Введение

Введение

Около двух тысяч лет назад весенним вечером некий юноша восемнадцати лет, которого отправили за границу — расширить познания в греческом языке и литературе, — получил от матери срочное письмо: в Риме сенаторы убили ее дядю. Для молодого человека, Гая Октавия (Октавиана), это преступление означало не только утрату любимого им родственника, но и возможность стать следующей по счету жертвой убийц. Дядей его матери был диктатор Юлий Цезарь, и его смерть в мартовские иды 44 года до нашей эры ввергла в смуту Римскую державу.

Отказавшись от предложенной военной помощи — над страной уже и так вставал призрак гражданской войны, — Октавиан тайно отправился домой. С несколькими верными друзьями он пересек на небольшом суденышке Адриатику. Путники обошли Брундизий (современный Бриндизи), где стояли римские войска, поскольку предполагали, что за две или три недели, минувшие с убийства, убийцы под предводительством Брута и Кассия захватили власть в стране. Октавиан и его друзья направились к отдаленному побережью на «каблуке» Италии, явились в ближайшее селение, отыскали там наемное жилье и осторожно навели справки о последних новостях из столицы.

Дальнейшие события — настоящий сюжет для легенды. Октавиан, к своему большому удивлению, узнал: Цезарь в завещании усыновил его и объявил главным наследником. Октавиан немедля принял имя Цезарь. Он вышел на политическую арену, набрал собственное войско, получил — а потом и потерял — поддержку Цицерона и сената, привел в столицу восемь легионов и заставил римлян выбрать себя консулом. В девятнадцать лет он стал, пусть и временно, титулованным лицом и главой величайшей державы запада, раскинувшейся от Атлантики до Евфрата и от Северного моря до Сахары.

Рим недолго терпел юнца-консула, затеявшего игры с законом. Но удивительная карьера Октавиана еще только начиналась. Он перехитрит и переживет своих главных противников, подарит огромному числу людей беспрецедентно долгий мир и достаток. Под именем императора Августа (сам Октавиан никогда не пользовался этим титулом) он дождется рождения внука своей внучки и умрет в постели, оплакиваемый женой, с которой прожил больше пятидесяти лет, в окружении семьи и друзей, почитаемый как бог. Да, его история — сюжет для легенды, но о нем так и не сложили легенд. Даже Шекспир умудрился отвести ему лишь эпизодическую роль злодея, повинного в самоубийстве двух влюбленных — Антония и Клеопатры.

Последующие поколения, столь многим обязанные Октавиану, не проявляли особого интереса к этому спокойному, уравновешенному человеку, наделенному выдающимися политическими и административными талантами. Он был преданным другом, но врагов, во всяком случае, в молодые свои годы, предпочитал убивать, а не убеждать. Позже, обладая абсолютной властью, не имея серьезных соперников, он убивал более избирательно. Впрочем, к тому времени большинство людей поняли: Октавиан в отличие от Юлия Цезаря никому не даст шанса предать себя дважды. Римские аристократы — те, кто уцелел — приучились вести себя так, как требовалось Октавиану, и убийства почти сошли на нет. Это тоже был своего рода мир. Привыкнуть оказалось легко, Октавиан вел себя дружелюбно и маскировал истинную свою власть видимостью возрождения традиционных республиканских институтов.

Мнение об Октавиане на протяжении веков сильно менялось. В эпоху европейских монархий, стремящихся перерасти в империи, поклонников у него нашлось множество.

После Первой мировой войны и низвержения держав преклонение перед Октавианом среди поборников фашистских режимов в Германии и Италии и вовсе достигло апогея. В частности, Муссолини, который мечтал возродить на своих землях часть Римской империи, видел в Октавиане образец для подражания. Однако в англоговорящих странах преобладал совсем иной на него взгляд, нашедший классическое выражение в книге оксфордского историка «Римская революция»; она вышла в сентябре 1939 года, на следующий день после вступления Британии во Вторую мировую войну.

Автор книги, Рональд Сайм (позднее — профессор, сэр Рональд Сайм, кавалер ордена Заслуг), писал свой труд между двумя войнами, в период великих диктатур, когда правили пробившиеся из низов люди вроде Гитлера и Сталина, прошагавших к власти по телам аристократов и обломкам империй. Август Сайма — это диктатор, пришедший к власти путем революции, выходец из среды разбогатевших плебеев, который покончил с политической свободой Рима и сокрушил аристократию, некогда Рим возвеличившую. Брут и Кассий у него — освободители, убийство Цезаря — героическое и высокое деяние, хотя и тщетное. О Бруте Сайм пишет: «Он не верил в насилие». Так почему же Брут заколол Цезаря, почему повел огромное войско против своих соотечественников — римлян, почему распял раба, донесшего на хозяев?

