Причерноморские культуры

Ярким свидетельством о наличии мезолитического населения в Причерноморье служат памятники азильско-гарденуазской эпохи, обнаруженные в крымских и кавказских пещерах (стр. 25), и микролиты из дюнных поселений. В верхних отложениях тарденуазской эпохи, по крайней мере в Крыму, микролиты сочетаются с остродонными горшками, подобными изображенным на рис. 7, слева, или 123, 3. О такой же экономике собирательства говорят, очевидно, и замечательные коллективные погребения в Мариуполе, на Азовском море, и в Нальчике, в центре Северного Кавказа, так как в обоих случаях не было обнаружено никаких прямых свидетельств наличия скотоводства или земледелия.

В Мариуполе было обнаружено 120 взрослых и 6 детских погребений, расположенных группами. Покойники лежали в [вытянутом положении поперек одной длинной траншеи, наполненной красной землей. В Нальчике низкий, неправильной формы холм покрывал 130 скорченных погребений, расположенных также группами и посыпанных красной краской. По имеющимся данным, ни в одном европейском могильнике, относящемся к эпохе собирательства, нет такого большого числа погребений, так что, может быть, неправильно будет не признавать здесь наличия неолитического хозяйственного уклада. Действительно, наряду с каменными бусами и браслетами и различными украшениями, вырезанными из зубов диких животных и из кабаньих клыков, в Мариуполе были найдены кремневые клиновидные топоры с полированным лезвием. При двух костяках были обнаружены булавы с выпуклыми выступами, истолковывавшиеся как символ власти вождя. В Нальчике о одном погребении найдена женская каменная статуэтка, в других погребениях — керамика. Каким бы способом эти общины не добывали себе пропитание, они, во всяком случае, не были экономически изолированы. В мариупольском могильнике была найдена подвеска из порфира, привезенного с Урала, в Нальчике — медное височное кольцо и бусы из стекловидной пасты и из сердолика. Эти последние украшения, несомненно, являются результатом связей с восточной цивилизацией; даже булавы из Мариуполя, возможно, имеют такое же происхождение, так как форма с выпуклыми выступами была распространена в Месопотамии с ранних династических времен.

Еще более очевидные свидетельства восточного влияния мы находим в девяти или десяти огромных курганах, составляющих раннекубанскую культуру Шмидта и Нессена. Эти замечательные погребальные сооружения иллюстрируют превращение автаркичных собирателей в производителей пищи под влиянием представителей восточной цивилизации, явившихся в эти богатые металлами районы в поисках меди, золота и серебра, в которых нуждались месопотамские города. Чрезвычайно богатый могильный инвентарь состоит преимущественно из предметов, вывезенных с востока (нигде в окрестностях не было найдено литейных форм, указывающих на то, что хотя бы медные орудия были изготовлены местными мастерами).

Роскошное убранство могил указывает, по-видимому, на то, что богатство, добытое благодаря контролю над металлическими рудниками, сосредоточивалось в руках вождей, которые имели возможность таким образом приобретать различные металлические орудия, в то время какостальное население должно было довольствоваться камнем. В таком случае ранне-кубанские курганы, возможно, относятся к тому же времени, что и нальчикский и мариупольский могильники.

Однако положение этой группы, как первой из всего ряда причерноморских культур, определяется скорее на основе типологических, чем стратиграфических данных. Деген-Ковалевский сомневается в правильности такой хронологии. Он склонен относить всю группу к концу предскифского века металла, но преимущественно на основе соображений социологическогохарактера. Действительно, столкновение более развитой цивилизации с варварскими племенами, конкретным примером которого являются кубанские курганы, нередко сопровождалось появлением вождей или жрецов-царей. Под таким углом зрения мы и можем рассматривать раннекубанскую группу, правда, нужно оговориться, что определение «ранняя» пока еще неоправдано данными стратиграфии.

По общему мнению, древнейшим из этих погребений является погребение в кургане близ Майкопа. Сама гробница представляла собой деревянную камеру с тремя отделениями, выстроенную в глубокой яме, окруженной кольцом из валунов. В главном отделении камеры под балдахином, украшенным золотыми и серебряными фигурками львов и быков, покоились останки какого-то вождя. В двух других, менее богато убранных, отделениях лежали два костяка — мужской и женский. Все покойники были посыпаны красной охрой. Оружие вождя (pиc. 74) включает один несомненный топор с поперечным лезвием и, по-видимому, один топор спродольным лезвием, привезенные из Месопотамии вместе с топором-теслом, который выглядит как комбинация двух месопотамских форм, а также серповидные и ромбические кремневые наконечники стрел. Золотой бутылеобразный сосуд с серебряным кольцом вокруг шейки, приземистые серые обожженные в печи сосуды и несколько бусин из

Рис. 74. Топор с поперечным лезвием, топор-тесло и золотой и серебряный сосуды, бусина из сердолика и кремневые наконечники стрел. Майкопский курган.

