2. Платформист

«Платформа», текст которой был опубликован в «Деле труда» в октябре 1926 г., предлагала жесткие формы организации, подчинение общим решениям (решение большинства считалось рекомендательным, но подлежащим исполнению, поскольку меньшинство должно следовать воле большинства), коллективную ответственность, исполнительный комитет с функциями идейного руководства. У многих анархистов эти требования вызвали возмущение. В августе 1927 г. группа эмигрантов из России, поддерживавшая В. Волина, опубликовала резко критический ответ на «Платформу» (его автором, видимо, был сам Волин). 12

Несколько позднее критический разбор «Платформы» предложил Г. Максимов 13. Реакция «платформистов» на критику была резко отрицательной. Ответ сторонников Волина они оценили как «беспрограммную программу анархо–хаотиков». 14

Так началась дискуссия, занимавшая анархистов всего мира в 1927–1931 гг. Принципы «Платформы» первоначально (до выступления против нее ведущих теоретиков анархизма) пользовались популярностью в анархическом движении Франции, Италии и других стран. Параллельно и в связи с дискуссией по поводу «Платформы» развивался идейно–организационный конфликт в анархистском движении в Испании, часть участников которого выступила с идеями, близкими к «платформизму». В то время эти круги охватывали сотни тысяч человек, так что новое поле битвы батько было по количеству вовлеченных людей вполне сопоставимо с прежним.

Авторы «Платформы» провозгласили задачей революции Анархический Коммунизм. 15 Под коммунизмом авторы понимают «свободное общество равных тружеников». 16 В отличие от анархо–синдикалистов, Махно и Аршинов отрицали идею переходного периода к коммунистической общественной модели: «Под переходным периодом у социально–политических партий, разумеется, определенная фаза жизни народа, характеризующаяся разрывом со старым строем и установлением новой экономической и политической системы, которая, однако, еще не содержит в себе полного освобождения трудящихся…Анархисты всегда были принципиальными противниками подобных программ, находя, что само построение переходных систем, принцип эксплуатации и принуждения масс, удерживаемые этими системами, неизбежно поведут к новому росту рабства. Вместо политических программ–минимум анархисты всегда отстаивали лишь социальную революцию, лишающую капиталистический класс политических и экономических привилегий и передающую средства и орудия производства и все функции общественно–хозяйственной жизни в руки трудящихся». 17

«Идей переходного периода, по которой в результате социальной революции должно образоваться не анархическое общество, а некий «икс», несущий в себе элементы и пережитки старой капиталистической системы, противоанархична по своему существу. Она таит в себе угрозу укрепления и развития этих элементов до их первоначальных размеров и повернет развитие вспять. «В качестве примера такого развития снова приводится большевистский режим, «который, по убеждению большевиков, должен был явиться всего–навсего переходной ступенью к полному коммунизму, но который в действительности привел к восстановлению классового общества, на дне которого оказались по–прежнему рабочие и беднейшие крестьяне». 18

Таким образом, «платформисты» считают необходимым создать анархическое общество и разрушить старый мир уже в ходе социальной революции. Они — радикалы, они надеются прорваться к высокой цели сразу. Правда, новое общество будет еще не совершенным, но уже анархическим: «Центр тяжести в деле построения анархического общества заключается не в том, чтобы каждому индивиду на первый же день революции предоставить неограниченную свободу удовлетворения своих потребностей, а в том, чтобы завоевать социальную базу для этого общества и установить принципы отношений между людьми. Вопрос большего или меньшего материального достатка есть вопрос не принципа, а технический.

Основной принцип, на котором будет построено новое общество, который составит содержание этого общества и который ни в какой мере нельзя урезывать, состоит в равенстве отношений, в свободе и независимости трудящихся». 19 Здесь также заметно противоречие: свободу масс трудящихся нельзя «урезывать» ни в коем случае, но свободу индивидуумов, из которых эти массы состоят, урезать можно. Модель общества, предлагаемая в «Платформе» — это и есть анархия. Социальная революция — это водораздел между двумя эпохами: «Овладение трудящимися производственными и общественными функциями проложит, таким образом, резкую грань между эпохой государственности и эпохой безгосударственности». 20

