Глава 3 БИТВА 8 СЕНТЯБРЯ 1514 г

В конце августа Сигизмунд устроил на борисовских полях смотр польско-литовского войска. Получив от М. Глинского необходимые сведения о планах противника, дислокации и численности отрядов, король Сигизмунд решает оставить при себе четыре тысячи воинов,[327] справедливо полагая, что выделенных сил вполне хватит, чтобы разбить 11 000 – 12 000 «московитов».

Таким образом, к Орше выдвинулось войско общей численностью до 13 000 человек, сопровождаемое, по словам секретаря королевы Боны, «счастливыми предзнаменованиями победы».

Подойдя к Днепру, королевские роты сбили с позиций сторожевые отряды русских. В официальном описании сражения говорится, что «в первом сражении 28 августа Иоанн Пилецкий, староста люблинский, рассеял 1300 всадников-московитов; первого сентября в другом отдельном сражении королевские [войска] разгромили 2000 московитов и Киселича…».[328]

По Децию и Стрыйковскому, 27 августа (по М. Бельскому — 28-го) на Бобре-реке были атакованы несколько московских полков, а затем на Дровне рота литовская под командованием воеводы витебского Ивана Сапеги «три полка московских поразила», после чего несколько знатных пленников были отосланы королю.[329] М. Бельский также пишет о захваченном в плен военачальнике «Киселиче» (Kisielic). При обращении к «реестру московских вязней» выясняется личность «знатного воеводы Киселича». Среди всех прочих упомянут «Федор Киселев».[330] Федор Михайлов сын Киселев руководил одним из небольших сторожевых отрядов за Днепром, который шел на соединение с основными силами. Но он никак не мог быть «знатным воеводой», начальником над двумя тысячами московитов, которых разбила всего одна литовская рота.

Воеводы до момента соприкосновения передовых отрядов не имели полных сведений о численности королевского войска. Именно этим и объясняется решение воевод дать сражение за Днепром. Неприятный сюрприз («приидоша на них безвестно королевы воеводы князь Костянтин Острожской и иные Ляцкие и литовские воеводы со многими людми и с пушками и с пищальми») заставил отказаться от грабежа территории и сосредоточить усилия на отражении польско-литовской армии. Для этого надо было объединить рассеянные отряды, стоявшие на Дрюцких полях и в «разных местех». Летописные фразы «а инии в отъезде были» и «сила ненарядна была» указывают на значительный некомплект в войске. Как пишет Волынский краткий летописец, которого никак нельзя упрекнуть в сочувствии русским, воеводы «в тоже время будучим на Дрюцких полях и вслышавши силу литовскую, оттоля отступиша за Днепр реку великую».[331] Не имея сведений о численности королевской армии, следуя указаниям верховного командования «стояти на Непре», воеводы решают дать бой на левом берегу реки.

Каким образом польско-литовской армии удалось переправиться на другой берег Днепра? В историографии существует версия, будто бы московские воеводы сами дали возможность переправиться противнику, чтобы разбить все его части, используя численное превосходство.[332] Но анализ ряда известий наводит на мысль, что этот рассказ носит легендарный характер — необходимо было в очередной раз подчеркнуть «тьмочисленность» московитов и показать надменность многочисленных кичливых варваров.

Сопоставим источники — известия Архангелогородского летописца (АЛ) и С. Гурского:

АЛ [333]

«Они же сретошася о реце с литвою о Березене и стояща долго время: ни литва з Безыню не лезет к москвичам, ни москвиче к литве. И начаша литва льстити к москвием, глаголющее «Разойдемся на миру». А сама литва верх по Березине за 15 верст выше перевезошася к москвичем, и приидоша литва стороне безвестно на москвиче».

С. Гурский [334]

«…военачаленики обеих сторон на берегу решили вести переговоры (…) И королевскими был дан ответ, они же, в жажде покарать варварскую надменность, оставили на этом берегу у входа на брод некоторое количество легковооруженных воинов, которые гарцевали и давали московитам рассмотреть, создавая у них впечатление [присутствия войска], тогда как войско короля не оставалосе на месте, а в другом месте делало мост из челнов и бревен, переправляло на другой берег Борисфена бомбарды, военные машины и пехоту…».

