Байленская катастрофа: кто виноват?

Без сомнения, все, кто хоть в какой-то степени интересуется наполеоновскими войнами, либо знают о событиях 1808 года в Байлене, либо хоть что-то слышали о так называемой Байленской катастрофе или о капитуляции генерала Дюпона.

К великому сожалению, в большей своей части эти знания основаны на ряде стереотипных суждений, кочующих из одной ученой книги в другую, и, как правило, имеющих с реальной действительностью лишь очень ограниченное количество точек соприкосновения. Кроме того, создается впечатление, что эти стереотипы отнюдь не рождаются в муках научных исследований, а просто-напросто переписываются друг у друга, зачастую безо всяких ссылок на первоисточники. Множество же таких словно переснятых на копировальной машине мнений «разных авторов» создает иллюзию истинности их умозаключений и ведет к навешиванию «исторических ярлыков» на людей, совершенно этого не заслуживших.

Приведем наиболее типичные и наиболее часто встречающиеся суждения, в которых путаются не только имена героев событий, названия воинских частей и населенных пунктов (это еще было бы не так страшно), но и сама суть и последовательность происходившего:

Альберт Манфред:

Пьер Дюпон де Летан, один из лучших боевых генералов, считавшийся первым и наиболее заслуженным претендентом на маршальский жезл, дал окружить свою дивизию отрядам партизан и полкам генерала Кастеньоса и после неудачных и неуверенных маневров, не исчерпав всех возможностей, капитулировал в чистом поле. Испанцами было взято в плен около восемнадцати тысяч французов. Только генералы и старшие офицеры получили право возвратиться на родину. Большинство солдат погибло в плену.

Владимир Бешанов:

9 июля 20-тысячный французский корпус генерала Дюпона был окружен примерно 32 000 испанцев под командованием генерала Кастеньоса в районе Байлена. Пьер Дюпон, считавшийся первым и наиболее заслуженным претендентом на маршальский жезл, после неудачных и неуверенных маневров, не исчерпав всех возможностей к сопротивлению, капитулировал в чистом поле 22 июля. Испанцы взяли в плен около 18 000 французов. Гарантии безопасного перехода во Францию были ими незамедлительно нарушены: безоружные французы, которые не были зарублены на месте, оказались в тюрьме, где большинство из них погибло. Только генералы и старшие офицеры получили право вернуться на родину.

Вилиан Слоон:

Один только корпус Дюпона оказывался еще в опасном положении; к нему немедленно были посланы подкрепления, но испанцы, под начальством Кастаньоса, настигли в Каролинском проходе (через Сьерру-Морену) этот корпус, численность которого возросла до 25-ти тысяч человек, и принудили Дюпона 21-го июля заключить в Байлене капитуляцию, по которой весь корпус положил оружие. Байленская катастрофа явилась для французов жестоким ударом, так как после нее им нельзя уже было держаться в Мадриде.

Евгений Тарле:

Генерал Дюпон, шедший на завоевание южной Испании и вторгшийся уже в Андалузию, занявший город Кордову и продвигавшийся дальше, оказался в громадной выжженной солнцем равнине без продовольствия, окруженный бесчисленными партизанами из крестьян, со всех сторон нападавшими на его отряд. И 20 июля недалеко от Байлена Дюпон сдался со своим отрядом.

Дмитрий Мережковский:

Доблестному генералу Дюпону поручено занять Южную Испанию. 22 июля 1808 года, близ Кордовы, в Бейленском ущелье, у подножья Сиэрра-Морена, отрезанный и окруженный неприятелем, он вынужден капитулировать с восемнадцатитысячной армией.

Фактографических ошибок в приведенных цитатах множество. Как видим, корпус генерала Дюпона называют и армией, и дивизией, и отрядом; капитуляция происходила и 20-го, и 21-го, и 22-го июля; численность войск Дюпона составляла и 18 тысяч, и 20 тысяч, и 25 тысяч человек; сдался Дюпон и в Байлене, и недалеко от Байлена, и в Бейленском ущелье; сдался и полкам Кастаньоса, и какого-то Кастеньоса, и даже партизанам из крестьян, которых, видимо, не стоит путать с партизанами из рабочих, и т. д. и т. п.

Все это, право же, очень печально, тем более, что авторами приведенных цитат являются не нерадивые школьники начальных классов, а признанные историки, писатели и даже академики.

* * *

Весной 1808 года, когда так называемый 1-й Жирондский обсервационный (или наблюдательный) корпус под командованием генерала Жюно, захватив Лиссабон, находился в Португалии, 2-й Жирондский обсервационный корпус под командованием генерала Дюпона, стоявший в Байонне, получил приказ императора идти в Испанию в район города Толедо.

Первоначально 2-й Жирондский обсервационный корпус включал в себя три пехотные дивизии под командованием генералов Барбу, Веделя и Фрэра. Каждая пехотная дивизия насчитывала примерно по 8000 человек. Кроме того, в корпус входили: кавалерийская дивизия под командованием 62-летнего генерала Фрезиа, состоявшая из примерно 2000 человек, четыре пеших батареи по 8 орудий в каждой и одна конная батарея из 6 орудий.

В скором времени в составе корпуса произошли некоторые изменения. Во-первых, дивизия генерала Фрэра, направленная в Мадрид, была заменена на дивизию генерала Гобера, до этого принадлежавшую корпусу маршала Монсея. Во-вторых, кирасирская бригада генерала Риго из дивизии Фрезиа была заменена на драгунскую бригаду генерала Приве, также до этого принадлежавшую корпусу Монсея.

* * *

Французский главнокомандующий Пьер-Антуан Дюпон, граф де л’Этан (Dupont de l’Etang) родился 14 июля 1765 года в городе Шабанэ в нескольких километрах от Лиможа.

Он начал свою военную карьеру в 1791 году, очень быстро став адъютантом генерала Диллона. Отличившись в сражении при Вальми, уже через год Дюпон был бригадным генералом.

В 1800 году он служил начальником генерального штаба в армии генерала Бертье, будущего главного штабиста Наполеона. Затем Дюпон отличился в сражении при Ульме, где его дивизия в результате несогласованности маршалов Нея и Мюрата была оставлена одна против 25-тысячной армии австрийцев. В этих условиях вместо того, чтобы отступить, Дюпон с имевшимися у него тремя полками пехоты и двумя полками кавалерии вступил в неравный бой. И случилось невероятное: противник, ошеломленной решительной атакой, подумал, что это авангард французской армии, и отступил к Ульму. Узнав об этом, император послал Дюпону подкрепления. Успех Дюпона был развит, и 20 октября 1805 года Ульм капитулировал: лучшая австрийская армия в полном составе сдалась в плен.

Когда Наполеон начал раздавать маршальские жезлы, общественное мнение тут же разделило генералов на две категории: про одних шептались «Почему он маршал?», про других — «Почему он не маршал?» без всякого сомнения, Дюпон принадлежал ко второй категории, но продолжал оставаться дивизионным генералом.

Командуя дивизией в корпусе маршала Нея, Дюпон был участником сражений при Аустерлице, Галле, Грабау, Браугсберге. За отличие в сражении под Фридландом, где его дивизия образцовой штыковой атакой опрокинула русскую гвардию, он получил титул графа империи.

В рассматриваемый нами период это был опытный 43-летний дивизионный генерал наполеоновской армии, уже несколько лет остававшийся одним из главных претендентов на заветный маршальский жезл.

Карьера Дюпона была практически блестящей, и ничто не предвещало ее скорого трагического окончания.

* * *

По выходу из Байонны корпус Дюпона включал в себя три пехотные дивизии генералов Барбу, Веделя и Гобера, а также две кавалерийские бригады генералов Дюпре и Приве. Он насчитывал около 25 000 человек, в том числе примерно 23 700 человек пехоты и 1300 человек кавалерии.

Командиром 1-й дивизии в корпусе Дюпона был относительно молодой 38-летний генерал Барбу, сделавший головокружительную военную карьеру и ставший в 25 лет бригадным, а в 29 лет — уже дивизионным генералом.

2-й дивизией командовал еще более молодой 37-летний генерал Ведель, участник сражения при Йене, а 3-й дивизией — опытнейший 48-летний Гобер, ставший генералом Французской республики в 1799 году.

Кавалерийскими бригадами в корпусе Дюпона командовали 46-летний генерал Приве, участник сражений при Аустерлице и Йене, и 53-летний генерал Дюпре, барон империи и командан Почетного Легиона.

Начальником штаба у Дюпона был 42-летний генерал Лежандр, барон д’Арвесс, инспектором инженерных войск — 50-летний генерал Мареско, маркиз, видный военный инженер, участник осады Тулона и сражений при Маренго и Аустерлице.

В мае 1808 года корпус Дюпона уже находился в самом центре Испании в Толедо в 60 километрах к юго-востоку от Мадрида.

Пехота корпуса состояла в основном из молодых 19-летних новобранцев, плохо обученных и едва умеющих стрелять. Усиленные марши от французской границы до Толедо новобранцы перенесли очень плохо, в войсках было много заболевших и отставших.

По этому поводу следует отметить следующее. Когда в голову Наполеона пришла идея завоевать Пиренейский полуостров, посадив там правителем одного из своих братьев, он и не предполагал, с какими трудностями ему придется там столкнуться. Поэтому он и посылал туда поначалу очень незначительные контингенты войск, состоявшие в основном из солдат-новичков, почти детей, считая, что этого вполне достаточно для выполнения задачи «без опасности и без славы».

Правда, корпус Дюпона за время марша к Толедо был усилен несколькими элитными частями, к которым относились гвардейские моряки, о которых будет сказано ниже, и несколько батальонов швейцарской пехоты из состава швейцарских полков Рединга-младшего и Прё, пришедших из Талаверы.

Генерал Шрамм принял командование сформированной сводной швейцарской бригадой, насчитывавшей примерно 1500 человек.

Это усиление 2-го Жирондского обсервационного корпуса было объективно необходимо в связи с особенностями предстоявших ему военных действий на территории Испании. Из обычного приграничного наблюдательного корпуса войска генерала Дюпона превратились в полноценную экспедиционную армию. С такой армией можно было решать любые поставленные задачи.

* * *

Но радость Дюпона оказалась преждевременной, так как неожиданно последовало малообъяснимое с точки зрения военной логики разделение сил корпуса на три отдельных отряда. Инициатором этого разделения стал император, от которого генерал получил следующий приказ: 1-я пехотная дивизия и кавалерия с самим Дюпоном во главе должны были идти ускоренными маршами на юг Испании к Кадису, 2-й пехотной дивизии надлежало оставаться в Толедо, а 3-я пехотная дивизия должна была поддерживать связь между первыми двумя, находясь далеко на западе в Эскуриале на дороге между Меридой и Трухилльо.

Задача, поставленная перед Дюпоном, заключалась в деблокировании остатков французской эскадры под командованием вице-адмирала Росили де Меро (пять линейных кораблей, один фрегат, примерно 3000–4000 человек и 400–500 орудий), спрятавшихся после жестокого поражения при Трафальгаре в порту Кадиса. Положение французских кораблей в Кадисской бухте было отчаянным: со стороны моря их намертво блокировали британские корабли, со стороны суши — не очень-то дружелюбно настроенные испанцы.

Дэвид Чандлер констатирует: «Дюпон должен был вести летучую колонну из 13 000 человек, чтобы захватить Севилью и Кордову, а оттуда направиться на Кадис».

Следует отметить, что настоящая война на Пиренейском полуострове еще только начиналась, и никто пока не относился к ней со всей серьезностью. Тем более, что генерал Жюно уже показал всем во Франции, как без единого выстрела там завоевываются целые государства.

Опьяненный своими прошлыми успехами, уже бивавший и австрийцев, и пруссаков, и русских, генерал Дюпон также не видел ни малейшей проблемы в том, что ему предстоит встретиться с этими «жалкими толпами бандитов-оборванцев».

Уверенный в себе, Дюпон называл предстоявший ему поход только так: «Это будет победная прогулка».

Как же он ошибался! На самом деле, Дюпону предстояла операция, очень рискованная, так как ему надлежало совершенно изолированно от других французских войск пройти через труднодоступный горный массив Сьерра-Морена в провинцию, которая вскоре будет полностью охвачена антифранцузским восстанием. Да и одно расстояние, которое ему предстояло пройти по горным дорогам, могло бы вызвать опасение: ведь от Толедо до Кадиса — не менее 550 километров.

Сам Наполеон больше других был подвержен эйфории недооценки начинавшейся войны. Он говорил, что «одной дивизии будет достаточно в Кадисе».

Он ждал от Дюпона в Андалусии только «больших результатов», обещая ему в случае успеха маршальский жезл. С такими же точно наставлениями и обещаниями был направлен в Португалию генерал Жюно, а в Каталонию — генерал Дюэм. И это были не простые дивизионные генералы, а элита Великой армии Наполеона.

Именно об этой недооценке говорят и те прискорбные факты, что 2-й Жирондский обсервационный корпус был разделен на три части, а генерал Дюпон был послан на юг Испании всего с 13-тысячным отрядом, который включал в себя очень немного опытных ветеранов и был весьма неадекватен поставленной перед ним задаче. По мнению известного историка Пиренейской войны Чарльза Омана, это было «военное преступление первого порядка послать 13 000 человек такого качества в столь важную экспедицию».

Французский историк Жорж Паризе называет следующие цифры: с Дюпоном в поход в Андалусию отправились 6200 человек пехоты, 1600 человек кавалерии и 400 человек артиллерии. Позднее к ним было добавлено 400 человек гвардейских моряков и 1800 человек швейцарских наемников. Итого отряд Дюпона включал в себя 10 400 человек (из имевшихся первоначально 25 000 человек).

Адольф Тьер в своей знаменитой «Истории Консульства и Империи» говорит от 12 200-12400 человек (дивизия Барбу — 6000, гвардейские моряки — 500–600, кавалерия — 2600, артиллерия и инженерные войска — 700–800, швейцарцы — 2400).

10 400, 12 200 или 13 000 — это не столь важно. В любом случае, не делала ли такая численность отряда задачу, поставленную перед Дюпоном, заведомо невыполнимой? Ответ на этот вопрос очень скоро станет для нас очевидным.

Хронология передвижений отряда Дюпона выглядит следующим образом:

10 мая Наполеон отдал приказ своему наместнику в Мадриде маршалу Мюрату организовать отправление отряда Дюпона в Кадис.

23 мая дивизия генерала Барбу покинула Толедо, следом за ней с места снялась кавалерия. Согласно разработанному плану войска Дюпона должны были прийти в Кадис несколькими колоннами в интервале между 17 и 21 июня.

24 мая первая бригада дивизии генерала Веделя прибыла в Толедо. Дивизия генерала Гобера разместилась в Эскуриале.

Отряд Дюпона быстро пошел через провинцию Ла Манча, обстановка в которой была довольно спокойной. За спиной остались испанские города Сьюдад-Реал и Валдепеньяс. Главные трудности начались в конце мая, когда французы вплотную подошли к горам Сьерра-Морена.

* * *

Всего у Дюпона, как нам уже известно, осталось не более 13 000 солдат и офицеров, а артиллерия составляла всего 18 орудий из 38 имевшихся первоначально.

