Отдел первый

Благословен Господь Россию укрепивый,

Довольством, тишиной — ее благословивый;

И в весех и градех, на суше и морях,

На отдаленнейших Кубанских берегах!

К. Россинский

I

Кубань. — О древних народах Кубанского края. — Тмутаракань и pyсские. — О татарах и ногайцах. — Таманский остров. — Кубанский край

Река Кубань, берущая начало в истоках эльборусских снегов, охватывает своим течением северную сторону Кавказского горного хребта и вливается двумя рукавами, Протокой и Переволокой, в Азовское море, а главной массой своих вод, Бугазским гирлом, в Черное море.

На Кубани был когда-то довольно значительный остров — Каракубанский. За двадцать верст выше Копыла — старого турецкого укрепления, — Кубань взяла направление влево, под названием Каракубань, а направо пошла речка Кубанка. Каракубань протекла десятки верст в земле черкесов и соединялась с Кубанкой верстах в десяти ниже речки Курка, впадающей в Курчанский лиман, который соединяется с Азовским морем около Темрюка. Каракубанский остров имел в длину 76 и в ширину 9–12 верст. Теперь Кубанка пересохла, Каракубань течет под общим именем Кубани и самый Каракубанский остров не существует. Из названных правых рукавов Кубани Протока впадает в море близ Ачуева, знаменитого богатым рыболовством, а Переволока, захватывая Ахтанизовский лиман, вливается тоже в море Темрюкским гирлом.

Относительно направления в древнее время истоков Кубани, г. Серафимович указывает, что, по описанию Страбона, Кубань (Гипанис) текла сначала к северо-западу, вливаясь в губу, заключенную между Кимерийским островом (где ныне Темрюк) и Сандийским мысом (на нем станица Старотитаровская), потом изменила свое направление на юго-запад, ниже Сандийского мыса, который преобразован в остров Таманский [155].

Кубань называется по черкесски Пшиз; в некоторых русских источниках эта река имеет древнее название Ахардай; г. Дебу придает Кубани оба древние наименования, Ахардай и Гипанис. Последнее название, по исследованию Шафарика, принадлежит р. Бугу.

Относительно названия г. Серафимовичем Таманского острова Кимерийским, не будет лишним добавить объяснение г. Ригельмана, что в стороне от Дона до Черного и Азовского морей жило некогда племя Гемеры, известное под именем Кимеры, т. е. кимвров, от которых и Меотийского озера (Азовское море) устье, впадающее в Понт Эвксинский (Черное море), называют Босфор Кимерийский. Можно, следовательно, полагать, что и самый Таманский остров назывался в древности по этой причине Кимерийским [156].

В верховьях своих Кубань, извиваясь змеей между дикими скалистыми берегами, быстро и шумно стремится по камням до истоков в нее горных речек. Принимая чужие воды, Кубань изменяет каменное русло на песчаное и белые прозрачные струи на желто-бурые волны, крутящиеся в частых водоворотах, на всем протяжении реки. Чем далее вниз по течению, тем Кубань от притоков с северной покатости горного хребта делается глубже и шире; дикие и угрюмые берега исчезают, и вместо мрачных ущелий появляются роскошные долины, — с живописными ландшафтами обширных лугов, кустарников и лесов, обрамленных вдали исполинскими горами Западного Кавказа. Нередко Кубань изменяет направление своих вод то в одну, то в другую сторону, образуя песчаные отмели, выходящие потом островками, или вновь разливаемые прихотливою волною.

Правая сторона р. Кубани до Устьлабинского редута, р. Еи, Черного и Азовского морей с Таманским островом являет, за малыми исключениями, сплошную равнину, по исчислениям землемеров в 27417 1/2 квадр. верст. На этой-то земле, в 1792 году поселено Черноморское казачье войско именуемое ныне, с присоединением к нему части линейных казаков, Кубанским.

В Черномории замечателен в историческом отношении Таманский остров, называемый Фанагорийским, где некогда была столица Боспорского царства; напротив, Кубанский край не богат памятниками древней истории. Нельзя, впрочем, обойти молчанием следующий случай. Во время военных действий Суворова на Кубани генерал Поликарпов нашел, на месте нынешнего г. Екатеринодара, камень длиною в девять английских футов и в четыре фута в окружности, со знаками, которых тогда никто не мог разобрать. Камень этот был отправлен к Потемкину и ныне находится в Царстве Польском, в саду имения Радзивиллов.

Откуда и когда загадочный камень очутился на Кубанской земле, неизвестно; но Оленин говорит, что в завоеванных египетским царем Сезострисом странах, простиравшихся до Танаиса (Дона), были поставлены столбы с иероглифическими надписями, подобные иероглифам под сфинксами, украшающими в Петербурге набережную Васильевского острова. Надписи эти гласили: «Сезострис, царь царей, государь государей, сии земли оружием своим завоевал». Найденный Поликарповым камень — один из таких столбов.

Не беру на себя задачи исследовать, какие народы в глубокой древности обитали на Кубанской земле и на острове Тамани; но полагаю уместным сказать несколько слов об этом предмете по немногим имеющимся у меня под рукой печатным источникам. Решаюсь на эти отрывочные сведения единственно в том убеждении, чтобы хотя сколько-нибудь ознакомиться с краем, где пришлось вести историческую жизнь Черноморскому войску.

Шафарик в своих «Славянских древностях» говорит, что места, лежавшие по обеим сторонам Дона, были заселены в разное время разными переходными, занимавшимися грабежом народами, которые теснили друг друга. Около четвертого столетия одно поколение болгарок, под властью Бадбая, жило на севере Азовского моря и Кубани, между Доном и Волгой, но впоследствии, уклоняясь от нападения козаров, перешло оттуда в другие места.

В этом же веке, по разрушении скифами Готского царства, при Черном море, одна часть готов, перешедши со скифами в Кубанскую землю, смешалась с тамошними жителями. Потомки их, под именем готов-тетракситов , держались на Босфоре, близ устья Кубани, до шестого столетия. Место их заступили перешедшие из Крыма кабардинцы, которые в шестом столетии занимали остров, образуемый рукавами Кубани при впадении ее в Черное море, в названном татарами месте: Кызил-там, т. е. красный камень.

Кабардинцы, однако, жили здесь не долго; они передвинулись под начальством Инала, родоначальника всех кабардинских князей, далее на восток и расселились в нынешней Кабарде.

За кабардинцами являются на Кубанской земле сиракены маиотского племени, известные потом под именем мадьяров. Народы эти в VIII и IX столетиях вытеснены были печенегами. Около того же времени козары распространили свое владычество от Волги за Дон, до Черного и Азовского морей, господствуя в этом крае над побежденными народами.

В IX столетии вышедшие из-за Урала и Волги половцы, по мнению Соловьева, татарского племени и языка, а по исследованиям Ригельмана из готского народа, происходящего от кимвров, соединясь с печенегами, своими единоплеменниками, изгнали козаров по левую сторону р. Дона, а потом, поселившись при Черном море, вели постоянную с ними войну, наконец истребили их и завладели их землями. Соловьев говорит, что и печенеги были изгнаны из своих поселений теми же половцами, распространившими свои владения к северу до пределов России, а на юг до черкесов и кавказских народов [157].

Все эти племена, группируясь своими поселениями в местности между Доном, Кубанью, Черным и Азовским морями, судя по историческим фактам, занимали те самые места, на которых впоследствии (1792 г.) поселено Черноморское казачье войско.

Остатки названных народов, переходя одни за другими в разные страны, смешивались в разноплеменный сброд и долго толпились на Фанагорийском острове (Тмутаракани), именно до времен владычества здесь русских князей.

Прежде чем начнем речь о внесении в этот край русской власти, скажем несколько слов о Фанагорийском острове, известном ныне под названием Таманского острова. Некоторые полагают, что древний город Фанагория был на Бугасе (гирло, соединяющее Кубанский лиман с Черным морем), или поблизости его, к востоку, между Стеблиевским селением и бывшим на Кубанской границе Новогригорьевским постом; другие говорят, что Фанагория была на месте нынешней Сенной почтовой станции, с портом у оконечности Таманского залива, и что остатки развалин древних фанагорийских сооружений находятся под землей и покрыты водой.

Оставив в стороне различные мнения о месте древней Фанагории, сливающейся в одно общее название с целым островом, нельзя не упомянуть, что здесь еще много неисследованных мест, заслуживающих особенного внимания, в развалинах крепостей и городов. Нет сомнения, что некоторые из них построены в позднейшие времена турецко-татарского владычества в этом крае, но нельзя также не отнести к более отдаленнейшим векам сооружение громадных твердынь, подобных и доныне уцелевшим следам укрепленного места на Темрюкской горе, к стороне Курчанского лимана и Азовского моря.

