Глава 2 Переворот Сталина
Глава 2
Переворот Сталина
Год великого перешиба.
А. Солженицын
Не надо думать, что «переворот Сталина» произошел в одночасье. Сталин все делал постепенно и основательно. Умер Ленин, и началась еще более жестокая, еще более циничная борьба за власть.
Становилось все очевиднее, что Мировой революции не будет. Троцкий стремительно утрачивал влияние, авторитет. Сталин блокировался с Каменевым и Зиновьевым против Троцкого и отстранил его от власти с 1925 года. Затем он блокируется с Бухариным и Рыковым против Каменева и Зиновьева. К 1929 году ему просто нет альтернативы. Ведь его и враги, и союзники намного ничтожнее и мельче.
Переворот 1929 года — это время, когда дал плоды серый, незаметный труд Сталина. У партийных историков выходило так, что в этот год Сталин захватил власть… Но только ведь не было ни движения войск, ни прочих признаков путча. «Переворот» означает ровно то, что Сталин тихой сапой сосредоточил в своих руках такую власть, что фактически сделался диктатором.
Аппарат… Противопоставляя свою власть буйной дворянской вольнице, многие короли старались создать бюрократический аппарат. Здесь та же самая ситуация: бюрократия противопоставлена сборищу «своих», захвативших власть в конце 1917 г.
7 ноября 1929 года в газете «Правда» № 259 была опубликована статья Сталина «Год Великого перелома». Сталин имел в виду, что 1929-й — год перелома в строительстве социализма.
Это название много раз обыгрывалось в публицистике. У писателей-«деревенщиков» получалось так, что год Великого перелома был только годом начала «разборки» с крестьянством[106]. А. Солженицн называл этот год «годом великого перешиба», имея в виду «перешиб» хребта русского народа.
«Перешиб» имел место быть. Но не потому, что Сталин придумал что-то свое… Перелом стал перешибом потому, что слишком во многом Сталин вовсе не Оступился от прежней политики. Скорее уж он ее продолжил — только у его «оппонентов» строить социализм обычно не получалось, а у Сталина «почему-то» получалось.
Сталин-продолжатель
Став абсолютным владыкой и опираясь на аппарат, Сталин:
1. До конца огосударствил экономику, отказавшись даже от остатков нэпа. В партийных дискуссиях, начиная с 1923 года, все коммунисты были едины в главном. Все они считали, что товарное производство и рыночные отношения принципиально неприемлемы для социалистического общества.
Одновременно они понимали, что уничтожить их прямо здесь и сейчас — значит, вызвать катастрофу и быть сметенными, отстраненными от власти. Дискуссии велись по тактике: как долго еще терпеть рыночные отношения, как долго сохранять частное крестьянское хозяйство, в какой мере то и другое должно контролироваться государством, как в конце концов положить этому конец.
Вот Сталин и «положил конец» всяким «пережиткам капитализма».
2. Сталин довел до конца организации «культа личности» вождя.
Вовсе не он придумал такой культ. Поклонение вождям было уже во времена Французской революции. В годы Гражданской войны и после создавались культы Ленина и Троцкого. Культ Троцкого просто не успел развиться и стать частью советской культуры, а вот Ленину повезло: вовремя помер. Как помер, сразу стал никому неопасен и стал очень подходить для создания культа отца-основателя. Того, об общении с кем легко и приятно рассказывать, придавая значимости и самому себе через вождя. Он же не сможет уже отрицать…
Создание культа личности Ленина было важным партийным делом. Работала «Комиссия по увековечиванию памяти В. И. Ульянова», переименовали до 30 городов и сел, в том числе и Петроград в Ленинград.
Сначала Троцкий в этом активно участвовал и говорил: «Ленина нет, но есть ленинизм. Наша партия есть ленинизм в действии. Пойдем вперед с факелом ленинизма».
Позже он возмущался, что «отношение к Ленину как к революционному вождю было подменено отношением к нему как к главе церковной иерархии».
Потому что 26 января 1924 года прозвучала речь Сталина «По поводу смерти Ленина». Полную мистицизма и религиозной терминологии речь под названием «Клятва» заучивали несколько поколений школьников в СССР.
Как обычно, очень доходчиво и просто Сталин рассказывал, почему атеиста и врага всякой религии Ленина набальзамировали, как фараона? А это потому, что к нему пошло паломничество десятков тысяч трудящихся. И это еще только начало! Потом к Ленину потянуться сотни тысяч… потом миллионы и десятки миллионов паломников со всех континентов. Как же не сохранить светлый образ?
Сталин создавал культ мертвого вождя, чтобы самому в свете этого культа стать верховным жрецом. То-то сердился и раздражался Лёва Троцкий!
Пройдет всего 10–15 лет, и любое собрание в любом учреждении будет выбирать товарища Сталина в почетный президиум. Во всех школах будет висеть его портрет, а в детском саду будут петь песенку:
Я маленькая девочка, играю и пою!
Я Сталина не видела, но я его люблю!
Возникнет новый жанр: «Новина» — по аналогии с «Былиной». В «Новинах» о Ленине и Сталине будут повествовать в стиле «былин» Древней Руси, а число картин «Сталин в Батуме» перевалит за сотню. А казахский акын Джамбул запоет: «Сталин — глубже океана, выше Гималаев, ярче Солнца. Он — учитель Вселенной».