бирюзы и ляпис-лазури наводят на мысль о связи с Ираном. Морская пенка была привезена из Анатолии. На двух серебряных вазах имеется чеканное изображение местного рельефа гор и вереницы животных, среди которых можно различить два вида быков, муфлона, домашнюю свинью, лошадь Пржевальского и пантеру. Возможно, что к несколько более позднему времени относятся два курганных погребения в станице Новосвободной (которую обычно неправильно называют Царевской). Обе гробницы представляли собой мегалитические каменные ящики, разделенные на два помещения плитой с амбразурой (рис. 78, Г). Величина гробницы II по внутреннему обмеру равна 1,8+1,15Х 1.6 м+1.2 м; вся гробница была окружена кольцом вертикально поставленных камней высотой свыше 1 м. Один из покойников был облечен в одежду из льняной ткани, окрашенной красной краской и пурпуром, и в плащ из верблюжьей шерсти, покрытый черной кожей; кроме этого, он был густо посыпан красной охрой. Среди могильного инвентаря при обоих покойниках были найдены медные проушные топоры, вилообразные двузубые крючки, наконечники копий, котлы, черпаки, жезлы и долота, а также кремневые наконечники стрел и шаровидные глиняные сосуды (рис. 75). Наконечник копья ведет свое происхождение непосредственно от одной из раннешумероких форм. Двузубый крючок и долото также имеют прототипы в раннем Шумере, но точные аналогии (как и черпаки и, пожалуй, также жезл) они находят в Гиссаре III, в Северном Иране. Керамика, напротив, вне всякого сомнения, имеет сходство с посудой среднерусской фатьяновской культуры и с шаровидными амфорами Центральной Европы (стр. 225, 263).

Влияние Востока на долину Кубани может быть также прослежено на примере и других гробниц, относящихся к тому же времени, что и погребения в Новосвободной. В одной, быть может, несколько более поздней гробнице, близ станицы Воздвиженской был найден медный боевой топор (рис. 76,1). Остальные северокавказские курганы, которые Ганчар относит к кубанско-терекской стадии, могут также быть включены в ряд причерноморских культур, составленный на основании последовательности погребений в курганах, насчитывающих несколько могил. Эта последовательность была установлена Городцовым на примере егоклассических раскопок в Донецком бассейне и подкреплена и дополнена советскими археологами в отношении Маныча и нижней Волги

Рис. 75. Посуда, оружие и орудия и булавки из погребения в Новосвободной.

Древнейшие курганные погребения, получившие название «ямных», представляют собой ямы или шахты, которые были покрыты, а возможно, и облицованы деревом. В каждой могиле на подстилке лежал один скорченный костяк, посыпанный красной охрой; иногда для него строился из столбов погребальный дом с двускатной крышей. Из могильного инвентаря характерны яйцевидные сосуды (рис. 77, 3, 4) и костяные или

Рис. 76. 1 — медный боевой топор; 2 — медные бусы (2/3), Воздвиженская (1/3); 3 — медный наконечник; 4, 5, 6 — медные и костяные булавки (1/2).

медные булавки жезловидной формы (рис. 76, 5, б). Ничто среди находок в могилах не свидетельствует о наличии земледелия, и только в трех погребениях были найдены кости овцы, указывающие на скотоводство. С другой стороны, жолуди и зубы диких животных, так же как кремневые наконечники стрел с выемчатым основанием и костяные гарпуны, говорят о различных видах собирательства. На этом основании Круглов и Подгаецкий делают вывод, что ямная культура базировалась преимущественно на охоте и рыболовстве. Но, возможно, малое количество костей домашних животных объясняется тем, что стада, представлявшие собой основную ценность, принадлежали еще всей группе в целом, а не отдельным лицам. Люди ямнойкультуры изготовляли керамику — яйцевидные сосуды высотой 15—18 см, — близкую к керамике охотничье-рыболовных лесных племен, и украшали ее в районах западнее Волги отпечатками шнура вокруг шейки, ямками, гребенчатым штампом и изредка червеобразными углублениями.