Как некогда новгородские славяне, разъединенные внутренними несогласиями, призвали к себе общего властелина, так и жители острова Фанагории: козары, косоги, половцы и другие азиатцы, терзаемые неурядицами, подчинились предприимчивым русским князьям, искавшим счастья вдали от родины. Фанагорийский остров, с появлением на нем русских, стал известен под названием Тмутаракани, испорченное древнегреческое слово — Таматарха, что значит: рыбье звено, соление рыб. Остров этот действительно богат рыбными и соляными промыслами.

По смерти Владимира I, в 1015 году, Тмутаракань является одним из удельных княжеств Русского царства. Самое же подчинение Тмутаракани владычеству русских князей относится ко времени Святослава I, ходившего войною на яссов и когосов, жителей при-Кавказья.

По этому поводу Шафарик замечает, что Святослав в 964–966 годах победил яссов и косогов, предков черкесов, и в то же время, кажется (подлинное выражение Шафарика), Святослав покорил Таматарху (Фанагорию) и все Казарские области на восточном берегу Азовского моря, известные после под именем Тмутараканского княжества.

В XI столетии Тмутаракань принадлежала Мстиславу, сыну Владимира I. Он, делая походы из Тмутаракани на косогов, победил их князя Редедю в единоборстве и взял его землю, а на жителей наложил дань. Предание говорит, что Мстислав, борясь с косожским князем и изнемогая в этой борьбе, воскликнул: «Пречистая Богородица, помоги мне! Если я его одолею, то построю церковь во имя твое!» Действительно, Мстислав в память своей победы построил, по данному обету, в Тмутаракани церковь во имя Пресвятой Богородицы [158].

Сохранившиеся памятники древности не указывают места, где была эта церковь, но есть свидетельства о водворении христианской веры в Тмутаракани во время владычества русских князей. При заселении черноморцами в 1792 году Таманского острова, найдены развалины древнего монастыря на горе, вдавшейся полукругом в Ахтанизовский лиман. Можно предполагать, что это был тот самый монастырь, который, по историческим исследованиям, построен в 1054 году иноком Никоном, другом св. Феодосия Печерского [159]. По мнению Оленина, Никон был послан от тмутараканцев к черниговскому князю Святославу Ростиславовичу — «да пустит им сына своего Глеба на престол тмутораканский». И между местными жителями сохранилось предание, что монастырь основан во имя св. князей Бориса и Глеба. Набожные черноморцы, из выбранных в развалинах монастыря камней, выстроили в станице Ахтанизовской церковь. Место, где был древний монастырь, и поныне известно в народе под названием Борисова гора, из которой, по словам местных жителей, лиман и теперь еще вымывает камни монастырских построек.

В 1792 году черноморцы нашли камень, надпись на котором объясняла деяния князя Глеба и определяла расстояние от одного берега пролива до другого, ввиду пространства так называемого Верблюжьего брода, севернее (Чушка и Ениколь) [160].

Политические обстоятельства заставили русских князей бросить Тмутаракань. Она осталась по-прежнему в руках разноплеменного населения, из которого, как можно полагать, господствующим были половцы.

В XIII веке монголы подчинили себе всю землю Половецкую, Тавриду, черкесов и других народов, в окрестностях Азовских.

Со времен князя Василия Темного сделалась известною Крымская орда, основанная Эдигеем. Сыновья его, по смерти отца, разделились и погибли в междоусобицах. Тогда монголы черноморские избрали себе в ханы восемнадцатилетнего юношу Азы-Гирея, который, покорив улусы в окрестностях Черного моря, основал независимую Крымскую орду. Но в 1475 году, в княжение Иоанна III, хан Менили-Гирей, взятый в плен турецкими войсками, принужден был признать над собою верховную власть султана [161].

Татарские орды, занявшие Крым, имели поселения свои и на Фанагорийском острове, где, кроме их, жили некрасовцы. Время поселения здесь этих казаков относится к царствованию Петра Великого и было следствием возмущения на Дону старшины Булавина. Главный сообщник Булавина, Игнатий Некрасов, ушел с набранною им шайкою на Кубань и отдался под власть крымского хана (1708). За ним последовали многие казаки-раскольники из станиц Голубинской, Чирской и разные беглецы из других мест. Первые пришельцы были поселены между татарскими городами Темрюком и Таманью, между морями Черным и Азовским, близ залива, и образовали три станицы: Блудиловскую, Толубянскую и Чирскую; вторые беглецы водворились, между этими станицами, слободами. И тех и других хан подчинил «кубанскому сераскиру». Впрочем, некрасовцы уже нашли своих земляков на Таманском острове, бежавших сюда с Дона еще прежде, также по причине гонений на раскольников.

Вместе с крымскими, кубанскими и горскими народами некрасовцы ходили войною на русских и не щадили, при набегах, даже земляков своих на Дону. В 1777 году, при занятии русскими войсками прикубанского края и острова Тамани, они бежали сначала к черкесам, а в следующем году в Турцию.

Эти исторические данные, приводимые Ригельманом, дополняются преданиями. Взятый в апреле 1793 года черноморскими казаками на Кубани в плен абазинский некрасовец Андрей Мазанов рассказывал, что он родился на Фанагорийском острове, где жили его отец и другие некрасовцы. Когда Россия овладела Тавридой, то переправившимся чрез Еникольский пролив, с татарами, ханом Шангиреем (Шагин-Гирей) выгнаны были все некрасовцы с Фанагорийского острова и переселены в Анатолию. Там Мазанов жил до 1787 года, а в том году отправился в турецкий город Анап (Анапу), откуда перешел к абазинцам и, занимаясь охотой и ловлей рыбы в Кубани с другими некрасовцами, брал в плен черноморцев и продавал абазехам, покуда и самого его на Кубани поймали.

Скальковский полагает, что некрасовцы из Тамани перешли прямо в Болгарию и поселились близ Бабадага и озера Розельм, где и жили до вызова их в Россию стараниями генерал-лейтенанта Тучкова.

Не беру на себя согласовать различные мнения об этом вопросе о некрасовцах, потому что история их не входит в мой рассказ, скажу только, что они действительно в указанное время жили на Таманском острове и оставленные ими пустые селения были видны еще во время переселения черноморцев на Кубань [162].

Фанагорийский остров имеет богатейшие рыбные ловли, соляные промыслы и нефтяные источники [163]. При своих естественных богатствах и при выгодном топографическом положении от соединения двух морей остров должен был обратить на себя особенное внимание Турции. Возникли здесь крепости, города и ханские дворцы; все закипело жизнью; явились торговля, промышленность.

Фанагория — по-турецки Таман. От этого имени, данного первому здесь городу, и самый остров стал называться Таманским [164].

Город Таман, или, как называют его ныне, Тамань, с огромною при нем развалившеюся крепостью, с бассейнами, с фонтанами, с роскошными садами и виноградниками, расположен над Керченским проливом (прежде Босфорский). При заселении черноморцами острова Тамань была еще городом, и 30 января 1848 г. Высочайше утвержден для него герб [165], однако и после этого Тамань, не имея городских учреждений, осталась со скромным именем станицы.

Темрюк, другой город на Таманском острове, получил свое название, вероятно, от черкесского князя Темрюка, на дочери которого был женат Иоанн Грозный. Быть может, этот самый князь жил на месте расположения самого городка, с теми черкесами, которые около 1502 года занимали весь восточный берег Азовского моря, от Дона до Босфора Киммерийского.

О местоположении Темрюка войсковой есаул Черноморского войска Гулика, осматривавший в 1792 году здешний край, говорит:

«По над Атишским и Ахтиниским лиманами, за 25 верст песчаный ерик, идущий с Ахтинского лимана и впадающий в Азовское море. Напереди сего ерика город пустой, называемый старый Темрюк, где земляная крепость. Близ сей крепости, верст за пять, над Ахтиниским лиманом и Азовским морем, на косе каменная пустая крепость, называемая новый Темрюк, и около оной на двух земляных батареях по две чугунных и по одной медной, всего шесть пушек, из числа коих одна чугунная разбита».

Городов, виденных Гуликом, теперь нет. От старого Темрюка уцелела только одна крепость с земляным валом, довольно: но еще высоким, и кой-где остатки разбросанных камней из бывших крепостных построек. При ломке камней из этой крепости, в 1835 году, для колокольни, строившейся в нынешнем Темрюке, открыт склад артиллерийских припасов, именно ядер трехфунтового калибра 450 штук, а в 1837 году, выкопали также медную трубу, весом в 2 пуда 8 фунт. Далее на восток около Темрюкского гирла заметны тоже небольшие земляные укрепления, и в одном редуте и теперь еще торчат в земле две огромные турецкие пушки. Не здесь ли был новый Темрюк, где проходит и упоминаемая Гуликом песчаная коса; или на противоположном берегу гирла, где была Темрюкская станица, а в настоящее время, по горке раскинулся город Темрюк, да еще и портовый.

