Ермак на турецкой границе в устьях Дона
Ермак на турецкой границе в устьях Дона
(Цифры в скобках показывают № песен в сборнике А. Пивоварова)
(12)
Как у нас было на Тихом Дону Ивановиче,
Живут, слывут люди вольные, казаки Донские;
Как поставили казаки крепосцу,
Как и крепосцу они новую;
По углам ее стоят башенки,
Как на тех было башенках,
Да и сверх на маковках
Караулы поставлены, часовые расставлены.
Не задолгим помешкавшись; пищать — турка вдарила;
Через два часа помешкавши, еще одна прогрянула;
Через три часа помешкавши, с караула казак бежит,
Он бежит — спотыкается, говорит — захлебается:
Ой ты, батюшка, ты донской атаманушка,
Ермак сын Тимофеевич!
Как у нас было на море
Не черным зачернелося, не белым забелелося,
Зачернелись на море карабли турецкие…
(10)
На усть Дона Тихаго,
По край моря синяго
Построилась башенка,
Башенка высокая;
На этой на башенке,
На самой на маковке
Стоял часовой казак:
Он стоял да умаялся.
Не долго не мешкавши
Бежит — спотыкается
Говорит — захлебается;
«Кормилец наш, батюшка,
Ермак Тимофеевич!
Как у нас то на море
Несчастье случилося —
Мечеть зачернелася».
«Это зачернелися
Карабли турецкие.
Садитесь, ребятушки,
На легкия лодочки,
Берите, ребятушки,
Бабайки сосновые,
Поедем, ребятушки,
В море поотведаем:
Что там за диковинка?»
По другому варианту:
(11)
«Вы садитесь в легки лодочки,
На носу ставьте по пушечке,
По пушечке медненькой,
Разбивайте карабли басурманские,
Мы достанем много золота
И турецкаго оружия».
По третьему варианту Ермак говорит:
(12)
«Догоняйте вы карабли турецкие,
Вы снимайте с турок головы забритые,
Забирайте вы невольничков,
Провожайте их на святую Русь».
Ермак на астраханской и ногайской границах, на Волге, Каспийском море и под Казанью
(13)
Пойдемте мы, братцы, на Куму-реку,
На Куме-реке зимовать будем,
Мы поделаем балаганы камышовые,
Разъезды будем иметь дальние
До того-то местечка до урочнаго,
До того-то кургана до высокого…
Не буря шумит и не гром гремит, —
От царя к Ермаку посол бежит,
Подает он указы государевы.
Принимал Ермак указы Сам вычитывал,
Прочитавши указы, речь возговорил:
«Я тебя, посланничка, не слушаю,
А я сам к царю на ответ пойду…»
Тут стал государь его спрашивать:
«Не ты ли Ермак сын Тимофеевич?
Не ты ли воровской донской атаманушка?{227}
Не ты ли гулял там по синю морю?
Не ты ли разбивал мои караблики?
Тут ответ держал добрый молод:
То-то я то Ермак сын Тимофеевич,
То-то я то казачий атаманушка,
То-то я то гулял по синю морю,
То-то я то разбивал караблики,
Но кораблики были не орленые (без царского герба),
Не орленые были, не тавреные,
Не платили государю дани — пошлины…
Царь, прощая ослушание Ермаку, говорит:
Сослужи ты, Ермак, мне службу верную, —
Возьми ты, Ермак, мне Казань город».
По другим вариантам:
(15)
Тут ответ держал добрый молодец:
«Ты — надежда наш, православный царь!
Ах не воры мы, не разбойнички,
Мы морские лишь все охотнички,
Разбивали мы там бусы-караблики…
Отслужу я тебе службу верную:
Ты позволь мне, царь, Казань город взять…»
Государь взговорит, как в трубу вструбит:
«Хорошо ты, Ермак, на суду стоял,
Хорошо пред царем ты ответ держал,
Но ой ты, удалой добрый молодец,
Ты Ермак сын Тимофеевич!
Ты скажи, как мне Казань город взять?»