Небогатый инвентарь степных погребений все еще производит впечатление неолитического; однако на Северном Кавказе возникла уже местная школа металлургического ремесла, основанная на разработке местных запасов руды. В погребениях на Кубани и на Тереке встречаются теперь уже не привозные восточные изделия, а копии восточных образцов, отлитые местными мастерами: жезловидные булавки анатолийского типа, дисковидные подвески с искусной имитацией филигранного узора, выполненной путем литья с утратой формы, узкие, плоские долота, проушной топор с ребристым обухом, так же как кинжалы с плоским черешком, и — в редких случаях — кинжалы с округлым основанием и заклепками. Эти изделия редко проникали в степи; однако в степях встречаются костяные копии жезловидных булавок. О наличии торговли в зачаточных формах свидетельствуют только несколько височных колец и кинжалов с плоским черешком, найденных в бассейне Днепра, и, возможно, также два-три тонких и широких плоских топора с нижней Волги. Даже на Кубани мы находим каменные боевые топоры типа топора из Пятигорска. Каменную статуэтку, найденную в одном ямном погребении в Ульском ауле на Кубани (рис. 8, 11 b), можно было бы рассматривать как отражение эгейского влияния, если бы не наличие более близких аналогий в Месопотамии и Иране.

Рис. 77. Сосуды: 1 — из катакомбного погребения, Донец (1/3); 2, 3 — из ямных погребений, Яцковицы, близ Киева (1/6); 4 — из погребеиия ямной стадии, Донецкий бассейн (1/4) 5 — типа Вирринга, из Дании (1/4).

Второе по времени место среди курганных погребений занимают так называемые «катакомбы», исследованные Городцовым на Донце и Артамоновым на Маныче. Они ничем не отличаются от катакомб в Эгейском мире, но, как правило, заключают в себе только одного покойника и никогда не содержат больше шести или семи. Могилы этого рода встречаются также в верхнем течении Кубани, на нижием Днепре и по всему побережью Черного моря до Одессы, но они представляют собой только единичные явления на нижней Волге и совершенно неизвестны в районе Киева, на среднем Днепре. Здесь все еще были распространены погребения в ямах, да и в других местах они продолжали существовать наряду с катакомбными. Таким образом, для определения второй стадии причерноморской культуры лучше опираться на керамику, а не на форму могил. Характерными катакомбными сосудами на Донце являются плоскодонные горшки с выпуклыми боками, украшенные отпечатками простого, перевитого и плетеного шнура, гребенчатого штампа или раковин, которые иногда образуют узоры в виде спирали (рис. 77, 1). Они, несомненно, состоят в родстве с плоскодонными сосудами из ямных погребений «полтавкинской стадии», выделяемой Рау, распространенными в это же время на нижней Волге. В катакомбных погребениях на Маныче встречаются орнаментированные в таком же стиле «жаровни на крестообразной ножке» (сосуды типа соусников на четырехлепестковой ножке, разделенные изогнутой перегородкой на две неравные части). Такие же сосуды были найдены и в районе Кубани и Терека; они напоминают некоторые сосуды культуры Кёрёша, баденской культуры и Вучедола; сходство с этими культурами наблюдается и в самой форме могилы (стр. 396).

Сельское хозяйство лежало теперь в основе жизни не только в бассейнах Кубани и Терека, но также и в долинах Дона, Донца и других рек, впадающих в Черное море. Люди возделывали просо, а возможно, и другие злаки; в катакомбах попадаются кремневые вкладыши для серпов, зернотерки, ступки и песты. Даже в степных погребениях встречаются в изобилии кости домашних животных — преимущественно овцы, но также крупного рогатого скота, свиньи и даже лошади. Захоронение вместе с покойниками домашних животных указывает не столько на начало скотоводства, сколько на переход от коллективного владения скотом к индивидуальному.

Металл имел теперь более широкое применение даже в степи и употреблялся для изготовления как оружия и украшений, так и орудий труда. На основании раскопок катакомбных погребений на Донце можно судить о применении плоских долот. Другой тип долота, с согнутой втулкой, представлен в кладе из станицы Привольной, на Кубани, в котором был также обнаружен катакомбный кинжал. Крючкообразные металлические серпы из другого клада, найденные в станице Костромской, возможно, относятся уже к следующей фазе. Кинжалы (все еще сохраняют плоскую форму и прикрепляются к рукоятке без помощи заклепок, но черешок удлиняется, приближаясь концом к навершию. Проушной топор из привольнинского клада и аналогичные ему топоры из других мест имеют уже вислый обух и длинный узкий клинок — эти признаки характерны для восточноевропейских топоров до конца «медного века». Кроме этого, для вооружения воинов катакомбной фазы типичны каменные боевые топоры с уступами у основания обуха, выпрямители древков стрел (рис. 109, 5), грушевидные булавы и камни для пращи.

Рис. 78. 1 — мегалитический каменный ящик, Новосвободная; 2 — катакомбное погребение, Донецкий бассейн.

