ПРИЛОЖЕНИЕ I М.В. Фрунзе ЕВРОПЕЙСКИЕ ЦИВИЛИЗАТОРЫ И МАРОККО[100]

ПРЕДИСЛОВИЕ

Марокко всегда было одним из больных мест мирового империализма. На протяжении двух последних десятилетий события, вспыхивавшие в этом небольшом уголке северо-западной Африки, не раз уже грозили зажечь пламя мирового пожара. Эту свою роль Марокко не утратило и сейчас. Как раз напротив — положение там стало еще более сложным и острым, а потому и более опасным для системы мирового капиталистического равновесия.

Неожиданный и потрясающий по своим размерам разгром испанских войск риффанцами, организация в результате этого разгрома на территории испанской зоны «свободного государства» Рифф во главе с талантливым вождем Абд аль-Керимом, волнения во французской зоне и начало франко-риффской войны, новые обострения в связи с этим в лагере империалистических держав, широкий отголосок риффанских побед во всем мусульманском мире — все это с особенной силой притягивает всеобщее внимание к марокканским событиям. Значение их далеко выходит за пределы самого Марокко и даже всей Северной Африки. Здесь важнейший узел мировых капиталистических противоречий.

Здесь вместе с тем пункт, где под грохот оружия, по существу, решается судьба колониального могущества всех западноевропейских стран и в первую очередь судьба африканской колониальной империи Франции. Помимо общеполитического значения, война в Марокко представляет немалый и чисто военный интерес. Здесь впервые после окончания Мировой войны мы имеем перед собой опыт военных операций, проводимых в довольно широком масштабе и с применением всех новейших технических средств. При всей своей узости, односторонности и ограниченности опыт этот может дать немало полезного материала для суждения о характере будущих массовых военных операций современных армий. Роль «живой силы» и «техники», относительное значение отдельных родов оружия, вопросы маневренности и позиционности, война и политика и т. д. получают в свете этого опыта ряд новых конкретных данных, облегчающих их разработку.

Из указанного ясно, какой обширный и разносторонний материал может дать нашей военной мысли изучение опыта марокканской войны. К сожалению, наша военная литература особого интереса к этому делу не проявила. Это несомненная ошибка. Войной в Марокко надо и стоит интересоваться.

Цель настоящих очерков — дать некоторый материал по этому вопросу. Первые пять из них были написаны осенью минувшего года под свежим впечатлением разгрома испанской армии в конце лета 1924 г. К сожалению, по ряду причин они не были тогда напечатаны. Позднее же они просто были мною позабыты. Только теперь, когда марокканские события вновь привлекают внимание всего мира, я вспомнил о них и решил опубликовать, дополнив их еще двумя главами, относящимися к позднейшим событиям и написанными в июле текущего года.

I. БОРЬБА МАРОККО С ЕВРОПЕЙЦАМИ ДО НАЧАЛА XX СТОЛЕТИЯ

Борьба марокканцев с европейцами не является новостью последних лет. Уже издавна, с момента создания и укрепления в Западной Европе торгового капитала и возникновения первых национальных государств, европейские культуртрегеры появляются на территории Марокко и начинают свою цивилизаторскую работу. Две главные причины толкали их сюда: во-первых, чрезвычайно выгодное стратегическое положение страны, расположенной у одного из важнейших узлов мировой торговли, и, во-вторых, ее огромные естественные богатства. Марокко, особенно в береговой своей части (так называемая «Телль»), отличается изумительным плодородием почвы, великолепными пастбищами и климатом, вполне благоприятным для европейцев. Это — та «отдаленная Мавритания», которая в свое время была одной из самых богатых житниц Римской империи.

Помимо этого, страна обладает значительными богатствами металлов и минералов. Здесь крупные залежи железной, свинцовой и медной руды, каменной соли, марганца и фосфатов, и если по ряду причин разработка их пока сравнительно незначительна, то будущие перспективы широки. Наконец, здесь большие леса ценных древесных пород.

Неудивительно поэтому, что Марокко уже издавна стало объектом захватнических стремлений со стороны его северных европейских соседей и не раз подвергалось нашествию неприятельских армий.

Такие попытки начались еще с XV столетия. Сперва португальцы, а в следующем столетии и испанцы, окрыленные успехами в борьбе с маврами, предпринимают ряд экспедиций для завоевания Марокко.

Первоначально эти набеги, благодаря внутренним междоусобицам и религиозным распрям в стране, увенчиваются успехом. Португальцы к началу XVI столетия успевают построить опорные пункты по всему Атлантическому побережью Марокко. Испанцы почти одновременно укрепляются на берегах Средиземного моря. Эти экспедиции сопровождались невероятными жестокостями и насилиями над покоренными туземными племенами. Это было не только в практике, но и в «принципах» той «христианнейшей» эпохи европейского цивилизаторства. Однако вскоре туземное население начинает борьбу с пришлыми хищниками.

Население Марокко неоднородно. Главную его массу — не менее двух третей — составляют аборигены страны — берберы, или, как их называют, «кабилы». Это племена той же национальности, что населяют в большинстве две другие французские колонии — Алжир и Тунис. Вторую по численности группу образуют арабы — потомки завоевателей страны, давших ей единую религию и единый литературный язык. Затем идут мавры (потомки беженцев из Испании), негры, евреи. Европейцы — сравнительно небольшое количество — живут, главным образом, на побережье и по большим городам. Общая численность населения современного Марокко точно не установлена — в среднем считается около 6 млн человек.

Берберы и арабы — природные воины. Скромные в потребностях, сильные и выносливые, с детства приучающиеся владеть оружием, необычайно храбрые и предприимчивые, они представляют великолепный боевой материал. Если бы не внутренние раздоры, связанные с сохранившимся в неприкосновенности и доныне первобытно-родовым патриархальным строем, то эти племена, сплотившись, представляли бы несокрушимую силу. И эту потенциальную силу не раз пришлось испытать на себе алчным конквистадорам.

Первыми испытали ее португальцы. Ряд крупных поражений, понесенных последними в начале XVI в., завершился в 1578 г. разгромом целого экспедиционного корпуса, рискнувшего, под начальством самого короля, углубиться в страну. В ожесточенном бою у города Эль- Ксар-эль-Кебира португальцы были разбиты наголову, причем погиб и сам король. Этот удар парализовал окончательно наступательную энергию португальцев. Шаг за шагом они оставляют захваченные позиции и, утомленные продолжительной, дорого стоящей, но безуспешной борьбой, в 1769 г. покидают свою последнюю колонию на западном берегу Африки — форт Ма-Цаган. Таким образом, борьба марокканцев с их первым историческим врагом оканчивается полным успехом. Судьба испанцев была немногим счастливее. Все многочисленные экспедиции, предпринимавшиеся ими на протяжении четырех столетий, не только не принесли Испании ни славы, ни выгоды, но отразились самым гибельным образом на благосостоянии самой метрополии. К началу нынешнего столетия испанцам удалось удержать за собой только несколько опорных пунктов на средиземноморском побережье (Сеута, Мелилья, Альхусемас, Велесдель-Гамера) без всякого «хинтерланда». Территория независимых племен начиналась сейчас же за чертой этих городских поселений.

Таким образом, и из этой борьбы Марокко выходит победителем.

Какими же причинами объясняется такая безуспешность усилий двух могущественнейших держав тогдашней Европы?

Их три. Первая — колониальный характер войны для Португалии и Испании. Вторая — энергия и упорство сопротивления со стороны многомиллионного и храброго населения. И третья — природные условия страны.

Рассматривая операции в Марокко как одно из своих многочисленных колониальных предприятий, обычно не вызывавших больших финансовых и военных усилий, пиренейские завоеватели с этим же масштабом подходили к Марокко. В связи с этим их борьба носила скорее характер разбойничьих набегов, чем планомерных, систематических военных операций масштаба настоящей большой войны. Между тем силы противника, опиравшегося на исключительно выгодные для обороны природные условия страны, далеко превосходили те ресурсы, которыми располагали завоеватели.

Поверхность Марокко в большей своей части чрезвычайно гориста. Почти вся страна заполнена возвышенностями огромной горной системы — Атласа, тянущегося в направлении с северо-востока на юго-запад (от границы Алжира до устья реки Сус) и являющегося на протяжении почти тысячи верст основной ее осью. Цепь Большого Атласа с его снеговыми вершинами до 12 000 футов высоты сопровождается двумя горными массивами меньшей величины: на юге (к Сахаре) — Малым Атласом, со средней высотой около 6500 футов, и на севере — Средним Атласом, идущим вдоль главной цепи почти параллельно морскому берегу и упирающимся в Средиземное море у устья самой большой реки Марокко — Мулуя. Средняя высота этого хребта достигает 10 000 футов.

Наконец, самая северная часть Марокко, как раз входящая сферу испанского влияния, занята возвышенностями, — составляющими так называемую Риффскую горную цепь. Этот дикий горный район, населенный воинственными берберами, и представляет ту неприступную цитадель, о которую разбивались четырехсотлетние завоевательные усилия испанцев…

Завоевание Марокко — задача до крайности трудная. Для решения ее требуется колоссальная выдержка, настойчивость, определенный план и система борьбы и, конечно, большая затрата людских и материальных ресурсов. Наскоком и техническим превосходством, как это европейским цивилизаторам удавалось с большинством их колониальных предприятий, тут ничего не поделаешь.

Такой планомерности и выдержки не оказалось ни у португальцев, ни у испанцев, результатом чего явилось полное крушение их завоевательных планов. Было нужно появление другой исторической силы, чтобы результаты борьбы изменились. Эта сила и выступила на сцену в начале XX столетия в лице империализма «Третьей республики».

С этого момента начинается новая историческая фаза борьбы многострадального Марокко за свою независимость — фаза, несравненно более трудная и опасная, ибо отсталая, живущая в первобытных условиях страна подвергается на этот раз нападению противника, обладающего неисчислимыми материальными средствами, располагающего всей мощью современной гражданской и военной техники. Новый враг опирается на крепкий, хорошо организованный тыл, способен на длительную, систематическую борьбу и потому опасен вдвойне. Исход как будто бы уже предрешен. Так бы, конечно, и было, если бы одновременно с этим не сказывалось действие и других сил. Это, во-первых, отсутствие единства в международном капиталистическом лагере и, во-вторых, выступление на сцену нового могучего фактора в лице мирового пролетарского движения. Действие этих сил сказывается на общем ходе событий и может в дальнейшем придать им самое неожиданное для империалистов направление

II. МАРОККО В НАЧАЛЕ XX СТОЛЕТИЯ. НАЧАЛО БОРЬБЫ С ФРАНЦУЗАМИ. УТРАТА НЕЗАВИСИМОСТИ

Первые военные столкновения марокканцев с французами относятся к 1844 г. Поводом к ним послужила поддержка, оказанная Марокко алжирскому эмиру Абд аль-Кадиру, боровшемуся с французами за независимость своей страны.

Абд аль-Кадир — один из крупнейших мусульманских деятелей прошлого столетия. Ему удалось объединить под своей властью все разрозненные кабильские племена Алжирии и в течение почти 20 лет с успехом сопротивляться сильнейшему противнику. Под его начальством алжирские кабилы не раз наносили жестокие поражения французским войскам. История Абд аль-Кадира удивительно напоминает историю его земляка Абд аль-Керима, явившегося в наши дни продолжателем его дела. Для наказания марокканцев французское правительство организовало военную экспедицию. Значительные французские силы под командой маршала Бюжо вторглись в пределы Марокко со стороны Алжирии и на реке Исли 14 августа разбили нестройные полчища берберов. В то же время французский флот подверг бомбардировке важнейшие марокканские гавани — Танжер и Могадор. Далее вплоть до 1851 г. происходили лишь мелкие столкновения.

На этот раз Франция никаких приобретений за счет Марокко не делала — у нее было достаточно хлопот и с Алжиром. Но, утвердившись в последнем, французский империализм не замедлил обратить свои взоры на соседнюю территорию богатого султаната, захват которой не представлял, казалось, больших затруднений, обещая в то же время массу экономических выгод.

Со второй половины XIX столетия Франция, пользуясь пограничными инцидентами и слабостью власти в стране, систематически распространяется в глубь Марокко, захватывая или подчиняя своему влиянию один район за другим». К началу нынешнего столетия, заняв ряд оазисов северо-западной Сахары (Туат, Тафилельт и др.), непосредственно прилегающих к Марокко, французы охватили последний своими владениями с востока и юга. Одновременно с военным нажимом французы методически работали над укреплением своего экономического и политического влияния внутри страны. Глава власти, марокканский султан, бессильный в борьбе с многочисленными народными выступлениями, нередко устраивавшимися на деньги и по наущению той же Франции, вынужден был обращаться к ней же за помощью. Этим путем к началу нынешнего столетия Франции удалось довольно основательно прибрать к рукам центральную власть Марокко в лице его безвольного султана Абдул-Азиза. Но эти успехи французского империализма не замедлили вызвать вмешательство ряда других держав, желавших погреть руки у чужого костра. Главными конкурентами явились Англия и Германия. Начинается склока и драка международных хищников из-за не принадлежащего им добра.

С Англией вопрос разрешается соглашением 8 апреля 1904 г., причем ставкой со стороны Франции явился Египет, не принадлежавший ей, как и Марокко. Признав за Великобританией право распоряжаться и грабить Египет, Франция в обмен получила такое же «право» по отношению к Марокко.

Но тут выступила на сцену Германия. Она отказалась признать англо-французское соглашение и настояла на пересмотре вопроса, в результате чего была созвана Альхесирасская конференция 1906 г. Здесь была подтверждена формальная независимость Марокко и вместе с тем политическое и экономическое равноправие всех заинтересованных в вопросе держав. Однако на деле от этого соглашения вскоре ничего не осталось, так как Франция, получившая совместно с Испанией право наблюдения за выполнением Альхесирасского договора, использовала его настолько ловко, что очень быстро прибрала к рукам большую часть страны. Повод к этому дали события, развернувшиеся в это время внутри самого Марокко. Известия о сделке, состоявшейся в Альхесирасе между претендентами на господство в стране, скоро широко распространились среди населения и вызвали сильнейшее возмущение против правительства султана, пошедшего на позорную сделку с грабителями. Как обычно бывает в таких случаях, народ сам взялся за дело и свергнул султана Абдул-Азиза, бывшего безвольным орудием французской политики. Престол переходит к брату султана Мулай-Гафиду, стоявшему во главе оппозиции.

Но народ оказался снова обманутым: новое правительство, зависевшее от иностранного капитала и жившее за счет тех же подачек, пошло, как и старое, по пути предательства национальных интересов страны и признало Альхесирасский трактат.

Подлое поведение правительства вызвало новый взрыв народного гнева, направленного против Мулай-Гафида и его «покровителей». В ряде городов вспыхивают восстания. Многие племена целиком берутся за оружие. Иностранцы подвергаются нападениям.

Все это дает Франции широкую возможность использовать предоставленные ей Альхесирасской конференцией полицейские права для укрепления своих собственных позиций в стране.

В 1907 г. французы занимают порт Касабланку и в течение последующих двух лет значительно расширяют оккупационную зону всё под тем же предлогом ограждения безопасности европейцев.

Вспыхнувшее в начале 1911 г. всеобщее восстание марокканских племен и провозглашение в городе Мекнесе нового султана Мулайэль-Цина, брата царствующего Мулай-Гафида, ввергает страну в состояние полной анархии и открывает для французской предприимчивости новые широкие горизонты.

Эту возможность половить рыбу в мутной воде французы использовали очень умело и энергично. В результате ряда походов, боевых столкновений, а больше всего — подкупов главарей, восстание затихает, в руках же французов оказывается огромная часть Марокко вместе с окончательно продавшимся французскому капиталу султаном и его армией. Правительство «Третьей республики» уже торжествовало победу — целая страна со всеми своими богатствами попадала в руки победителя и сулила неисчислимые барыши.

Но торжество оказалось непродолжительным. Ему вскоре был нанесен удар сразу с двух сторон. С одной стороны, победителю опять предъявила счет Германия, а с другой — марокканцы показали, что они отнюдь не собираются хоронить свою независимость.

В августе 1911 г. в марокканском порту Агадир появляется и бросает якорь немецкая канонерка «Пантера». Одновременно с этим испанцы занимают ряд пунктов в северном Марокко.

Этот «прыжок Пантеры», как фигурально выражалась тогда буржуазная пресса, был ударом грома среди казавшегося ясным неба империалистического равновесия. В воздухе запахло порохом. Вся Европа пришла в движение. Все сильней и сильней стало раздаваться вызывающее бряцание оружием по ту и другую сторону Рейна. Французский хищник, вцепившийся в тело своей жертвы, злобно и вместе со страхом встретил появление соперника. Добычу отдать было жалко, но и вступить в бой казалось рискованным.

В результате — уступки и новая сделка рабовладельцев за счет марокканцев и негров далекого Конго. Франция получает протекторат над большей частью Марокко в обмен за уступленные Германии части Французского Конго. Северное Марокко с городами Тетуан, Лараш и др. образует зону испанского влияния. Портовый город Танжер с небольшой прилегающей к нему территорией образует третью зону с особым интернациональным режимом, под номинальной властью султана.

Это было 11 ноября 1911 г. В этот день заправилы буржуазного мира формально упразднили независимость Марокко. Марокканское правительство с этим легко примирилось. Но не так поступил народ.

В апреле 1912 г., сейчас же после обнародования договора о протекторате, население, оскорбленное в своих национальных и религиозных чувствах, почти поголовно хватается за оружие. На этот раз движение началось с самой столицы страны — города Феса, причем инициаторами восстания явились «собственные войска» султана. Так было положено начало ожесточенной народной войне, ряду кровавых карательных экспедиций, кошмарных погромов и насилий, составляющих историю современного Марокко.

III. МАРОККО — ПРОТЕКТОРАТ, УТВЕРЖДЕНИЕ ФРАНЦУЗСКОГО ГОСПОДСТВА. ВОЕННЫЕ ОПЕРАЦИИ

Со времени окончательного подчинения Марокко иностранному капиталу прошло 15 лет, считая началом этого подчинения фактическую оккупацию большей части территории французами в 1909 г.

Срок — немалый. За это время могли уже полностью проявиться те «благодеяния», которыми западная цивилизация хотела — правда, против воли опекаемых — осыпать неразумных детей Востока. В чем же выразились «дары» новой культуры?

Прежде всего — в страшнейшем опустошении и разорении страны. Все эти 15 лет ушли на открытую, ни на один год не прекращавшуюся борьбу с различными непокорными племенами. Методы, посредством которых проводилась эта борьба, превращали ряд районов в безлюдные пустыни, обрекая жителей на голод и вымирание. О сущности этих методов можно судить по следующим официальным справкам. Официальное французское наставление для боевых действий экспедиционных отрядов гласит:

«Все репрессии должны проводишься немедленно и сурово. Нельзя останавливаться перед сожжением деревень и посевов, так как опыт показал, что великодушие истолковывается как слабость и побуждает марокканцев к новым нападениям».

Эта директива точно определяет характер французских операций в Марокко. Там происходило медленное, систематическое истребление всех, кто не желал подчиниться власти пришлых поработителей. Метод борьбы, усвоенный французами, сводился к постепенному, планомерному и прочному закреплению за собой важнейших политических и экономических центров, где ставились крупные гарнизоны, и к системе ежегодных, периодически совершаемых карательных экспедиций против так называемых «непокорных» племен.

Вот обычная картина действий экспедиционных отрядов. По заранее составленному плану отряд вторгается на территорию «непокорного» племени; преодолевает военное сопротивление повстанцев и захватывает их населенные пункты. Уничтожив, согласно инструкции, посевы, жилища и вообще все имущество побежденных, отряд оттесняет остатки последних к диким горным трущобам (обычно действия происходят в горах). Чтобы не дать им возможности выбраться оттуда, у выходов и вообще во всех узловых пунктах путей сооружается система постоянных укреплений в виде блокгаузов и отдельных фортов, снабженных соответствующими гарнизонами. Несчастным туземцам, загнанным в горы, остается или сдаваться или погибать с голоду.

Ожесточение с обеих сторон — невероятнейшее. В том же наставлении мы читаем: «Они (т. е. марокканцы) никогда не берут пленных, уродуют раненых и мертвых, — следовательно, всегда надо подбирать своих раненых и убитых». Здесь идет война на истребление. И такая война идет непрерывно с начала французской оккупации вплоть до последних дней. Правда, французский диктатор в Марокко маршал Лиотэ не раз для успокоения французских рантье объявлял, что к такому-то сроку страна будет усмирена, окончательно превратится в «Магос utile» («полезное Марокко») и начнет давать долгожданные проценты. Но пророчества почтенного маршала оказались не совсем удачными. Вплоть до последней вспышки ожесточенной войны с риффанцами военные операции во французской части Марокко не прекращались, не давая в то же время решающих результатов.

Еще в 1920 г. Лиотэ представил правительству и парламенту программу «пацификации» Марокко, обещая осуществить ее в трехгодичный срок. Таким образом, 1923 год являлся конечным сроком покорения последних не признавших еще власти Франции марокканских племен. Программа эта осталась невыполненной, хотя известных результатов в деле укрепления своего положения французы все же добились.

Наибольшую опасность для французского владычества представляла горная центральная часть Марокко к югу от городов Феса и Тазы, известная у французов под названием «Tache de Taza» («Тазское пятно»).

Занимая всю восточную половину массива Среднего Атласа, между средним течением реки Мулуя и меридианом города Мекнеса, это «пятно» представляло большую стратегическую опасность, так как непосредственно угро^- жало сообщению Марокко с Алжиром по единственной железнодорожной магистрали Фес — Таза — Уджда — Оран — Алжир. В то же время это был наименее доступный для французов район, заполненный горными плато и изрезанный дикими глубокими ущельями, — настоящая цитадель центрального Марокко.

Трудности увеличивались еще потому, что одному из вождей — «марабу» (святому) Моханд-Ульд-Белькамсе-Азруаду — удалось объединить под своей властью ряд воинственных племен центрального Марокко (бени-уарен, аит-чегушан, мармуша, бениалагам и др.). Эти племена, гордые тем, что никогда не признавали над собой ничьей власти, избрали военных вождей, заключили тесный союз и энергично стали готовиться к последней и решительной борьбе за свободу. Другими неприятными для французов «пятнами» на карте Марокко являлись области реки Уэрги (приток Себу) в северной, сопредельной с испанской зоной, части Марокко и район Гадла (области Марракеша).