Отряд генерала Дюпона, двинувшийся в сторону Кадиса, включал в себя следующие войска:

Пехотная бригада генерала Шабера

4-й Легион внутреннего резерва

Швейцарский батальон

Гвардейские моряки

Пехотная бригада генерала Шрамма

Два швейцарских батальона

Пехотная бригада генерала Паннетье

3-й Легион внутреннего резерва

Парижская гвардия

Кавалерийская бригада генерала Дюпре

1-й временный конно-егерский полк

2-й временный конно-егерский полк

Кавалерийская бригада генерала Приве

1-й временный драгунский полк

2-й временный драгунский полк

Временный кирасирский полк

Артиллерия и саперы

Пехота, находившаяся под командованием генерала Барбу, состояла из трех бригад. Первая бригада находилась под началом опытного 50-летнего генерала Шабера, ставшего бригадным генералом еще в 1793 году, вторая бригада — под началом не менее опытного 48-летнего генерала Шрамма, третья бригада — под началом 38-летнего генерала Паннетье, героя сражения при Маренго, Аустерлице и Йене, бывшего начальника штаба маршала Ожеро.

К составу отряда Дюпона необходимо дать некоторые пояснения, так как многие его составные части необычны.

В частности, так называемые Легионы внутреннего резерва были образованы в 1807 году для несения пограничной службы. В сущности, это были пограничники, в дальнейшем преобразованные в обычную линейную пехоту (3-й и 4-й Легионы, входившие в состав 2-го Жирондского обсервационного корпуса, уже в 1809 году вошли в состав 122-го полка линейной пехоты).

Батальон гвардейских моряков был сформирован в 1803 году и входил в состав Консульской гвардии, а с 1804 года — относился к специальным войскам. Состоял этот батальон морских пехотинцев из пяти рот (экипажей) по 100 человек в каждой. Командовал батальоном корабельный капитан д’Ожье. Моряки были предназначены для усиления личного состава французских кораблей, блокированных в Кадисе английским флотом.

1-й и 2-й полки Муниципальной гвардии Парижа были сформированы в 1802 году, с 1806 года они носили название Парижской гвардии.

Кавалерия Дюпона, находившаяся под командованием генерала Фрезиа, состояла из так называемых временных полков, составленных из частей различных полков. В частности, два так называемых временных драгунских полка бригады генерала Приве состояли из частей 20-го, 21-го, 22-го и 25-го драгунских полков, а два так называемых временных конно-егерских полка бригады генерала Дюпре состояли из частей 1-го, 5-го и 12-го конно-егерских полков. 300 человек временного кирасирского полка были выходцами из 5-го кирасирского полка, сформированного в 1805 году.

О швейцарских наемниках в отряде Дюпона стоит, пожалуй, рассказать поподробнее, ибо именно они сыграют очень важную, если не сказать решающую роль в описываемых нами событиях.

В состав швейцарских войск Дюпона входили три батальона 2-го, 3-го и 4-го швейцарских полков. Батальоном 2-го швейцарского полка командовал майор де Флю, батальоном 3-го полка — майор д’Аффри, батальоном 4-го полка — подполковник Кристен. При штабе Дюпона находилось еще несколько швейцарцев, в частности, полковник Томассэ, полковник Мэй и подполковник Фрёле.

Вместе с гвардейскими моряками и отрядом Парижской гвардии швейцарцы составляли элитные части отряда генерала Дюпона и существенно отличались по своим боевым качествам от молодых и неопытных 19-летних новобранцев так называемых временных полков и легионеров внутреннего резерва.

* * *

По мере приближения к горам Сьерра-Морена войска Дюпона начали все чаще беспокоить нападения вооруженных испанских крестьян. Не решаясь вступить в бой с основными силами французов, они атаковали лишь небольшие группы и отдельных солдат и офицеров. Так, например, отряд лейтенанта Шумахера, состоявший из 70 солдат 4-го швейцарского полка и сопровождавший обоз, был обстрелян и атакован несколькими сотнями испанцев. Швейцарцы мгновенно построились в каре, образовав из телег некое подобие крепости. Испанцы бросились врассыпную, оставив около сотни убитых и раненых.

В авангарде отряда Дюпона шел швейцарский батальон во главе с майором д’Аффри, потомственным военным, внуком генерал-лейтенанта, грамотным и храбрым. Впоследствии он станет полковником, командиром 3-го швейцарского полка.

Батальон, готовый к любым неожиданностям, двигался медленно, зорко глядя по сторонам. Заросшие лесом предгорья Сьерра-Морена всегда были излюбленным местом охоты местных жителей на диких животных, сейчас же здесь шла охота на людей.

Швейцарские наемники безжалостно отбивали любые нападения партизан и наводили ужас на лежавшие на пути деревни. Их мужество и дисциплина не раз отмечались в рапортах Дюпона. С новобранцами было сложнее: безусые юнцы плохо переносили длительные переходы, быстро выбивались из сил, таща тяжелые ружья и походные ранцы, отбивались от колонн. И если у настоящего солдата глаза есть и на затылке, то эти были, словно слепые котята, так и не понявшие, что игра в войну закончилась, и начинается настоящая война, с которой еще никогда и никому не приходилось сталкиваться в цивилизованной Европе.

13-тысячный отряд шел навстречу неизвестности, и буквально с каждым часом тревога возрастала. Самым ужасным было заболеть, стереть ноги или получить ранение: любая причина отставания от основной колонны таила в себе смертельную опасность. Партизаны были безжалостны к отставшим. В этом случае простой выстрел в спину был самым гуманным концом, но чаше несчастным перерезали горло или вешали на ветке дерева.

Время от времени попадались следы партизан: еще дымящиеся кострища, примятая трава, груды окровавленных веток и тряпок. Здесь готовили обед, там перевязывали раненых. Засаду можно было ждать за любым поворотом, за любой скалой.

Генерал Дюпон приказал усилить охранение и быть предельно осмотрительными. Безлюдье и тишина в горах — верный знак опасности, и уж кому, как не жителям горной Швейцарии, было знать об этом.

3 июня войска Дюпона перешли через узкое дефиле Деспеньяперрос горного массива Сьерра-Морена, прошли через населенные пункты Ла-Каролина, Гуарроман и Байлен и спустились в долину реки Гвадалкивир.

Далее дорога шла параллельно Гвадалкивиру, впадающему в Кадисский залив, до самого пункта назначения — порта Кадис.

Подходя к городку Андухар, французы узнали о мощном восстании, вспыхнувшем 29 мая в этой южно-испанской провинции Андалусия. Восстание имело центрами Севилью и Кадис. Хунтой Севильи было сформировано антифранцузски настроенное временное правительство. Испанский генерал Солано, обвиненный в симпатиях к французам, был повешен разъяренной толпой восставших. На западе провинция Эстремадура также была охвачена огнем восстания.

Узнав об этом, Дюпон сразу же начал просить подкреплений. В частности, он писал маршалу Мюрату: «Настоятельно необходимо, чтобы Жирондский корпус был воссоединен». Бесполезно…

От Андухара, перейдя 2 июня на левый берег Гвадалкивира, французы двинулись через деревни Мармолехо, Вилла-дель-Рио, Монторо и Эл-Карпио к Альколеа, где через большой каменный мост дорога вновь переходила на правый берег реки и вела уже непосредственно к Кордове.

Весь день 3 июня авангард генерала Барбу проводил рекогносцировку дороги на Кордову. Слухи о том, что восставшие собрали большую армию, доходили до Дюпона, и он ждал нападения, но не знал, когда оно произойдет и какими силами будет произведено. Очевидным было лишь то, что приятная «победная прогулка» подходит к концу.

И вот то, что должно было рано или поздно произойти, произошло. У моста через Гвадалкивир в Альколеа авангард генерала Барбу встретился с 14-тысячным отрядом испанских повстанцев и ополченцев из Кордовы под командованием дона Педро де Эчеварри. Произошло это рано утром 6 июня. Началась горячая перестрелка. Нерегулярные войска испанцев, несмотря на свою многочисленность, не представляли собой серьезной силы, и через три часа мост был взят. Французы, потеряв в этом деле не более 140 человек, решительно двинулись на Кордову.

Кордова — это Мекка западного мира, старинный андалусийский город, блистающий среди обломков былого величия и прекрасный, несмотря на разрушительную поступь веков. Здесь уже не было знаменитых висячих садов, прославленных арабскими летописцами, но все еще возвышался горделивый собор-мечеть с восемью сотнями колонн. Кордова — это город шестидесяти церквей и сорока монастырей. Здесь печать веков лежит на каждом строении, на каждом камне.

* * *

Подойдя к Кордове, солдаты Дюпона начали обстреливать центральные городские ворота из орудий. В три часа пополудни французская кавалерия бросилась в образовавшийся пролом, проникла на улицы города и принялась рубить всех без разбора. Вслед за кавалерией в город вошла пехота. С крыш домов на головы французов полилась кипящая вода, полетели камни. Испанцы защищались, как дьяволы, но ничто уже не могло им помочь — город был захвачен уставшими и обозленными войсками генерала Дюпона.

Остатки разбитой испанской армии бежали из своего прекрасного города, оставив его на милость победителя.

Но о милости победителя речь может идти только в случае, когда город сдается добровольно и встречает войска противника с хлебом-солью, символическими ключами и бравурной музыкой. Кордова отнюдь не была таким случаем.

Существует распространенное мнение, что, взяв Кордову, голодные французы пошли по испанским домам. Начались повальные реквизиции, которые офицеры даже и не пытались остановить. Дюпон понимал, что войскам после трудного и длительного марш-броска нужна эмоциональная разрядка, нужен отдых, нормальное питание, новая обувь и много чего еще, что обычно нужно солдату после боя. Все это было впоследствии поставлено в вину Дюпону.

Эти грабежи, неизбежные на войне, всегда крайне мучительны для мирного населения, которое никак не хочет с пониманием относиться к нуждам армии. Вот и в Кордове — ни о каком радушном приеме победителей не было и речи, а это еще больше озлобило французов, жестоко подавлявших любые зачатки сопротивления или выражения недовольства.

Ненависть же к французам стала даже не просто ненавистью, а неким безграничным фанатизмом. Чувство самосохранения, любовь к ближнему и даже к Богу — все это меркло по сравнению с величайшим негодованием, которое испытывали кордовцы к своим палачам.

То, что творилось в городе в эти дни, было ужасно. Солдаты раздраженные оказанным сопротивлением, мучимые жаждой после форсированного многочасового марша под огненным небом, разбрелись по кварталам, проникли в дома, в таверны и погреба. Опьянение и ярость привели их к еще большему ожесточению. Они грабили монастыри и общественные здания. Беспомощные офицеры стали свидетелями сцен необъяснимой дикости.

Швейцарцы тоже приняли участие в грабежах. Сержант Хейдеггер вспоминал: «Мы нашли больше серебра и золота, чем могли взять. Наши ранцы были набиты ценностями. Все лавки были открыты, а товары выброшены наружу. Все было разбито».

Мебель вытаскивалась из домов на улицу, на французских биваках можно было увидеть в палатках шикарные кресла с витыми ножками, дорогие покрывала, атласные подушки.

Было расхищено все: муниципальные деньги, монастырское золото и серебро, священные сосуды, картины, столовые сервизы. С изображений святых были беззастенчиво содраны драгоценные рамы.

Сам генерал Дюпон, якобы, набрал в свой багаж сокровищ на 10 миллионов реалов, а аппетиты его генералов были разве что совсем чуть-чуть поскромнее.

По улицам города бродили пьяные французские солдаты. Церковь Фуэнсанта была превращена в публичный дом. Короче, в течение нескольких суток Кордова была адом.

Как пишет Владимир Шиканов, «город подвергся жуткому трехдневному разграблению. Заметим, что позднее французский военный суд выдвинул в качестве одного из обвинений против Дюпона именно грабежи и насилия его солдат в Кордове, которые генерал не пресек».

Но это все — лишь изложение одной из версий. Существует и другая; ее автором является подполковник Эжен Тито, посвятивший много лет изучению биографии генерала Дюпона и написавший 3-томное сочинение «Генерал Дюпон. Историческая ошибка» (Париж, 1903).

Относительно этого сочинения, насчитывающего 2100 (!!!) страниц, можно с сожалением констатировать лишь одно: даже среди историков-профессионалов мало найдется людей, чьи выдержка и любовь к истине столь велики, чтобы осилить это интереснейшее, но перегруженное фактами произведение.

Эжен Тито утверждает, что «разграбление, не столь ужасное и всеобщее, как его описывают недоброжелатели, продолжалось только во время боя и ограничивалось только домами, из которых стреляли по французам; прочие беспорядки носили характер отдельных акций, которых просто невозможно было избежать».

Согласно Эжену Тито, в беспорядках в Кордове активно участвовали сами испанцы, а также швейцарские наемники, дезертировавшие из испанской армии.

Относительно участия Дюпона в грабежах, утверждается, что «впечатляющая картина о богатствах, похищенных в Кордове и набивших многочисленные фургоны главнокомандующего, является не более чем смешной сказкой, лживой легендой».

Адольф Тьер солидарен с этой версией: он пишет о том, что солдаты занимались расхищением, но «более для того, чтобы поесть и попить, чем для того, чтобы наполнить свои ранцы». Кроме того, он также утверждает, что «местные крестьяне, со своей стороны, тоже начали грабить, и несчастная Кордова стала добычей испанских разбойников, действовавших вместе с нашими ожесточившимися и изможденными голодом солдатами».

10 дней Дюпон стоял в разоренной Кордове и ждал подкреплений. Он опасался двигаться вперед, так как разведка доложила ему о крупных скоплениях испанских регулярных войск и войск повстанцев на участке между Кордовой и Севильей. Этих войск с каждым днем становилось все больше, у французов же росло только число больных.

Само собой, известия о мятежах невероятно преувеличивались: там, где повстанцев была лишь сотня, их виделась тысяча, там, где тысяча — виделась целая армия.

Всего с момента выхода из Толедо отряд Дюпона сократился с тринадцати тысяч человек до десяти с небольшим. В бригаде Шабера оставалось 3300 человек, в том числе 500 гвардейских моряков и 500 швейцарцев, в бригаде Шрамма — 1300 швейцарцев, в бригаде Паннетье — 2600 человек, в том числе 1000 человек парижских гвардейцев. Кавалерийская бригада Дюпре насчитывала чуть больше тысячи сабель, а кавалерийская бригада Приве — 1360 драгун и 300 элитных кирасир.

* * *

Вскоре Дюпону доложили о приближении с юго-запада со стороны Севильи многочисленной испанской армии. Это была армия генерала Кастаньоса. С юго-востока со стороны Гранады приближалась другая испанская армия.

Опасаясь быть окруженным в Кордове, 16 июня Дюпон скомандовал отступление и двинулся назад к Андухару.

Дюпон посчитал, что, перейдя обратно за Гвадалкивир, его отряд будет в полной безопасности. Ведь Андухар — это городок хоть и небольшой, но вполне пригодный для обороны, а единственный мост через Гвадалкивир можно было легко взорвать.

Кроме того, 14 июня вице-адмирал Росили де Меро, атакованный в бухте Кадиса английской эскадрой, сдался, так что идти туда не было больше никакой надобности. Как отмечает Жорж Паризе, после этого «едва начавшаяся экспедиция осталась без главной цели. Такова была ситуация, в которую поставил Дюпона император».

Владимир Шиканов указывает на то, что «отход корпуса осуществлялся крайне медленно. Французов сдерживал огромный обоз, состоявший главным образом из кордовской добычи. Солдаты на марше растянулись более чем на два перехода».

