Глава 2 «Это была не война. Это было убийство» Сражение при Колд-Харборе

Никто точно не знает, почему этот унылый уголок Вирджинии называется Колд-Харбором (Cold Harbour — Холодная гавань). Поблизости никогда не было и намека на какую-нибудь гавань, а само название «холодный», или даже «прохладный» (другое название места — Cool Arbour — Прохладная беседка), казалось в начале жаркого и душного лета 1864 года издевкой. Колд-Харбор был вообще ничем не примечательным местом. Он представлял собой пыльную голую равнину, полого поднимавшуюся на северо-запад, где она ограничивалась цепью невысоких холмов. Но в ходе кампании 1864 года именно этой печальной равнине предстояло стать ареной одного из самых коротких и самых кровопролитных сражений войны, и произошедшие здесь события были столь ужасны, что Колд-Харбор оказался единственным полем боя, которое впоследствии совершенно не посещалось ветеранами обеих армий.

Стратегическая важность Колд-Харбора была, однако, несомненна. Она обуславливалась тем, что на этой равнине, словно спицы у ступицы колеса, сходилось несколько важных [405] дорог, по которым северяне могли выйти прямо к воротам Ричмонда. Продолжение фланговых маневров Гранта и искусных контрманевров Ли должно было неизбежно привести к очередному столкновению, на сей раз у Колд-Харбора.

Оно и произошло там 31 мая 1864 года, когда походные колонны южан и северян, снова соревнуясь в скорости, двинулись к важному колд-харборскому перекрестку. Они шли туда от своих позиций у реки Норт-Анна, где противостояли друг другу после битвы у Спотсилвейни. Первыми на равнине у Холодной гавани появились две федеральные кавалерийские дивизии во главе с Филом Шериданом. Вскоре туда подоспел и авангард конфедератов, однако северяне, обладавшие численным превосходством, отбросили его на север.

Тем не менее генерал Ли слишком хорошо понимал значение Колд-Харбора, чтобы уступить его противнику без борьбы. Несмотря на физическую истощенность и слабость, вызванную тяжелым приступом дизентерии, командующий южан был по-прежнему энергичным и деятельным полководцем и продолжал бдительно следить за всеми движениями своего врага. Известие о том, что федералы вышли на его правый фланг своей кавалерией и двинули туда же пехоту, не только не испугало его, но даже и обрадовало. Ли счел этот маневр неприятеля блестящей возможностью нанести контрудар и разгромить Потомакскую армию на марше. Если бы этот план удался, Северовирджинская армия и Ричмонд, и, возможно, вся Конфедерация были бы спасены от поражения. Приближались президентские выборы, и в случае разгрома Гранта вероятность избрания Линкольна на второй срок была бы более чем проблематичной.

Однако болезнь, от которой страдал Ли, все же сделала свое дело, лишив его возможности лично руководить важной операцией. Он снова был вынужден передоверить ее проведение своим генералам, а после смерти Джексона, Стюарта (Лихой Джеб был убит 9 мая 1864 года в бою у Елоу Таверн) и ранения Лонгстрита среди них уже не оставалось тех, кто мог бы справиться с поставленной задачей. 1 июня к Колд-Харбору двинулась дивизия Хоука, недавно снятая по приказу Ли с укреплений Ричмонда (около 4 тысяч человек), [406] а за ней туда же поспешил со своими частями Андерсон, сменивший на посту командира 1-го корпуса — раненного в Глуши Лонгстрита. Оба эти генерала были блестящими командирами дивизионного уровня, но для корпусной ступени им не хватало стратегического кругозора и опыта управления крупными массами войск. Как показал дальнейший ход событий, они не могли оправдать доверия своего командующего, и одна из последних возможностей Юга с честью выйти из гражданской войны была ими упущена.

Северяне тем временем начали фланговый марш — очередное звено долгой цепи обходов и атак, из которых, собственно, и состояла Вирджинская кампания Гранта. И хотя эти обходы приближали Потомакскую армию к столице Юга, они пока не принесли ей решительного успеха и не привели к разгрому повстанческих войск.

Как писал своей жене командир армии северян Джордж Мид, «мы настойчиво добиваемся своего и все ближе и ближе подходим к Ричмонду, хотя его захват все еще дело далекого будущего… Мятежники постоянно занимают сильные позиции и окапываются, что заставляет нас двигаться вокруг их фланга после того, как мы безуспешно пытаемся нащупать слабое место для проведения атаки. Эта операция уже проделывалась нами четырежды, а именно: у переправы через Рапидан, в Олд Уайлдернесс, у Спотсилвейни Коурт Хауз и в последний раз у Норт-Анны. Мы сделаем это еще раз, прежде чем нам удастся загнать их в ричмондские укрепления, и затем начнем длительный процесс полуосады, вроде той, что была под Севастополем; если же мы не сможем перерезать их железнодорожные линии, лишив возможности получать боеприпасы… то она будет продолжаться так же долго (как и под Севастополем)».

Разумеется, такой не слишком оптимистичный сценарий не устраивал ни Мида, ни тем более энергичного и напористого главнокомандующего Улисса Гранта. Они оба всячески старались закончить войну побыстрее, не доводя дело до осады, и теперь увидели для этого новую возможность. Заняв перекресток дорог своими силами, командиры северян рассчитывали отрезать Ли от Ричмонда и вынудить его самого атаковать их укрепленные позиции. Однако даже если бы [407] южане и успели к Колд-Харбору раньше, они вынуждены были бы дать бой, имея в тылу реку, и в таком случае удачная атака федералов могла бы привести к полному уничтожению Северовирджинской армии.

Стремясь поскорей исполнить свое намерение, вечером 31 мая Мид приказал 6-му корпусу оставить свои позиции на правом фланге армии и форсированным маршем двинуться к Колд-Харбору. Туда же по распоряжению Гранта направился и 18-й армейский корпус из армии Джеймса, которая под командованием генерала-политикана Батлера все еще бесцельно торчала у Бермуда-Хандрид.

Но оба этих маневра оказались неудачными, вернее, не были выполнены как следует. 6-й корпус Горацио Райта занимал крайнюю оконечность федеральной линии и был наиболее удаленным от Колд-Харбора. Чтобы достигнуть этого места, ему предстояло совершить длительный и изнурительный ночной марш по узким лесным дорогам. Однако генерал Мид не учел этого обстоятельства (сам-то он редко участвовал в походах пешком) и, чтобы не образовывать бреши в боевых порядках армии, направил именно людей Райта в самый тяжелый, самый мучительный переход, который им только приходилось совершать за всю войну.

