Глава 4. Век девятнадцатый. Переворот

Глава 4. Век девятнадцатый. Переворот

За исключением преобразований царя Петра Великого, до 1825 года царская Россия и её история более насыщены крестьянскими неурядицами, а то и вовсе кровавыми бунтами, разбоем речных корсаров – ушкуев, лесных татей, сиречь разбойников. Царская власть вершила свою внешнюю, а заодно и внутреннюю политику чаще в регионе Крыма и черноморского побережья. Но уже в постнаполеоновские времена, к 1825 году у прогрессивного дворянства и в большей части гвардейского офицерства зародились либеральные замыслы, дозревшие почти до революционного уровня. Идеи равенства сословий и отмена крепостничества взяли в их умах верх. Ко всему внезапно-беспричинно ушёл в мир иной монарх Александр Первый. По установившейся традиции бразды правления должен был принять следующий царский отпрыск по старшинству Константин. Но выяснилось, что претендент внезапно отрёкся от этой радости куда раньше. Ничтоже сумняшеся выставил свою кандидатуру следующему по дате рождения – Николаю. Новый монарх возжелал именоваться «Николай Первый». Дворянам предельно надоела эта царственная канитель с крепостничеством и сословным разделением, да и вообще с коронованием пусть нового, но опять-таки царя. Они с лихвой вдохнули революционный дух народа в войне 1812-го года с Наполеоном. Особо сплотили дворян патриотические чувства и противление царизму. Выразить своё несогласие с властным укладом как таковым гвардейцы при дворе порешили военным путём. Повод с коронацией свежего государя приспел кстати даже несколько раньше намеченного к перевороту срока. Решено было трон ликвидировать вместе с его претендентом. По замыслу декабристов совместить акцию следовало с традиционной присягой Николаю Первому. Вот только решительности предводителям восстания явно недоставало: один наотрез отказался от цареубийства. Другой же «гвардеец» не выказал толику храбрости для взятия царского дворца во главе вверенных ему войск. Третий же, Трубецкой, расслабился настолько, что лишь наблюдал Сенатскую площадь из-за угла здания поблизости. Такое вот получилось неказистое восстание декабристов по факту.

В итоге более сотни гвардейцев принародно повесили, уйма солдат прямо на площади полегло от картечи, прочие, спасаясь бегством, утонули в Неве.

В эдакой обстановке взошёл на трон Николай Первый. Ставленник был воспитан светски зело, ко всему дал волю придворным чиновникам вершить юридическую бюрократию. Внешне преклоняясь Фемиде, не гнушался тиранить подвластные народы. Помимо того им обуревала мысль о расширении и укреплении границ империи де-юре. Последнее развязывало руки его придворным законодателям. Особенно продуктивно в этом направлении продвинулся бывший начальник Штаба Гвардейского корпуса Бенкендорф. Оказав неоценимую услугу монарху в подавлении восстания декабристов, из военачальников подданный императора стремительно взлетел по карьерной лестнице при дворе. Им были созданы самостийные разветвления по всей империи службы Третьего отделения. Бенкендорф расположил к себе монарха настолько, что НИКТО не смел вмешиваться в дела оного бюрократического ведомства. В итоге уже через шесть лет чиновник становится Членом Государственного совета, а следом ему жаловали титул графа. И было за что: в сотрудничестве с действительным членом Российской Академии наук, царским вельможей графом М. М. Сперанским разработано Полное собрание законов Российской империи. В сорока пяти томах содержалось ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ЗАКОНОВ. Россия рвалась к европейской цивилизации. Опыт в юриспруденции служил мостом в межгосударственных отношениях.

В первую голову события на Чёрном и Средиземном морях просто вынуждали Николая Первого неотложно принимать кардинальные меры в своей мировой политике на море. Без укрепления своих позиций на Мировом океане, приморские владения бескрайней России оказывались бы под угрозой отторжения приграничными государствами. Даже победоносная Русско-турецкая война 1828–1829 гг. в итоге не дала России желаемых результатов: закрепиться на Черном море и получить стабильный выход в Средиземное море. А это означало экономическую изоляцию России от Ближневосточного рынка. Сие было на руку «любезным» соседям Франции и Англии, вынашивавшим планы овладения российским Дальним Востоком. Стремительно назревала новая война на наших дальневосточных рубежах. Ко всему Турция и её союзники теснили Российский флот по всей акватории Чёрного и Средиземного морей.

В образовавшееся мирное окно 1852 года через Английский пролив Ла-Манш ещё было возможным отправить дипломатическую экспедицию в страны Тихоокеанского региона. И прежде всего – в Японию, обладавшую в те времена мощным морским флотом. Заключить с ней мирный союз для России было первостепенным делом. Итак, срочно понадобилась эскадра кораблей океанского класса, один из которых носил бы императорский вымпел, то есть брейд-вымпел. Ещё ранее мощным толчком в развитии собственного флота послужил доклад Петра Первого с боярским постановлением от 20 октября 1696 года: «Морским судам быть!» С этой даты исчисляется День Военно-морского флота России. И вскоре была создана целая индустрия кораблестроения. По опыту, перенятому Петром Первым за рубежом, созданы верфи: Воронежская, Казанская, Переяславская, Архангельская, Олонецкая, Санкт-Петербургская, Астраханская; всего числом в две дюжины. К 1787 году Россия вышла по количеству боевых кораблей в Европе на третье место после Великобритании и Франции. Россия становилась под парус, выкатив из корабельных портиков жерла тысяч пушек. Только парусных судов насчитывалось более двухсот, да ко всему гребных морских до полутысячи! Остро возникла нужда в боевых матросах, не боящихся штормов и кровавых абордажей. По берегам Волги, Днепра и Урала таковых можно было сыскать немало. Да, это были те самые ушкуи, ставшие на разбойный путь, грабя и убивая богатый купеческий люд. Их отлавливали с альтернативой: либо «пеньковый галстук от царя, либо умереть с честью за Отечество». Выбирали последнее: баталии для них дело привычное, но теперь законопослушное. Специальные царские отряды сутками отлавливали ушкуйников и татей, направляя их на дела благие, откуда бежать им было более некуда. Добровольно же под пули супостата или турецкие ятаганы идти находилось весьма мало охотников. И, если разбойники Скандинавии сыскали себе легендарное имя викингов, корсаров, то есть пиратов северных, а позже южных морей, то наши разбойнички при тех же деяниях на реках русских и морях средиземноморских прозывались ушкуйниками, да татями. А ведь те и другие искали для себя одного: воли и жизни достойной.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.