«Ты — надежда наш, православный царь!
Прикажи мне итти с донскими казаками охотничками…
Если рыть подкопы под Казань город,
Закатить боченки зелья лютаго…
Поставлю тебе две свечи воску яраго
И поставлю часового своего надежнаго,
Донского казака, есаулушку любимаго, —
Ты узнаешь, как в Казань город войтить,
Как догорят две свечи воску яраго».
Скликает Ермак Тимофеевич донских казаков:
«Ой вы, донские казаки-охотнички,
Вы донские, гребенские сы яицкими!..
Гряньте, погряньте вверх по Волге реке
В тот славный Казань город…»
На белой заре на утренней
Воску яраго свечи догорают,
Глубокие подкопы разрываются,
Стены каменные разваливаются…
Казань взята. Государь призывает Ермака и говорит:
«Ой ты удалой мой добрый молодец,
Ермак сын Тимофеевич!
Чем ты хочешь, тем буду жаловать,
Селами или подселками,
Или великими городами — поместьями?»{228}
Ермак отвечает:
«Батюшка надежда, свет великий Государь!
Не жалуй ты меня городами, подселками
И большими поместьями, —
Пожалуй ты нам батюшку Тихий Дон
Со вершины до низу, со всеми реками-потоками, Со всеми лугами зелеными
И с теми лесами темными»{229}.
(14)
«Как проходит, братцы, лето теплое,
Настает, братцы, зима холодная
И где-то мы, братцы, зимовать будем?
На Яик нам пойтить — переход велик,
А на Волгу пойтить — нам ворами слыть,
Нам ворами слыть, быть половленным,
По разным по тюрьмам поразсоженным,
А мне, Ермаку, быть повешену.
Как вы думайте, братцы, да подумайте
И меня, Ермака, вы послушайте!»
Ермак говорит, как в трубу трубит:
«Пойдемте мы, братцы, под Казань город!
Под тем ли под городом сам Царь стоит,
Грозный Царь Иван Васильевич.
Он стоит, братцы, ровно три года
И не может он, братцы, Казань город взять.
Мы пойдемте, братцы, ему поклонимся
И под власть его ему покоримся!»
Как пришел Ермак к Царю, на колена стал,
Как возговорит Царь Ермаку казаку:
«Не ты ли, Ермак, воровской атаманушка?
Не ты ли разбивал бусы карабли мои военные?»
«Я разбивал, Государь, бусы карабли,
Бусы карабли не орленые, не клейменые!
Отслужу я тебе, Государь, службу важную:
Ты позволь мне, Царь, Казань город взять.
А возьму я Казань ровно в три часа.
Да и чем меня будешь жаловать?»
Как надел Ермак сумку старческую,
Платье ветхое, все истасканное
И пошел Ермак в Казань за милостынью
Побираться, христарадничать,
Заприметил там Ермак пороховую казну
И с тем вернулся он к товарищам.
«Ой вы, братцы мои, атаманы молодцы!
Да копайте вы ров под пороховую казну!»
Скоро вырыли глубокий ров Донские казаки.
Как поставил там Ермак свечу воску яраго
Во боченок ли поставил полный с порохом,
А другую он поставил, где с Царем сидел.
И сказал Ермак Царю Грозному:
«Догорит свеча — я Казань возьму!»
Догорела свеча — в Казани поднялося облако!
Как крикнет Ермак Донским казакам,
Донским казакам, Гребенским и Яиковским:
«Ой вы, братцы мои, атаманы молодцы!
Вы бегите в город Казань скорехонько,
Вы гоните из города вон всех басурман,
Не берите вы в полон ни одной души:
Плен Донским казакам ведь не надобен!»