Здесь необходимо отвлечься. Подавляющее большинство читателей этой книги анархистами не являются, зачем им все эти рассуждения теоретиков давно прошедшего времени, даже с точки зрения сегодняшней анархистской теории, замешанной не только на «классике», но и на экологических и постиндустриальных идеях, споры Махно и его противников — вчерашний день. И все–таки эти теоретические столкновения важны и по сей день. Подставьте на место слов «анархическая революция» сочетание «либеральная реформа» — и перед вами дискуссия сторонников радикальных и умеренных преобразований России в наше время. Можно ли добиться желаемого одним скачком? Радикализм и эволюционизм присутствуют в любом течении, не только в анархизме. Радикальный большевик, анархист, либерал и консерватор очень похожи друг на друга, хотя идеалы их расходятся. И в этом отношении Махно вел вечную дискуссию, постигая вечные теоретические истины. Эта дискуссия многому научит не только его самого, но и добрую половину анархического движения. Она покажет на практике — радикализм ради радикализма ведет к большевизму, к идеям диктатуры. У Махно хватит мужества остановиться на пороге этого перерождения. А его друг и учитель Аршинов будет унесен логикой этого соблазна.

А пока критика идеи переходного периода не спасла авторов «Платформы» от обвинений в приверженности именно этой концепции. «Ответ» В. Волина и его сторонников провозглашал: «На словах, платонически отрицая эту идею, авторы Платформы на деле более, чем кто бы то ни было в наших рядах, стоят на точке зрения ее полного признания. В сущности, если в Платформе имеется нечто новое, то это именно и есть подробная разработка идеи переходного периода». 21

Такое неожиданное обвинение вызвало со стороны «платформистов» взрыв возмущения. Они считали, что достаточно отмежевались от «переходных» моделей и могли отнести обвинения сторонников В. Волина только на счет неэтичности критиков: «Нет, они каждый раз доискиваются до скрытого, иезуитского смысла пункта, а уже потом на этот скрытый пункт отвечают». 22 «Ведь авторы «ответа» читали платформу и должны поэтому знать, что идея платформы сводится к организации анархических сил на период борьбы с классовым капиталистическим обществом». 23

Но в этом как раз и заключено самое уязвимое место концепции «платформистов» относительно переходного периода. Нарисованная ими картина будущего относится к достаточно продолжительному периоду конфронтации с внешним окружением. Длительность революционного периода признается и «платформистами»: «Осуществление его представит собою более или менее длительный социально–революционный процесс». 24 Комментируя эти слова, Г. Максимов писал: «Процесс — это функция времени, и время, в течение которого этот процесс продолжается — это «переходное время»». 25 Таким образом, по мнению Г. Максимова, отрицание переходного периода «платформистами» — это догма, прикрывающая непродуманность конструктивной программы. 26

Однако между формулировкой «Платформы» («социально революционный процесс») и Г. Максимова («переходный период») существует различие. Идея переходного периода предполагает, что конструктивная программа относится еще не к анархии, а к предшествующей ей стадии. Эта структура не увековечивается, ее принципиальные недостатки сознаются. Предполагается, что по пути к анархии общество будет кардинально меняться. А модель «Платформы» относится не только к процессу социальной революции, но и к анархическому обществу в целом, и, по мысли авторов, соответствует его принципам.

В то же время авторам «Платформы» хочется составить программу, которая могла бы быть реально применена в случае начала революционных событий в существующем обществе. Опыт участия в Российской революции заставляет «платформистов» искать конкретные ответы на вопросы, которые неминуемо встанут перед революционерами с первого же дня. Анархический идеал сталкивается здесь с реалистичными задачами организации общества.

Это противоречие, подмеченное авторами «Ответа», стало одним из центральных пунктов их нападения. Иллюстрируя принцип построения «Платформы», авторы «Ответа» писали: «Мы признаем тоже, что и вы (следует формулировка анархического принципа по формуле: с одной стороны, конечно, нельзя не признаться…). «Однако» (следует временный отказ от принципа по формуле: с другой стороны, нельзя не сознаться)». 27

Что же предлагали Махно и Аршинов? «Государство должно отмереть не когда–то, в обществе будущего. Оно должно быть разрушено трудящимися в первый же день их победы и ни в какой иной форме не должно быть восстановлено. Место его займет система федеративно объединенных самоуправляющихся производственно–потребительских организаций…Органы эти, связанные между собою в пределах города, области и затем всей страны, образуют городские, областные и наконец всеобщие (федеральные) органы руководства и управления производством». 28 Таким образом, предполагается иерархия управления экономикой, что уже само по себе означает власть и ставит под сомнение анархию. Махно и Аршинов считают необходимым ввести «производство, построенное по единому плану, построенному производственными организациями рабочих и крестьян на учете потребностей всего общества, и продукты этой мастерской принадлежат всему обществу». 29 Но планирование должны осуществлять не партийно–государственные бюрократы, как в СССР, а органы самоуправления. 30