Кроме городов Тамани и Темрюка, и многих крепостей, со времен турецко-татарского владычества был сильно укрепленный город Очуев или Ачуй (Ачуев), где на батареях найдено Гуликом, в 1792 году, девятнадцать больших пушек. На Ейской косе, зашедшей в Азовское море, тоже была крепость с ханским дворцом, который русские называли Шангиреевским ретраншаментом. Здесь также найдены Гуликом четыре чугунные пушки. Как эти, так и прочие орудия, бывшие в Темрюке и Ачуеве, по распоряжению войскового судьи Головатого, перевезены в Екатеринодар. Ханский ретраншамент, по заселении края черноморцами, состоял в ведении таврической казенной палаты; но, по просьбе Головатого, разобран для постройки церкви при ейском окружном правлении, во имя Преображения Господня [166] (в Старо-щербиновской станице).

В то время когда обладатели Таманского округа, при оседлой жизни, развивали там внутреннее благоустройство, на привольных степях Кубанского края, к стороне Дона, кочевали отделившиеся от Золотой Орды татары племени Ногайского. Кубанские ногайцы, состоя в зависимости от крымского хана, подразделялись на две главные орды: Чамбурлукскую и Едманскую; по мнению же Скальковского, Кубанская орда происходила от колена киргизов, и главная ставка их сераскира была на р. Аганлы (Афганлы), близ впадения ее в Кубань, а кочевья их доходили до нынешнего Копыла.

Не знаю, насколько верно предположение Скальковского о происхождении кубанских орд, кочевавших некогда на земле, заселенной Черноморским войском, но замечу, что г. Скальковский издал свою книгу в 1850 году, а в это время, сколько мне известно, в Черномории не было и нет р. Аганлы или Афганлы, впадающей в Кубань; есть речка Аниели, или, так называемый, Ангелинский (на карте Английский) ерик, набирающий воду при половодье Кубани [167]. Скальковский говорит, что главная ставка сераскира кубанских орд была при впадении р. Аганлы в Кубань. Если принять, что эта река есть упомянутый мною ерик и что впадение ее Скальковский разумеет соединение с Кубанью, недалеко от Красного леса, то и тут нет никаких признаков резиденции главного начальника кубанских народов, а такое место не могло бы остаться бесследным. Местопребыванием сераскира Дебу полагает Копыл, с чем скорее можно согласиться, потому что здесь и до сих пор видны развалины каменного укрепления над самой Протокой с левой ее стороны.

В 1770 году, во время турецкой войны, русские войска, вступив в Крым, заняли Таманский остров и города Таман, Темрюк, Ахай и Алфону (где были последние два города — неизвестно). Более 200000 татар, населявших остров и твердую землю (полагаю, Кубанский край), сдались русским войскам, но по мирному трактату, заключенному в Кючук-Кайнарджи, все татарские народы, крымские, кубанские и проч ., признаны были состоящими под властью хана чингиского поколения.

По этому же трактату, Россия предоставила татарам, кроме Керчи и Ениколя с их уездами и пристанями, все города, крепости, селения, земли и пристани, в Крыму и на Кубани, оружием ее приобретенные; Порта, со своей стороны, отреклась от всякого права на крепости, города и жилища в Крыму, на Кубани и на острове Тамане лежащие, уступая все это татарам в независимое их владение. Кубань, как и прежде, осталась турецкою границею от татар. Таким образом, и Таманский остров и Кубанский край, завоеванные русскими войсками, были очищены.

По кайнарджийскому трактату, султан, имея в Крыму одно только религиозное значение, как глава ислама, старался возвратить и прежнее политическое влияние на Крым, что, конечно, не могло соответствовать видам русского правительства. При таких враждебных влияниях двух соседственных держав, на Крымском полуострове образовались партии русская и турецкая, которые, защищая взаимные интересы, влияли на шаткую власть крымского хана. В 1775 г., преданный России хан Сагиб-Гирей был свергнут с престола, и на место его возведен угодник султана, Девлет-Гирей; но и он скоро принужден был уступить место хану Шагин-Гирею. Этот новый властелин татарского народа начал вводить в Крыму различные реформы, но вооружил против себя поборников старины, и, очутившись в затруднительном положении, искал покровительства России. Принужденный в 1782 году, вследствие открытого мятежа родных братьев, бежать в Таганрог, он хотя и был с помощью русских войск вновь возведен на престол, но своими жестокостями уже в следующем, 1783-м году дал недовольным повод к новому бунту.

Императрица Екатерина, с целью положить предел бунтам, волновавшим Крымский полуостров, поручила Потемкину вступить туда с русскими войсками.

Крым остался лишь номинально независимым государством: царство потомков грозного Батыя, видимо, разрушалось. Чтобы отдалить, однако, от Крыма ногайцев, кочевавших на кубанских степях, и черкесов и тем разъединить силы татар, Екатерина вверила исполнение этого плана Суворову. Прибыв на Кубанскую линию и обозрев места от Азова до Тамани, он занял эту черту укреплениями до морских берегов.

В 1783 году Шагин-Гирей отрекся от ханского престола. Крым, Таманский остров и вся правая Кубанская сторона вошли в пределы России. Договором, заключенным с Отоманской Портой в Константинополе 28 декабря 1783 года, река Кубань была постановлена границей между обеими империями. Граница эта еще раз подтверждена Турцией трактатом 29 декабря 1791 года.

Для торжественного объявления отречения крымского хана Суворов собрал ногайцев в городок Ейск, на юго-восточном берегу Азовского моря (близ ст. Старощербиновской), и предъявил ордынцам условия, на которых Шагин-Гирей, слагая с себя звание крымского хана, передавал русской государыне владычество над всеми ордами татарского народа. При содействии приверженных России Мусса-Бея и Галиль Эффендия, правителей Чамбурлукской и Едманской орд, подразделявших главную орду Ногайскую, он успел уговорить ногайцев мирно покориться необходимости, а некоторых султанов убедил вовсе переселиться из Кубанской степи за Волгу. Часть же этих народов перешла в Крым и водворилась в окрестностях Перекопа. 28 июня ногайцы присягнули на подданство России.

Водворенное спокойствие было непродолжительно. Шагин-Гирей, подстрекаемый врагами России, явился первым зачинщиком волнения между татарским народом. Многие ногайцы и Закубанская сторона черкесов возмутились открыто; бунт разлился по Ейской степи; шедшие за Волгу на поселение ногайцы возвратились на прежние кочевья. Суворов разбил их наголову. Более 500 татар легло на месте; прочие убежали за Кубань, оставив в добычу русским: жен, детей, огромные стада и все свое имущество. До десяти тысяч ногайцев, с султаном Тавом, после безуспешной осады Ейского городка тоже ушли за Кубань.

Переправившись на левый берег Кубани, Суворов разгроми притоны бунтовщиков.

Крымский хан, живший в это время в Тамане, был перевезен, по приказанию императрицы, в Калугу.

Часть ногайцев князь Потемкин-Таврический переселил из Крыма на Уральские степи; но около тысячи семейств, стараниями едманского мурзы Баязет-Бея, воротились и водворились по р. Ее на землях прежних владений орд кубанских. Впоследствии прибыло сюда еще до 2000 ногайских семейств. В 1792 году и эти ногайцы переведены были в Крымские степи, на Молочные Воды [168].

После подчинения Крыма России и очищения от ногайцев Кубанских степей богатый остров Таманский обезлюдел, и только опустевшие города, крепости и селения свидетельствовали о недавном пребывании здесь оседлых народов.

Чтобы прикрыть границы от неприятельских нападений и содержать в страхе татар и других хищных соседей, князь Потемкин протянул цепь войск по правому берегу Кубани и в других местах очищенного края. С тех пор наши регулярные войска, заняв кубанскую границу, построили на Кордонной линии укрепления; в оставшихся в Тамане 150 старых турецких домах поместился батальон егерей.

Так рушилось владычество татар в крае между Черным и Азовским морями и р. Кубанью. Земли крымских татар, собственно Крым, Таманский остров и Кубанский край, окончательно вошли в состав государства Русского.

Между прочими распоряжениями, касавшимися устройства вновь присоединенного края, по указу, данному сенату 2 февраля 1784 года, остров Таманский присоединен к новой Таврической области, а Кубанская земля причислена к составу Кавказской губернии [169].

II

Стремление черноморцев к единству. — Выбор кошевого. — Кутузов и черноморцы. — Войсковая администрация за Бугом

Ой летит бомба з Московского стана,

Та посередь Сичи впала.

Ой хоть пропали славни запорожци,

Та не пропала их слава!

Народная песня.

С падением Запорожской Сечи, старинные вольности запорожских казаков рушились безвозвратно; население войска разбрелось во все стороны; многие старшины поступили в государственную службу, а простое казачество — «хто до турка, хто до пана, а хто й в губернии приписано». Так говорили стародавние люди: «а им батьки казали: “як сич руйнували та писню спивали”:

Чорна хмара наступае,

Либонь дощик буде,

Вжеж нашего запорожжа

До вику не буде.

Бо царица, мати наша

Напуст напустила,

Славне войско Запорожське

Та й занапастила.