Сопоставление сведений позволяет сделать вывод об имеющихся переговорах между командованием противоборствующих сил. Но источники говорят о разных местах проведения переговоров: по АЛ стояние происходило на р. Березине, у С. Гурского и у Я. Пизона — у Днепра. Возможно, первые переговоры были действительно на Березине. Польский источник пишет: «Московиты, чтобы выполнить приказ, подошли к реке Березина, подступили своим войском к королевскому лагерю, чтобы устрашить наших своим множеством. Королевские же, перейдя реку, двинулись строем на москов…. московиты в целом воздержались от битвы…»[335] Имелись ли ещё переговоры у Днепра, сказать сложно, — русские летописи на этот счет молчат. Источники сходны только в одном: через Днепр королевская армия переправилась с помощью хитрости или обмана. Путем демонстрирования ложного количества сил удалось ввести в заблуждение воевод и перейти через реку не в том месте, где ожидалось.

На гравюрах краковской брошюры А. Критского 1515 г.[336] и сочинении М. Бельского 1564 г.[337] имеются изображения понтонных мостов, сооружённых саперными подразделениями под руководством Яна Башты.[338] Подобное плавсредство изображено на переднем плане картины «Битва под Оршей» 1530-х гг., по которому 8 пехотинцев тащат пушку большого калибра (по вычислениям Т. Новака — ок. 200 мм и массой до 2500 кг).[339] На гравюрах 1515 и 1563 гг. вместо большой пушки показаны полевые орудия — фельдшланги.

Судя по всему, понтонный мост состоял из лодок, соединенных между собой помостом. В рукописных «Книгах гетманских» С. Сарницкий поместил изображение одной из таких конструкций,[340] которую, в свою очередь, позаимствовал из соответствующего раздела о наплавных мостах трактата Роберта Вальтурия (Valturius, Roberto) «О современном ведении войны» («De re militari»).[341]

Основной части польской кавалерии удалось «за три часа весьма быстро переправиться на другую сторону и построиться в боевой порядок».[342] Кавалерия прикрыла строящуюся переправу, по которой перешла литовская конница и пехота с артиллерией. Не стоит лишний раз объяснять, что перейти по броду и по понтонному мосту за такое короткое время большим массам конницы и пехоты совершенно невозможно.

Собиравшиеся 7 сентября у Днепра русские отряды не сумели предотвратить переправу остальной части литовского войска, ибо её надёжно прикрыли польские латники.

На расстановку сил ушел весь вечер и вся ночь.

Диспозицию королевского войска утром 8 сентября 1514 г. можно реконструировать благодаря польско-литовским источникам, в которых она расписана достаточно подробно. Однако нельзя сказать, что источники эти единогласны. В официальном описании кампании 1514 г., составленной на основании бумаг из канцелярии Сигизмунда, говорится следующее: «Предводитель, князь Константин Острожский, который победил в 36 схватках, был главнокомандующим королевского войска, Георгий Радивил возглавлял литовцев, Януш Сверчовский — поляков, а придворной когортой начальствовал Альберт Самполинский. Добровольцы из поляков, молодежь из знатных семей, а также наемные воины встали в первые ряды, литовцы — на правом крыле, поляки и королевские придворные — на левом, а пехота и бомбарды были собраны вместе».[343] Фактически такую же диспозицию рисует «Хроника» Мацея Стрыйковского: литовцев князь Константин «на правый фланг постает», а «пушки и другую стрельбу справно расставил». Заняли свое место «несколько рот с павезами», жолнеры и господские почты.[344]

Привлечение свидетельства Станислава Сарницкого и иконографического материала позволяет уточнить позиции королевского войска. Центр заняли лучшие «збройные» соединения — наёмные роты Спергальдта и латники Сверчовского. В первые линии встала пехота с артиллерией.

За построениями пехотинцев-драбов Януш Сверчовский собрал несколько тяжелых рот «gravioris armature», резерв, вступавший в бой в решающий момент. В отличие от пехоты, конница выстраивалась на поле боя в боевые порядки, рассредоточенные по фронту. За линиями пехоты роты можно было направлять на наиболее ответственные участки боя. Топографические особенности поля были таковы, что конные роты были лишены маневра — польско-литовское войско было прижато к берегу Днепра.