В обоих этих районах, тоже довольно значительных по территории, малодоступных и населенных такими же воинственными племенами, многолетняя борьба до сих пор не дала решающих результатов. Особую опасность представляли Таза и У эрга в силу соседства с вечно мятежным и гордым своими победами над испанцами «Риффом». Это — главные центры сопротивления. Помимо них, почти по всей территории горного Марокко имеется ряд пунктов, далеко еще не «умиротворенных» и требующих неустанного наблюдения.

Весной 1923 г. директивой французского генерального резидента в Марокко (маршала Лиотэ) экспедиционным войскам было предписано:

«Действуя твердо и решительно, используя все свободные силы и средства Марокко, уничтожить большой остров непокорных, именуемый «Tache de Тага» и тем окончательно обеспечить главную железнодорожную артерию Фес — Таза — Уджда, соединяющую Марокко с Алжиром».

Попутно была поставлена задача по покорению и двух других упомянутых выше районов. Директива, между прочим, упоминала, что в связи с твердым решением правительства уменьшить в 1924 г. численность французского экспедиционного корпуса в Марокко поставленные задачи должны быть выполнены во что бы то ни стало.

Подготовка к операциям была начата задолго и была тщательно разработана. Были не только собраны все более или менее свободные силы Марокко, но привлечены и алжирские гарнизоны. В результате создалась маневренная армия численностью до 30 000 бойцов, снабженная многочисленной артиллерией (75- и 65-мм), кавалерией, мощной техникой (авиация, танки) и многочисленными вспомогательными туземными отрядами. Из этого числа свыше 20 000 солдат плюс 3 000 местных партизан, разделенные на четыре отряда, были направлены с разных сторон на «Пятно Тазы». Против этих огромных сил марокканцы могли выставить в общей сложности не более 7~8000 бойцов, вооруженных разнокалиберными винтовками. Если добавить, что, кроме оружия и боеприпасов, добываемых у противника, марокканцы не имели других средств военного снабжения, то соотношение сил станет еще более поразительным. Но взамен этого у них были знание местности, ловкость маскировки, необычайная меткость стрельбы, безумная храбрость и готовность умереть за свою свободу. Высокая мораль, опирающаяся на природу, против численности и мощной техники! Величины, на первый взгляд, совершенно несоизмеримые. Но, как увидим дальше, техника и численность все-таки не могли полностью решить дело. Операции начались в апреле одновременно в районах Тадлы и Тазы.

В районе Тадлы, после многих предварительных схваток, главные силы берберов были разбиты в боях на реке Дрене, и французы заняли к концу мая пункты, господствующие над убежищами повстанцев. Исход главного боя, как видно из французского официального донесения, решила техника:

«Несмотря на чрезвычайные трудности местности, покрытой высокими горами, изрезанной крутыми ущельями, среди лесистых утесов, занятых искусными стрелками противника, наши войска достигли всех поставленных целей и опрокинули врага, изумленного отвагой нашего наступления. Скашиваемые нашей артиллерией и пулеметами, бомбардируемые авиацией, которая в продолжение 12 часов не переставала господствовать в воздухе, отряды Аит-Могенда и Абд аль-Ули тщетно старались задержать наше продвижение. Противник был отброшен к югу в глубокие горы с очень большими потерями».

Однако надо иметь в виду, что успех еще не заканчивает задачи. Начинается как раз наиболее трудная ее часть — закрепление занятых пунктов и затем отвод главных сил французов. Это будет сигналом для новых атак противника. И до тех пор, пока последний не изъявит покорности и не сложит оружия, район не может считаться усмиренным.

Что же касается главного — тазского направления, то здесь для французов обстановка сложилась гораздо менее удачно.

Операции, начатые в мае, продолжались до самой глубокой осени, сопровождаясь почти непрерывными столкновениями. Многие из этих боев по своему упорству и размерам введенных в дело сил вполне походили на настоящие сражения большой войны. Так, например, в бою при Иосука-бу-Камудже (9 июня) со стороны французов принимало непосредственное участие 14 000 регулярных бойцов и 2000 партизан против 5000; туземцев, занимавших сильные оборонительные позиции. В результате упорного 14-часового боя французы одержали победу, но с большими потерями — 64 убитых и 194 раненых.

В другой битве, при Эль-Мерсе (24 июня), считающейся у французов за «самое горячее дело», когда-либо имевшее место в Марокко, потери французских войск были: 61 убитый (в том числе 5 офицеров) и 178 раненых. Потери берберов, по данным французов, в обоих случаях были в несколько раз больше.

И такого рода сражения за все время экспедиции были довольно обычным явлением. В отношении действий различных родов оружия надо отметить исключительную роль, которую играла авиация и отчасти бронемашины. Авиация, по свидетельству французов, оказывала неоценимые услуги, «поддерживая связь между отдельными колоннами, служа вернейшим средством разведки и в то же время непрестанно расстреливая противника из пулеметов в бок».

Несмотря на ряд крупных тактических успехов, достигнутых французами, все же намеченная задача ими не была выполнена. Почти все непокорные племена, оттесненные в глухие горы, продолжали сопротивление и не собирались капитулировать. На долю гарнизонов сети вновь созданных укреплений выпадает труднейшая задача: выдерживать отчаянные атаки противника, которые неизбежны с уходом «Летучих колонн». Французское командование и само не склонно было переоценивать достигнутые результаты; это видно хотя бы из следующей характеристики положения в Марокко, данной военным обозревателем газеты «La France Militaire» в номере от 11 марта 1924 г.:

«Пятно Тазы не исчезло, но заметно уменьшилось. Говоря правду — подчинившихся очень мало; впрочем, зима позволяет рассчитывать на более серьезные результаты, ибо все эти затраченные нами усилия дали возможность занять большую часть культурных земель и зимних кочевий главных непокорных племен. Однако вблизи нашей новой линии фронта существуют "карманы", которые надо очистить, долины, которые надо занять, и островки, которые надо снести. И если захотят и дальше проводить эти простые исправления фронта, то так или иначе здесь потребуются не простые полицейские меры, но настоящие военные действия большими материальными средствами и количеством бойцов не менее 8 батальонов».

В другой статье, посвященной военным перспективам на 1924 г., мы находим еще более меланхолические строки:

«Следует задаться вопросом, не будет ли благоразумнее при настоящем положении дел в Марокко, столь обездоленном, по нашему мнению, даже чересчур обездоленном в силах, на время совершенно "стабилизироваться", по крайней мере, на южном фронте — в районе Среднего Атласа, и дать непокорным, уже чувствующим себя плохо, "поостыть в нищете". При помощи умной и активной политики нам, может быть, в течение 2–3 следующих лет и удастся их подчинить, хотя бы "собирая по каплям" и не рискуя случайностями войны, которой мы уже знаем цену. Наконец, уменьшение наших кредитов и наших свободных ресурсов, по-видимому, нам даже и не позволит вести эти дорогостоящие операции». («La France Militaire» от 20 мая 1924 г.).

Полное признание неудачи кампании 1923 г. и далеко не радужная оценка дальнейших перспектив! Даже для богатой Франция становятся не под силу «эти дорогостоящие операции»!

Такое положение во французской части Марокко продолжает существовать и посейчас. Оно «стабилизировалось», но не так, как хотел маршал Лиотэ, — не на основе полной покорности страны, а на почве отказа оккупантов от фактического занятия ряда территорий. Такая «стабилизация» не очень надежна, и при малейшем толчке все может опрокинуться вверх дном. Толчки же эти очень и очень возможны. Откуда они могут последовать, скажем несколько позже.

При всем изложенном выше нельзя отрицать, что известных и относительно крупных успехов французы все же добились.

IV. ОСНОВНЫЕ ПРИЧИНЫ ФРАНЦУЗСКИХ УСПЕХОВ. ДАЛЬНЕЙШИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ ФРАНЦУЗСКОГО ГОСПОДСТВА В МАРОККО

Чем же объясняются эти успехи и затем — каковы дальнейшие перспективы французского империализма в Марокко?

Основных причин французских успехов четыре: неорганизованность сопротивления, войско, деньги и умелая политика завоевателей. Первая из них является главнейшей. Если бы при своих высоких качествах население Марокко боролось сколько-нибудь сплоченно, то успехи французов не могли бы быть столь значительными. Не говоря уже о предательстве «верхов», даже те силы, которые вели борьбу, никогда не выступали организованно. Здесь сказался результат патриархально-родового уклада большинства населения страны. Отдельные племена вели борьбу на свой страх и риск, мало заботясь о соседях. Благодаря этому французам в каждый данный момент приходилось иметь дело с небольшими сравнительно враждебными силами, что до чрезвычайности упрощало задачу.

Что касается войск, то мы уже говорили о тех значительных войсковых силах, которые французское командование использовало в операциях 1923 г., а это только часть войск, которыми располагают в Марокко французы.

По своему составу все эти войска разделяются на три группы:

1. Французские — регулярные. Они состоят из белых частей (французы и иностранные легионеры) и туземцев Африки (сенегальцы, алжирцы, марокканцы). Общая численность войск: пехоты 89 батальонов[101], т. е. почти 7 полных дивизий; конницы — 24 эскадрона; артиллерии (полевой и горной) — 26 батарей. К этой же группе относятся все технические войска: инженерные, связь, авиация, бронечасти, которыми марокканская армия снабжена в изобилии.

2. Вспомогательные марокканские войска. Эту группу составляют формирования из местных туземцев, носящие самые разнообразные наименования: гумы, магзены, мегаллао.

Эти войска в большей своей части были составлены из элементов марокканской армии, расформированной французами после ее восстания в 1912 г. Затем сюда же входят отряды, сформированные отдельными вождями племен и просто авантюристами из туземцев, поступившими на французскую военную службу.

По своей организации эти войска представляют величайшую пестроту, начиная от иррегулярных, чисто партизанского типа, бесформенных отрядов и кончая организованными вполне по-военному, с командным составом из европейцев. Общая численность вспомогательных войск, находившихся официально на французском военном бюджете, составляла в 1922 г. 15 892 человека. Фактически, особенно в моменты операций, их было гораздо больше. Вообще численность их всегда колебалась. В 1923 г. была проведена полная реорганизация этих частей на основе превращения их в регулярные войсковые соединения; пехота образовывала полки «марокканских стрелков», а конница — полки «марокканских спагов». Укомплектование — по вольному найму.

3. Третью группу составляют части «черной султанской гвардии». В нее входят: шесть полков пехоты, две полка кавалерии, две горные батареи, три роты саперных войск и одна рота связи.

Гвардия находится на особом положении и несет специальную службу при дворе султана. Численность ее доходит до 10 000 человек.

Таким образом, общая численность вооруженных сил, находящихся в распоряжении французского империализма в Марокко, представляет внушительную величину — до 75 000 человек. По своим боевым качествам это одни из лучших войск Французской республики. Состоя в огромном большинстве из уроженцев Африки, солдат по профессии, они представляют наилучший материал для боевых действий в этом крае, отличающемся такими особенностями. В отношении марокканских контингентов может возникнуть сомнение в пригодности их для борьбы с собственными земляками. Французы это, конечно, учитывают и принимают свои меры предосторожности. Они в туземные формирования вкрапливают белые части. Строго проводится правило, чтобы при операциях на каждые три батальона туземцев придавался один батальон европейцев для парирования «возможных случайностей». Этот батальон обычно остается в резерве; вся тяжесть боя и все потери ложатся, главным образом, на туземцев. Технические войска почти сплошь состоят из европейцев. Наконец, надо отметить, что при феодально-патриархальном строе, характерном для большинства марокканских племен, национальное чувство последних не отличается особым развитием. Французская политика, направленная на подкуп наиболее влиятельных групп туземного населения, тоже дает свои результаты. Особенно умело используют французы племенную и религиозную рознь туземцев. В этом отношении чрезвычайно яркий и характерный пример представляют марокканские «партизаны». Партизаны эти не образуют каких-либо постоянных войсковых единиц. Партизан — это член известного племени, занятый обычно, как и все его единоверцы, мирным трудом и ничем особым не отличающийся от них. Он — только владелец лошади и винтовки и идет в «баруд» (бой) под предводительством своего «каида» (начальника племени). Однако факт владения лошадью и винтовкой дает ему известный вес среди своих единоплеменников; он это понимает и чувствует некоторую гордость. Среди покоренных племен французы набирают подходящих «молодчиков», дают им винтовки и патроны, но взамен этого обязывают участвовать в операциях против враждебных французам племен. Кого с кем и как стравить, французы уже знают. Партизанские отряды формируются только на время той или иной операции, иногда даже только на отдельный период ее; вербовка, инструктирование, наблюдение за отрядами и управление ими в бою возлагаются на офицеров «бюро разведки» соответствующего района.

Задачи, возлагаемые на партизан, — это, главным образом, «атака врасплох», набеги и налеты на поселки «непокорных», конвоирование продовольственных и санитарных обозов, прикрытие рабочих отрядов, совместные действия с войсковыми «летучими колоннами» при наступательных действиях. Но при выполнении всех этих задач всегда имеется «поддержка» (на всякий случай!) в виде той или иной постоянной войсковой единицы. Достаточно яркую и вполне откровенную характеристику всех этих «операций» дает французский капитан Тарри в своем очерке «Применение партизан в Марокко» («Revue de са?аіегіе», март — апрель 1923 г.). Вот она:

«Набеги — это тот род операций, который больше всего нравится самим партизанам, так как они всегда рассчитывают на добычу при удачном исходе дела. Пригнать в свой дуар (поселок) быков и баранов противника, привезти разное "добро", награбленное в самих палатках врагов… это — триумфальный въезд среди радостных криков женщин, это — пирушка на несколько дней, что, конечно, не может не нравиться публике, живущей обычно по-нищенски. Накормиться до отвала за счет своего врага — разве это не высшее удовлетворение для марокканца, а может быть, и для того, кто его…»

Бравый капитан, увлекшийся своей ролью живописателя партизанских подвигов, так и не договаривает, кто это таинственный «кто его». Но в этом нет и надобности. «Кто его» — это те сотни лейтенантов и капитанов Тарри, которые формируют эти отряды бандитов и руководят их «героическими подвигами» в вышеизложенном стиле. Какой яркий образчик французского культуртрегерства дан этим, взятым из жизни и отвратительно-гнусным в своей искренней правдивости, рассказом капитана! Но последуем дальше за ним в его рассказе:

«Наше продвижение в район "непокорных" выражается в занятии стратегических пунктов и, в особенности, участков, необходимых для экономической жизни враждебных нам племен, — пахоты, пастбищ, водоемов, рынков и т. п. Когда мятежники, оттесненные в горы, теряют свои последние клочки пашни и пастбищ, они должны уже сдаться; при затягивании сопротивления они рискуют погибнуть от холода и голода. Вот почему они и отваживаются бродить у самых наших постов и чуть не под дулами пушек собирать клочки травы, необходимой для корма спасенных быков и овец; тут-то и удобный случай нашим партизанам ударить внезапно на зарвавшегося противника…»

К этому описанию добавлять нечего. Оно говорит само за себя без всяких комментариев. А вот картинка и самой «операции»:

«Разведка обнаруживает, что противник пасет скот недалеко от французских постов и что охрана немногочисленна. Представляется удобный случай наказать оплошного врага и захватить большую добычу. В "деле" принимают участие вспомогательные силы ближайших постов — конные и пешне гумы, магзены… Офицерам-разведчикам отдается распоряжение мобилизовать партизан. Партизан собирают, снабжают оружием и патронами и держат готовыми выступить по первому сигналу. Офицеры-разведчики и туземные начальники, ориентированные заранее о противнике и о его стадах, подлежащих захвату, занимают исходные пункты. Начальник, руководящий операцией, назначает определенный день, и если данные разведки не изменяются и обстановка остается благоприятной, дает короткий приказ по телефону начать наступление. Начинают обычно через час после восхода солнца, т. е. в то время, когда скот выгоняют из поселков на пастбища. Партизаны с магзенами идут в голове, конные и пешие гумы, служащие поддержкой для первых, держатся сзади. Тщательно применяясь к местности, подкрадываются к стадам, не замеченные охраной. Партизаны разделяются на две группы: одна должна опрокинуть и уничтожить сторожевое охранение противника, другая — быстро угоняет захваченный скот. Момент атаки. Как сокол на зайца, наши партизаны с винтовками в руках бросаются на добычу. Пастухи, застигнутые врасплох, спасаются бегством или гибнут под пулями. Атакующая группа проносится вперед и занимает гребень, ближайший к поселкам противника; в это время вторая группа во весь опор угоняет в тыл захваченный скот. От быстроты действий и зависит весь успех налета. При первых же выстрелах и криках пастухов со всех сторон сбегаются толпы врагов и бросаются в бой с яростью и отчаянием людей, видящих, как "христианские собаки" захватывают их последнее достояние. Однако надо действовать быстро и поскорее свертываться со всей добычей, пока еще не вцепился противник. Как только стадо и партизаны бешеным аллюром проходят линию поддержки, созданную гумами, победа выиграна. Постовые пушки начинают работать, чтобы успокоить и облагоразумить преследователей… Партизаны уже начинают думать о своей доле добычи, которая для них, конечно, сохраняется. И вот триумфальное возвращение к своему племени, желанный момент, когда можно делить трофеи, пировать и обжираться мясом».

Такой же характер носят действия этих «партизан» и при совместной работе с «летучими группами».

«Можно сказать, что очень часто партизаны наносили жестокие удары противнику, и именно благодаря их боевой способности наши регулярные войска несли не столь большие потери…»

О потерях «партизан» тот же Тарри пишет:

«У них есть некоторые потери, но их кровь не пропадает даром, — нет надобности доказывать, что она сэкономила кровь наших регулярных войск, беречь которые — первейший наш интерес».

Таким образом, надо сказать, что марокканская армия до сих пор была неплохим орудием в руках французских империалистов, и ей, по справедливости, должна быть приписана заслуга в деле закабаления своих собственных братьев. Но одна армия, конечно, не могла бы много сделать, если бы попутно ее борьба не облегчалась рядом экономических и политических мероприятий, направленных к ослаблению противника. За французским капиталом надо признать настойчивость и железную волю в проведении плана завоевания страны. На это дело были брошены огромные средства, затрачены колоссальные усилия. И результаты этого, несомненно, сказались в создании известного перелома в настроении значительных кругов населения. С одной стороны, действует подавляющая военная мощь врага, с другой — происходит своеобразная «смычка» французского капитала с местными социальными верхами на почве осуществляемых им административных и экономических мероприятий.

Франция богата опытом управления в колониях. У ее администраторов выработались проверенные опытом навыки, которые с успехом применяются не одно десятилетие в колониях и, в частности, в Марокко.

Основной французский принцип — не уничтожать существующего в колониях местного национального аппарата власти. Существовавший на юге Марокко феодальный строй внешне оставлен французами в неприкосновенности, так же как и начальствующие лица (шейхи и каиды) отдельных племен. Конечно, условием такой «терпимости» со стороны французов является полная и абсолютная покорность французским чиновникам. При этом условии местным феодалам обеспечено пользование всеми ранее им принадлежавшими благами. Но малейшая оппозиция лишает местного князька или начальника его привилегированного положения и обрекает на всякие бедствия. Из семи великих каидов (крупных феодалов) южной части Марокко трое за оппозицию были смещены, зато оставшиеся четыре не нахвалятся новым порядком вещей. Таким образом, население непосредственно сталкивается, главным образом, со своими «веками освященными» администраторами, и мундир иностранного чиновника почти не мозолит туземцам глаза. Принцип этот сохранен французами доверху, и султан Мулай-Юсуф продолжает благополучно «править» и в наши дни. Само собою разумеется, что вся местная власть — пешки, но декорум соблюден, и нужный эффект получается.

Второй принцип французов — уменьшение активности (в смысле свободолюбивых стремлений) населения путем солидного налогового пресса, подогнанного, однако, под соответствующие статьи Корана.

Когда племя после сопротивления изъявляет покорность, прежде всего на него налагают штраф, по выплате которого начинается взимание «законного» налога — «тербита», причем весьма характерно, что первые годы племя платит лишь незначительную часть нормального налога (1/4 или 1/5). Из года в год тяжесть налога повышается и достигает, наконец, нормы. Таким образом, кабала, в которую попадает население, менее для него заметна. Весьма существенным моментом является то, что местные начальники племен — каиды и шейхи — не получают определенного жалованья, и заинтересовываются излишками налоговых поступлений. Это, конечно, великолепный способ довести до предела старания этих сборщиков податей.

Третий принцип французов — тщательное разоружение населения. Скорострельные ружья совершенно не оставляются туземцам. Старинные (часто кремневые) ружья иметь разрешается, но норма — одно ружье на селение. И, наконец, четвертое — это прикомандирование к каидам офицеров разведывательной службы — своего рода комиссаров, дабы иметь глаза и уши в гуще местного населения.

Совокупность изложенных четырех правил составляет в общих чертах французскую систему управления — систему, направленную к полному экономическому обескровлению населения и подрыву его способности сопротивления хозяевам страны — французам.

Но наряду с умелым администрированием французский капитал развивает довольно энергичную экономическую деятельность, которая, в свою очередь, является немаловажным звеном в общей цепи условий, обеспечивающих его укрепление в стране. В первую голову усилия французского капитала направлялись на улучшение путей сообщения.

Без хороших дорог, в частности без железных дорог, совершенно немыслимо ведение сколько-нибудь серьезных военных операций, особенно при больших расстояниях. Поэтому французы параллельно с военным продвижением в глубь страны занялись прокладкой и железных дорог. Первоначальная конструкция последних отличалась большой простотой и преследовала исключительно военные цели. Это были полевые узкоколейки. По мере «пацификации» соответствующего участка и дорога получала более постоянный характер и переходила на нормальную колею. В связи с этим железнодорожная сеть Марокко до настоящего времени еще носит двойственный характер — дорог чисто военных и дорог общего пользования.

К железнодорожному строительству французы приступили в 1912 г. К 1921 г. Марокко уже имело в эксплуатации сеть протяжением 2775 км; кроме того, до 500 км было частью в постройке, частью в проекте.