Наличие огромного обоза у Дюпона бесспорно. Но почему бы, говоря о нем, не отметить, что Дюпону приходилось везти с собой почти 550 больных? Может быть, они-то и составляли большую часть обоза? Во всяком случае, граф де Сериньян утверждает:

Количество повозок в армии Дюпона доходило до 500, из которых 300 были предназначены для перевозки больных; из всех этих повозок только одна принадлежала генералу и его штабу, а когда испанцы осмотрели обоз, там не было найдено ни одного предмета, свидетельствовавшего о грабежах церквей.

Адольф Тьер по этому поводу писал:

После известий о жестокости испанцев стало ясно, что никого из больных или раненых, способных переносить тяжести передвижения, нельзя было оставить. Поэтому пришлось тащить с собой огромное количество телег, растянувшихся на пять часов прохождения, которые испанцы и англичане в своих газетах назвали впоследствии нагруженными награбленным в Кордове.

Кроме того, как пишет Тьер, армия везла с собой большое количество офицерских жен, последовавших за своими мужьями в длительный поход. Все это и стало «причиной этого нескончаемого обоза».

До сих пор все пока было ясно и просто: 3 июня вдвое ослабленный приказами императора и Мюрата корпус под непосредственным командованием генерала Дюпона перешел через горы Сьерра-Морена, прошел по единственной дороге через Ла-Каролину, Байлен и Андухар, 7 июня захватил Кордову, простоял в ней десять дней, ожидая подкреплений, и 16 июня, опасаясь быть окруженным, двинулся обратно к Андухару.

Дальше в течение месяца на маленьком участке в треугольнике с населенными пунктами Андухар, Хаэн и Ла-Каролина по углам и Байленом в центре происходило нечто невообразимое, что и привело французский корпус к катастрофе. Владимир Шиканов совершенно справедливо называет это «беспримерным театром абсурда, подобного которому не найти во. всей истории наполеоновских войн». И, как и многие другие, виновником этого «театра абсурда» он видит генерала Дюпона.

Бороться с общепринятым мнением — это сражаться с ветряными мельницами. Но, с другой стороны, нет в мире ничего, столь же изменчивого, как то, что принято называть общепринятым мнением.

Пока бесспорным является лишь то, что, не разобравшись досконально с направлениями и последовательностью перемещений французских и испанских войск в этом районе в период с 17 июня по 19 июля 1808 года, мы никогда не поймем истинных причин произошедшего, не узнаем ни его виновников, ни настоящих героев.

Итак, 16 июня 1808 года войска Дюпона покинули Кордову и двинулись обратно к Андухару.

Долина Гвадалкивира в этом месте каменистая и песчаная, почти как пустыня. На его северном берегу возвышаются горы Сьерра-Морена, самые высокие вершины которых поднимаются до 1300–1323 метров над уровнем моря. Дорога от Кордовы на Мадрид пересекает реку сначала по мосту в Альколеа, потом переходит на правый берег по мосту в Андухаре и идет к Байлену. От Андухара до Байлена — примерно 20 километров. От Байлена дорога уходит на северо-восток через Гуарроман к Ла-Каролине, находящейся в 30 километрах. На юг от Байлена также идет дорога в сторону Хаэна с бродом через Гвадалкивир в районе деревни Менхибар.

* * *

21 июня войска Дюпона достигли Андухара. Численность отряда к этому моменту сократилась до девяти с небольшим тысяч человек. Эжен Тито называет точные цифры: 9677 человек, 2076 лошадей и 549 больных.

Придя в Андухар, войска Дюпона оставались в течение месяца в бездействии, нервирующем и крайне пагубном для дисциплины. Мародерство было единственным способом прокормиться, реквизиции же ожесточали крестьян.

Граф де Сериньян объясняет это следующим образом:

Он (Дюпон — С.Н.) предположил, что Наполеон, отдавший ему твердый приказ стоять у Кордовы, отправил ему необходимые подкрепления; но после месяца ожидания — месяца без каких-либо новостей от центрального командования — он, видя, как быстро таят его и без того малочисленные войска, принял решение отойти к Андухару. Конечно же, он должен был отступить еще дальше к Санта-Элена или Деспеньяперросу, но приказ Наполеона предписывал ему оставаться у Гвадалкивира. На острове Святой Елены Наполеон отрицал то, что давал Дюпону приказ, о котором мы говорили; но существуют депеши Савари, и они не оставляют сомнений. И какой военный, какой офицер, указав на опасность своего положения и получив приказ оставаться на месте, что бы ни произошло, возьмет на себя смелость отойти? Дюпону ничего не оставалось, как подчиниться, и он подчинился.

* * *

Положение Дюпона в Андалусии становилось все более опасным, и он все более настоятельно продолжал требовать подкреплений. В частности, он обратился с этим в Мадрид к генералу Савари, сменившему там 25 июня заболевшего и покинувшего испанскую столицу маршала Мюрата.

Тот, как и большинство других наполеоновских маршалов и генералов в Испании, не горел особым желанием помогать своему коллеге и конкуренту, но все же выслал к нему навстречу дивизию генерала Веделя и вслед за ней — еще и дивизию генерала Гобера. Но сделал он это не сразу, а лишь после того, как Наполеон лично распорядился: «В настоящих условиях, генерал Дюпон является самым важным из всех. Если противнику удастся удержать дефиле Сьерра-Морены, его будет трудно выкурить оттуда; следовательно, необходимо дать подкрепления Дюпону, чтобы он имел 25 000 человек».

При этом император искренне считал, что «имея 20 000 человек, генерал Дюпон сможет справиться с любым противником». Савари, как пишет Адольф Тьер, тоже думал, что «он (Дюпон — С.Н.), имея 12 или 13 тысяч человек, а вместе с дивизией Веделя — примерно 17 или 18 тысяч человек, будет в состоянии удерживать Андалусию».

Жоффруа де Гранмезон цитирует следующую фразу, написанную Наполеоном о Дюпоне в письме своему брату Жозефу 13 июля 1808 года, то есть после отправки подкреплений Веделя и Гобера: «У него даже больше войск, чем ему нужно».

Но, как подчеркивал Дэвид Чандлер, «генерал Дюпон, опытный военачальник, отличившийся как дивизионный командир в Аустерлицкой и Фридландской кампаниях, не совсем разделял оптимистические взгляды своего императора на исход событий в Андалусии».

* * *

Дивизия генерала Веделя, вышедшая 19 июня из Толедо на подмогу Дюпону, продвигалась на юг, атакуемая со всех сторон многочисленными отрядами партизан, нападавших на курьеров и отбившихся от колонн. 26 июня Ведель пересек дефиле Деспеньяперрос, разгромив защищавший его испанский отряд. После этого Ведель сжег Ла-Каролину и прибыл под Байлен с 6000 человек.

27 июня он получил подкрепление: отряд из 500 человек под командованием молодого 29-летнего генерала Руаза и отряд из 1000 человек под командованием корабельного лейтенанта Баста. Эти два отряда были откомандированы для охраны дефиле.

Генерал Ведель установил связь с Андухаром и выделил два батальона в Менхибар, чтобы охранять переправу через Гвадалкивир.

1 июля Ведель отправил свою первую бригаду под командованием генерала Кассаня в сторону Хаэна. 2-го и 3-го эта бригада имела два довольно успешных боя с отрядами испанских повстанцев.

3 июля 3-я дивизия генерала Гобера в свою очередь выдвинулась из Мадрида на помощь Дюпону. Вернее, выдвинулась не вся дивизия, а лишь вторая ее бригада генерала Дюфура вместе с 600 кирасирами из 2-го временного кирасирского полка.

Дюпон в это время стоял в Андухаре, не двигаясь с места. Положение его становилось все более сложным.

К северу от Андухара во всех хуторах и деревнях уже орудовали многочисленные отряды испанских партизан и ополченцев, которые, по словам Бенито Перес Гальдоса, были похожи на «рои жалящих ос, против которых бессильны пушки и сабли». Отойти от Андухара даже на небольшое расстояние осмеливались только крупные отряды французов. «Не редкостью было видеть, как ради нескольких кувшинов воды целый полк маршировал к ближайшему колодцу».

Испанские крестьяне поджигали амбары с пшеницей, забрасывали навозом колодцы, а с мельниц снимали жернова и закапывали их в землю. Казалось, что и сама природа была против французов, окружив их палящей жарой, колючками и режущими ноги камнями.

Нападения на французских солдат и офицеров совершались повсеместно. Генерал Рене был захвачен повстанцами и заживо сварен в раскаленном масле. В Андухаре после ухода оттуда французов был полностью вырезан госпиталь с больными и ранеными. При этом была убита и жена генерала Шабера (лишь в кошмарном сне можно себе представить трагедию этого человека, особенно с учетом того, что с ним произойдет впоследствии).

В бешенстве и отчаянии французские солдаты мечтали о нормальном сражении в открытом поле, но испанцы не горели желанием воевать с лучшей армией Европы «по-европейски». Гораздо комфортнее они чувствовали себя, нападая на отдельных французских солдат или небольшие гарнизоны. Так, например, в деревне Монторо в 25 километрах к западу от Андухара был с особой жестокостью вырезан французский отряд, охранявший мельницу и деревянный мост. Дюпон тут же послал в Монторо карательный отряд в 1000 штыков с приказом сжечь селение, что и было выполнено. И подобное происходило вдоль всей главной Андалусийской дороги от Кордовы до Санта-Элены.

По словам Перес Гальдоса, «гигант, испепелявший города и стиравший с лица земли армии, не мог и шагу ступить, не наткнувшись на осиное гнездо, и, обезумев от назойливого жужжания, отравленный ядом укусов, проклинал час вторжения. Орел, донимаемый насекомыми, изнемогал на берегах Гвадалкивира от голода и зноя и точил когти о стволы олив, с нетерпением ожидая случая пустить их в ход».

Любящий точные цифры и даты Эндрю Джексон пишет:

Неделю спустя после того, как Дюпон возвратился в Андухар, 6-тысячный французский отряд во главе с генералом Веделем прорвался к Ла-Каролине. В свете угрозы, представляемой Кастаньосом, Дюпон мог благоразумно отойти к Байлену, оставив Веделя поддерживать открытым переход Деспеньяперрос. Вместо этого он предпочел расположиться вдоль Гвадалкивира на участке от Андухара до Менхибара и приказал Веделю быстро идти к Байлену.

8 июля шедшие на подмогу Дюпону подкрепления располагались следующим образом: генерал Гобер был на полпути от Толедо до Андухара в Манизанаресе, генерал Кавруа — почти у самых гор Сьерра-Морена в Санта-Крузе, генерал Лефранк — уже на подступах к Ла-Каролине в Санта-Элена.

Подполковник Тито приводит следующие данные о численности французских войск в рассматриваемом регионе:

13 июля французские войска занимали следующие позиции:

• основные силы генерала Дюпона (дивизии генералов Барбу и Фрезиа, гвардейские моряки, швейцарцы и 6-й временный пехотный полк генерала Лефранка) находились в Андухаре;

• один батальон занимал деревню Виллануэва-де-ла-Рейна;

• генерал Ведель с дивизией стоял в Байлене;

• один пехотный полк под командованием генерала Лиже-Бельэра наблюдал за Менхибаром;

• отряд генерала Кавруа занимал Ла-Каролину (500 человек) и Линарес (два эскадрона кирасир);

• часть дивизии генерала Гобера (всего 1800 человек) прибыла в Гуарроман.

* * *

Тем временем, испанские армии Андалусии и Гранады под командованием соответственно генералов Кастаньоса и Рединга соединились и начали действовать все более и более скоординировано на участке между Севильей и Хаэном.

26 июня генерал Кастаньос провел в Севилье генеральный смотр своей армии, а 30 июня он уже был в Кордове.

У французов, стоявших в Андухаре, не было никаких сведений о противнике. Разведчики опасались далеко удаляться от города, а захваченные испанские крестьяне упорно молчали.

План, предложенный Редингом, был прост: пока Кастаньос отвлекает Дюпона у Андухара, а он сам атакует противоположный фланг французов и отрезает им единственный путь к отступлению у Байлена.

У генерала Кастаньоса было примерно 20 000 солдат, у генерала Рединга — примерно 15 000. Общая же численность испанских войск в Андалусии достигала 40 000 человек.

Эжен Тито приводит следующие данные о численности испанских войск в рассматриваемом регионе:

* * *

Теодор Рединг был швейцарцем по национальности. Он родился в 1755 году в маленьком городке Швиц недалеко от Фирвальдштетского озера. В 16 лет он кадетом пошел в армию в испанско-швейцарский полк, а в 1788 году, то есть в 33 года — стал полковником. В 1793–1794 годах Рединг сражался с французами в Восточных Пиренеях. За отличие король назначил его mariscal de campo (в испанской королевской армии это воинское звание, дословно переводившееся как «маршал полевого лагеря», соответствовало званию генерал-майора и было выше, чем бригадир, но ниже, чем генерал-лейтенант).

В 1806 году генерал Рединг стал губернатором Малаги на юге Испании, а затем военная хунта Гранады провозгласила его начальником войск всей этой провинции.

Армия генерала Рединга прибыла из Гранады в Хаэн еще 17 июня. Солдаты Рединга застали жителей Хаэна в полном смятении: французский отряд, посланный туда, безжалостно разграбил этот тихий провинциальный городок, а на обратном пути опустошил и его окрестности.

Перес Гальдос с возмущением писал:

С трудом веришь, что солдаты европейской страны способны на зверства, какие, по рассказам очевидцев, совершили французы в Хаэне. Бесчеловечные убийства женщин и детей, равно как и больных монахов, доминиканцев и августинцев, в их собственных лазаретах, потрясли и ожесточили население. Толпы несчастных, проливая слезы ярости, выбегали навстречу нашим войскам и молили не оставить в живых ни одного француза, а двенадцатилетние сорванцы и те из стариков, кто был покрепче, просили разрешения влиться в наши ряды. О грабежах нам подробнее рассказали впоследствии: в ближайших населенных пунктах — Альменара, Фуэнте-дель-Рей, Граньена и прочих — не осталось ни зернышка пшеницы, ни глотка вина, ни даже пучка соломы. Расхищены были все лекарства из аптек и лазаретов Хаэна, и в округе не осталось ни одного мула и ни одной повозки…

Кто слышал вопли несчастных жертв насилия и грабежа, кто видел женщин, которые, не помня себя, в исступлении бросались к нам и молили отомстить за невинных младенцев, зверски зарезанных в колыбели, тот поймет жестокое обращение, которому, в свою очередь, подверглись французы после Байленской капитуляции.

Такова испанская версия Хаэнских событий. Французскую версию выражает Адольф Тьер: «Он (Дюпон — С.Н.) направил в Хаэн капитана гвардейских моряков Баста, офицера умного и бесстрашного, с заданием наказать город, отличившийся массовыми убийствами наших раненых и больных».

Вопрос о правомерности насилия, направленного против мирного населения, сравним с классическим вопросом о первичности курицы или яйца. Что было причиной, и что стало лишь следствием? Во всяком случае, нигде и никогда до этого ничего подобного не наблюдалось. Французские солдаты до 1808 года не были замечены в жестоких расправах над мирным населением захваченных стран, но и их больные и раненые не уничтожались, их офицеры и посыльные не подвергались жестоким расправам, граничащим со средневековой дикостью, не наносились удары в спину, не выкалывались глаза, не отрезались носы и уши.

