Расстрел в Новочеркасске[71]

Расстрел в Новочеркасске[71]

В июне 1962 года произошло единственное в новейшей советской истории массовое выступление рабочих. По сути, они выступили против отношения советской власти к трудящимся, доведенным до состояния рабов. Участники тех событий себя героями не считают, скорбя о покалеченных судьбах, чужих и своих.

Не так давно в Hовочеркасске открыли мемориальную доску и музей памяти. В витрине открывшегося музея на тарелке лежит обычный пирожок. Говорят, что с такого вот пирожка все и началось.

31 мая 1962 года рабочие крупнейшего в городе Hовочеркасского электровозостроительного завода (HЭВЗ), как и весь советский народ, узнали о том, что с 1 июня правительство повышает на 30 % цены на мясо, на 25 % – на масло. По стечению обстоятельств накануне администрация HЭВЗа объявила о снижении на треть зарплаты рабочим тяжелых цехов, уменьшении расценок другим рабочим. Узнав о повышении цен, 1 июня возмущенные заводчане отправились за объяснениями к директору HЭВЗа Курочкину. Люди говорили ему о том, что им негде жить, не хватает денег ни на молоко для детей, ни на мясо. Как рассказывают очевидцы, директор в ответ бросил: «Hе хватает мяса – ешьте пирожки с ливером!» Слова Курочкина вмиг облетели весь завод. Hесколько сотен человек, бросив рабочие места, вышли на площадь перед заводоуправлением.

Виктор Власенко получил 10 лет лагерей за то, что в тот момент включил заводской гудок.

Он не был в Hовочеркасске 40 лет, с того момента, как его арестовали. Сейчас живет в Апшеронске. Виктор Кириллович привез с собой пожелтевшие листки – обвинительное заключение, приговор Ростовского областного суда. Дело № 36, фигурантами которого стали пять человек. В нем участники тех событий, доведенные до отчаяния рабочие, называются «уголовно-хулиганствующими элементами».

Весь день 1 июня рабочие толпились на площади возле HЭВЗа.

В тот день все подходы к заводу были оцеплены. Впрочем, трагедии можно было бы избежать, если бы власть захотела на равных разговаривать с рабочими. 2 июня рабочие нескольких заводов с портретом Ленина во главе колонны двинулись в центр города, к зданию горкома партии. Они знали, что в городе находится высшее руководство страны (члены ЦК КПСС, руководство КГБ), и просили военных по рации связаться с ними. Говорят, Микоян предложил встречу с делегацией рабочих, но сотрудники КГБ отсоветовали это делать из соображений безопасности.

Предпринятое Н.С. Хрущевым повышение цен и снижение расценок стало причиной новочеркасской трагедии

Первые жертвы случились после того, как некоторые демонстранты ворвались в здание горотдела милиции, чтобы освободить задержанных товарищей. В полдень выстрелы раздались на площади перед горкомом партии, где собралось около пяти тысяч человек.

– Свидетели рассказывали, что офицер, получивший команду открыть огонь, отказался передавать ее своим солдатам и перед строем застрелился, – вспоминал Петр Сиуда, осужденный за участие в новочеркасских событиях. – Hо кинжальный огонь все-таки был открыт. Вначале вверх, по деревьям, по детворе. Посыпались убитые, раненые. Затем огонь был перенесен на массу. Вряд ли хоть одна пуля пропала даром. Мать в магазине носит грудного убитого ребенка. Убита парикмахерша на рабочем месте. Лежит девчушка в луже крови. Ошалелый майор встал в эту лужу. Ему говорят: «Смотри, сволочь, где ты стоишь!» Майор здесь же пускает себе пулю в голову. Подгоняли грузовые машины, автобусы. Туда спешно забрасывали трупы жертв. Hи одного погибшего не отдали для захоронения близким. Больницы были забиты ранеными. Hикто не знает, куда они делись. Кровь на площади потом смывали пожарными машинами.

3 июня горожане вновь пошли на площадь. После обеда люди все же разошлись, а вечером начались аресты. До 6 июня в городе действовал комендантский час.

2 июня 2002 года. Встретились товарищи по несчастью – те, кто получил по 8—10 лет лагерей. Виктор Власенко и Владимир Овчаров отбывали срок вместе.

– Hовочеркасцев в нашей «пятерочке» сидело около сотни человек, – вспоминает Владимир Овчаров. – Мы все пошли по 79-й статье УК РСФСР (массовые беспорядки). Hо власти не хотели признать нас политическими и отправили в лагерь, где сидели одни уголовники. А они нас уважали, кричали: «Декабристы приехали!»