Как видно, центр польско-литовского войска был глубоко эшелонирован.

На левом фланге расположились хоругви польских панов под руководством Я. Тарновского и надворная хоругвь В. Самполинского. Здесь, несмотря на наличие рыцарей-«копийников» (копейщиков), преобладали легковооруженные всадники — «levioris armaturae», состоящие в основном из гусар. Поляки встали в «старый порядок», который предусматривал использование таких тактических форм, как «гуфы»: «передовой», «чельный» и «посылковые».

Один из знаменитых участников Оршанской битвы, гетман Ян Тарновский, позже описал «старое польское уряженье» в военном трактате «Consilium rationis bellicae».[345] Основу построения составлял очень сильный центр с ударной конницей — поочередными построениями тяжёлых копейщиков (kopijnicy), гусар (husarze) и стрелков (strzelcy). На флангах выставлялись «посылковые» (вспомогательные) «гуфы». Фланговые отряды были предназначены для охвата противника. Такая конфигурация построения была пригодна главным образом для атаки, но нередко ее использовали и в обороне. Помимо этого гетман имел и резерв из отборных тяжелых хоругвей, который мог вводиться в бой в наиболее ответственный момент.

Нет никаких оснований считать, что на Оршанском поле польский контингент строился как-то по-другому.

Правое крыло заняли литовские войска, отряды К. Острожского, Ю. Радзивилла, К. Полубенского и других князей и магнатов встали ближе к центру, а правее их находились поветовые хоругви шляхетного ополчения: отряды виленских, трокских, жемойтских и других дворян. Правда, С. Сарницкий уточняет, что отряды литовцев расположились еще и «на правом рогу, и на левом… по обе стороны» войска, т. е. на флангах. Вероятность нахождения на левом фланге даже небольшого легковооруженного отряда литовской конницы под сомнением: традиции боевых построений объединённых войск были таковы, что каждое соединение стояло обособленно от союзников. По С. Герберштейну, «в длинном строю расположились разнообразные войска литовцев, ибо каждое княжество прислало свое войско с собственным вождем (dux), как это у них принято, так что в строю каждому отводилось особое место».[346]

Таким образом, крылья боевого порядка польско-литовских войск были значительно слабее глубокоэшелонированного центра. Возможно, «наивысший гетман» сознательно поставил на фланги легкие хоругви, тем самым дав «наживку» русским воеводам, — захотев ударить по слабым частям на крыльях королевской армии, они так или иначе выходили на засаду (при атаке на правое крыло), либо подставляли свои фланги под перпендикулярный удар железных латников (при атаке на левое крыло). С другой стороны — мощный центр наёмников, который перед собой видели русские воеводы, не оставлял им выбора в направлении атак.

Помня о жестоком поражении у р. Ведроши,[347] Острожский позаботился и о «сюрпризе» для русских воевод, — в ельнике на правом фланге была поставлена засада, состоящая из артиллерии, пехоты и отряда легкой конницы. Сведения о наличии в польско-литовском войске пушек не противоречат известиям русских летописей. На картине «Битва под Оршей», в которой достаточно подробно освещены основные моменты сражения, артиллерия в засаде символично представлена двумя длинными фельдшлангами. Однако определить количество задействованной в засаде артиллерии невозможно: на картине изображены только два орудия.

На основе источников вырисовывается следующая диспозиция польско-литовской армии К. И. Острожского.

Правый фланг: Поветовые хоругви и господские почты под командованием Ю. Радзивилла «Геркулеса» (до 4000 человек). В ельнике также располагалась артиллерийская засада из полевых орудий-фельдшлангов.

Левый фланг: Хоругви польских добровольцев Яна Тарновского и отряд придворных рыцарей В. Самполинского (до 2500 человек).

Центр: До 11 полевых орудий, 16 рот драбов-пехотинцев Спергальдта и 20 конных рот Януша Сверчовского (до 6600 человек).

