубиц — 984, всего 2460 орудий, не считая зенитной и противотанковой артиллерии. В 12 конных артиллерийских полках состояло 36 пушечных и 24 гаубичные батареи — 180 орудий. В этом же году 20-мм автоматы (которых армия так и не увидела) и 37-мм противотанковые пушки стали заменять «сорокапятками».
Из корпусных артиллерийских полков, как недостаточно мощные, были изъяты 76-мм пушки, а вместо них был введен дивизион 107-мм пушек; вместо батареи звуковой разведки организован разведывательный артиллерийский дивизион. Конные артиллерийские дивизионы были преобразованы в конные артиллерийские полки в составе пушечного и гаубичного дивизионов. Артиллерийскую дивизию РКГ решили вновь разделить на два отдельных полка.
К концу 1932 года корпусной артиллерийский полк состоял из двух дивизионов 107-мм пушек и одного дивизиона 152-мм гаубиц. Из топографических отрядов были созданы взводы топографической разведки в артиллерийских полках стрелковых дивизий и батареи топографической разведки в артиллерийских разведывательных дивизионах.
В 1920-е годы, после радикального сокращения, проблем с кадрами Красная Армия не испытывала. При штатной численности вооруженных сил 617 тысяч человек, в сухопутных войсках на 1 октября 1928 года числилось 439 тысяч, конкретно в артиллерии — 92,5 тысячи человек, из них около 14 тысяч — начсостав.
В стране хватало вояк с боевым опытом, а военные школы и кафедры гражданских вузов в достаточном количестве выпускали «красных командиров» и специалистов, которые последовательно вытесняли из армии бывших царских офицеров (если в 1924 году «бывшие» составляли 30,4 %, то в 1927 году — 19,6 %). Согласно справке начальника Командного управления ГУ РККА Н.В. Куйбышева, имело место быть даже «частичное перепроизводство командиров», посему предлагалось сократить набор абитуриентов, а часть свежеиспеченных командиров взводов сразу после выпуска отправлять в запас. Такое положение дел позволяло в определенных пределах повысить требования к качеству курсантов и командного состава, когда это не противоречило генеральному курсу на укомплектование вооруженных сил военнослужащими с рабоче-крестьянским происхождением и на сокращение относительной численности «прочих». Что, в свою очередь, улучшению качества как раз не способствовало, так как для пролетарского контингента — более 75 % рядового и 46 % командного состава происходили из крестьян — был характерен чрезвычайно низкий образовательный уровень.
Надо сказать, что успехи Советской власти в области «культурной революции» оказались, мягко говоря, преувеличены. Скорее следует говорить о деградации системы образования. Провозглашенная в декабре 1919 года кампания по борьбе с безграмотностью преследовала в первую очередь цели воспитания граждан в духе коммунизма, борьбы с «религиозным дурманом» и рекламы «светлого будущего». В.И. Ленин, позируя живописцу Ю.П. Анненкову, высказался вполне определенно: «Наш лозунг «ликвидировать безграмотность» отнюдь не следует толковать как стремление к нарождению новой интеллигенции. «Ликвидировать безграмотность» следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, призывы, воззвания».
Если посмотреть на график роста грамотности мужского населения России с 1867 по 1926 год, то можно отметить, во-первых, устойчивый рост, а во-вторых, что десять лет правления большевиков никакого влияния на темпы процесса не оказало. Причем если церковно-приходская школа давала знания и навыки, которых иным советским маршалам хватило до конца жизни, то слушателю ликбеза достаточно было уметь читать печатными буквами по складам и расписываться, чтобы из «темноты» перейти в разряд «грамотных без образовательного ценза». Посещение курсов было добровольнопринудительным, не вызванным потребностями повседневной жизни, и многие из обученных грамоте вскоре благополучно забывали азбуку. В то же время миллионы деревенских детей нигде не учились, не говоря о беспризорниках, чья популяция на пике 1922–1923 гг. достигала 7–9 миллионов, да и в 1928 году их насчитывалось около 300 тысяч.