Но что нового сделал Сталин? Ничего. Он не сделал ничего такого, чего не хотел бы сделать Троцкий. Только Троцкий не сумел, а он сумел.
3. Сталин последовательно строил и воспитывал аппарат: советскую бюрократию. Тоже поступок продолжателя, а не реформатора.
Ему постоянно ставят в вину «создание» страшной НКВД, «кровавой гебни Сталина». Но, во-первых, НКВД Сталина — это клуб вегетарианцев по сравнению с ВЧК Дзержинского.
Во-вторых, попытки реформировать ЧК и превратить сборище мясников в спецслужбу предпринимались и задолго до него.
Судьба ВЧК и ее кадров
На страшную мясорубку ВЧК возлагалась «борьба с контрреволюцией», геноцид по отношению к «эксплуататорским классам», накопление награбленного у «эксплуататоров» имущества, ведение внешней и внутренней разведки, охрану государственной границы и все чаще — различные хозяйственные операции.
С функцией истребления и ограбления ЧК справилась великолепно. С разведкой и контрразведкой — много хуже. Эти функции все чаще выходят за рамки первоначально определенных для ЧК. А сама ЧК становится максимально одиозным символом бессудной расправы и садистской жестокости. Да и кадры были соответствующие.
Ни в одной спецслужбе мира никогда не было такого количества психов, да и не могло быть. В спецслужбах и разведках как раз огромное значение придается психической и психологической устойчивости. Любая психическая повернутость и шпиона, и ловящего шпионов контрразведчика слишком дорого обойдется и для них самих, и для государства, которому они служат. А тут — психопат на психопате.
Такое изобилие извращенцев и психов в ЧК доказывает только одно — ЧК вовсе не был спецслужбой или тайной полицией.
Чекисты «ленинского призыва», соратники Дзержинского и товарищи по партии Мартина Лациса не умели буквально ничего необходимого для работы в тайной полиции. Они не умели ни вести допросы, ни вызывать доверие, ни вести сложные психологические игры, ни работать с источниками информации…
В годы Гражданской войны эти люди были куда как востребованы. И для покорения, и для ограбления России: все награбленные ими ценности сдавались в особую ленинскую партийную кассу. Кто пытался наживаться сверх определенного минимума — сам попадал в расстрельный подвал.
Но для работы в разведки они совершенно не годились. Они умели только убивать — а после 1922 года этого в таких же масштабах уже никому не было нужно.
При реорганизации ВЧК в ОГПУ сразу же сократили уездные чрезвычайки, потом «местные» концлагеря. Комиссия 1923 года выявила 826 «неоправданных» расстрелов, коррупцию, алкоголизм. Весной 1923 года прикатила комиссия на Соловки. С 1924 года исполнителей приговоров заменили: с чекистов на уголовников. Палачей держали в одиночках, хорошо кормили и беспрерывно поили водкой, а потом тоже уничтожали. Уже как свидетелей.
Число «чекистов» сократилось, потом стало снова расти. Но главное — изменился состав. Вдохновенные убийцы по призванию, расхристанные кокаинисты с поврежденной психикой стали не нужны и опасны. Часть пропали сами от водки и кокаина. Другие сходили с ума. Даже такие известные коммунисты, как Кедров и Бела Кун кончили свои дни в психушке. Там же кончили знаменитые садистки-комиссарши Нестеренко и Ремовер. Огромное число «кадров ленинского призыва» расстреляли, как харьковского маньяка Саенко, бакинского палача Хаджи-Ильясова.
Более вменяемые «герои красного террора» дожили до середины 1930-х. Вуль, Фридман, Фриновский еще долго служили и получали повышения. Киевский чекист Яковлев прославился тем, что расстрелял собственного отца. Теперь он стал заместителя наркома иностранных дел Украины. Теоретик расстрелов М. Лацис стал директором Московского института народного хозяйства им. Плеханова.
Но и все эти… двуногие существа не пережили большого террора 1930-х гг. Это об их несчастной судьбе плакали в годы «перестройки» как о первых жертвах Сталина: «ленинской гвардии».
От ЧК — к НКВД
6 февраля 1922 г. ВЦИК принял постановление об упразднении ВЧК и образовании Государственного политического управления (ГПУ) при НКВД РСФСР. Так управление органами милиции и госбезопасности передается одному ведомству.
15 ноября 1923 Президиум ЦИК СССР постановил преобразовать ГПУ НКВД в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР. НКВД освобождается от функции обеспечения государственной безопасности.
Революционные деятели запутывали — Сталин распутывал и превращал в стройную систему. Для начала он уничтожил прежнюю «вольницу» на местах.
15 декабря 1930 ЦИК и СНК СССР приняли постановление «О ликвидации наркоматов внутренних дел союзных и автономных республик». Руководство милицией и уголовным розыском возлагается на создаваемые при СНК союзных и автономных республик управления милицией и уголовного розыска. Одновременно ЦИК и СНК СССР приняли постановление «О руководстве органами ОГПУ деятельностью милиции и уголовного розыска», на основе которого ОГПУ и его местные органы получили право не только назначения, перемещения и увольнения работников милиции и уголовного розыска, но и использования в своих целях их гласного состава и негласной агентурной сети.