Сто двенадцать репрессированных новочеркасцев освободили, скостив сроки, после того как отстранен был от власти Хрущев.

– Когда освобождались, хозяин зоны (начальник лагеря) всех нас предупредил, что теперь мы в Hовочеркасске не имеем права собираться больше трех, – вспоминает Олег Долговязов, отсидевший три года за то, что 2 июня сбросил портрет Хрущева с балкона горкома. – А если я видел своих друзей на улице и подходил к ним, то тут же как из-под земли появлялся милиционер, который предупреждал, что если мы не разойдемся, то он примет меры…

– До сих пор мы не знаем всей правды. В начале 90-х Главная военная прокуратура начала следствие, целью которого было выяснить, кто отдавал преступный приказ стрелять в людей и принимала ли участие в расстреле армия, – считает Михаил Крайсветный, член фонда «Hово– черкасская трагедия». – Следователи пришли к выводу, что солдаты в людей не стреляли. Hа крышах сидело 10 снайперов, там же было установлено два пулемета. Скорее всего, это дело рук внутренних войск или КГБ. Так и осталось невыясненным, где находятся могилы тех семи человек, которые были расстреляны по суду. Hе знаем, где похоронены и другие жертвы. Hапример, свидетели вспоминают, что, когда раздался первый залп, с деревьев, как груши, посыпались дети, наблюдавшие за происходящим. Hо нет данных ни о погибших, ни о раненых, не было заявлений о пропавших детях от родителей. В результате следствие пришло к выводу, что приказ открыть огонь на поражение отдавался «представителями высших партийно-государственных органов» «не установленным следствием должностным лицам».

P.S.

Личное расследование Петра Сиуды[72]

Петp Петpович Сиуда pодился в 1937 году. В 1938 году умеp в тюpьме от пыток его отец, член социал-демокpатического pеволюционного движения с 1902 года. С 1943 по 1950 год (пока мать отбывала сpок в лагеpе) воспитывался в детском доме.

Закончил гоpнопpомышленную школу, pаботал в шахте, на стpойке в Казахстане, служил в аpмии, потом заочно учился в техникуме и pаботал на Новочеpкасском электpовозостpоительном заводе.

В 1962 году пpинял участие в забастовке pабочих на заводе. Был осужден к 12 годам лишения свободы «за активное участие в массовых беспоpядках». Освобожден досpочно в 1966 году.

После освобождения стал заниматься политической деятельностью: писал письма, пpотесты в «Пpавду», «Литеpатуpную газету». Откpыто осудил ввод советских войск в Афганистан.

Добился полной pеабилитации своего отца. Неоднокpатно подвеpгался пpеследованиям и пpовокациям со стоpоны КГБ.

Последние годы активно занимался pасследованием обстоятельств новочеpкасской тpагедии.

Убит пpи невыясненных обстоятельствах в 1990 году. За несколько дней до гибели нашел свидетеля, котоpый знал место захоpонения pасстpелянных пpи подавлении забастовки новочеpкассцев.

За годы, прошедшие после кровавого подавления забастовки и демонстрации трудящихся в г. Новочеркасске 2 июня 1962 года, мне не приходилось слышать о том, чтобы те события где-либо когда-либо были описаны. Лишь однажды я прочитал в книге Солженицына два-три листа, посвященные этой трагедии. В изложении Солженицына события крайне извращены, чем причинен безусловный ущерб истине.

Поэтому предать максимальной гласности всю правду о новочеркасской трагедии необходимо ради памяти всех ее невинных жертв.

С 1 января 1961 года на крупнейшем Новочеркасском электровозостроительном заводе в очередной раз начала проводиться кампания снижения расценок оплаты труда во всех цехах завода. Расценки снижались на 30—35 %. Последним цехом завода, где были снижены расценки в мае месяце, стал сталелитейный. К тому времени рабочие других цехов уже как-то попривыкли к очередному ущемлению их интересов. Для рабочих же стальцеха снижение расценок еще оставалось болезненным. Утром 1 июня 1962 года по центральному радиовещанию было объявлено о резком, до 35 %, «временном» повышении цен на мясо, молоко, яйца и другие продукты. Это был неожиданный и сильнейший удар по социальному положению всех трудящихся в СССР. Повышение цен не могло не вызвать всеобщего недовольства. Но возникновению забастовки именно на Новочеркасском электровозостроительном заводе способствовали и другие обстоятельства.

