VII Великий кризис демократического империализма. Возмущение Галлии

VII

Великий кризис демократического империализма. Возмущение Галлии

Коммий и Лабиен. — Падение демократической партии. — Раздор между Цезарем и Помпеем. — Новое восстание в Галлии. — Цезарь снова добивается консульства. — Переход через Севенны. — Цезарь собирает легионы. — Стратегический план Цезаря. — Верцингеториг. — Осада Аварика. — Взятие Аварика и его последствия. — Ошибка Цезаря. — Герговия. — Восстание распространяется по всей Галлии. — Критическое положение Цезаря. — Партизанская война. — Отступление Цезаря. — Первая регулярная битва. — Верцингеториг отступает в Алезию. — Осада Алезии. — Голод. — Капитуляция Верцингеторига. — Причины успеха Цезаря.

Вероломство Цезаря по отношению к Коммию

В то время как в Риме происходили эти волнения, Цезарь перешел Альпы, чтобы возвратиться в Цизальпинскую Галлию. Торопливость, гаев, серьезное положение его партии, его характер, по временам безрассудный и вспыльчивый, невероятное величие его предприятия — все это роковым образом побуждало его нагромождать одну ошибку на другую. Ради возможности побывать в Италии и познакомиться с тамошними событиями он подверг Галлию жестоким репрессиям, которые неизбежно должны были вызвать к нему ненависть.[280]Действительно, едва он уехал, а, вероятно, еще находясь в дороге, он узнал от Лабиена, что его прежний друг и союзник Коммий подготавливает восстание. В гневе он приказал Лабиену пригласить атребата в лагерь и убить его.[281]Лабиен повиновался, но Коммию, раненному, удалось спастись, и это вероломство имело только тот результат, что Коммий стал смертельным врагом Цезаря, истощавшего свои силы в этой сизифовой работе, делавшей его раздражительным и жестоким. Впрочем, в данное время Коммий, спасшийся в лесах северной Галлии, мало занимал его: у него были другие тревоги в Италии, гораздо более важные.

Цезарь как козел отпущения для римлян

Демократическая партия, не сдержав своих безумных обещаний, снова падала в глазах общественного мнения, как в 57 году. Аграрный закон 59 года, подобно своим предшественникам, не был приведен в исполнение. Надежды на Британию рушились. Римская армия в Парфии потерпела позорное поражение. Все думали, что Галлия за два года покорена «единственным императором», а она была теперь в состоянии открытого восстания. Красc умер, и могущественный триумвират превратился в правление двух лиц, неспособных подавить даже мятежи римской черни. Уже давно масса людей устала от потока ужасного подкупа и насилия, угрожавшего унести все в своем бешеном течении. После же смерти Клодия положение стало особенно угрожающим. Сначала общество, повинуясь одновременно чувству страха и справедливости, сурово осуждало Милона, приказавшего своим рабам докончить раненого Клодия;[282]но когда чернь погрязла в насилиях, произошел поворот в общественном мнении. В консервативном лагере даже партия самых крайних оправдывала убийцу Клодия. Вечером в день похорон сенат объявил военное положение и поручил Помпею, народным трибунам и самому Милону привести в исполнение этот декрет.[283]Ободренный благоприятной для него переменой, Милон тотчас явился в Рим и в обстановке общей трусости набрался смелости домогаться консульства.[284]Эта наглость довела до отчаяния чернь, грозившую возмутиться. Смятение действительно достигло высшей степени: общество было охвачено страхом, и враги Цезаря ободрились. Так как он был творцом этой политики, то его следовало сделать ответственным за все настоящие несчастия: за поражение Красса, которого он направил в Парфию; за всеобщую коррупцию, которую он поддерживал своей щедростью; за беспорядки в Риме, которые он не пресекал; за бесконечную войну с галлами, вызванную его грабежами.[285]

Соперничество между Помпеем и Цезарем

Цезарю, следовательно, приходилось в третий раз восстанавливать демократическую партию. Но теперь, после смерти Юлии, Красса и Клодия, это было не легко. С исчезновением несравненного народного агитатора распались и выборные коллегии, составлявшие силу его партии, а смерть Красса, последовавшая за смертью Юлии, делала непрочным соглашение с Помпеем, уже поколебленное событиями последних лет. Историки ошибочно рассматривали несогласие, начавшее назревать тогда между Цезарем и Помпеем, как результат соперничества честолюбий, которое долго скрывалось и наконец разразилось вследствие смерти Красса. Несогласие коренилось не в честолюбиях, а в темпераментах обоих лиц, и сила событий, а не желание того или другого, заставили его обнаружиться. Начиналась борьба не между двумя честолюбиями, а роковое столкновение консервативной политики и политики демократической. После многолетней борьбы обе они олицетворились в двух старых друзьях. Злоба и интриги консерваторов, трудность борьбы одновременно и с ними, и с Цезарем, Крассом и Клодием принуждали Помпея, бывшего в сущности консерватором, до сих пор держаться Цезаря.

Идеи образованных классов

Поражение Красса, опасное положение республики и мятежи в Риме устрашили его, пробудили его властные инстинкты и толкнули к идеям, разделяемым лучшими гражданами, к той программе, одновременно гениальной и химерической, которая требовала примирения аристократии и демократии, подавления общественного и частного подкупа, возвращения к более простой и более нравственной жизни. Необходим был переворот: республика нуждалась в мире, порядке и правосудии. Если обычных магистратур было недостаточно, то нужно было создать нового магистрата, который мог бы, наконец, контролировать положение. Эти идеи распространялись в высших классах, новые настроения которых Цицерон, не давая себе в том отчета, отразил в «De Republica».