Идея планирования, высказанная Аршиновым и Махно, получила достойный «отпор» со стороны В. Волина: «Основным вопросом организации нового производства является вопрос о том, будет ли оно централизовано и планировано, как это представляют себе, например, большевики, или же, наоборот, децентрализовано и построено на строго федеративных началах». 31

Жизнь оказалась мудрее спорщиков. Во время Испанской революции анархисты будут налаживать производство, используя и центральное демократическое планирование, и бартерный товарообмен, и ненавистные анархо–коммунистам рыночные отношения. Сегодняшний мир, во многом подтвердивший прогнозы анархистов об ослаблении роли государства в мире, о необходимости общественного, но не бюрократического регулирования социальных процессов, о самоуправлении как альтернативе произволу чиновничества и капиталистических монополий — этот мир тоже ищет дорогу в будущее разными путями. Впрочем, в первой половине века анархисты не верили, что негосударственное общество будет «прорастать» естественным путем. Его нужно было «строить». Таковы были стереотипы времени.

Но для того, чтобы начать строительство нового общества (так ли важно — в рамках «первой стадии анархии» или переходного общества» к ней), необходимо уметь защищаться. Махно это было известно лучше, чем кому–либо из участников дискуссии. Труженики, «чтобы удержать завоевания революции, должны будут создать органы защиты революции, чтобы всему этому противопоставить соответствующую боевую силу. В первые дни революции такой боевой силой явятся все вооруженные рабочие и крестьяне. Однако лишь в первые дни, когда гражданская война еще не достигнет своего кульминационного пункта и когда борющиеся стороны не выдвинут еще правильно построенных военных организаций». 32

В 1936 г. в Испании события развивались по подобному сценарию. Характерна определенная растерянность в республиканском лагере в тот момент, когда со стороны фашистов «правильно построенная военная организация», несмотря на первоначальные поражения, была создана. Республиканцы и анархисты с этим опаздывали, что стало одной из причин потери ими инициативы.

Об этом предупреждали «платформисты»: «В социальной революции наиболее критическим моментом является не момент низвержения власти, а момент, который наступит после этого низвержения, момент всеобщего наступления низвергнутого строя на трудящихся, когда надо будет удерживать достигнутые завоевания». 33

В этот момент, по мнению «платформистов», революционные силы должны создать свою армию. Но как совместить идею армии с анархизмом? «Отрицая государственнические властнические принципы управления массами, мы тем самым отрицаем государственнический способ организации военной силы трудящихся, т. е. отрицаем принцип принудительной государственной армии. Согласно основным положениям анархизма в основу военных формирований трудящихся должен лечь принцип добровольного комплектования. Как на пример таких формирований, можно указать на партизанские военно–революционные формирования рабочих и крестьян, действовавшие в русской революции». 34

Однако добровольческая (наемная, поскольку солдат кто–то должен кормить) армия никак не гарантирует от диктатуры. Она вполне может превратиться в самостоятельную касту, противопоставившую себя обществу. Возможной гарантией от возникновения такой касты может быть децентрализация армии при партизанской войне. Но десятки исторических примеров показывают, что по мере успехов партизанского движения самостоятельные отряды под воздействием военной необходимости сливаются в единую армию, руководимую политически авторитарным вождем. И до, и после 1926 г. партизанские войны часто приводили, таким образом, к формированию диктаторских режимов.

«Платформисты» — не сторонники «партизанщины»: «революционное добровольчество и партизанство не следует понимать в узком смысле этих слов, т. е. как борьбу с врагом местных рабоче–крестьянских отрядов, не связанных между собою оперативным планом и действующих каждый на свою ответственность…Гражданская война, подобно всякой войне, может быть успешно проведена трудящимися лишь при соблюдении двух основных принципов военного дела — единства оперативного плана и единства общего командования…Таким образом, вооруженные силы революции в силу требований военной стратегии и стратегии контрреволюции неминуемо должны будут слиться в общую революционную армию, имеющую общее командование и общий оперативный план». 35

План ведения войны, подобный этому, был затем с успехом применен коммунистами в Китае и на Кубе. Итогом победы революционных сил (правда, не анархистских) стало установление диктатур.