«Затем марш начался и неуклонно продолжался, и храбрым людям редко случалось проходить через более суровые испытания, — вспоминал солдат 37-го Массачусетского полка. — День оказался чрезвычайно жарким, солнце пылало жгучим и ослепительно ярким пламенем, которое, казалось, поджаривало человеческую плоть; дорога проходила по песчаной равнине, нагретой до состояния раскаленной плавильной печи, с поверхности которой поднимались внушавшие еще больший ужас облака пыли, и они не просто висели в воздухе, указывая внимательному врагу каждый шаг противника, но и затрудняли дыхание, ослепляли задыхавшихся людей, которые проходили сквозь них.

Солнечные удары делали свою смертоносную работу — задыхающиеся и ослепшие, из рядов выпадали люди, храбрые люди, которые без содрогания заглядывали в лицо смерти во многих ужасающих битвах, но были сражены длительным непрерывным напряжением и могучей силой стихии». [408]

«Могучая сила стихии» нанесла 6-му корпусу тяжелый урон, и к Колд-Харбору корпус добрался будучи совершенно не в состоянии идти в бой. Люди Райта буквально засыпали на ходу, а когда наконец был дан приказ остановиться, они просто рухнули на землю и в течение нескольких часов их не могли бы поднять на ноги даже трубы Страшного Суда. Появление частей 18-го корпуса, конечно, не вызвало у них прилива энтузиазма, поскольку оно означало скорое начало решительных действий. «Джим, сюда идет целая куча войск, — сказал своему товарищу один из этих выжатых, как лимон солдат. — Похоже, намечается битва». «Плевать я на это хотел, — ответил Джим. — Уж лучше пускай нас застрелят и покончат с этим раз и навсегда. Лучше быть подстреленным, чем замаршированным до смерти».

Что касается 18-го корпуса из армии Батлера, то и его состояние было не самым подходящим для битвы. Правда, чтобы добраться до Колд-Харбора, ему не нужно было проделывать столь долгий марш, но, во-первых, из-за упущений командира — генерала Смита (по прозвищу Плешивый) — корпус переправился через Джеймс без обозов и боеприпасов, а во-вторых, по причине ошибки в переданном приказе он вообще вышел не туда, куда нужно, и вместо Колд-Харбора оказался у Нью-Касл-Ферри, где Смит принялся искать хотя бы признаки 6-го корпуса, который, как ему сообщили, должен был находиться где-то неподалеку. Все, разумеется, без толку.

Наконец один полковник прибыл в расположение 18-го корпуса и исправил недоразумение, но было уже поздно. Люди Смита зашли слишком далеко, теперь им приходилось поворачивать назад, а у Олд Черч дорога к тому же оказалась забитой обозами частей Райта. Как следствие, продвижение 18-го корпуса было очень медленным, изнурительным и привело к значительному опозданию. Оказавшись у Колд-Харбора несколькими часами раньше, части Смита могли бы сыграть в ходе развернувшихся там событий существенную роль и выиграть день 1 июня для Севера. Теперь же, когда солнце клонилось к закату, а конфедераты успели собрать силы и укрепить оборону траншеями, этот шанс был упущен. [409]

Южане также не смогли в тот день переломить ход кампании и вина за это целиком падает на генералов Андерсона и Хоука. Утром 1 июня у колд-харборского перекрестка им противостояли лишь 6,5 тысяч спешенных кавалеристов Шеридана, получившие приказ держаться до последнего, в то время как южане располагали 16 тысячами пехотинцев. Правда, на подходе были еще два федеральных корпуса — 6-й и 18-й, но, как уже говорилось выше, они были слишком измотаны, чтобы составить вирджинским ветеранам серьезную конкуренцию. Если бы Андерсон выполнил инструкции генерала Ли и атаковал эти части поочередно, разогнав сначала кавалерию, затем оставшихся без боеприпасов людей Смита и вымотанные жарой и пылью полки Райта, победа конфедератов могла бы быть полной.

Поначалу генерал Андерсон так и собирался поступить. Его первоочередной задачей было нападение на стоявшую у перекрестка конницу Шеридана, которая, правда, уже успела окопаться и возвести бруствер, но ввиду своей малочисленности не представляла из себя сколько-нибудь серьезной проблемы. Для ее устранения было достаточно нескольких пехотных бригад, и Андерсон выделил для этой цели одну из своих дивизий под командованием Кершоу.

К сожалению, тяжелые потери, понесенные южанами в ходе 1863–64 годов, сказались не только на качестве высшего командного состава, но и на боеспособности военачальников среднего звена. Генерал Кершоу был в свое время отличным бригадным командиром, блестяще проявившим себя в сражении при Геттисберге. Там его южнокаролинские полки штурмовали позиции Персикового сада и взяли их, несмотря на ожесточенное сопротивление превосходящих федеральных сил. Но как командир дивизии этот генерал мало участвовал в боевых действиях и пока не приобрел достаточного опыта. По старой памяти он направил против Шеридана свою прежнюю южнокаролинскую бригаду, позволив остальным частям дивизии без толку прохлаждаться на дороге.

Впрочем, и в этом решении тоже не было бы ничего фатального — солдаты Кершоу считались закаленными ветеранами — если бы бригадой командовал опытный офицер. Но [410] во главе Южнокаролинцев был поставлен хотя и храбрый, но совершенно некомпетентный полковник Кейт. Ранее он возглавлял недавно сформированный 20-й южнокаролинский полк (из-за большей по сравнению с ветеранскими полками численности его называли также «20-й армейский корпус»), Кейт, как и его солдаты, еще не успел понюхать пороху. Разумеется, Кершоу следовало назначить себе преемника поопытнее, но Кейт раньше всех остальных полковых командиров был произведен в полковники, и этого формального повода оказалось достаточно, чтобы доверить ему бригаду.

И вот теперь именно ему, новоиспеченному бригадиру, предстояло выполнить важную задачу по захвату колд-харборского перекрестка, для чего у него не хватало ни знаний, ни практики. Подобно Кершоу, пославшему в бой свою старую бригаду, Кейт поставил во главе атакующих частей необстрелянный 20-й Южнокаролинский полк. Пройдя с ним сквозь густой лес, подступавший к самым позициям Шеридана (остальные полки бригады следовали чуть позади), он безрассудно бросился прямо на спешенных федеральных кавалеристов.

Участок позиции, который атаковал «20-й корпус», оборонялся бригадой Меррита, вооруженной магазинными винтовками системы Спенсера и укрытой за высоким бруствером. Но в силу своей некомпетентности Кейт не знал силы полевых укреплений и многозарядного нарезного оружия и, как в старые добрые времена, лично повел полк в атаку верхом на коне, со шпагой в руке. Зеленые новички, имевшие о том, что их ждет впереди, еще более смутное представление, последовали за ним в плотной колонне «а ля наполеоновские войны» в роту шириной и в десять шеренг глубиной.