В СССР были ликвидированы церковно-приходские школы и разрушены до основания гимназии, «вырабатывавшие прислужников капитализма». Вместо них ввели систему единых трудовых школ с типовыми программами двух ступеней: низшей для детей от 8 до 13 лет и высшей для детей от 13 до 17 лет. В новой школьной системе не приветствовалось «увлечение общеобразовательными задачами в ущерб интересам пролетариата». Учителям, которых обозвали школьными работниками и от которых требовалось не обучать, а «идеологически воспитывать вражду к чуждому классу», запрещалось наказывать учеников, назначать им домашние задания или требовать ответа по изученному материалу и оценивать их знания отметками. Успехи учащихся определял коллектив. Руководил школой совет, куда не пользовавшиеся доверием власти «шкрабы» входили наравне с «учащимися старших возрастных групп» и «представителями трудового населения данного школьного района». Жалованье учителя было меньше зарплаты школьного дворника. Аттестат об окончании школы второй ступени считать свидетельством о получении среднего образования можно с большой натяжкой.
До революции значительное количество школ и училищ содержалось на средства церкви, общественных организаций, финансировалось частным капиталом и взносами меценатов. Советская власть, задавшись целью выращивать полезных членов общества, «начиная со дня их появления на свет», национализировала все учебные заведения. Для решения глобальной задачи по воспитанию нового человека был создан Наркомат просвещения с чудовищным бюрократическим аппаратом. Правда, на само просвещение денег перманентно не хватало. По словам А.В. Луначарского, расходы на душу населения в области образования в 1925–1926 гг. были на треть меньше, чем в 1913 году, а в 1928 году нарком заявил, что правительство отпускает на учащихся начальной школы 75 %, а на учащихся средней школы четверть того, что расходовали при царском режиме.
В высшую школу абитуриентов отбирали по классовому признаку, независимо от уровня их подготовки и способностей. Для начала в августе 1918 года была отменена необходимость среднего образования. Отныне все желающие старше 16 лет получали право поступать в высшие учебные заведения без представления диплома, аттестата или справки об окончании какой-нибудь школы. «Положение о высших учебных заведениях РСФСР» предписывало принимать в вузы всех детей рабочих и крестьян, имеющих направление от партийных, комсомольских и профсоюзных организаций. 8 июня 1922 года на заседании Политбюро были приняты предложения заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта о разработке мероприятий по вопросам «фильтрации студентов к началу будущего учебного года», об установлении «строгого ограничения приема студентов непролетарского происхождения» и «установлении свидетельств политической благонадежности». Вскоре было сделано дополнение к этим пунктам: «До начала учебного года все студенты (кроме членов РКП и РКСМ) обязаны представить отзыв ГПУ по месту нахождения вуза о лояльном отношении к советской власти».
Вступительные экзамены не имели теперь никакого значения. Важны были чистота анкеты и благословение партийно-чекистского аппарата. Учебные программы приходилось адаптировать к уровню катастрофически безграмотных молодых пролетариев. Если предмет не «помещался в голове» студента — тем хуже для предмета. Так, в Московском высшем техническом училище изъяли из программы курс по сопротивлению материалов, а в Артиллерийской академии закрыли баллистический факультет.
Академик В.Н. Ипатьев с содроганием вспоминал:
«Конечно, при распущенности, которая тогда господствовала в высшей школе, необходимы были сверхчеловеческие усилия, чтобы наладить жизнь в высших учебных заведениях, куда поступали из рабфаков (рабочие факультеты) или из школ 1-й ступени совершенно безграмотные юноши и девицы. При всем желании молодежи учиться в высших учебных заведениях они не могли следить за курсами высшей математики, физики и химии, так как подготовка по элементарной математике и физике была совершенно недопустимой. Из школ, соответствующих прежним средним учебным заведениям (гимназиям и реальным училищам), выходили совершенно необразованные люди. Плохая подготовка в школах 1-й ступени обусловливалась главным образом недостатком хороших учителей (многие старые педагоги были изгнаны за свою якобы контрреволюционную деятельность), отсутствием школьной дисциплины и очень слабым контролем учащихся. Кончающие школу не умели писать грамотно по-русски, не умели правильно выражать свои мысли ни словесно, ни письменно. Поэтому в высшей школе приходилось учить тому, что должно быть сделано в средней школе.