Итак, по старинным казачьим былинам, Ермак участвовал, в числе других атаманов, в покорении Казани. Былины эти нисколько не противоречат как летописным сказаниям, приведенным историками Карамзиным и Соловьевым, так и бытовым условиям казачьей жизни на Дону, а потому эти былинные сказания мы можем принять вполне за достоверные. Постоянно сталкиваясь с турками, а раньше того с греками, генуэзцами и венецианцами, казаки рано научились владеть огнестрельным оружием, строить укрепления, осаждать и взрывать последние. В Ливонской и Польской войнах, которые вел Иван IV, казаки упоминаются при взятии каждой крепости; приступ, подкоп, взрыв — дело казаков. Летопись называет подкоп под стены Казани «немецким размыслом», т. е. иностранным способом брать город. И казаки в совершенстве владели этим способом. Хотя московские летописи в событиях о покорении Казани ни слова не говорят об Ермаке, но ведь мы выше видели, что они ни словом не обмолвились и об именах других атаманов, даже не упоминают и о донских казаках, а просто говорят: «были казаки, делали подкопы, стреляли» и только. Самое событие взятия Казани было очень важно для Москвы, а что там окраины приходили на помощь, то это была вещь обыкновенная, в порядке вещей. Главный герой этого события был Грозный царь, а за ним его князья и бояре, а не какие-то там донские атаманы-охотники, не подчинявшиеся его приказу и жившие где-то за рубежом государства, «выбирая меж себя начальных людей, атаманов и иных, и чиня управу во всяких делах по своей воле, а не по царскому указу». Для московских летописцев атаманы-охотники было явление второстепенное, не стоящее упоминания; притом Ермак в то время был атаман самый обыкновенный, каких в то время было много на Дону, в каждом стане или коше. Некоторые историки сомневаются в том, что Ермак едва ли мог участвовать в покорении Казани, т. к. в 1552 г. он, по их мнению, был очень молод. Что ж из этого? Пусть ему в то время было 25–30 лет, а при покорении Сибири в 1582 г. 55–60. Удивительного тут ничего нет. В атаманы казаки выбирали не по летам, а по природной храбрости и уму, т. е. по выдающимся качествам.
Теперь нам остается решить вопрос: кто был Ермак? Природный ли донской казак или беглый из Московского государства, как думают многие.
Сибирская летопись говорит, что дед Ермака был города Суздаля посадский человек и жил в великой скудости; его звали Афанасий, Григорьев сын, по прозванию Оленин.
По другим сказаниям, Ермак происходил из города Юрьева-Повольского и имя его было Василий и проч. Но все это фабрикация позднейших веков, ничего общего с историческими актами не имеющая.
Известный исследователь Западной Руси, проф. русской истории Петерб. Духов. Академии, Мих. Осип. Коялович (ум. в 1891 г.) опубликовал в 1867 г. «Дневник Стефана Батория», литовско-польского короля, в котором привел полным текстом письмо пана Стравинского из Могилева на имя короля, бывшего в то время в войне с Москвой{230}. Стравинский писал:
«Доводим до сведения В. Кор. Велич… что московские люди, враги В. Кор. Вел., вторгнувшись в государство В. Кор. Вел. и все, начиная отДубровны, предавая огню и опустошению, пришли под город В. К. В. Могилев во вторник 27 июня (1681 г.), в третий час дня, сожгли предместье, за дубровной Лучкова также сожгли 6 домов; в посаде над Днепром, который называют слободой, тоже сожгли до 100 домов. Начальствовали над этими людьми воеводы: (перечисляет) Кайтеров (Котырев), Хворостинин, Батурлин… четырнадцатый Василий Янов, воевода донских казаков, 15-й Ермак Тимофеевич, отоман казацкий… с ними было людей: татар, т. е. темниковских, кадомских, касимовских, свияжских и чебоксарских, также москвитян 45 000 стрельцов, с Дону и московских (казаков) 1000 на конях, которые целый день во вторник, нападая со всей силой, старались прорваться к городскому укреплению, желая зажечь острог, от чего мы их с Божией помощью удерживали огнем из замка и из острога (укрепления)ине допускали до этого… и в тот же день, во вторник, при заходе солнца поспешно удалились от города к деревне В. К. В. Баторке в полутора милях от города, лежащей на берегу Днепра, а там наскоро пришедши к Днепру, тотчас же, сделав для главных воевод несколько плотов, сами все пошли вплавь и в ту же ночь, со вторника на среду, все переправились чрез Днепр и в час уже дня распустили людей в окрестности и начали жечь деревни, направляясь к Радомлю и Мстиславлю, замкам В. Кор. Вел…»
Это письмо, а также и другие донесения, опубликованные в «Дневнике», рельефно рисуют нам план войны Москвы с
Польшей. Московские стратеги, чтобы отвлечь польские войска от главных русских сил, послали в налет легкую казачью конницу вместе с татарами на литовские города и села за Днепром. Предводителями этих отрядов были донские атаманы Янов и Ермак Тимофеевич. Эта легкая конница ураганом пронеслась за Днепром, сожгла и разорила до 2000 сел и деревень и захватила в плен много «свободной шляхты» и трех рыцарей: Тульского, Збиковского и Куроеда. Иван IV в то время находился в Стариде и зорко следил за операциями казаков{231}.