Предложение Цезаря

Цезарь понимал опасность и старался прежде всего иметь Помпея на своей стороне. Из Равенны, куда он отправился провести зиму,[286]он помог своему зятю провести порученный тому сенатом набор[287]и предложил ему новый двойной брак. Цезарь предлагал жениться на дочери Помпея, обрученной тогда с сыном Суллы, а Помпей должен был жениться на второй дочери одной из племянниц Цезаря, Атии, вдове Гая Октавия, умершего в начале своего консульства; у Атии кроме сына Гая, рожденного в 63 году и которому было тогда одиннадцать лет, были две старшие дочери.[288]Но Помпей, начавший тяготиться своим союзом с Цезарем, отказался.

Вопрос о втором консульстве Цезаря

Для Цезаря это был большой удар. Помпей был ему необходим, чтобы вовремя отразить опасность, какую он предвидел в будущем. Его проконсульские полномочия оканчивались 1 марта 49 года, и по закону Суллы, позволявшему повторное избрание только через десять лет, он мог снова быть избран консулом лишь в 48 году. Оставалось, следовательно, около десяти месяцев, в течение которых он не был бы защищен неприкосновенностью должностного лица, но, подобно первому встречному гражданину, служил бы предметом обвинений и судебных преследований, с помощью которых в Риме партии боролись между собой. Он знал, что у него много врагов и что если бы его партия лишилась влияния, а Помпей покинул бы его, то опасность преследования была бы велика. Суд легко мог осудить его на изгнание, которое разом положило бы конец его политической карьере. Нужно было эти десять месяцев сохранять управление провинцией. Но как добиться этого? Заставить отложить назначение своего преемника до 1 января 48 года и остаться в провинции в качестве временного магистрата в ожидании своего заместителя было легко, но по устранении одного затруднения возникало другое, более важное. Чтобы домогаться консульства на 48 год, необходимо было присутствовать в Риме. Но, если он вступал в Рим, он терял Imperium и становился простым гражданином, доступным преследованиям своих врагов. Оставаясь же в провинции, он не мог выставить своей кандидатуры на консульство. Нелегко было выйти из этого сплетения юридических и конституционных затруднений, но Цезарь, никогда не стеснявшийся в средствах, сумел это сделать. Многие желали, чтобы он вопреки конституции был избран в консулы вместе с Помпеем чисто революционным путем; но он требовал от своих друзей оставить эту мысль, а вместо этого просил провести с помощью десяти трибунов закон, позволявший ему заочно домогаться консульства.[289]Таким путем он мог бы быть избран консулом, оставаясь в Галлии до 1 января 48 года и препятствуя назначению своего преемника. Он тотчас начал делать в Риме все необходимые приготовления для проведения этого закона.

Новое восстание всей Галлии

Но плохие известия из Галлии спутали все его тонкие расчеты. Еще раз он ошибся, думая, что жестокие репрессии дадут ему небольшую передышку. Едва он покинул Галлию, как наиболее влиятельные лица многих народов, раздраженные опустошениями и казнями предшествовавшего года, стали, собираясь в лесах, обсуждать положение страны и образовали союз с целью агитировать не только среди своих приверженцев, но и среди низших классов по всей Галлии. Карнуты, снова восставшие под начальством Гутуатра и Конконнетодумна, уже перерезали в Кенабе (совр. Орлеан) италийских купцов, а среди них — всадника Гая Фуфия Кита, бывшего управляющим провиантской частью римской армии. В Оверни «друг» Цезаря, молодой Верцингеториг, подготовил революцию, захватил власть и поднял знамя восстания; к нему присоединились сеноны, паризии, пиктоны, кадурки, туроны, авлерки, лемовики, анды и все народы, жившие вдоль берега океана. Молодой арвернский вождь уже послал под начальством кадурка Луктерия армию к границам Нарбонской Галлии, в то время как сам вторгся на территорию битуригов, данников эдуев.[290]Уцелевшие силы аристократии и плутократии соединились против общего врага; оппортунистическая политика Цезаря, сеявшего вражду между соперниками, восстановила против него все партии, и мятеж, обширнее и опаснее предшествующих, угрожал римским армиям, рассеянным по их зимним квартирам, в то время как Цезарь был далеко и не мог даже начать дело политической реставрации, ради которого он так поспешно покинул Галлию.

Затруднительное положение Цезаря

Положение Цезаря было ужасным. Неужели все его дело в Италии и Галлии рушится и погребет его под своими развалинами? Но величина опасности возбудила всю энергию его духа. Не будучи в состоянии одновременно преодолеть и галльский кризис, и италийский, вынужденный выбирать между тем и другим, он, как и в 57 году, без колебания покинул Италию и тотчас же, т. е., вероятно, в середине февраля, вернулся в Нарбонскую Галлию.[291]По дороге известия становились все более и более тревожными: оставшиеся верными в центре Галлии эдуи, ремы, лингоны были окружены мятежными племенами, как огненным кольцом. На востоке еще колебались одни только секваны. Вся римская армия находилась в северной части этого круга. Если бы Цезарь вызвал свои легионы в нарбонскую Галлию, им пришлось бы пройти через всю восставшую страну; если же он сам отправится к ним, то ему придется с незначительными силами пройти через центр мятежа.