Все крупные города и порты (Фес, Мекнес, Рабат, Касабланка, Марракеш и др.) соединены железнодорожной колеей. Сообщение с Алжиром происходит по магистрали Фес — Таза — Уджда — Оран. Одновременно с железными дорогами была создана еще более широкая сеть шоссейных и грунтовых дорог, а также широко разветвленная телеграфная сеть.

Так как до постройки Алжирской железной дороги связь с метрополией осуществлялась исключительно морским путем, то французы, конечно, обратили серьезное внимание на оборудование портов. Естественные условия марокканского берега в этом отношении крайне неблагоприятны: береговая линия мало изрезана и хороших бухт нет. Приходится создавать их искусственно. Для всего атлантического побережья Марокко главным портовым городом является Касабланка; здесь были произведены огромные строительные работы, и в настоящее время создан отлично оборудованный порт. Подобные же работы производятся и частью закончены в Рабате, Агадире, Сафи, Кенитре. Жизнь портовых городов развивается энергично; количество приходящих судов с каждым годом все увеличивается, растет население, развиваются торговля и производства.

Из промышленных предприятий в первую очередь развиваются те, которые связаны с сельским хозяйством; сюда, прежде всего, относится мельничное дело, успевшее широко развернуться в ряде хлебных центров Марокко. Начинает развиваться лесное дело. Быстро идет процесс индустриализации производства оливкового масла — та область промышленной деятельности, которая может считаться национальной. В связи со строительной лихорадкой растут заводы строительных материалов — кирпичные, цементные, лесопильные и т. п. Заводы работают полным ходом, в предприятия вложены солидные французские капиталы. Из минеральной промышленности получили широкое развитие добыча и переработка фосфатов — успешно функционирует «Office Cherifien des Phosphates».

Горная промышленность пока еще в зачаточном состоянии — развитию ее препятствуют, с одной стороны, довольно жесткие правила об изысканиях и разработках, с другой — почти не прекращающиеся военные действия. Удобный момент для «вложения капитала» еще не настал. Но у капиталистов тоже существует своя стратегия и тактика: выжидая в одном направлении, они решительно и упорно наступают в в других. Достаточно показательна, например, деятельность «Compagnie Магосаіпе» — анонимного общества французских коммерсантов в Марокко. «После своего создания (1902 г.), относящегося ко времени, когда Марокканский терифиат еще не был протекторатом Франции, это общество продолжало непрерывно развиваться и не переставало оказывать самое широкое содействие распространению французского влияния и делу колонизации. Благодаря сети своих агентов по всем городам, благодаря опытному и знакомому с местными условиями персоналу, закрепленному положению и связям с крупными финансовыми группами метрополии это общество занимает первое место в коммерческой и промышленной жизни Марокко. Нет почти ни одного крупного предприятия, где “С. М.” не принимала участия»[102].

Работы по устройству портов, постройке и эксплуатации железных дорог (нормальной колеи) — все это так или иначе связано с деятельностью «Марокканской компании». Точно так же компания эта прибирает к рукам и земельные культурные участки; в районе Касабланки, Рабата, Кенитры, Сафи — всюду имеет она земельную собственность.

Французские культуртрегеры настойчиво занялись превращением старого Марокко в «Магос utile». Торговля в Марокко быстро растет: со 150 млн франков в 1912 г. она дошла более чем до 386 млн в 1918 г. Доля самой Франции выросла за это время с 43 до 70 %. Преобладание Франции в тоннаже примерно такое же. В 1917 г. из 1580 судов, с тоннажем в 1? млн тонн, вошедших в марокканские порты, 895, с тоннажем в 865 000, пришло под французским флагом. Пропорция французских судов, посещающих марокканские порты, возросла за 5 лет с 39 до 70 %. Одного этого было бы достаточно, чтобы перевернуть вверх дном весь исторически сложившийся жизненный уклад страны, чтобы придать этому перевороту болезненно-мучительный характер. На деле эта ломка старого быта совершается в еще более ужасных формах. В Марокко орудует капитал-завоеватель, капитал-хищник. К экономическому действию его присоединяются и меры чисто насильнического, грабительского характера. Происходит открытое военное подавление всего противящегося новому строю жизни. Старые основы хозяйства, его элементы, само население уничтожаются вооруженной рукой. В результате страна переживает настоящую социальную катастрофу. Наряду с зародышами развивающегося капитализма, наряду с первыми проявлениями накапливания капитала в лице фабрик, заводов, железных дорог, чистеньких и нарядных европейских городов на каждом шагу встречаются картины невероятнейшей нищеты и упадка. Улицы всех городов Марокко покрыты тысячами нищих, одетых в лохмотья и влачащих самое жалкое существование. Число безработных и нищих растет с каждым новым успехом французского оружия. Получается самая дикая, самая возмутительная картина массовой пролетаризации, вернее — пауперизации страны.

Вместе с тем все резче и резче выявляется и другой, уже отмечавшийся выше момент.

Французский капитал заключил блок с большинством марокканских феодалов и нарождающейся туземной буржуазии. Только это предательство национальных интересов социальными верхами страны, начиная с султана, могло обеспечить французам столь быстрое их укрепление. Мы уже видели, что фактическая тяжесть ведения войны лежит на самих же марокканцах, продаваемых их вождями на службу иностранному капиталу.

Факт этот имеет решающее значение в дальнейших судьбах социально-политического развития страны.

В борьбе за свое национальное освобождение трудящиеся массы Марокко должны впредь рассчитывать на себя да на помощь трудящихся других стран и в первую очередь на рабочих своей поработительницы — Франции.

Социально-экономические отношения складываются необычайно благоприятно для широкого развития массового движения трудящихся Марокко. Долг коммунистической партии Франции — придти на помощь измученным, теряющим перспективы и приходящим в отчаяние новым рабам французского капитала; сказать им, что их дело еще не погибло, позвать на штурм твердынь капитализма и этим открыть им путь к новой жизни. Так, несомненно, и будет.

Недавно французская коммунистическая партия послала приветствие Абд аль-Кериму — вождю племен, борющихся в северном Марокко против испанцев, по случаю его новых побед. Наши французские товарищи идут верным путем.

Только в союзе с миллионами колониальных рабов, организованных под руководством своих старших европейских товарищей, пролетариат стран торжествующего капитализма сбросит цепи с себя и со своих цветных братьев.

V. ИСПАНСКОЕ МАРОККО

Все Марокко, как мы уже говорили, разделено на три отдельные части. Хотя по размерам своей территории и по количеству населения две другие зоны — испанская и танжерская — стоят далеко позади французской, даже взятые вместе, тем не менее значение их в международной политике чрезвычайно велико. Именно здесь, в этой неширокой полоске земли, охватывающей с запада и востока Гибралтарский пролив, и находится один из важнейших узлов мировых капиталистических противоречий. Здесь постоянно тлеют угли того костра, который может в любой момент вновь поджечь всю Европу.

В самом деле, стратегическое значение обеих этих зон, и в частности, Танжера, одной из лучших гаваней атлантического побережья, расположенного в то же время у самого входа в Гибралтарский пролив, необычайно велико. Это давным-давно понято англичанами, утвердившимися еще в позапрошлом столетии на Гибралтарской скале. Тот, кто будет владеть Танжером, будет хозяином и в проливе. В его руках будет возможность контроля над двумя великими водными путями, ведущими из Европы в Азию и Африку: через Гибралтар и вдоль западно-африканского побережья. Особенно прочным было бы положение той державы, которая, кроме Танжера, владела бы и остальным Марокко или даже только испанской зоной. Именно в этом ключ к разгадке того решения, которое в 1912 г. не только разодрало Марокко на две главные части, но и выделило самостоятельную «Танжерскую зону» под особым международным контролем.

Искусственность и непрочность такого решения достаточно очевидны. Несмотря на ряд добавочных соглашений, положение по-прежнему остается неустойчивым и чреватым самыми неожиданными последствиями. В настоящее время, в связи с осложнениями в испанской части Марокко, положение это особенно обострилось. В отличие от французов, успевших за это время основательно наложить лапы на свою часть добычи, испанцы своими делами похвалиться не могут. Правда, в начале XX века энергия их, весьма поостывшая за прошлые неудачные годы, снова вспыхивает при виде французских успехов, угрожающих окончательно ликвидировать «исторические» права Испании в этой стране. Но это была именно вспышка. Испанский империализм при всех своих каннибальских наклонностях был рахитичным и чахлым хищником, годным лишь на роль подголоска у какого-нибудь другого крупного разбойника. В 1906 и 1911 гг. роль последнего выполняла Германия, с большой выгодой для себя охранявшая эти знаменитые «испанские права». Теперь эта роль перешла к Англии, с нескрываемой враждебностью следящей за успехами французов в Марокко.

Сама Испания со своим насквозь прогнившим, благодаря вековому преступному хозяйничанью попов, дворян и алчных чиновников, государственным организмом абсолютно неспособна к проведению настойчивой и серьезной колониальной политики, требующей огромных расходов. Между тем грабительские инстинкты испанских грандов не дают им покоя, чужой пример раздражающе заразителен, и испанцы снова пробуют взяться за «дело». Но, к величайшему их огорчению, результаты и на этот раз получились по-прежнему крайне плачевные.

На протяжении последнего пятнадцатилетия испанская часть Марокко троекратно была ареной ожесточенных боев и поражений испанцев.

Первым по счету является восстание кабилов Риффа в 1908 г. Поводом к восстанию послужила разработка открытых в 20 км от Мелильи свинцовых рудников и проведение сюда железной дороги от порта. Бесцеремонная и хищническая эксплуатация рабочих-туземцев, практиковавшаяся испанскими Предпринимателями, не замедлила вызвать решительный отпор со стороны гордых и воинственных берберов, бедных, но не привыкших сносить рабское обращение. Надо сказать, между прочим, что работы производились под присмотром местных каидов, получавших соответствующее жалованье от испанской компании, и представителя самого султана. «Смычка иностранного капитала с туземными верхами» налицо. Но ей не суждено было закрепиться. Риффанцы берутся за оружие, представитель султана прогоняется, имущество компании подвергается уничтожению. Начинается длительная борьба.

Несмотря на то, что театр военных действий ограничивался ничтожным клочком территории в непосредственной близости от Мелильи, испанцам пришлось ввести в дело далеко не малые силы. После ряда неудач пришлось посылать все новые и новые подкрепления, и к концу 1909 г. численность действующих здесь войск была доведена до 46 тысяч солдат и 1768 офицеров.

Тем не менее операции шли неудачно, и войска несли большие потери. В одном из сражений, 27 июля 1909 г., вблизи ставшего знаменитым в летописях испанско-марокканской борьбы горного хребта Гуругу одна из испанских колонн (полковника Пинто) потерпела полный разгром, потеряв 250 убитыми и 800 ранеными. После напряженных усилий и огромных жертв испанцам в 1910 г. удается расширить зону своего фактического влияния в районе Мелильи. Борьба временно затихает. В 1921 г. война вспыхивает вновь, причем главным районом военных действий является тот же самый хребет Гуругу, ставший в руках марокканцев неприступной цитаделью.

На этот раз борьба для испанцев приняла еще более тяжелый характер. Им пришлось иметь против себя не одни сравнительно слабые силы ближайших местных племен, но весь центральный Рифф, во главе которого стал Абд аль-Керим, сделавшийся вскоре известным не только во всем Марокко, но и далеко за его пределами. Этот прекрасный организатор и талантливый военный вождь сумел в короткое время подчинить своей власти почти все племена центрального Риффа и создать на его территории настоящее новое государство. Все значение этого факта истории скоро пришлось испытать на себе незадачливым испанским колонизаторам. Испанские войска терпят одну неудачу за другой, но, опираясь на все новые и новые подкрепления, упорно продолжают выполнение поставленной им задачи по расширению восточного (мелильского) сектора своих владений.

Одновременно с этим шли операции и в западной части испанской зоны (район Сеута — Тетуан — Чечауан — Лараш). Испанское главнокомандование в лице генерала Беренгера старалось во всем следовать методам своих южных соседей из Французского Марокко и методически проводило план окончательного покорения западной зоны. Согласно стратегическому плану генерала Беренгера в первую очередь должны были быть сокрушены воинственные племена горной части западной зоны. Только после победы над ними и окончательного и прочного закрепления испанцев в этой полосе должны были начаться операции против центрального Риффа, причем операции эти можно было бы тогда вести сразу по трем направлениям; с моря, с востока и с запада. Но этим планам генерала Беренгера не суждено было сбыться. В то время как в западной зоне испанцы медленно, но систематически продвигались вперед и одержали ряд значительных успехов, в восточной зоне их ожидала полная катастрофа.

Командующий войсками восточного сектора генерал Сильвестр решил покончить кампанию одним ударом и во главе 15-тысячного корпуса направился в глубь Риффа. Операция была проведена в достаточной степени неумело, поход не был обеспечен соответствующей организацией тыла и снабжения, и в результате экспедиционный корпус потерпел страшный разгром под Аннуалем. В этом бою большая часть корпуса погибла, остальная же часть попала в плен к риффанцам. Им же достались огромные военные трофеи, позволившие сразу же выставить в поле новые тысячи бойцов. Аннуальская катастрофа явилась поворотным пунктом в ходе всех операций. Испанцам приходилось заботиться уже не о завоевании Риффа, а об удержании старых своих границ. Даже эта скромная задача была страшно тяжела, ибо аннуальская победа высоко подняла дух риффанцев и окончательно закрепила объединение риффских племен во главе с Абд аль-Керимом. Все усилия испанцев сломить военную мощь Абд аль-Керима были безрезультатны, и в 1923 г. им пришлось пойти на соглашение, в общем установившее в восточной части зоны прежнее положение в границах 1912 г. В августе нынешнего года борьба вспыхивает вновь с удвоенной силой, но на этот раз захватывает, главным образом, западную половину испанских владений (район Тетуан — Лараш — Чечауан), считавшуюся доселе относительно благополучной. Район этот до последнего времени не входил в сферу влияния Абд аль-Керима и имел собственного вождя Рэссули, о котором несколько слов ниже.

Центром испанского влияния в этой части Марокко и главным административным пунктом является город Те- туан, расположенный южнее города Сеуты. С атлантическим побережьем, наиболее богатым и культурным во всей области, и, в частности, с плодородной долиной реки Лукоса Тетуан был связан через укрепление Шешауэн линией фортов и блокгаузов по долине реки Лау. Эта линия укреплений прикрывала дорогу с востока. В этом районе Чечауан — Тетуан и развернулись кровавые события последних месяцев.

Судя по всему, выступление марокканцев произошло в значительной степени неожиданно и застало испанские войска неподготовленными и разбросанными по лагерным стоянкам. В результате испанцы понесли огромные потери как в людях, так и в снаряжении и, по- видимому, сыграли роль хороших интендантов для своих противников.

Положение испанских войск крайне тяжелое. Без получения новых крупных подкреплений из метрополии им грозит опасность быть окончательно сброшенными в море. Во французской газете «Le Temps» от 10 сентября сего г. в статье, озаглавленной «Тяжелое положение в испанском Марокко», сообщалось: «Положение испанских войск в Марокко становится все опаснее и опаснее. Риф- фанцы угрожают им почти у самых стен Тетуана, железная дорога от Сеуты на Тетуан, а также телеграфные и телефонные линии прерваны. Испанцы стараются укрепить линию маленькой речки Уэд-Мартен, протекающей почти под стенами Тетуана». Положение Чечауана стало критическим с первых же дней. Под яростным напором повстанцев испанцы оставили оборонительные позиции под Чечауаном, и остатки войск заперлись в городе, который вскоре и был окружен противником. Гражданское население было эвакуировано еще в конце августа.

Около того времени был уже принят план отвода на север (к Сук-эль-Арба) всех войск чечауанского сектора. Но наступление риффанцев помешало выполнению этого плана, и гарнизон Чечауана остался отрезанным. Подвоз подкреплений из метрополии и новый план наступательных действий показывают, что испанцы волей-неволей втянулись в настоящую большую войну. Выше мы уже отмечали, что нынешний район военных действий до этого времени считался испанцами более или менее спокойным, но это было просто ошибочное убеждение «усмирителей», переоценивших свои скромные победы и пацифистскую политику. Чтобы легче уяснить обстановку развернувшейся здесь борьбы, необходимо немного заглянуть в прошлое. Когда Испания в 1911 г., после французского похода на Фес, решила постепенно занять свою «зону влияния», она выбрала исходными пунктами и базами этой операции Мелилью на востоке Сеуту и Лараш — на западе.

В западном секторе все «обстояло благополучно», пока испанцам приходилось иметь дело с жителями прибрежной равнинной полосы. Но продвижение сразу же запнулось, как только пришлось соприкоснуться с горными племенами. В 30–40 км от побережья начинался гористый район, населенный племенами анджера на севере (в треугольнике Сеута — Танжер — Тетуан) и джебала на юге, до пограничной с французской зоной реки Лукоса. Власть над джебала захватил в цепкие руки «потомок пророка» — Рэссули, прославившийся смелыми набегами на Танжерский район. Несмотря на присутствие испанских войск, джебала беспрестанно нападали на подчинившиеся испанцам прибрежньные племена. Вскоре началась мировая война; испанское правительство не рискнуло «углубляться» в марокканский вопрос и решило пойти на соглашение с Рэссули: дать ему титул «верховного правителя гор», дать оружие и боеприпасы, назначить приличествующее жалованье и через посредство этого Рэссули попытаться наложить узду на беспокойных джебала и таким образом, по примеру французов, закрепить свое влияние на местные племена через головы их каидов. Но подражание вышло очень неудачным. Рэссули не отказался от предлагаемых благ, но, с одной стороны, он, при всем своем «высоком происхождении», не пользовался особым авторитетом, с другой — был «сам себе на уме». Во время войны, как уверяют французы, Рэссули получал субсидии от германцев и занимался антифранцузской и антииспанской пропагандой. Испанцы, правда, поняли игру Рэссули, но во время войны не могли ничего предпринять. В конце 1918 г. в Марокко был назначен новый испанский правительственный комиссар, уже упомянутый нами генерал Беренгер. Горячий поклонник генерала Лиотэ, Беренгер взял за образец французскую политику сотрудничества с туземными верхами, применения «летучих колонн», системы постов, использования туземных марокканских отрядов и наметил себе план методического захвата страны.

В начале 1919 г. Беренгер оттеснил противника в горы и восстановил сообщение Тетуана с Ларашем через Фондак. В 1920 г. — в целях блокады джебала — испанцами был взят Чечауан.

В 1921 г. намечалась заключительная операция, долженствовавшая привести к захвату «мятежника» и разгрому его «банды». Боевые действия, начатые в апреле, продолжались до июня. Рэссули, теснимый со всех сторон, был близок к полному поражению, как вдруг аннуальская катастрофа совершенно изменила всю обстановку. Беренгеру поневоле пришлось оставить свои операции в Тетуанском районе и поспешить на помощь к Мелилье. Пришлось исправлять положение. К концу лета 1921 генерал Беренгер восстановил границы Мелильского округа и в 1922 г. возобновил наступление на Рэссули. Летучие колонны продвигались успешно, была взята Тазарута — резиденция Рэссули, который с горстью приверженцев бежал в горы. Скоро и последнее убежище Рэссули было открыто и оцеплено. В этот момент Беренгер был отставлен от должности, и Рэссули снова вздохнул свободно. Сменивший Беренгера генерал Бюргет, по характеристике известного военного корреспондента в Марокко Реджинальда Канна, «пустой путаник и болтун», сразу же заявил, что благодаря ему теперь можно будет пройти пешком всю испанскую зону от Мелильи до Лараша более спокойно и безопасно, чем от Пуэрта-дель-Соль[103] до Мадрида. Чтобы достигнуть таких результатов, он ограничился тем, что стал все делать наоборот: помирился с Рэссули, вернул ему все его «права и привилегии» и начал снова наступать на Рифф со стороны Мелильи.

Испано-марокканские войны конца XIX — начала XX в.

Затем последовали новые смены. Наконец, выступает на сцену Примо де Ривера. Новый глава правительства прежде был противником «марокканской авантюры» и был сторонником полного оставления «зоны влияния». «Надо желать, чтобы наша отдаленная Африка была еще подальше, чем теперь», — говорил он в 1917 г. в Кадисе. Но когда Примо де Ривера очутился во главе директории, он уже должен был кое с чем считаться и осторожней высказывать свои взгляды. Вначале он колебался принять какое-либо определенное решение и предоставил делам идти так, как он их застал, назначил правительственным комиссаром Марокко генерала Эзпуру — бесцветную личность — и понудил его возобновить договор с Рэссули. Наконец, после долгих размышлений Примо де Ривера решил постепенно сокращать фронт и отводить войска на более глубокие позиции, не указывая, однако, где эти рубежи и будет ли свертывание временным или окончательным. Подобное решение вызвало сильное недовольство среди военных кругов, считавших это унижением достоинства державы и полным признанием бессилия после таких колоссальных затрат и средств, и энергии. Во время июльской поездки в Марокко генералу пришлось наслушаться по своему адресу от офицеров оккупационной армии немало «крылатых словечек». Вскоре, едва только началось свертывание некоторых испанских постов, внезапно разразилась буря. Все племена, жившие в районе Тетуана и Чечауана, взялись за оружие, прервали сообщение между этими городами, осадили их гарнизоны и атаковали испанские укрепленные линии на реке Лауа к западу от Чечауана с отмеченными выше результатами.

Понятно, какое волнение вызвали в Испании эти известия из Марокко. Генеральская диктатура, возглавляемая Примо де Ривера, и без того не имевшая под собой твердой почвы, совсем зашаталась. Политическое положение в Испании угрожающе обострилось. Король Альфонс и Примо де Ривера, бывшие в это время в поездке по стране, спешно вернулись в Мадрид. Ввиду панического характера сведений, поступавших из Марокко, диктатор вынужден был преодолеть свое «отвращение к марокканскому вопросу» и счел нужным отправиться в Тетуан с несколькими другими членами директории. Поездка эта привела генерала к очень печальным выводам относительно состояния и настроения войск и конечных перспектив борьбы. В прокламации к войскам, выпущенной генералом и имевшей целью поднять мужество бойцов, имеется ряд признаний, мало лестных для национального самолюбия.