Теперь система стала максимально централизованной.
10 июля 1934 г. ЦИК СССР принял постановление «Об образовании общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел СССР», в состав которого вошло ОГПУ СССР, переименованное в Главное управление государственной безопасности (ГУГБ). Помимо ГУГБ в составе НКВД имелось еще четыре главных управления — Главное управление рабоче-крестьянской милиции, Главное управление пограничной и внутренней охраны, Главное управление лагерей (ГУЛаг) и Главное управление пожарной охраны.
Кроме их, в составе НКВД имелся орган внесудебной расправы — Особое Совещание при наркоме внутренних дел, имевшее полномочия выносить приговоры о заключении, ссылке или высылке на срок до 5 лет или выдворении из СССР «общественно опасных лиц». Особое Совещание заменило упраздненную судебную коллегию ОГПУ.
На вновь созданный НКВД СССР возлагаются очень широкие задачи: обеспечение общественного порядка и государственной безопасности; охрана социалистической собственности, то есть собственности государства; запись актов гражданского состояния; пограничная охрана; содержание и охрана мест заключения.
Впоследствии неоднократно производились реорганизации, переименования как управлений, так и отделов. Но это уже не так существенно.
В Петроградской ЧК в 1918 году работали около 600 человек, к середине 1919 г. их число возросло до 1300. В масштабах всей Советской республики таких подручных ЧК по разным подсчетам к концу 1918 года насчитывалось до 30–40 тысяч человек, а к 1921 году перевалило за 123 тысячи человек.
В 1937 году только центральный аппарат НКВД насчитывал более 8 тысяч человек. Общее же число сотрудников НКВД, и подчиненных ему военных подразделений превышает 800 тысяч человек. При абсолютном превосходстве по качеству.
Роль Красной Армии и НКВД
Роль учреждения в жизни страны определяется тем, сколько там платят. Тем более в государстве, где нет совершенно никакой частной сферы экономики. Есть нищие колхозы, в которых колхозники получают или чисто продуктовый паек (иногда — на уровне физического выживания) или деньгами в год 40–60 рублей. В образцово-показательных колхозах-миллионерах дают аж 200 рублей в год!!! Из колхозов не старается убежать только ленивый.
В городах за труд на государство платят деньгами. В 1933 году средняя зарплата по СССР составляла 44 рубля. Это был уровень скромной, но независимой жизни. В то же время командиры РККА имели от 75 до 100 рублей в месяц, а средняя зарплата по НКВД составляла 780 рублей.
Сталин сделал что-то качественно новое? Нет, он только достроил аппарат, который начинали строить Троцкий и Свердлов. Только у них получалось во много раз хуже, чем у Сталина. Сталин меньше рассчитывал на «революционный энтузиазм».
Сталин-новатор
А в других областях Сталин выступил как человек, совершенно порывающий с революционной традицией. Причем порывающий кардинально.
Собственно, что такое революция? Это свержение старой власти и установление новой. Вот только цели рвущихся к власти могут быть самые разные. Опыт показывает, что во всякой революции обязательно сочетаются как минимум три направления:
1) социальное,
2) национальное,
3) утопическое.
Социальное направление — это приведение законов и правил жизни в государстве в соответствии с изменившимися экономическими и общественными условиями. Если власть упорно не желает признавать совершившихся изменений, ее реально могут сбросить вооруженным путем.
Царская власть очень постаралась, чтобы большинство населения России если и не стремилось бы ее сбросить-то, по крайней мере, не имело бы ничего против. Цели этой революции полностью осуществились уже после февраля 1917-го. Провозглашено было равенство сословий и классов перед законом, отменены все пережитки феодализма. Учредительное собрание должно было установить форму правления, которую выберет сам народ России.
Национальный вопрос тоже был решен. Временное правительство уравняло в правах все народы Российской империи. 2 марта 1917 года Временное правительство издает декрет: «Об уравнении в правах еврейского населения». Все. Дело сделано, и для целей национальной революции уже не было никакой необходимости свергать существующую власть.
Впрочем, не все народы так думали. В 1918 году множество народов отделилось от Советской России, создавая собственные государства. В некоторых странах политический строй мало чем отличался от советского (Украина, Армения), в других был социал-демократическим (Грузия), в третьих буржуазно-демократическим (Латвия, Литва, Польша). На востоке пытались то сохранить прежний тип государства (Хива, Бухара), то создать исламистское государство (басмачи), то исламский вариант социал-демократии (Азербайджан), то вырастить причудливый «шариатский социализм» (Татарстан, Башкирия, часть Средней Азии). В любом случае Российская империя уже в начале 1918 г. фактически распалась на разные государства.
В ходе Гражданской войны большевики делают вид, что готовы отпустить нерусские народы из империи, и, даже посылая войска, легко признают права на независимость… хотя и всякий раз именно советских, то есть политически родственных, республик. Возможно, права Элен Каррер д’Анкос: «Гениальность Ленина в том, что он уловил размах этой тяги к освобождению»[107]. Впрочем, представления о гениальности могут быть весьма и весьма разнообразными.