Сведения, приведенные в означенных письмах и вообще в «Дневнике», тождественны с разрядными книгами, за исключением нескольких неточно указанных в письме Стравинского фамилий московских военноначальников, как то: Кайтеров вместо Котырев, Батуркин вместо Батурлин, Волковский вместо Волконский и др. Но эти фонетические неточности нисколько не изменяют сути дела. Нам важно то, что донские казаки с своим атаманом Ермаком Тимофеевичем в июне месяце 1581 г. ходили помогать русскому царю в борьбе его с Стефаном Баторием, как и раньше того те же казаки ходили с атаманами Сусаром и другими под Казань «царю московскому послужить и за Дом Пресвятыя Богородицы постоять». Недаром на казачьем стяге красовалась надпись: «Белый Царь и православная вера». Побуждения были как в том, так и другом походе одни и те же.
Хотя в статейные списки московских военноначальников атаманы казацких полков Яков и Ермак не внесены, но это показывает лишь то, что в то время на Руси казаков и их предводителей считали не за московских людей, а за случайных союзников, пришедших помогать своим единоверцам.
Казацкие атаманы, ходившие под Казань с Дону, Яика и Терека, тоже не названы в московских летописях, но из отписки казаков 1632 г., копия с которой хранится в библиотеке Донского музея, мы знаем, что главное предводительство над всеми казацкими полками было вручено донскому атаману Сусару Федорову. В числе атаманов этих дружин, особенно отличавшихся умом и хитростью, старинные донские былины называют Ермака Тимофеевича. И если бы не пожар 1744 г., во время которого сгорел весь г. Черкасск, старое гнездо донского казачества, а также и весь войсковой архив, где хранились ценные казацкие летописи, то мы бы теперь могли назвать имена и всех остальных атаманов казачества той эпохи и более подробно описать их геройские подвиги, способствовавшие к расширению и объединению великой России и закреплению ее окраин.
Итак, Ермак Тимофеевич летом 1581 г. служил Грозному царю на литовской границе. Он предводительствовал донскими и московскими казаками (Письмо Стравинского). Следовательно, был хорошо известен Ивану IV{232}. Иначе кто же бы мог вверить ему часть донской и московской иррегулярной кавалерии. Все это делалось с ведома царя, зорко следившего за ходом событий.
После этого похода казаки с Ермаком, как это обыкновенно делалось всегда, вернулись на Дон. К этому-то времени, а именно к 1582 г., нужно отнести и столкновение его с другим донским атаманом Андреем Шадрой, последствием чего было выселение с Дона, о чем мы говорили выше, 300 казаков из городка Гребни за Терек. На Волге перед этим господствовали казацкие атаманы Иван Кольцо, Богдан Барбоша, Никита Пан и др. Первые два навлекли на себя царскую опалу за нападение и ограбление на волжском перевозе близ Соснового острова ногайских послов и боярского сына Василия Перепелицына. Царь приказал переловить их и казнить, о чем послал грамоты в Казань, Астрахань и во все украинные города{233}.