Решительность Цезаря

Выбор был затруднителен. Но, не теряя ни мгновения, с той быстротой, которая, по словам одного древнего писателя, напоминала быстроту пламени, Цезарь задумал и выполнил необычайно смелый план. В несколько дней при помощи гранизона и солдат, только что набранных в Италии, он организовал, насколько мог, защиту Нарбонской Галлии; потом послал небольшой отряд кавалерии в Виенну; наконец, с оставшимся отрядом в самый разгар зимы, приказывая солдатам прорывать дорогу в снегу, перешел Севенны и неожиданно атаковал Овернь. Арверны, считавшие себя в безопасности от какого бы то ни было нападения, потому что горы были покрыты снегом, были так напуганы этим неожиданным появлением римлян, что тотчас же призвали Верцингеторига на помощь родине, в которую, по их словам, вторглась огромная армия. Именно этого и ждал Цезарь. Он передал командование Дециму Бруту, приказав ему грабить страну, а сам с небольшой свитой вновь перешел Севенны и за несколько дней прошел сто миль, отделявших его от Виенны. Там он взял небольшой отряд кавалерии, посланный туда ранее, и, скача день и ночь галопом, промчался через всю Галлию, не будучи узнанным, а следовательно, и обеспокоенным. Все считали, что он еще в Оверни. Таким образом он присоединился к двум легионам, зимовавшим в стране лингонов, и послал другим легионам приказ собраться в окрестностях Агединка (совр. Sens). Сам он, отправившись около середины марта[292]в Агединк с двумя легионами, оказался во главе всей своей армии, составленной из одиннадцати легионов, включая легион Жаворонка. Это составляло около 35 000 человек, не считая галльских вспомогательных войск, число которых трудно определить, и весьма немногочисленной кавалерии.[293]Из Виенны в Агединк частью верхом, частью во главе двух легионов Цезарь сделал еще 300 миль.

Верцингеториг осаждает Горгобину

Тем временем Верцингеториг, узнав, что Цезарь обманул его, вернулся на территорию битуригов и со своей маленькой армией, состоявшей из арвернов и небольших контингентов, присланных другими народами, осадил Горгобину. Его армия состояла, вероятно, из семи или восьми тысяч всадников и приблизительно такого же числа пехотинцев,[294]большинство которых должно было быть его слугами или клиентами и слугами его друзей.

Битва под Новиодуном

На что следовало решиться Цезарю? С политической точки зрения лучшим решением было двинуться немедленно против Верцингеторига, чтобы спасти эдуев и укрепить таким образом их верность, устрашить мятежников, окончить как можно скорее войну и возвратиться в Италию. С чисто военной точки зрения, напротив, было благоразумнее дождаться хорошего времени года,[295]когда армия могла бы находить по дороге в изобилии провиант. Но на этот раз политические соображения взяли верх над военными. Цезарь решил, что восстание эдуев будет для него опаснее зимней кампании, и хотел поднять репутацию своего оружия молниеносной быстротой своих наступлений и побед. Он просил эдуев приложить все усилия к тому, чтобы доставить ему хлеб. Он оставил два легиона и весь обоз в Агединке, за несколько дней атаковал и взял Веллавнодун (совр. Chateau-Landon), сжег Кенаб (совр. Орлеан), переправился через Луару и, проникнув на территорию битуригов, осадил Новиодун (совр. Суассон). Город готов был сдаться, когда явился Верцингеториг, прибывший из-под Горгобины. Хотел ли он напасть на римскую армию и всерьез попытаться освободить город? Это мне кажется невероятным, потому что его силы были слишком недостаточны. Он, вероятно, старался лишь показать, что идет на помощь осажденному городу, чтобы несколько ободрить Галлию, устрашенную походом Цезаря. Но уже в этот момент он собирался применить против римлян систему партизанской войны. Как бы то ни было, под стенами Новиодуна произошло сражение, значение которого Цезарь преувеличивал. В результате Верцингеториг отступил, город сдался, а Цезарь пошел на Аварик (совр. Bourges), столицу битуригов, один из самых богатых городов, возникших в это время.

Стратегия Верцингеторига

Верцингеториг начал теперь методически приводить в исполнение свой план, задуманный, по моему мнению, уже давно, хотя Цезарь, напротив, считал его внушенным недавним поражением. Этот план состоял в том, чтобы образовать вокруг Цезаря пустыню, сжигая по мере его движения вперед города, не исключая Аварика, перерезая ему дороги, захватывая его прикрытия и уничтожая его фуражиров. Эта тактика была превосходна, так как конница галлов была гораздо сильнее римской, но следование этой тактике требовало от народа очень большой храбрости. У битуригов вначале не было в ней недостатка. Цезарь двигался вперед по опустошенной стране, постоянно видя на горизонте столбы дыма от сожженных деревень, постоянно тревожимый Верцингеторигом. Последний следовал за ним, стараясь захватить обозы с зерном и отказываясь от всякого открытого нападения; он располагал свою маленькую армию лагерями по лесам и болотам, хорошо защищавшим ее от атак Цезаря.

Осада Аварика

Если бы Аварик был также разрушен, римская армия блуждала бы без цели по стране, залитой огнем и кровью. Но битуригам не хватало мужества сжечь прекрасный город, и Верцингеториг наконец уступил их просьбам и пощадил его. Цезарь тотчас направился туда и с обычной своей энергией предпринял гигантские осадные работы, заставляя своих солдат производить их в холодное и дождливое время года и не обращая внимания на партизанские набеги Верцингеторига, часто заставлявшего его целыми днями чувствовать недостаток хлеба. Ни одна римская армия, начиная с армии Лукулла, не была закалена таким тяжелым трудом. Но Цезарь лучше Лукулла знал солдат своей эпохи и в эти критические моменты, вместо того чтобы сурово обращаться с ними, оказывал им внимание, составлявшее контраст с жестокостью этой ужасной войны. Однажды он даже дошел до предложения снять осаду, если испытания сделались слишком тягостны для них. Все, естественно, отказались и возвратились к работе с большим жаром, чем когда-либо.[296]Таким образом, несмотря на холод, голод и вылазки неприятеля, траншеи были окончены, башни для нападения поставлены, приступ состоялся, и город был взят во второй половине апреля.[297]Цезарь дал еще один ужасный пример устрашения: город был отдан солдатам, все население перебито, причем Верцингеториг не осмелился прийти к нему на помощь.