В 1864 году подобные ошибки были уже совершенно непростительны, и Кейт вместе со своими солдатами был мгновенно наказан за свою некомпетентность. Подпустив противника поближе, федералы открыли огонь, и вся их линия словно взорвалась чередой непрерывных винтовочных выстрелов. Эффект от пальбы тысячи магазинных карабинов был ошеломляющим, и Кейт, молодцевато гарцевавший на своем жеребце во главе полка, был убит первым же залпом. Увидев, как в командира угодил сразу добрый десяток пуль, [411] необстрелянные новобранцы с молниеносной быстротой совершили поворот кругом и во все лопатки бросились наутек. Как вспоминал позже один артиллерист-южанин, это было «самое постыдное бегство, в которое когда-либо обращались [412] люди в военной форме конфедератов. Некоторые были напуганы до такой степени, что даже не могли удирать, и ползали по земле, пытаясь зарыться поглубже».

Охваченные паникой люди Кейта наскочили на стоявшие позади другие полки южнокаролинской бригады, и тем ничего не оставалось, как тоже податься назад. Вслед им гремели выстрелы федеральных Спенсеров, пули которых с безжалостной точностью находили свои жертвы как среди бегущих, так и среди тех, кто сохранял хладнокровие и отступал в полном порядке. Некоторые из этих маленьких смертоносных снарядов стали долетать до расположенных на дороге частей дивизии Кершоу. Заслышав в воздухе знакомый свист, они тотчас пустили в ход свои штыки, ножи и походные кружки и, не дожидаясь команды, стали закладывать линию траншей.

Впрочем, пока эта мера не была насущно необходимой. Федералов оказалось слишком мало, и к тому же они были всего лишь спешенной кавалерией, которая и думать не могла о том, чтобы атаковать пехоту. Но Андерсон счел, что его противник значительно сильнее, чем это было на самом деле. и после неудачной попытки Кейта не предпринял больше ничего для выполнения приказа Ли. А когда позже, в час дня, ему доложили, что к Колд-Харбору движется пехотная колонна федералов (6-й корпус Горацио Райта), он и вовсе решил уйти в глухую оборону, ограничившись постройкой полевых укреплений и рытьем траншей. В результате воз можность разгромить два усталых федеральных корпуса на марше была упущена, а гениальный стратегический план генерала Ли рухнул.

«Трудно себе представить, — писал по этому поводу военный историк и теоретик Патрик Мак-Доналд, — чтобы Томас Джексон, Джеймс Лонгстрит, Джеб Стюарт или рассудительный Э. П. Хилл упустили такую заманчивую цель, как та, что появилась 1 июня перед Андерсоном, Хоуком и Кершоу» Однако с конфедератами уже не было ни Каменной Стены ни Старого Боевого Коня Лонгстрита, ни Мюрата Северовирджинской армии — лихого Джеба Стюарта. В силу этого события приняли печальный, но вполне предсказуемый обо рот: во второй половине дня 1 июня у Колд-Харбора стали [413] собираться хотя и измотанные долгими переходами, но все же достаточно сильные части Потомакской армии, и надежды генерала Ли на решительную победу улетучились, как дым. Теперь ему оставалось лишь дать очередное оборонительное сражение, которое даже в случае успешного исхода не сулило делу Юга никакого стратегического выигрыша.

Что же касается северян, то они, напротив, были в этот день агрессивны, что объяснялось настоятельной необходимостью отбросить противника от Колд-Харбора любой ценой. Когда в районе 6 часов пополудни к распластавшимся на земле от усталости людям Райта присоединились не менее взмокшие и пропыленные солдаты Смита, оба генерала решили объединить усилия для дружной атаки на позиции мятежников. Кое-как поднявшись на ноги и сформировав боевую линию, их части медленно пошли вперед.

К тому времени дивизия Кершоу уже успела соорудить линию неглубоких траншей и стрелковых ячеек, хотя до хорошо подготовленных и тщательно оборудованных позиций южан у Спотсилвейни им было, конечно, далеко. Но, расположившись на гребне невысоких холмов, конфедераты чувствовали себя достаточно уверенно, и дали по наступающим залп, напоминавший, по словам очевидцев, «стену огня, внезапную, как молния, красную, как кровь, и такую близкую, что, казалось, она опалит лица людей». Эта стена огня молниеносно смела людей Райта со склона, заставив их, несмотря на усталость, отойти подальше с завидной прытью.

Однако командиры корпусов настаивали на возобновлении штурма и снова погнали своих людей прямо на окопы Кершоу. Там их опять встретили мощные залпы, но на сей раз федералы стиснули зубы и взобрались почти на самый гребень. Дивизии же Риккета из 6-го корпуса даже удалось ворваться в траншеи конфедератов и захватить один участок их оборонительной линии.

Но те части южан, что стояли справа и слева от места прорыва, и не думали подаваться назад и перекрестным огнем отсекли от Риккета все подкрепления, пытавшиеся придти ему на помощь. Это вынудило остальные полки северян остановиться и открыть ответный огонь, но, разумеется, они не сумели произвести на обороняющихся никакого впечатления [414]. Даже бригада полковника Аптона, как всегда, сблизившаяся с врагом на самую короткую дистанцию, не смогла пробиться к траншеям. Правда, Аптон не отступил и, чтобы подбодрить своих людей, сам занял место в боевой линии с винтовкой в руках. Когда же один потерявший присутствие духа офицер доложил ему, что солдаты не смогут остановить врага в случае контратаки, Аптон подал ему весьма оригинальный и воодушевляющий совет. «Если они подойдут сюда, — сказал он, — подцепите их своими штыками и перебросьте через голову».

Впрочем, как бы ни храбрились в тот момент северяне, развить достигнутый успех им уже не светило. К месту прорыва подошли техасская бригада Грэгга из дивизии Филдса и бригада Хантона из дивизии Пикетта. Объединив усилия, они встретили во фронт все попытки федералов продвинуться вглубь оборонительной системы, и дивизии Риккета пришлось довольствоваться захваченным участком траншейной линии. Южане же начали закладку новой линии укреплений прямо напротив оккупированных северянами окопов. В результате в новой линии Северовирджинских частей снова образовался значительный угол, только на этот раз он был не выгнут в сторону противника, а напротив, вогнут в направлении тыла южан. В силу этого угол был не слабым, а скорее, сильным местом обороны, поскольку попавшие в него наступающие войска оказывались в смертоносном огневом мешке. В центре изгиба по-прежнему стоял 1-й корпус Андерсона, а соответственно справа и слева от него позиции заняли подошедшие корпуса Хилла (под командованием Джубала Эрли) и Юэлла. Вся линия армии южан растянулась на 8 миль от Топотоми-Крик на севере до Чикахомини на юге и была повернута фронтом на северо-восток.