Характерны, например, строки:

«Известно, что испанские солдаты более многочисленны и гораздо лучше вооружены и снабжены, чем мавры. Не подобает им отдавать свои ружья и пулеметы в руки врага, который обратит это оружие против нас же. Лучше умереть со славой, чем стать пленником врага. Солдаты должны питать доверие к своим вождям, которые их скоро приведут к победе».

Свое красноречивое воззвание генерал заканчивает торжественным обещанием оставаться в Тетуане до близкого торжества войск экспедиционного корпуса. Однако войска этим воззванием, по-видимому, не очень-то были растроганы. Но и правительство, говоря о необходимости восстановления положения в Марокко, не скрывает трудностей выполнения этой задачи. Оценка положения видна из следующего воззвания (в сентябре) директории к испанскому населению:

«Сейчас дело не в изучении марокканской проблемы, вопроса о протекторате или о составлении новых планов оккупации. Суть дела — во всеобщем восстании туземного населения, ставящем в опасность все занимаемые нашими войсками позиции Это — настоящая война, и на нее надо ответить такой же войной, и не на словах и не ради приличия, но в целях самосохранения, с чувством полной солидарности. При таком положении не должно быть терпимо никакое слово, никакое сообщение, могущее вредно подействовать на моральное настроение солдат или подорвать авторитет правительства».

Вряд ли этими фразами директории удастся поддержать свой авторитет. Дела же ее совсем плохи. Правильно пишут французы:

«Крупные неудачи в Марокко ставят директорию в еще более тяжелое положение потому, что она является детищем переворота и держится только диктатурой. Чтобы оправдать свое существование, директории нужен успех; она не может держаться, если в своих предприятиях не будет успевать лучше, чем ее предшественники. Для всех ясно, что генерал Примо де Ривера поставил свою последнюю карту на Тетуан; нет ничего удивительного, что генерал бросил все и отправился туда сам, чтобы ценой всех усилий предотвратить гибельный ход событий».

Но роковым образом директория попадает в тупик. Несколько месяцев назад горячо дебатировался вопрос о необходимости эвакуации части Марокко, сам Примо де Ривера был сторонником такого решения. Но слишком много говорили, когда надо было действовать! Теперь же Испания даже при желании не может эвакуировать Марокко. Напротив, теперь Марокко само притягивает все силы метрополии на африканскую землю.

«Испанское правительство не может теперь оставить Марокко и даже, по жестокой иронии, должно само переместиться туда. Теперь первый министр должен управлять Испанией из Сеуты или Тетуана» (ген. Кюньяк).

Так или иначе, директории приходится считаться с фактом войны. И эта война требует новых и новых жертв. Но народ настолько измучен тем, что в обиходе принято называть «марокканским кошмаром», что отказывается дальше бросать и людей, и деньги в эту бездонную пропасть, не видя ни малейшего результата этих жертв; напротив, чем дольше продолжается война, чем больше тратится миллионов, чем больше посылается солдат, тем все как будто больше отдаляется умиротворение. Попытка держаться в отношении местных племен «французской политики» потерпела фиаско. Когда в июле этого года Примо де Ривера посетил Марокко, он повидался и с Рэссули. Последний показал генералу 8000 горцев, своих приверженцев, вооруженных маузерами от испанского правительственного комиссара. На требование передать эти отряды в распоряжение испанского правительства Рэссули отвечал различными отговорками, затем, правда, дал, но только всего 700–800 человек, и сразу же стал просить из Тетуана поддержки для своей борьбы с племенем сумата. Одним словом, стало ясно, что на Рэссули рассчитывать не приходится. Вот почему численность испанских войск в западном секторе в августе и была доведена до 75 000 человек. В сентябре, по подсчетам французов, общая численность испанских войск по всей зоне — от Лараша до Мелильи — определялась в 120 000 человек. Из метрополии продолжают подбрасывать подкрепления, но все же испанцам, по-видимому, не удастся достигнуть больших результатов. О борьбе со всем Риффом испанцам не приходится и мечтать, и фраза в прокламации Примо де Ривера: «Что же касается риффанцев, которые подстрекнули к восстанию джебала, то Испания пойдет наказать их в собственных владениях», едва ли и самому генералу может казаться серьезной.

Сейчас можно только пытаться восстановить положение в Тетуан-Чечауанском районе и на реке Лау. Первые наступательные попытки испанцев кончились полной неудачей. Например, 6 сентября из Тетуана была выслана летучая колонна для освобождения отрядов у Бухарраца и на перевале Аферну. В первый же день марша колонна эта была атакована противником у Мезгара, понесла значительные потери и не могла двинуться ни вперед, ни назад. Такое положение вынудило начальство вступить с каидами племени бени-идер в переговоры о выпуске гарнизона Бухарраца. После долгой торговли каиды согласились на это за выкуп в 150 000 песет. Другая колонна (2000 человек), посланная на Сокко-эль-Кемис (на территории племени бени-арос) с задачей содействовать эвакуации позиций у Тазарута, была тоже окружена противником. Не имея возможности получить своевременно помощь, начальник колонны тоже пробовал пойти на переговоры с повстанцами, причем посредником явился Рэссули. Здесь испанцев ожидал новый удар. Переговоры ясно показали, что Рэссули опять изменил Испании. Незадолго перед этим он просил разрешения укрыться от своих врагов в Арзиле; теперь же, когда испанцы оказались в критическом положении, он объявил командованию, что отряд может вернуться в Ла- раш на следующих условиях: сдать свое оружие, уплатить крупный выкуп и разрешить Бен-Али (племяннику Рэссули), назначенному испанцами каидом племен бени-арос и сумата и бывшему в это время в Сокко-эль-Кемисе, беспрепятственно вернуться к Рэссули в Тазаруту! Теперь не оставалось уже никаких сомнений в том, что восстание племен джебала было организовано самим Рэссули, который решил воспользоваться поражениями испанцев в долине реки Лау, чтобы захватить власть над территорией между Тетуаном и Ларашем. До последнего момента Рэссули ловко скрывал свою действительную игру, чем и толкнул генерала Риквельме в ловушку, подстроенную у Сокко-аль-Кемиса. Только ценой тяжелых потерь в материальной части и людском составе своего отряда генералу Риквельме удалось пробиться к своей базе.

Таким образом, испанцам теперь приходится рассчитывать только на свои собственные силы.

В конце сентября было начато новое наступление. Генерал Эзпуру отдал следующий приказ:

«Теперь, когда боевые колонны вполне сформированы и снабжены всем необходимым, начинаются операции, которые позволят выручить наши войска. Отрядам тетуанского и ларашского секторов начать, по собственной инициативе, наступление против вражеских банд и овладеть позициями, каждому в районе своих действий. Не ограничиваться вялой обороной и защитой своих флангов, но смело и настойчиво искать противника. Считаясь с безусловной достаточностью сил и средств для настоящей операции, не терять ни минуты для отмщения чести оружия и выручки отрядов, находящихся в тяжелом положении».

Конец приказа-воззвания содержит обещание наградить тех, кто исполнит свой долг, и наказать всех проявивших слабость. «Le Tempsa» от 26 сентября сего года об этой операции пишет:

«Небезынтересно рассмотреть, при каких условиях испанская армия начинает снова те операции, которые она уже проделывала в 1919 г. под управлением генерала Беренгера. Инициатива тогда принадлежала испанскому командованию, теперь же — наоборот. В 1919 генерал Беренгер был свободен в движениях. Он мог в полной мере подготовить успех военных действий и соответствующими политическими мероприятиями. В настоящее время условия совершенно другие: необходимо спешить, чтобы оказать вовремя помощь чечауанскому гарнизону, положение которого критическое; нужно, чтобы и президент директории мог при посредстве военных успехов возможно скорее восстановить свой авторитет, потерянный в Мадриде. Таким образом, это наступление имеет два неразрывно связанных объекта — Чечауан и Мадрид. Примо де Ривера должен одним ударом сразить марокканцев и своих испанских противников, которые, по игре судьбы, в большинстве военные».

Наступление в настоящее время предпринимается от Тетуана и Лараша. У Тетуана сформирована армия до 50 000 человек. Часть ее должна сдерживать племена (анджера и уад-рас), живущие к северу и западу от города. Главные силы этой армии, уже достигшие массива Бени-Гозмар, занимают в настоящее время 7–8 км к югу от Тетуана — фронт, который протягивается от Бен-Каррика до побережья. Но позиции здесь не сплошные. Отряды повстанцев постоянно прорываются в тыл и затрудняют снабжение войск в долине реки Мартэна. До Чечауана отсюда 60 км, но ни клочка ровного места: все — узкие долины, извилистые овраги, над которыми с востока господствует хребет Бени-Гассан, а с запада — отроги Бени-Ратен. В 1919 г. генерал Беренгер учитывал огромность усилий, которые нужны для преодоления этих местных преград, в стократ увеличивающих силу противника. И он шел, в зависимости от обстановки, и военным, и политическим этапами. Когда он предпринял поход на Чечауан, Бени-Ратен был уже занят испанскими силами; племена, населявшие Бени-Гозмар и Бени-Гассан, были союзниками. На этот раз все эти племена взялись за оружие и готовы терзать тетуанскую армию, отступать перед ее колоннами, чтобы проскальзывать между ними в тыл и атаковать обозы и парки.

Ларашская армия должна двигаться вверх по реке Лукосу, через территорию эль-шериф, живущих к востоку от Эль-Кзар. Затем армия должна будет с боем проходить горы Бени-Иссеф и Бени-Сикар; это как раз те места, где в 1920 г. была остановлена при своем походе на Чечауан армия генерала Баррера, шедшего на соединение с Беренгером. Далее армии предстоит преодолеть барьер Гезан, спуститься в Айяма и достигнуть Дра-эль-Азефа, западного фланга внешней оборонительной линии Чечауана. Операция эта легче, чем выпадающая на долю тетуанской армии, но все же представляет большие трудности, особенно если племена сумата и бени-арос, восставшие против Рэссули, двинутся на юг, что весьма вероятно.

Регулярных и подробных сообщений о ходе военных действий, к сожалению, не имеется. Но и по отрывочным данным уже ясно, что наступление испанцев с первых же дней утеряло связность, разбилось на ряд случайных боев и было парализовано жестокими контрударами противника. Например, «Le Temps» от 4 октября сообщает:

«По данным из верного источника, в настоящее время уже можно обрисовать главные эпизоды марша из Чечауана. Упорное сопротивление марокканцев перед ущельем Дар-Рэд, являющимся подступом к высотам Бени-Гассан, вынудило испанцев оставить позицию, занятую после перехода Горгесского плато; колонна генерала Кастро-Жирона стянулась к своей тыловой дороге, чтобы соединиться с колоннами, действовавшими справа. Горцы на Бени-Гассане остались на прежних позициях и как бы позволили тетуанской армии беспрепятственно продвинуться вперед и своей цели. Но когда испанцы прошли полдороги, горцы ударили на обозы. Большой транспорт, предназначавшийся для снабжения Чечауана, был разгромлен и потерял 40 грузовиков. Таким образом, коммуникация остается необеспеченной, как и в дни, предшествовавшие окружению (6 сентября) Чечауана. Марокканцы маневрируют со своей обычной быстротой и наносят удары в различные точки этой военной дороги, трудно охраняемой при ее извилистом начертании. Говорят, что такое неустойчивое положение должно дать еще новый аргумент сторонникам оставления Чечауана, то эта проблема эвакуации остается трудно решимой. Пока существует полное основание сомневаться в осуществимости подобного предприятия. Сможет ли еще Чечауан держаться и сможет ли гарнизон отойти без риска жестоких боев? События в районе Бени-Арос еще более осложнили и без того тяжелое положение. Утверждают, что позиции на перевале Аферну, прикрывающем доступ к Бени-Аросу с севера, окончательно пали после атак, которым они подвергались в течение последних недель.

Попытка эвакуации передовых позиций у Тазаруты (резиденция Рэссули) привела испанцев к ряду неудачных боев. Эти позиции остаются осажденными уже более месяца, и снабжение их всякий раз стоит таких больших жертв, что командование решило покинуть их. Но, чтобы прикрыть отход гарнизонов, сюда надо выслать крупные силы. Борьба здесь упорна, без вести пропавших насчитывают уже сотни, среди них 5 подполковников.

Ларашская армия генерала Риквельме лишена возможности продолжать операцию из-за понесенных крупных потерь и в пехоте, и в артиллерии; возобновить действия она сможет не раньше, чем получит пополнение, которое ей надеются дать за счет тетуанской группы».

В позднейших сообщениях, 15–22 октября, нового ничего нет; говорится только о «постепенном продвижении» испанцев и о соприкосновениях с противником, занимающим район Чечауана. Только едва ли испанскому оружию суждено видеть успех.

Но даже и деблокада Чечауана не будет еще означать полной победы, ни тем более умиротворения Марокко. Это только прелюдия борьбы. Главный враг остается неуязвимым и грозит со стороны Риффа. По английским сообщениям от 20 сентября, вождь марокканских повстанцев Абд аль-Керим, власть которого теперь признана почти всеми племенами в западной части испанской зоны, недавно созывал специальное совещание своих военачальников для обсуждения вопроса о переговорах с Испанией. Абд аль-Керим будто бы намерен предложить Испании ограничиться прибрежными территориями и организовать плебисцит о будущем режиме Тетуанского округа. С другой стороны, телеграмма из Парижа от 19 сентября сообщает:

«Испанские правительственные круги опровергают через мадридского корреспондента "Журналь" слухи о том, что Испания обратилась к вождю испанских повстанцев Абд-аль-Кериму с предложением мира, и утверждают, что никакое соглашение невозможно без восстановления прежнего положения в Марокко».

Сообщение о желании директории начать переговоры с Абд аль-Керимом исходило из Лондона. Танжерский корреспондент газеты «Таймс» сообщил и условия, которые риффанцы будто бы намерены предъявить испанцам:

1) Эвакуация Тетуана и всей территории, занятой испанцами до заключения франко-испанского договора (таким образом, за Испанией остались бы только Сеута, Мелилья и острова Альхусемас и Велес-дель-Гамера).

2) Полная и абсолютная независимость риффских племен и признание этой независимости Испанией.

3) Вознаграждение убытков, нанесенных за последние 12 лет, и выкуп военнопленных испанцев, находящихся в руках риффанцев.

4) Право изгонять и арестовывать тех начальников племен, которые сражались на стороне испанцев.

5) Должно быть образовано конституционное правительство во главе с султаном. Правительство берет на себя обязательство соблюдать коммерческие и другие договоры.

Приводя эти строки в своей статье, газета «La France Militarie» (20 сентября) добавляет:

«Один из наиболее видных испанских военных авторитетов опровергает эту новость. Он напоминает, что в 1923 г. генерал Кастро-Жирона в бухте Альхусемас имел беседу с четырьмя риффскими предводителями, делегированными Абд аль-Керимом для переговоров о мире с восставшими племенами. Племена бени-уриагель тогда признали права и обязательства протектората, и соглашение это было одобрено сторонниками Абд аль-Керима, хотя тот и говорил, что он имеет достаточно людей и оружия, чтобы повторить аннуальский погром. Вздор говорить, заявляет этот испанский авторитет, чтобы испанские предложения могли приближаться к тем, какие были в 1923 г. Чтобы покончить с этим вопросом, я скажу, что африканская армия никогда не потерпит подобного унижения, и осажденные гарнизоны скорее позволят себя уничтожить до последнего человека, нежели сдадутся врагу. Подобные переговоры в настоящее время невозможны, потому что мы, прежде всего, не изменим нашим международным обязательствам, а затем потому, что мы не желаем у себя революции. Конечно, переговоры о мире будут, но не раньше, чем мы станем всецело господами положения».

Конечно, революция для испанских генералов — вещь очень нежелательная. Но если единственный способ избежать ее усматривается в надежде «стать господами положения» в Марокко, то надо признать эти дела очень печальными. Положение испанцев продолжает оставаться крайне затруднительным. Если и правда, что такого предложения ими не делалось, то можно не сомневаться, что дело все же кончится им. Другого выхода для Испании сейчас нет. Фраза «восстановление прежнего положения» — пустые слова. Восстановить положение — это значит выбить повстанцев из всех занятых ими районов. Для этого надо организовать большую наступательную операцию, вернее, даже целую кампанию.

Может ли выполнить это армия, которая только что потеряла свои позиции, армия, имеющая перед собой многочисленного врага, лучше организованного, лучше вооруженного (благодаря захваченному оружию), окрыленного своими успехами? Конечно, не может.

Фронт является отражением тыла. Тыл же испанцев уже сдал. Страна истощена и не может нести непомерных расходов по умиротворению своей колонии. Испанское министерство финансов на днях опубликовало данные за квартал апрель — июнь 1924 г. Доходы за этот период исчислены в 228 млн фр., расходы же достигают 606 млн Таким образом, дефицит только за четверть года равен 378 млн Военное министерство поглотило 114 млн, да военные действия в Марокко потребовали дополнительно 24 млн, т. е. в общем свыше одной трети всех госрасходов. За последние же месяцы, с началом боевых операций, расходы значительно увеличились; уже к сентябрю военные действия поглотили 173 млн франков, т. е. вдвое больше, чем за предыдущий квартал. Сколько же потребует «восстановление положения»? Это тоже достаточно сильный стимул для испанцев серьезно задуматься над вопросами о переговорах.

Но решение вопроса об испанских владениях зависит не только от борющихся сторон. То положение, которое создается в Риффе, глубоко задевает интересы ряда других держав, и последние не замедлят вмешаться в дело.

Имеется интересное сообщение из Рима, что Англия уже выступила с предложением разрешить испано-марокканский конфликт путем предоставления широкой автономии для племен территории Риффа, с сохранением формального суверенитета Испании. С точки зрения английского империализма это, конечно, будет самым прекрасным решением вопроса: с одной стороны, будут соблюдены приличия в отношении Испании (сохранение формального суверенитета), с другой — обеспечены интересы английских финансистов, ведущих дела с Абд аль-Керимом, и является возможность закрепить в этой зоне английское влияние[104].

Но согласятся ли на это другие партнеры — Франция и Испания?

Едва ли. Для Французского Марокко независимый Рифф будет крайне опасным соседом — бочкой с порохом, постоянно угрожающей взрывом. В связи с событиями в Испанском Марокко уже неоднократно вспыхивали волнения и в сопредельной части французской зоны, И французы уже принимают соответствующие меры.

«Война в Испанском Марокко, — пишет генерал Кюньяк, — может найти сильный отзвук в соседней французской зоне. В этой стране война — вещь заразительная. Как только в каком-нибудь уголке разгорается перестрелка, кругом сейчас же начинают свертывать палатки и седлать лошадей. Волнения риффских племен могут создать и для вас серьезные затруднения в этой полосе, где границы так плохо очерчены и где самые территории племен недостаточно точно определены».

Французское командование в Марокко это учло, и маршал Лиотэ успел собрать на северном фронте значительные силы, чтобы парировать всякие случайности и поддерживать спокойствие и порядок во французской зоне. К северу от дороги Фес — Таза — Таурирт организованы две летучие колонны. На западе группа генерала Коломба наблюдает за племенами в сторону Чечауана, где все кипит, как в котле. Надо заметить, что французские войска здесь расположены всего в переходе от Чечауана. На востоке, в районе между Тазой и средним течением реки Мулуя (к югу от Мелильи), расположена группа полковника Камбэ. Границы здесь тоже очерчены путанно, здесь всегда существовала известная щекотливость положения, так как дорога Таза — Уджда — единственная коммуникация с Алжиром — не имеет с севера достаточного прикрывающего пространства.

«Не нам обсуждать вопрос о вмешательстве французских войск в борьбу риффанцев и испанцев, — продолжает генерал Кюньяк, — мы здесь можем только отметить, что вмешательство это возможно и легко осуществимо. Недавние нарушения воюющими риффанцами наших: границ — вполне достаточный повод идти наказать этих повстанцев, которые в такой же мере, как для испанцев, и наши враги. Известный нажим, даже косвенный, в некоторых точках фронта, несомненно, мог бы повлечь деблокаду Чечауана. Испания, безусловно, была бы нам очень благодарна, если бы мы оказали ей помощь в этот критический для нее момент. Франция, конечно, не имеет никакого желания увеличивать свои марокканские владения, и так достаточно большие, но возможны некоторые выравнивания границ, выгодные для обеих наций. Например, вполне ясно, что в восточной части испанской зоны река Мулуя является мало подходящей разграничительной линией и что последняя должна быть перенесена на гребень высот по левому берегу реки; это даст возможность включить племена, не дробя их, в ту или иную зону влияния. В Марокко, как и везде, даже более, реки являются местами контакта и обмена между населением, но никак не нормальными разграничительными линиями; хорошие границы здесь только горные цепи». («Au Maroc espagnol», «La France Militare» от 21 сентября 1924 г.).

В конце сентября, когда положение испанцев в Марокко было наиболее критическим, французский генерал Фонвилль писал («L’Espagne et 1-е Магос», «La France Militare» от 28 сентября 1924 г.): «Нельзя сказать, что испанский протекторат в Марокко пришел к концу, потому что испанцы, отступив к побережью, все-таки сохраняют свои права на оставленную территорию и не лишены возможности позже вернуться опять к политике "углубления"». Правда, они на более или менее продолжительный период времени утрачивают свое господство над внутренним районом, не могут проводить свою прежнюю политику и обуздать мятежные племена, живущие грабежом. Все это заставляет нас не забывать, что Французское Марокко граничит с испанским. Мы имеем ряд постов по окраине Риффа и должны ожидать, что эти посты подвергнутся более или менее настойчивым покушениям со стороны племен испанской зоны, ободренных отступлением солдат короля Альфонса XIII. Однако договоры воспрещают нам доступ в эту зону. Что же мы, так и должны будем топтаться на месте? Неужели мы никогда не будем иметь права преследовать нападающих? Тогда они будут без конца возобновлять свои налеты. Подобное положение для нас невыносимо. Волнения среди племен испанской зоны не только будут продолжаться бесконечно, но будут все время представлять самый опасный очаг заразы и для нашей собственной зоны. Нам нужно право интервенции. Соглашение па этот счет между Францией, Испанией и Англией не представляется невозможным. Англия тоже желает сказать свое слово в марокканских делах».