Однако казацкий дух единства жил и в богатой храмине старшины, и в убогой хижине казака. Подавленная казацкая воля рвалась на простор выказать свою удалую отвагу. Оставшиеся в России запорожцы подчинились власти правительства и терпеливо переносили испытание утраченной независимости. В самый безнадежный период своей жизни, от разрушения Сечи до нового казацкого коша за Бугом, они не утратили ни геройского духа предков, ни горячей любви к сословным интересам войска: общее желание запорожцев стремилось к одному знаменателю — к казацкой вольности.

Сильный дух запорожцев выражался народным представительством в лице старшин. Эти-то почтенные доверенностью войска ходатаи начали искать удобного случая воскресить вольное казачество. Турецкая война 1787 года решила судьбу запорожцев. Призванные князем Тавриды под знамена России, сечевики взвились орлами на Черном море и мощной казацкой грудью пробили дорогу к милостям Великой Монархини. Восстановление за Бугом, из остатков Запорожья, коша «верного войска черноморского», было наградой за доблестную службу запорожских казаков в войну против врагов отечества. Заветные мечты войскового товарищества сбылись, правление войска было установлено, и в главе бывших сынов Днепра стал по-прежнему в за-Бугском коше батъко-кошевой атаман.

Служа под непосредственным начальством могущественного своего покровителя князя Потемкина-Таврического , казакам нужно было удержать за собою ту славу, которою гордился гетман войска Черноморского, великолепный князь Тавриды. Всякое случайное неудовольствие этого своенравного вельможи могло поколебать шаткое еще устройство Черноморского войска.

Следующий случай обрисовывает тревожное состояние черноморцев в роковое время их возрождения за Бугом. В конце января 1791 года пронесся в армии слух, что татары в урочище Монастырище (на Дунае) захватили врасплох команду черноморских казаков, состоявшую под начальством войскового полковника Чернышева, из которых 25 были взяты в плен, а остальные 25 кое-как убрались в лодки и тем спаслись. Кошевой атаман Чепега и войсковой судья Головатый были в это время в Яссах, и когда получили печальное известие, то писали (2 февраля 1791 г.) Чернышеву, что они «находятся у его светлости (Потемкина) для всего Черноморского общества благополучия, которое и началось с хорошим успехом, но означенное зло привело их в горестное сомнение, так что и начатое дело приостановилось…». Для устранения подобных неприятных случаев равители войска поручали Чернышеву внушить казакам долг службы, повиновение властям, воинскую осторожность, и во всем этом наипаче убедить их словами: «Собраться нам було трудно, а расточать нас чрез неповиновение — легко».

Хотя слух оказался ложным, однако самый факт показывает, что черноморцы крепко тревожились за благосостояние войска, если бы навлекли на себя гнев Потемкина.

Черноморцы, дорожа славой войска и заслуженными правами, не менее заботились и о сохранении среди войсковой семьи чистоты нравов и безупречного поведения, чтобы и с этой стороны не потерять у начальства доброго о себе мнения. По поводу этому расскажу случай, характеризующий нравственную сторону черноморцев. Кошевое начальство, известившись, что полковой хорунжий армии прапорщик Андрей Белый занимается воровством и другими дурными делами и тем наносит войску бесчестие, изгнало его из среды войскового общества на собственное пропитание, с запрещением не только вновь принимать на службу в войске, но даже не иметь с ним честным людям никакого общения, чтобы и другие не могли совратиться с истинного пути.

Черноморское войско, собравшись за Бугом, организовало у себя войсковой кош, по примеру бывшего в войске запорожском. Первым кошевым атаманом за-Бугского коша был избран, по древнему обычаю казаков, старшина войска Сидор Игнатьевич Белый. Несмотря на войсковой выбор, Белый в звании кошевого был утвержден еще и со стороны правительства начальником края и военных сил там расположенных, фельдмаршалом князем Потемкиным-Таврическим.

После смерти кошевого Сидора Белого между черноморскими казаками образовались две партии: одна желала поставить во главе войска Головатого, другая Чепегу. Оба эти старшины были уважаемы в круге войскового общества, как первые народные представители; оба отличались военными достоинствами, и оба пользовались общею любовью и привязанностью казаков. И по положению в войске оба были из числа первых: Головатый, отличный администратор, был войсковым судьею, что давало ему, по службе в войске, первенство после кошевого атамана; Чепега, напротив, отличившийся в последнюю войну особенною храбростью, был одним из первых военачальников верных черноморских казаков, — что в тогдашнее военное время ценилось выше гражданских заслуг.

После долгих колебаний между мнениями войскового товарищества выбор пал на Чепегу. Известная во всем войске личная храбрость, распорядительность в бою и молодецкая отвага дали ему перевес над Головатым. Несмотря, однако, на соперничество Чепеги с Головатым из-за выборов в кошевые, оба они остались друзьями.

Эта борьба двух сторон была только слабым отблеском того, что происходило некогда в Запорожье, где выборы кошевых отличались необузданным разгулом и нередко сопровождались кровопролитием при разногласии рады казаков. За Бугом ничего подобного не было. Воля начальства приковывала всех и каждого к порядку и военной субординации. При таких гарантиях тишины и спокойствия само начальство не могло не принять на себя решения игры партий скорым назначением кошевого атамана одного из двух выбиравшихся войсковых старшин, тем более что, по тогдашним военным обстоятельствам, нужно было безотлагательно поставить человека во главе молодого войска, находившегося лицом к лицу с неприятелем.

По переходе казаков на Кубань высшее правительство один только раз требовало от войска выбора кошевого атамана, на место Чепеги, да и то утверждение избранного зависело от воли Императора; затем уже назначение войсковых атаманов постоянно зависело от Высочайшей власти.

Образовавшийся за Бугом кош Черноморских казаков не имел, по военному времени, прочных оснований; власть кошевого атамана была настолько несамостоятельна, что, несмотря на покровительство князя Таврического, черноморцы часто находились в зависимости от лиц, мало уважавших достоинство кошевого атамана. Казацкое самолюбие было задето за живое, и однажды дело дошло до взрыва. Это было по следующему случаю.

Для отыскания путей препровождения пленных турок, взятых на Дунае 6 июня 1789 года, генерал Голенищев-Кутузов предписал кошевому атаману Чепеге следовать с конницею Черноморского войска, вместе с бригадою полковника Исаева и с Бугским казачьим полкам полковника Скаржинского, чрез Тилигул, Куяльники и далее к открытию Бендер; для видимости же о всех распоряжениях по этой экспедиции Кутузов прислал в копии ордер, данный им по сему предмету полковнику Исаеву. По смыслу ордера, Чепега и Скаржинский должны были поступить под команду Исаева, от которого Чепега получил в то же время и отзыв о выступлении по назначению.

Вот от слова до слова ответ Чепеги Кутузову, отражавший в себе чувство оскорбленного достоинства кошевого атамана и всего войска Черноморского. Захарий Алексеевич 8 июня 1789 года писал: «Ныне прибывши я в кош как объявил старшинам и казакам, вашего превосходительства, — о походе и о бытии мне с войском подведомственным господину полковнику и кавалеру Исаеву — ордер, то старшины и знатные казаки, будучи о походе довольны, сказали мне громко, что эта подведомственность в крайнейшую нам обиду, разорение и в вечное бесчестие, — так как будто бы Черноморское войско ничего незначащее и само собой справиться не может; а при том ведая прошлогоднюю от Донских войск обиду — приговорили: об увольнении от вышеписанной подведомственности и о бытии под одним только вашего превосходительства начальством, куда подлежит отнестись просьбою. О чем вашему превосходительству под высокое рассмотрение за долг почитаю сим поднесть».

Такое представление Кутузову сильно не понравилось, и он, того же дня, ответил строгим предписанием кошевому: «тотчас следовать в сказанный поход и догнать на Тилигуле, 10-го числа, бригаду Исаева и Бугский полк»; в противном случае, угрожая признать Чепегу ослушником, Кутузов добавил, что если не будет исполнено предписание, то он донесет фельдмаршалу , к которому и сам кошевой атаман должен будет явиться с главными зачинщиками неповиновения, побудившими его к такому безрассудному поступку. Кроме того Кутузов поставлял на вид, что так как Чепеге предписывалось только действовать вместе с Исаевым и Скаржинским, то от совокупных действий с российскими войсками он не мог отказываться. На обороте предписания Кутузов приписал своеручно: «Советую вам тотчас выступить и не подвергать себя и войско гневу его светлости, а себя строгому суду». Получив грозное повеление, кошевой атаман донес Кутузову, что хотя он и просил освободить его от подчиненности Исаеву, но от походу не отказывался, а соединившись с донцами и бугцами, выступил в предписанный путь и находится на марше, «чем долг воинской службы с тщанием исполняет».