Советская власть создала все условия для равенства народов в новой империи — СССР. Кто хотел и мог — отделился (Финляндия, Польша, страны Балтии). Кого-то оторвали от империи силой оружия (Молдавия, Северная Буковина, Западная Украина и Западная Белоруссия). Кто-то пытался восставать и потерпел поражение (Грузия). Но и побежденные повстанцы получили от советской власти очень широкую автономию. Уж теперь-то все задачи национальной революции решены. Свои полугосударства получили и те, кто своей государственности не имел никогда.
Но оставалась еще утопическая составляющая революции. Октябрьский переворот был приходом к власти утопистов, коммунистов и анархистов, которые стремились воплотить в жизнь утопию.
Много утопических лозунгов было уже в эпоху английской революции 1649 года. Например, адамиты… Адам ведь, «как известно», ходил голый, никакой собственности не имел и не работал, а Господь Бог его питал. Поэтому адамиты самым натуральным образом носились по Англии голые, не имели домов, собственности и работы. Было их не так уж мало — около тысячи, при населении всей Англии в эту эпоху не более 5 млн. человек. Все адамиты не пережили зимы 1649/1650 года… Именно эти утописты были опасны в основном для самих себя. Хотя… по рассказам современников, у многих адамитов были дети. Их они тоже водили с собой голыми и голодными. Все дети адамитов умерли вместе с родителями.
Во время Французской революции 1789–1794 годов были такие «бешеные». Тоже немало, несколько тысяч активных фанатиков. Они пользовались довольно большой популярностью, некоторые восстания 1793 года организованы именно ими.
Программы «бешеных» очень различны, но если не вникать в детали, очень просты: все поделить. Они и способ знали: отменить деньги, а всю собственность — поровну. Работал ты или нет — неважно, главное — поровну. Землю тоже поровну, по едокам или по числу рабочих рук. Некоторые из «бешеных» и жен предлагали делить. А то ведь несправедливость получается: у кого-то баба есть, а у кого-то нет… Собственность на женщин — отменить!
Карл Маркс откровенно писал, что «…французская революция вызвала к жизни идеи, которые выводят за пределы идей всего старого миропорядка… Революционное движение, которое началось в 1789 г…. в середине своего пути имело своими главными представителями Леклерка и Ру, и наконец потерпело на время поражение вместе с заговором Бабефа — движение это вызвало к жизни коммунистическую идею»[108].
Эта идея ярко вспыхнет во время Парижской коммуны 1871 года, ее начнут воплощать коммунисты в России 1918 года. И идеи «все поделить» и отмены денег, и даже обобществления женщин.
Правда, в масштабах всей России коммунисты побоялись издавать очередной декрет про упразднение семей: ждали всенародного восстания. Декрет был готов, но Ленин его не подписывал… Решили провести эксперимент: ввести «обобществление женщин» в меньших масштабах. Во Владимире и Саратове издали декреты местных, губернских Советов Народных Комиссаров.
В Декрете Саратовского губернского СНК «Об отмене частного владения женщинами» четко писалось: «Законный брак, имеющий место до последнего времени, несомненно является продуктом того социального неравенства, которое должно быть с корнем вырвано в Советской республике. До сих пор законные браки служили серьезным оружием в руках буржуазии в борьбе с пролетариатом, благодаря только им все лучшие экземпляры прекрасного пола были собственностью буржуазии, империалистов, и такой собственностью не могло не быть нарушено правильное продолжение человеческого рода. Потому Саратовский губернский совет народных комиссаров с одобрения Исполнительного комитета Губернского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, постановил:
1. С 1 января 1918 года отменяется право постоянного пользования женщинами, достигшими 17 лет и до 32 лет.
2. Действие настоящего декрета не распространяется на замужних женщин, имеющих пятерых и более детей.
3. За бывшими владельцами (мужьями) сохраняется право на внеочередное пользование своей женой.
4. Все женщины, которые подходят под настоящий декрет, изымаются из частного владения и объявляются достоянием всего трудового класса.
5. Распределение отчужденных женщин предоставляется Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, уездными и сельскими по принадлежности.
6. Граждане мужчины имеют право пользоваться женщиной не чаще четырех раз в неделю, в течение не более трех часов при соблюдении условий, указанных ниже»[109].
Даже этот эксперимент не слишком удался: только несколько десятков бабенок согласились «национализироваться». Современники и особенно современницы называли их словами, для печати не слишком пригодными.
А несколько тысяч жителей Саратова вместе с женами и дочерьми переехали или в Тамбов, который управлялся Временным исполнительным комитетом и городской управой, или в Область Войска Донского. Ленин же тогда декрета для всей страны не стал подписывать. Сказал, что декрет этот преждевременный и на данном этапе революции может сослужить плохую службу. Так сказать, отложим на потом.
Что «прогрессивного» содержится в групповушке такого рода, я не в силах понять. Но на примере и этого, и множества других подобных декретов хорошо видно, как захватившие власть революционеры навязывают свою утопию всему остальному населению страны.
Революция 1917–1922 годов совершалась под лозунгами разрушения. И под лозунгами полного отказа от всякой исторической преемственности. В «Песне разрушителей», которую позже стали называть «Интернационал», прямо говорилось:
Мы все сожжем, мы все разрушим
Мы все с лица земли сотрем.
Мы солнце старое потушим,
Мы солнце новое зажжем.