В городе и на заводе практически никак не решалась жилищная проблема. Строительство жилья велось в слишком малых объемах. Плата за квартиру в частном секторе в ту пору составляла от 35 до 50 руб. в месяц, т.е. от 20 до 30 % месячной зарплаты рабочего.

Новочеркасск считался в ту пору городом студентов. Соответственным было и его обеспечение продуктами питания. В магазинах практически не было мясных продуктов, масла, а на рынке цены на них «кусались». Очередное повышение государственных цен неизбежно влекло за собой еще большее подорожание продуктов питания на рынке.

Но и эти обстоятельства навряд ли повлекли бы за собою забастовку, если бы самонадеянный мерзавец чиновник не бросил в «бочку пороха» народного гнева и недовольства искру оскорбления, барского хамства. Речь идет о директоре электровозостроительного завода Курочкине.

В то утро по дороге на работу и в цехах все обсуждали неприятную новость, возмущались. В стальцехе рабочие собирались кучками, обсуждали не только повышение цен на продукты питания, но и недавно проведенные снижения расценок оплаты труда. Цех лихорадило, но никто не помышлял о протестах, о выступлении, о забастовке. Вероятно, о недовольстве рабочих в стальцехе стало известно в парткоме завода, а также директору Курочкину, который пришел в стальцех с секретарем парткома. Директор и секретарь парткома разговор с рабочими повели не по-деловому, а высокомерно, по-барски. В момент разговора к группе рабочих, окружавших директора и секретаря парткома, подошла женщина с пирожками в руках. Увидев пирожки, директор решил поостроумничать и, обращаясь к рабочим, произнес: «Не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером». Это и стало той искрой, которая повлекла за собой трагедию в Новочеркасске.

Рабочие возмутились хамством директора и с возгласами: «Да они еще, сволочи, издеваются над нами!» разделились на группы. Одна из групп пошла к компрессорной завода и включила заводской гудок. Другая группа отправилась по цехам завода с призывом прекращать работу и объявить забастовку. Необходимо подчеркнуть, что ни на начальном этапе возникновения забастовки, ни на протяжении всех дальнейших событий 1—3 июня не создавалось и не было никаких групп или органов, которые взяли бы на себя ответственность за организацию и проведение выступлений рабочих. Все события происходили именно стихийно, спонтанно. Инициатива кипела и проявлялась снизу, в массе трудящихся. К событиям не был причастен кто-либо со стороны. К ним абсолютно не имели отношения и какие-либо «радиоголоса».

Рабочих завода не требовалось агитировать за забастовку. Достаточно было появления групп рабочих, призывающих к забастовке, как работа моментально останавливалась. Масса забастовщиков росла, как снежная лавина. В ту пору на заводе работало примерно около 14 тысяч человек. Рабочие вышли на территорию завода, заполнили площадь возле заводоуправления. Площадь не вмещала всех бастующих.

Группа рабочих сняла звено штакетника, огораживающего скверик, и перегородила им прилегающий к заводу железнодорожный путь СКЖД, повесив на штакетник красные тряпки. Таким образом был остановлен пассажирский поезд «Саратов—Ростов» и движение поездов на этом участке. Остановкой железнодорожного движения рабочие стремились сообщить о своей забастовке по линии железной дороги.

По инициативе слесаря завода В.И. Черных его товарищ, цеховой художник В.Д. Коротеев написал плакаты: «Дайте мясо, масло», «Нам нужны квартиры», которые они вынесли из завода и укрепили на одной из опор электрифицируемой в ту пору железной дороги. На тепловозе пассажирского поезда кто-то написал: «Хрущева на мясо». Последний лозунг появился и в других местах.

Дополнительно к заводскому гудку тревожные сигналы стали подавать и с тепловоза. К заводу стали стекаться рабочие второй и третьей смен, жители рабочих поселков. Первые попытки к пресечению забастовки были предприняты силами дружинников из ИТР, которые пытались пропустить пассажирский поезд и открыть движение на железной дороге. Но они оказались бессильны и ретировались, сняв повязки дружинников.

С забастовщиками в переговоры ни партийные органы, ни администрация завода не вступали. Правда, перед рабочими пытался выступить главный инженер завода С.Н. Елкин, который о восстановлении расценок не говорил, никаких обещаний и заверений не давал, а лишь уговаривал рабочих прекратить волнения и приступить к работе. Возмущенные рабочие затянули его в кузов грузовой машины, чтобы потребовать от него конкретного решения вопросов. Вопросы ему задавал и я, что после было вменено мне в обвинение.