Это донесение также не могло понравиться генералу Кутузову: в нем он видел свою ошибку в поспешном заключении о вине Чепеги в неисполнении «долга службы», чего вовсе не было. Тем более это было неприятно Михаилу Илларионовичу, что он, не выждав последнего донесения Чепеги, успел уже отрапортовать фельдмаршалу князю Потемкину о случившемся, не в пользу черноморского коша. Не верил ли Потемкин этому донесению, или снисходил к юному своему войску Черноморскому, только далеко не в Кутузовском тоне писал он Чепеге, 9 июня (№ 472), что «он (Чепега) иначе понял данное ему от Кутузова повеление об общем с прочими войсками предприятии к стороне неприятельской» и что «его (Потемкина) есть приказание всем действовать согласно», поэтому требовал, чтобы Чепега с войском «верных казаков черноморских как наискорее выступил в предназначенный поход». Но когда кошевой атаман, в защиту своей чести и чести войска, в тот же день донес Потемкину о точном исполнении ими служебных требований Кутузова, помимо просьбы о неподчинении Исаеву, то фельдмаршал заметил, вероятно, Кутузову о напрасно поднятой им тревоге, потому что последний, переходя от угрозы к ласкам, 11 июня писал кошевому атаману черноморцев: «Я уведомлен, что вы в назначенное от меня время в поход обще с донскими и бугскими казаками, выступили. Похваляю ваш усердие и исправность, и притом хочу изъяснить, что вы никак не должны почитать себя в команде г. полковника и кавалера Исаева, а посланы вы только содействовать ему, и споспешествовать общему делу, — о чем объявить можете и войску Черноморскому. Я имею твердую надежду, что вы, с войском вам вверенным, и впредь, когда потребуется от вас Ее Императорскому Величеству служение обще с другими российскими войсками, усердно и дружно долг свой исполнять будете».

Теперь скажем несколько слов о внутреннем управлении войск.

По случаю военного времени Черноморское войско формировалось за Бугом из одних служивых людей; к ним мало-помалу присоединялись семейства, поселявшиеся на отведенной князем Тавриды земле, между Бугом и Днестром, по берегу Черного моря, в пустых селениях молдаван, переведенных в открывшуюся с турками войну на левую сторону Буга. Не успели черноморцы водвориться за Бугом, как уже последовало переселение их на Кубань. При таком переходном состоянии войсковой кош хотя и был основан за Бугом по примеру запорожского войска, но не имел полного состава запорожского; кроме кошевого атамана, помощниками его по управлению войском были войсковой судья, писарь и еса у л; да и эти немногие должности замещены были только ввиду крайней необходимости, что видно из найденного в делах выборного листа на должность войскового есаула.

Избранные старшины утверждались в своих должностях за Бугом и на Кубани правительством.

Кроме войскового коша, за Бугом были учреждены три полковые паланки (окружные правления): Березанская, Поднестрянская и Кинбурнская. Они управлялись назначавшимися от коша старшинами. Каждой паланке были подведомы несколько казачьих поселений.

Кошевой атаман, управляя внутреннею администрацией войска, соображался, насколько было можно, с порядками, существовавшими в Запорожье. Все распорядительные действия коша, если не было повелений от высшего начальства, основывались на народной воле, выражавшейся в общественном представлении. Это право само правительство признавало за обществом Черноморского войска, но только за Бугом, что подтверждается многими официальными документами первых государственных лиц, относившихся в своей переписке так: «Кошевому атаману, старшинам войска и всему обществу ».

Для примера, насколько общественное мнение имело влияния на действия коша, привожу случай, хотя и не законченный, но довольно характеристичный.

Кошевой атаман Чепега 18 августа 1789 года писал войсковому судье Головатому, бывшему тогда с пехотной командой на гребной флотилии: «По известиям, пехотная Черноморского войска команда служить по донскому не желает и сотников у себя избирать не хочет; конная же команда возымела едино намерение просить его светлость о Таврической земле, дабы до тех мест, которые определяются для сего войска [170], прибавлено было на сю сторону Перекопа по Днепр, зачав от лимана даже до Конской, а по оной до Азовского моря». Посылая к Головатому пять атаманов с казаками, Чепега просил «приложить старание привесть и пехотную команду о земле в единогласие, а также и о донской службе. При тех же нарочно посланных, кому следует приказать учинить настоящую выправку: какого оная (пехотная) мнения, дабы и конная команда с пехотною могла быть в едином согласии». Чрез тех же нарочно посланных атаманов Чепега просил уведомления за подписанием общих рук.

По требованию этому 19 августа того же года служившею под начальством войскового судьи Головатого пехотною командою составлен был на Березане приговор, писанный вчерне рукою самого Головатого, следующего содержания:

«В дополнение просимое уже нами, для поселения войска верных черноморских казаков, впусте лежащей по способности и желанию нашему всей Кубанской стороны еще и на сей стороне Азовского моря Перекопскую степь, зачав от устья Бердянска по Перекопскую линию, а от оной по Кинбурн, а от Кинбурна берег лиманский и от правой до устья Конской впадающей в… и вверх по оной до вершины Бердянской, и там в низ по Бердянке. На первый случай переселить наших жен и детей и движимое имение с владельческих и казенных селений, равно престарелых, раненых и малолетних неспособных уже в службу. Просить, где подлежит, отводу оной. Куренные атаманы согласны и заведомо куренного товарищества старших и меньших подписуемся…» (следуют подписи атаманов).

Головатый, передавая этот приговор Чепеге, того же 19-го числа августа писал: «Приговор, всходственность желаний присланных от вас депутатов сего войска учиненного, копию для объявления тамошнему обществу при сем препровождаю и притом советую учинить и также сходственно с него копию пришлите ко мне, дабы сие могло быть единственным уже и твердым на веки.

«Штат о жалованье и фураже, против донских войск, еще в прошлом годе, на майскую треть, его светлостью опробован и подписан, по которому нижние и вышние чины, а при том и сами вы жалованье и фураж на лошадей получаете, которого подлинник хранится у вас. Вы его рассмотрите и увидите, что оно все так как в прошедшую войну получали старшины, — кроме рядовых казаков. Все то нельзя и почитать, так как не по донскому положению мы ныне есть. Послужим, только постарайтесь. Касательно до пехоты, то оная в своем существе, так как и была на военной ноге всегда готова проливать кровь за веру, отечество и вольность, которую заслужить положили с помощью Бога» [171].

Последние слова Головатого вполне объясняют стремления Черноморского войска — к восстановлению «вольности» казаков, как было в Запорожье…

Желание черноморцев сбылось; они действительно «с Божией помощью» заслужили то, чего так долго ожидали от времени, обстоятельств, усердной своей службы и милости царицы. Они благородной стезей дошли до прав и преимуществ, дарованных Черноморскому войску Высочайшей грамотой 30 июня 1792 года. Больших прав войску в то время нельзя было желать; такие независимые общины в государстве, как запорожский кош, были уже немыслимы в правительственной сфере.

Достигнув желанной цели, черноморцы на Кубани, как и за Бугом, крепко старались поддержать честь и славу своего войска и исполнить в точности священный завет матери-царицы: «бдительно хранить пограничную линию от набегов закубанских горцев, соблюсти имя храбрых воинов и заслужить звание добрых и полезных граждан».

III

Переселение черноморцев из-за Буга на Кубань. — Частное и войсковое хозяйство. — Войсковая администрация. — Медицина, гимназия и духовенство. — Мысли Ланжерона. — Заключение

Харько листи засилае,

На Кубань ричку зазывае.

Даруе лисами, рибними плесами

И ще й вольними степами.

Народная песня

Ни угрюмая пустыня необозримых степов кубанских, ни убийственный климат прикубанских болот, ни опасное соседство диких закубанских горцев — ничто не устрашило верных и преданных престолу черноморцев. Они, с покорностью судьбе стремились из-за Буга туда, куда призывала их польза государства. Они спешили укрепиться живою изгородью на южной русской окраине и мощною своею казацкою грудью заслонить свои новые жилища от гибельных набегов закубанских народов.

Черноморское войско, по воле Императрицы Екатерины II, в 1792 и 1793 годах перешло из-за Буга на Кубань, для заселения пустынного края и занятия границы по р. Кубани против черкесских племен, обитавших по левую сторону этой реки, в горах западного Кавказа [172].

Первоначально, 25 августа 1792 года, прибыли Черным морем к Тамани на гребной флотилии (51 лодка и одна яхта) 3847 человек строевых черноморцев, под командою войскового полковника Саввы Белого; за ними, в октябре того же года, перешел сухим путем на кубанскую землю кошевой атаман Чепега с войсковым штабом, обозом, тремя конными и двумя пешими пятисотенными полками. Для устройства дел по переселению на Кубань семейных черноморцев остался на время за Бугом войсковой судья Головатый.

С ранней весны 1793 года Головатый объявил черноморцам чрез полковые паланки (Березанскую, Поднестрянскую и Кинбурнскую) о предстоявшем походе на вновь пожалованную землю; велел всем желающим на переселение запастись подводами и быть готовыми к выступлению.