Коммунисты очень хотели, чтобы как можно больше людей разделили бы их убеждения. В Советской республике, в Совдепии, запрещено было празднование Рождества Христова и вообще всех религиозных праздников. Запрещены были все атрибуты Пасхи, включая крашеные яйца или возглас «Христос воскресе!» Празднуя Новый год, власти старательно следили, чтобы ни-ни! Никакого религиозного тумана! Запрещено было ставить елку, например.
Входя в дома, коммунистические комиссары тыкали пальцем в иконы: «А ну, убрать немедленно эту грязь!». Разумеется, ни один коммунист или даже «сочувствующий» не мог носить крест, осенять себя крестным знамением, произносить вслух текст молитвы или посещать церковь.
Осенью 1918 года в городе Козлове (ныне Мичуринске) открыли… памятник Иуде. Тому самому — который продал Христа за 30 серебряных монет. «Под звуки «Интернационала» с фигуры христопродавца упало полотно, и с речью выступил сам глава Красной Армии Лев Давидович Троцкий. Он говорил, что мы сегодня открываем первый в мире памятник человеку, понявшему, что христианство — лжерелигия, и нашедшему силы сбросить с себя ее цепи. Что, мол, по всему миру будут воздвигнуты памятники этому человеку, то есть Иуде»[110].
Это не случайный эпизод. Памятники Иуде открывались минимум в 12 разных городах России… Правда, воздвигнуть их по всему миру не удалось. Да и в России простояли эти памятники недолго. В Козлове, например, этот памятник простоял всего одну ночь, утром он был расколочен вдребезги.
Так же, как и Иуде, ставились памятники Стеньке Разину, Пугачеву, каким-то уже вовсе неведомым разбойникам. Все это — торжественно, под оркестр, при большом стечении согнанного народа.
Даже сам русский язык выглядел эдак сомнительно… Выдумать новый язык вряд ли получится, но язык все же пытались менять. Например, созданием множества аббревиатур и самых невероятных сокращений. Тут и всякие «Губкомземы», и «Стройкомпутьтресты», и новые названия для министров (наркомы) и для командного состава армии (вместо солдата — боец, вместо офицера — командир, а вместо разных чинов — комкоры, комбаты и комдивы).
Современники довольно легко различали русский язык и «советский». Для них очень по-разному звучала и приблатненная речь балтийских «братков», и насыщенная «новыми словами» речь советских. А. Куприн прямо писал о «советском разговорном языке»[111].
Даже искусство следовало уничтожить, заменив неким новым искусством, эдакого абстрактного свойства. Художники-абстракционисты входили в правительство с тем, чтобы уничтожить «академическое искусство» и заменить его «новаторским».
Первую в мире абстрактную картину нарисовал некто Кандинский в 1913 году, потом туда же ударились Малевич, Альтман, Шагал, Штеренбург, бывший одно время Наркомом искусств. В эту пору Малевич в своих статьях прямо требовал «создания мирового коллектива по делам искусства» и учреждения «посольств искусств во всех странах», «назначения комиссаров по делам искусства в губернских городах России», «проведения новых реформ в искусстве страны». Потому что «кубизм, футуризм, симультанизм, суперматизм, беспредметное творчество» — это искусство революционное, позарез необходимое народным массам. И необходимо «свержение всего академического хлама и плюнуть на алтарь его святыни».
Не могу сказать, что именно отражают несовпадения спряжений и падежей в этих выкриках Малевича — революционную форму или попросту плохое владение русским языком. Но во всяком случае, так он видел роль «черных квадратов», писающих треугольников, порхающих над городом дед-морозов и прочего безобразия.
Павел Филонов так видел место «нового жанра» в истории: «Класс, вооруженный высшей школой ИЗО, даст для революции больше, чем деклассированная куча кремлевских придворных изо-карьеристов. Правое крыло ИЗО, как черная сотня, выслеживает и громит «изо-жидов», идя в первых рядах советского искусства, как при царе оно ходило с трехцветным флагом. Заплывшая желтым жиром сменовеховская сволочь, разряженная в английское сукно, в кольцах и перстнях, при цепочках, при часах, администрирует изо-фронт, как ей будет угодно: морит голодом, кого захочет, объявляет меня и мою школу вне закона и раздает своим собутыльникам заказы»[112].
Это Филонов писал уже после того, как великий вклад «изо-жидов» (уж простите, формулировка-то его собственная) перестал оплачиваться государством, и стало ясно — наркомата искусств со своими комиссарами не будет.
До 1930-х мутный поток «новой литературы» утверждал ценности разрушения и убийства. «Мы» в этой литературе представали теми, кто невероятно агрессивен и хочет истреблять, варить в кипящем масле, сжигать в топках паровозов своих врагов: «казацкую сволочь», «буржуев» и «контриков», то есть контрреволюционеров.
Сталин отказался от идей разрушения и идей разрыва с культурной традицией. Ведь совершенно очевидно, что на идеологии разрушения строить что бы то ни было невозможно. А если строить социализм в одной отдельно взятой стране, то это все же уже созидание.
В результате вместо восторженных рассказов о том, как «офицерье» жгли в топках паровозов, появилась каноническая, дожившая до наших дней история про сожженного в топке Лазо. Вместо таких же восторгов по поводу насаженных на штыки «контриков» стало рассказываться о том, как «они» убивали, пытали, пороли, насиловали «нас».
