«ВЫ ТОЛЬКО ДЕТЕЙ УМЕЕТЕ ДЕЛАТЬ!»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«ВЫ ТОЛЬКО ДЕТЕЙ УМЕЕТЕ ДЕЛАТЬ!»

12 марта 1949 года образовали Внешнеполитическую комиссию ЦК ВКП(б) — комиссию политбюро по вопросам внешней политики и связи с иностранными коммунистическими партиями и другими рабочими организациями. Комиссии поручили работу с иностранными компартиями и контроль за международной деятельностью советских общественных организаций (ТАСС, ВЦСПС, ВОКС, Совинформбюро, Центросоюз, антифашистские комитеты, Союз писателей).

Председателем комиссии утвердили заместителя шеф-редактора газеты «За прочный мир, за народную демократию» (а до того заместителя начальника управления пропаганды и агитации ЦК) Вагана Григорьевича Григорьяна. Его заместителями стали Борис Николаевич Пономарев (служивший в отделе международной информации ЦК, затем начальник Совинформбюро), Андрей Андреевич Смирнов, в ту пору заведующий 3-м европейским отделом МИД, и Яков Миронович Ломакин (первый заместитель заведующего отделом печати МИД).

Иногда Внешнеполитической комиссии поручали вопросы серьезной политики. Например, представить политбюро заключение по той или иной проблеме. Но после смерти Сталина комиссия была обречена. Вновь назначенному министром иностранных дел Молотову параллельная структура внутри аппарата ЦК была не нужна. Вагана Григорьяна перевели в Министерство иностранных дел заведующим отделом печати и членом коллегии. Но в том же 1953 году его из МИД убрали. Смирнов, напротив, продолжал служить в министерстве, стал послом в Австрии и ФРГ. Самую серьезную карьеру сделал Борис Пономарев. Он стал кандидатом в члены политбюро и секретарем ЦК КПСС.

Рабочий день министра Вышинского начинался в одиннадцать утра, а заканчивался в четыре-пять утра следующего дня. Совещания проходили ночью, когда люди мало что соображали. Сам Вышинский был исключительно работоспособен. К тому же он смертельно боялся отсутствовать на рабочем месте — вдруг позвонит Сталин.

Существовал такой порядок: если звонит вождь, всем полагалось немедленно покинуть кабинет министра. Несколько раз он звонил во время заседаний коллегии МИД. Вышинский неизменно вставал и говорил:

— Здравствуйте, товарищ Сталин.

Члены коллегии немедленно вскакивали со своих мест и бросались к двери, чтобы оставить министра одного. Но дверь узкая, сразу все выйти не могли. И Вышинский тому, кто выходил последним, своим прокурорским голосом потом говорил:

— Я замечаю, что, когда я говорю с товарищем Сталиным, вы стремитесь задержаться в кабинете.

После таких слов в дверях возникала давка, и в результате сотрудники выходили вдвое дольше…

Советской дипломатической службе в те годы не хватало профессионалов. Наркоминдел накануне войны дважды подвергся разгрому. В первый раз — в эпоху большой чистки 1936–1937 годов, во второй раз — в 1939 году, после снятия Максима Литвинова с поста наркома. Молотов рекрутировал в дипломаты молодых выдвиженцев, социально надежных, но профессионально не подготовленных. Новые кадры с гордостью называли себя «молотовским призывом». Все это были недавние инженеры, врачи, учителя, демобилизованные офицеры, направленные в дипломатию ЦК партии. Сразу после войны решено было мобилизовать группу партийных и советских работников для формирования состава посольств, число которых увеличилось вдвое. Это были люди, привычные к жесткой дисциплине. Но интеллигентность из Министерства иностранных дел сразу выветрилась.

Кампания борьбы с космополитами и прочая мерзость не обошли стороной и МИД. Там тоже устраивались суды чести. Писались доносы с обвинениями в «отходе от линии партии». Это заканчивалось увольнением.

23 июня 1952 года Сталин принял новых послов — Андрея Громыко (в Англии), Александра Панюшкина (в Китае) и Василия Зарубина (в США). Присутствовали Молотов и Вышинский:

«В процессе беседы товарищ Сталин дал следующие указания о задачах посла.