Рассчитывая на долгую жизнь за Бугом, черноморцы обстроились, завели хутора, мельницы, рыбные ловли, хлебопашество, садоводство, пчеловодство, скотоводство и прочее хозяйство. Когда же было объявлено новое переселение на Кубань, то все угодья и учреждения, неудобные, или и вовсе невозможные к передвижению на Кубань, пришлось оставить на месте. Жаль было расставаться казакам с нажитым своим добром. Впрочем, им представлялось на волю — идти и не идти на Кубань. Но могли ли черноморцы расстаться с единством казачьей семьи? Могли ли покинуть своего любимого батька кошевого Харька Чепегу, звавшего их с собой на пустынные, но привольные берега Кубани, — где все блага природы отдавались в полное владение казаков, на вечные времена!.. Нет! Они лучше согласились лишиться всего имущества, да быть вместе там, где душа казака, нестесненная условными требованиями, могла насладиться свободой и вольностью дарованных войску прав и привилегий…

Некоторым черноморцам удалось за Бугом запродать свои усадьбы, но прибывши обратно на эти места молдаване начали присваивать себе все, что принадлежало черноморцам, под предлогом, что прежде это были их поселения; даже отнимали у казаков домашний скот на пополнение будто бы уворованного молдаванского скота. Поводом к такому самоуправству и притеснению бедных казаков послужило повеление правителя екатеринославского наместничества, генерала Каховского, водворить молдаван в селениях выходивших на Кубань черноморцев [173].

Головатый оставил за Бугом, для ограждения прав казаков на их имущества, полкового есаула Черненко, исходатайствовав ему у графа Суворова-Рымникского содействие со стороны правительства; а сам в мае месяце двинулся на Кубань со всеми переселявшимися черноморцами двадцатью колоннами, чрез Буг, на Сокольский перевоз, потом чрез Днепр на Бериславль.

Черненко защищал права черноморцев со всей ревностью казака; но что мог сделать полковой есаул собственною властью там, где не было ни малейшего сочувствия местной власти к его представительству? Вскоре Черненко был отозван от своего поста, оказавшегося мало полезным для войска Черноморского.

Во время переселения многие черноморцы, преимущественно бездомовные сироми, разбрелись по разным сторонам на заработки и, находясь вне войскового контроля, до поры до времени жили на своих местах. Для сбора этих-то казаков вице-адмирал де Рибас назначил есаула Черненко, на призыв которого собралось сот до семи казаков. Все они, с согласия генерал-фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского, распоряжением графа Суворова-Рымникского, были употреблены, за рабочую плату, на лодки в Гаджибее (нынешней Одессе), где занимались вбиванием в гавани по льду свай и прочими работами, до отправления в Черноморское войско, на Кубань.

Собравшись на вновь пожалованной земле, Черноморское войско основало в Карасунском куте, при Кубани, город Екатеринодар, в котором была учреждена войсковая резиденция и, по примеру запорожского коша, построены крепость и, по сеченому уставу, курени (казармы) для помещения куренных атаманов и бездомовного товарищества; но среди крепости поставлена была Святотроицкая походная церковь, где ныне возвышается изящной архитектуры шестиглавый Воскресенский собор [174].

В то время, когда Чепега, утомленный дальним путем из-за Буга, перезимовавши при Ейской косе, отправился для занятия кубанской границы, пришли в Черноморию, с Головатым, семейные переселенцы. Они остановились таборами, под названием войсковых селений: Андреевка, Константиновка, Стояновка, Алексеевка, Захаровка, Онуфриевка, Тимофеевка и Антоновка. Черноморцы, по врожденной домовитости, несмотря на временную стоянку, занялись устройством хозяйства, покопали на зиму землянки, понапинали куреники, а некоторые успели обзавестись хатами и другими службами, приобретая для этого нужный лес на правом берегу Кубани.

Весной 1794 года войсковое правительство, с совета войскового общества, постановило: заселить землю Черноморского войска сорока куренями. Для этого кошевым атаманом были вызваны в Екатеринодар из названных временных селений депутаты, с которыми Чепега отправился для выбора мест под куренные селения, а где куреню селиться — был брошен жребий. Затем уже началось настоящее заселение Кубанского края и Таманского острова черноморскими казаками, в куренях следующих названий: 1) Екатериновский. 2) Кисляковский. 3) Ивановский. 4) Канеловский. 5) Сергиевский. 6) Динский. 7) Криловский. 8) Канивский. 9) Батуринский. 10) Поповичевский. 11) Васюринский. 12) Незамаивский. 13) Ирклиевский. 14) Щербиновский. 15) Тимошовский. 16) Шкуринский. 17) Кореновский. 18) Рогивский. 19) Корсунский. 20) Калниболотский. 21) Уманский. 22) Деревянковский. 23) Нижестеблиевский. 24) Вышестеблиевский. 25) Джерелеевский. 26) Переясловский. 27) Полтавский. 28) Мишастовский. 29) Минский. 30) Титаровский. 31) Леушковский. 32) Величковский. 33) Пластуновский. 34) Дядьковский. 35) Брюховецкий. 36) Медведовский. 37) Платнировский. 38) Кущовский. 39) Пашковский. 40) Березанский.

Тридцать восемь куреней были тех же самых названий, какие существовали в Запорожском войске, а два добавлены вновь, первый Екатериновский — в честь Императрицы Екатерины, а последний Березанский — в воспоминание взятия черноморцами турецкой крепости Березани [175].

Неопытность в выборе мест в пустынной кубанской земле, под поселение куреней было причиною, что многие селения переносились с одного места на другое. Сначала это делалось с разрешения войскового правительства, впоследствии, когда подобные передвижения встречали препятствие, испрошено Высочайшее соизволение, последовавшее в рескрипте Императора Павла войсковому атаману Котляревскому 3-го ноября 1799 года.

Для отмежевания границ пожалованной войску Черноморскому земли таврическим губернатором в 1793 году был прислан областной землемер Колчигин, с тремя уездными землемерами; а в сентябре 1794 года, по данному тем же губернатором плану, прапорщиком Гетмановым разбит г. Екатеринодар.

Очевидцы рассказывают, что местность Екатеринодара, при заселении этого города, большею частью была покрыта лесом, с водянистыми лужайками, которые и теперь еще можно встретить в прикубанских лесах. Заселявшие город рубили лес, и на очищенных полянах строили себе хаты. Остатки первобытного леса и до сих пор сохранились в Екатеринодаре, во многих местах.

В первое время поселения черноморцев на Кубани житье их было незавидное. Пустынный край неприветливо встретил забугских переселенцев. Они терпели крайний недостаток во всем необходимом для первоначального обзаведения оседлой жизни в степном и безлюдном крае; несли тяжелую, по малолюдству войска, службу; страдали от болезней в новом климате и долго боролись со всякого рода лишениями. К довершению бедственного положения черноморцев вкравшаяся из-за Кубани, в марте 1796 года, чумная зараза много истребила их. Принятыми кошевым атаманом Чепегою, при содействии главного доктора пограничных краев Очакова, таможенного директора фон Матияжа и главного начальника таврических карантинов Гофельдена, распространение заразы было остановлено; но она более трех месяцев свирепствовала в Екатеринодаре, в Тамани и в других селениях.

Чтобы представить более наглядное положение черноморских казаков в первое время поселения их на Кубани, расскажу мою беседу с очевидцем, столетним казаком Шкуринским. Ветеран екатерининского века объяснил мне, что отец его был запорожец Шкуринского куреня, по прозванию Нижник. По зазыву кошевого, Харька Чепеги, в числе прочих переселенцев пришел и он с семейством в Черноморию. Сказав еще несколько слов, старик замолчал; глубокая дума отразилась на его челе; мысли его витали, конечно, далеко за Бугом, или на берегах Днепра… Но вот губы старика задрожали, столетние, голубые, как небо, очи заиграли огнем одушевления и, несмотря на свою старческую немощь, столеток запел тихим, чистым голосом с увлекательной украинской мелодией:

Ой Боже наш, Боже милостивий.

Уродились ми в святи нещасливи.

Пропев несколько куплетов этой известной песни, Шкуринский вздохнул, и слезы заблистали алмазами на седых ресницах прекрасных его глаз. Как он был тогда хорош!.. Успокоившись, дедушка продолжал рассказывать, что отец его, по приходе в новый край, был, против желания, поселен, вместо своего Шкуринского, в Екатериновском курене, где, водворившись, он вместо прежнего названия Нижника, усвоил себе прозвание Шкуринского, в память своего куреня в Запорожье. Сам рассказчик, по словам его, имел тогда лет двадцать. «Мене вже тоди, говорил он, в козаки записали, и Чепига повив нас гряницю займать на Кубани».

— Щож ви тут банили, роскажите дидусю — будьте ласкови.

— Давня рич баните, — меже чого й не згадаю.

Помолчав немного, старик собрался с мыслями и начал рассказывать.