Более широкое применение металла в степях, возможно, было результатом разработки местных залежей руды в районе Бахмута. В то же время находки кладов в долине Кубани свидетельствуют, может быть, об организации на Кавказе вывоза металлических изделий. В катакомбныхпогребениях на Донце об усилении торговли говорят привозные бусы из фаянса и халцедона и местные имитации подвесок с крыльями (рис. 76,2). Признаки деформации, обнаруженные в черепах из катакомбных погребений на Маныче 4, возможно, отражают влияние Эгейского мира, так как этот обычай восходит там по меньшей мере к XV в. до н. э..

Еще более правдоподобно, что сама форма могил, характерная для этой фазы, была подсказана эгейскими катакомбами. Можно было бы также предположить, что дольмены — погребальные сооружения, распространенные в предгорьях Кавказа, обращенных в сторону Кубани и Черноморского побережья, заменяли катакомбы в тех местах, где каменистый подпочвенный слой препятствовал выкапыванию могил. Дольмены представляют собой в сущности трапецевидные каменные ящики от 1,8 до 2,5 м в длину и от 1.6 до 2.3 м в ширину со входом через проделанную в одной из каменных плит амбразуру; в них помещалось от 4 до 20 покойников. Если принять такую гипотезу, сходство в строении этих камер и роскошных гробниц Новосвободной могло бы служить лишним доводом в пользу уменьшения относительной даты этих раннекубанских погребений, особенно если учесть, что металлические предметы из одного дольмена, в Эшери, соответствуют скорее срубной, чем катакомбной фазе.

Следующая фаза причерноморских погребений была названа Городцовым срубной по сменившим катакомбы погребальным камерам (срубам) из тщательно пригнанных, с пазами, бревен или плах, характерным для многих курганных погребений на Донце. Но, как и в предыдущем случае, эту фазу лучше определять по керамике — острореберным сосудам, украшенным меандроидными и другими прямолинейными узорами, выполненными гребенчатым штампом и простым углубленным орнаментом. В остальном, если не считать хвалынской группы на нижней Волге, могильный инвентарь значительно беднее, чем прежде, — явление, обычное в поздний бронзовый век для всей Европы. Однако материалы погребений дополняются теперь находками на местах постоянных поселений сельскохозяйственных групп и кладами. Типы металлических предметов решительно указывают на то, что мы достигли позднего медного века; они все еще изготовляются из чистой меди и поэтому часто выглядят несколько архаично, но в их числе мы находим втульчатые кельты сейменского типа или с двумя ушками вислообушные топоры (в одной могиле близ Киевки, в Воронежской области, лежала глиняная литейная форма для такого топора), кинжалы с осевым ребром, снабженные вместо отверстий для заклепок закраинами, наконечники копий с коваными или литыми втулками и боковой петлей и многочисленные серпы с крючком. В сущности говоря, курганы медного века в Южной России охватывают такой же продолжительный археологический период, как и курганы бронзового века в Англии.

Лишь немногие из опубликованных погребений в районе Кубани и Терека могут быть отнесены к срубной фазе. Это обстоятельство говорит в пользу предложения Дегена-Ковалевского — отнести раннекубанскую группу к концу всего периода; однако, возможно, тут сыграло роль и известное пренебрежение, с которым археологи дореволюционной России относились к могилам, инвентарь которых состоял из одной керамики, — явление обычное для погребений позднего медного века. Казалось бы, абсолютную хронологию причерноморских стадий нетрудно установить на основании находок, преимущественно в кубанских курганах, вещей восточного типа. На деле их помощь не так велика. Правда, все предметы раннекубанских форм находят параллели в царских гробницах Ура, на основании чего terminus post quem для этой фазы может быть отнесен приблизительно к 2500 г. до н. э. Но все эти формы были распространены в течение такого продолжительного промежутка времени, что дата 1500 лет до н. э., может быть, также вполне уместна. И действительно, в погребениях Гиссара III, отнесенных их первым исследователем именно к этой дате, которая, однако, недавно была отодвинута до 2000 г. до н. э.3, мы находим чуть ли не еще более яркую параллель погребениям в Новосвободной, чем в более древних могилах Ура. Относительно ямной фазы следует сказать, что жезловидные металлические булавки встречаются в царских гробницах в Аладжа Хёйюк и в могилах Ахлатлибела, в Центральной Анатолии, но эти погребения можно лишь весьма неопределенно отнести ко времени «приблизительно до 1950 г. до н. э.». С другой стороны, terminus ante quem для катакомбной фазы, вероятно, можно было бы установить на основании находки в слоях раннемакедонской культуры в Айос Мамасе топора с уступами у основания обуха (стр. 125). Если допустить, что этот топор был занесен в Македонию из Причерноморья, и взять при этом минимальную дату конца раннемакедонской культуры, начало катакомбной фазы может быть отнесено ко времени до 1700 г. до н. э.