Раньше «мы» были агрессорами и хотели совершать жестокости. Теперь «мы» стали жертвами жестокости «их», и если были жестокими, то только ответно.
Для многих революционеров это означало конец самой революции. Не стало того самого разрушения, которое вызывало у Мандельштам и Гинзбург такие приступы восторга и веселья.
Но что думали об этом не организаторы, а свидетели Гражданской войны и их потомки?! То есть 99 % населения СССР? Ни один психически вменяемый человек, независимо от политических убеждений, не может обрадоваться появлению в его городе памятников Иуде, Каину, Разину и прочей погани. Что его дети не могут прочитать народных сказок и украсить елку, а вместо этого им предлагаются «октябрины», киношные повествования о «красных дьяволятах», пафос всеобщего разрушения и частушки вроде этой:
Мы ребята-октябрята,
Очень дружные ребята,
Наши кудри кудреваты.
Эй, буржуй, вставай с постели,
Открывай пошире двери.
В гости мы к тебе придем
И все кости перебьем.
Или такой перл агитпропа:
В клубе «Красный водоем»
Октябрит Мария.
Назвала сынка Заем,
Дочку — Индустрия.
Абсолютное большинство людей не хотело иметь ничего общего с революционным маразмом и охотно поддерживало любые созидательные идеи. Будь то строительство новых городов и освоение страны, будь то преемственность культуры, будь то положительные примеры, а не страшные рожи Иуды и Разина.
Люди готовы защищаться от нападающих на них чудовищ, но совсем не хотят сами становится чудовищами.
Реабилитация русских
В первые двадцать лет советской власти так же, как с «религиозным дурманом», боролись и с «русопятством» и «русским шовинизмом», с «черносотенными настроениями». А под этими плохими настроениями имелось в виду вообще хорошее отношение к любым событиям русской истории. В том числе к войне 1812 года или к организации университетов Александром I. Ведь по мнению коммунистов, ничего вообще хорошего за сотни лет русской истории не было и быть не могло.
Полагалось считать, что в огне Гражданской войны Россия погибла, убита коммунистами, и следует радоваться по этому поводу. Маяковский, например, ликовал, что красноармеец застрелил Россию, жирную торговку, — образ такой у него для России.
Для коммунистов и 1812 год был исключительно «спасением помещичьей «Расеи» руками обманутых крестьян»[113].
И завоевание мусульманских областей описывалось так: «Погубил на стенах крепости несколько сот русских мужиков, одетых в солдатские шинели»[114].
Луначарский не где-нибудь, а в одном из своих циркуляров писал с предельной обнаженностью: «Нужно бороться с этой привычкой предпочитать русское слово, русское лицо, русскую мысль…» Как говорится, коротко и ясно.
Запрещены, изымались из библиотек и «Былины», и русские летописи. Люди Луначарского шерстили библиотеки, извлекая из них… русские народные сказки. То есть, с точки зрения классовой борьбы ничего вредного невозможно найти в «Коте-котке, сером лобке» или в «Крошечке-Хаврошечке». Но тут действовала иная логика — логика истребления исторической памяти, максимальной денационализации русских. Чтобы не было самого русского слова, русского лица — тогда и предпочитать будет нечего.
Даже само слово «Русь» считалось эдаким… контрреволюционным. И вообще слишком много внимания к русской истории, русскому языку, русской культуре, вообще ко всему русскому стало чем-то очень, очень подозрительным.
Что же признавалось в русской истории? Только одно «освободительное движение». Степан Разин, Кондрат Булавин, Емельян Пугачев и другие разбойники должны были стать героями для россиян. А Суворов, Кутузов, Нахимов, соответственно, должны были предстать «реакционными защитниками старого режима».
В народной культуре изыскивалось, а то и придумывалось все, что могло доказать главную идефикс большевиков: что народ всю русскую историю только и делал, что ненавидел «угнетателей» и восставал против «проклятого царизма».
Инженеру Покатило
Морду паром обварило.
Жалко, жалко нам, ребята,
Что всего не окатило.
До сих пор не очень понятно, действительно ли распевали в рабочих слободках частушку, или ее придумали «перековавшиеся» профессора филологического факультета Петроградского университета. Должны же они были откопать перлы революционного пролетарского фольклора, чтобы не попасть в концентрационные лагеря?!
Писались и соответствующие книги, изображавшие строительство империи преступлением и мерзостью, а «русских колонизаторов» — сборищем зверья и негодяев.
В книге А. П. Окладникова, посвященной присоединению Бурятии к России[115], живописуются чудовищные зверства «карателей и колонизаторов». То же самое — в книгах о присоединении Грузии, Средней Азии или Северного Кавказа. Шамиль и казахский феодал Кенесары, обижавшийся на русских за запрет работорговли и «права первой ночи», считались «положительными». А офицеры Ермолова и Скобелева — сугубо «отрицательными».
Вообще-то власти были довольно последовательны в своем интернационализме, в идее равенства народов. Во время официальных советских праздников, шествий и митингов обязательно выступали представители разных народов, и скажем, в 1933 году в Ачинске бороться с религиозным туманом призывали одновременно украинец, требуя искоренить православные храмы, поляк, требуя искоренить католицизм; бурят требовал закрыть буддистские дацаны, еврей — синагоги, а татарин — мечети[116].