Северяне тем временем готовились развить достигнутый ими успех очередной фронтальной атакой, и теперь такая попытка действительно могла принести им удачу. Несмотря на то, что Северовирджинской армии удалось блокировать новый фланговый маневр федералов, оборонительная линия у Колд-Харбора пока что не была как следует укреплена, а наспех вырытые окопы не могли служить достаточным барьером для мощного удара. К тому же за спиной у южан была [415] река Чикахомини, а за ней всего в 12 милях — Ричмонд. Если бы Гранту удалось прорвать укрепления Ли и разбить его армию на части, он не просто выиграл бы битву: он выиграл бы войну.

К вечеру 1 июня для нанесения такого удара уже сложились почти все условия. Два пехотных корпуса северян заняли позиции на рубеже атаки, и к ним оставалось добавить еще один, чтобы предстоящий штурм набрал надлежащую мощь и пробивную силу. Роль этого еще одного участника грядущей битвы была отведена, конечно, 2-му армейскому корпусу, который пока оставался на правом фланге федералов у реки Топотоми. Еще в 3.30 пополудни его командир генерал Хенкок получил от командующего Мида приказ готовиться к выступлению, а в 9 часов ему были присланы подробнейшие инструкции, включая маршрут движения и время прибытия на место.

«Лучший путь для вас проходит через Хоуз Шоп, Виа и Гиббонс на Колд-Харбор, — говорилось в инструкциях. — Капитан Пейн встретит вашу колонну в районе Хоуз Шоп и будет указывать вам дорогу. Вы должны приложить все усилия, чтобы двигаться быстро и достигнуть Колд-Харбора как можно раньше. У этого пункта вы займете позиции для усиления Райта на левом фланге, который желательно дотянуть до Чикахомини».

Выполнение этого подробного приказа было запланировано на 4.30 утра 2 июня, и, если бы войска Хенкока оказались в назначенном месте в назначенное время, натиск трех федеральных корпусов на слабо оборудованные траншеи южан был бы неотразим. Но традиционное для Потомакской армии разгильдяйство снова сыграло свою роль, в очередной раз сорвав выполнение замыслов командующего. Известный американский историк гражданской войны Брюс Каттон остроумно называл эту особенность федеральных войск «историей о доме, который построил Джек». «Между решением командующего генерал-лейтенанта и окончательным формированием боевой линии, состоящей из солдат, которые должны были выполнить это решение, предстояло сделать много отдельных шагов, и при Колд-Харборе все эти шаги вели в непроглядную тьму, — писал он. — Это напоминало [416] историю о доме, который построил Джек: то шло не так, потому что это шло плохо, а это шло плохо из-за того, что произошло ранее, а то, в свою очередь… и т. д.»

Армия Потомака, казалось, все еще жила по обычаям 1862 года, когда быстрота передвижений и маневров не была важна, или вернее, не считалась таковой командующими генералами. Введенная в моду Мак-Клеланом, подобная медлительность наложила отпечаток на действия командиров всех уровней и рангов, и в итоге нередко приводила к самым печальным последствиям.

Так было и в сражении при Колд-Харборе. Уже 1 июня медлительность федеральных войск, вызванная отвратительной работой штабов, стала причиной того, что два корпуса северян прибыли к месту действия со значительным опозданием. Генерал Мид был доведен этим до белого каления: вечером того же дня, прискакав в Колд-Харбор, он разнес генералов Уоррена и Райта в пух и прах. Первого — за то, что тот двигался без приказа, второго — за то, что двигался по приказу, но слишком медленно. Досталось на орехи и Смиту, который привел свой корпус без обозов и боеприпасов. «Тогда какого черта он вообще приперся?» — воскликнул раздосадованный Мид.

Как говорилось выше, положение мог бы поправить Хенкок, если бы он выполнил распоряжения Мида и Гранта в точности, но, ко всеобщему удивлению, он тоже задержался в пути. Правда, как и Райт, командир 2-го корпуса не был виноват в своем опоздании: его также подвели штабные работники. В 8.30 вечера 1 июня Хенкок известил главную квартиру армии о своей готовности к выступлению, и в 11 часов вечера, точно по графику, его дивизии двинулись по указанному маршруту. Капитан Пейн встретил Хенкока в Хоуз Шоп и повел его по обнаруженной им же лесной дороге, но вдруг оказалось, что она слишком узка для пехотных колонн и артиллерии. Прежде чем штабист понял свою ошибку, орудия «завязли» между деревьями, как в болоте, и 2-й корпус не мог податься ни вперед, ни назад.

Несколько часов ушло на то, чтобы ликвидировать образовавшийся затор, а когда артиллерию наконец удалось извлечь из лесных тисков, всему корпусу пришлось поворачивать [417] вспять и искать обходные пути. Проплутав 15 миль вместо запланированных 9, он наконец появился у Колд-Харбора, но не к 4.30, а к 7 утра. К тому же солдаты Хенкока были до того измотаны утомительным ночным маршем, что едва ли теперь годились для наступления. Как заметил по этому поводу один офицер из штаба армии, федеральные солдаты еще до марша чувствовали себя не лучшим образом, а бестолковые перемещения ночью по извилистым лесным дорогам совсем их доконали. «У наших людей больше нет физической силы, которой они обладали всего месяц назад, — писал он. — И я действительно не знаю, почему они все еще живы».

К обеду 2 июня положение не только не улучшилось, но, наоборот, стало хуже. Правда, 6-й корпус Райта все же был приведен в боевую готовность и построился на дороге, ведущей в Ричмонд. Но 18-й корпус, судя по докладу его командира — Смита Плешивого, насчитывал всего лишь 9 тысяч из 16, которых он повел с собой от Бермуда-Хандрид. Остальные либо числились в боевых потерях, либо просто отстали и плелись где-то сзади по пыльным лесным дорогам. Однако даже те, кто оставался в строю, были до того усталыми, что, по мнению Смита, не смогли бы удержать позиции в случае вражеской атаки. «Атака моими частями будет просто абсурдной», — заявил командир 18-го корпуса.

Оставались еще корпуса Уоррена и Бернсайда, составлявшие правое крыло армии, однако и они сделали за день столько бесполезных движений, переходя с одной позиции на другую, что в конечном итоге было решено оставить их в обороне.