Цезарь дает отдых своим войскам

Менее чем за месяц Цезарь подавил четыре очага восстания, усеяв свою дорогу ужасными опустошениями, подобными сожжению Кенаба и взятию Аварика. Он наполнил свои сундуки золотом и серебром, разграбив сокровища городов, храмов и частных лиц, и обрел наконец в легионах то доверие, которое так необходимо маленькой армии, воюющей в обширной стране, охваченной мятежом. Его бурная и гениальная энергия одержала победу над всем — над пространством, над временем года, над голодом, над укрепленными стенами и над возможностями людей. Теперь, как бы переводя дыхание, он дал им небольшой отдых в Аварике. Полагая, что со взятием этого города выполнена самая тяжелая часть его дела и что мятеж если и не подавлен, то по крайней мере укрощен, Цезарь намеревался дать отдых своей армии и прокормить ее до приближающейся весны припасами, найденными в Аварике. Потом с наступлением весны он вторгся бы в страну арвернов, разрушил бы их столицу Герговию, и война была бы окончена.

Выборы у эдуев

Но вдруг произошло одно из тех опасных событии в галльской политике, которые уже семь лет так заботили Цезаря. У эдуев избрание первого должностного лица угрожало повлечь за собой гражданскую войну, потому что образовались две партии; одна из них выбрала на эту высокую должность Кота, другая — Конвиктолитана, и последний утверждал, что выборы Кота незаконны. Цезарь был вынужден приостановить свои военные операции, отправиться со своей армией в Декетию (совр. Decize) и разрешить спор, признав правильность выборов Конвиктолитана. Таким образом, прошло несколько недель, в течение которых силы восставших должны были бы рассеяться в страхе от последних карательных операций против них.

Цезарь разделяет свои силы

Еще раз ожидания Цезаря были обмануты. Известия, приходившие к нему, ясно указывали, что восставшие не до такой степени потеряли мужество от его побед, как он предполагал. На севере Галлии сеноны и паризии находились в боевой готовности и надеялись на победу. Коммий набирал армию. Верцингеториг, получив помощь из Аквитании, набирал стрелков, учил своих солдат строить лагерь по римскому образцу, подстрекал к мятежу народы, оставшиеся верными римлянам, например эдуев и секванов, посылая их вождям большое количество золота, богатые россыпи которого находились в Оверни.

Однако Цезарь до такой степени был убежден в близости окончания войны и верил в свои силы, что решился разделить свою армию.[298]Он нигде более не упоминает о галльском легионе Жаворонка, и, по-видимому, у него было только десять легионов, ибо четыре из них он отдал Лабиену, послав его в середине мая на север против паризиев и секванов. Сам же с шестью легионами направился к югу, чтобы вторгнуться в Овернь по долине реки Элавера (совр. Allier), принудить Верцингеторига вступить в битву и положить конец войне.

Осада Герговии

Верцингеториг действительно пришел к берегу Элавера, приказал разрушить все мосты и стал следить с левого берега за движениями Цезаря на противоположной стороне реки, стараясь воспрепятствовать ему переправиться в Овернь. Цезарь должен был прибегнуть к военной хитрости. Ему удалось однажды утром спрятать в лесу возле одного разрушенного моста двадцать когорт (по две от каждого легиона), и, когда остальная армия двинулась вдоль реки, эти двадцать когорт вышли из засады, восстановили мост и заняли его. Легионы, получив об этом известие, возвратились и перешли Элавер. Верцингеториг позволил им это сделать, не решаясь дать бой, и, верный своей тактике, снова начал отступать. Через пять дней Цезарь прибыл к крутой возвышенности, на которой была построена Герговия, и, не теряя ни минуты, приступил к осадным работам. Но шести легионов было недостаточно для взятия города, так хорошо укрепленного природой и руками людей, и положение римской армии скоро стало критическим. Верцингеториг расположился лагерем на небольшом расстоянии в лесах и болотах, постоянно нападая, но оставаясь недоступным. Подкупленные золотом Верцингеторига знатные эдуи стали колебаться, Герговия стойко держалась. Однажды отряд солдат, посланный эдуями к Цезарю, едва не перешел на сторону врага. Цезарь попытался тогда устрашить Галлию, взяв штурмом Герговию, и двинул свои шесть легионов на общий приступ. Но этот отчаянно храбрый маневр не удался, наступавшие были отброшены с крупным уроном.[299]Осознав тогда свою ошибку и опасность, которой он подвергался, оставаясь под городом, Цезарь решил снять осаду и отправился, вероятно, во второй половине июня, на север, чтобы соединиться с Лабиеном.

Верцингеториг — национальный герой

Решение было мудрым, но оно представляло и большую опасность. При общем возбуждении умов эта первая очевидная неудача Цезаря могла быть началом его конца. Верцингеториг стал национальным героем; все думали, что звезда Цезаря идет к закату, и это решило участь племен, еще не решавшихся восстать против него. В дороге он узнал, что эдуи наконец восстали. Они перебили римских купцов, захватили в Новиодуне его казну, галльских заложников, обоз и лошадей; разрушили на Луаре мост, разграбили, сожгли или высыпали в реку армейские запасы хлеба и готовились отбросить его назад, в Нарбонскую Галлию, преградив ему переход через Луару. Это был момент, когда Цезарь действительно испугался за свою судьбу.[300]Измена эдуев, самого богатого и могущественного народа Галлии, лишала его лучшей базы провианта, перерезала пути сообщения с Лабиеном, уничтожала все результаты его предыдущих побед, поднимала мятеж по всей стране, увлекая за собой до сих пор колебавшиеся племена.