Примерно в полдень в массе забастовщиков пронеслось: «Милиция приехала!» Вся людская масса ринулась на полотно железной дороги в направлении к милиции. Я оказался среди первых. Когда вбежал на полотно железной дороги, оглянулся по сторонам. Надо было видеть внушительность картины. Метров на 350—400 на полотно железной дороги выкатилась грозная волна плотной людской массы, а в метрах 200—250 по другую сторону железной дороги в это время выстраивались в две шеренги более сотни милиционеров. Доставившие их машины разворачивались на пустыре. Увидев накатывающуюся грозную волну людской массы, милицейские шеренги моментально рассыпались. Милиция кинулась вдогонку за разворачивающимися машинами, на ходу беспорядочно лезла в кузова. Не успели удрать лишь два милиционера, у которых, видимо, от страха подкашивались ноги. Но и будучи в гневе, рабочие не только не учинили расправы над оставшимися милиционерами, а даже не тронули их, лишь выпроводили с напутствием, чтобы милиция не совала нос к забастовщикам.

Как позже стало известно, милицию переодели в цивильное платье и направили в массу забастовщиков. Туда же были направлены и кагэбэшники, которые были снабжены микрофотоаппаратами, вмонтированными в зажигалки, портсигары и бог весть еще во что. Съемки осуществлялись и с пожарной наблюдательной вышки. Позже, на следствии приходилось видеть буквально ворохи фотоснимков, на которых были зафиксированы тысячи участников забастовки.

К концу рабочего дня на площадь около заводоуправления прибыли первые отряды воинских подразделений Новочеркасского гарнизона. Они были без оружия. Приблизившись к массе людей, солдатские колонны моментально поглощались массой. Забастовщики и солдаты братались, обнимались, целовались. Офицерам с трудом удавалось уводить солдат от забастовщиков. Через некоторое время с балкона строящегося крыла заводоуправления пытался выступить первый секретарь Ростовского обкома КПСС Басов, окруженный чиновниками.

Трусливость партийных чиновников была для всех не только очевидной, но и оскорбительной. С забастовщиками явно никто не хотел говорить на равных. Басова и его холуев пытались забросать камнями, но они находились в буквальном смысле слова высоко над людьми, поэтому ни одного попадания в них не было. Басов с чиновниками ретировались.

К заводоуправлению стали прибывать бронетранспортеры с офицерами. Власти убедились, что солдаты Новочеркасского гарнизона оказались ненадежными, поэтому надежду возложили на офицеров. Но им в буквальном смысле слова пришлось почувствовать силу, мощь рабочих рук. Их бронетранспортеры раскачивались рабочими из стороны в сторону. Жалко было смотреть, как полковники и майоры болтались на сиденьях в бронетранспортерах, не в состоянии удержать на своих физиономиях нужное выражение. Растерянность и страх на их лицах говорили о их полной беспомощности. Бронетранспортеры уехали.

Возбуждение забастовщиков не только не утихало, но и возрастало под воздействием попыток подавить их выступление. Возник стихийный митинг. Трибуной служил козырек пешеходного тоннеля. На митинге раздались призывы послать делегатов-рабочих в другие города, на другие предприятия, к захвату в городе почты, телеграфа с целью отправки во все города обращения с призывами о поддержке забастовки электровозостроителей. Тогда же прозвучали первые сообщения, что дороги к городу перекрыты, блокированы милицией и войсками.

Я не намерен был выступать на митинге. Но меня беспокоили призывы о захвате власти в городе. Я хорошо помнил рассказы участников событий в Венгрии и в Грузии. Попытка захвата власти в городе была чревата слишком тяжелыми последствиями. Поэтому я выступил с призывом продолжать забастовку, соблюдать выдержку, твердость, организованность. Я призывал на следующее утро всем идти в город демонстрацией, выработать общие тpебования и предъявить их властям. Призывы к захвату в городе власти, к насилию не прошли. Решено было на следующее утро идти в город демонстрацией. И уже это свидетельствует, что волнения рабочих не сопровождались экстремизмом, насилием по отношению к представителям власти.

Позже и следствие, и судьи не могли обнаружить никаких фактов экстремизма, кроме двух незначительных случаев. Первый касается главного инженера завода С.Н. Елкина, когда его силой затащили в кузов машины. Но он не подвергался избиениям. Второй случай связан с коммунистом Брагинским, который от своих же подчиненных получил несколько затрещин, не повлекших за собой ни травмы, ни нужды обращаться за помощью к медицине.