«Як поприходили ми на сю землю, то пусто було скриз; тилько кой-де по над Кубанью черкесы хлиб пахали, та худобу пасли. Вони й тут не довго мешкали, як заняли ми гряницю, то непреятель вбрався за Кубань. черкесы тоди не воювались, и ми буде ходига до их у гости, а вони до нас; а все таки бреж вуха, а то по шкодят; сказано не вира… Трудно було сперва жить на Черномории. Люди прийшли з далеком сторони — пообдерались, знемощили и зо всим обиднили. Кругом убожество, болисть прокинулась, а тут ще й до служби припинают, до всего докопуються: щоб и кинь був добрий, мушкет справний, шабли гарна, той спис чиетий. Всю ту сбрею козаки на свий кошт справляли. А служби й кинця не було, служи пони й здужаеш…»

Действительно, в то время был такой порядок в Черноморском войске, что все казаки, способные носить оружие, без различия возраста, по малой числительности войска должны были служить до истощения последних сил, и тогда только, по свидетельствам ближайшего начальства, за совершенною неспособностью обращались в круг семейства, на домашнее жительство; или же израненые и недужные, по собственному желанию, поступали в устроенную войском, в 1794 году, Екатеринолебежскую-Николаевскую пустынь, где находили мирную жизнь.

Черноморское войско, несмотря на все невзгоды, с примерным терпением переносило их, в надежде на лучшее будущее. Многие казаки, по словам столетнего Шкуринского, хотили розбигаться, но благоразумное управление кошевого атамана Чепеги, любовь и доверие к нему казаков удерживали легкомысленных.

Захарий Алексеевич Чепега личною своею храбростью, увлекательным примером простоты, скромною жизнью и неусыпными заботами о благосостоянии Черноморского войска заслужил уважение правительства, привязанность старшин войска и любовь казаков. Живи же в воспоминании потомков, добрый отец черноморской казачьей семьи, — незабвенный Чепега, и праху твоему, благородный Харько, да будет вечный мир!..

Войсковое правительство, заботясь об улучшении быта черноморцев на новом их поселении, усердно старалось извлекать источники к упрочению их благосостояния. Прежде всех устроились черноморцы, занявшие при-Кубанский край и Таманский остров. Кубанские леса давали средства строить жилища, а таманские рыбные ловли, соляные промыслы и другие дары природы, при мирных сношениях с горцами, поддерживали убогую жизнь казаков.

Высадившемуся на Тамани, из гребной флотилии, войсковому полковнику Савве Белому дано было от войскового судьи Головатого следующее наставление для житья-бытья в новом крае:

«1) Продажу соли, приобретенной в собственных своих пределах старшинами и казаками, черкесам Закубанским и покупку в них хлебных семян и других надобностей производить и заниматься купеческою коммерцией с ними, соблюдая от нашей стороны к ним ласковое обхождение, и при случае учреждения от российской стороны, или от них карантина, высиживать оный, в отвращение заразительной болезни, быв всегда, на непредвидимый случай, вооруженным.

2) Имеющееся родючее садовое дерево не только стараться от опустошения защищать, внушив каждому, что оное может служить к благу общему, но еще употреблять все силы к разводу оного; также производить строение: хаты, торговые лавки, заводить рыбные ловли, пущать в продажу в разные места рыбу, без всяких от кого-либо препятствий».

Далее предписывались воинские предосторожности при заготовлении леса по Кубани и вообще при сношениях с горцами; велено было снабжать провиантом только тех казаков, которые будут на службе, а свободные старались бы сами о своем пропитании; приказывалось вводить хлебопашество и, вообще, стараться об устройстве хорошего хозяйства у поселенцев нового края [176].

С течением времени природные богатства края постепенно улучшали быт казаков от Кубани до Еи, и пустынная Черномория развивалась в благоустроенную область. Необозримые степи и многочисленные речки в земле Черноморского войска дали возможность жителям, кроме куреней, расселяться еще и хуторами, в удобных местах, где заводили скотоводство, пчеловодство, хлебопашество и садоводство; устраивали мельницы, преимущественно водяные; ветряками же окружились куренные селения. Все это было свободно, вольно, без всяких пошлин и надзоров. Живи да Бога хвали!

Не скоро, конечно, обедневшие до крайности черноморцы достигли безбедной жизни. Вся здоровая рабочая сила поглощалась службою на кордонной линии Кубани, дума же, в большей части семейств, оставались хозяйничать казачки, с детками мал-мала меньше. Не менее были скудны и войсковые средства черноморского правительства, при первоначальном поселении на Кубани. Еще за Бугом, за усердную и ревностную службу черноморцев, князь Потемкин-Таврический дозволил им занять приобретенные оружием дунайские рыбные гарды в собственную войсковую пользу [177]. Гарды эти были войском приняты и поручены в заведывание одному из офицеров войскового коша, который управлял ими и доход, выручаемый от продажи рыбы, представлял в кош.

…

До переселения черноморцев на Кубань, получено было с дунайских гардов дохода — 8842 руб. 10 коп.

и червонцев — 15

За расходами осталось, при переходе войска, чистого капитала — 4625 руб. 63 коп.

и червонцев — 15

К этой сумме выручено еще за проданный на Березане, неудобный к перевозке на Кубань, экономический провиант, сбив, смолу, войсковой невод на Аджидоле и три лодки — 1715 руб. 54 коп.

Всего — 6341 руб. 17 коп.

и червонцев — 15

Кроме этой суммы, было еще церковных денег 1025 рублей 50 копеек, разный инструмент: плотничий, столярный, кузнечный, шанцевый, железо, такелаж из разнообразных лодок и прочее имущество [178].

С такими-то средствами Черноморское войско перешло из-за Буга на Кубань. Об артиллерийских запасах и о флотилии будет сказано в своем месте. За Бугом, впрочем, бралась еще с посторонних лиц, кочевавших на отведенных войску степях, пошлина с рогатого скота от 50 штук по одной штуке и от ста овец по одной овце. Пошлина эта под названием десятина, собиралась чрез особо наряженных чиновников; собранный скот доставлялся в кош, а там продавался с аукциона; годные же для работы быки и лошади употреблялись для войсковых надобностей. Но доход этот был так невелик, что не составил особого капитала для войска.

По переходе на Кубань первое место доходных статей занял подаренный войску князем Потемкиным-Таврическим Ачуевский рыболовный завод над Азовским морем, откуда долго, по распоряжению войскового правительства, отправлялись превосходнейшие балыки и икра к Высочайшему двору и государственным сановникам [179]. Открылись и другие естественные богатства, с избытком наполнившие пустые закрома войсковой скарбницы. Войсковое правительство впоследствии пыталось завести фабрики и заводы, но то и другое не удавалось. Причина та, во-первых, что войсковое начальство, как известно, составляют несколько лиц, а где много нянек, там, говорят, «дитя будет без глаз»; во-вторых, фабрикой (суконной) и заводами (конским и овчарным) управляли большей частью лица пришлые, а чужими руками кажуть добре жар загребать.

Обратимся к другому предмету внутреннего устройства войска. Выше было замечено, что за Бугом в Черноморском войске образовалось кошевое управление по примеру бывшего коша в войске Запорожском; с переходом же на Кубань, по силе Высочайшей грамоты, пожалованной войску 1 июля 1792 года, нужно было расстаться с древними запорожскими уставами демократического правления и подчиниться коренным законам государства.

При исключительном положении Черноморского войска, поселенного в пустынном крае, требовалось такое управление, которое было бы применимо к местным условиям народного быта и согласовалось бы с коренными правилами закона. В этих видах, на общем войсковом совете, протоколом 1 января 1794 года установлено в Екатеринодаре войсковое правительство Черноморского казачьего войска, для управления всех в войске дел, в котором заседали: кошевой атаман, войсковой судья и войсковой писарь.

Войсковая земля первоначально разделена была на пять округов: Екатеринодарский, Фанагорский, Бейсугский и Григорьевский. В каждом округе учреждено окружное правление, куда определено по одному полковнику (войсковому), писарю, есаулу и хорунжему. Правлениям даны были печати с гербами следующих изображений: Екатеринодарского — как на границе против врага имени христианского — казак, водрузивший ратище в землю, приложа к нему, вместо присошек, ружье. Он держит левою рукою ратище и ружье, а правою приклад, стреляя врага; Фанагорийского — по морю плавающая лодка, со всем воинским прибором; Бейсугского — рыба; Ейского — казак, при границе единоверных, с ружьем на карауле стоящий, и Григорьевского — от пустого степу, в пикете казак, сидящий на коне, при всем воинском приборе.

На окружные правления, кроме полицейской и распорядительной части, возлагалось: «попечение о заведении жителями хлебопашества, мельниц, лесов, садов, винограда, скотоводства, рыболовных заводов, купечества и прочих художеств, к оживлению человеческому способствующих; имеющиеся леса и родючее дерево сохранять от опустошения вырубкою, скотом и пожаром, в целости, к общей войсковой пользе; встречающиеся между людьми ссоры и драки голословно разбирать, обиженных защищать, с доставлением справедливого удовольствия; свирепых укрощать; злонравных исправлять; сирот и вдов заступать и во всем им помогать; ленивых побуждать к трудолюбию; для распространения семейного жития, холостых к женитьбе побуждать; не покоряющихся власти и не почитающих старейших, по мере преступления штрафовать; а содеявших важное преступление к законному суждению присылать в войсковое правление»… По встретившимся впоследствии недоразумениям для окружных правлений составлена была особая инструкция.