Я очень пессимистически смотрел на постановку образования в наших учебных заведениях. На всех ступенях оно сильно отставало оттого, что было до революции. Все похвалы новому направлению в учебе, которые распространяли повсюду большевики, совершенно не отвечали действительности. Только одни подлизы учителя и профессора могли защищать большевистскую систему образования, которая в глазах настоящих педагогов не выдерживала никакой серьезной критики. Мои предчувствия впоследствии вполне подтвердились; несколько лет тому назад было указано, что Луначарский и Бубнов проводили неправильную систему преподавания и что необходимо ввести новые методы обучения, — причем оказалось, что эти «новые» методы вполне совпадают с теми, какие существовали при царском режиме. Но это случилось, к сожалению, после 18 лет хаоса, царствовавшего в учебных заведениях, когда наладить снова правильное обучение стало уже очень трудной задачей, так как за это время школа потеряла многих хороших учителей, а вновь произведенные при большевистском режиме отличались очень слабой педагогической подготовкой».
Неудивительно, что призывной контингент Красной Армии оценивался военными как «далеко неудовлетворительный по культурному уровню». В октябре 1928 года численность грамотных призывников определялась в 89 %, правда, почти треть из них характеризовалась, как «достаточно грамотные без образовательного ценза», то есть умели читать и писать, но школу не посещали, а еще четверть — как малограмотные, «в незначительной степени отличающиеся от неграмотных». При таком раскладе будущие красноармейцы с образованием не ниже низшего составляли около 35 %.
В обзоре ГУ РККА от 31 октября 1928 года отмечалось: «Если в швейцарской армии при призыве на действительную военную службу от каждого призываемого требуется обязательный минимум, выражающийся в умении читать, писать, устно и письменно считать со знанием четырех правил арифметики, целых и дробных чисел, в умении производить простые вычисления, в знании географии страны и умении читать ее карту, в знании истории и конституции страны, то у нас есть еще призывники совершенно неграмотные — 11 % и значительный процент малограмотных (26 %)». За два года службы в кадровых войсках они должны были усвоить минимум военных навыков и знаний, необходимых бойцу. Что касается знания дробей, процентов и умения читать карту, то у нас многие командиры не блистали такими «глубокими познаниями».
Подготовкой младшего командного состава для артиллерии занимались учебные дивизионы (батареи) и полковые школы, созданные непосредственно в войсках при артиллерийских полках или отдельных артиллерийских дивизионах. Младшие командиры Красной Армии — главный цементирующий и обучающий контингент любой другой армии — по своему материальному положению, образованию и опыту мало чем отличались от рядовых.
Из доклада начальника Строевого управления Л.П. Малиновского начальнику ГУ РККА В.Н. Левичеву от 26 июня 1926 года:
«Выпущенный осенью прошлого года из войсковых школ младший комсостав не пользуется авторитетом среди рядовой массы красноармейцев. Выше указанные причины способствовали этому, кроме причин внешнего характера, как, например, плохое обмундирование, изношенное и истрепленное учебой, вынуждающие младшего командира являться перед строем в неряшливом виде, чем вызываются насмешки со стороны молодых красноармейцев, одетых в новое обмундирование.
Неавторитетный командир или замыкается в себе, или же переходит на панибратство, совершенно теряя свой командирский облик. Часто несдержанное отношение среднего и старшего комсостава по отношению к младшему подрывает слабый авторитет младшего командира. Не обладая достаточной силой воли и настойчивостью, не воспитанный в этом направлении в войсковой школе, младший командир теряется перед рядовой массой, часто преувеличивая представление о своей беспомощности.
Из такого положения вытекает и отношение к службе младшего командира. Имея большую, чем рядовой красноармеец, нагрузку, младший командир тяготится службой и часто не выполняет своих обязанностей».
«Краскомов» на заре революции готовили на скороспелых курсах, куда можно было записаться, имея пролетарское происхождение и две рекомендации — одна рекомендация от члена партии, вторая — от организации, «стоящей на платформе Советской власти». Так, имея в багаже четыре класса реального училища, стал «ленинским юнкером» будущий Главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов.
После Гражданской войны в стране была развернута сеть военных школ среднего комсостава, выпускавших при сроке обучения 3–4 года командиров взводов всех родов войск. Абитуриенты проходили «вступительные испытания», хотя социальное происхождение по-прежнему играло определяющую роль. Наибольшее предпочтение отдавалось рабочим как самому верному делу революции классу. Крестьянство считалось менее надежным, так как «оно постоянно рождало мелкую буржуазию». Проблема заключалась в том, что «пролетарский молодняк» имел слабую общеобразовательную подготовку, не отличался здоровьем и не рвался служить в армии «пролетарской диктатуры».