Казаки ушли с Волги на Каспийское море и Яик, напали на столицу своих старых врагов ногайцев Сарайчик, разрушили ее до основания и всех людей пересекли; даже разрывали могилы и уничтожали гробы мусульман{234}. Но судьба готовила им другой жребий. На Волгу явился с донскими казаками Ермак и увлек их на более благородный подвиг, чем мелкие ссоры и нападения на ногайские улусы, уже к тому времени жившие спокойно и признававшие протекторат Москвы.
В 1882 г. Ермак явился на р. Чусовой у богатых владельцев Приуральского края, купцов Строгоновых. С ним были и названные выше волжские атаманы: Кольцо, Барбоша, Пан, Матвей Мещеряк, Яков Михайлов и др. Строгоновская летопись, составленная, как известно, около 1600 г., поход Ермака в Сибирь приписывает инициативе купцов Строгоновых. Это так естественно. Пораженные колоссальными успехами Ермака и желая угодить Грозному царю, наложившему на них за этот поход, как увидим ниже, опалу, по наветам пермского воеводы Пелепелицына, а также желая получить от него еще больших льгот, Строгоновы приписали всю государственную заслугу Ермака только себе, своему уму, своей дальновидности и административной деятельности по устройству восточного края России. Они не обманулись. Представив в таком виде поход Ермака царю Ивану, Строгоновы за их службу и радение были пожалованы: Семен двумя местечками Большою и Малою Солью, а Максим и Никита правом торговать во всех своих городках беспошлинно.
Другие летописи, в том числе и Саввы Есипова, сподвижника Ермака, а также и комментаторы этих летописей Фишер и Миллер положительно отвергают инициативу Строгоновых в покорении Сибири{235}.
По Строгоновской и Сибирской летописям поход Ермака в Сибирь был предпринят в 1581 г. Это неверно. Мы имеем под руками неопровержимый исторический документ — это грамота Ивана Грозного Строгоновым, Максиму Яковлеву и Миките Григорьеву, на Чусовую, от 16 ноября 1582 г.{236}.
В грамоте этой Грозный говорит:
«Писал к нам из Перми Пелепелицын, что послали вы из острогов своих волских атаманов и казаков, Ермака с товарищи, воевати Вотяки, и Вогуличи, и Пелынския и Сибирския места, сентября в 1-й день; а в тот же день, собрався, Пелынской князь, с сибирскими людьми и с Вогуличи, приходил войною на наши пермския места, и к городу к Чердыни, к острогу приступал, и наших людей побили и многие убытки нашим людям починили. И то сделалось вашею изменою… волских атаманов к себе призвав, воров, наняли в свои остроги без нашего указу, а те атаманы и казаки преж того ссорили нас с нагайскою ордою, послов нагайских на Волге на перевозах побивали и ордобазарцев грабили и побивали… и им было вины свои покрыти тем, что было нашу Пермьскую землю оберегать, а они сделали с вами вместе потому-ж, как на Волге чинили и воровали; а Перми ничем не пособили, и то все сталося вашим воровством (ослушанием) и изменою… не вышлите из острогов своих в Пермь волжских казаков, атамана Ермака Тимофеева с товарищи, а учнете их держати у себя… и нам в том на вас опала своя положена большая…»
Следовательно, в то время, как Ермак двинулся из Строгоновских острогов за Урал, пелымский князь напал на Пермский и Чердынский край. Строгоновы не дали помощи пермскому воеводе Пелепелицину: тот немедленно донес о том царю. Царь послал ослушникам опальную грамоту, в которой, между прочим, и грозил, и просил Строгоновых помочь Перми от набега хищников, так как считался с их силой и могуществом в Приуральском крае. Все это совершилось в два-три месяца, не более, а не в течение года и трех месяцев, как думал Карамзин и другие наши историки. Донесения Грозному царю о набегах на окраины посылались немедленно и указы его приводились в исполнение скоро.
Следовательно, Ермак предпринял поход в Сибирь осенью 1582 г., а перед этим, в 1581 г., он был с донскими казаками на Днепре у Могилева, на службе у Грозного царя, в войне его с Стефаном Баторием.