Одним словом, начались разговоры о новой дележке. Только французский империализм не так легко пойдет на уступки, как испанский. Как указывалось выше, и положение у него гораздо прочнее, да и ресурсов побольше, чем у полунищей Испании. За свою добычу он будет драться жестоко. Но английским предложением обеспокоена и Италия. Итальянская буржуазная печать с напряженным вниманием и волнением следит за ходом событий в Марокко и настаивает на необходимости для Италии своих прав в Испанском Марокко. Таким образом, у испанцев уже нашлись три наследника, не считая самих марокканцев.

Дальнейшие события покажут, какой оборот примет эта дележка. Во всяком случае, над европейским горизонтом начинают сгущаться тучи. Недавние друзья могут очень и очень крупно поссориться. Тем лучше для марокканцев. Если Абд аль-Кериму удастся и впредь сохранить сплоченность берберских племен и намечающуюся передышку умело использовать для укрепления аппарата власти нового государства, если эта власть сумеет на деле сохранить свою независимость от иностранного капитала, — то Рифф действительно может стать ядром будущего свободного, национально возрожденного и единого Марокко. Общие перспективы борьбы колониальных народов этому вполне благоприятствуют. В лице же рабочих Франции и Испании бойцы за независимость Марокко будут иметь горячих сторонников и верных помощников. Об этом достаточно красноречиво говорит тот привет, который послал Абд аль-Кериму Центральный комитет Французской коммунистической партии. Да здравствует братский союз народов Марокко с трудящимися всего мира!

VI. ИТОГИ ИСПАНО-РИФФСКОЙ ВОЙНЫ 1924 г. СВОБОДНОЕ ГОСУДАРСТВО РИФФ. ПРИЧИНЫ ПОРАЖЕНИЯ ИСПАНЦЕВ

Испано-риффская война, начавшаяся столь несчастливо для испанского оружия летом 1924 г., закончилась. Закончилась беспримерным поражением испанцев, потерей ими двух третей оккупированной за последние десять лет территории и отходом почти по всей линии на позиции 1912 г.

Штаб испанского главнокомандования старается представить этот отход в виде заранее предрешенной и планомерно проведенной операции, давшей будто бы испанской армии ряд тактических и стратегических преимуществ и укрепившей ее положение.

Конечно, «при плохой игре надо делать хорошую мину», как говорит французская пословица. Но результаты игры так очевидно плохи, а «хорошая мина» получается такой кислой в освещении самой же испанской правительственной прессы, что ею никого не введешь в заблуждение.

По самым скромным подсчетам, даваемым французской и английской печатью, этот «блестяще выполненный отступательный марш» обошелся более чем в 20 000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести и 7000 пленными. Нечего добавлять, что при таких потерях совершенно неизбежно оставление противнику значительного материального имущества, что, впрочем, не отрицается и самими испанцами. Наибольшие потери понесли испанцы при своих попытках деблокировать Чечауан, осажденный повстанцами, и позднее, при эвакуации этого пункта. Так, например, по данным «Таймс», один только бой в долине реки Лау на подступах к Чечауану стоил испанцам 29 офицеров, 770 солдат, нескольких орудий, 12 пулеметов и пр. Для того чтобы пройти расстояние в 50–60 км от Тетуана до Чечауана, испанцам потребовалось две недели ежедневных упорных боев, связанных с большими потерями. Освобождение Чечауана, состоявшееся в конце сентября, мало отразилось на общем ходе операций. Восстание продолжало разрастаться, отдельные укрепления и посты подвергались осаде, и вскоре испанцам стало ясно, что Чечауан, их главный опорный пункт в центре западной зоны, удерживаться ими в этих условиях не может. Главной квартирой принимается то самое решение, которое Примо де Риверой выдано за «преднамеренное и планомерное осуществленное решение». «Преднамеренность» видна из сказанного, а что касается «планомерности осуществления», то она достаточно ярко характеризуется тем, что почти весь пятнадцатитысячный гарнизон Чечауана был при отступлении уничтожен кабилами в районе Дар-Якоба, к северу от Чечауана.

Такая же участь постигла гарнизоны целого ряда Других пунктов. Во многих случаях для спасения гарнизонов испанское командование пошло на прямую капитуляцию. Такие капитуляции на официальном языке получили специальное название «политических приемов во избежание пролития крови». Так, например, было с гарнизоном укрепления Бухарацца, к юго-западу от Тетуана. После крушения попыток освободить гарнизон силой оружия испанскому командованию ничего больше не осталось, как прибегнуть к этому самому «политическому приему». Кабилы, державшие крепость в осаде, потребовали за выпуск гарнизона выкуп в несколько сот тысяч песет золотом, выдачи оружия и всей материальной части. Высшее командование в Тетуане не могло примириться с мыслью, что солдаты бухаррацкого гарнизона после длительной, мужественно выдержанной осады отойдут без оружия. И вот приходят к такому соглашению: оружие гарнизон сохраняет, но победителям выдается такое же число новых винтовок.

Легко представить себе, какое впечатление на войска и на противника производили подобные факты!

Столь же обоснованным является и утверждение испанского командования о большей прочности новой военной линии и о приобретенных путем отхода стратегических и тактических преимуществах.

Чтобы получить ясное представление о полной нелепости этих утверждений, стоит лишь взглянуть на карту прежних и нынешних военных границ западной полосы испанской зоны. Испанские посты этой полосы распространялись в глубь страны по трем направлениям:

1) от Тетуана на Чечауан с двумя ответвлениями — в долину Лау и на Бухаррац;

2) через территорию племени бени-арос, от Мегареса и в глубь горного массива Джебала;

3) по долине реки Лукоса, вдоль границы с французской зоной.

В настоящее время большая часть этих укрепленных линий отдана противнику, и взамен испанцами организована новая линия укреплений, имеющая целью прикрыть шоссейную дорогу Тетуан — Танжер и строящуюся железную дорогу Танжер — Лараш — Эль-Кзар. В общем протяжение этой линии немногим меньше старой линии постов, и оборона ее потребует выделения в качестве гарнизонов немалого числа войск. Таким образом, важнейшее преимущество, на которое рассчитывало испанское командование, а именно — выделение избыточных войск в виде свободных маневренных групп многого ни в коем случае дать не может.

Что же касается условий самой обороны, то они стали отнюдь не легче. В руках испанцев остается узенькая приморская полоса земли, без всякого тыла, и удерживать ее будет крайне трудно.

Наконец, что особенно важно, надо считаться с теми политическими и военными последствиями, которые создались в связи с поражением испанцев на противной стороне.

Первым и самым серьезным из них является создание и оформление свободного государства Рифф, охватывающего всю остальную часть территории испанской зоны. Начало прочному политическому и военному объединению риффских племен было положено аннуальским разгромом генерала Сильвестра. Абд-аль-Керим, победитель генерала Сильвестра, сразу же вырос в глазах всех риффских племен на недосягаемую высоту. Получив в свои руки огромное количество трофейного оружия и 4 млн песет за выкуп пленных, он приобрел такую силу, которая позволила ему ставить задачи гораздо более широкого масштаба. Район его операций с этих пор уже не ограничивается областью Мелильи, а захватывает и западную полосу испанской зоны. Восстание племени гомара летом 1924 г., послужившее началом всеобщего восстания кабильских племен западной полосы, было организовано братом Абд аль-Керима, бывшим студентом-горняком Мадридского политехникума. «Маленький Магомет», как звали этого студента в Мадриде, выполнил свое задание блестяще. Он не только сумел организовать крупное наступление в долине реки Лау, но и использовал недовольство племен джебала притязаниями Рэссули для поднятия общего восстания.

В ходе дальнейших событий влияние Абд аль-Керима прочно устанавливается и здесь. Рэссули, попытавшийся оказать ему сопротивление, терпит поражение и, оставленный всеми приверженцами, со всеми своими богатствами и огромными запасами военного имущества и оружия попадает в плен к Абд аль-Кериму. Окончательным итогом испанского отхода явилось объединение под властью Абд аль-Керима не только племен самого Риффа, но и всей западной половины испанского Марокко. Это значит, что под его руководством образовалось централизованное мусульманское государство, располагающе более чем 20 000 кв. км территорий с полумиллионом жителей. Это факт огромнейшего значения. Отныне претендентам на Марокко придется иметь дело не с отдельными разрозненными племенами, а с организованным политическим целым. Блестящие победы кабилов послужили мощным толчком к пробуждению и развитию у них национального чувства. Авторитет и личное влияние Абд аль-Керима колоссальны. Все, что известно нам о внутренней жизни Риффского государства, говорит об огромных достигнутых им результатах по уничтожению племенной розни, преодолению местных партикуляристских стремлений и созданию единой крепкой централизованной власти.

Не следует забывать дальше, что эта власть в конечном итоге войны получила в свое распоряжение огромные военные и технические ресурсы и имеет возможность противопоставить завоевателям порядочную вооруженную силу. Сам Абд аль-Керим в одной из своих прокламаций определяет ее в 50 000 воинов.

Таким образом, обстановка, создавшаяся в Марокко в результате испанского поражения, изменяется в корне. Опасность грозит не только последним остаткам былого испанского величия в Марокко, но и французам. Отголоски побед риффанцев широким эхом разнеслись по всему мусульманскому миру, всюду пробуждая подъем национальных чувств и надежду на победу над иностранными поработителями. В первую очередь с этими новыми обстоятельствами придется считаться французам. Волнения среди племен, соседних с Риффом, уже начались. Волна их может прокатиться по всему Марокко, и тогда может затрещать здание колониального могущества не только Испании, но и Франции. Марокко становится основным звеном в цепи национально-освободительных войн народов Востока. Если это звено выдержит испытание, то неизбежно крушение и всей цепи колониального рабства. Поэтому мы будем являться в самом близком будущем свидетелями новой ожесточенной борьбы, которая решительно охватит Марокко. Начало ей уже положено теми кровавыми битвами, которые уже в течение двух месяцев развертываются на границах французской и испанской зон.

Риффская война, 1921 — 1926 гг.

Чтобы судить о вероятном исходе этих новых грядущих столкновений и дальнейших перспективах национально-освободительного движения марокканцев, следует остановиться на более детальном анализе причин последнего разгрома испанцев. Такой анализ, несомненно, поможет разобраться во всей сложности марокканской обстановки и даст необходимые путеводные нити для суждения о будущем. Кампания 1924 г. закончилась разгромом 150-тысячной испанской армии 3–4 десятками тысяч плохо вооруженных «бандитов».

Какой поразительный факт! На стороне испанцев огромное численное превосходство, неизмеримо лучшая техника, совершенная военная организация, и в результате — поражение. Факт этот настолько интересен и на первый взгляд кажется таким загадочным, что требует более подробного освещения.

В чем же кроются причины этого беспримерного поражения? Одной из самых главных причин является выше уже отмечавшаяся слабость основного испанского тыла. Государство истощено. Народ в своей массе от войны устал и, видя лишь одни непрерывные неудачи, относится к ней с нескрываемой враждебностью. Война непопулярна не только в народных низах, но и среди значительной части правящих классов. Хозяйственная роль Марокко в экономике метрополии ничтожна. Поэтому-то в Испании марокканский вопрос зовется «марокканским кошмаром», и сам всесильный диктатор Примо де Ривера был до захвата им власти антимарокканцем, что сыграло немалую роль в его популярности в первое время его диктатуры. Только поставщики армии и фабриканты военного снаряжения, кроме, конечно, военных офицерских кругов, заинтересованы в дальнейшем продолжении войны. При этих условиях трудно ожидать от испанских солдат какого бы то ни было воодушевления и готовности подставлять свои лбы под марокканские пули. Это вполне объясняет появление таких документов, как упоминавшееся выше воззвание Примо де Ривера к армии, стыдившее солдат за сдачу почти безоружному врагу. При таком настроении народа вести победоносную войну невозможно. И чем скорее поймут это испанские заправилы, тем будет лучше для них. Политикой узколобого упорства они верно идут по пути подготовки внутреннего революционного взрыва. По многим признакам — он не за горами.

Другой причиной испанского поражения следует считать неудачную и неумелую административно-гражданскую политику испанских колониальных властей и полное отсутствие хозяйственно-творческой инициативы. В противоположность французам, сумевшим овладеть реальной властью в стране путем использования и сохранения старого туземного административного аппарата, испанцы, по существу, не имели никакой определенной системы. Все эти годы они метались между методами управления, заимствованными у французов, и своими собственными, доморощенными средствами военно-политического нажима. Результаты получились крайне плачевные: ни в народных низах, ни в туземных социальных верхах испанцы не сумели создать никакой опоры.

За все годы своего владычества испанцы не создали между собой и туземным населением никаких общих экономических интересов и не дали стране ничего в смысле развития ее производительных сил. В то время как французы успели развернуть колоссальную экономическую деятельность и создали таким образом почву для своей смычки с туземными верхами, испанцы не дали стране ничего, кроме сети военных постов и связывавшей их между собой сети военных дорог. Недаром сам Абд аль-Керим в своих агитационных выступлениях неоднократно подчеркивает эту положительную сторону французской работы в Марокко. В газете «Le Temps» от 24 декабря 1924 г. в статье Реджинальда Канна мы находим следующую любопытную выдержку из одной его прокламации:

«Французы, — говорит он, — это замечательный народ. Они оказали Марокко большие услуги, обеспечив спокойствие, дав блага цивилизации — дороги железнодорожную колею, автомобили, телефоны, телеграф и пр. в Риффе я тоже восстановлю порядок. Я буду иметь столицу такую же большую, как Лондон, и такой же надежный порт, как Касабланка. Зачем просить у иностранцев то, что вам может дать марокканец? Время французов прошло. Пусть они уступят нам место добровольно, иначе мы их выгоним вон».

Характерное признание некоторых положительных сторон французского хозяйничанья! Ничего подобного про испанцев никто в Марокко сказать не может. От начала и до конца они оставались кучкой пришельцев-завоевателей, абсолютно чуждых и враждебных стране. На почве вышеизложенных фактов ясно, что никакой твердой, последовательной политики, ни военной, ни гражданской, испанцы вести не могли. Персональным отражением этого являлась та чехарда высших чиновников — правителей края, которая имела место все время. Почти каждый год Марокко видело нового верховного комиссара. Так, с 1921 г. их сменилось четыре: генерал Беренгер, Бюргет, маркиз Эзпуру и, наконец, сам Примо де Ривера. Каждое новое лицо означало новую политическую линию, новую ломку установившейся практики и новые методы в ведении военных операций. При таких условиях тут не только чахлый испанский милитаризм, но и более здоровый не нагулял бы себе румяных щек. Особенно вредно и прямо гибельно сказалась эта смена руководящих верхов в области военной политики. Выше уже отмечался случай с генералом Бюргетом, сменившим генерала Беренгера и принявшимся, выражаясь словами одного из персонажей Глеба Успенского, все делать «совершенно напротив» своему предшественнику.

Самая военная организация испанцев страдала рядом существенных недостатков. Испания вела войну при помощи своих регулярных войск, подвергавшихся в своем повременном составе частой смене при ежегодных призывах. Такие войска для ведения колониальной войны мало пригодны. Профессиональных войск, хорошо знакомых с театром военных действий и привычных к его условиям, вроде французских иностранных легионов и полков французской африканской пехоты и конницы, у испанцев не было. Правда, в 1920 г. они тоже решили создать иностранные легионы, но этой задачи не успели довести до конца. Наряду с этим следует отметить недостаточную укомплектованность действующих частей бойцами. Тыловой аппарат представляет непомерно разбухшую величину, число же бойцов очень ограничено. Этот недостаток еще более усугубляется своеобразными условиями марокканской войны. Разделение армии на маленькие гарнизоны, разбросанные по всей стране, с трудностью их снабжения вело к еще большему увеличению административно-хозяйственного аппарата за счет боевого элемента. Таким образом, хотя общая численность испанской армии в Марокко выражалась сногсшибательной цифрой в 150 000 человек (к концу 1924 г.), фактическое число бойцов вряд ли превышало 60–70 тыс. человек.

Неудачей следует признать и всю систему военного закрепления, которая была принята испанским командованием. Система эта заключалась в создании вдоль важнейших дорог и в важнейших в стране, в тактическом отношении, пунктах бесчисленного количества укрепленных «постов», «блокгаузов», «сторожевых башен» и т. п.

Главнейшими отрицательными сторонами этой системы являлись:

1. Отвлечение больших количеств войск для занятия этих пунктов гарнизонами. На эти цели уходила большая часть всей оккупационной армии.

2. Неподвижное сидение за оградой постов и проволочных заграждений разлагающе действовало на моральное состояние гарнизона, убивая дух предприимчивости и ведя к подчинению воле противника.

3. Необходимость отвлечения крупных сил для прикрытия операций по снабжению этих укреплений продовольствием и огнеприпасами. Для выполнения этих задач приходилось расходовать все остальные части, находившиеся в распоряжении командования, и благодаря этому лишать его последних свободных маневренных ресурсов.

В результате всего этого инициатива целиком и полностью переходила в руки противника. В общем, получалась такая картина: часть испанской армии распылена по всей стране и сидит неподвижно в блокгаузах за проволокой; другая часть непрерывно занята походами по снабжению неподвижных гарнизонов, т. е. тоже лишена возможности маневрировать. Риффанцы же, не будучи связаны действиями испанцев, могли сосредоточивать силы в любом пункте и бить противника на выбор, по частям. Будучи великолепными стрелками и отличными, мужественными и хладнокровными бойцами, они в этой мелкой партизанской войне могли причинять испанцам огромные потери и в конце концов вынуждали их к отступлению. Ошибочность этой системы была признана и самими испанцами. Так, генерал Примо де Ривера в интервью, данном им в Тетуане специальному корреспонденту газеты «Journal», сказал:

«Что в действительности случилось, это то, что, несмотря на наш многовековой опыт в Африке, была допущена крупная ошибка в нашей системе оккупации. В течение немногих лет мы покрыли эту страну, где так труден вопрос коммуникации, массой мелких постов. Можете представить себе, что мы имели от одного края зоны до другого почти 400 блокгаузов или укрепленных пунктов с гарнизонами от 10 до 100 человек. Эти посты поглощали в общем свыше 20 000 человек. А так как большинство этих постов было расположено на высоких пунктах, то вопрос снабжения их водой представлял огромные затруднения. Как скоро противник получал возможность перехватить водопроводы, самые лучшие гарнизоны через две недели уже должны были сдаваться».

Наконец, нельзя было не отметить и природных — географических и климатических — условий театра военных действий. В большей своей части это горная, сильно пересеченная страна с плохими дорогами, узкими ущельями и великолепными местами для всякого рода засад и внезапных нападений. Вдобавок ко всему прочему местность очень бедна водой и отличается почти полным отсутствием фуража. Все приходится запасать на стоянках при основных базах и везти с собой. Принимая во внимание отмечавшуюся выше неприспособленность регулярных испанских войск к этим условиям, в частности, их непригодность к горной войне, немудрено было ожидать ряда крупнейших неприятностей. Отличное знание риффанцами местности, их поразительная выносливость и умеренность в пище и питье делали их страшными противниками и открывали им возможность проведения ряда блестящих операций. Техника в этих условиях теряла немало в своем значении. На первое место выдвигался сам боец со своими индивидуальными качествами.

Перечисленные причины делают понятными и капитуляцию отдельных постов укреплений и большие потери испанцев при их попытках снабдить тот или иной пост припасами или освободить его от осады. При всей своей технической мощи испанская армия была лишена маневренной наступательной способности. В этом был ее главнейший недостаток, заранее обрекавший ее на поражение. Тот, кто выпускает инициативу из рук, подвергается риску поражения даже при слабом противнике. Риффанцы же в данных условиях места и времени слабыми отнюдь считаться не могут. Их основной недостаток — отсутствие вооружения — был с лихвой возмещен богатыми трофеями, доставшимися им в руки от самих же испанцев. Частью же он, видимо, устранялся и путем контрабанды. Миллионы песет, полученных Абд аль-Керимом за пленных, вероятно, прежде всего, нашли свое употребление в этом направлении. Судя по тем заботам, которые Испания и Франция уделяют сейчас вопросу об установлении фактической блокады риффского побережья, этот источник снабжения был не из маловажных.

В отношении дальнейших перспектив борьбы риффанцев одним из основных моментов следует считать вопрос о снабжении боеприпасами, главным образом, патронами. Винтовок у них достаточно. Немало есть и другого оружия. Пока хватает и патронов. Но их запасы быстро иссякнут. С их исчезновением и самое сопротивление станет крайне трудным, если не невозможным. Впереди у них долгий крестный путь тяжелой борьбы, страданий и жертв. Шансов на победу немало. Чтобы увеличить их еще больше, надо разрешить проблему снаряжения патронов местными средствами. Задача пере- снаряжения патронов не так сложна, и, надо думать, риффанцы с ней справятся.

Я уже говорил о том коренном изменении обстановки, которое произошло в связи с фактом объединения всего Испанского Марокко во главе с Абд-аль-Керимом. В военной области это обстоятельство тоже создает целый переворот.

До сих пор испанцы имели дело почти исключительно с отдельными разрозненными племенами. Организованной регулярной армии, сражающейся в любом пункте страны, у риффанцев не было. Большая часть их бойцов сражалась только на территории своего племени или близ нее. Как только неприятель отходил за пределы этой территории, бойцы данного племени возвращались в свои поселки. Это, разумеется, значительно ослабляло ударную силу повстанческих войск, делая их способными только на выполнение ограниченных целей и облегчая, таким образом, положение противника. Объединение власти в руках Абд аль-Керима и создание централизованного государства, наряду с ростом национальных чувств кабилов, ведет и к централизации военного руководства. В этом отношении Абд аль-Керимом принимались и принимаются решительные меры. Им строится новая организация вооруженных сил Риффа и твердой рукой осуществляется принцип единого руководства ими. Все это вместе взятое намного увеличивает силу сопротивления риффанцев и делает задачу их покорения крайне трудной даже для такой мощной империалистической державы, как Франция. Результаты первых вооруженных столкновений Абд аль-Керима с французами вполне подтверждают этот вывод. Подробнее остановимся на этом дальше. VII.