Послы Советского Союза должны хорошо знать страну пребывания, ее государственных, политических, общественных деятелей и своевременно информировать советское правительство о происходящих в стране пребывания важнейших событиях. Послы недостаточно изучают экономику страны пребывания и политическую расстановку сил в ней…

Посол должен быть общительным в своих отношениях с государственными, политическими и дипломатическими деятелями, не избегать этих связей, напротив, всячески их развивать, должен умело проводить беседы, выясняя во время этих бесед интересующие их вопросы, больше слушать, ничего не обещать и не раскрывать нашу позицию по тому или иному вопросу, если она уже не выражена в соответствующих документах или в заявлениях советского правительства…

Послы являются ответственными за работу всех советских организаций в стране пребывания. Поэтому они должны конкретно руководить этими организациями…»

При Вышинском жесткий порядок сменился жестоким и бесчеловечным. В МИД произошла определенная деградация. Новый министр вел себя с подчиненными грубо, по-хамски, оскорблял их последними словами. Заведующий отделом ЦК КПСС и посол в Англии Леонид Митрофанович Замятин, работавший с Вышинским, называл его человеконенавистником. После его разносов на заседаниях коллегии людей выносили с сердечным приступом.

Михаил Степанович Капица, который со временем станет заместителем министра иностранных дел СССР, вспоминал: «Вышинский жесточайшим образом наказывал работников за любой промах. Например, мог уволить с работы за одну опечатку, которую автор записки проглядел. Его в МИД звали Ягуаром Ягуаровичем. Меня Ягуар не трогал, относился корректно и даже подвозил на своей машине до Москвы, когда за городом устраивались приемы…»

Вышинский не любил своего первого заместителя Андрея Андреевича Громыко, лишил его поста первого зама и отправил послом в Англию. Это равнялось понижению и ссылке. Если бы Вышинский пробыл на посту министра подольше, он бы вообще убрал Громыко с дипломатической службы. Впрочем, Громыко сам подставился. Он послал мидовских рабочих строить себе дачу во Внукове — достаточно простительный проступок среди высших чиновников. Но Вышинский узнал об этом и добился вынесения ему выговора по партийной линии. Вместо Громыко первым заместителем стал Яков Малик.

Владимир Иванович Ерофеев, который работал с Вышинским, рассказывает:

— Во время коллегии он часто говорил мне: вызовите такого-то. Я передаю секретарям, они звонят и просят сотрудника зайти. Пока тот дойдет до зала заседания коллегии, Вышинский уже забыл, зачем звал его, и спрашивает у меня шепотом: не помните, какой у меня был к нему вопрос? А я же не знаю… Вышинский махнет рукой: а, ладно, и начинает просто так распекать, вспоминая реальные и мнимые промахи. И доволен — не зря вызывал!

Таков был его стиль работы и руководства. В прежние времена его хотя бы Молотов иногда одергивал, а кто рискнет возразить министру? Правда, Олег Александрович Трояновский рассказывал мне, что однажды мастерски отбрил министра заведующий экономическим отделом министерства Владимир Геращенко (отец будущего банкира).

Вышинский очередной разнос закончил такими словами:

— Вы ничего толком и не можете, вы только детей умеете делать!

У Геращенко действительно было много детей, и он вдруг резко ответил:

— А у вас, Андрей Януарьевич, это плохо получается, вот вы и злитесь.

Вышинский был настолько ошарашен, что не нашелся как ответить.

А вот в судьбе Анатолия Федоровича Добрынина Вышинский сыграл счастливую роль. Добрынин попал в дипломатию случайно. Его направили в Высшую дипломатическую школу, а потом взяли в учебный отдел МИД. Работа была нудная — писать инструкции. Однажды поздно вечером его вызвали к Вышинскому. Тот объявил:

— Хотим вас назначить заведующим учебным отделом.

— Я против, — вдруг сказал Добрынин, — мне эта работа не нравится.

Вышинский возражений не терпел и выгнал Добрынина. А через несколько лет, когда Добрынина собирались командировать на работу в Швейцарию, он вновь оказался в кабинете Вышинского. Вышинский сразу вспомнил упрямца и распорядился:

— Давайте-ка мы его в Америку отправим, у нас с американцами очень плохие отношения.

Так министр положил начало успешной карьере человека, который пробыл послом при шести президентах Соединенных Штатов.

Вышинский считал своим долгом принимать людей по личным вопросам и иногда оказывал им благодеяния — так, он спас от ареста своего будущего биографа Аркадия Ваксберга, тогда еще студента-юриста. К Вышинскому часто обращались за помощью его подчиненные в МИД. Он давал указания разобраться, иногда действовало само его имя, и людям помогали. Профессор-германист Всеволод Дмитриевич Ежов начинал работу в Министерстве иностранных дел во времена Вышинского:

— Его побаивались, потому что он был человек очень резкий, безжалостный, мог унизить, растоптать любого сотрудника министерства. Но некоторые и уважали, потому что Андрей Януарьевич был блестящий оратор с завидной эрудицией, беседовал со Сталиным, который частенько с ним соглашался. Его участие в процессах тридцатых годов вовсе не было для нас минусом, мы считали Вышинского человеком, который умеет разоблачать врагов.