Но это все — не более чем риторика. Каждая сторона, все равно, останется при своем. Остается лишь посочувствовать генералу Дюпону, впервые и не по своей вине попавшему в подобные обстоятельства и вынужденному, как писал Адольф Тьер, «выделять многочисленные отряды для наказания восставших и добычи продовольствия». В подобной же ситуации в это же время оказался и генерал Жюно в Португалии, и у него тоже не было никакого опыта адекватного реагирования на столь необычные и столь дикие обстоятельства.

Как бы то ни было, простояв в Хаэне несколько недель и скоординировав свои действия с генералом Кастаньосом, Рединг двинулся на север к Менхибару с целью переправиться там через Гвадалкивир. Кроме того, испанцы 11 июля без проблем заняли селения Поркуна и Лопера, установив полный контроль над территорией от Хаэна до Кордовы южнее Гвадалкивира.

* * *

13 июля генерал Кастаньос продвинул вперед дивизию генерала Джонса, Рединг подошел к Менхибару, а дивизия маркиза де Купиньи встала между Джонсом и Редингом.

14 июля авангард Рединга под командованием бригадира Венегаса занял позиции у Менхибарской переправы через Гвадалкивир, а маркиз де Купиньи занял Виллануэва-де-ла-Рейна, выбив оттуда слабый французский отряд.

15 июля Кастаньос развернул артиллерию дивизии Джонса и начал обстрел моста в Андухаре. Французскому генералу Лефранку с 6-м временным пехотным полком удалось отбить отряд полковника де ла Круса на северо-западе от Андухара. Генерал Рединг атаковал отряд генерала Лиже-Бельэра, охранявший переправу в Менхибаре. Ведель поддержал Лиже-Бельэра и отбросил испанцев.

* * *

15, 16, 17 и 18 июля французские части двигались по главной андалусийской дороге между Андухаром и Байленом. С 16-го по 18-е это была настоящая чехарда, приведшая к занятию Байлена испанцами.

Происходило следующее.

15 июля, еще находясь в Андухаре, Дюпон попросил помощи у генерала Веделя. Он просил для себя «бригаду или хотя бы батальон», но Ведель в ночь с 15-го на 16-е снялся с позиций под Байленом со всей своей дивизией и устремился к Андухару. В Менхибаре он оставил для прикрытия переправы всего два батальона.

«У него даже больше войск, чем ему нужно» — мы помним эту фразу, написанную Наполеоном 13 июля. Генерал Савари, находившийся в отличие от императора в Испании, уже понял грозившую всем опасность. Крайне озабоченный, он говорил: «Если с Дюпоном произойдет несчастье, все станет проблемой. Этого не видно из Байонны».

* * *

16-го утром генерал Рединг повел атаку на Менхибар и захватил переправу. Испанские солдаты, начавшие переправляться, были донельзя обрадованы прохладной воде, такими пыльными и иссушенными от палящего июльского зноя были их тела.

Переправой руководил бригадир Абадиа. Он приказал переправившимся частям укрыться в низине, опасаясь контрудара французов. Испанцы не спешили продвигаться вперед, не зная, какова численность противника на Байленской дороге.

* * *

В это время часть 3-й французской дивизии (примерно 4700 человек) с генералом Гобером во главе подошла к Байлену. Блестящий офицер Гобер с хода вступил в бой и отбросил авангард Рединга. Но силы оказались слишком уж неравными. После того, как испанцы ввели в бой несколько орудий, уже французы заколебались, поломали строй и начали отступать. К тому же их храбрый командир 48-летний генерал Гобер в самый разгар боя пал, тяжело раненный испанской пулей в грудь. Отправленный в тыл, он скончался несколько часов спустя в Гуарромане.

Смерть генерала Гобера была большой потерей для французской армии. История жизни этого генерала достаточно типична. Родившийся в 1760 году в заморской Гваделупе Гобер был послан во Францию изучать инженерное дело. Окончив военную школу, в 1791 году он стал капитаном инженерных войск. Затем Гобер воевал в рядах Северной армии в Арденнах, в 1793 году стал командиром батальона, а через два месяца 15 мая 1793 года был представлен к чину бригадного генерала, но, будучи выходцем из дворянства, не получил подтверждения из Парижа и продолжил службу в прежнем звании. Генералом Гобер все же стал, но уже в 1799 году в Италии. Затем он был откомандирован в Гваделупу на подмогу экспедиционной армии генерала Ришпанса и там, в 1803 году, произведен в дивизионные генералы.

Генерал Гобер отличался храбростью, высоким профессионализмом и строгой дисциплиной. Этого же он всегда требовал и от своих подчиненных. Он никогда не был харизматической личностью и любимцем солдат, никогда не ходил в атаку с одной лишь трубкой в зубах, не любил пышных нарядов и красивых маневров, но все вокруг него понимали, что именно на таких надежных и основательных командирах и держится весь авторитет наполеоновской армии.

Погибшего Гобера сменил бригадный генерал Дюфур, не такой отважный, как его предшественник, и к тому же получивший ложные сведения о том, что французов хотят отрезать от пути на Мадрид. Дюфур, не долго думая, приказал своим войскам сниматься с позиции и выдвигаться к Ла-Каролине. Придя туда, он не нашел там и следа противника. А важнейшие пункты — переправа через Гвадалкивир и Байлен — оказались оставленными французами (Ведель ушел к Андухару, а Дюфур — к Ла-Каролине), чем не преминул воспользоваться генерал Рединг, перейдя с основными своими силами на правый берег реки.

* * *

16 июля вечером Дюпон узнал о том, что войска генерала Рединга начали переправу через Гвадалкивир. Он тут же приказал развернуть дивизию Веделя и двинуть ее обратно к Байлену, все еще свободному от каких бы то ни было войск.

Опытный Дюпон понимал, что относительную безопасность его войскам может обеспечить только быстрое возвращение дивизии Веделя к Байлену и захват ею позиций у Менхибара — единственного места, где испанцы могли перейти бурный Гвадалкивир и обойти его позиции.

Дюпон дал Веделю соответствующие инструкции и очень рассчитывал на точное их выполнение. Но генерал Ведель счел, что войск генерала Гобера будет вполне достаточно для охраны переправы. Ведель мысленно передоверил Гоберу, уже к тому времени смертельно раненому, порученную ему миссию и не пошел к Менхибару.

Он перевыполнил приказ Дюпона, прошел Байлен и продолжил, охваченный теми же страхами, что и Дюфур, свой марш до Ла-Каролины, все более удаляясь от позиций своего начальника.

Перес Гальдос констатирует:

Французские генералы совершили нелепейший маневр, отправив большую часть войска к горному хребту, в погоню за якобы ушедшим туда неприятелем. На самом же деле «мятежники», которых они полагали на марше к Ла-Каролине, находились в Байлене и двигались на Андухар.

* * *

16 июля осторожный Рединг, даже не видя перед собой неприятеля, все же решил отойти назад к Менхибару. Его войска нуждались в отдыхе не только физическом, но и моральном. Он прекрасно знал испанцев. Пыл их ликования от первых побед должен был поостыть, иначе — жди беды. Особенно задирали нос простые ополченцы, для которых даже рядовая перестрелка у переправы была, как величайшее сражение всех времен и народов. К тому же Рединг хотел усилиться войсками генерала де Купиньи, которые подошли лишь в ночь с 17-го на 18-е.

А уже 18 июля в 9 часов утра войска Рединга и следовавшего за ним маркиза де Купиньи спокойно обосновались в покинутом всеми Байлене. Генералы были крайне удивлены тому, что не нашли там ни одного француза. Их недоумение рассеяли жители города, вышедшие им навстречу. От них войска узнали, что французы проследовали к Ла-Каролине.

Желая удостовериться в этом, Рединг послал своего надежного офицера капитана Хименеса, переодетого в погонщика мулов, по дороге на север. Вернулся разведчик к ночи и доложил, что Ведель действительно уже достиг Ла-Каролины (он пришел туда 18 июля и соединился с отрядом генерала Дюфура).

Рединг готовился совсем к другому, а тут само собой получилось, что отряд генерала Дюпона оказался полностью окруженным: с севера — неприступными горами Сьерра-Морена, с юга — полноводным Гвадалкивиром, с запада — войсками Кастаньоса, с востока — войсками Рединга и де Купиньи.

Расстановка сил на 18 июля была следующей.

Генерал Дюпон находился в Андухаре с менее чем 10 тысячами человек. По данным Адольфа Тьера, в отряде Дюпона было 8600 французов (в том числе 6400 человек пехоты, артиллерии и инженерных войск, 1800 человек кавалерии и 400 человек гвардейских моряков) и 1800 швейцарцев.

В Ла-Каролине стояли генералы Дюфур и Ведель с еще примерно 10–11 тысячами солдат. По данным Тьера, у Веделя было 5400 человек, а у Дюфура 4700 человек.

Между ними в районе Байлена вклинились испанские дивизии Рединга и де Купиньи (от 12 до 15 тысяч человек), а с запада на подходе к Андухару была более чем 20-тысячная армия генерала Кастаньоса.

* * *

Рассмотрим теперь подробнее противостоявшую Дюпону испанскую Андалусийскую армию, главнокомандующим которой был назначен генерал Кастаньос.

Бенито Перес Гальдос от имени своего героя говорит о нем следующее:

На вид ему было лет пятьдесят; лицо его меня поразило: я представлял себе генерала грозным и насупленным, как и подобает главнокомандующему, облеченному властью над столь доблестными отрядами. Ничего подобного: лицо генерала Кастаньоса никого не повергало в трепет, хоть и внушало уважение своей серьезностью; остроты и каламбуры, на которые, говорят, генерал был большой мастер, он разрешал себе лишь в тесном кругу. В седле он держался молодцом, а в манерах его и осанке сквозила та особая светская учтивость, какой неизменно отличались наши Цезари и Помпеи… К тысяча восемьсот восьмому году, еще до того как он обессмертил свое имя, он уже имел за плечами немало славных дел, хотя умопомрачительная быстрота его карьеры — в те времена, впрочем, не редкая — и внушала кое-кому подозрение. Двенадцати лет от роду он уже командовал ротой; в двадцать восемь был произведен в подполковники, а в тридцать три стал полковником. Правда, понюхать пороха ему довелось лишь позднее, зато в тысяча семьсот девяносто четвертом году тридцативосьмилетний фельдмаршал Кастаньос дрался под началом генерала Каро у Руссильона, где и был тяжело ранен в шею. Поговаривали, что с тех пор он и держит голову, слегка склонив ее на левый бок.

Действительно, Кастаньосу был 51 год (он родился 22 апреля 1757 года). Совсем ребенком он был зачислен отцом в полк Сабойя, а настоящую военную службу он начал в 1774 году в качестве капитана гренадер этого полка после окончания Барселонской военной академии. Относительно быстроты карьеры Кастаньоса Перес Гальдос ошибается, в действительности она была еще более молниеносной. В 1789 году, то есть в двадцать два года, он уже был полковником, а в 1793 году — бригадиром. В 1795 году Кастаньос был произведен в генерал-майоры (точнее, в mariscal de campo, а не в фельдмаршалы, как пишет Перес Гальдос, либо неверно переводит с испанского М. Абезгауз), а в 1802 году — в генерал-лейтенанты. С началом войны за независимость он достиг звания генерал-капитана и главнокомандующего Андалусийской армии.

Кастаньос действительно уже воевал против революционной Франции в Пиренеях 1793–1795 годах, где и был тяжело ранен. Но на память от французов он получит не только пулю в шею, но и за победу под Байленом — почетный титул первого герцога Байленского.

* * *

Начальником генерального штаба армии Кастаньоса был генерал-майор Морено, командующим артиллерией — генерал-майор маркиз де Медина, командующим инженерами — полковник де Лоса. При генеральном штабе находились: генерал-майор Варгас, генерал-майор де Педро, бригадир маркиз де Гело, бригадир де ла Порте, полковники пехоты Хирон и Наварро, полковник кавалерии Мендоса, полковник артиллерии Арриада и полковник инженерных войск Булиньи.

Армия генерала Кастаньоса включала в себя 4 дивизии генералов Рединга, маркиза де Купиньи, Джонса и де ла Пенья.

1-я дивизия

Командующий: генерал-майор Рединг

Второй командующий: бригадир Венегас

Начальник штаба: бригадир Абадиа

Пехота (8450 человек)

Кавалерия (900 человек)

Артиллерия и саперы (370 человек)

Всего: 9720 человек и 10 орудий

2-я дивизия

Командующий: генерал-майор маркиз де Купиньи

Второй командующий: бригадир Гримарест

Пехота (7230 человек)

Кавалерия (520 человек)

Артиллерия и саперы (200 человек)

Всего: 7950 человек и 6 орудий

3-я дивизия

Командующий: генерал-майор Джонс

Пехота (4700 человек)

Кавалерия (700 человек)

Артиллерия и саперы (200 человек)

Всего: 5600 человек

4-я дивизия

Командующий: генерал-лейтенант де ла Пенья

Пехота (5560 человек)

Кавалерия (540 человек)

Артиллерия и саперы (200 человек)

Всего: 6500 человек и 12 орудий

Всего в армии генерала Кастаньоса было около 30 тысяч человек (в том числе 26 910 человек пехоты, артиллерии и инженерных войск, 2660 человек кавалерии) и 28 орудий. Причем это были войска свежие, обеспеченные всем необходимым, находящиеся у себя дома в привычной для себя обстановке и пользующиеся полной поддержкой местного населения.

У Дюпона же войска были утомлены длительными переходами, измучены жаждой и голодом. И жара была такой, что двигаться было возможно лишь вечером, когда температура спускалась до восемнадцати градусов. И множество больных, которых нельзя было оставить и приходилось везти с собой. И сотни разнокалиберных телег и повозок, растянувшихся на несколько километров…

Вот уж действительно, «у него даже больше войск, чем ему нужно».

Нетрудно подсчитать, что армия Кастаньоса превосходила отряд Дюпона по численности почти в три раза (в том числе по пехоте, артиллерии и инженерным войскам — в три с половиной раза), а также по количеству орудий — в полтора раза. Лишь по численности кавалерии силы французов и испанцев были примерно равны, но что значила эта кавалерия на каменистой, изрезанной оврагами и покрытой колючими кустарниками местности.

Как видим, под Байленом численное преимущество испанцев над французами было подавляющим.

Луи Мадлен писал: «Несчастный корпус оказался в ловушке: 7000 человек против 25 000-30000. Что мог сделать их командующий?»

Представляя все это, странно читать следующее заявление Владимира Шиканова: «В общей сложности у испанцев и французов при Байлене было примерно по 20 тысяч человек, т. е. испанцы даже не обладали численным превосходством».

* * *

Армии Кастаньоса и Рединга к началу боевых действий против войск генерала Дюпона получили существенное пополнение испанцами — участниками португальской кампании генерала Жюно. Известно, что практически все испанские солдаты и офицеры, вошедшие в составе армии Жюно в Португалию в 1807 году, затем либо были отправлены обратно в Испанию, либо дезертировали. К таким прибывшим из Лиссабона и южно-португальской провинции Алентехо частям можно отнести батальон валлонских гвардейцев, Мурсийский линейный полк, кавалерийские полки Сантьяго и Оливенса. Особо ценными кадрами для армии были артиллеристы и саперы.

Был у армии Кастаньоса и еще один специфический резерв: 15 мая Севильская хунта помиловала большую группу контрабандистов и преступников, за исключением осужденных за убийство, измену родине, оскорбление королевской семьи и святотатство. По этому указу в армию влился целый отряд (если не лучший в мире по своим нравам, зато бесстрашный), и после их обучения и подготовки войско получило отличных солдат.