Наблюдение за исправным выполнением окружными правлениями своих обязанностей, возложено было на войскового есаула.

В каждом округе состояло несколько куреней (станиц), в каждом курене учреждено куренное управление, в котором начальствовали: куренный атаман, сельский атаман, сельский смотритель и писарь. Куренному атаману подчинялись все находившиеся в курене старшины и казаки; он же заведовал делами, до части воинской в курене относившимися. Куренные атаманы не жили в куренях, а находились постоянно в Екатеринодаре, в устроенных в крепости куренных помещениях; принимали все распоряжения кошевого атамана и войскового правительства и исполняли их чрез младших сельских управителей.

В 1802 г. одно окружное правление — Григорьевское, было упразднено, а прочие четыре переименованы в земские начальства. В этом же году куренные атаманы отосланы из Екатеринодара к своим куреням, в тех соображениях, что они, живя в городе, отвлекаются от своих обязанностей смотреть за благоустройством в куренных селениях.

Так было до 1827 года. В этом году, положением Высочайше утвержденным 26 апреля об управлении Черноморского войска, войсковая канцелярия, образованная из войскового правительства, по Высочайшей грамоте Черноморскому войску 16 февраля 1801 года, была вновь переформирована, и открыты в войске еще особые административные учреждения, действовавшие на основании указанных правил до положения о Черноморском войске, Высочайше утвержденного 1 июля 1842 года [180].

Вместе с образованием административного порядка была устроена в войске и врачебная часть, под управлением войскового медика. Открытые в разных местах войсковой территории лечебные заведения дали возможность заболевающим получать медицинское пособие не только на кордонной линии, но и внутри войска.

Войсковое Управление не забыло и учебной части, для образования своего юношества, заброшенного судьбою, со своими родителями, в безлюдный край, полный тревог и опасностей. Сначала учили в домашних школах кое-как и кое-чему, но в 1803 году, по ходатайству войскового атамана Бурсака, были вызваны в Екатеринодар из московского университета студент Иванченко и гимназист Поляков. Эти два учителя открыли первый шаг к основательному обучению молодого поколения черноморцев. 14 декабря 18.06 года учреждено было в Екатеринодаре первоначальное училище, с ассигнованием на содержание оного по 1500 руб. из войсковых сумм; но добрые черноморцы, сочувствуя благим намерениям начальства, пожертвовали в пользу училища более 4000 рублей. В 1812 году были открыты новые училища в некоторых местностях Черномории, а в 1820 году, по Высочайшему повелению, учреждена в гор. Екатеринодаре гимназия, при открытии которой, 20 мая, после обычного молебствия, директор гимназии, протоиерей Кирилл Россинский, произнес речь, замечательную по изложенным в ней историческим фактам, относящимся к Черноморскому войску [181].

Мир праху твоему, добрый атаман черноморцев, незабвенной Федор Яковлевич Бурсак! Тебе принадлежит честь открытия в Черномории учебных заведений, для блага народа, поселенного на безлюдной южной окраине государства, в соседстве полудиких народов.

Усердное старание атамана Бурсака и черноморского общества о развитии в крае просвещения было удостоено следующим Высочайшим рескриптом:

«Войска Черноморского войсковому атаману, господину полковнику Бурсаку.

Видя из донесения министерства народного просвещения, с каким усердием и соревнованием общество войска Черноморского печется в устроении учебных заведений, для образования своего юношества служить отечеству полезнейше, приятно сердцу моему изъявить вам и всему войску Черноморскому Мое особенное благоволение, с которым, приемля начатое, принимать буду и вящще растущие успехи наук к благу общему.

Пребываю Вам благосклонный

Александр».

В С.-Петербурге.

25-го августа 1806 года».

Остается сказать об образовании духовного сословия в Черноморском войске. С расселением черноморцев на вновь пожалованной кубанской земле, в духовенстве был крайний недостаток. Войско, находясь в исключительном положении, не принадлежало ни к какой епархии, откуда можно было бы получать священников. При глубокой преданности черноморцев к догматам православной веры, которую они все вообще исповедовали, неимение духовных пастырей много смущало дух набожных казаков.

Чтобы поддержать религиозное настроение черноморцев и не допустить между ними упадка духа православия в их бедственном, — в первое время поселения, — положении, незабвенный Антон Андреевич Головатый решился послать семь человек казаков хорошего поведения и довольно грамотных к феодосийскому епископу Иову, для посвящения шести из них в священники, а одного в диаконы. Владыка, не имея разрешения синода о подчинении ему Черномории, не принял посланных, а посоветовал, на первый раз, выбрать двух достойных казаков, выдать им увольнительные свидетельства на поступление в духовное звание и потом прислать к нему. Так и было сделано. Казаки, отправленные к преосвященному Иову, были помещены им в монастыре, рукоположены во иереи и, приняв эту благодать Духа Святого, возвратились в Черноморию для пастырского служения. Вскоре было исходатайствовано у епархиального начальства дозволение строить церкви в Черномории и назначать в них священников [182]. С тех пор из среды черноморцев выделилось духовное сословие, подчиненное епархиальному ведомству.

Войсковое правительство, ходатайствуя о постройке в селениях храмов Божиих, испросило разрешение у Правительствующего Синода основать на войсковые суммы монашескую пустынь [183], для доставления приюта и покоя больным и раненым воинам, желавшим провести на старости лет, или по калечеству, остаток жизни в богоугодных трудах, при святом доме Божием.

Над лиманом, означенным на старых картах Черномории Лебяжим (по многому числу водящихся там лебедей), в честь св. угодника Николая Чудотворца и в память милостей, оказанных войску Императрицею Екатериною, основана черноморцами Екатерино-Лебяжская Николаевская пустынь. Первоначально монастырская братия состояла исключительно из казаков; но впоследствии казачья пустынь обратилась в общий монастырь, доступный для монашества из всех сословий. В этот монастырь поступила большая часть ризницы из запорожской сеченой Покровской церкви и из содержавшегося на счет запорожцев Киевского Межигорского монастыря; она была передана в Черноморское войско с Высочайшего соизволения, последовавшего на ходатайство войскового атамана Котляревского [184].

Черноморское войско, несмотря на многие препятствия, пошло быстрыми шагами на пути развития гражданского своего быта. Менее чем в полсотни лет от поселения в пустынном крае он уже был благоустроенным краем; но среди общественных и богоугодных заведений не доставало того, что признавалось первой потребностью для боевой жизни казачьего войска, именно приюта для раненых и увечных воинов.

По поводу этого генерал-от-инфантерии граф Ланжерон писал: «Никто более не заслуживает внимания правительства, как штаб и обер-офицеры и нижние чины, при защите отечества получившие тяжелые раны. Пожертвование, принесенное ими на общую пользу, превосходит все пособия, какие только могут им воздаваться. Но не редко сии храбрые воины терпят величайшую крайность в пропитании и одеянии. Я говорю об ирегуларных войсках, подобных Черноморскому, кое не имеет постановления о пенсиях и ротах инвалидных; на службе же состоят не все те, кои имеют хозяйственное заведение. Получивший увечье, какое может иметь средство к содержанию себя!.. Он лишен сил; просить милостыню — это служило бы вечным стыдом тому сословию, которое бы до сего допустило. Однако, к несчастию, сие бывает; и нижние чины, лишенные членов, израненые, действительно, просят милостыню! Отвратительное и ужасное зрелище в нынешнее просвещенное время! Тогда как алчность к сребролюбию не предпочитается уже достоинствам и заслугам. Беспечность, как вредный порок, всеми вообще презирается; тем более достойно удивления, что при такой перемене или усовершенствовании нравственности, происходит еще беспорядок, довольно ощутительный для раненых. Я уверен, что правительство войска Черноморского сделалось довольно известным Всемилостивейшему нашему Монарху, отличив себя как против дерзких черкесов, так против турок и французов. Его Величество узнает также и о полезных в войске заведениях, кои не менее уважаются военных доблестей».

Граф Ланжерон полагал: для приюта лишенных куска хлеба раненых воинов-черноморцев открыть в Екатерино-Лебяжской Николаевской пустыни богадельню — на двух штаб-офицеров, пятерых обер-офицеров и 50 нижних чинов [185].

К сожалению, благое предположение графа Ланжерона не осуществилось.

Из всего рассказанного можно видеть, какими тяжкими испытаниями остатки войска Запорожского дошли до степени единства вновь образовавшегося войска Черноморского! Сколько бедствий и лишений претерпели они, поселившись на Кубани! Сколько военных трудов, крови и жизни принесли они в жертву Царю и Отечеству! Все это тяжелое время пережито; все это полузабыто, и пройдут еще десятки лет, как о боевых подвигах черноморцев на Кубани будут рассказывать молодому поколению только старики-очевидцы, как волшебную сказку из тысячи одной ночи, и многое и многое в жизни черноморца, взросшего на отдаленной окраине под влиянием постоянных тревог и опасностей, будет казаться невероятным.