Всеволода Ежова после окончания Института международных отношений распределили в чехословацкую референтуру. Однажды в МИД пришел запрос из Комитета по делам искусств при Совете министров с просьбой высказать мнение о чехословацком фильме, который собирались купить. Все старшие дипломаты были заняты, посмотреть этот фильм и написать заключение поручили самому молодому сотруднику — Ежову.

— Это был очень непритязательный детектив, — говорит Всеволод Дмитриевич. — Но я в соответствии с тем, чему меня учили, решил, что для советского зрителя лента не подходит, и написал отрицательный отзыв.

Однако загвоздка заключалась в том, что фильм, оказывается, уже купили, а Министерство иностранных дел запросили уже задним числом, не сомневаясь в ответе. Начался переполох. Руководители Комитета по делам искусств обратились за помощью к Ворошилову, который сменил Вышинского на посту заместителя главы правительства по делам культуры и образования. Ворошилов позвонил Андрею Януарьевичу, попросил вмешаться. Министр обещал сам посмотреть фильм. Ночью в мидовском кинозале организовали просмотр. Когда фильм кончился и зажегся свет, Вышинский встал и, обращаясь к заведующему отделом, недоуменно спросил:

— А что тут вредного? — И стал его отчитывать. Затем он пронзил взглядом Ежова: — А тебе только в футбол гонять, а не серьезным делом заниматься.

И ушел, распорядившись написать новый отзыв.

— Мне на год задержали присвоение дипломатического звания, — вспоминает Всеволод Ежов, — но коллеги потом говорили, что я еще легко отделался. А вот заведующего отделом перевели на другую работу.

Молодых дипломатов учили основному правилу: не высовывайся! Главное для дипломата — исполнительность и никакой инициативы. Еще потрясала атмосфера секретности. Однажды Ежову в руки попала бумага, полученная дипломатической почтой из Праги: «Из дневника посла СССР в Чехословакии. Запись беседы со шведским послом». Вся запись состояла буквально из одной строчки: «Сегодня во время прогулки на улице я встретил шведского посла. Мы поздоровались и разошлись».

Ежов удивленно спросил старшего коллегу:

— А зачем он это сообщает?

— На всякий случай.

— А зачем гриф «Секретно»?

— Так положено. Бумажке грош цена, а если ее ветром на улицу выдует, лучше сам за ней бросайся — посадят.

Сотрудников министерства предупреждали: о работе ни с кем не говорить, ни с родными, ни с друзьями. Да они и без таких предостережений чувствовали, что дипломатическая служба — дело весьма опасное.

14 ноября 1949 года политбюро приняло решение о чекистском обслуживании аппарата Министерства иностранных дел: «В связи с тем, что работники Министерства иностранных дел по роду своей службы поддерживают связь с иностранцами, считать необходимым возложить на МГБ чекистское обслуживание аппарата МИД».

— У нас совсем не было ощущения, что мы участвуем в важном государственном деле, — говорил мне Всеволод Ежов, — напротив, мы занимались какими-то мелкими делами. Вопрос о выплате польскому крестьянину компенсации за то, что на маневрах советский танк разворотил ему забор, решался подписью Сталина.

Американский посол Смит приходил в министерство жаловаться на новые таможенные правила, установленные для дипломатических миссий:

«Согласно новым правилам посольству разрешается ввозить без взимания пошлин различные печатные бланки и анкеты и книги. Но на все другие бумажные изделия, включая бумагу для ротатора и папиросную бумагу, налагается таможенная пошлина… Получив из США годичный запас бумаги, посольство вынуждено израсходовать на эту бумагу почти весь таможенный лимит…

В Советском Союзе взимается чрезвычайно большая пошлина с грузов… За бумагу, которая стоит 75 долларов в Соединенных Штатах, надо платить пошлину в размере 4200 долларов… Следует указать, что посольству предоставлен такой же таможенный лимит, как и самому маленькому из иностранных посольств в Москве, имеющему штат в 6–7 человек по сравнению со штатом американского посольства в 130–140 человек…

Смит говорит, что нигде, ни в какой стране не взимается пошлина с грузов, которые необходимы для работы посольств, для его служебных надобностей…»

Работа МИД в сталинские времена была физически очень тяжелой, вспоминал Владимир Александрович Крючков, который из дипломатов переквалифицируется в чекисты и станет председателем КГБ. Уходили с работы в два-три ночи, начальство засиживалось до утра. Но днем делали перерыв на пару часов — пообедать и отдохнуть. Разрешить уйти пораньше мог только высокий начальник — и то если что-то случилось.

Когда после смерти Сталина в министерство вернулся Молотов, он распорядился установить нормальные рамки рабочего дня, и его помощники следили за тем, чтобы никто без нужды не засиживался в кабинете. Стало поспокойнее. Молотов не дергал людей, как это делал Вышинский.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.