Древние галльские учреждения, которые он старался заставить функционировать под своим контролем, стали теперь органами восстания, орудием, направленным против Рима. С одного конца Галлии до другого уже шли переговоры о созыве Великого национального собрания в Бибракте.

Цезарь соединяет свои силы

Еще раз Цезарь увидал себя на краю пропасти, но и на этот раз он не колебался. Он понимал, что если он отступит в нарбонскую Галлию, оставив Лабиена на севере, то галлы легко могут уничтожить их обоих. Поэтому он решил во что бы то ни стало и как можно скорее соединиться с Лабиеном. Не желая терять времени на постройку моста через Луару, вздувшуюся от таяния снегов, он нашел брод, где солдаты могли пройти по грудь в воде, неся оружие над своей головой; выше по течению он пустил кавалерию, чтобы сдерживать, подобно живому молу, течение, и таким образом переправил через реку всю армию. Потом, захватив весь хлеб и скот, какой только мог найти, нагрузив его на рабов, мулов и самих солдат, он двинулся ускоренным маршем и присоединился к Лабиену на территории сенонов, вероятно, по соседству с Агединком. От Герговии до Агединка Цезарь прошел около 200 миль (300 километров); предполагая, что на этот переход он употребит пятнадцать дней, в начале июля он должен был уже находиться во главе все своей армии. К его счастью, в то время как он потерпел неудачу под Герговией, Лабиен одержал значительные победы над сенонами и паризиями.

Собрание галлов в Бибракте

Затем в военных действиях наступил перерыв. Комментарии Цезаря не говорят нам, как долго он продолжался, но он не мог быть менее месяца, в течение которого велись энергичные и лихорадочные приготовления с обеих сторон. Поражение при Герговии, по-видимому, должно было изменить вероятный исход войны. Эдуи своим примером привлекли к мятежу почти все галльские народности, за исключением ремов, лингонов, треверов и некоторых бельгийских племен. Молодой арвернский герой явился в Бибракте, сделавшееся центром восстания, там собрались и депутаты всех стран Галлии, чтобы созвать сейм, на котором можно было бы принять решение об образовании единой национальной армии. Большой энтузиазм охватывал всю Галлию.

Аналогия с парфянами

Цезарь, напротив, видя, что опасность может грозить ему со всех сторон, считал Галлию потерянной и имел только одну мысль — вывести своих солдат из опасного положения. Но полководцу, думавшему два месяца тому назад, что он навсегда завоевал Галлию, отступление казалось теперь очень трудным. Солдаты сильно пали духом;[301]бывшее всегда трудным снабжение продовольствием стало еще труднее в стране, охваченной мятежом; недостаток конницы еще более осложнял его положение. В этот роковой момент воспоминание о Крассе должно было тревожить Цезаря: ведя назад через всю Галлию с такой слабой конницей свои упавшие духом легионы, не рисковал ли он пасть, подобно Крассу, под атаками столь многочисленной галльской кавалерии.

Цезарь набирает германскую кавалерию

Без сомнения, этот страх принудил его двинуть свою армию в сторону Германии, в местность, где теперь, по мнению одних, находится Vitry-sur-Marne,[302]а по мнению других, — Bar-sur-Aube,[303]чтобы набрать значительное число германских всадников. Полководец, семь лет тому назд пришедший в Галлию как разрушитель германского могущества, теперь набирал германцев против галлов, платя им награбленным в Галлии золотом. Там Цезарь провел весь июль и, может быть, часть августа, набирая германцев, формируя из них крупный кавалерийский корпус и готовясь к отступлению. Но его солдаты очень упали духом, в то время как галлы, напротив, были полны взаимного доверия и мужества.

Перемена в тактике галлов

Унынию одних и радости других суждено было, однако, продолжаться недолго. Цезарь ошибался, считая опасность очень большой, как ранее он ошибался, думая, что война окончена. Верцингеториг был обязан всеми своими успехами партизанской войне; и, конечно, если бы по всей Галлии можно было организовать такую войну под начальством подобных ему вождей, Цезарь был бы наконец вынужден из-за голода отступить. Но поражение, испытанное проконсулом под Герговией, спасло римское владычество в Галлии. Ободренная своим успехом часть галлов желала, прекратив партизанские набеги, перейти к правильной войне, а в ней разъединенная Галлия, терзаемая глубоким социальным кризисом, не могла одержать победу над римскими армиями.

Верцингеториг занимает Алезию

Первые затруднения для галлов начались, когда на собрании в Бибракте стали выбирать главнокомандующего и разрабатывать план войны. Эдуи хотели выбрать одного из своих сограждан, другая партия предлагала утвердить в верховной власти Верцингеторига; одна партия хотела полномасштабной войны, другая была за продолжение войны партизанской. Верцингеториг одержал верх, но, чтобы не слишком сильно проявлять свою власть над эдуями и примирить противоположные партии, он предложил смешанную войну, т. е. один из столь опасных и все же столь частых в истории компромиссов, которые роковым образом навязываются даже самым решительным и умным людям слабостью и глупостью других. Эдуи и сегузиавы послали десять тысяч пехотинцев и 800 всадников под начальством одного знатного лица вторгнуться на территорию ал-лоброгов в римской провинции. Габалы и арверны разграбили территорию гельвиев, рутены и кадурки — территорию вольков-арекомиков, вклиниваясь таким образом в нескольких пунктах в пределы римской привинции и заставляя Цезаря двинуться с севера на ее защиту. Верцингеториг перенес свою главную квартиру в Алезию (современный Alise-Sainte-Reine), маленький укрепленный город мандубиев,[304]бывший превосходным сторожевым пунктом, чтобы задержать неприятеля, так как здесь сходились все дороги, по которым Цезарь мог продвигаться с севера в Нарбонскую Галлию.