По мнению «платформистов», «хотя революционная армия должна быть построена на определенных анархических принципах, тем не менее на самую армию не должно смотреть как на предмет принципа. Она — лишь следствие военной стратегии в революции, лишь стратегическое мероприятие, к которому неминуемо приведет трудящихся процесс гражданской войны». 36 Авторы документа не учитывают опасность того, что отступление от принципов в столь важном «стратегическом мероприятии» может привести всю революцию к перерождению и краху.

В качестве гарантий от перерождения армии «Платформа» предлагает «классовый характер армии» (комплектование ее из рабочих и крестьян; этот принцип, впрочем, провозглашался и большевиками) и «полное подчинение революционной армии рабоче–крестьянским массам в лице тех, общих для всей страны, организаций рабочих и крестьян, которые в момент революции будут поставлены массами на руководящие посты хозяйственно–социальной жизни страны». 37

Иными словами, революционная армия будет находиться в подчинении гражданских органов власти (именно власти, о чем говорят слова «руководящие посты»). И руководство это будет централизованным. «Платформа» предусматривает «орган защиты революции, несущий на себе обязанности борьбы с контрреволюцией, как на открытых военных фронтах, так и на фронтах скрытой гражданской войны (заговоры буржуазии, подготовка выступлений и т. д.)». 38 То есть главное командование и «ВЧК» в одном лице, которое формально подчинено организациям трудящихся. К необходимости создания такого органа «платформистов» подталкивал их опыт гражданской войны в России.

Очевидно, что такое существенное отступления от принципов анархистской доктрины (хотя и продиктованные практическим опытом) как стремление к созданию руководящих и карательных органов, в руках которых в условиях военной обстановки будет сосредоточена огромная власть, не могло не вызвать резкой критики в анархистской среде.

М. Корн прокомментировала идею создания гражданских органов, руководящих армией, следующим образом: «На обыкновенном языке это называется выборной «гражданской властью». Что же это у вас? Очевидно, что организация, заведующая фактически всею жизнью и имеющая в своих руках армию, есть не что иное, как государственная власть…Если это — «переходная форма», то почему отрицается идея «переходного периода»? А если это — форма окончательная, то почему «платформа» анархическая?» 39 Так перед «платформистами» ставится альтернатива следования конкретному опыту революционной практики, сегодняшним «интересам дела», или немедленного соблюдения принципов анархизма во всей их полноте. Сочетание того и другого в ходе социальной революции становится проблематичным.

Впрочем, «конструктив» Волина в этом вопросе был гораздо слабее. Пытаясь подкрепить свою позицию опытом гражданской войны, «Ответ» утверждает: «Напомним, что в ходе русской революции в борьбе с вооруженными силами реакции — Деникиным, Колчаком, Врангелем и др. — всегда побеждали прежде всего местные партизанские силы, а не централизованная армия с общим командованием и общим оперативным планом…Централизованная красная армия всегда приходила лишь «на готовое» и затем ложно приписывала себе победу, добытую не ее руками». 40

Это — несомненное преувеличение. Но даже если предположить, что все успехи борьбы с Деникиным и Врангелем следует приписать махновской армии, то правыми остаются все–таки Н. Махно и П. Аршинов — махновская армия имела единое командование. Военный раздел «Платформы» составлен на основе опыта махновской армии. Одно из двух — или гражданская война, или соблюдение принципов анархии. Это противоречие еще только начинало осознаваться анархистами, которые с прошлого века привыкли — старый мир уходит, оказывая вооруженное сопротивление. Только опыт XX века позволит поставить под сомнение эту аксиому.

На первом этапе борьбы участники махновского движения предлагают ограничения свободы слова, принятые в воюющих государствах, даже очень демократических. Но все же это очевидно государственная практика, хотя и вполне обоснованная военной обстановкой.