Эрудиция Сайма бесспорна, и книга его имеет большое значение. Однако по прошествии шестидесяти с лишним лет его шедевр воспринимается как труд человека, не просто сожалеющего о возвышении вульгарных диктаторов entre deux guerres[1], но и глубоко скорбящего о том, что после Второй мировой войны на смену аристократическому правлению в Европе пришла эпоха простого человека. Автор «Римской революции» откровенно сокрушается о том, что в другом обществе, в Древнем Риме, отстранили от правления старую аристократию, и награждает ярлыком беспринципного демагога всякого — и особенно молодого Октавиана, — кто посмел прямо воззвать к избирателям через головы сенаторов — закоренелых олигархов.

Рассуждения Сайма и ныне пользуются поддержкой академического большинства, хотя отдельные историки не одобряют его патрицианское пренебрежение к «черни» и использование термина «революция» для обозначения смены правительства, в котором одних рабовладельцев вытеснили другие, пусть и менее высокого происхождения.

Настоящая книга — попытка найти золотую середину между преклонением перед Октавианом (Августом), бывшим, по мнению некоторых, натурой двойственной, и его очернителями. Я не пытаюсь доказать, что Октавиан — нечто большее, чем человек, движимый стремлением властвовать, готовый, если понадобится, идти к трону по трупам. Он приказал однажды распять шесть тысяч беглых рабов, взявшихся за оружие, поскольку считал это общественно необходимым актом, нужным pour encourager les autres[2].

Главной бедой Рима, по мнению Октавиана, была алчная, вздорная и продажная власть, власть нескольких связанных узами родства семейств, управлявших империей путем постоянной перетасовки ежегодно избираемых магистратов; такая система годится для управления небольшим городом-государством, но никак не для управления разбухшей империей, вобравшей десятки миллионов человек различных рас, религий, разного уровня развития.

Вариант Октавиана — монархическое управление, тщательно замаскированное под коллегиальное. Создав меритократическую партию, состоящую большей частью из граждан-солдат, желающих отомстить за Цезаря, он постепенно стал обращаться и к другим слоям общества (исключая рабов), втом числе и предводителям еще недавно враждебной аристократии, готовым принять государственные посты на его условиях. Октавиан правил дольше и мудрее, чем кто-либо из его преемников-императоров, и оставил после себя Западу легендарный «Pax Romana» — «Римский мир» своего золотого века, способствовавший возрождению гармонии в литературе и архитектуре и расчистивший в мире, искалеченном рабством и привычкой к жестокости, путь для грядущего распространения христианства.

Было бы анахронизмом, да и ошибкой применять к Октавиану термин «революционер» (словно он древний предшественник Робеспьера или Ленина), и было бы абсурдно выставлять его противников-аристократов как освободителей, ведь свобода, которой они искали, — это свобода порабощать и эксплуатировать, согласно традиции, все остальные слои общества. Октавиан был человеком религиозным и глубоко консервативных взглядов. Он использовал римское владычество, чтобы передать странам трех континентов римские ценности и мир; вслед за его войсками шли торговцы, прообраз будущих капиталистов, неся хотя бы некоторым из миллионов новых подданных блага римской культуры — такие как центральное отопление или канализация.

Если сравнивать положение с сегодняшним днем, можно смело сказать, что со времен империи Августа ни одно государство не обладало столь подавляющим превосходством в мощи над возможными противниками, кроме — с недавнего времени — Соединенных Штатов, «главного жандарма планеты» во главе с президентом Джорджем Бушем.

Главная трудность для биографа Октавиана — неоднородность письменных источников. Очень мало известно о его детстве и юности. Зато есть целые горы сведений о периоде между убийством Цезаря в марте 44 года до нашей эры и достойным сожаления (но вполне понятным) отступничеством Цицерона в октябре 42 года до нашей эры. Кроме того, имеется много полезного материала об окончательном поражении Антония и Клеопатры около двенадцати лет спустя. Что касается остальных сорока четырех лет жизни Октавиана, информация порой настолько скудная, что мы ничего не знаем о нескольких подряд годах его деятельности. Согласно источникам, последние десятилетия Октавиан прилагал большие усилия, чтобы отыскать себе преемника. Его принято называть Октавианом до того момента, как он получил власть над всей империей, а затем — Августом, что является одной из причин неверного восприятия Октавиана как своего рода Джекила-Хайда. Я везде называю его Октавианом.

Современный подход предполагает использование других сведений, не биографического характера, но тоже интересных — о литературе, повседневной жизни, искусстве, общественных учреждениях, о зданиях, воздвигнутых по приказу человека, который, согласно поговорке, нашел Рим кирпичным, а оставил мраморным. Все, непосредственно касающееся Октавиана, я старался включить в повествование о его жизни. Моя книга предназначена для обычного читателя, желающего узнать об этом человеке, о его борьбе и важнейших достижениях; я считаю важным теперь, когда изучение античности — удел единиц, обратить внимание на распад Римской республики, чтобы разобраться в поступках Октавиана, столь удивительным образом ворвавшегося на политическую арену.

Историки, специализирующиеся по этому периоду, несомненно, поймут, что я многим обязан как Сайму, так и другим ученым.

Я горячо благодарен моей невесте Пенелопе Олд, которая, прежде чем дать согласие выйти за меня замуж, мудро дождалась, пока я закончу книгу.