Кроме того, вместе Кастаньосом шли легкие нерегулярные отряды полковника де ла Круса (2000 человек), а с востока со стороны Линареса к Байлену спешили нерегулярные испанские войска графа де Вальдеканьяса, включающие в себя еще 1800 человек пехоты и 400 человек кавалерии.

Ополченцы де ла Круса и Вальдеканьеса в большинстве своем были искусными охотниками и меткими стрелками. Еще три сотни стрелков, взявшихся бог весть откуда, находились под командованием священника Рамона де Арготе.

Все это разнокалиберное войско горело одним желанием — побыстрее сразиться с канальями-французами.

* * *

Весь день 18 июля стояла страшная жара. К половине седьмого вечера генерал Дюпон, стараясь не привлекать внимания обстреливающих мост испанцев, начал оставлять Андухар и двинулся на восток в сторону Байлена.

В этот момент он и представить не мог, что там его ждет встреча отнюдь не с дивизией генерала Веделя.

Эндрю Джексон пишет:

Когда Дюпон наконец оставил Андухар вечером 18 июля, 14 000 испанских солдат уже занимали позиции на холмах к западу от Байлена.

Ему вторит профессор истории Руанского университета Жак-Оливье Будон:

После 15 июля, испанская армия атаковала передовые французские позиции, генерал же Дюпон не проявил твердого желания давать отпор. Поставленный в неудобное положение, он решил через четыре дня покинуть Андухар и двинуться к Байлену, позиция у которого стратегически была более важной. Но французы, которые удерживали ее за несколько дней до этого, были оттуда изгнаны, и генерал Дюпон оказался перед лицом испанской армии, вдвое превосходящей численно его армию.

Пыль мешала дышать. Масса повозок заполнила дорогу. Питьевая вода была плоха, в войсках началась эпидемия дизентерии.

Бригада генерала Шабера шла в авангарде с швейцарским батальоном Кристена во главе. Швейцарцы пользовались особым доверием у Дюпона из-за своего примерного поведения в самых наитруднейших условиях. Потом шел обоз, состоявший из почти 800 повозок разного вида. За обозом двигались швейцарцы из бригады генерала Шрамма, далее — бригада генерала Паннетье, гвардейские моряки, кавалерия и артиллерия. Всего у Дюпона было 9400 человек.

Колонна, задыхаясь и истекая потом, шла всю ночь.

19 июля в 3 часа утра авангард Дюпона достиг моста через речушку, впадающую на западе от Байлена в Гвадаркивир со стороны озера дель Румблар. Все думали, что за ним найдут аванпосты дивизии Веделя. Разведчики без всякого опасения стали переходить через мост, но вдруг услышали окрик «Стой! Кто идет?» на испанском языке.

Дюпон ждал Веделя, а это был Рединг! Трагическое заблуждение! Почти как у Наполеона семь лет спустя при Ватерлоо, когда вместо Груши появился Блюхер…

Судьба не часто, но иногда делает такие неожиданные повороты: человек рассчитывает на маршальский жезл, а перед ним вдруг возникает темница замка Жу.

Но рано утром 19 июля 1808 года никто не думал об этом. Французы решили, что это лишь небольшой отряд испанцев, задержавшийся у реки, отбросить который не составит особого труда. Генерал Шабер даже не потрудился сообщить об этом главнокомандующему. Его авангард быстро развернулся по обе стороны дороги и начал бой. Но уже с восходом солнца Шабер понял, что ему противостоит не маленький отряд испанских разбойников, а очень крупные силы регулярной армии Испании.

* * *

Эндрю Джексон пишет:

Рано утром 19 июля авангардная бригада Дюпона под командой генерала Шабера столкнулась с испанским сторожевым охранением к западу от Байлена. Еще не зная, что две испанских дивизии блокировали ему дорогу, Шабер послал 3000 человек на испанские позиции к югу от дороги. Дивизия маркиза де Купиньи легко отразила это нападение.

Так начиналось ставшее печально известным Байленское сражение.

Диспозиция была примерно следующей. Центр испанских позиций находился прямо на дороге, имея у себя в тылу городок Байлен. К северу от дороги тянулись невысокие холмы, постепенно переходящие в отроги гор Сьерра-Морена, к югу — также была возвышенность. Справа и слева от дороги испанцы поставили мощную батарею, прикрытую внушительными силами пехоты. На левом фланге стояла дивизия маркиза де Купиньи, на правом — дивизия Рединга.

Французы приближались по дороге от Андухара. Их главным опорным пунктом стала густая оливковая роща, находившаяся как раз напротив испанского правого фланга. В тылу у французов оставалась почти полностью пересохшая в июле речушка Румблар.

Подполковник Эжен Тито дает нам следующую хронологию начала сражения.

В 4 часа утра с восходом солнца генерал Дюпон прибыл на позиции своего авангарда. Артиллерия дивизии Фрезиа под командованием капитана Пердро была развернута к бою. Через полчаса подошла кавалерия генерала Дюпре и атаковала испанский кавалерийский полк Фарнесио, отбросив его и захватив несколько орудий. Но эта атака конных егерей была быстро отбита испанскими пехотными полками, в частности линейным полком Королевы.

В 5.30 развернулись к атаке два пехотных батальона, швейцарский батальон и четыре орудия бригады генерала Шабера и в 6 часов атаковали центр испанских позиций.

Передовая бригада Шабера была отделена от следовавшей за ней бригады Шрамма длинной вереницей повозок, запрудивших всю дорогу. Шрамм со швейцарцами смог подойти к месту боя лишь через несколько часов. Совместной атаки не получилось.

В 6.30 Шабера попыталась поддержать на французском правом фланге кавалерийская бригада генерала Приве. Она напала было на испанцев, но тут же была вынуждена отступить.

Жак-Оливье Будон отмечает, что сражение 19 июля «происходило в условиях страшной жары, а также среди колючих кустарников и оливковых посадок, не позволявших кавалерии маневрировать». Таким образом, то единственное, в чем французы еще могли соперничать с испанцами по численности, оказалось бесполезным.

К югу от дороги бригада Шабера была вновь отбита с большими потерями.

Было еще совсем раннее утро, а жара уже начала давать о себе знать. Спины солдат начало припекать, безумно хотелось пить.

Битва разгоралась. У испанцев в районе Байлена была сооружена тройная линия обороны. Центр испанских сил занимал дорогу, имея в тылу у себя — довольно близко — город Байлен. По правую сторону дороги тянулись холмы, постепенно переходящие в отроги гор. Слева также была возвышенность. Мощная артиллерийская батарея, прикрытая пехотой, занимала позиции в центре, по обе стороны дороги. На левом фланге, как мы уже знаем, стоял де Купиньи, на правом и по центру — Рединг.

Бригада генерала Паннетье (3500 человек) прибыла, чтобы укрепить левый фланг французских позиций. Нападение было возобновлено, но безрезультатно.

Дюпон, с подходом генерала Шрамма, послал своих швейцарцев вперед. Произошло это, согласно Эжену Тито, в 9 часов одновременно с прибытием к месту сражения бригады Паннетье с семью орудиями.

К северу от дороги 2000 швейцарских наемников из бригады генерала Шрамма были отбиты дивизией Рединга.

Швейцарцы, состоявшие на службе у французов, знали, что с испанской стороны тоже должны быть их соотечественники. Легко представить себе их состояние: стрелять по своим — не самое веселое, хотя и иногда случающееся, занятие на войне. Но в густой пыли и пороховом дыму все смешалось так, что трудно было определить, кто где и на чьей стороне преимущество.

В 10 часов кавалерия генерала Дюпре атаковала левый фланг испанских позиций. Атака была отбита валлонскими гвардейцами, а сам генерал Дюпре при этом был смертельно ранен.

В 10.30 была произведена совместная атака пехоты Шабера и Паннетье с кавалерией Приве.

В атаке приняли участие французские кирасиры. Их было 600 человек. По сравнению с мальчишками-новобранцами внутреннего резерва это были люди-гиганты на мощных пусть и изрядно уставших от недоедания конях. У них были блестящие каски и кованые тяжелые кирасы, пистолеты в кобурах и огромные кавалерийские сабли. Вся армия любовалась ими, когда они двигались сомкнутой колонной.

Когда вся эта сверкающая на солнце и лязгающая масса с саблями наголо и развевающимися штандартами двинулась на позиции испанцев, земля задрожала. Стоявшие на их пути испанские кавалерийские полки Бурбон и Фарнесио были опрокинуты.

Вскоре кирасирам удалось захватить одну испанскую батарею и перерубить почти всю прислугу, но остальные вели по ним смертоносный огонь в упор. Запасы испанской картечи были неистощимы, чего не скажешь о численности и решимости французской кавалерии.

Маркиз де Купиньи (по словам Перес Гальдоса, «высокий, крепкий, светловолосый и всегда-то румяный, а уж тут совершенно багровый») лично повел своих солдат в контратаку. С криками «Смерть французам!» и «Да здравствует Испания!» линейный полк Военных Орденов, один из храбрейших в испанской армии, с полковником де Паула Солером во главе ринулся на врага.

К 11.30 все атаки французов были отбиты.

Когда французские солдаты, измученные жаждой, голодом и усталостью, в очередной раз отступили, уцелевшие молодые солдаты стали падать на землю, проклиная своих офицеров и эту ужасную страну, куда их привели, непонятно зачем. Генерал Дюпон созвал военный совет и принял решение ввести в бой части императорской гвардии, еще не бывшие в деле, то есть свой последний резерв. Генералам же было предложено возглавить эту решающую атаку, в которой должны были принять участие «французские» швейцарцы, остатки пехоты и остатки кавалерии бригады Дюпре.

В полдень гвардейские моряки и парижская гвардия с грозными криками «Да здравствует Император!» пошли вперед, но и это не принесло Дюпону успеха. Возглавлявшие атаку гвардейские моряки в экстравагантных синих куртках, похожих на доломаны гусар, и в золоченых киверах с огромными красными султанами, хотя и дошли до самых испанских батарей и даже захватили два орудия, но были фактически стерты с лица земли испанскими пулями и картечью. Гибель элитных частей французской армии была и ужасна, и прекрасна одновременно.

Наконец в 12.30 то, что должно было рано или поздно произойти, произошло. «Французские» швейцарцы натолкнулись на «испанских» швейцарцев.

Шесть «французских» швейцарских рот остановили свое продвижение и перестали стрелять. Раздались крики: «Стойте! Мы тоже швейцарцы и не хотим воевать против своих!» Со стороны испанских позиций слышалось примерно то же самое. Началось братание, в результате которого батальон Кристена перешел на сторону армии генерала Рединга, тоже швейцарца по национальности. По удивительному стечению обстоятельств с обеих сторон швейцарцами командовали офицеры по фамилии Кристен.

После этого и остальные «французские» швейцарцы сотнями стали переходить к противнику. Вскоре из 1300 наемников под знаменами Дюпона осталось лишь примерно 170 человек.

Это уже был удар ниже пояса.

Вот что пишет об этом известный французский исследователь наполеоновских войн в Испании Луи Мадлен:

Но вдруг три швейцарские роты, находившиеся на французской службе, вошли в контакт со своими соотечественниками из дивизии Рединга, оставили позиции и перешли на сторону врага, начав с ним громкое братание. Это был последний удар судьбы; наши деморализованные солдаты, похоже, были не способны больше произвести и выстрела.

Как видим, Дюпона в самый неподходящий момент подвели швейцарцы. И это швейцарцы, которых крупный специалист по наполеоновской армии Олег Соколов характеризует, как «надежные профессиональные формирования, которые, может быть, не обладали в атаке пылом французских или польских войск, но спокойно и уверенно выполняли солдатскую работу».

Этих «супернадежных» швейцарцев у Дюпона было не три роты, как пишет Луи Мадлен, а целых три батальона: один батальон в бригаде Шабера и два батальона в бригаде Шрамма (всего 1800 человек). В испанской дивизии Рединга в 3-й бригаде также находился швейцарский линейный полк (всего 1100 человек), да и сам Рединг был швейцарцем по национальности. Всем этим бравым ребятам, не понятно ради чего находившимся в далекой Испании в составе чужих армий, не требовалось много времени, чтобы найти общий язык.

Атаки Дюпона сорвались из-за измены швейцарцев. Не случись этого, Дюпон вполне мог бы прорваться сквозь позиции Рединга и соединиться с медлительным, но достаточно сильным Веделем. И тогда уже Редингу пришлось бы туго…

Но история не терпит условного наклонения. Если бы не измена швейцарцев, если бы не жара, если бы не усталость, если бы Ведель был чуть-чуть порасторопней… Случилось то, что случилось, и личное мужество генерала Дюпона, получившего ранение, но не оставившего поля боя, ничего уже не могло изменить.

* * *

Относительно швейцарцев в испанской королевской армии следует сказать следующее. По данным Филиппа Боррея, в 1808 году в ней имелось шесть швейцаских полков, три ирландских и один неаполитанский.

Швейцарские полки состояли из профессиональных солдат, по сути наемников из различных швейцарских кантонов. Это были чисто швейцарские части, в отличие от ирландских и неаполитенских, значительно разбавленных испанцами и представителями других национальностей.

Каждый полк включал в еебя два батальона, имел свой порядковый номер и название, соответствующее имени командира полка. В 1808 году это были следующие швейцарские полки:

Как видим, в провинции Андалусия находились два батальона 3-го швейцарского полка Рединга-младшего в количестве 1809 человек.

* * *

Пока происходило вышеописанное братание, а по сути позорное дезертирство наемников Наполеона, на других участках поля боя отчаянные атаки французов и горстки оставшихся верными Дюпону швейцарцев продолжались почти до часа дня.

«Три раза, — рассказывает капитан Ландольт из Цюриха, — мы прорывали две первые линии испанцев, но, крайне утомленные и истощенные, вынуждены были отступать с потерями».

Весы боевого счастья все более склонялись в испанскую сторону. Шеренги редели и снова смыкались. Бесперебойно работала артиллерия. Громовые крики «Да здравствует Император!» и «Да здравствует Испания!» разили, казалось, наравне с пулями и ядрами.

Эта последняя попытка штурма Байленских высот доконала остатки дивизии Барбу. Сам Дюпон был дважды ранен, причем один раз — очень болезненно в поясницу. Без шляпы, в разорванном мундире, тщетно пытался он повести своих вперед еще раз. Никто не последовал за ним. Он пришел в Андалусию не иначе как за маршальским жезлом, а тут его триумфальное шествие от самого Толедо завершалось таким нелепым образом.

* * *

Пушки смолкли, густая завеса дыма постепенно улеглась. Сражение практически закончилось. Испанцы ликовали: надменной наполеоновской империи был оказан такой решительный отпор, какого еще не знала история войн на Пиренейском полуострове.

Результаты Байленского сражения не поддаются точному определению ни качественно, ни количественно. С субъективной точки зрения они беспрецедентны: ничего подобного еще никогда не было, а с учетом испанской эмоциональности — это вообще было нечто космическое. Именно эта испанская сверхэмоциональность не позволяет точно оценить и результаты сражения с точки зрения количественной.

По одним испанским данным, генерал Дюпон потерял при Байлене 1800 человек убитыми и от двух до трех тысяч ранеными. По другим — потери французов составили 450 человек убитыми и 1500 человек ранеными. По третьим — убитых и раненых было 2000 человек.

Адольф Тьер говорит о 1800 убитых и раненых французах, Луи Мадлен называет меньшую цифру — 1200 человек. Почти все высшие офицеры были ранены или убиты.