По мнению «платформистов», такая практика может сохраняться только во время гражданской войны. В послевоенном обществе должна господствовать полная свобода слова: «Вообще же, опуская исключительные случаи гражданской войны, победивший труд должен предоставить свободу слова и прессы как левым, так и правым мнениям. И эта свобода станет гордостью и украшением свободного общества свободных тружеников». 41

Пример с прессой показывает, что «платформисты» стояли на позициях «переходности». Одновременно этот пример помогает понять отношение авторов «Платформы» к насилию вообще: «Революционное насилие в борьбе с классовыми врагами анархисты признают и призывают к нему, но анархисты ни на минуту не согласятся пользоваться властью и силою навязывать свои решения массам. Их средства в этом — пропаганда, сила мнения, аргументация словом». 42

Естественна озабоченность М. Корн соблюдением гражданских прав в «освобожденных районах»: «Предположим территорию, находящуюся фактически под влиянием анархистов. Каково будет их отношение к другим партиям? Признают ли авторы «Платформы» возможность насилия по отношению к врагу, не поднимающему оружия? Или они, согласно анархической идее, провозглашают полную свободу слова, печати, организаций для всех? (Это вопрос, который несколько лет тому назад звучал бы дико, но некоторые известные мне мнения мешают теперь быть вполне уверенной в ответе).

И вообще, допустимо ли проведение в жизнь своих решений силой? Допускают ли авторы «Платформы» пользование властью хотя бы на минуту?» 43 Махно и Аршинов пользовались властью «хотя бы на минуту» во время гражданской войны. Но они не считали это властью. Шла драка, они действовали, чтобы разбить врага. Потом, после победы можно было разобраться. По такому же пути шли и большевики. Не удивительно, что противники «Платформы» видели в ней призрак большевизма. И все же махновский путь в революции на порядок более вольнолюбив, чем большевистский. Махновцы стремились к максимально возможной в условиях гражданской войны свободе. Их противники отказывались учитывать это «смягчающее обстоятельство».

В конце концов под давлением критики «платформисты» признали, что их план — только самое начало анархии, которое не гарантирует соблюдения всех принципов анархизма. 44 Это вызвало резкую критику со стороны как противников теории «переходного периода» (за «скрытое» следование этой теории), так и со стороны ее сторонников (за непоследовательность и отказ признать правоту тех, кто доказывает необходимость «переходности»).

Острый и принципиальный спор вокруг «Платформы» был свидетельством тяжелейшего кризиса идеологии анархизма. Революционная эпоха первой половины XX века, замешанная на невиданном ранее насилии, на возникающем из недр революций тоталитаризме смешала оптимистические умственные конструкции анархо–коммунизма. Таким теоретикам анархизма, как Г. Максимов, А. Горелик, М. Корн, М. Неттлау становилось все более очевидно, что к высоким идеалам свободы и солидарности, синтезом которых и является анархия, нельзя прийти путем насильственной революции. В крайнем случае она может стать первым шагом к эволюции в этом направлении, но не более. Анархизм стал постепенно освобождаться от радикализма, от веры в «большой скачок», в одномоментность исторических сдвигов, быстрого достижения высоких социальных целей.

Несогласные с этими новыми подходами участники гражданской войны, радикальные анархо–коммунисты Махно, Аршинов и Волин по существу «аннигилировали» идеи друг друга. С точки зрения Волина концепция «Платформистов» — не анархизм, а авторитарно–государственная теория. С точки зрения «платформистов», Волин предлагает не анархию, а хаос. В хаосе господствует власть сильного, а раз есть власть, то нет анархии.

Увидев, что спор ведет не к сплочению, а расколу движения, Махно предлагал отложить дискуссию по тактическим вопросам и сойтись на принципиальных пунктах «Платформы», которые не вызвали в движении серьезных разногласий. 45 Ему казалось, что разногласия в деталях не так уж и важны. Но спорщики не унимались — они продолжали считать, что от результатов спора зависит судьба будущих революций, а значит и мира.

Даже рассуждая на тему, в которой он считал себя специалистом, Махно теперь постоянно оговаривается: «быть может, придется», «по силе надобности придется». Но в одном Н. Махно непреклонен — если анархисты ради «утопии мечтателей» откажутся от военных мер, необходимых для победы, то «эти анархисты будут только на словах стоять в рядах всего движения, а на деле же они будут находиться вне его, или же будут вредить ему». 46 Эти оговорки не были замечены.