В результате запланированную атаку пришлось отложить до следующего утра т. е. до рассвета 3 июня. «Отсутствие готовности, изнуренность жарой и недостаток физических сил у людей, утомленных прошлой ночью маршем, — писал Грант в своем письме Миду вечером 2 числа, — все это, я думаю, делает необходимым и разумным отложить атаку до завтрашнего утра. Все перемены позиций, приказ о которых был отдан, следует совершить уже сегодня, а людям, готовящимся участвовать в завтрашней атаке, надо дать возможность хорошенько отдохнуть, скажем, до, 4.30 утра». [418]

Но Грант ошибался, и откладывание атаки на утро 3 июня отнюдь не было разумным решением. Проблема заключалась в том, что в отличие от северян, измотавших себя бесполезными маршами, конфедераты провели весь день 2 июня за неторопливой, но крайне основательной работой. Сменив штыки и кружки на лопаты, они буквально от рассвета до рассвета углубляли и расширяли заложенную ими накануне траншейную систему. К утру следующего дня она уже превратилась в настоящий лабиринт оборонительных сооружений, где каждый бугорок, впадина или овраг были использованы для усиления позиции. Генерал Ли, невзирая на свое все еще болезненное состояние, прибыл в Колд-Харбор и лично руководил всеми работами, дав своему инженерному таланту развернуться в полную силу.

По свидетельству очевидцев, он предложил северянам для оценки настоящий шедевр фортификации, который представлял собой совокупность «хитроумных зигзагообразных линий внутри линий; линий, защищающих фланги; линий, построенных, чтобы накрывать противоположные линии анфиладным огнем; линий, на которых были установлены батареи… Это — путаница и лабиринт укреплений внутри укреплений, это укрепления без укреплений, каждое из которых заложено с какой-то определенной целью — или для наступления, или для обороны».

Кроме того, чтобы добавить федералам пищи для размышлений, генерал Ли тщательно выбрал позиции для своих орудий и разместил их так, чтобы они накрывали подступы к траншеям конфедератов все сметающим огнем. А в силу того, что линия обороны Северовирджинской армии представляла собой вогнутую дугу, этот огонь должен был стать перекрестным.

Но ни Грант, ни тем более Мид не сумели с первого взгляда оценить всю красоту и мощь представленного на их обозрение произведения военно-инженерного искусства. Они даже не отдали распоряжений о проведении тщательной рекогносцировки местности, полагая, что корпусные командиры сами до этого додумаются. Но их предположение оказалось в корне неверным, поскольку в Потомакской армии разведка никогда не входила в обязанности командующих [419] корпусами, и, как следствие, никто так и не узнал, что находится впереди. Командиры разного уровня знали только, что наутро предстоит атака неприятельской армии силами примерно в 40 тысяч солдат, и этого было для них достаточно.

В отличие от своих генералов и офицеров рядовые янки очень хорошо знали или предчувствовали, что ожидает их утром 3 июня, и многие из них готовились к смерти. «Люди спокойно писали свои имена на листках бумаги и пришпиливали их булавками к мундирам сзади так, чтобы их тела можно было опознать», — вспоминал генерал Хорас Портер. Но даже такое предчувствие не помешало этим храбрым и опытным ветеранам хладнокровно построиться и пойти в атаку, когда им был отдан соответствующий приказ.

Время для исполнения этого приказа настало сразу после рассвета 3 июня. Ливший всю ночь дождь внезапно прекратился, а сквозь уходящие на восток тучи забрезжило первое сияние зари, осветившее мрачную колд-харборскую равнину сероватым сумеречным светом. Это невеселое начало нового дня стало для северян своеобразным сигналом, и их одетая в синее пропыленное сукно пехота начала выдвигаться на передовые позиции. Офицеры сперва сопровождали свои подразделения верхом, но затем спешились и отправили лошадей в тыл, разумно рассудив, что в предстоящем бою шансы выжить есть только у тех, кто не выделяется на общем фоне. Пехотинцы тем временем развернулись в боевую линию, и на мгновение все застыли в напряженном ожидании. На поле предстоящей битвы повисала звенящая томительная тишина. Вдруг в этой тишине гулким раскатом прозвучал выстрел сигнальной пушки, и массы войск резко пришли в движение.

Первыми начали действовать федеральные батареи, поливавшие окопы врага огнем по всей линии. Орудия конфедератов тотчас ответили им со своих скрытых позиций, а потом — еще мгновение назад пустые — траншеи внезапно наполнились людьми, и к реву орудий добавился несмолкаемый треск пехотных винтовок. «Он напоминал по ярости перестрелку в Глуши, на которую наложились громовые раскаты геттисбергской артиллерии», — вспоминал один участник атаки. [420]

А пехота северян меж тем двинулась в наступление. Поначалу она представляла собой единую компактную линию из 40 тысяч человек, но по мере развития атаки эта линия стала разваливаться на отдельные элементы — дивизии, бригады и полки. На левом фланге атакующих со своими обычными отвагой и азартом на южан обрушились две дивизии 2-го федерального корпуса (третью Хенкок оставил в резерве). [421]

Одна из них во главе с адвокатом Берлоу развернула в первой линии две бригады, которые вопреки вражескому огню легко преодолели рубеж «утопленной» дороги, отбросили пикеты конфедератов и даже ворвались в передовые траншеи. После ожесточенного сопротивления федералам удалось вытеснить части дивизии Бекенриджа, а также захватить несколько сот пленных и несколько полевых орудий, что давало им основание считать совершенный прорыв невероятным успехом.

Увы, конфедераты быстро убедили северян в обратном. Их артиллерия со своих удачных позиций накрыла всю местность позади захваченного участка траншей перекрестным огнем, напрочь отсекая подкрепления. В то же время другие батареи конфедератов принялись навесом посылать людям Берлоу одну гранату за другой, а поскольку орудия были хорошо пристреляны, то очень немногие из этих снарядов пролетали мимо цели. Когда же в бой включилась пехота второй линии обороны, открывшая по захваченным батареям огонь с трех сторон (свою роль сыграли заранее подготовленные фланкирующие траншеи и брустверы), положение федералов стало и вовсе несладким.

Какое-то, видимо, очень недолгое время, две бригады адвоката Берлоу еще просидели во временно завоеванных укреплениях, а затем, убедившись, что эти укрепления оказались мышеловкой, оставили их и бегом бросились назад. Впрочем, бежали северяне недалеко: всего в 15–20 метрах от окопов они упали на землю, штыками и жестяными кружками принялись лихорадочно закладывать собственную цепочку стрелковых ячеек. Однако их достойная восхищения отвага оказалась в итоге бесполезной и лишь добавила новые имена в списки убитых и раненых. Сумев закрепиться вблизи вражеского бруствера, они все равно не могли пробиться сквозь стену шквального огня.