VII. ФРАНКО-РИФФСКАЯ ВОЙНА

Неизбежным результатом поражения испанцев и создания в северном Марокко независимого государства кабилов с центром в Риффе должно было быть распространение военных действий и на Французское Марокко. Блестящие победы Абд аль-Керима над испанцами прокатились громким эхом по всему мусульманскому Востоку. Эти победы, одержанные над армией большого европейского государства, — армией, обладающей всей мощью современной техники и организованной согласно последним требованиям военного искусства, — дают неслыханной силы толчок национально-освободительному движению всех колониальных народов. Во всем мусульманском мире имя Абд аль-Керима окружено ореолом и является символом расцветающих надежд на грядущее освобождение от ига империалистов. Разгром испанцев является фактом мирового значения. Он означает не только крушение колониальной мощи Испании, но и начало краха всей империалистической политики колониальных держав. За ходом военных операций в Марокко следило и следит с огромным интересом население всех остальных североафриканских колоний европейцев: Французского Марокко, Алжира, Туниса, Триполи и Египта. Не меньшим вниманием пользуются эти события и среди мусульманских народов в передней Азии и Аравии. Совершенно очевидно, что создание государства Риффа является таким примером, который будет действовать чрезвычайно заразительно; сохранение и преуспеяние его абсолютно несовместимо с сохранением империалистического господства во всех других странах.

В первую очередь и в наибольших размерах эта опасность угрожает сейчас африканской колониальной империи Франции.

Наивно думать, что французы смогут обеспечить режим мирной капиталистической эксплуатации в Марокко, имея под боком независимый Рифф. Одно исключает другое. Если независимый Рифф окрепнет, то это будет означать неизбежное крушение французов во всем Марокко.

Но этим дело не ограничится. Население всей северной Африки однородно в национальном отношении. Поражение Франции в Марокко сейчас же поведет к подрыву ее положения и в Алжире и в Тунисе, а стало быть, и во всей африканской империи Франции, осью которой, ее становым хребтом являются указанные колонии. Может ли примириться с этим капиталистическая Франция? Ни в коем случае. Судьба французской буржуазии теснейшим и неразрывным образом связана с судьбой ее африканских владений. Последние являются и местом вложения огромнейших капиталов, и источниками всевозможного сырья, и резервуарами живого человеческого материала для поддержания империалистической политики, не находящей уже достаточных ресурсов в своей собственной стране. При этих условиях совершенно ясно, что основной задачей современной французской политики в Марокко будет стремление сокрушить Абд-аль-Керима и ликвидировать Рифф как свободное, независимое государство.

Заявление французского премьера Пенлеве в палате депутатов: «Франция не преследует в Марокко захватных целей. Речь идет только о защите французской зоны» — вынужденное лицемерие.

Война Франции с Риффом была абсолютной неизбежностью. Эта война и началась в апреле текущего года и длится уже почти четыре месяца. Интересно отметить, что при возникновении этой войны, точно так же, как это было в 1914 г., во Франции немало чернил было пролито над решением вопроса, кого следует считать непосредственным виновником войны, нападающей стороной. На этот вопрос вся правительственная пресса, включая и социалистов, отвечает утверждением, что виновником войны Франция ни в коем случае считаться не может, что война началась вторжением риффанцев на территорию французского протектората и что, следовательно, в этом целиком повинен Абд аль-Керим.

Смысл этих утверждений ясен. Они преследуют цель обмана французского общественного мнения относительно истинных причин конфликта и создания, таким образом, настроения, благоприятного для ведения войны. В этом обмане приняла участие и Французская социалистическая партия, хватающаяся за теорию «непосредственных виновников» для оправдания своей империалистической позиции в этом вопросе. В противном случае ей грозила бы опасность окончательно подорвать свой кредит в работах кругах Франции, враждебно настроенных против ведения колониальных авантюр.

Этот пример еще раз доказывает, что теория «непосредственных виновников» является средством одурачивания народных масс и осуществления империалистических замыслов.

Если в данном случае взять вопрос по существу, то для непредубежденного человека, казалось бы, этот вопрос просто странно даже ставить. Можно ли всерьез говорить, что в борьбе марокканских племен с испанцами и французами последние оборонялись, а первые были виновниками войны? Всякий, не порвавший целиком и полностью с социализмом, с пролетарской точки зрения не может не видеть в самой постановке такого вопроса величайшей подлости, лицемерия и полной капитуляции перед классовыми интересами буржуазии. Но в данном случае, даже с точки зрения вышеуказанной теории, враждебная инициатива все-таки, несомненно, принадлежала французам. Попробуем восстановить фактический ход событий.

Немедленно после того, как стала выясняться невозможность для Испании удержаться в своей зоне, французское командование в Марокко, в лице маршала Лиотэ, начало проведение в жизнь ряда мероприятий по подготовке боевых действий с риффанцами. Еще осенью прошлого года маршал Лиотэ едет во Францию, чтобы путем непосредственного воздействия убедить правительство в неизбежности войны и в необходимости немедленного значительного усиления французской оккупационной армии в Марокко. При своем возвращении из Франции Лиотэ в беседе с журналистами заявил о необходимости для Франции проведения «некоторых операций по очищению от риффских контингентов полосы территории, пограничной с испанской зоной». Что это за территория и какое положение дела было в ней до начала франко-риффских столкновений?

Это — узенькая, километров в 20–30, полоска земли вдоль так называемой франко-испанской пограничной линии, захватывающей, между прочим, район небольшой реки Уэрги. Полоса эта никогда не занималась ни французами, ни испанцами. Никакой пограничной линии не существовало, и ее никто и не пытался проводить. Таким образом, даже самый вопрос о формальной принадлежности того или иного участка к территории французской или испанской зон является совершенно неопределенным. Что же касается фактического положения дел, то племена этой территории уже давно связаны с Риффом, и, в частности, долина Уэрги, отличающаяся своим плодородием, была житницей последнего. Осенью того же 1924 г. эти операции частично были проведены, и французы создали, примерно на расстоянии 20 км к северу от долины Уэрги, линию укрепленных постов, отрезавших риффанцам доступ в долину. Этим самым племена Риффа фактически обрекались на голодную смерть.

Мы располагаем сведениями и о тех взглядах, которых держался глава риффов Абд аль-Керим по этому вопросу. В английской газете «Times» от И ноября приводится корреспонденция из Танжера, освещающая этот вопрос с точки зрения риффов. Вот выдержки из нее:

«Абд аль-Керим заявляет, что район долины верхней Уэрги (северо-восточнее Феса), занятый недавно войсками французского протектората, был в момент этого занятия в полном и непосредственном подчинении ему, Абд аль-Кериму, и что, следовательно, это выдвижение французских войск на север явилось враждебным актом и представляет собой вторжение на территорию риффс- ких владений. Он считает, что граница французского протектората не распространяется к северу от того района, который французы фактически заняли к началу его (Абд-аль-Керима — М.Ф.) победоносного наступления на испанцев. Тогда оставалась, как и теперь, широкая полоса территории, не занятая ни испанцами, ни французами. Как будет считаться эта территория — принадлежащей к испанской или французской зоне, — для него совершенно безразлично, и этот вопрос касается только Франции и Испании. Риффское правительство никогда не признавало дробления Марокко на зоны влияния. Здесь есть только одно практическое доказательство законности: это — фактическая оккупация. Абд-аль-Керим довольствуется тем, что занимает этот пограничный район, а в какую зону он попадает и кто ее считает своей — испанцы или французы или те и другие вместе, — пусть они этим и интересуются. Он отказывается разыскивать отметки и французской, и испанской разграничительной линии в этом районе. Его войска, заявляет он, занимают в настоящее время эту не занимавшуюся никем раньше территорию, и он поэтому имеет законнейшую власть над населяющими ее племенами».

Корреспонденция дальше говорит о желании Абд аль-Керима урегулировать вопрос с французами, не прибегая к силе оружия, и вместе с тем о его твердой решимости защищать спорные территории всеми силами, если войска протектората будут пытаться их занять.

«Абд аль-Керим высказывает сожаление, что ему приходится вступить в раздоры с французским протекторатом. При всем желании жить с последним в дружеских отношениях, он не может дозволить французским властям, основывающим свои претензии на договоре, который риффское правительство отказалось признать, захватывать территорию, фактически занятую силами риффов и состоящую в подчинении риффского правительства». Вряд ли тут могут возникнуть какие бы то ни было сомнения в абсолютной, и формальной и фактической, правильности — с какой угодно точки зрения — позиции риффанцев. Вся их «вина» заключается в том, что, согласно морали известной крыловской басни, «французскому волку хочется кушать». Но, к его несчастью, риффский «ягненок» оказался не очень похожим на своего сородича из крыловской басни, и над ним, прежде чем проглотить, придется поломать немало зубов. Итак, военные действия начались осенью 1924 г, вторжением французских войск в принадлежавшую фактически риффанцам долину верхней Уэрги и сооружением здесь укрепленной крепостной линии.

Ответом на это со стороны риффанцев был переход в наступление на территорию французского протектората в апреле 1925 г.

Это наступление развернулось сразу в двух направлениях: на столицу марокканского протектората и резиденцию султана — Фес и на город Тазу, расположенный на железнодорожной магистрали, соединяющей Фес с Алжиром. Наступление это, проведенное с величайшей стремительностью и энергией, привело к прорыву французской укрепленной линии, взятию риффанцами некоторых мелких постов, блокаде всех остальных и ряду мелких стычек с отдельными французскими отрядами, причинивших последним немало потерь. Принимая во внимание заблаговременную длительную подготовку французов и сосредоточение ими в угрожаемом районе значительных сил, успехи риффанцев надо признать довольно крупными. Значение их нельзя измерять количеством взятых у французов трофеев. В этом отношении, конечно, эти операции не могут идти в сравнение с победами риффов над испанцами. Но политические и стратегические последствия этого прорыва оказались колоссальными.

В результате его, во-первых, сразу были сведены на нет все усилия французов по закреплению их влияния среди племен пограничной полосы. Все эти племена, сильнейшими из которых являются гезаубени-зеруаль и сен-хаджа, моментально подняли восстание, взялись за оружие и своими контингентами сильно подкрепили риффанцев. Фактически главная тяжесть ведения дальнейших операций легла именно на них. Но инсургенция районом этих племен не ограничилась. Брожение с молниеносной быстротой стало распространяться в глубь французского протектората, охватывая одно племя за другим. Особую опасность для французов представляет положение дел в районе Тазы. В одном из предшествующих очерков была приведена история борьбы французов по уничтожению так называемого «Тазского пятна». Как мы видели, эта борьба осталась далеко не решенной. Правда, французам удалось закрепиться в этом районе и разоружить большую часть непокорных племен. Но их гарнизоны в этой стране чувствуют себя, как на вулкане. Достаточно искры, чтобы вулкан начал действовать, и тогда почва кругом заколеблется, и заколеблется не на малых расстояниях. Ведь там, дальше к югу, к горам Среднего Атласа, горючего материала тоже довольно. Нечего говорить, что успехи риффанцев моментально разнеслись стоустой молвой далеко по стране, сея элементы брожения и недовольства и подготовляя почву для дальнейших успехов Абд-аль-Керима. Все это прекрасно учитывается французами. Они понимают, что им нужен незамедлительный и решающий успех, иначе безвозвратно падет их престиж, а с ним вместе и господство над страной. Поэтому, стянув подкрепления, они пробуют взять инициативу в свои руки и в свою очередь переходят в наступление. Наступление было организовано одновременно по трем направлениям, тремя отдельно действующими колоннами. На центральном, фесском, участке действовала колонна полковника Фрейденберга, вдоль дороги Фес — Таунат; вправо от нее, на тазском направлении, — группа полковника Камбэ и влево, вдоль другой дороги из Феса на северо-запад к Фес — Эль-Бали, — группа генерала Коломбо.

Решающая роль была возложена на левофланговую колонну, целью операций которой была поставлена задача по овладению горным массивом Бибаном, являвшимся ключом позиций риффанцев во всем районе Уэрги. Остальные две колонны должны были играть второстепенную роль, оттягивая на себя силы противника и преследуя цели местного значения (освобождение от блокады постов, снабжение их и пр.) Операция началась в первой половине мая и первоначально дала французам некоторые тактические успехи. Большинство постов было деблокировано и подкреплено. В частности, колонна генерала Коломба после ожесточенных боев овладела 13 мая 1925 г. городом Бибаном.

Но основная задача, преследовавшаяся наступлением, — нанести решительное поражение риффанцам и восстановить положение в приграничной полосе, — достигнута не была. Энергия риффанцев отнюдь не была парализована, племена покорности не изъявили, и осада большинства постов возобновилась сейчас же после отхода в тыл маневренных групп. Больше того, в конце того же мая риффанцы вновь переходят в бешеное наступление.

Центр тяжести своего давления на этот раз они направляют на Тазу. Одновременно ими производится ряд яростных атак на французские укрепления Бибана и организуется вторжение на территорию французского протектората дальше к западу, в районе к северу от Уэссана. В итоге новых ударов риффанцев все результаты майского наступления французов — и тактические, и моральные — ликвидируются; территория, занятая риффанцами, расширяется, повстанческое движение среди пограничных племен неудержимо растет. Отдельные отряды риффанцев приближаются на 20–30 км к самому Фесу. В городе — паническое настроение. Резиденция султана переносится дальше в тыл, в Рабат.

Нажим риффанцев, почти не ослабевая, продолжается всю первую половину июня. Ими, помимо политических завоеваний и оккупации новых территорий, на этот раз одерживается и ряд серьезных тактических успехов. Линия французской обороны сламывается окончательно. Уже в конце мая французами очищается часть «чересчур выдвинутых вперед», по их словам, постов. В течение июня ими оставляется еще ряд постов, и, таким образом, Абд аль-Керим оказывается полным властелином не только спорной полосы земли, но и ряда новых районов.

В настроениях французского командования и самого правительства понесенные неудачи создают резкий перелом. Положение в Марокко ими начинает расцениваться как чрезвычайно серьезное. Ряд статей как военной, так и гражданской прессы признает наличие ошибки, заключавшейся в недооценке противника. «Особенно важно не рассматривать этого дела (наступления риффанцев в апреле и мае — М.Ф.) как мимолетное вторжение, как рейд без больших последствий, о котором можно забыть по миновании непосредственной опасности. Дело идет о настоящей войне, в которой мы имеем дело с решительным и способным вождем, престиж и могущество которого выросли гигантски за последние шесть месяцев» («Le Temps» от 23 мая 1925 г.).

Дело теперь идет не о наказании отдельных банд грабителей, но о настоящих военных операциях. Нужно, чтобы общественное мнение не ударялось в панику при наших неудачах — вторит ему генерал Рокероль, военный обозреватель газеты «La France Militaire» (25 мая 1925 г.). «Одним из первых выводов, вытекающих из наступления Абд аль-Керима, должно быть констатирование роли факта наличия у него военных средств гораздо больших, чем это предполагалось», — заявляет генерал Фонвилль, главный редактор центрального военного органа.

Результаты второго наступления риффанцев были настолько серьезны, что сам глава французского правительства и одновременно военный министр генерал Пенлеве спешно вылетел на аэроплане в Марокко. О серьезности положения говорит и ряд спешно предпринимаемых французами мероприятий по укреплению их положения. В Касабланке, главной морской базе французов, кипит лихорадочная военная деятельность. В порт ежедневно приходят десятки пароходов с амуницией, боевыми припасами, продовольствием и многочисленными подкреплениями, идущими со всех концов: из самой метрополии, Алжира, Туниса, Мадагаскара и т. д. В числе посылаемых подкреплений имеются все роды оружия: пехота, конница, артиллерия и технические войска. Любопытно отметить, что среди артиллерийских частей имеются наряду с полевой артиллерией (гаубичной и 75-мм) многочисленные части тяжелой артиллерии. Особенное внимание обращается на усиление авиации, оказывающей, по признанию французов, ценнейшие услуги и во многих случаях в условиях настоящей войны являющейся прямо незаменимым средством борьбы.

Резкое ухудшение обстановки заставило французов провести также ряд организационных мероприятий, облегчающих руководство операциями и наблюдение за поддержанием порядка в тылу.

Руководство действиями трех вышеупомянутых групп, к которым с начала июня присоединилась четвертая — в районе Уэссана, было объединено в руках специального командования. На эту роль был выдвинут генерал Доган, бывший во время империалистической войны командиром марокканской дивизии и начальником штаба 10-й армии. За собой маршал Лиотэ оставил лишь общее руководство и наблюдение, сосредоточив свое внимание на вопросах тыла. Но скоро и этого оказалось недостаточно.

В конце июня риффанцы вновь усиливают свой натиск, сосредоточивая свое главное внимание по-прежнему на районе Тазы. Одновременно ими производится сильный удар на противоположном фланге французского расположения — в районе Уэссана. Атаки в районе Бибана и Тауната (фесское направление) — в центре французского расположения — продолжаются с прежней силой.

В результате положение французов, считавшееся ими к концу июня совершенно устойчивым, вновь сильно колеблется. Бои идут непосредственно под городами Тазой и Уэссаном. Гражданское население из них эвакуируется. Железнодорожная магистраль Фес — Уджда оказывается под прямой угрозой перерыва. Брожение охватывает все большее и большее количество племен территории Французского Марокко. Тревога французского командования и самого правительства усиливается. Отчет официальной парламентской комиссии, обследовавшей положение на марокканском фронте и вернувшейся оттуда в Париж в начале июля, дает следующую картину развития повстанческого движения бывших «дружественных» или просто нейтральных племен:

«18 апреля первые племена, поднявшие восстание, были бенизеруал, бени-уриагель откуда родом сам Абд алъ-Керим), джайя, меграуа. В мае восстали: сешаджа, мтиуа, местарау гезауа. В июне поднялись уже в тылу французских войск следующие племена: слесс, гайана, омесгильда, хеджаца. В июле восстали племена тсуль, бранес, фиштала, гиерага — перед воротами самого города Феса. Идет брожение в глубоком тылу, в Среднем Атласе».

Наглядным доказательством опасности положения является решение французов о создании настоящего, вполне организованного в масштабе большой войны фронтового управления. Район операций вдоль всей пограничной линии, начиная от Атлантического океана и до Средиземного моря, выделяется в специальную военную зону, целиком подчиненную военному командованию. Неограниченная власть фронта распространяется и далеко в глубь страны, кончаясь в непосредственной близости от Мекнеса и Рабата. Назначается новый командующий фронтом генерал Нолэн.

Вслед за этим намечается и другое решение — об отделении военных функций от гражданских, прежде объединявшихся в лице маршала Лиотэ. Согласно новому решению за ним должна быть сохранена лишь должность генерального комиссара и французского резидента в Марокко. Командные же функции переданы маршалу Петену (бывший главнокомандующий армиями французского фронта), который, таким образом, должен стать верховным главнокомандующим для всего Марокко. Ходят слухи вообще об отозвании Лиотэ из Марокко. В конечном счете после длительных колебании это решение не было приведено в исполнение. Реорганизация французского командования в Марокко ограничилась созданием «северного фронта» во главе с генералом Нолэном и оставлением за маршалом Лиотэ функции верховного главнокомандования над всеми морскими и сухопутными силами Марокко. Роль маршала Петена, официально посылаемого как «советника по военным делам», равно и положение Лиотэ, выходят довольно неопределенными и двусмысленными.

Нужно было иметь какие-то очень серьезные основания для того, чтобы принимать решение об отстранении маршала Лиотэ, человека, в течение 12 лет непрерывно и успешно руководившего всей французской политикой в Марокко. По единодушному признанию всех — и друзей и врагов — Лиотэ был наиболее яркой фигурой из числа всех французских «проконсулов». Смещение его и начало, таким образом, в Марокко управленческой «чехарды» служат очень плохим предзнаменованием для судеб французской власти в Марокко.

Одновременно с этими решениями продолжается усиленным темпом отправка на фронт подкреплений. Во французской прессе появились слухи о предстоящем призыве двух возрастов запаса. Хотя официальное сообщение правительства их и опровергло, но вряд ли французам обойтись без этой меры. Резервы постоянной армии ограничены. Только некоторые части в своем кадровом составе имеют достаточное количество бойцов. Большинство же состоит из кадра, не могущего быть использованным в своем настоящем виде как боевая сила. Гарнизоны Алжира, Туниса и даже Мадагаскара уже израсходованы. Затронута и «армия прикрытия», стоящая на восточной границе Франции. Остается рейнская оккупационная армия.

Нет сомнения, что принятое на днях французским правительством решение об эвакуации Рура стоит не в малой связи с событиями в Марокко. У французов не хватает действующих резервов. Их они могут взять только из рейнской армии. Вот чем можно объяснить их уступчивость в вопросе о Руре. Это тоже не очень хорошее предзнаменование для французского империализма. Вслед за Руром может наступить очередь и Рейнской области. Война в Марокко грозит сильно ослабить французскую «вахту на Рейне».

Итак, результаты четырехмесячных операций пока решительно неблагоприятны французам. Они не только не смогли нанести решающего удара противнику, но даже не смогли восстановить занятой ими линии обороны. По сообщению «Frankfurter Zeitung», базирующейся на данных из Мадрида, положение французов к концу июля оставалось крайне напряженным. Марокканцами к этому времени было взято, большей частью приступом, около 60 укрепленных пунктов и создана была серьезная угроза другим французским позициям. Политически положение французов в Марокко уже жестоко скомпрометировано. Страх, внушавшийся прежними успехами их оружия, рассеивается, о чем свидетельствует массовый переход племен на сторону риффанцев. Несмотря на непрерывный поток подкреплений, доведших общую численность марокканской армии до 150 000 человек, французы и теперь вряд ли способны на какое-нибудь серьезное наступление. Свободных для маневров сил у них по-прежнему немного, и фактически все их операции до сих пор сводятся к тому же, что погубило испанскую армию и что сурово осуждалось самими французами, а именно к распылению сил по отдельным укрепленным пунктам, пассивному отсиживанию за их оградой и к действиям по снабжению их продовольствием и боеприпасами. Инициатива целиком и полностью остается за противником.

С такой тактикой далеко не уедешь. Если французам не удастся покончить с ней и обеспечить возможность ведения активных операций свободно действующими маневренными отрядами, то можно заранее сказать, что дело их пропало. Вопрос только во времени. В их положении пассивная тактика равносильна самоубийству. Время будет работать не за них, а против них. Все выгоды положения будут на стороне их противника, неизмеримо слабейшего технически, но сильного свободой своих действий и усиливающегося с каждым днем за счет перехода на его сторону новых бойцов.