В обзоре ГУ РККА о состоянии Красной Армии в 1927–1928 гг. сообщалось:
«Слабость подготовки поступающих контингентов и трудность подбора, несмотря на очень большой наплыв желающих поступить в военные школы (на 4000 вакансий — 16 000 кандидатов, а если считать с теми, кто отсеян в частях и вербовочными комиссиями, то — около 25 000 кандидатов), объясняется крайней трудностью сочетать соответствующий классовый отбор с необходимой общеобразовательной подготовкой и физическими качествами.
Среди поступающих в военные школы имели среднее образование: в 1925 г. — 8,65 %, в 1926 г. — 26,03 %, в 1927 г. — 17,73 %. Прочие имели образование низшее. Надо отметить, что окончание школ II ступени не является еще полной гарантией достаточной подготовки и значительный процент этой группы не справляется со вступительными испытаниями.
Подбор поступающих по классовому признаку затрудняется слабой тягой в военные школы рабочей молодежи из числа индустриальных рабочих и партийцев…
Число непринятых по состоянию здоровья достигает 55,6 %. При приемах последних трех лет брак достигает 50 % явившихся на прием, причем особенно много бракуется рабочей молодежи. Так, медицинскими комиссиями было забраковано: в 1926 году — 40 % и в 1927 году — 42 % от общего числа рабочих, прибывших для поступления в военную школу. Главными причинами браковки являются общее физическое недоразвитие, расстройство сердечных функций и неврастения».
И оттого, стало быть, так оно и получалось: наплыв желающих большой, а «отборных по умственному развитию и физической силе людей» катастрофически не хватает.
Невежественных курсантов приходилось обучать элементарным вещам, иначе они были неспособны усвоить даже упрощенную программу — естественно, за счет уменьшения часов на профессиональную подготовку. В военно-теоретическом курсе 24 % учебного времени занимали уроки русского языка, арифметики и географии, еще 29 % съедали политические занятия, пришедшие на смену Закону Божьему.
«Наряду с военными дисциплинами, — вспоминает Н.Н. Воронов, поступивший в Высшую артиллерийскую школу комсостава с оценкой «неудовлетворительно» за экзамен по топографии, — мы с увлечением изучали историю партии, политическую экономику и партийно-политическую работу. Я прочитал первый том «Капитала» и много ленинских работ… С особым прилежанием мы овладевали марксистско-ленинским учением. Сознавали, что без этой науки не может обойтись советский командир».
Понятно, что в программу обучения не входили иностранные языки, впрочем, ни учебников не было, ни словарей; не стоит заикаться об аналитической геометрии, дифференциальном исчислении и практической химии. Ну, и как прикажете исполнять завет Петра Первого: «Артиллерия наука есть, а не токмо грохот один»?
Командиры среднего звена повышали свою квалификацию на курсах усовершенствования. Технических специалистов для армии готовили военные отделения гражданских вузов. Высшее военное и военно-техническое образование давали военные академии, среди них Артиллерийская академия РККА. В связи с общим сокращением армии по приказу РВС СССР № 469 от 6 мая 1925 года она вместе с Военно-инженерной и электротехнической академией была слита в Военно-техническую академию РККА, где организовали артиллерийский факультет и отделение порохов и взрывчатых веществ.
В 1928 году в РККА было более 70 % командиров, имевших военное образование в объеме не ниже военной школы. В то же время 76,7 % комсостава имели низшее общее образование, 21,7 % — среднее и лишь 1,6 % — высшее. Причем процент командиров со средним образованием с каждым годом уменьшался. Причина заключалась в том, что молодежь с законченным средним образованием военная карьера не привлекала: служить было тяжело и непрестижно, денежное содержание было незавидным, материально-бытовое положение просто диким.
Процесс глобального сокращения и разоружения коснулся всех армий. Так, Вооруженные силы Франции насчитывали 677 тысяч человек, в том числе 84,6 тысячи в артиллерии. Военные бюджеты безжалостно урезались, падал престиж военной профессии, сокращались оклады и перспективы карьерного роста. В той же французской армии среди артиллерийских офицеров, получавших прекрасное образование в Политехнической школе, наметилась тревожная тенденция оставлять военную службу ради высокооплачиваемой работы в частных оружейных фирмах. Но нигде, кроме СССР, офицеры не обитали в сортирах, не продавали на рынке собственные кальсоны, а их жены не занимались самогоноварением и проституцией ради куска хлеба. В секретных документах указывалось на рост самоубийств, которые приняли в армии «эпидемический характер» и в значительной мере были вызваны тяжелым материальным положением военнослужащих: за первую половину 1924 года — 239 случаев, за зиму 1925/26 г. — 281, 1926/27 г. — 312, 1927/28 г. — 381 случай. Наиболее неблагополучной группой признавались командиры рот и взводов.