Второй из атакующих дивизий корпуса Хенкока пришлось еще хуже. Она также двинулась вперед, имея в первой линии бригады Тайлера и Смита. За ними в качестве поддержки двигались бригады Мак-Кина и Оуэна. В таком боевом порядке дивизия стремительно бросилась в атаку. Ветераны, из которых она в основном состояла, конечно, знали, что ждет [422] их впереди, но все равно считали для себя делом чести участие в штурме вражеских окопов. Правда, один из них, капрал 19-го Массачусетского полка, отклонил просьбу своего полковника поднять выпавшее из рук убитого знамя. «Слишком много капралов было убито в тот момент, когда они несли знамена», — сказал он. «Когда мы доберемся, куда надо, я произведу тебя в сержанты», — ответил на это полковник. «Вот это дело, — сразу согласился капрал. — Я понесу знамя».

Ярдов за 200 до позиций конфедератов, когда огонь их винтовок достиг смертоносного накала, дивизия внезапно наткнулась на непроходимое болото, о существовании которого никто не подозревал. Лезть в трясину под огнем не отважился бы и самый безумный храбрец, и линия Гиббона раскололась на две половины. Бригада. Тайлера попыталась обойти болото справа, а бригады Смита и Мак-Кина совершили похожий маневр по другому берегу топи. Поначалу все шло прекрасно, но вдруг болото стало расширяться, а конфедеративные снайперы, гнездившиеся в трясине, точно змеиный выводок, принялись пребольно жалить оба обходящих отряда. Их огонь был таким метким, что ряды северян расстроились и поредели как хорошо прополотые грядки.

То, что произошло потом, нетрудно предугадать, хотя и трудно вообразить. Засевшие в своих окопах пехотинцы-южане начали расстреливать бригады Гиббона почти в упор. Они буквально растворили их ураганным огнем. Генерал Тайлер, командир правофланговой бригады, был тяжело ранен и вынесен с поля боя. Принявший у него командование Хаскелл попытался увлечь за собой залегшие синие шеренги, но почти сразу же получил смертельное ранение.

Левее болота на траншеи бросился 164-й Нью-йоркский полк во главе с полковником Мак-Магоном. Этот отважный офицер с обнаженной шпагой в руках добежал до самого бруствера и остановился на краю, размахивая бесполезным оружием и призывая своих людей последовать за ним. Однако те, кто отозвался на этот призыв, были срезаны пулями южан, как колосья серпом. Сам Мак-Магон, естественно, тоже погиб: в него попало столько пуль, что тело потом опознали только по пуговицам на рукавах мундира. [423]

Увидев судьбу своих передовых частей, Гиббон попытался выслать им подкрепления, но те попали под перекрестный огонь и, сильно потрепанные, откатились назад. Многие из них в ходе короткого броска понесли страшные потери, а одна из бригад вернулась на исходные рубежи без единого офицера старше капитана.

В результате в течение 20 минут дивизия Гиббона была остановлена и отброшена назад, но, как и дивизия Берлоу, она не обратилась в паническое бегство. Отступив от огнедышащей расщелины, в которую превратилась траншея южан, солдаты этой дивизии также стали окапываться прямо под винтовочным огнем и отвечать на выстрелы противника. В такой манере люди Гиббона вели бой до глубокой ночи, но не добились сколько-нибудь заметных результатов и потерпели значительный урон. В сражении при Колд-Харборе 3 июня 1864 рода дивизия потеряла 65 офицеров и 1032 солдата убитыми и раненными, большая часть которых пострадала за первые 20 минут боя.

Корпус Райта, наступавший в центре боевых порядков федеральной армии, добился еще менее значительных успехов, чем корпус Хенкока. Во время атаки он попал под огонь орудий с фланга. Пули пехотинцев летели в северян с такой частотой и кучностью, словно у противника на вооружении стояли пулеметы. «Все время из невидимых для нас траншей мятежников на нас обрушивались залпы свистящей смерти», — вспоминал один солдат-северянин. К тому же местность оказалась крайне плохой для проведения атаки, и всю дорогу до неприятельских позиций солдаты Райта то выбирались из болота, то выпутывались из колючего кустарника. Все эти факторы очень быстро привели 6-й корпус в состояние полного замешательства и разбили его на мелкие осколки. Одни полки и бригады все же попытались продвинуться вперед, но обнаружив, что с флангов их никто не поддерживает, быстро повернули вспять. Другие и вовсе благоразумно отказались от участия в бессмысленной бойне, и не двинулись с места. Так поступил, например, бесстрашный Антон, известный прерыватель неприятельской обороны. На сей раз он не счел для себя возможным вести людей на убой и позже докладывал в своем рапорте: «Был получен приказ о проведении [424] еще одной атаки, но, поскольку было решено, что она нецелесообразна, приказ не был выполнен».

Из всех частей Райта лишь один полк, составлявший правую оконечность линии, атаковал неприступные окопы на вершине высот с совершенно неуместным в такой ситуации энтузиазмом. Он приблизился к ним на 50 ярдов, но, обнаружив, что корпус Смита, с которым он должен был держать связь, не двигается вперед, тоже отказался от атаки.

Полковые и бригадные командиры 18-го корпуса также объясняли свое бездействие отсутствием поддержки слева, где находились части Райта, хотя причина была, конечно, в другом. Как и солдаты других корпусов, люди Смита хорошо понимали, что выбить врага с укрепленных позиций невозможно, и просто не хотели гибнуть понапрасну. Кроме того, некоторые из дивизий 18-го корпуса все еще не пришли в себя после марша и по-прежнему недосчитывали в своих рядах четвертой и даже третьей части бойцов.

Еще одним поводом для неучастия в атаке многих подразделений Смита Плешивого было то, что на их долю выпал самый трудный участок местности, настолько неровный и непроходимый, что наступать там было практически невозможно. И лишь в центре линии корпуса, перед которым находился неглубокий овраг, тянувшийся в сторону позиций конфедератов, атакующие могли бы рассчитывать на некоторое укрытие от перекрестного огня. Именно здесь Смит решил нанести главный удар и двинул по дну оврага дивизию Мартиндейла. По его приказу она построилась длинной колонной, состоявшей из более мелких полковых колонн, расположенных в затылок друг к другу. В результате дивизия Мартиндейла превратилась в огромный живой таран, вроде тех, что использовались в старину для штурма ворот замков и крепостей. Подобно гигантской толстой змее, он медленно пополз по оврагу прямо на позиции конфедератов.

Последние, разумеется, учитывали возможность использования этого оврага неприятелем — в обороне генерала Ли не было непродуманных и слабых мест, и приготовились встретить каждого, кто попытается добраться до них по балке, во всеоружии. Для этого серые солдаты установили напротив выхода из «полуподземного» коридора несколько своих батарей [425], которые запросто могли вымести почти всю балку картечью. Помимо артиллерии, там расположились также лучшие пехотные части 1-го корпуса Северовирджинской армии — дивизия Лоу; среди прочих ее бригад была и Техасская бригада Грега, всегда наводившая на врагов неописуемый ужас.