В самом деле, силы риффанцев за эти четыре месяца не только не уменьшились вследствие потерь на полях сражений, но значительно увеличились. С ними происходит то же, что было с нашими красными дивизиями в гражданскую войну во время победных наступлений: подвигаясь вперед, они не только не таяли в числе, а, наоборот, усиливались за счет ресурсов занимаемых ими новых областей. Так же и с риффанцами: с занятием всякого нового района сила их отрядов увеличивается за счет притока новых бойцов.

Не лучше обстоит дело у французов и со стратегией. Судя по всем данным, план глубокого вторжения в глубь Риффа у них сочувствия не встречает. Правда, на пути его осуществления имеются препятствия не только военного порядка, но и политического. Вступление на территорию испанской зоны не может быть произведено без согласия Испании, и вообще оно грозит целым рядом международных осложнений, опасение которых тяжелой гирей висит на руках французского командования. С другой стороны, подобный план, единственно целесообразный и абсолютно необходимый с точки зрения благоприятного для французского капитала решения марокканской проблемы, встретил бы сильное сопротивление внутри самой Франции не только в лице коммунистов, но и большинства социалистов, а возможно, и части радикалов.

Таковы причины, вынуждающие французское командование топтаться на месте и наблюдать, как обстановка складывается для него все хуже и хуже. Но помимо политических условий, выполнение наступательного плана крайне трудно для французов и по чисто военным соображениям.

Одна сторона политических препятствий — противодействие других держав, и в первую очередь Испании, — может быть устранена путем соответствующих соглашений. Так, переговоры с Испанией на эту тему ведутся уже давно; 12 июля между Испанией и Францией подписано соглашение, видимо, частично этот вопрос урегулировавшее. Путем террора правительству, быть может, удастся временно задушить и внутреннюю опасность. Может ли в этом случае маршал Петен организовать успешно широкую наступательную операцию?

Ответить на этот вопрос утвердительно можно лишь при допущении целого ряда «если».

Первым из них является выделение свободной для наступления силы не менее чем в 100–120 000 бойцов. Считая, что для поддержания порядка в тылу при нынешних условиях понадобится не менее 75–80 000 человек, выходит, что французы должны сосредоточить в Марокко армию минимум в 200 000 бойцов без тылов. По нашему глубокому убеждению, только такой численности армия может рассчитывать на решительный успех в борьбе с Риффом. Это исчисление мы базируем на учете тех сил, которые способен выставить в поле Абд аль-Керим, и на тщательном анализе географических, климатических и политических условий театра военных действий.

Какими же силами располагает Абд аль-Керим?

Никакими точными данными на этот счет мы не располагаем. Но косвенные указания у нас есть, и, дополнив их расчетами, основанными на учете важнейших военных ресурсов государства риффанцев, мы можем получить более или менее близкое к действительности представление о вооруженных силах Риффа.

Мы уже упоминали, что в одной из своих прокламаций сам Абд аль-Керим определил силу своей армии в 50 000 бойцов. Мы думаем, что эта цифра почти в точности совпадает с действительностью.

Население территории Риффа составляет не меньше 500 000 человек. С новыми районами, оккупированными на французской территории, эта цифра должна подняться еще на 200–300 000 человек.

Военная организация риффанцев представляет собой милицию в самом чистом виде. Все способные носить оружие являются бойцами, образуя военные отряды «гарка» в пределах своих поселков (дуаров) и племени. При этих условиях общее количество бойцов, которое может выставить Рифф (без вновь завоеванных областей) при максимальном напряжении, будет равно 60–70 000, считая по одному бойцу на 7–8 человек всего населения. Принимая во внимание молодость государства, недостаточно окрепшее чувство государственной дисциплины среди отдельных племен и пр., будет правильнее эту цифру уменьшить еще тысяч на 20. Тогда мы придем к той самой цифре, которую дает Абд аль-Керим.

На этой цифре правильно остановиться и потому, что риффанцы располагают ограниченным количеством оружия. Нет сомнения, что на всех, способных носить оружие, имеющихся в стране запасов его не хватит. На основании подсчетов, производившихся испанцами, в распоряжении Абд-аль-Керима может быть приблизительно около 40–50 тысяч скорострельных винтовок, главным образом трофейных и отчасти закупленных и ввезенных контрабандным путем. Занятие новых районов увеличивает силы риффанцев, но наряду с этим необходимо известный процент сбросить на потери, которые, по утверждению французов, являются довольно значительными. Таким образом, цифра в 50–60 тысяч человек, по всей вероятности, представляет максимум того, что может вывести одновременно в поле Абд аль-Керим. Но одна численность говорит еще очень мало. Что же представляет собой эта военная масса в отношении своей организации, боевой подготовки, тактики и дисциплины?

Выше мы отметили, что в организационном отношении вся эта масса бойцов представляет типичную милиционную армию, известный период времени находящуюся под ружьем, а остальное время занятую своим мирным трудом. Но, по-видимому, не все вооруженные силы риффанцев состоят из ополченцев.

Такой процент бойцов во время империалистической войны дала Сербия, проявившая наибольшее военное напряжение из всех воевавших тогда государств милиционных формирований. По испанским источникам, подтвержденными и французами, Абд аль-Керим располагает известным количеством регулярных, профессиональных войск. Испанцы определяют их численность в 15 000. Мы думаем, что эта цифра преувеличена. При тех скудных материальных ресурсах, которыми располагает страна, вряд ли она может быть выше 7–8 тысяч человек. Часть их, очевидно, составляет основную опору Абд аль-Керима в виде определенной компактной массы; другая же часть, разбитая на мелкие группы, служит кадром для милиционных отрядов (гарка).

В статье «La situation sur Ouergha» мы находим следующие указания относительно способов мобилизации этих отрядов: «Абд аль-Кериму удалось создать среди подвластных ему племен пограничной полосы очень удачную систему военной организации, базирующейся, с одной стороны, на привычках туземцев, а с другой — на современной европейской технике. Это устроено следующим образом. Он покрыл линию фронта рядом постов командования — «мегакма», связанных с тылом дорогами, пригодными для движения легковых автомобилей, и телефонной связью. Начальник поста, непосредственно подчиненный ему (Абд аль-Кериму — М.Ф.), находится постоянно на посту с небольшим гарнизоном из регулярных войск, рабочей командой, часто состоящей из пленных, и отделением гонцов. На посту же находится склад оружия и амуниции. Достаточно телефонного звонка, чтобы привести в движение машину. Гонцы рассеиваются по всем направлениям и бьют тревогу. Бойцы округа стекаются в "магакма", снабжаются патронами, а в случае нужды оружием. Гарка почти мгновенно готова вступить в бой» («Le Temps» от 23 мая 1925 г.).

Все эти отряды являются пешими. Таким образом, вся военная мощь риффанцев покоится на пехоте. О других родах оружия точных данных нет. Правда, и испанская, и французская пресса очень много распространяется на тему о наличии у Абд аль-Керима артиллерии и даже авиации. Пушки, а, вероятно, также и несколько аэропланов, захваченных у испанцев, у риффанцев, несомненно, есть. Так, по самым скромным подсчетам, ими было взято у испанцев не менее 50 орудий. Но это, конечно, артиллерии еще не создает. Трудность добывания снарядов еще более усложняет положение, и применение артиллерии в бою может носить со стороны риффанцев лишь случайный, спорадический характер. Официальные французские донесения целиком это подтверждают. Случаи введения риффанцами в бой пушек были очень редки и ограничивались стрельбой по отдельным осаждавшимся ими постам. Разумеется, ни о какой научной стрельбе не может быть и речи. По единогласному свидетельству участников боев, риффанские артиллеристы плохи и умеют стрелять только прямой наводкой.

Вот свидетельство об этом непосредственного участника военных действий, капитана Дюбуно, командовавшего французским постом Дар-Аулэ, в течение 22 дней выдерживавшего осаду:

«Мы имели против себя 3 пушки. Сначала это было очень стеснительно, ибо мы не имели никакого отдыха. Ночью нельзя было спать в ожидании приступов, а днем исправлять повреждения в ограде. К счастью, нам помогла авиация. Можно сказать, что мы удержались только благодаря ей. Она, в конце концов, установила постоянное дежурство над постом и заставила замолчать пушки противника. Всякий раз, как приближался аэроплан, я мог отсылать своих людей спать.

Качество стрельбы риффанских артиллеристов неважное. Стреляют только прямой наводкой. Правда, у них был наблюдательный пункт и была даже проведена телефонная связь, но все это было крайне примитивно и только вызывало наш смех». До последнего времени не отмечалось присутствия в лагере риффанцев и конницы. Район Риффа, бедный конскими средствами, не благоприятствует развитию этого рода оружия. Но в последних числах июня на западном участке фронта, в районе Уэссана, официальные французские донесения отметили наличие и накопление конных отрядов противника. Очевидно, захват новых районов, более богатых пастбищами, дал возможность Абд аль-Кериму приступить к созданию и этого рода войск, могущих иметь в силу своей подвижности огромное значение в той маневренной войне, которая там развертывается. Но большого развития в силу целого ряда причин конница получить все же не может, и вся тяжесть борьбы в дальнейшем, так же как и прежде, будет лежать на пехоте.

Риффанская пехота по своим боевым качествам, искусству стрельбы, выносливости и исключительной приспособленности к условиям горной войны давно уже зарекомендовала себя с наилучшей стороны. Испанцы испытали на себе силу ее ударов. Теперь в этом приходится убеждаться и французам. Их первоначальное слегка пренебрежительное отношение к противнику быстро сменилось чувством удивления и уважения к его доблести и прямым страхом перед ним. Расценивая боевые качества риффанской пехоты, французы даже ударились в другую крайность. Они приписывают ей и то, чем она, несомненно, не обладает. Так, в последних статьях и донесениях пестрят сообщения о необычайно развитом среди риффанцев инженерном искусстве. Будто бы риффанские стрелки умеют создавать оборудованные по последним требованиям инженерного дела системы укрепленных позиций, с узлами обороны, ходами сообщения, бетонированными блиндажами и пр. и пр. Руководство этим делом приписывается немецким офицерам и… вездесущим большевикам! Уже одно это обстоятельство заставляет относиться очень критически к рассказам «очевидцев» относительно виденных ими риффанских позиций, «укрепленных согласно последнему слову науки и военной техники…»

В известных случаях, несомненно, риффанцы (причем это, вероятно, относится, главным образом, к регулярным отрядам) прибегают и к окопной войне (например, при осадах фортов). Но условия местности и самой войны с ее ярко выраженным маневренным характером вряд ли делают необходимым сколько-нибудь широкое применение риффанцами методов окопной войны. Обилие естественных укрытий и складок позволяет и без искусственных сооружений иметь достаточную защиту от огня противника. Сила риффанцев не в этом. Она кроется в их величайшей подвижности, меткой стрельбе, искусстве маскировки, удивительной физической выносливости и безумной храбрости. Вот что делает из них страшного врага, не останавливающегося перед превосходством техники противника и умеющего и при этом условии одерживать блестящие победы.

Другая и, пожалуй, еще более важная причина их успехов заключается в том, что они имеют многочисленных открытых, полуоткрытых и скрытых сторонников по ту сторону фронта.

Значительная часть вооруженных сил французов в Марокко состоит, как мы это уже не раз отмечали, из туземных контингентов. При том обороте, который сейчас принимает франко-риффская война, выливающаяся в настоящую национальную войну со стороны марокканцев, все эти гумы, магзены, металла, партизаны и пр. надежной опорой для французов быть не могут. Французская пресса очень скупа на известия о настроении туземных войск. Но и в ней прорываются сообщения, указывающие на то, что здесь дело обстоит вовсе не благополучно.

В иностранной прессе, особенно в неАмецкон, мы находим ряд сообщений, рисующих картину полного разложения этих контингентов и отмечающих многочисленные случаи перехода целых отрядов со всеми запасами снаряжения и вооружения, полученными от тех же французов, на сторону противника.

Ярким подтверждением этого является корреспонденция из Парижа, напечатанная в «Известиях» от 24 июля 1925 г. Мы читаем там следующие строки, посвященные характеристике положения в Марокко:

«Кровавая марокканская авантюра развивается и принимает все более грандиозные размеры. Весь Марокко восстал. Обычная тактика марокканских авантюристов — вооружать многочисленные марокканские племена против своих собственных расовых братьев — сыграла роль бумеранга и послужила на гибель марокканских завоевателей. Вооруженные французским оружием, марокканские племена борются теперь этим же оружием против самих французов под предводительством своего военного вождя Абд аль-Керима».

Если даже считать, что в этой оценке краски несколько сгущены, то все же картина получается для французов совсем печальная, если не безнадежная. При этих условиях даваемая нами цифра бойцов в 200 000 человек вовсе не может считаться преувеличенной для осуществления задачи перехода к активным действиям и организации наступления на Рифф.

Франко-риффский фронт по своему протяжению составляет линию более чем в 300 км, считая от Атлантического океана и до границ Алжира. При такой длине фронта и отсутствии обеспеченного тыла даже двухсоттысячная армия должна считаться скорее преуменьшенной, чем преувеличенной. Распространение повстанческого движения и глубь страны сделает и ее недостаточной. Может ли Франция выставить такую армию? Вообще говоря, конечно, может. Но при использовании ресурсов только постоянной армии следует ответить определенно: нет.

Картина военных сил нынешней Франции видна из следующей таблички, составленной на основании данных французского военного министерства:

При исчислении запаса принимается в расчет мобилизация двадцати классов. Из общего числа 695 000 постоянной армии одна треть находится в колониях и фактически сейчас полностью использована для операций в Марокко. Из других двух третей можно взять кое-что только из рейнской армии, содержащейся в усиленном составе. Из остальных войск можно вырывать только отдельные группы бойцов, разрушая тем самым части, из которых они берутся, и не получая в то же время цельных, сколоченных единиц. Несмотря ни на что, это все-таки делается, что видно из заявлений французских командиров в Марокко, отмечающих широкое развитие практики создания импровизированных отрядов, надерганных из разных частей (рота из одного полка, две роты — из другого, батарея — неизвестно откуда и т. д.), и жалующихся на боевую непригодность их.

Из этого ясно, что наличных кадровых войск для победоносной войны не хватит. Без мобилизации 2–3 призывных возрастов не обойтись или, в противном случае, марокканской армии придется ограничиваться пассивной стратегией — стратегией «измора противника в его горах», которая, видимо, усвоена сейчас французским командованием и которая, в конце концов, должна кончиться неизбежным крахом. Выход из положения мог бы быть дан заключением политического и военного соглашения с Испанией, обеспечивающего полное объединение и согласование операций франко-испанских войск в войне с Риффом. Такое соглашение действительно сразу бы значительно ухудшило положение риффанцев как политически, так и стратегически. Свобода маневрирования их была бы сильно стеснена и тем самым ослаблено значение наиболее сильной стороны их тактики — полной инициативы действий.

С другой стороны, объединение франко-испанских операций на основе хотя бы общего стратегического замысла создает очень выгодную обстановку для проведения наступательных планов широкого масштаба. Риффанцы оказываются в этом случае охваченными со всех сторон, включая и морское побережье[105], и при условии одновременного наступления противника организация сопротивления встретит большие трудности. Уже в настоящее время Франция и Испания вместе могли бы выделить для активных операций не менее 200 000 бойцов. Все эти соображения прекрасно учитываются той и другой стороной, и мы видим, что весь июнь и июль были отмечены оживленными дипломатическими переговорами между Испанией и Францией.

По последним газетным сообщениям, эти переговоры закончились в конце июля подписанием военно-политического соглашения. Каковы точные условия этого соглашения, пока неизвестно. В опубликованном после закрытия конференции, происходившей в Мадриде под председательством испанского генерала Жордана, официальном сообщении приводятся лишь следующие два пункта соглашения:

1. Обе стороны взаимно обязуются не заключать сепаратного мира с Риффом.

2. Обе стороны предоставляют друг другу право преследования противника на своих территориях и право воздушного сообщения через них.

Наконец, из информации, данной представителям прессы генералом Жорданом, видно, что состоялось также какое-то соглашение по вопросу о разграничении французской и испанской зон. В основу его положен договор 1912 г.

Что же касается совместных военных операций, то об этом никаких сколько-нибудь точных сведений нет. Судя по разочарованному тону буржуазной французской прессы, в этой части, очевидно, соглашение не состоялось. По сообщениям немецкой печати, Испания взяла на себя обязательство усилить блокаду риффского побережья, но отказывается начать новую военную кампанию под тем предлогом, что таковая «в случае неудачи может поколебать династию».

Как бы то ни было, заключенное соглашение и при тех суженных рамках, в которых установлено сотрудничество, значительно ухудшает положение Абд аль-Керима. Благодаря ему утрачиваются те выгоды, которые явились результатом неопределенности политического положения. Война для риффанцев должна продолжаться на оба фронта без надежды на заключение сепаратного соглашения с одной из враждебных сторон.

Но даже и в этих условиях борьба для риффанцев вовсе не представляется безнадежной. До тех пор, пока не будет заключено полного военного соглашения, фактически объединяющего франко-испанскую армию, военное положение риффанцев изменится не много по сравнению с настоящим. Для одних французов задача покорения Риффа почти неосуществима. И если бы даже им удалось собрать силы, достаточные для широкой наступательной кампании, проведение ее явится для них делом чрезвычайно трудным и, прежде всего, потребует огромных материальных расходов. Это совершенно неизбежно при тех условиях, которые создаются особенностями театра военных действий, и при той тактике, которая усвоена французским командованием.

Наступательные действия французских войск должны будут развертываться по двум основным операционным направлениям: 1) на Чечауан, являющийся стратегическим ключом западной полосы испанской зоны, и 2) на Аждир, ставку Абд аль-Керима и государственный центр Риффа; базами для наступления в первом направлении будут Уэссан и Фес, для второго — Фес и Таза.

Географически базы отстоят недалеко от районов, являющихся возможной целью операций (от Уэссана до Чечауана всего два перехода, от Тазы до Аждира — около шести), но естественные трудности движения так велики, что все выгоды этой близости улетучиваются. Даже при отсутствии всякого сопротивления противника французским армиям было бы крайне трудно организовать такой поход. При наличии же храбро сопротивляющегося врага движение это должно быть весьма медленным. Особенно труден был бы поход от Феса и Тазы на Аждир, в глубь Риффа. Самым серьезным и важным из естественных препятствий является бездорожье. К северу от Уэссана, Феса и Тазы грунтовые дороги, да и те скверные, существуют только на небольших расстояниях, не превышающих 50–60 км от этих пунктов. От Феса таких дорог две: одна ведет на северо-восток и кончается у Тауната, в долине Уэрги, а другая — на северо-запад к Фес-эль-Бали. От Тазы есть только одна дорога — на Кифан.

Дальше к северу местность является совершенно бездорожной, и движение возможно только по отдельным горным тропам и дорогам, непригодным для движения колесного транспорта.

Почти весь путь от долины Уэрги в глубь Риффа занят отрогами риффского горного массива, достигающего 6,5 тысяч футов высоты. Местность в большей своей части пустынная, не имеющая не только никаких местных продовольственных и фуражных ресурсов, но даже и воды. Принимая во внимание далее изнурительную тропическую жару, отсутствие растительности и неприспособленность к климату европейских солдат, нам станут вполне понятны те трудности, которые встали бы перед французским командованием при попытках перейти к решительным наступательным действиям. Но ничего физически невозможного в организации такой операции, конечно, нет. Военная история знает много примеров операций, которые по естественным трудностям ничем не уступали, а часто превосходили ту, о которой идет речь. Но успех в них достигался исключительными боевыми качествами выполнявших их войск. Обладают ли всеми этими качествами современные французские войска в Марокко? Внимательное наблюдение за действиями их до настоящего времени, а также изучение применяемых французским командованием тактических приемов приводит нас к сомнению в их способности справиться быстро и решительно с лежащими перед ними задачами.

Здесь мы вовсе не имеем в виду индивидуальных боевых качеств рядового французского солдата. Он ничуть не утратил присущих ему свойств высокой воинской доблести. Мужество, храбрость и стойкость маленьких гарнизонов многочисленных французских постов, подвергнувшихся осаде кабилами, являются достаточным доказательством этого. Правда, в этих свойствах в последнее время замечается все более и более зияющая брешь, создаваемая непопулярностью этой войны во французском народе. Это фактор очень большого значения. Его мы коснемся ниже. В данном же случае, выражая сомнение в способности французской армии справиться с задачей, мы имеем в виду вовсе не эти индивидуальные свойства бойцов, ату тактику, которая применяется французским командованием и которая пустила глубокие корни во французской армии.

На страницах центрального французского военного органа «La France Militaire» в номере от 25 мая 1925 г. мы читаем следующие строки, посвященные тактике французских войск в Марокко и принадлежащие перу известного военного писателя — генерала Кюньяка:

«Война в Марокко в 1925 г. во многих отношениях напоминает войну 1918 г. и, быть может, будет прообразом для кампаний будущего. На основании немногих известных нам данных о первых сражениях уже видно преимущественное значение артиллерии и авиации. Артиллерия завоевывает пространство, пехота его занимает. Авиация разведывает неприятеля, авиация преследует его.

Лаконические сообщения с фронта У эрги дают нам фразы из наставлений 1918 г., сохраняющие силу и для будущих наставлений. Можно быть уверенным в том, что французские командиры не бросят ни одного батальона в атаку на риффские траншеи без предварительной основательной подготовки» (артиллерией — М.Ф.). Генерал очень доволен тождеством марокканских операций с операциями 1918 г. В этом тождестве он видит как доказательство непогрешимости тактических методов 1918 г., крепко усвоенных французами и сохраняющих', по его мнению, всю свою силу и для Марокко и вообще для всякой войны будущего, так и полную гарантию успеха операций».

С этой оценкой почтенного генерала согласиться никак нельзя. Он прав, отмечая тождество тактических приемов французских войск в Марокко с приемами войны 1914–1918 гг. Но перед ним, по-видимому, даже не возникает вопроса о соответствии этой тактики условиям конкретной боевой обстановки в Марокко. Для него, раз войска действуют согласно принципам войны 1918 г., все, стало быть, обстоит благополучно, и верный успех обеспечен.