Но, по неясной причине, в ряде изданий, в частности, в коллективном труде Варшавского военно-исторического института, литовские войска показаны на левом фланге, а польские — на правом.[348] Данная схема присутствует в нескольких современных польских работах.[349] На наш взгляд, она не подтверждается основными источниками.

Уместно снова вернуться к вопросу о пропорции литвинов и поляков. Сам факт того, что последние заняли основную часть боевого построения, и центр, и левый фланг, говорит о численном превосходстве подданных Короны над союзниками-литвинами.

Какова же диспозиция русских соединений? Имело ли место объединение ратей М. Булгакова и И. Челядина в одну армию, или же на поле боя воеводы действовали самостоятельно?

Диспозиция, нарисованная в польских источниках, напоминает единую рать, разделенную традиционно на несколько полков (Передовой, Большой полки и «крылья»).[350] Факт гибели воеводы Передового полка кн. И. Темки-Ростовского от пушечного ядра, зафиксированный в летописях,[351] свидетельствует о нахождении того в Передовом полку у И. Челядина, напротив поставленных неприятелем орудий, а не у М. Булгакова на правом фланге, как было бы в случае, если группировки действовали обособленно (кн. Темка-Ростовский изначально был в подчинении М. Булгакова). Следовательно, имело место объединение отрядов в одну армию.

Слияние ратей происходило по традиционному принципу: «передовому с передовым полком, большому полку с большим, а правой руки с правою, а левой с левою».[352] Видимо, также происходило объединение полков и в 1514 г. В этом случае воеводы должны поменяться местами согласно своему статусу. Воеводой Большого полка должен стать Иван Андреевич Челядин — он указан в большинстве источников, в том числе в некоторых «Томицианских актах». «Jan Zeladin», как главнокомандующий армией «московитов», потерпевший поражение 8 сентября 1514 г. под Оршей («bey Orsa»), фигурирует и в имперской дипломатической и частной переписке.[353]

Факт смещения М. Булгакова-Голицы с поста воеводы Большого полка на менее почетную должность подтверждается известием С. Сарницкого и С. Гурского. Они называют командиром полка Правой руки «Михайло Голицу».[354]

Анализ источников помогает выявить причины соперничества между двумя воеводами. В 1510 г. Булгаков и Челядин были оба пожалованы в бояре. В списке бояр и окольничих под 1510 г. отмечалось: «Сказано, бояре: князь Михайло Ивановичъ Голица Булгаков, Иван Андреевичь Челяднин». И. А. Челядин, как видим, пожалован после Булгакова. Но на следующий год боярин И. А. Челядин уже пожалован в конюшие, в высший боярский чин.[355]

В 1511/12 гг. они вместе были на Угре в Большом полку. Согласно разрядам, «в большом полку быти боярину князю Михаилу Ивановичю Булгакову да конюшему Ивану Андреевичю».[356] Обратим внимание: Челядин указан вторым, т. е. «товарищем» Булгакова. В средневековой Руси существовало так называемое местничество — порядок распределения служебных мест с учётом происхождения и служебного положения предков лица. Система местничества была основана на критериях знатности происхождения.

При слиянии двух корпусов Булгаков должен был занять подчинённое положение — стать вторым воеводой после конюшего Челядина. Естественно, подчиняться своему бывшему «товарищу» не хотелось — объединение полков, где воевода небольшой рати должен был подчиняться воеводе более крупной рати, шло вразрез с «боярской честью» Булгакова-Голицы. Став первым воеводой второго по значимости полка Правой руки, он со своими братьями мог действовать независимо от главного командующего, хотя формально должен был ему подчиняться.

К слову сказать, даже в иностранных источниках нет единого мнения относительно главнокомандующего войском. Имя «Michael Holitza» также можно встретить в ряде источников, где он представлен главным воеводой.[357] В Типографской летописи воевода назван первым — «многих поимаша воевод, князя Михаила Голицу с товарищи».[358] Причина путаницы заключается в том, что полковой архив 1514 г. не дошел до наших дней, а летописи черпали свои сведения из рассказов уцелевших воинов, состоявших в разных воеводских корпусах.