Но северяне не догадывались об этих приготовлениях, и организованная южанами встреча была для них полнейшим сюрпризом. Первым был ошарашен 12-й Нью-гемпширский полк, составлявший ударный наконечник дивизионного тарана. Он бесстрашно шел вперед во главе со своим отважным командиром, который за неимением шпаги, вел людей в атаку с шомполом в руке. Размахивая им, как дирижер палочкой, он вывел полк из оврага, и тут, как показалось многим нью-гемпширцам, разверзлась преисподняя, и их охватило адское пламя.

«Просто невозможно описать этот ужасный залп, и вряд ли кто-нибудь из тех, кто был в рядах 12-го, когда-нибудь почувствует себя в состоянии сделать это, — вспоминал капитан Нью-гемпширского полка. — Тем, кто подвергся воздействию всей мощи и ярости того шторма свинца и железа, который встретил атакующую колонну, он показался скорее извержением вулкана, чем огнем сражения, и был почти настолько же разрушительным». Другой участник атаки, сержант того же полка, вспоминал, что когда конфедераты открыли огонь, наступавшие северяне невольно наклонились вперед, словно они шли навстречу штормовому ветру, и чувствовали себя при этом, «как кубики или кирпичи, выставленные в ряд и опрокинутые одним ударом, подсекая всех задних по цепочке».

Рядовые солдаты также дали описание весьма «живописных» эпизодов атаки Мартиндейла. Один из них писал, что все его товарищи вдруг упали на землю, словно получили приказ залечь. Решив, что так оно и есть, а сам он просто не расслышал слов команды, этот солдат также лег на землю. Тут к нему и к остальным распростертым на земле бойцам подбежал их командир и обнаженной шпагой пошевелил нескольких, пытаясь поднять людей для финального броска. Но никто даже не дернулся от прикосновения холодной стали, потому что все они были мертвы. [426]

Другой рядовой вспоминал, как во время атаки он внезапно обнаружил, что продолжает идти вперед в одиночку, а справа и слева от него нет ни одного человека. Тогда он подумал, что просто отстал от своей роты и ускорил шаг, но, догнав шедшую впереди часть, увидел, что это другая рота, и понял, что все его сослуживцы остались позади — убитые или раненные.

Подобных самых разнообразных воспоминаний об атаке дивизии Мартиндейла осталось довольно много, но ее участники в один голос говорят об одной и той же особенности: в ходе всего боя никому из них не удалось даже увидеть неприятельских солдат. Сплошная линия огненных вспышек, вырывавшаяся из стволов винтовок и жерл артиллерийских орудий, — вот и все, что они разглядели сквозь пыль и дым. Эти вспышки сопровождались непрерывным грохотом и треском, напоминавшим, по словам очевидцев, один продолжительный раскат грома.

Конфедераты, напротив, видели атакующих очень хорошо и умело пользовались своим преимуществом. «Неприятель, наступая в четырех линиях с интервалом в 50 ярдов, представлял собой прекрасную мишень для техасских и арканзасских стрелков, — вспоминал солдат из бригады Грега. — Их попытка пробиться была невозможной — человек не мог выжить в огне, который обрушивался с фронта и с флангов. И хотя первым броском некоторым из них удалось приблизиться к нашим линиями на 70 ярдов, они все равно остановились, повернулись кругом и бросились бежать так быстро, как только могли их нести ноги. Бойня была ужасной».

Бойня действительно была ужасной, и после сражения только перед фронтом дивизии Лоу оказалось более 1000 убитых и раненных федералов. Такое огромное количество врагов южане смогли уложить всего за 15 минут, в течение которых продолжалась отчаянная атака Мартиндейла. Их собственные потери за тот же промежуток времени не превышали 20 человек. Подобное соотношение было невероятным (даже для Фредериксберга) и произвело глубокое впечатление на всех участников боя. Наиболее сжато и лаконично его выразил командир дивизии генерал Лоу: «Это была не война. Это было убийство». [427]

Однако даже после такого провала битва еще не окончилась. Федералы не могли больше идти вперед, но не хотели и отходить назад. Практически вдоль всей линии обороны конфедератов возникла другая, параллельная ей линия из лежащих на земле солдат в пыльных синих мундирах, усиленно работавших всем, что попадалось им под руки, чтобы выкопать индивидуальные стрелковые ячейки. Иногда эта другая линия сближалась с неприступными траншеями южан на расстояние 40 ярдов, иногда удалялась от них, но нигде дистанция не превышала 200 ярдов. Позади же пехоты, поливавшей друг друга беглым огнем, на батарейных позициях стояли орудия, также вносившие свою лепту в достигшее кульминации смертоубийство. Их канонада была несмолкаемой с раннего утра, когда началась безрезультатная атака северян, до темноты, когда сражение наконец утихло.

Впрочем, исход битвы у Колд-Харбора стал ясен уже после полудня, и генерал Грант, прибывший в то время на позиции, с досадой констатировал, что его замысел провалился. Выслушав доклады корпусных командиров, ни один из которых не выразил оптимизма, он отдал генералу Миду следующий приказ: «Точка зрения командующих корпусами такова: они не уверены в успехе в том случае, если будет отдан приказ о возобновлении атаки. Вы можете ограничить дальнейшее наступление его теперешним рубежом. Удерживайте наиболее выдвинутые вперед позиции и укрепляйте их».

Позже в своих мемуарах незадолго до скоропостижной кончины от рака горла Грант сознался, что эта атака была ошибкой, хотя и не выразил особенного раскаяния в ее совершении. «Я всегда жалел, что последняя атака при Колд-Харборе вообще была предпринята… — писал он. — При Колд-Харборе не удалось добиться никаких преимуществ, чтобы компенсировать наши тяжелые потери. В действительности все преимущества, кроме соотношения потерь, принадлежали конфедератам».

Солдаты и офицеры, перестреливавшиеся с врагом, поняли это еще раньше (в сущности, еще до битвы), но продолжали честно выполнять свой долг. Когда же у одной из федеральных батарей появился офицер из штаба Гранта и принялся разглядывать позиции южан в подзорную трубу, офицер-артиллерист [428] с сарказмом поинтересовался, видит ли он Ричмонд. Штабист ответил, что пока не видит, но надеется вскоре увидеть. «Тогда лучше сделайте на этой трубе винтовую нарезку, чтобы она брала расстояние подальше», — заметил артиллерист.