Из Алезии, снабдив ее провиантом и укрепив, Верцингеториг с отрядом из 15 000 всадников и уже бывшей у него пехотой старался замедлить поход врага, лишая его съестных припасов и тревожа, когда он выступил на помощь Нарбонской Галлии.

Отступление Цезаря к Провинции

Цезарь, сформировав большой кавалерийский корпус из германцев, начал, вероятно, в первой половине августа отступать к Провинции во главе своих усталых и унылых одиннадцати легионов.[305]Безотрадный конец предприятия, имевшего такое блестящее начало! Война, в которой он поставил на карту свою политическую карьеру, оканчивалась поспешным отступлением. Дело, над которым он трудился семь лет и которое должно было сделать его равным Лукуллу и Помпею, было разрушено. Тридцать тысяч человек, павших духом, шли печальные, таща за собой в длинной процессии на мулах военные машины, багаж, легионных рабов, остатки добычи, спасшихся от резни италийских купцов, короче, все, что только оставалось италийского из людей и вещей в стране, которую они считали уже завоеванной, — эти люди символизировали конец римского владычества по ту сторону Альп и последнюю развалину той завоевательной политики, в которой Цезарь думал подражать своему великому предшественнику Лукуллу или даже превзойти его.

Верцингеториг прерывает его отступление

Трудно точно узнать, какими путями он проходил. Одни историки заставляют его идти из области, где теперь находится Troyes, и направляться через Gray и Дижон на Безансон;[306]другие полагают, что, идя из Vitry-sur-Marne, он спустился в долину реки Tille, прошел через Дижон и, переправившись через Сону возле Saint-Jean-de-Losne, направился к Нарбонской Галлии вдоль правого берега Соны.[307]Иные, наконец, заставляют его идти из Bar-sur-Aube в направлении к Pontailler-sur-Saфne.[308]Достоверно одно, что на четвертый день пути[309]утром, когда Цезарь прибыл в Beneuve, между Brevon и Ource — по фон Гёлеру, на берега Винжанны (Vingeanne) — по Наполеону III; по соседству с Монтиньи (Montigny) — по герцогу Омальскому или вблизи Allefroy — по анонимному автору в Spectateur militaire, он был неожиданно атакован Верцингеторигом и должен был выдержать крупномасштабную битву.[310]

Армия Верцингеторига

Что же такое произошло? Почему Верцингеториг оставил свою партизанскую тактику и начал регулярную войну? Так как галльский генерал является нам даже в рассказе Цезаря полным ума и энергии, то при отсутствии точных документов можно предположить, что искать этого столь желанного для Цезаря столкновения принудило того состояние его армии. Можно вести партизанскую войну небольшой армией, небольшими средствами и не имея крупных вождей, но для этого нужны храбрые, решительные и терпеливые солдаты. Пока Верцингеториг стоял во главе маленького отряда кавалерии и инфантерии, составленного почти исключительно из арвернов, бывших его клиентами, слугами или друзьями, он имел достаточно влияния, чтобы заставить их переносить тяготы партизанской войны. Но теперь, когда он был во главе разнородной армии, у него сразу оказалось слишком много солдат и слишком мало влияния. Вероятно, между многочисленными вождями разных отрядов начались раздоры. В армии, образовавшейся за несколько месяцев, в момент душевного подъема, не ведавшей строгой дисциплины; состоящей из солдат, по большей части бывших клиентами крупных сеньоров и привыкших к кратковременным мелким галльским войнам; или сформированной из молодых людей, поспешно набранных во всех классах и лишенных достаточной военной подготовки, в такой армии, конечно, национальное соперничество возрастало день ото дня.

Верцингеторигу приходилось бояться, что патриотический энтузиазм скоро угаснет, если он не поддержит его успехом, аналогичным успеху при Герговии. Он говорил себе также, что римская армия должна быть утомлена и уныла; что если в прошлом году парфяне уничтожили легионы Красса, двинув на них крупные отряды кавалерии, то тот же самый прием удастся и ему. Поэтому он неожиданно двинул свою кавалерию на армию Цезаря во время ее похода, а разделенную на три корпуса пехоту оставил в арьергарде.

Победа Цезаря

Но Верцингеториг, может быть, не зная, что Цезарь набрал по ту сторону Рейна новую кавалерию, вместо малочисленных и слабых римских эскадронов оказался лицом к лицу с храбрыми германскими всадниками. Столкновение между двумя конницами было сильным, но непродолжительным: германцы Цезаря с помощью легионов не замедлили обратить в бегство галлов с громадным для них уроном.