Потери испанцев, по одним данным, составили 978 человек, в том числе 243 человека убитыми и 735 человек ранеными. По другим данным, в 1-й дивизии Рединга было 83 убитых, 273 раненых и 409 пропавших без вести, во 2-й дивизии де Купиньи — 106 убитых, 294 раненых и 404 пропавших без вести. Итого: 1569 человек.

Луи Мадлен считает, что у испанцев при Байлене только убитых было 735 человек.

По данным не имеющего национальных пристрастий в данном вопросе Эндрю Джексона, французы потеряли под Байленом убитыми и ранеными чуть больше 2000 человек, испанские же потери составили менее 1000 человек.

* * *

Жара достилала 38 градусов в тени. Но тени этой не было нигде, больным и раненым негде было укрыться и передохнуть.

И вот в этот драматический момент в тылу Дюпона со стороны Андухара сверкнул ряд штыков. Это показалась армия генерала Кастаньоса. Приди Ведель чуть-чуть пораньше, а Кастаньос чуть-чуть попозже, и все могло бы повернуться совсем по-другому. Таковы эти великие и трагические случайности, зачастую мелкие, но всегда по своим последствиям сопоставимые с бесконечностью, которую никто не в силах постичь.

Обескровленные и измученные французы оказались зажаты с двух сторон. Как будто в поединок двух изрядно измотавших друг друга боксеров в десятом раунде вмешался третий, совершенно свежий, и встал на сторону одного из них.

Осознав властную необходимость капитуляции, Дюпон окончательно прекратил сопротивление и запросил у Рединга перемирия, выслав к нему парламентера с белым платком на конце шпаги.

А что ему еще оставалось делать с такой изнемогающей от голода и усталости армией, без боеприпасов и провианта? Остальные генералы также проявили благоразумие и, несмотря на всю свою патриотическую скорбь, ясно представляя себе действительное положение дел, покорились. Ведь никто из них не знал, как продолжать борьбу. Генерал Приве, правда, предлагал бросить обоз и прорываться на север, но как осуществить это на практике, как пройти через непроходимые горы Сьерра-Морена, он толком не знал.

Дэвид Чандлер пишет:

По-видимому, Дюпон намеревался делать новые попытки вырваться, но состояние его новобранцев было настолько плохим, и их моральный дух упал так низко (бригада швейцарских наемников дезертировала к Кастаньосу), что он решил прекратить дальнейшие фронтальные атаки и вместо этого просить перемирия.

Парламентером стал капитан де Виллутре. Этот офицер был шталмейстером императора, но, мечтая о настоящей воинской службе, выпросил для себя разрешение отправиться в поход с корпусом Дюпона.

И вот сейчас ему предстояло отвезти генералу Редингу письмо за подписью главнокомандующего французской армией, в котором тот просил перемирия. Дюпон просил прекратить бойню и готов был очистить Андалусию от своих войск. Генерал Рединг, армия которого была также обескровлена многочасовым сражением, согласился прекратить огонь на несколько часов, чтобы иметь возможность связаться с Кастаньосом и организовать переговоры о капитуляции французов.

Для ведения переговоров об условиях капитуляции Дюпон выделил двух своих генералов Мареско и Шабера — людей, уважаемых в армии и вполне надежных, наделенных неограниченными полномочиями добиться от испанского командования наименее тягостных условий для попавшей в безвыходное положение армии.

Переговоры начались, и можно себе представить, какими трудными они были в тех условиях, в которых оказался отряд Дюпона.

* * *

В районе 5 часов вечера до ушей Дюпона вдруг донеслись звуки выстрелов со стороны Байлена.

— Почему стреляют, ведь мы договорились не открывать огонь, пока идут переговоры? — раздраженно спросил Дюпон.

Выстрелы не замолкали, а раздавались все сильней. Лицо Дюпона исказила мука, словно каждый новый выстрел был для него пыткой.

Адъютант что-то пробормотал в ответ, не зная толком, что доложить.

— Почему стреляют? — повторил свой вопрос Дюпон.

В этот момент к ставке главнокомандующего примчался офицер в запыленном мундире и объявил, что к Байлену с противоположной стороны наконец-то подошла дивизия Веделя. Это она начала перестрелку с частями генерала Рединга, атаковав их с тыла.

— Ах, Ведель! Если бы он подошел раньше! Где же он был все это время? — возмущенно обратился Дюпон к своим приближенным. — Он потратил почти целый день на то, чтобы пройти каких-то двадцать километров…

Действительно генерал Ведель потратил почти двенадцать часов на то, чтобы преодолеть расстояние от Ла-Каролины до Байлена, которое равнялось всего 24 километрам. Нетрудно подсчитать, что даже если бы он двигался со скоростью три километра в час, то должен был бы подойти примерно к полудню — половине первого. Что он делал еще почти пять часов в столь ответственный для исхода кампании момент? Это так и остается загадкой.

У Абеля Гюго по этому поводу мы читаем:

Генерал Ведель потерял драгоценное время, давая своим войскам, измученным жарой, отдохнуть в дороге». Адольф Тьер уточняет: «Он потерял два часа на формирование колонн и вышел только в пять часов. Жара уже была сильной; его войска из-за близости противника шли плотными колоннами, поднимая удушливую пыль. Везде, где было хоть немного воды, колонны останавливались, чтобы освежиться. Таким образом, к одиннадцати часам они были лишь в Гуарромане, на полпути от Ла-Каролины до Байлена.

Как бы то ни было, положение внезапно изменилось: теперь уже армия Рединга была формально окружена французами у Байлена.

Но у Дюпона к тому моменту не было ни сил, ни желания начинать все сначала. Его не без оснований мучила тревога, боязнь, что сражение возобновится. От одной мысли о том, что тогда произойдет, сердце его предательски сжималось.

Соглашение о прекращении огня достигнуто, велись сложные переговоры с испанцами. Эта стрельба Веделя могла все только испортить, ведь генералы Мареско и Шабер — теперь стали заложниками. Собственно, заложниками был теперь весь его отряд, начиная от самого главнокомандующего и кончая последним солдатом. Дюпон послал к Веделю гонца с приказом остановиться.

* * *

Относительно поведения генерала Веделя существует две противоположных точки зрения. Одну из них формулирует Дэвид Чандлер, другую — Владимир Шиканов. Сравним их.

Владимир Шиканов:

Командовавший французскими войсками за внешним фронтом окружения к северу от Байлена генерал Ведель развернул полки назад и нанес мощный удар по испанцам, захватив две пушки и 1100 пленных. Обе французских группировки разделяло лишь около двух миль. И вот именно в это время начался беспримерный театр абсурда, подобного которому не найти во всей истории наполеоновских войн. Ссылаясь на заключенное перемирие, Дюпон запретил Веделю дальнейшие атаки позиции испанцев и приказал вернуть всех пленных и трофеи.

Дэвид Чандлер:

Ведель почти дошел до Сьерра-Морены за ночь 19–20-го, но затем трусливо вернулся в Байлен, чтобы сдаться испанцам вместе со своими соотечественниками. Наконец 21 июля Дюпон решился сдать и своих солдат.

Как видим, различие в подходах — принципиальнейшее. Либо Дюпон вынужден был сдаться со своей частью корпуса, поняв, что помощи от трусливого Веделя он так и не дождется, либо трусливый Дюпон сдался первым и приказал победоносному Веделю также прекратить сопротивление.

Как это обычно и бывает, истина лежит где-то посередине. Посмотрим, что пишет об этом Луи Мадлен:

Дюпон хотел опрокинуть аванпосты противника и занять Байлен. Но вражеская артиллерия, которую никак не могли подавить, разбивала все его усилия, а также испанская кавалерия, вооруженная огромными пиками, бросилась на уже ослабевших французов и начала бойню. Неудачливый генерал попытался тогда взобраться на склоны, возвышавшиеся над городом; молодые солдаты через какую-то сотню шагов падали, изнемогая от усталости, на раскаленную землю.

Генерал, отважно вставший во главе этих несчастных, получил пулю в поясницу, но, однако, продолжал сражаться, послав депешу Веделю с приказом спуститься от Ла-Каролины к Байлену и напасть на противника с тыла; но прошел еще час сражения, а Ведель не подавал никаких признаков жизни. Корпус Дюпона держался достаточно времени, чтобы Ведель мог подойти ему на выручку, так как противник, также измученный жарой, уже подавал, несмотря на всю свою стойкость, признаки переутомления…

Ведель, однако, наконец-то подошел, но, отделенный от Дюпона швейцарцами, он услышал, как те кричат ему о том, что переговоры уже начались. Дюпон же, надеясь довести их до успешного конца, дал ему приказ оставаться на месте.

Да, Дюпон запретил Веделю атаковать. Но когда? Когда исход сражения из-за медлительности Веделя уже был предрешен, когда по просьбе Дюпона уже было заключено перемирие, и велись переговоры о дальнейшей судьбе армии. О каком «мощном ударе» Веделя здесь можно вести речь, если боевые действия уже были прекращены, а окруженный отряд Дюпона, по сути, находился у испанцев в заложниках?

Подводя итог заочному спору Шиканова с Чандлером, Жак-Оливье Будон пишет:

Французская армия не смогла выбраться из ловушки, в которую она угодила, и после девяти часов сражения капитулировала. Дивизия Веделя, появившаяся к вечеру, прибыла слишком поздно, чтобы изменить судьбу армии.

Перес Гальдос, как всегда, более эмоционален в оценках:

Прибудь Ведель минутой раньше, французы пошли бы на нас с двух сторон! Не иначе как сам бог хранил в тот день угнетенную, разграбленную Испанию! Ведель подошел, когда перемирие уже было заключено, и начались переговоры о капитуляции.

Относительно действий генерала Веделя можно сказать следующее: он совершил как минимум три серьезные ошибки.

1. Когда Дюпон возвратился в Андухар, Ведель не должен был идти к Байлену со всей дивизией. Часть войск нужно было оставить для охраны перехода Деспеньяперрос. Кроме того, начатое движение осуществлялось Веделем крайне медленно. Выйдя в пять часов вечера, он достиг Андухара только на следующий день, 16 июля, после полудня.

2. Когда Дюпон отправил Веделя к Байлену, тот должен был быстро пойти туда и захватить позиции у Менхибара — единственного места, где испанцы могли перейти Гвадалкивир. Но он не сделал этого, прошел Байлен и продолжил свой марш аж до Ла-Каролины, все более удаляясь от позиций Дюпона. В результате, не занятый никем Байлен был 18 июля утром захвачен войсками Рединга, а французская армия оказалась разрезанной надвое.

Эта вторая ошибка Веделя была гораздо более серьезной, чем первая.

3. Если бы Ведель поторопился и пришел к Байленскому сражению хотя бы на четыре часа раньше (а он должен был и мог это сделать), он спас бы Дюпона, атакованный с двух сторон Рединг был бы разбит, а Байлен стал бы одной из славных страниц наполеоновской военной истории.

Эта третья ошибка Веделя по своим последствиям была равна преступлению.

Как видим, в приближающейся Байленской катастрофе роль генерала Веделя, неоднократно проявлявшего непростительную медлительность, является едва ли не решающей.

А пока же Ведель неспешно подходил к Байлену и занимал позиции к атаке. С одной стороны, заключенное перемирие распространялось на все французские войска в Андалусии, с другой стороны, Ведель мог не знать об этом, и испанцы на всякий случай развернули часть своих полков ему навстречу.

Перес Гальдос продолжает:

Во втором часу пополудни французы Веделя, не дожидаясь ответа Дюпона, открыли огонь по Ирландскому полку, введя в бой значительные силы. В наших рядах — переполох, волнение и сумятица. Все рвались в бой, но уже не просто драться с французами, а перерезать им горло за бесчестное нарушение законов войны. Для наказания предателей у нас были заложники — остатки армии Дюпона: они были в нашей власти, как связанная по рукам и ногам жертва, чья голова уже на плахе. В ответ на атаку Веделя одни наши части окружили лагерь побежденного Дюпона, а другие помчались на помощь полкам Ирландскому и Военных орденов, очутившимся в серьезной опасности.

В этой ситуации, однако, самым ужасным было положение Дюпона, уже заключившего перемирие и давшего испанцам определенные обязательства, а теперь рискующего жестоко поплатиться за открытую у Байлена стрельбу. Измученный многочасовым сражением, дважды раненый, он отдал прибывшей дивизии строжайший приказ прекратить огонь, что и было исполнено. Тем самым дивизия Веделя безоговорочно приняла условия капитуляции, которую разработал главнокомандующий.

* * *

Переговоры шли долго. Опять обратимся к Луи Мадлену:

Он (Дюпон — С.Н.) отправил к Кастаньосу трех офицеров с депешей для получения капитуляции на почетных, как он надеялся, условиях: то есть с возможностью отойти, не сдавая оружия. Генеральный штаб испанцев заставил его ждать убийственных сорок восемь часов без ответа по ходатайство. Пока Кастаньос вел переговоры с тремя французами, несчастные войска Дюпона почти агонизировали.

Они умирали от голода и усталости. Орудия испанской регулярной армии были наведены на них, готовые в любой момент открыть огонь. Одновременно с этим, тысячи испанских ополченцев и партизан, рассыпавшись по холмам, не давали французами двинуться с места.

Подвод с ранеными и больными было видимо-невидимо, а мертвецов пришлось без разбора свалить в глубокие канавы, лишь слегка присыпав землей. Хирурги работали, не покладая рук.

* * *

Только капитуляция могла положить конец этим страданиям. Но с ее заключением не спешили, потому что испанские генералы хотели извлечь из своей победы как можно больше преимуществ.

Даже 21 июля парламентеры — генералы Шабер и Мареско, с французской стороны, и генерал Кастаньос, представитель Севильской хунты граф де Тилли и генерал-капитан Гранады Вентура Эскаленте, с испанской стороны — все еще не пришли к окончательному соглашению.

С французской стороны руководил переговорами дивизионный генерал Мареско, блестящий и высокообразованный офицер инженерных войск, участник осады Тулона, герой сражений при Маренго и Аустерлице. Он был старым знакомым Дюпона: они вместе служили еще восемь лет назад в Резервной армии генерала Бертье, где Дюпон был начальником генерального штаба, а Мареско — начальником инженерных войск. Кстати сказать, там же генерал-адъютантом при генеральном штабе служил и генерал Паннетье. Мареско пользовался полным доверием Дюпона.

Французские генералы, используя все свое красноречие, говорили о героизме своих солдат, об опасности доводить попавших в окружение до полного отчаяния. Они угрожали, умоляли, требовали…

Испанские генералы настаивали на том, что положение французов безнадежно, что прорвать кольцо невозможно, что ни о каком дальнейшем сопротивлении не может быть и речи. Главным испанским козырем была угроза вновь открыть огонь, если их условия не будут приняты. А основным условием была безоговорочная сдача оружия.

Капитуляция была подписана только 22 июля после долгих и мучительных переговоров. В конечном итоге, подписание произошло в ставке генерала Кастаньоса, возглавлявшего переговоры с испанской стороны.

Следует отметить, что Кастаньос, несмотря на ужасное давление со стороны представителей хунты, требовавших немедленной смерти для всех французов, этих «проклятых якобинцев и исчадий ада», подумывал отпустить французскую армию восвояси, пропустив ее через горные проходы обратно в Мадрид. Он был и так вполне удовлетворен исходом дела под Байленом, принесшим ему без каких бы то ни было сверхусилий с его стороны столько славы, и опасался, что с минуты на минуту могут подойти подкрепления из Мадрида и изменить ход событий.