Итак, битва при Колд-Харборе была сочетанием безумных, заранее обреченных на поражение лобовых атак и ожесточенной, но бесполезной перестрелки окопавшейся пехоты. Сам по себе подобный образ ведения боя не был новинкой, ибо и фронтальное наступление, и массовое огневое противостояние уже неоднократно применялись в гражданской войне и всегда приводили к одному и тому же нулевому результату. Но никогда ранее лобовые атаки не захлебывались так быстро — а ни одна из них не продолжалась более получаса — и никогда такое количество людей не погибало и не получало ранений за столь короткий промежуток времени. В этом бою федералы потеряли 7 тысяч человек за полчаса, и это число могло быть еще большим, если бы у генералов Севера хватило сумасшедшего упрямства предпринять повторный штурм. К счастью для солдат-янки, такая идея не пришла в голову ни Миду, ни Гранту, и все ограничилось утренней атакой и последующей перестрелкой.

Ночью, когда пальба в основном прекратилась и вдоль всей линии установилось затишье, солдаты-федералы смогли наконец отправиться в тыл (во время боя подобные походы были смертельно опасными), чтобы перевязать раны, наполнить фляги и, главное, вооружиться топорами и лопатами. При помощи последних они расширили и углубили свои импровизированные траншеи, превратив их в целостную оборонительную систему. Она была, конечно, не такой сложной и хорошо продуманной, как линия укреплений конфедератов, но все же достаточно надежной, чтобы выдержать контратаки противника. Одновременно были сделаны глубокие траншейные коридоры, ведущие в тыл, так что теперь передовые линии могли безопасно сообщаться со штабами и обозами.

В результате история противостояния у Спотселвейни повторялась. Обе армии засели в долговременных полевых укреплениях и приступили к ведению некого подобия позиционной войны. Главным образом она заключалась в спорадических [429] перестрелках и предпринимаемых лишь время от времени демонстрациях. Исключение составили два дня — 4 и 5 июня, когда между Грантом и Ли было заключено перемирие, чтобы собрать раненых и похоронить убитых. По обычаю гражданской войны это перемирие было использовано солдатами и офицерами для традиционного братания, обмена новостями и бартерной торговли. Однако, когда срок соглашения истек, они вернулись в свои глубокие траншеи и снова взялись за винтовки.

Это соседство двух враждебных армий продолжалось до 14 июня, когда Грант решился наконец на очередной обходной маневр. Но отчаянное сопротивление Ли у Колд-Харбора вынудило его отказаться от наступления на Ричмонд — все дороги к столице Конфедерации были по-прежнему перекрыты Северовирджинской армией — и выбрать для своего маневра другую цель. Ею стал город Питтерсберг, находившийся южнее Ричмонда. С его захватом все дороги, которые связывали столицу с остальным Югом, были бы в руках северян. Иными словами, овладев Питтерсбергом, федералы решили бы как судьбу Ричмонда, так и судьбу всей Конфедерации.

Но воплощению этой действительно гениальной идеи в жизнь снова помешала медлительность и неповоротливость федеральных генералов. Смит Плешивый, возглавивший со своим 18-м корпусом марш Потомакской армии, потратил на преодоление 10-мильного пути целых 7 часов, а, дойдя до места назначения, не произвел штурма с надлежащей настойчивостью и упорством.

Ли был поначалу обманут неожиданным маневром Гранта (возможно, впервые за всю войну противнику удалось ввести его в заблуждение), но, разгадав замысел главнокомандующего северян, сам поспешил к Питтерсбергу. Ему удалось привести туда свои войска прежде, чем северяне смогли предпринять решительный штурм, и Гранту, и Миду не оставалось ничего другого, как только приступить к правильней осаде.

Эта осада заняла у них почти год и продолжалась без перерыва вплоть до апреля 1865 года, оправдав таким образом опасения Мида. Но мы не станем подробно останавливаться [430] на этом эпизоде войны. Питтерсберг был ее отдельным этапом и заслуживает особого изучения. Здесь же достаточно сказать, что падение этого города было неизбежным, и вместе с ним, по сути, закончилась история славной Северовирджинской армии. Правда, генералу Ли удалось вырваться из осады с остатками своих сил и несколько оттянуть неизбежный финал. Но спустя неделю Грант все же настиг его у местечка Аппоматокс и принудил к капитуляции. 9 апреля марш некогда грозных серых легионов наконец окончился, а вместе с ним рухнуло и одно из самых недолговечных и самых необычных государственных образований — Конфедеративные Штаты Америки. Гражданская война завершилась.

На этом завершается наш короткий и далеко не полный рассказ о развитии сухопутной тактики в ходе гражданской войны. Мы не случайно остановили его на июне 1864 года и не затрагивали последующих событий. Сражения у Спотсилвейни и при Колд-Харборе, конечно, не были последними в гражданской войне, но, безусловно, стали конечной точкой тактической эволюции, проделанной военным искусством в ходе этого конфликта. В 1864–1865 годах произошло еще немало кровавых битв, но почти все они, с точки зрения тактики были похожи друг на друга. Их всех объединяло широкое использование траншеи как средства обороны, всякий раз подтверждавшее свою огромную эффективность. Несмотря на уроки Фредериксберга, Спотсилвейни, Колд-Харбора, Кенессоу и целого ряда других битв, многие генералы все еще пытались взять позиции окопавшейся пехоты лобовым ударом, за что всякий раз расплачивались их обреченные на гибель солдаты.

Так было, например, в ходе битвы у Франклина, когда генерал конфедератов Джон Белл Худ попытался прорвать траншейную линию, обороняемую втрое уступавшими его войскам по численности солдатами федеральной армии Томаса. Тринадцать раз измотанные боями и голодом серые солдаты бросались по приказу своего командира на укрепления врага и тринадцать раз откатывались назад, оставляя на поле боя тысячи убитых и раненых. В результате армия Худа [431] понесла страшные потери, была морально сломлена и позже, в бою у Нэшвила, стала легкой добычей федералов, окончательно ее разгромивших.

Подобных примеров можно было бы привести немало, но и без них понятно, какой характер приобрел ход боевых действий в самом конце гражданской войны. Окоп, воцарившийся спустя 50 лет на кровавых полях I мировой войны, впервые властно заявил о себе в густых лесах северной Вирджинии и на красных холмах Джорджии. Его явление поставило перед теоретиками и практиками военного искусства важную проблему прорыва укрепленных линий, обороняемых пехотой с нарезным стрелковым оружием.

Гражданская война в США наглядно продемонстрировала, что решить эту проблему обычными средствами, т. е. фронтальными атаками, не удастся и что необходимо принципиально новое радикальное средство. Такое средство было найдено уже в начале следующего века, когда на фронтах I мировой войны появились первые танки. Лишь эти закованные в броню неповоротливые чудовища смогли, наконец, справиться с мощью неприступных траншей. Впрочем, это уже совсем другая история. [432]