Выше всех по статусу стоял боярин Г. Ф. Давыдов-Челядин. Летописи упоминают Григория Федоровича, описывая ситуацию за несколько дней до битвы, когда проходило объединение отрядов.[359] Но ни один источник прямо не говорит об участии этого именитого воеводы непосредственно в сражении. Либо он накануне битвы отъехал (а приезжал он, следовательно, для наведения порядка на воеводских «местах»), либо же официальные летописи сознательно не упоминают имени знатного боярина в неудачном сражении.

Сравнивая между собой источники, можно найти короткие, затерявшиеся в общих текстах, ценные фразы, которые поясняют некоторые моменты диспозиции. Герберштейн пишет: «Оба крыла московитов отошли несколько дальше от остального войска, чтобы окружить врага с тыла; главные же силы стояли в боевых порядках посредине, а некоторые были выдвинуты вперед, чтобы вызвать врага на бой».[360] Описанная Герберштейном диспозиция вполне соответствует традиционной расстановке русских сил на поле боя.

По словам С. Сарницкого, полк Правой руки (in dexstro cornu) состоял из трех «гуфов» под командованием Михаила Ивановича Булгакова-Голицы. Правое крыло русских в польских источниках показано очень мощным, уступающим лишь Большому полку. Скорее всего, Сарницкий имел в виду построение правого крыла московитов в глубину на три линии. Подтверждает это и описание битвы С. Гурским: «Московиты встали выстроенными рядами, которые вдвойне плохо подходили к начавшейся битве, как потому, что они стояли близко к [нашим] бомбардам, так и потому, что вопреки обычаю против сильных ударов снабдили себя многими доспехами, и теперь для быстрой битвы были отягощены, к тому же широко вытянули фронт и выстроились своими легионами в 3 линии».[361]

Впереди войска, по традиции, выстроился Передовой полк И. Темки-Ростовского. За ним у подножья холма расположился Большой полк И. А. Челядина. Справа и слева от главных сил выстроились полки Правой и Левой руки. С обозом остался Сторожевой полк (в описаниях поляков — «полк тыльной стражи»).

Несмотря на то, что на поле была четырехполковая рать, в польских источниках упоминается еще и пятый полк — «полк тыльной стражи». Скорее всего, это был обоз, в котором находились кошевые холопы и господские слуги.

Мещерские татары Сивиндук-мурзы Мадыхова находились, вероятно, в Передовом полку — в разрядах часто подчёркивалось, чтоб «татаром быти у передового полку на праве».[362]

Исходя из данных разрядных книг и особенностей комплектования и слияния полков, можно примерно реконструировать диспозицию русского войска:

Большой полк

боярин и конюший Иван Андреевич Челядин

князь Борис Васильевич Ромодановский

князь Иван Семенович Селеховский

Передовой полк

князь Иван Темка Ростовский

князь Никита Васильевич Оболенский

Дмитрий Васильевич Китаев Новосильцев

Сивиндук-мурза Мадыхов

Полк правой руки

боярин князь Михаил Иванович Булгаков-Голица

князь Дмитрий Иванович Булгаков

князь Андрей Иванович Булгаков

князь Иван Дмитриевич Пронский (?)

Полк левой руки

князь Андрей Михайлович Оболенский

Иван Семенович Колычев

князь Иван Семенович Семейка Ярославский

Сторожевой полк

Константин Давыдович Засекин (?)

С одной стороны, польско-литовские войска превосходили русских совершенством и разнообразием организационно-тактических форм, вооружением. С другой стороны, силы короля оказались прижаты к берегу Днепра, и возможность использования знаменитой ударной конницы на пересеченной местности, изобилующей естественными преградами (холмами, оврагами, ельниками), была ограничена.

Наличие очень мощного центра определил и выбор направления атаки на противника — русским воеводам ничего не оставалось, как бить по слабым флангам врага с надеждой зайти в тыл неприятеля, избегая сильного центра, которому им нечего было противопоставить. Но при такой конфигурации построений королевские войска могли выделять из глубокоэшелонированного центра силы для контрударов и перебрасывать их на фланги в помощь своим легким соединениям. Помимо этого, местнический спор воевод мог привести к несогласованности их действий. В конечном итоге все это и произошло на Оршанском поле 8 сентября 1514 г.