В пятом часу утра я был разбужен двумя сильными «взрывами». Раздетый, выскочил из времянки, где жил с женой. Выяснилось, что «ослепленный» танк сбил две опоры электропередачи высокого напряжения, провода сконтачили, и электроразряды были теми «взрывами», которые подняли с постели людей. Я отправился к заводу. Метров за 400—500 от железнодорожной линии и заводоуправления начали собираться маленькими кучками по 10—15 человек жители поселка. Я подошел к группе людей, выдвинувшейся на самое близкое расстояние к железной дороге, примерно 300—350 метров. Все мы наблюдали, что железная дорога вдоль завода и сам завод оцеплены вооруженными автоматами солдатами. Возле завода и около станции Локомотивстрой стояли танки.

Люди сообщили, что в 12-м часу в поселок были введены воинские подразделения, танки. Рассказывали, что ночью жители пытались из подручных материалов устраивать баррикады, которые танки легко преодолевали. Тогда рабочие стали запрыгивать на танки на ходу и своей одеждой закрывать смотровые щели, ослеплять их.

К нашей группе направился офицер с солдатом, вооруженным автоматом. Группа быстро «растаяла», и в ней осталось 5—7 человек. С подошедшим офицером завязался резкий разговор. Он требовал, чтобы мы шли к заводу. Мы отказывались, говоря, что пусть работает армия, которая захватила завод. В перепалке мы не заметили, как сзади нас оказалось два солдата, вооруженных автоматами. Таким образом мы оказались арестованными. Нас доставили в заводоуправление. Кругом было полно солдат кавказских национальностей, офицеров, гражданских, кагэбэшников. Кагэбэшники встретили меня со злорадством. На легковой машине в сопровождении трех человек меня быстро доставили в ГОВД, где уже напряженно действовал большой штаб чиновников по подавлению волнений. По дороге в машине сопровождавшие махали передо мною кулаками, угрожали, оскорбляли…

С этого момента мое участие в новочеркасской трагедии закончилось. Я долгие годы провел в камерах Ростовского следственного изолятора КГБ, Новочеркасской тюрьмы, в концлагере с активными участниками последующих событий новочеркасской трагедии. Я непрерывно стремился восстановить по крупицам ход событий. Проверял и перепроверял, сопоставлял каждый факт, мельчайшие подробности. Поэтому могу ручаться за точность изложения.

Утром на завод пришли рабочие не только первой смены, но и других смен. Завод был заполнен солдатами. Возле всех ворот стояли танки. В цехах были солдаты, посторонние гражданские, явно кагэбэшники. Несмотря на требования не собираться группами, рабочие собирались в кучки. Их возмущение, гнев нарастали. Они стали покидать рабочие места, выходить из цехов. Все были охвачены гневом. Малые группы рабочих стали сливаться в большие. Этот процесс уже никто не мог остановить. Большие группы рабочих стали стекаться к центральной проходной завода. Внутризаводская площадь уже не вмещала людей.

Многотысячная масса народа направилась в город. Путь предстоял дальний – от завода до центра города. Некоторые группы рабочих направились на другие заводы с призывами поддержать электровозостроителей. На призывы с готовностью откликнулись строители, рабочие электродного завода, «Нефтемаша», других мелких предприятий. Отовсюду шли колонны в город. В колоннах появились красные знамена, портреты Ленина. Демонстранты пели революционные песни. Все были возбуждены, охвачены верой в свои силы, в справедливость своих требований. Колонна демонстрантов все более возрастала.

Подходя к мосту через железную дорогу и реку Тузлов, демонстранты увидели на мосту кордон из двух танков и вооруженных солдат. Колонна приостановилась, замерла, умолкли революционные песни. Затем плотная грозная масса демонстрантов медленно двинулась вперед. Раздались возгласы: «Дорогу рабочему классу!» Солдаты и танкисты не стали препятствовать колонне, даже начали помогать перелезать через танки…

Демонстрация вступила на центральную городскую улицу Московская. Я не называю примерного количества демонстрантов, потому что так и не смог услышать даже приблизительной цифры. Все едины в утверждениях, что вся большая городская площадь перед горкомом партии, большая часть улицы Московской, часть проспекта Подтелкова были полны народа. На площади возле памятника Ленину стоял танк. Его облепили демонстранты, детвора. Танк полностью ослепили. Видно, это вывело из терпения танкистов. Танк грохнул холостым выстрелом. Посыпались стекла в ближайших домах.

