История изучения

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

История изучения

Если реальная история древнего Ближнего Востока уже в начале новой эры была практически неизвестна, в том числе в самих странах Ближнего Востока, и ее пришлось заново восстанавливать европейской науке в XIX–XX вв. по материалам, добытым при раскопках, то в Китае с древности и по сей день существовала непрерывная традиция развитой исторической рефлексии и ее письменного выражения, в том числе собственно историописания. Династийные истории, освещающие китайскую древность, комментарии к ним и другие источники, дошедшие в рамках этой непрерывной традиции, образуют колоссальный по объему массив текстов, до сих пор не введенный до конца в оборот мировой науки (достаточно сказать, что даже династийные истории не переведены полностью на европейские языки), но во все времена хорошо известный образованным людям самого Китая.

В противоположность древней истории всех остальных регионов Востока китайская древность не была «открыта» современной наукой после многовекового перерыва, поскольку никогда и не была забыта. Можно говорить только о постепенном открытии китайской истории для европейской науки (оно окончательно состоялось в XIX в.) и о произошедшей в результате интеграции изучения древнекитайской истории в самом Китае с усилиями недавно возникших школ китаистов других стран (XX в.). В ходе этой интеграции китайская историография усвоила современные научные методы, предоставив в то же время мировой науке огромный, хорошо подготовленный исторический материал.

Первые нелегендарные сведения о Китае попали в Европу в результате объединения Евразии монголами (путешествие Марко Поло к монгольским владыкам Китая, 1271–1294). Однако специальные сведения об истории и культуре Китая, в том числе древней, были принесены в Европу только в XVIII – начале XIX в. христианскими миссионерами, присланными в Китай (прежде всего иезуитами и сотрудниками Русской духовной миссии в Пекине: один из ее сотрудников И. Я. Бичурин [Иакинф] стал основателем русской синологии в 1-й пол. XIX в.). Благодаря их трудам основы традиционного китайского исторического и культурного канона стали известны в Европе; они же были первыми переводчиками текстов этого канона на европейские языки.

С «открытием» Китая в ходе колониальной экспансии началось активное освоение китайских источников собственно академической наукой Европы, и к концу XIX в. сформировались основные школы мировой синологии. В первые десятилетия XX в. китайские историки стали активно осваивать методы современной науки, в 20-е гг. западные археологи начали раскопки в Китае, сразу давшие важнейший материал по древнейшим этапам его истории (особо надо отметить открытие протокитайской неолитической культуры Яншао Ю. Андерсеном), и уже в середине XX в. сформировалась мировая синология, прежде всего на базе взаимодействия китайского, американо-европейского и японского изучения древней истории Китая.

Одной из самых комплексных проблем изучения Китая является вопрос о том, насколько можно доверять гигантским письменным компиляциям древнекитайских историков (особенно в той части, где они сами опирались не на документы, а на предания) и тенденциозным философско-политическим трактатам. Популярные около века назад гиперкритические взгляды на эти источники как на крайне недостоверные, отошли в прошлое, когда археологические раскопки показали, что династии II тыс. до н. э., о которых сообщает традиционная китайская историография, действительно существовали. Однако необходимость видеть историческую реальность сквозь призму вторичных, обобщающих источников, особенно официальных, подчиненных определенной концепции, по-прежнему порождает немало трудностей. Яркий пример: источники одинаково говорят о «династиях» и «императорах», идет ли речь о полулегендарных племенных вождях III тыс. до н. э. или о бюрократической централизованной монархии рубежа эр. Когда источники, наоборот, говорят о фундаментальных переменах в прошлом или о характере целых эпох, далеко не всегда можно понять, насколько это отражает реальность, а насколько – оторванное от нее позднее теоретизирование, подогнанное под ту или иную концепцию.

Наконец, необходимо выделять искажения, связанные с официальными или идеологическими фикциями (если источник говорит, что такой-то иноземный народ признал зависимость от Китая, это может отражать и действительное признание зависимости, и присылку обычного посольства, и даже появление простых купцов с подарками властям). В итоге спор идет даже вокруг фактов на первый взгляд очевидных: так, китайские переписи населения и официальные истории сообщают о колоссальном сокращении населения в эпохи смут. Это казалось вполне естественным, пока синолог Г. Билленстейн в середине XX в. не выяснил, что сокращения эти в реальности были куда меньше, чем свидетельствуют переписи: просто в эпохи нестабильности администрация контролировала население куда хуже и значительная его часть оставалась непереписанной (переписи проводились с целью налогообложения, и по возможности население от них пыталось уклониться).

Второй комплекс проблем, активно изучаемый китаеведами-«древниками», – это установившаяся к рубежу эр специфика китайской цивилизации, история ее становления и развития, та роль, которую она играла в истории Восточной и Центральной Азии в целом. Традиционная китайская историография (до нач. XX в.) отличалась тщательным комментированием древних источников и исходила из двух концепций: китаецентризма (представление о том, что Китай есть центр мира; китайскому правителю само Небо отдало весь мир во власть – просто сам мир не всегда знает и признает это, а официальная культура Китая есть высшая и единственная нормативная культура мира, так что все те, кто не принял ее и не подчинился ее нормам и власти Китайского государства, оказываются «варварами») и династических циклов (любая династия правит, пока Небо, от которого исходит всякая власть, сохраняет за ней «небесный мандат» на правление; рано или поздно династия погрязает в грехах и небрежении своими обязанностями перед страной, и тогда Небо лишает ее «мандата» и передает его следующей династии, которая в результате и приходит к власти путем смуты или переворота). Обе эти концепции были выработаны и стали нерушимыми государственными доктринами еще во времена Сыма Цяня.

Китайская историография последних ста лет является составной частью современной науки и применяет ее методы. Особенно тщательно изучает она социально-экономическую историю древности (хотя в свое время не обходилось здесь без вульгаризации) и занимается обработкой результатов раскопок (в частности, раскопок целых поселений на больших площадях). Исключительно развито изучение Древнего Китая в Японии, с давних времен находившейся под влиянием китайской культуры. У истоков европейского изучения Древнего Китая стоит французская школа синологии конца XIX – начала XX в. (Э. Шаванн, П. Пеллио, А. Масперо).

В России начало современному научному китаеведению положили ученые 1-й половины XX в., прежде всего В. М. Алексеев. К настоящему времени отечественная школа изучения Древнего Китая (К. В. Васильев, Л. С. Васильев, В. М. Крюков, Л. С. Переломов, С. И. Кучера, Т. В. Степугина и др.) – одна из ведущих в мировой науке. Для нее храктерен критический перевод и научное комментирование основных письменных источников. К сожалению, за сто с лишним лет эта работа прошла только свои первые стадии (крупным вкладом в нее явился первый в мире полный перевод «Исторических записок» Сыма Цяня, начатый в 1970-х гг. Р. В. Вяткиным и продолженный его сыном).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.