Показатели по образованию улучшили мгновенно привычным способом: решением Наркомпроса уроки письма и арифметики в военных школах приравняли к среднему образованию — и вместо 21 % получилось 40 %. В остальном ограничивались категорическими указаниями «немедленно изжить отрицательные явления».
На Пленуме ЦК ВКП(б) в апреле 1928 года К.Е. Ворошилов жаловался на трудности в подготовке командных кадров: «Из крестьянина выработать командира нелегко, потому что мы его должны политически обрабатывать столь долго и столь серьезно, что эта задача становится иной раз не по силам. Настоящих пролетариев в военные школы мы почти не получаем. Бытовые и прочие условия в Красной Армии таковы, что они ни в какой степени не могут служить приманкой для хороших пролетарских кадров».
Кайзеровскую армию сократили, как никакую другую. Настолько, чтобы она никогда не могла представлять угрозу для соседей.
6 марта 1919 года Национальное собрание Веймарской республики распустило Имперскую армию и призвало к строительству вооруженных сил, «основанных на демократических принципах». К лету численность Временного рейхсвера составляла около 350 тысяч человек. Однако статьи продиктованного союзниками Версальского мира потребовали к январю 1921 года сократить германскую армию до 100 тысяч (и не более 4000 офицеров). Немцам запрещалось строить укрепрайоны, иметь тяжелую артиллерию, танки, самолеты, химическое оружие, подводные лодки, для других видов вооружения были установлены ограничения.
В сухопутных войсках разрешалось иметь двести четыре 77-мм пушки и восемьдесят четыре 105-мм гаубицы. Некоторое количество стационарных тяжелых артиллерийских систем было оставлено в крепостях и береговой обороне.
Были также определены максимальные размеры дивизионной и других организаций. Так, пехотная дивизия, состоявшая из трех полков, не могла содержать больше 410 офицеров и 10 830 солдат. Кроме того, в нее входили три роты траншейных минометов (2 тяжелых и 6 легких в роте), кавалерийский эскадрон, саперный батальон, батальон связи, медицинская служба и колонна снабжения. Дивизионная артиллерия ограничивалась одним артиллерийским полком из трех дивизионов смешанного состава, насчитывавших 24 полевых пушки и 12 легких гаубиц. Кавалерийская дивизия состояла из шести кавалерийских полков, по 4 эскадрона из 165 человек каждый, саперного батальона, службы связи и артиллерийского батальона, насчитывающего 12 легких орудий — всего 275 офицеров и 5250 солдат.
Германии разрешили сформировать семь пехотных и три кавалерийских дивизии, имевших на вооружении 288 орудий и 252 миномета. Комплектовался рейхсвер на добровольной основе, так как воинскую повинность отменили, а чтобы предотвратить создание обученного резерва, минимальный срок службы для солдат установили 12 лет, для офицеров — 25 лет. Генеральный штаб велели разогнать, военные академии закрыть.
Архитекторы версальской системы намеревались превратить германскую армию в легковооруженные силы, предназначенные для выполнения полицейских функций и охраны границ. Однако немцы на этот счет имели другое мнение. В июне 1920 года на должность начальника Управления германскими сухопутными войсками был назначен талантливый тактик и великолепный организатор генерал-майор Ганс фон Сект, за год до этого написавший: «Самое важное, что ни мирный договор, ни враг не могут отобрать у нас мужественную мысль. Когда судьба снова соберет немецкий народ под ружье, — а этот день неизбежно наступит, — тогда она отыщет людей не слабовольных, которые дружно возьмут праведное оружие. Не важна форма такого оружия, если им будут владеть стальные руки и железные сердца».
Сект задался целью создать компактное, высокопрофессиональное, мобильное войско, которое в случае необходимости сможет стать ядром для быстрого развертывания «армии вооруженного народа».
Министр обороны Отто Гесслер 23 января 1921 года открыто заявил с трибуны Рейхстага: «Та система армии, которая навязана нам Версальским миром, приемлема для нас лишь как временная организация. Конечной целью, к которой мы должны стремиться, является постоянная армия с коротким сроком службы».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.