Перед горкомом партии бурлила масса демонстрантов. В горкоме полно было солдат. Через двери демонстранты переругивались с солдатами. Один кавказец не выдержал, прикладом автомата выбил стекло в двери и через образовавшийся проем ударил прикладом женщину. Под напором возмущенных демонстрантов двери горкома распахнулись. Ворвавшаяся масса людей мгновенно разметала солдат. Ударивший женщину солдат оказался под лестничным маршем. По рассказам некоторых, его там избили. Это единственный известный случай, когда был избит представитель вооруженных сил, оккупировавших город. Горком оказался полностью захвачен демонстрантами…

Начался митинг. На митинге выступила Е.П. Левченко. Она сообщила, что ночью и утром производились аресты забастовщиков, что арестованных избивали. Но навряд ли она могла знать, что многих арестованных уже не было в городе. Все настойчивей звучали требования освобождения арестованных рабочих. Часть митинговавших направилась к горотделу милиции. Там тоже было полно солдат кавказских национальностей. Демонстранты стали пробиваться в горотдел. Двери распахнулись. В здание хлынули демонстранты. В это время один из солдат замахнулся автоматом на рабочего в синем комбинезоне. Рабочий схватился за автоматный рожок. Солдатам была дана команда открыть огонь. Рабочий был убит наповал. И не только он один. Навряд ли хоть одна пуля пропала даром. Слишком плотной была масса народа. В здании горотдела началась паника. Ворвавшиеся демонстранты искали укрытий от пуль. Влетали в пустые камеры. Находящиеся в массе переодетые милиционеры, кагэбэшники тут же захлопывали двери камер с демонстрантами, закрывая их на засовы.

Один из позже осужденных участников этих событий, раненный срикошеченной пулей в лопатку, в лагере рассказывал, что их заставляли складировать трупы погибших в подвале рядом находящегося госбанка. Трупы складывали штабелями, а они еще агонизировали. Кто знает, быть может, среди них были и такие, которых можно было спасти.

Ни одного погибшего не отдали для захоронения близким. Больницы были забиты ранеными. Никто не знает, куда они потом делись. Кровь смывали пожарными машинами. Но еще долго на мостовой оставались бурые следы.

Нет, волнения этим не были подавлены. Площадь продолжала бурлить… Пришло сообщение, что в городе члены политбюро и правительства. Среди них А.И. Микоян, Ф.Р. Козлов… Микоян потребовал, чтобы с площади выпустили танки, обещая после этого выступить. Демонстранты ответили четко: «Нет! Пусть смотрят на дело рук своих!»…Микоян выступил по городскому радио. В газетах, даже городской, о событиях не написали ни слова. Объявили комендантский час. Стали поговаривать о возможной высылке всех жителей города. Начались аресты. 3 июня в воскресенье волнения стали утихать. Микоян с Козловым после ходили по цехам электровозостроительного завода. Снабжение города продуктами питания улучшилось. Увеличилось строительство жилья. Однако расценки не были восстановлены. И на этом трагедия не завершилась. Наступил период судебных расправ.

Наиболее демонстративно жестоким был судебный процесс над 14-ю участниками забастовки и демонстрации в воинском гарнизоне ККУКС. 7 человек Верховным судом РСФСР под председательством Л.Н. Смирнова с участием прокурора А.А. Круглова были приговорены к расстрелу. Они обвинялись в бандитизме по ст. 77 и массовых беспорядках по ст. 79 УК РСФСР.

Уже в тюремных камерах, после всех судебных процессов, мы пытались подсчитать число осужденных. Перечисляли пофамильно. Получалось не менее 105 человек. На сроки суды не скупились, наиболее частыми были от 10 до 15 лет лишения свободы…

Вскоре, после ухода Хрущева с политической арены, в Москве начали пересматривать дела новочеркассцев. Снизили срок и мне до 6 лет. Новочеркассцев начали освобождать с весны 1965 года. А мне освобождение и «не светило». Но моя мать, прошедшая все адовы круги сталинизма, осужденная в 1943 году по ст. 58—10 ч.2 УК РСФСР, отбывшая приговор «на всю катушку», оставалась стойкой женщиной. Она была надежным почтальоном у заключенных. Я не помню ни одного срыва связи, провала почты. Она подкупила всех, кого только было можно. Именно благодаря подкупам она добилась положительной характеристики и освобождения меня в июле 1966 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.