Интернационализм? Несомненно! Но что характерно, даже в этой ритуальной пляске русские не участвовали. Ведь русский народ был народом, в чем-то виноватым перед всеми остальными, и он должен был нести свою вину и чувствовать…
Так что равенство равенством, а получается, что это равенство проводилось так уж последовательно. Русский народ с 1918 г. по самый конец 1930-х рассматривался как неполноценный, зараженный великодержавным шовинизмом и подлежащий перевоспитанию. А слова «русопят» и «кондовая Русь» стали очень обычными для обозначения всех, кому «интернационализм» хоть немного не нравился. Характерно, что из всех союзных республик СССР только у Российской Федерации не было ни столицы, ни своей Академии наук.
В ходе культурной революции Сталина русский народ из презренного сборища контрреволюционеров и черносотенцев, подлежащих неукоснительному перевоспитанию, превратился в великий русский народ, несущий в себе, правда, уже не Бога, а Мировую революцию… Но что-то, несомненно, несущий и потому уже не подлежащий истреблению и перевоспитанию. Казаки из русских свиней и черносотенной сволочи тоже превратились в людей, а буряты из защитников Отечества от зверств русских империалистов — в «добровольных» присоединенцев.
На 1936 г. приходится погром исторической школы Покровского, бывшей до того официальной. Той самой школы, в которой русские — колонизаторы и подонки. Партия под руководством Сталина поставила задачу написать историю России не с позиции классовой борьбы, а с позиции создания громадного государства. Эта история коренным образом отличалась от той, которую писали в Российской империи, но она была намного более приемлема для 90 % населения, чем бредни Покровского про хроническую классовую борьбу отсюда и до обеда.
В сталинской версии истории России стало «необходимо» найти как можно больше доказательств того, сколь русский народ древен, могуч и велик, и как все к нему добровольно присоединялись.
Такой рассказ об идиллии «добровольного присоединения легче всего раскритиковать, но он имел немало положительных сторон. Русские переставали себя чувствовать вредным элементом в собственной стране. Все народы СССР могли осознать себя не жертвами «русского колониализма», а строителями общего государства. Приятнее как-то.
Второй пункт «отступничества» Сталина: он строил. Строились целые города и целые кварталы в уже существующих. Был даже проект перенести центр Петербурга в район нового Московского проспекта. В конце концов от этого отказались, но старый город Петербург дополнился почти таким же по площади «новым Петербургом» со зданиями в стиле «сталинского классицизма».
Возводились монументальные сооружения. Это и сталинские небоскребы в Москве, и метро в Москве, а потом и в Ленинграде. Это монументальные сооружения вокзалов, речных вокзалов, советских учреждений и главков, вузов и школ. Поставили монумент «Рабочий и колхозница», много памятников Ленину, Кирову и Сталину. Города начали расти. Уродливо? Окруженные множеством бараков? Да. Но росли, приобретали другой, новый облик.
В-третьих, Сталин начал реальную индустриализацию СССР. Говорили об этом с 1918 года. Осуществил Иосиф Виссарионович. Подъем производства, создание целых отраслей промышленности и целых промышленных районов, великие стройки.
Дешевизна рабочей силы и возможность концентрировать массу средств позволяла строить много и в разных местах, практически одновременно. Сколько писали об ужасах «Беломорканала», который оказался к тому же совершенно ненужным! Да, это пример скверного отношения к людям, бесхозяйственности и жестокости. Но еще это пример того, что может мобилизационная экономика. Через короткое время она даст и Магнитку, и Кузбасс, и Челябинский тракторный завод. Цена чудовищная? Да. Но цена революции была не менее, а более чудовищной — и без малейших признаков того самого прогресса, под знаменами которого совершалась.
Два основных тезиса
В основе любых практических дел коммунистов всегда лежали какие-то тезисы «классиков марксизма» или их трактовки. Коммунисты даже в сортир ходили в строгом соответствии с «Манифестом коммунистической партии».
Сталин проводил свою политику в соответствии с двумя важнейшими положениями:
1. О возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране.
2. Об усилении классовой борьбы по мере построения социализма.
Не нужно думать, что первый тезис означает изоляцию от всего остального мира и отказ от мирового господства социализма. Он означал ровно то, что Мировая революция произойдет не так, как думали в 1917–1919 годах. Возникнет сначала одно «государство рабочих и крестьян», а потом уже и другие. Если социалистические республики первоначально и будут самостоятельными, потом они неизбежно станут частями земшарной республики советов. Капиталистические страны, «разумеется», будут враждебны СССР, рано или поздно вспыхнет война, к ней надо готовиться. Если удастся победить в войне, возникнет шанс для построения земшарного СССР.
Теория страшненькая, конечно, но намного более реалистичная, чем Мировая революция.
Второе положение тоже реалистичнее, чем кажется. Разумеется, тезис «усиления классовой борьбы» нужен был Сталину для борьбы за власть. Но если строить социализм, то все верно — без нового витка «классовой борьбы» никак не обойтись.