Цезарь осаждает Алезию

Эта скоротечная битва имела важные последствия, которые нельзя объяснить, не допустив, что галльская армия была лишена необходимых организации и настойчивости и что Цезарь считал ее опаснее, чем она была в действительности. В самом деле, тотчас после битвы Верцингеториг укрылся со своими войсками в Алезии, и Цезарь, прекрасно понимая, что это отступление в крепость означает полное уныние армии, изменил свой план. Вместо того чтобы продолжать свое отступление к Провинции, он решил перейти в наступление и попытаться нанести решающий удар. Если он останется победителем, то с окончанием войны снова поднимется его престиж в Риме; если же окажется побежденным, то погибнет вместе со своей армией в Галлии, обманув свою судьбу, конечно, ожидавшую его в Провинции с побежденными легионами. На другой же день он пустился преследовать галльскую армию и, когда, придя к Алезии, увидал скалу, на которой возвышалась крепость, без колебаний, хоть и пребывая в неприятельской стране и без обеспеченного продовольствия, осадил с 30 000 человек врага, силы которого были равны или даже превосходили его силы.[311]Там он ожидал нападения галльских армий, отправившихся в Нарбонскую Галлию, готовый, если бы они пришли на помощь осажденным, дать под стенами Алезии битву всей восставшей Галлии. Этот план был внушен безумием отчаяния. Но человек, сосредоточивавший в себе судьбы Европы, великий артист стратегии, то крайне осмотрительный, то смелый до безумия, решился на крайний риск. Легионарии сняли с вьючных животных свои лопаты и кирки и сразу принялись рыть траншеи и насыпать валы вокруг города.

Призыв галлов к оружию

Верцингеториг сперва пытался мешать римским работам, делая кавалерийские атаки, но скоро заметил, что смог только замедлить эти работы, но не воспрепятствовать их выполнению. Что же ему оставалось делать? Предпринять вылазку и рискнуть всем в битве было очень опасно, но позволить себя запереть было бы прямым самоубийством. Военный совет после жарких прений решил: раньше чем будут окончены римские осадные сооружения, выслать конницу с поручением отправиться за помощью к различным кельтским народам и провести в Галлии массовый набор. Двести пятьдесят тысяч должны были соединиться и броситься на римские траншеи. Действительно, однажды ночью, обманув бдительность римских часовых, вся галльская кавалерия вышла без шума, прошла через еще неоконченные траншеи и, разбившись на многочисленные отряды, исчезла в разных сторонах горизонта. Первая часть плана удалась. Что-то теперь произойдет в Галлии? Отзовется ли вся страна на призыв осажденных в Алезии последних защитников ее свободы? По всем дорогам, через громадные друидические леса и пустынные болота, от деревни к деревне запылают ли огни, возвещающие об опасности и умоляющие о помощи? Достигнут ли вестники восстания самых дальних горных деревушек, чтобы дать знать, что галльская родина требует последнего кровавого жертвоприношения? И придет ли эта страшная волна вооруженных людей, чтобы разбиться о скалу Алезии?

Двойная осада Алезии

Цезарь не мог ответить на эти тревожные вопросы. Но жребий был уже брошен: уже нельзя было отступить. Он не мог, как сделал это Лукулл под стенами Тигранокерты, оставить часть своих тридцати тысяч солдат продолжать осаду, а с остальными идти против вспомогательной армии, ибо его войско было слишком мало и при разделении каждая часть легко могла быть уничтожена. Он не мог также допустить, чтобы многочисленная армия захватила его под стенами Алезии. Снова он оказался в весьма критическом положении. Этот человек, чей дух уже семь месяцеь кипел, подобно источнику, пролагающему себе путь через теснину, создал и немедленно с неслыханной скоростью претворил в жизнь один из самых необычайных и грандиозных планов античной войны: он заключил свою армию в большую импровизированную крепость. Он возвел со стороны равнины вторую линию укреплений с башнями и бастионами, оставив между этой траншеей и той, которая уже была проведена со стороны города, большое пространство. Между этими двумя траншеями его армия была как бы в длинной крепости. Перебегая от одной траншеи к другой и двигаясь в узком межтраншейном пространстве, она могла сопротивляться двойным приступам, если бы их совершали и осажденные в Алезии, и те двести пятьдесят тысяч человек, которые должны были прийти из Галлии. Но успеют ли солдаты завершить гигантскую работу, для чего, по вычислениям, нужно было снять два миллиона кубических метров земли?[312]Не рискует ли Цезарь в свою очередь быть осажденным вспомогательной армией, подобно Митридату под стенами Кизика, и принужденным умереть с голоду? Положение было ужасно. Хотя враги были еще далеко и ремы и лингоны оставались союзниками,[313]снабжение армии продовольствием было уже затруднено. Что произойдет, когда огромная масса вооруженных людей займет всю страну и все дороги? Как бы то ни было, с утра до вечера Цезарь с помощью Мамурры, Антония, Лабиена, Децима Брута, Гая Требония, Гая Каниния Ребила и Гая Антистия Регина руководил гигантской работой и сообщал свой пыл всей армии. Он изучал сочинения по осаде городов, совещался с Мамуррой и восточными рабами, наиболее опытными в военном деле, заставлял их делать чертежи, раздавал их центурионам, которые должны были воплощать их, посылал повсюду раздобывать дерево и железо, в то время как девять тысяч солдат работали без отдыха, насыпали землю, рыли далеко на равнине ямы, клали туда рваные куски железа и острые камни, которые прикрывали фашинником и травой, чтобы сравнять с землей эти ужасные ловушки.