А вот это было бы совсем некстати и могло бы смазать всю великолепную картину его триумфа, но и портить отношения с хунтой тоже было небезопасно….

Колебания Кастаньоса прекратились лишь после того, как крестьяне привели к нему адъютанта Савари, захваченного в горах с важной депешей, которую тот не успел уничтожить: Савари в ней писал Дюпону, что тому не следует рассчитывать на подкрепление. Уже более уверенный в себе, Кастаньос тут же потребовал капитуляции простой и полной. Плененные войска, разоруженные и с одним лишь личным багажом, должны были быть доставлены в порты и отправлены на судах во Францию с их офицерами.

Условия капитуляции в целом не были позорными для французов.

Первая статья подписанного договора гласила о том, что войска генерала Дюпона признавались военнопленными, а войска генерала Веделя, а также прочие французские войска, находившиеся в Андалусии, таковыми не признавались.

Французские войска должны были быть вывезены из Испании на испанских кораблях в порт Рошфор. При этом войска Дюпона должны были сложить оружие, а прочие войска — лишь сдать его на время марша до места погрузки на корабли, а в порту получить его обратно. Испанская армия должна была обеспечить беспрепятственное прохождение французов по испанской территории.

Отдельной 8-й статьей предусматривалось, что генералы и офицеры сохранят свое оружие, а солдаты — свои ранцы. 11-я статья гласила: «Господа генералы сохранят каждый свой экипаж и одну крытую повозку, а господа высшие офицеры и офицеры генерального штаба — один экипаж, которые не должны подвергаться никакому досмотру». В 12-й статье обговаривалось, что повозки, захваченные в Андалусии, подвергнутся досмотру под руководством генерала Шабера.

Так называемому Кордовскому вопросу была посвящена 15-я статья договора. В ней говорилось, что, с учетом того, что могли иметь место грабежи в Кордове и других захваченных городах, французские офицеры должны будут «принять необходимые меры для отыскания священных ваз, которые могли быть увезены, и для возвращения их, если таковые будут найдены».

Наибольшее возмущение у противников Дюпона впоследствии вызвала именно эта статья в совокупности с 11-й статьей. По словам Луи Мадлена, они оказались «постыдными для тех, кто их подписал». Получалось, что генералам и высшим офицерам разрешалось сохранить свои экипажи и крытые повозки, и все эти транспортные средства не должны были подвергаться никакому досмотру! При этом походные ранцы солдат должны были быть тщательно проверены на предмет изъятия награбленного.

Возмущенный Наполеон, узнав об этом, якобы воскликнул: «Они предали своих солдат, чтобы спасти плоды своих грабежей!»

Но на это же самое можно посмотреть и с другой стороны. 15-я статья не только не была «постыдной», но она была очень даже практичной. Во-первых, испанцы были уверены в том, что французы похитили у них эти их пресловутые священные вазы. Их необходимо было разубедить в этом хотя бы для того, чтобы обеспечить себе спокойный проход через испанскую территорию до места погрузки на корабли. Осмотр солдатских ранцев был лучшим свидетельством того, что никаких ваз похищено не было. Во-вторых, осмотр должны были проводить французские офицеры, а не испанские. Таким образом, как писал Тьер, «в этом не было ничего оскорбительного для чести армии».

По мнению некоторых историков, французы могли бы спастись, отступив в горы, но для этого они должны были бы бросить всю свою добычу — почти пятьсот подвод и экипажей, набитых сокровищами. Это представляется нам маловероятным. Во-первых, главная дорога через горы Сьерра-Морена была надежно перекрыта испанцами. Во-вторых, перейти через эти горы без дорог напрямую, не зная точного положения горных троп и перевалов и не имея возможности получить надежных проводников, было просто невозможно, будь то с обозом или без него. В-третьих, бросить обоз для Дюпона означало бросить и всех своих многочисленных раненых и больных, а о том, что их ждало бы в этом случае, можно было бы легко догадаться.

На самом деле, перед Дюпоном стояла лишь следующая альтернатива: либо капитулировать и спасти армию, либо погибнуть самому и погубить армию.

Император, не привыкший считаться с жизнями десятков и сотен тысяч своих солдат, которые были для него лишь пешками в его большой шахматной игре, свой выбор сделал, заявив генералу Савари: «Мне легче было бы узнать о гибели, чем о позоре. Эту недостойную трусость можно объяснить лишь страхом потерять награбленное».

Легко узнавать о смерти, если это не касается нас лично или кого-нибудь из наших близких. Гибель сотен и тысяч людей где-то очень далеко всегда абстрактна и почти не трогает душу, особенно если ноги погружены в мягкие домашние тапочки, а в руках чашка горячего ароматного чая. Так бы рассуждать Наполеону о предпочтительности гибели перед позором, скажем, девять лет назад в Египте, где он бросил на верную смерть всю свою армию, а сам уехал в Париж, или, при аналогичных обстоятельствах, через четыре года в заснеженной России.

Один из наиболее осведомленных о Байленских событиях историков автор книги «Испания и Наполеон» Жоффруа де Гранмезон считает, что награбленного французами за предыдущие недели было действительно немало, но все же вышеприведенные высказывания императора не совсем справедливы. Главное состоит в том, что Дюпон, соглашаясь на капитуляцию, надеялся вернуть Франции своих фактически приговоренных к неминуемой гибели солдат. И заключенное им соглашение с генералом Кастаньосом, какие бы сомнительные статьи оно ни содержало, казалось бы, гарантировало ему это.

Адольф Тьер писал: «Эти условия, какими бы тяжелыми для чести французского оружия они ни были, спасали три дивизии».

И, как подытоживает Луи Мадлен, «нельзя ставить в вину генералу то, что вскоре трансформирует в ужасную катастрофу и без того такое несчастливое событие, как Байлен».

* * *

По условиям капитуляции, 23 июля измученные войска Дюпона прошли торжественно-печальным маршем перед испанской армией-победительницей и сложили оружие и знамена перед командующим испанской армией в Андухаре.

Разоружение началось с раннего утра. Солдаты подходили и бросали свои ружья, штыки и сабли в общую кучу, которая росла, подобно свалке железного лома. Выполняли они это понурив головы и отрешенно-механически. Испанцы вежливо и надменно следили за этим бесконечным процессом.

Войска генералов Веделя и Дюфура, которые, несмотря на все усилия французских генералов на переговорах, также были включены в общую капитуляцию, но на более льготных условиях, сложили оружие в Байлене.

Наиболее отчаянные предпринимали попытки в общей сутолоке спрятаться и избежать позора, но их быстро находили и возвращали на место.

Уже разоруженные французы стояли, исподлобья поглядывая по сторонам, как затравленные звери. Роты и батальоны перемешались, конвойные грубыми окриками сгоняли всех в одну огромную толпу. Людей пересчитывали, как баранов, не обращая внимания в общей толчее на номера на бляхах и на цвета султанов, этишкетов и отворотов. Жалкое зрелище представляла собой эта бывшая армия, утратившая свой боевой облик и уподобившаяся бродягам с большой дороги.

Хотя основной вклад в победу внесли дивизии Рединга и де Купиньи, честь принимать капитуляцию французского главнокомандующего и его штаба досталась генералу Кастаньосу. В этом, по словам Перес Гальдоса, заключалась «одна из несправедливостей, столь обычных для нашей грешной земли, как в нынешние дни позора, так и в былые дни славы».

По словам Гальдоса, с Дюпоном сдалось 8000 солдат и офицеров, с Веделем — 9300 человек.

По данным других компетентных испанских источников, из отряда Дюпона сдалось в плен 8242 человека, а из дивизии Веделя — 9393 человека, всего — 17 635 человек.

Согласно данным французского историка Луи Мадлена, из отряда Дюпона в плен попало 8242 человека, а из дивизии Веделя — 9000 человек, итого — 17 242 человека. Эндрю Джексон называет несколько иную цифру — 17 600 человек, Владимир Шиканов — 17 000 человек.

Несущественные расхождения в цифрах не имеют принципиального значения. Общепринято, что под Байленом в испанский плен попало около 18 000 наполеоновских солдат и офицеров, и этот факт является беспрецедентным в истории наполеоновских армий.

Различные авторы описывают события этих нескольких дней июля 1808 года следующим образом:

Дэвид Чандлер:

После предварительного прекращения огня переговоры шли в течение двух дней. 21 июля Дюпон решился сдать и своих солдат, и людей Веделя в обмен на гарантированную репатриацию. Через два дня в силу вошло знаменитое Байленское соглашение, и 18 000 французских солдат стали военнопленными. Старшие офицеры были отпущены под честное слово.

Эндрю Джексон:

После длительных переговоров Дюпон сдался при условии, что его люди будут отправлены назад во Францию. 23–24 июля 17 600 французских солдат и офицеров сдали оружие.

Владимир Шиканов:

Наконец 23 июля вступила в силу подписанная конвенция о капитуляции французов. По ее условиям войска Дюпона сдавались и морем отправлялись во Францию. Остальные его части (за кольцом окружения), и, прежде всего дивизия Веделя, просто очищали Андалусию. То есть об их сдаче речь не шла вообще. Вместе с тем, именно с этого момента события стали принимать крайне неожиданный для Дюпона оборот. Однако они были абсолютно закономерными для тех, кто имел опыт общения с испанцами.

Жак-Оливье Будон:

Генерал Дюпон добился почетного соглашения, которое, однако, не было соблюдено.

Гораций Верне:

Дюпон, обойденный и окруженный испанцами под предводительством Кастаньоса, сложил оружие, и войско его, в числе от восемнадцати до двадцати тысяч человек, сдалось в плен. При этом известии восстание всех областей Испании поднялось с новой силой.

Генерал Дюпон был абсолютно уверен в том, что ему удалось добиться самого главного: его войска были спасены и должны были быть депортированы из Андалусии на испанских судах во французский порт Рошфор. Не выполнив приказа императора, он хотя бы сохранял ему армию.

Однако на самом деле все обстояло несколько иначе. Хунта Севильи отказалась ратифицировать условия капитуляции, одобренные генералом Кастаньосом. В качестве причины, объяснявшей подобное скандальное обстоятельство, выдвигался тот факт, что у Испании нет достаточного количества судов для транспортировки почти 18 000 человек во Францию, что не удалось добиться согласия на это от англичан и т. д. Характерно, что объявлено это было не до того, а после того, как французы сдали оружие.

Более того, все сложившие оружие войска были объявлены военнопленными со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Подводя итог произошедшему, Дэвид Чандлер констатирует: «Только очень немногим солдатам пришлось снова увидеть Францию, потому что испанцы нарушили свое обещание репатриировать офицеров и солдат Дюпона».

Единственными, кому «любезно» было предложено уехать домой, оказались добровольно сдавшиеся 20 генералов, среди которых были раненый Дюпон, Барбу, Фрезиа, Лиже-Бельэр, Ведель, Приве, Дюфур, Лефранк, Лежандр, Шабер, Мареско, Кавруа и другие.

Естественно, ни о каких экипажах и повозках без досмотра, не было и речи. Весь багаж французских генералов был отобран у них в Эль Пуэрто де Санта Мария. Погрузка французского генералитета на корабль сопровождалась улюлюканьем и оскорбительными выкриками разъяренной толпы. Только чуда спасло генералов от расправы. Эстор пишет: «Что касается генералов, то их всех чуть не перерезали; их фургоны были разграблены в Порт-Сент-Мари, и они избежали ярости толпы, только бросившись в лодки».

Несчастные же солдаты и офицеры Дюпона были арестованы и отправлены в бухту Кадиса, а затем — на ужасный и пустынный остров Кабрера, находящийся в Средиземном море к югу от острова Мальорка. Такая же участь постигла и «негенералов» из дивизий Веделя и Дюфура.

Генерал Кастаньос, чье честное слово дворянина и офицера оказалось нарушенным столь коварным образом, даже не пытался возражать. Он был опьянен случайно свалившейся на него славой и не желал перечить влиятельной Севильской хунте.

Вот уж подфартило, так подфартило! Удивительно! Тем более, что ни он лично, ни его войска не приняли практически никакого участия в самой Байленской победе, где главную роль сыграл швейцарец по национальности Рединг. Но иностранец был обречен никогда не сталь национальным героем Испании.

От себя заметим, что из всех высших генералов испанской армии, находившихся под Байленом, дон Франсиско Кастаньос был идеальной кандидатурой в национальные герои. Ведь Феликс Джонс был англичанином, а маркиз де Купиньи… Пресвятая Дева! Он был… французом по происхождению. Правда, командир 4-й дивизии Мануэл де ла Пенья был полноценным испанским идальго, но уж он-то и близко не стоял ни к Байленской победе, ни к подписанию капитуляции.

Очень интересную, хотя и маловероятную сцену описывает в своих Мемуарах английский дипломат лорд Холланд. Отдавая свою шпагу Кастаньосу, генерал Дюпон, якобы, грустно констатировал: «Вы можете гордиться этим днем, генерал. Ведь до настоящего дня я никогда не проигрывал. Я провел более двадцати сражений, и все они были выиграны». На это счастливый Кастаньос, якобы, ответил: «Это тем более удивительно, ведь это — первое сражение в моей жизни».

* * *

После сдачи оружия пленные французские солдаты и офицеры были разбиты на колонны и под усиленным конвоем отправлены на юг Испании в Кадис. Некоторые погибли еще по дороге от трудностей марша, жестокого обращения охраны и местного населения, которое в ряде населенных пунктов расправилось с пленниками. Остальным довелось до конца испить чашу страдания в ужасных условиях плена на понтонах Кадиса.

Обезоруженные войска Веделя и Дюфура, которым была гарантирована депортация во Францию, двигались к Кадису отдельными колоннами по другой дороге через Менхибар, Кабру и Осуну. Необходимость временно сдать оружие испанцы мотивировали тем, что не хотят провоцировать население районов, через которые будут проходить французы. Имевшие обыкновение верить слову, данному на переговорах, французы поверили испанцам и сдали оружие. Веделю было обещано, что оружие будет возвращено в месте посадки на корабли, а именно в Санлукаре — порту, расположенном в устье Гвадалкивира.

Совершенно очевидно, что никакого возвращения оружия, никакого Санлукара, никакой погрузки на корабли и отправки во Францию доверчивые французы так и не дождались. Все они, как и прочие их соотечественники из бывшего корпуса генерала Дюпона, были согнаны в бухту Кадиса, где их ждала погрузка, но совсем не та, что была обещана.

* * *

В бухте Кадиса измученных и оборванных французов уже ждало семь старых кораблей без мачт и парусов. Именно эти громадины испанцы, опасавшиеся держать такую большую массу солдат противника на суше, решили использовать в качестве плавучих тюрем для содержания пленных.

Бежать было практически некуда. На испанском берегу французов ждала верная смерть. Со стороны моря гавань была надежно прикрыта британскими военными кораблями.

14 апреля 1810 года тысяча пленных, в основном офицеров, была отправлена в Англию.

Остальных же пленников британское и испанское командование приняло решение перевезти куда-нибудь подальше.

Для этого был выбран маленький скалистый островок Кабрера, расположенный в 12 километрах к юго-западу от южной оконечности острова Мальорки.

Как писал Луи Мадлен, «несчастные солдаты Дюпона агонизировали от голода и крайней нужды на островке Кабрера». Многие умерли от болезней или сошли с ума от отчаяния. В 1814 году во Францию удалось вернуться лишь трем тысячам бывших солдат Дюпона, все остальные не вынесли условий острова-тюрьмы.