На этом примере ярко видно, насколько французская военная мысль срослась с идеями позиционной войны. В этом вопросе генерал Кюньяк вовсе не одинок. За редкими исключениями, так мыслит и пишет огромное большинство военных писателей Франции. И эти мысли нашли свое отражение как в наставлениях и уставах эпохи после империалистической войны, так и в самой организации французской армии. И при всем том мы берем на себя смелость заявить, что во всем этом имеется изрядная доля схоластики и безжизненного доктринерства.

Война 1914–1918 гг. была по преимуществу войной позиционной. В соответствии с этим она стала войной материалов, борьбой техники. Виды и количества введенных в дело технических средств борьбы, боеприпасов и пр. выражаются в умопомрачительных цифрах. Естественно, что военная мысль послевоенной эпохи не может не идти в рамках, созданных этими факторами. С ними обязан считаться всякий, кто хочет объективно подойти к проблемам войны будущего. Но «считаться» — не значит «быть в плену». Вовсе не все фактические, организационные и административные идеи, выработавшиеся на основании опыта империалистической войны, сохранят свое значение и для будущего. Ниоткуда не следует, что войны будущего будут носить обязательно характер позиционных войн, копируя образцы 1914–1918 гг. Все будет зависеть от «обстоятельств, места и времени», учесть которые заранее полностью никак нельзя. Поэтому настраиваться на «сугубо позиционный» лад было бы так же опасно, как и противоположная крайность. Войска в мирное время должны быть организованы и воспитаны так, чтобы уметь разрешать задачи и обороны, и наступления. Но в первую очередь они должны быть подготовлены к задачам активно-наступательного характера, ибо это наиболее ответственная, важная и психологически наиболее трудная часть боевых задач вообще. Войска, воспитанные на той идее, что «никакая атака невозможна без предварительной сильной артиллерийской подготовки», хорошими войсками быть не могут. Конечно, плох тот командир, который не использует полностью всех технических средств, находящихся в его распоряжении, для обеспечения успеха и уменьшения потерь. Но еще хуже командир и солдат, способные наступать только после сильной артиллерийской подготовки.

Современные операции в Марокко дают достаточно материала, подтверждающего правильность нашей оценки. В противоположность мнению генерала Кюньяка, тактическое тождество французских операций в Марокко с операциями войны 1914–1918 гг. служит для нас не указанием «благополучия», а наоборот, доказательством слабости и тактического упадка французской армии. Прямое подражание образцам 1918 г. обязательно там, где боевая обстановка это допускает. Но следование им везде и всегда и при всяких условиях может привести лишь к печальным последствиям.

Соответствует ли обстановка современной войны в Марокко обстановке войны 1914–1918 гг.?

Вот вопрос, который следовало бы поставить и разрешить генералу Кюньяку и иже с ним, прежде чем делать успокоительные для себя выводы на основании факта точного применения инструкций 1918 г.

Но, повторяю, у современных французских военных обозревателей мы не видим и следов такой постановки вопроса. Это говорит вовсе не в пользу их теоретической глубины.

Слепое подражание образцам 1918 г. ничего, кроме конфуза и колоссальнейших материальных затрат, дать в Марокко не может. Перед французами не неподвижная линия фронта, организованная зарывшимся в землю противником и опирающаяся на сильную технику. Перед ними нет ни техники, ни неподвижного, склонного к «позиционному отсиживанию» врага и вообще нет никакой определенной линии фронта. Война носит сугубо выраженный маневренный характер. При этом противник крайне редко прибегает к одновременным действиям сколько-нибудь значительными массами на одном определенном участке. Преимущественный способ его операций — партизанская война малых отрядов, основанная на быстроте, смелости, внезапности и решительности их действий. И только в исключительных случаях, при наличии особо выгодных тактических целей, эти отряды объединяются и дают подобие правильного сражения.

Казалось бы, что маневренная война против такого противника требует такой же быстроты и смелости от французов. В соединении с неизмеримо лучшей техникой они обеспечат победу.

Однако у французов мы этого не видим. Их перегруженные техникой и многочисленными обозами войска тяжелой массой, давящей и сметающей огнем многочисленной артиллерии все на своем пути, медленно катятся вперед и при первом мало-мальски серьезном отпоре зарываются в землю. Израсходовав снаряды и теряя, таким образом, свою главную опору в лице артиллерии, такие отряды становятся совершенно беспомощными и без поддержки извне могут стать легкой добычей инициативного и решительного врага. История испано-риффской войны, как мы видели, богата рядом случаев подобного рода. Видимо, такие истории случались уже и с французами. Пока все активные операции французов сводились, главным образом, к снабжению при посредстве подвижных колонн отдельных осажденных риффанцами постов. С точки зрения расстояний, дорог, знакомства с местностью и пр., это создавало значительное преимущество. И тем не менее мы видим, каких огромных усилий и потерь стоят французам эти операции. Обычно ни одна из них не проходит безнаказанно. Какой бы силы отряды ни были, они обязательно подвергаются нападениям риффанцев, преимущественно при обратном отходе отрядов. Характерным примером сражения такого типа является бой 31 мая у Бибана колонны полковника Ферраля, отступавшего к своей базе у Фес-эль-Бали после снабжения и обновления гарнизонов французских укреплений на Бибане. Отряд Ферраля имел в своем составе два пехотных полка и многочисленную артиллерию. Атакованный на отступательном марше противником, бывшим по численности гораздо более слабым, отряд тем не менее был вынужден остановиться, окопаться и дать бой по всем правилам «наставлений 1918 г.». Главная роль выпала на долю артиллерии, затем авиации, сбросившей около 7000 бомб, и, наконец, конницы, прибывшей в количестве одного полка «спаги» на помощь с тыла. Отряд пробился, но потерял при этом, по официальным французским данным, 150 человек убитыми и 300 ранеными.

Цифра потерь очень почтенная. Если считаться с потерями как с решающим моментом при принятии тактической ставки на технику, а не на живую силу, то и с этой точки зрения можно подвергнуть большому сомнению целесообразность применения французской тактики — войны материалами — для Марокко. Не говоря уже о колоссальной трате народных средств, вызываемой этой тактикой, она вовсе не дает гарантии меньших потерь. Этого никто еще не доказал. Наоборот, создаваемый ею затяжной характер операций может, в конечном счете, дать гораздо большую цифру потерь, чем смелая наступательная тактика, основанная на действиях активных масс живой силы.

По официальным данным, французские потери в Марокко уже к 1 июля достигли цифры в 4000 человек. При этом, по-видимому, учитываются только потери регулярных французских войск. Что же касается местных туземных вспомогательных контингентов, на долю которых падают наиболее тяжелые удары, то ими французские буржуа мало интересуются.

Таким образом, мы видим, что техника далеко не обеспечивает бескровных успехов. Если дело пойдет и дальше так, как сейчас, то вряд ли французские генералы смогут оправдывать свою тактику ссылкой' на желание «сберечь живые силы бедной человеческим материалом прекрасной Франции».

Так обстоит дело теперь, при операциях, так сказать, местного значения, где постоянно сохраняется теснейшая связь с базами. Ну а что ожидает французские войска при попытках движения дальше в глубь страны? Мы выше пытались показать, что целью французской стратегии может и должно являться полное уничтожение независимости Риффа и военное сокрушение Абд аль-Керима. Всякое другое решение в лучшем случае может быть только оттяжкой до новой войны. Поэтому план организации такого наступления рано или поздно должен встать перед французским командованием. Как же тогда думает оно обеспечить действия своих войск в гористой, бездорожной, безлюдной, пустынной местности? Если действовать согласно образцам 1918 г., то придется израсходовать предварительно сотни миллионов франков только на одно оборудование тыла. Войска будут продвигаться вперед медленнее черепашьего шага, закрепляясь каждый раз на определенных рубежах в ожидании постройки дорог, обеспечивающих подвоз продовольственных материалов и огнеприпасов. Сколько же времени, средств и человеческих жизней будет загублено, прежде чем маршал Лиотэ вступит победоносно в Аджир?

Но ведь в этом случае война еще не окончится. Она примет со стороны Риффа, может быть, менее организованный характер, но продолжаться будет. В этом нет никаких сомнений для тех, кто хоть сколько-нибудь знаком с историей и природой такой национальной борьбы. Стало быть, новые сотни миллионов денег, новые горы человеческих трупов. Таковы вероятные перспективы дальнейших операций в Марокко. Могут спросить: возможна ли для французов какая-либо иная тактика, обещающая более быстрые и решительные успехи.

На этот вопрос следует, прежде всего, ответить, что в основном суть дела, конечно, не в тактике. Та или иная форма тактики — дело не решающее. Характер марокканской войны таков, что она при всяких условиях будет войной затяжной. Но при всем том мы считаем, что тактика, более отвечающая условиям и характеру боевой обстановки, возможна. Главным элементом ее был бы отказ от ставки всегда и везде на технику. «Война материалами» к Марокко неприменима. Техника должна иметь служебную, подчиненную роль. Решающее значение должно перейти к живой силе — к французскому солдату. Организация войск должна быть пересмотрена в сторону разгрузки частей от всего лишнего имущества, в том числе от чрезмерной техники. Словом, надо иметь смелость отказаться от целого ряда положений, ставших для французов догмой. Смогут ли они решиться на это, сказать трудно.

Между прочим, изложенный нами взгляд целиком подтверждается опытом самих же французов по предшествующим операциям в Марокко. Войска, действовавшие в Марокко в период с 1909 до 1924 г., сами, по почину низовых командиров и вопреки рассуждениям многоученых генералов Кюньяков, начали свою разгрузку от лишней в данных условиях техники. Так, автору этих строк приходилось не раз встречать в описаниях действий французских подвижных отрядов указания на то, что при выступлении в поход половина обычно положенных по штату пулеметов оставлялась частями на их войсковых базах, а за этот счет увеличивалось количество винтовок и одновременно достигалось облегчение обоза. Если мы припомним, что пехотный полк французской армии имеет в своем составе 108 ручных пулеметов, 48 станковых, 6 минометов и 3 тридцатимиллиметровых орудия, то эта мера для нас станет вполне понятной. Такая техническая нагрузка в марокканских условиях просто вредна. Эта же линия должна быть усвоена и в отношении артиллерии. Нелепа мысль снабжать артиллерию в Марокко боеприпасами в таком количестве, чтобы она «завоевала территорию», а пехота ее только «занимала».

Что значит «завоевать территорию» в марокканских условиях? Это значит очистить от противника горные трущобы, ущелья, целые хребты и т. д. и т. д. Это ведь не сплошная линия траншей, занятая многочисленным противником, а огромные площади с мелкими группками стрелков, великолепно защищенных естественными укрытиями. Может ли артиллерия «завоевать» такую территорию? Предоставим решать этот вопрос генералам Кюньякам. Мы ограничимся лишь указанием еще раз на то, какую страшную опасность для мощи армии представляет неправильный уклон в ее воспитании. Хороший солдат, идя в бой, должен быть всегда готов к смерти. Так надо его воспитывать в мирное время.

Из всех технических средств борьбы, зарекомендовавших себя безусловно с положительной стороны, следует отметить авиацию. Этот род оружия бесспорно оказывает самые выдающиеся услуги французам. Его функции — самые разнообразные. Авиация не только разведывает противника и принимает участие, и участие порой решающее, в самих боях, — она часто является единственным средством связи с окруженными противником гарнизонами и единственным их средством снабжения. Авиация несет в широких размерах и санитарную службу, вывозя раненых с передовых позиций в тыл. Сплошь и рядом только благодаря авиации сопротивление отдельных французских постов могло быть сколько-нибудь упорным.

Таковы услуги, оказываемые авиацией. Эта роль ее является лишним доказательством необходимости всемерных усилий к развитию и укреплению этого рода войск и у нас. Итак, решающая роль в дальнейших операциях должна будет принадлежать французскому солдату.

Выше мы отметили, что в его настроениях замечается перелом. По-видимому, французскую армию постигает та же болезнь, что выпала на долю испанской армии. Французский солдат и матрос все более и более неохотно идут на войну. Многочисленные факты подтверждают это.

В середине июля во французской прессе было напечатано сообщение о волнениях на судах французской эскадры, отправленной к берегам Марокко. Морское министерство выступило с официальным опровержением этих слухов, объявив их вымыслом «врагов отечества и злонамеренных коммунистов». Тем не менее «Echo de Paris» — орган, который никак нельзя заподозрить в симпатии к коммунизму или «бошам», признает, что «на судах "Курбе" и "Страсбург" действительно имели место некоторые акты неповиновения». Выражается газета очень мягко, но смысл событий этим не смягчается.

История Марти и Бадина, по-видимому, имеет тенденцию повториться. Настроение армии определяется настроением тыла. Мы видели, какую роль в испано-риффской войне сыграло неустойчивое положение в Испании. Сейчас мы можем отметить, что некоторые колебания чувствуются и во французском тылу. Настроение рабочего класса определенно против марокканских авантюр. Это настроение вылилось в создании специального «Комитета действий против войны», явившегося результатом работ ряда беспартийных рабочих конгрессов. На этих конгрессах рабочие делегаты страстно и решительно требовали прекращения военных действий в Марокко и немедленного заключения мира с Абд аль-Керимом. Это настроение рабочих отражается и на политике французской социалистической партии, являвшейся до сих пор прочной опорой нынешнего правительства «левого блока». Боясь утраты всякого влияния в рабочих кругах, социалисты вынуждены, хотя в самой «верноподданнической» форме, критиковать действия правительства. В связи с этим, а также и по ряду других вопросов внутри «левого блока» назревает очередной кризис. Устойчивости, твердости и решительности в политике правительства нет. Делая реверансы и направо — в сторону черносотенного «национального блока», и налево — в сторону социалистов, правительство Пенлеве вряд ли способно разрешить благополучно для себя и для французской буржуазии марокканскую проблему.

В последнее время в угоду «пуанкаристам» правительством начата кампания репрессий против коммунистов. Коммунистам, открыто и решительно выступавшим против войны, вменяется в вину разложение армии. В организациях партии производятся обыски, литература конфискуется, поставлен вопрос об аресте наиболее видных коммунистических депутатов. Этими полицейскими мерами правительство Пенлеве рассчитывает задавить начинающееся в стране революционное брожение. Удастся ли эта политика, покажет недалекое будущее. Во всяком случае, если события в Марокко примут «перманентный» характер, страна вряд ли избежит революционных потрясений. Те затраты, которые вызывает война, станут непосильными и для более богатой, чем Испания, Франции. Ее финансовое положение не блестяще и без этих расходов. Лозунг «кончать марокканскую историю» скоро может охватить всю страну.

Такова внутренняя политическая обстановка, при которой французам приходится решать их задачи в Марокко.

Излишне доказывать, что при таких условиях желательное решение отодвигается все более в туманную даль. Оставаться при теперешнем положении нельзя и по финансовым, и по общемарокканским, и по внутреннеполитическим соображениям. Но, с другой стороны, рискованно решиться и на большую наступательную операцию. Отсюда — поиски союзника в лице разбитой Испании и заискивания перед Англией. Отсюда же — попытки найти какое-нибудь третье решение задачи.

Это третье решение возможно в форме того или иного соглашения с Абд-аль-Керимом.

В результате Мадридской конференции, по слухам, постановлено предложить Абд аль-Кериму от имени Франции и Испании мир. О точных условиях мира никаких сообщений не делалось. По-видимому, и Франция, и Испания не прочь были бы пойти на сделку с Абд аль-Керимом при обязательном условии отказа его от независимости Риффа. Но на эти условия не может пойти вождь риффанцев, не отказываясь от всего своего прошлого. Сделка с ним мыслима лишь в том случае, если он окажется предателем кабильского национального движения и захочет, по примеру Рэссули, заняться обделыванием своих «личных делишек». Никаких признаков и намеков на это до сих пор не было и нет. Наоборот, все, что нам известно о личности, политике и действиях Абд аль-Керима, говорит решительно против подобных предположений. Это отнюдь не тип мелкого авантюриста, вроде Рэссули и ряда других «великих каидов» и «шейхов» Марокко, продававших себя и своих подданных за французское и испанское золото. Абд аль-Керим не только прекрасный полководец, умелый организатор и отличный администратор. Это человек с широким политическим кругозором, умеющий разбираться и прекрасно использовать всякие тонкости и противоречия международной политики.

Опубликованная английской и французской печатью программа мирных условий, на почве которой он считает возможным заключение прочного мира, свидетельствует еще раз о его политической проницательности, деловом реализме, большой осведомленности и большом государственном уме. Программа эта сводится к следующим пунктам:

1. Риффское государство должно быть признано и гарантировано Лигой Наций на том же основании, как и Афганистан. Абд- аль-Керим получает титул эмира.

2. Марокканский султан будет признан риффанцами в качестве сюзерена (верховного вождя).

3. Все племена джебала войдут в состав Риффского государства; южная граница государства пройдет по северному берегу Уэрги. В состав территории Джебала, отходящей к Риффскому государству, должны быть включены города: Лараш, Арзила и Тетуан.

4. За Испанией сохраняется Сеута и Мелилья с их укреплениями и железными рудниками (рудники «Ора» в 15 км к югу от Мелильи).

5. Риффанцам разрешается содержать армию с ограниченной численностью, размеры которой устанавливаются специальными экспертами. Однако оружие и снаряжение, превышающие установленную норму, остаются у риффан- цев. Франция и Испания должны с согласия Лиги Наций предоставить Риффу небольшой заем для содействия экономическому развитию страны; этим странам, при условии займа, будут предоставлены льготы по части торговли и сооружения железных дорог.

Изложенная программа является базой для будущих мирных переговоров. Для немедленного прекращения военных действий Абд аль-Керим выставил другие, гораздо более скромные требования. Они заключаются в следующем:

1. Отмена экономической блокады Риффа.

2. Разрешение ввоза в области, занятые риффанцами, медикаментов и допущение врачей.

3. Признание риффанцев воюющей стороной. Характерно выставление двух последних пунктов. До сих пор «гуманные цивилизаторы» не пропускали в страну ни медикаментов, ни врачей и не признавали риффанцев воюющей стороной.

С ними обращались, как с мятежниками против законной власти, и расправлялись, как с обыкновенными разбойниками. Со своей стороны, вождь риффанцев брал на себя обязательство: отпустить немедленно одну треть взятых им французских и испанских пленных без выкупа (до сих пор испанцы платили выкуп) и отозвать своих политических эмиссаров с территории французского протектората.

Как ни скромны предварительные и окончательные программные требования Абд аль-Керима, можно сказать, наверное, что основой для заключения мира они явиться не могут. Нами неоднократно указывалось, что признание Францией фактической независимости Риффа будет началом конца ее власти во всем Марокко. Поэтому этот пункт требований риффанцев будет решительно отвергнут. Только в одном случае можно ожидать со стороны французского империализма известной готовности пойти на уступки и здесь. Это в случае дальнейшего широкого общественного движения против войны внутри самой Франции. При всех других условиях французский империализм не станет подвергать риску результаты своей двадцатилетней захватнической политики в Марокко и захочет вооруженным путем схватить за горло риффанцев и поставить их на колени.

Если ему удастся обеспечить себе вооруженную помощь своего испанского собрата, то он, несомненно, предпочтет путь войны мирным переговорам. Мы думаем, что этот путь объективно является сейчас наиболее вероятным. Те события, которые до сих пор имели место в Марокко, являются только прелюдией к операциям большого масштаба.

Эти операции, по всей вероятности, будут иметь своим первоначальным объектом Чечауан — центр западной части испанской зоны. К этому пункту ведут с трех сторон (от Тетуана, Лараша и Арзилы) хорошо разработанные дороги, отлично знакомые испанцам; не составит также особых трудностей и наступление со стороны Уэссана из французской зоны.

При условии военного соглашения с испанцами операция эта могла бы быть предпринята немедленно, ибо уже сейчас французы со своими 150 000 человек плюс 100 000 испанцев могли бы выделить достаточно сил для экспедиционного отряда. Самым трудным будет не занятие Чечауапа, как такового, а прочное закрепление всего его района, т. е. покорение и подчинение племен джебала. Испанский опыт в этом отношении сулит не особенно радужные перспективы. Несравненно большие трудности представит поход в глубь самого Риффа. Даже при условии одновременного удара с четырех сторон — Альхусемаса, Мелильи, Чечауана, Тазы — эта операция потребует огромных усилий, времени и финансовых затрат. Будет ли это по силам французскому капиталу — будет прежде всего и больше всего зависеть от положения его внутри самой Франции.

Хотя положение риффанцев в случае такого наступления будет крайне тяжелым, но не безнадежным. Времена сейчас не те. То, что международному империализму легко удавалось 20–30 лет назад, теперь связано с огромными затруднениями. Колесо человеческой истории поворачивается. Порабощенные национальности одна за другой пробуждаются к самостоятельной национальной жизни и с успехом ведут борьбу за свою независимость. Последнее пятилетие ознаменовано рядом частичных поражений мировых империалистических держав. Афганистан, Иран, Турция, Аравия, Египет — вот далеко не полный перечень стран, где развитие национальной идеи привело к резкому ослаблению позиций международных хищников. Крот истории роет не за империализм; а этот крот роет хорошо.

Вот почему перспективы риффанцев, несмотря как будто на полную несоизмеримость сил той и другой стороны, не могут считаться безнадежными. При подавляющей технике французов борьба с ними на ровной местности для риффанцев, конечно, будет невозможной. Но дело будет обстоять иначе, когда французы ввяжутся в горную войну. Здесь их техника как по условиям местности, так и по причине затруднительности правильной работы тыла потеряет в большой степени свое значение.

И наоборот, риффанцы в родной обстановке своих горных теснин усилятся, и военные шансы, таким образом, будут выравниваться. Политические же шансы чем дальше, тем больше будут склоняться в их сторону.

В эту же сторону будет давить положение дел во всем французском тылу. Уже сейчас французская печать отмечает случаи нападений на французские военные склады в самом глубоком тылу, например в порту Касабланка. С обострением и углублением борьбы этот тыл будет становиться все менее и менее прочным и безопасным. Действующая французская армия со своими громоздкими и неповоротливыми тылами может оказаться в очень скверном положении. Трудящиеся всего мира с глубоким сочувствием и надеждой на успех правого дела будут наблюдать героическую борьбу марокканцев за их независимость и свободу.