Голод среди жителей Алезии

Так проходили недели. Повсюду в галльских деревнях набирали на войну молодежь, формировали контингенты, чистили оружие, выводили из стойл вьючных животных и нагружали их хлебом. На всех дорогах встречались молодые люди и отряды, направлявшиеся в места, назначенные для сбора, откуда все они должны были направляться в Бибракте, где уже собралась знать главных государств для переговоров по поводу командования армией и плана войны. Но вокруг Алезии расстилалась молчаливая и зловещая пустыня. К Цезарю доходили только скудные и неясные известия о создаваемой армии, а с высоты стен Алезии караулы Верцингеторига тщетно обозревали горизонт. Скоро в Алезии начали страдать от голода, и наступил день, когда Верцингеториг с общего согласия вынужден был избавиться от бесполезных ртов, выслав всех, не принадлежащих армии, за пределы города, в промежуток между стенами и внутренней римской траншеей. Он надеялся, что Цезарь возьмет их, чтобы продать, и что таким образом они спасутся от смерти. Но у Цезаря не было хлеба и для своих солдат.[314]Напрасно эта обезумевшая толпа стариков, женщин и детей, страдавшая от непогоды и холода, протягивала свои руки, прося римлян дать ей хлеба. Каждый день осажденные в Алезии и римляне могли видеть женщин, стариков и детей, евших траву, плачущих, жалующихся и падающих от истощения. Пространство между траншеями и холмом превращалось в поле агонии, в кладбище, где умирающие были уже скелетами. Но раздирающие крики этих несчастных, умирающих от голода, не трогали ни римских, ни галльских сердец. Те и другие загрубели от опасности, от голода, от этого страшного и бешеного напряжения борьбы человека против человека. Если между стенами Алезии и траншеями умирали от истощения, то и в Алезии сам гарнизон тратил последние запасы, а в римских траншеях солдаты работали с пустыми желудками. Если бы в этот ужасный момент, вместо того чтобы набирать большую вспомогательную армию, многочисленные отряды воинов опустошили окрестности и захватили отряды лингонов и ремов, то армия Верцингеторига и мандубии, может быть, и умерли бы с голоду, но они сошли бы в небытие, увлекая за собой тридцать тысяч римских солдат, которые также умерли бы от истощения и страданий возле алезийской скалы.

Попытка помочь Алезии и ее капитуляция

Вместо этого регулярная война еще раз спасла Цезаря. Многочисленная галльская армия, даже если считать, что в ней было менее 250 000 человек, пришла на помощь Алезии.[315]Но это было только большое беспорядочное сборище, поспешно набранное во всех классах галльского общества и бывшее под командой четырех военачальников: Коммия, Веркасивелавна, Эпоредорига и Вирдумара, которые не были согласны друг с другом. Справедливо замечали, что двое из этих генералов были эдуи и что эдуи, присоединившиеся к революционному движению только в последний момент, по-видимому, участвовали в этой решительной борьбе с медлительностью, которая делала бы возможным скорое примирение их с Римом. Во всяком случае, если бы эта армия была регулярным войском, находившимся под командой способных военачальников, то она могла бы уничтожить Цезаря, принеся в жертву Верцингеторига. Нужно было осадить лагерь Цезаря, как Лукулл осадил Митридата под стенами Кизика, и принудить его либо открыть дорогу к городу, либо умереть с голоду. Вместо этого недостаток согласия между вождями, раздоры в армии наряду с нетерпением спасти Верцингеторига побуждали вождей неоднократно атаковать римские траншеи, в то время как Верцингеториг нападал на них с внутренней стороны. Эти атаки продолжались семь дней,[316]но галлам не удалось разбить большой вал из земли и людей, воздвигнутый гением Цезаря за один месяц. Антоний, Лабиен, Требоний, Антистий и Каниний под руководством Цезаря энергично отражали приступы на всех атакованных участках. Эти безрезультатные и стоившие многих жизней попытки утомили и привели в уныние вспомогательную армию, которая, если иметь в виду ее состав, должна была или быстро победить или распасться. Она кончила тем, что, не будучи в состоянии прорвать железное кольцо, окружавшее Алезию, разбежалась, оставив во власти римлян много пленных. Верцингеториг вынужден был сдаться; его армия, остатки мандубиев и большая часть пленных стали добычей солдат Цезаря. Ко всеобщему великому изумлению, война неожиданно окончилась к концу сентября.

Галлия и войны Цезаря

Галлия, варварская страна, стремившаяся к цивилизации и вследствие этого полная противоречий, не умела вести ни страшную и упорную партизанскую войну варваров, ни методическую войну цивилизованных народов. Она попеременно вела то ту, то другую. В этой войне сказалась непоследовательность тогдашнего галльского общества, и только этим можно объяснить, каким образом Галлия была побеждена маленькой армией из 30 000 человек. Верцингеториг был героем и жертвой этого противоречия, которое могло разрешиться только великим крушением. Римская армия и ее генерал, осаждая Алезию, испытали великий искус, который мог бы окончиться катастрофой не только в том случае, если бы полководец был менее отважен, менее умен, менее силен духом и телом, но и если бы его солдаты были менее упорны. Эти тридцать тысяч человек были бы, конечно, охвачены паникой, когда оказались одни в обширной вражеской стране, окруженные со всех сторон, лишенные операционной базы и путей сообщения с Италией, если бы они были так же робки, как солдаты Красса. Для поражения упавшей духом армии было бы достаточно даже той смеси регулярной войны и партизанских набегов, которую вели галлы; Цезарь мог бы погибнуть и по дороге в нарбонскую Галлию, как Красc погиб по дороге в Армению, и вся история Европы приняла бы другой оборот.

Дело Цезаря в Галлии

Что случилось бы, если бы Рим потерпел в Галлии поражение, аналогичное прошлогоднему поражению при Каррах? Момент был очень критический, и после гибели Красса моральный удар, нанесенный душе нации второй катастрофой, постигшей бы на этот раз Цезаря, мог быть ужасен. Италия была бы навсегда лишена мужества и отказалась бы от всякого движения вперед в пределах Европейского континента. Во время кошмарных дней осады Алезии решалась судьба европейской цивилизации. Если Цезарь не завоевал Галлии с быстротой молнии, в чем его упрекали враги, то он сделал более скромное, но не менее важное дело: за семь лет он создал маленькую, но стойкую армию, какой Рим не имел уже давно и которая в решительный момент европейской истории сумела придать событиям определенное направление, которое не смогли изменить последующие века.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.