Усиление классовой борьбы
Действительно: коммунисты у власти, создан многомиллионный класс людей, лояльных советской власти. Но ведь еще не построен коммунизм. Еще продолжается обычная человеческая жизнь крестьянства: десятков миллионов «неполноценных граждан» СССР.
Если власть начнет кардинально преобразовывать всю их жизнь, они будут сопротивляться. Это уже не будет «уничтожением классовых врагов», «борьбой с великодержавным шовинизмом» и так далее. Для ТАКОЙ войны с совершенно мирными гражданами собственной страны нужна какая-то новая идея.
Такой идеей и стал лозунг «усиления классовой борьбы по мере завершения строительства социализма». Концепция такого «усиления» была сформулирована Сталиным в речи «Об индустриализации и хлебной программе» 9 июля 1928 года на пленуме ЦК ВКП(б) (4–12 июля 1928).
Имеет смысл привести текст речи с небольшими сокращениями: «Мы говорим часто, что развиваем социалистические формы хозяйства в области торговли. А что это значит? Это значит, что мы тем самым вытесняем из торговли тысячи и тысячи мелких и средних торговцев. Можно ли думать, что эти вытесненные из сферы оборота торговцы будут сидеть молча, не пытаясь сорганизовать сопротивление? Ясно, что нельзя.
Мы говорим часто, что развиваем социалистические формы хозяйства в области промышленности. А что это значит? Это значит, что мы вытесняем и разоряем, может быть, сами того не замечая, своим продвижением вперед к социализму тысячи и тысячи мелких и средних капиталистов-промышленников. Можно ли думать, что эти разоренные люди будут сидеть молча, не пытаясь сорганизовать сопротивление? Конечно, нельзя.
Мы говорим часто, что необходимо ограничить эксплуататорские поползновения кулачества в деревне, что надо наложить на кулачество высокие налоги, что надо ограничить право аренды, не допускать права выборов кулаков в Советы и т. д., и т. п. А что это значит? Это значит, что мы давим и тесним постепенно капиталистические элементы деревни, доводя их иногда до разорения. Можно ли предположить, что кулаки будут нам благодарны за это, и что они не попытаются сорганизовать часть бедноты или середняков против политики Советской власти? Конечно, нельзя.
Не ясно ли, что все наше продвижение вперед, каждый наш сколько-нибудь серьезный успех в области социалистического строительства является выражением и результатом классовой борьбы в нашей стране?
Но из всего этого вытекает, что, по мере нашего продвижения вперед, сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться…
…
Не бывало и не будет того, чтобы отживающие классы сдавали добровольно свои позиции, не пытаясь сорганизовать сопротивление. Не бывало и не будет того, чтобы продвижение рабочего класса к социализму при классовом обществе могло обойтись без борьбы и треволнений. Наоборот, продвижение к социализму не может не вести к сопротивлению эксплуататорских элементов этому продвижению, а сопротивление эксплуататоров не может не вести к неизбежному обострению классовой борьбы[117].
Речь Сталина — и оправдание, и целая программа Гражданской войны. Это особая Гражданская война: она не нужна для захвата или удержания власти. Никакие вражеские армии белых или зеленых СССР не угрожали. Красная Армия образца 1929 года была в состоянии разгромить любую армию, равную по численности армии Колчака или Деникина или любой коалиции зеленых и белых вместе с казаками и Махно.
Это была особая Гражданская война: за воплощение в жизнь коммунистической утопии. Она шла за преобразование России в духе «построения социализма».
Коммунисты знали два способа такою «построения»: самодеятельность революционных масс, и создание политической и военной машины. Первый способ уже показал свою несостоятельность. «Массы» слишком часто оказывались ненадежны, ветрены, и вообще слишком часто думали не так, как вожди. Гражданскую войну 1917–1922 годов выиграла не добровольческая Красная Армия образца декабря 1917 г., а боевая машина, созданная Троцким к лету 1918 г.
Социализм слишком четко обретал облик государства-машины, тоталитарного государства «винтиков». Был случай, когда И. В. Сталин выпил, подняв тост «за винтики». Вряд ли это было издевкой или даже проявлением неуважения. Вождь всех народов вполне искренне отождествлял свое государство с механизмом.
Гражданская война в СССР шла по двум направлениям:
1) завершение строительства тоталитарного государства;
2) уничтожение крестьянства как сословия, недостаточно зависимого от красных.
На практике лозунг «усиления классовой борьбы» вел к нагнетанию атмосферы подозрительности и страха, шизоидные обвинения. В духе анекдота, когда старый еврей смотрится в зеркало и задумчиво произносит: «Один из нас таки да, явно враг…». В другом варианте: «Один из нас таки да, где-то служит».
Спускание «сверху» планов арестов и планов расстрелов — тоже часть реализации этого лозунга. Эти планы и отыскивание «врагов» среди самих коммунистов особенно смущали преемников Сталина[118].
Но «под раздачу» на практике постоянно попадали разного рода «стрелочники». Порой в буквальном смысле. Железные дороги работали безобразно, аварии были чуть ли не бытовой нормой — и делался вывод, что в смазчики и стрелочники пробираются белогвардейцы и кулаки… Любая ошибка, любое неверное действие легко могло быть истолковано, как проявление «классовой борьбы». А это сразу же превращало административное нарушение или мелкое уголовное дело в политическое. Со всеми вытекающими последствиями.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.