* * *

Судьба Байленских генералов сложилась по-разному. Подавляющее их число охотно воспользовалось «милостью» коварных победителей и вскоре благополучно оказалось в портах Тулона и Марселя. Лишь немногие, узнав, что их солдаты объявлены военнопленными, предпочли остаться с ними и разделили их страшную участь.

Так мужественно поступил бригадный генерал Сильвен Приве, кстати сказать, бывший яростным противником даже разговоров о капитуляции. Позднее он был отконвоирован в Англию и смог вернуться во Францию лишь в 1814 году.

Среди пленников Байлена, помимо Приве, в Англии в конечном итоге оказался и еще один бригадный генерал Франсуа-Бертран Дюфур. Оба они до возвращения во Францию содержались под домашним арестом в Честерфилде.

Умрет генерал Приве в 69-летнем возрасте в 1831 году, Дюфур умрет через год в возрасте 67 лет.

Наполеон узнал о Байленских событиях 2 августа 1808 года, находясь в Бордо. Он находился у себя дома и умывался, когда ему принесли эту фатальную депешу. Через минуту из его комнаты раздался грохот разбиваемого фаянса, это император в бешенстве швырнул на пол наполненную теплой водой чашу. Его ярость удвоилась болью, высказанной в самых бурных выражениях, и слезы брызнули из глаз. Мысль о том, что французская армия могла капитулировать перед какими-то «бандами», была для него столь невероятна, что он в течение как минимум часа не хотел и слушать о деталях, которые в какой-то мере могли если не простить, то хотя бы объяснить это «преступление».

Гораций Верне пишет о состоянии Наполеона в тот момент следующее:

Негодование его было ужасное; он сказал одному из своих министров: «Армию разобьют — это ничего, судьбы войск непостоянны, и завтра можно возвратить, что потеряли вчера, но чтобы армия сдалась на постыдную капитуляцию — это пятно французскому имени, пятно нашей славе! Раны, нанесенные чести, неизлечимы. Их нравственное действие ужасно. Как, француз бесчестно снял с себя свой мундир! Француз опозорил себя согласием на то, чтобы ранцы наших солдат были обысканы, как чемоданы каких-нибудь воров и мошенников! Мог ли я ожидать этого от генерала Дюпона, от человека, которого берег и лелеял, которого прочил в маршалы! Говорят, не было другого средства спасти армию, избавить всех солдат от неминуемой смерти. О! Лучше бы всем солдатам пасть, пасть всем до одного с оружием в руках! Их смерть была бы славна, и мы отомстили бы за них. Солдат можно еще найти, но чести не возвратишь.

Немного успокоившись, он уже испытывал лишь одно чувство, это было желание расправиться с главным виновником Байленской катастрофы. Какими только обидными словами не называл он Дюпона, и никто из его окружения не осмелился даже заикнуться о тех фатальных обстоятельствах, жертвой которых стал несчастный генерал. «Они все должны были дать себя убить» — заявил Наполеон на очередном заседании Государственного совета.

В дальнейшем император называл Байленские события не иначе, как «отвратительным делом».

3 августа Наполеон писал о Дюпоне и о произошедшем в Байлене генералу Кларку:

С тех пор, как существует мир, не происходило ничего более глупого, более бездеятельного, более подлого. Теперь все эти Маки, Гогенлоэ и прочие оправданы. Отлично видно, что все, что произошло, является результатом немыслимой бездеятельности. Все, что было хорошо, когда он командовал дивизией, стало ужасным, когда он стал главнокомандующим.

В письме своему брату Жозефу Наполеон выражался еще более жестко:

Дюпон обесчестил наши знамена. Какая бездеятельность! Какая низость!

5 августа Наполеон писал из Рошфора генералу Коленкуру:

Вчера прибыл курьер с известием об ужасной катастрофе с генералом Дюпоном. Этот генерал, углубившись в Андалусию, дал отрезать себе путь к отступлению, дал себя окружить, отделить от двух своих дивизий и после плохо обдуманного и плохо проведенного дела капитулировал. От восьми до девяти тысяч французов вынуждены были положить оружие. Это одно из самых необычайных по нелепости и глупости дел. При настоящем положении вещей это событие произвело огромное впечатление в Испании.

На следующий день Наполеон писал тому же Коленкуру:

Дела по-прежнему очень серьезны. Следует помнить, что армия генерала Дюпона состояла из новобранцев, и, что это дело, хотя и крайне плохо руководимое, не случилось со старыми войсками, которые нашли бы, чем прикрыть промахи генерала.

23 августа Наполеон писал маршалу Сульту:

Дюпон полностью обесчестил себя и нашу армию.

Как видим, гнев императора был ужасен, а его отношение к Дюпону — однозначно и непоколебимо. Именно в таком крайне неблагоприятном для Дюпона контексте происходило его возвращение во Францию.

Император считал Дюпона единственным виновником произошедшего и возлагал на него всю ответственность за сдачу армии. По прибытию в Тулон Дюпон был арестован и препровожден в тюрьму. Все его бумаги были при этом конфискованы.

19 августа Наполеон лично написал в «Мониторе»:

Мало есть примеров поведения, столь несообразного со всеми правилами военного дела. Генерал Дюпон, который не сумел направить движения своей армии, впоследствии обнаружил в переговорах еще менее политической твердости и искусства. Он, как Сабиний Титурий, был увлечен в погибель духом безрассудства и дал себя обмануть ухищрениями другого Амбиорикса. Но римские солдаты были счастливее наших: они пали все с оружием в руках!

Подобное заключение императора заменило приговор суда: генерал Дюпон был всеми признан виновным и переведен в темницу замка Жу.

Замок Жу расположен в пяти километрах от Понтарлье недалеко от швейцарской границы. Он был построен в горах Юра на высоте 940 метров над уровнем моря в начале XI века. Средневековые башни, бастионы времен Вобана, старый подъемный мост, вокруг ничего, кроме скал и лесов — вот, что такое замок Жу.

Этот замок получил печальную известность, когда в его казематы был заключен по приказу Первого консула плененный руководитель восстания негров на Санто-Доминго Туссэн-Лувертюр. Здесь его несколько раз посещал и допрашивал генерал Кафарелли. От него-то и стало известно, что условия содержания в Жу были ужасны. Все здесь способствовало тому, чтобы сломить заключенного физически и морально. Туссэн-Луветюр, в частности, не смог выдержать холода и сырости и умер прямо в своей камере в апреле 1803 года.

Именно сюда и был брошен, как обыкновенный государственный преступник, герой Вальми, Маренго, Ульма, Фридланда и многих других сражений, дивизионный генерал граф Дюпон де л’Этан.

Наполеон не удосужился даже выслушать его, не было проведено даже формального следствия, и лишь в феврале 1812 года (через три с половиной года!) было начато довольно странное мероприятие, названное чрезвычайным дознанием. Быстро было проведено шесть заседаний, на которые не были приглашены ни свидетели со стороны Дюпона, ни его бывшие подчиненные. Кроме того (видимо, для большей объективности) Дюпону не отдали ни одной из его бумаг, которыми он мог бы воспользоваться для своего оправдания.

В результате, 1 марта 1812 года вышел специальный императорский декрет, лишавший Дюпона всех его титулов, наград и чинов. А его содержание в заключении было продлено «до особого распоряжения», то есть без указания конкретного срока.

Кстати сказать, действие этого декрета Наполеона было официально отменено Людовиком XVIII лишь 17 декабря 1816 года. При этом официально было заявлено, что Байленская капитуляция была необходимой, и что в ней не было ничего позорного, но это ничего не изменило: общественное мнение продолжало оставаться не на стороне Дюпона, а его имени даже не нашлось места на Триумфальной арке в Париже.

В дальнейшем на протяжении почти двух столетий за Дюпоном закрепилась репутация позорного капитулянта, предателя и труса. Создавая свою историю и множа ряды «козлов отпущения», Наполеон всегда добивался своего.

В замке Жу Дюпон находился до 1813 года, затем он был переведен в крепость Дуллен, а затем в Дрё под надзор полиции, откуда его освободили лишь после падения Наполеона в апреле 1814 года.

После освобождения Дюпон некоторое время был военным министром при Людовике XVIII, затем он стал депутатом парламента от Шаранты и губернатором 4-го военного округа. Умрет Дюпон 9 марта 1840 года.

Другой генерал, участвовавший в переговорах с испанцами, Теодор Шабер, также был уволен из армии, лишен своего генеральского звания, полученного в 1793 году, и посажен в тюрьму. Лишь в период Ста дней он, оставив обиды, вернется в наполеоновскую армию и ненадолго станет дивизионным генералом. Впрочем, это звание будет у него вновь отнято после Второй реставрации. Шабер умер 87-летним стариком в 1845 году.

Невольный участник переговоров о капитуляции дивизионный генерал Арман-Самюэль Мареско был отстранен Наполеоном от дел, уволен с военной службы и, как и Дюпон, посажен в тюрьму.

По свежим следам разъяренный император объявил Мареско вторым после Дюпона виновником Байленской катастрофы. В частности, 23 августа 1808 года Наполеон давал генералу Коленкуру краткий анализ событий в Испании, в котором содержалась важная фраза, фактически решившая судьбу генерал-инспектора инженерных войск. Наполеон писал:

Выказанные Дюпоном, Мареско и некоторыми другими глупость и трусость непонятны; они только и делали что глупость за глупостью. Это испортило мои дела в Испании и вынуждает меня приступить к рекрутскому набору, чтобы пополнить мои потери.

Через три дня Наполеон писал о Дюпоне и Мареско, что они «проявили столько же глупости, сколько трусости и малодушия».

Сам Арман де Коленкур свидетельствует в своих Мемуарах, что спустя четыре года, находясь в России, император вспомнил о генерале Мареско и сказал следующее:

Мареско — честный человек. Дюпон его надул, и он проявил слабость, когда надо было проявить силу. Я сурово поступил с ним, потому что он один из высших офицеров империи и потому что в его положении надо уметь предпочесть славную смерть позору, а не ставить свое имя под подобной капитуляцией, которую к тому же предотвратило бы малейшее противодействие с его стороны.

После отречения Наполеона Мареско был освобожден из заключения. Он не вернулся на службу, а стал военным историком и писателем. Умрет Мареско в 74-летнем возрасте в 1832 году.

Начальник генерального штаба Дюпона генерал Франсуа-Мари-Гийом Лежандр д’Арвесс остался в армии, но 13 января 1809 года имел несчастье привлечь к себе внимание Наполеона на большом параде в Вальядолиде. Парад был приостановлен, пока император изливал свое возмущение на голову несчастного Лежандра, ставшего «козлом отпущения» и изгнанного из строя на глазах у собственных солдат.

Во время этой отвратительной сцены Наполеон перед сотнями свидетелей прокричал ужасные слова о том, что «Франции нужна была честь, ей не нужны были люди». Лежандру же он заявил:

— И ваша рука не отсохла, давая Веделю приказ сложить оружие? По какому это праву вы вырвали из рук этих храбрецов оружие, которое они носили с честью? По какому праву вы парализовали их храбрость и их верность? Если бы вы, лишенные корыстных интересов и позорного страха, сражались вместо того, чтобы капитулировать, вы бы побили испанцев, вы бы остались хозяевами положения при отступлении; Мадрид не был бы эвакуирован; восстание в Испании не развивалось бы с таким неслыханным успехом; Англия не имела бы армии на полуострове; какое было бы отличие в развитии всех событий и, может быть, в судьбе всего мира!

Вот даже как! Если бы не Дюпон, если бы не Лежандр, оказывается, даже судьбы всего мира сложились бы иначе. Наверное, не было бы ни Березины, ни Ватерлоо, ни острова Святой Елены.

Совершенно раздавленный, Лежандр попытался объясниться:

— Но ведь у нас были одни новобранцы…

Но Наполеон в своем гневе был непреклонен:

— У хороших офицеров даже новобранцы становятся хорошими солдатами!

После такого публичного унижения карьера генерала Лежандра была окончена. 25 апреля 1812 года также без суда и следствия он был посажен в тюрьму. Лежандр умер в 62-летнем возрасте в 1828 году.

Как ни странно, совсем не пострадал лишь один активный участник Байленских событий, один из главных виновников произошедшей катастрофы дивизионный генерал Доминик-Оноре-Антуан Ведель. До самого падения Наполеона он находился на службе, а затем вышел в отставку. Умрет Ведель в 1848 году в возрасте 77 лет.

* * *

Попробуем же подвести некоторые итоги.

Кто же был виноват в ужасной Байленской катастрофе, и не было ли здесь точного повторения Трафальгарской истории, когда единственным виновником поражения был объявлен несчастный вице-адмирал Вильнёв?

Из всего изложенного выше приведем лишь несколько фактов, существенно повлиявших на ход событий:

1. Ошибочное разделение корпуса на три части, сделавшее отряд Дюпона неадекватным поставленной перед ним задаче и заранее обреченным.

2. Качественный состав отряда Дюпона.

3. Несвоевременное (несмотря на неоднократные обращения Дюпона в Мадрид) отправление подкреплений.

4. Странное, если не сказать преступное, поведение прибывших с опозданием подкреплений (особенно дивизии генерала Веделя).

5. Измена в решающий момент Байленского сражения швейцарских наемников, перешедших на сторону противника.

6. Неслыханное нарушение испанцами подписанного соглашения.

7. Чрезвычайная даже для юга Испании сорокоградусная жара.

Есть ли здесь хоть в чем-то вина Дюпона?

Единственное, в чем его можно упрекнуть, так это в том, что он слишком долго простоял в районе Андухара. Ему нужно было самому идти в Байлен и не допустить отделения дивизии Веделя. Но кто же мог предположить, что Ведель поведет себя столь нелепо? Если бы Дюпон мог предусматривать такие вещи, он был бы величайшим из полководцев.

Дюпон не совершил ничего позорящего его честь и честь французской армии. Его миссия была заведомо невыполнима, и он стал главной жертвой Байленской катастрофы.

Серьезная стратегическая ошибка Наполеона повлекла за собой всю эту череду несчастий и недоразумений, обрушившихся на Дюпона и его отряд. Но кто же добровольно сознается в подобном? Для поддержания императорского престижа необходим был виновник, и этот виновник был найден.

Как видим, это уже стало «фирменным стилем» Наполеона, постепенно переставшего испытывать какие-либо угрызения совести в акциях, проводимых, как он говорил, в интересах государства, а на самом деле, в интересах его самого.

Прекрасный вывод делает Жорж Паризе:

Несчастный Дюпон. Его плохо поддержали его начальники, плохо слушались подчиненные; но в его действиях не было ничего бесчестного, и он до самого последнего момента храбро и открыто пытался противостоять превратностям судьбы. Одна лишь ошибка может быть поставлена ему в вину: он слишком долго простоял в Андухаре. Но все его обвинения Наполеоном в коррупции, подлости, бездеятельности и предательстве ложны. При этом Наполеон знал всю правду. Так почему же он осыпал Дюпона своими позорными оскорблениями, вплоть до создания полностью клеветнической легенды, удивительным образом просуществовавшей до наших дней? Ответить на этот вопрос очень легко, и Дюпон не стал ненавистен императору только потому, что был побежден. Просто, чтобы объяснить все неудачи испанской войны, нужен был виновный, и Наполеон сохранил свою славу, предав Дюпона презрению и негодованию.