К удивлению «платформистов», позиция авторитетных теоретиков международного анархизма оказалась ближе взглядам сторонников В. Волина, чем к «Платформе». Э. Малатеста писал: «Я не сомневаюсь в анархической искренности этих русских товарищей. Они хотят осуществить анархический коммунизм, и ищут способы прийти к нему как можно скорее. Но недостаточно еще хотеть чего–нибудь, необходимо также применять надлежащие средства достижения. «По мнению Э. Малатесты, ошибка в средствах приведет «платформистов» «к результатам, противоположным тем, каких ожидали сами организаторы». 47 По мнению Э. Малатесты, победа большевистскими методами неизбежно ведет к потере движением анархического характера. 48

Л. Фабри, сравнивая опасности со стороны контрреволюции и внутреннего перерождения движения в случае принятия положений «Платформы», писал, «антианархическая опасность, исходящая от…экспроприированных меньшинств, была бы всегда бесконечно меньше, чем громаднейшая опасность, которую создала бы такая вооруженная армия полиции и жандармов, хотя бы они и имели наглость называть себя анархистами…

Уничтожение свободы для одних приведет неизбежно к уничтожению или ограничению свободы для всех». 49

Против идей «Платформы» выступили также С. Фор, М. Неттлау и другие авторитетные анархисты. 50

Массированная критика методов совершения социальной революции, предложенных в «Платформе», не убедила Аршинова в реализме концепции его оппонентов, но показала, что большинство анархистов не могут принять принципов «платформизма». Это способствовало эволюции Аршинова от идеи безгосударственной организации трудящихся к идее диктатуры пролетариата, которая увенчалась в октябре 1931 г. докладом Аршинова «Анархизм и диктатура пролетариата», в котором он обосновывал необходимость установления диктатуры пролетариата в том виде, как это предлагал Ленин в работе «Государство и революция». 51

Несмотря на то, что Аршинов в своем докладе еще считает себя «революционным анархистом», 52 призыв к борьбе за диктатуру пролетариата и к «тесному контакту» с СССР 53 означал публичный разрыв этого теоретика с анархизмом. В ответ на этот доклад редакция «Дела труда», в которую входил и Махно, заявила: «Мы никоим образом не можем согласиться со скороспелыми и шаткими выводами т. Аршинова. Идею «диктатуры пролетариата» мы отвергали и сейчас целиком отвергаем». 54

Разочарование в анархизме и стремление возвратиться на родину привело Аршинова к сотрудничеству с большевизмом. Утверждение А. Л. Никитина о том, что Аршинов работал на ОГПУ с 1926 г. 55, пока не находит подтверждения. Во всяком случае ссылки на полемические статьи в «Рассвете» и «Пробуждении» доказательством этого служить не могут. Идеи Аршинова нашли отклик в анархистской среде и соответствовали взглядам многих анархистов, в том числе и Махно. Таково уж было состояние анархистской мысли того времени. Играло ОГПУ какую–либо роль в этом идейном споре или нет — вопрос третьестепенный. Но все же сомнительно, чтобы большевистские спецслужбы способствовали изданию журнала, резко критиковавшего СССР с позиций, близких к троцкизму.

Переход Аршинова на позиции диктатуры означал окончательное поражение «платформизма» как формы радикального анархо–коммунизма. В 1933 г. Аршинов вернулся в СССР. Его знакомый Н. Чербаджиев утверждал: Аршинов перед отъездом дал понять, что уезжает для подпольной работы. 56 НКВД косвенно подтвердил эту версию, расстреляв Аршинова в 1937 г. Впрочем, это могли сделать и «на всякий случай».

Посещала ли Махно мысль о возвращении на Родину? Рассказывая об отношении батько к красным генералам, французская анархистка И. Метт писала: «Махно относился к ним с профессиональным уважением, мне даже показалось, что в его сознании непроизвольно возникли мысли о том, что и он мог бы быть генералом Красной Армии. Тем не менее, сам он никогда об этом не говорил. Наоборот, сказал мне, что если бы и смог вернуться в Россию, то ему бы пришлось серьезно изучать военное искусство. Это признание можно расценивать и как высказанную вслух мечту. Я уверена, если бы он вернулся в Россию, не прошло бы и двух дней, как он бы поругался с вышестоящим начальством, так как всегда был честным человеком и не мог бы смириться с социальной несправедливостью». 57 Если бы жизнь батько сложилась иначе, и в 1919 г. он отказался бы от анархистских взглядов и связал бы свою судьбу с большевизмом, он прожил бы на три года больше, до 1937 г. Но это была бы менее достойная жизнь.

«Предательство» Аршинова стала тяжелым ударом для Махно. Личные отношения с учителем были разорваны, «платформизм», защите которого Махно посвятил несколько лет, дискредитирован. Эту битву батько проиграл. Но и эти годы были прожиты не зря. Кризис радикального анархо–коммунизма позволил сделать анархистской теории еще один шаг вперед.