Грозный царь в грамоте упрекает Строгоновых за то, что они не послали Ермака с казаками и волжских атаманов-ослушников, ссоривших его с ногайцами (Кольцо, Пана, Барбошу и др.) на помощь Пелепелицину в Пермь, чтобы защитить тот край от внезапного набега пелымцев. Видимо, Иван IV не вполне был осведомлен о положении дел у Строгоновых; притом его ввел в некоторое заблуждение и кляузник Пелепелицын, недолюбливавший казаков за нападение на него на Волге, у Соснового острова. Он не знал, что не Строгоновы распоряжались Ермаком, а Ермак ими. Ермак забрал в поход с собою не только всех своих и волжских казаков, но даже и всех людей Строгоновых, все пушки и порох, проводников и съестные припасы. Строгоновы для Ермака были лишь средством для выполнения задуманного им похода, а потому все красноречивые и поэтические измышления Строгоновской летописи о встречах Ермака, молебствиях и проводах с колокольным звоном — сплошной вымысел дьяка-летописца. Ермак, чтобы дать исход широкой казацкой натуре, гулявшей по Дону и по Волге, задумал дальний поход — покорить неведомое басурманское царство за Уралом. Средства для этого ему дали Строгоновы. Волей или неволей — для нас это все равно. Покорение Сибири было делом Ермака.
Савва Есипов, сподвижник Ермака, в своей летописи говорит так: «Избра Бог не от славных муж, не от царскаго веления воевод, а вооружи славою и ратоборством атамана Ермака, Тимофеева сына, и с ним 540 человек».
540 человек — это казаков с Дона и Волги. Всего же у Ермака было войска с строгоновскими людьми от 6 до 7 тысяч. Кто же был Ермак и его сподвижники? Строгоновская летопись, а за нею и Карамзин, называют Ермака и его сподвижников то волжскими атаманами, то донскими казаками, что в сущности одно и то же, т. к. донские казаки всегда переходили с Дона на Волгу и обратно{237}. То же говорит и Есиповская летопись. Кажется, ясней чего не может быть: донские атаманы, донские казаки. Что еще нужно? Мало. Карамзин, со слов летописи, добавляет еще: «Испытав (Строгоновы) бодрость, мужество и верность казаков; узнав разум, великую отвагу, решительность их главнаго вождя Ермака Тимофеевича, родом неизвестнаго, душою знаменитаго…» Как можно говорить родом неизвестнаго после всего того, что нами сказано о происхождении донских казаков, их жизни на Дону и службе русским царям?
Неужели для выяснения родословия героев казачества XVI в. необходимо указывать стан или кош, где кто родился, именовать его отца и мать, церковь или часовню, в которой этот герой крестился, и проч. Это невозможно. Казаки на Дону родились, крестились, вырастали, учились воинским упражнениям, становились в ряды борцов за свободу родины и веры, умирали геройской смертью в битвах со врагом или погибали в тяжкой неволе у басурман. Метрических книг в XVI–XVII вв. не вели и даже не имели писцовых книг своих станов и городков. Все были равны, все были герои. И если кто из них выделялся из среды товарищей своим умом и недюжинными воинскими способностями, то его выбирали атаманом кошевым, походным и вообще предводителем во время набегов и морских экспедиций. О нем лишь говорили, что он казак, донской атаман и все мы — атаманы-молодцы. И только. Все принадлежали одному войску и служили одной идее. К таким атаманам принадлежал и Ермак, и Сусар Федоров, и Михаил или Мишка Черкашенин, которому была послана 1570 г. царская грамота для оказания содействия посланному «для своего дела» в Азов послу Ивану Новосильцеву{238}; Микита Мамин и Молчан Яковлев, которым послана на Дон грамота 17 августа 1571 г.; Смага Чершенский (грамота 1614 г.) и др.
Подробностей о родословии этих атаманов мы не знаем, т. к. никаких родословых книг на Дону никто не вел, как не знаем мы и родословия атамана Ермака. Все они были природные донские казаки. Для нас это довольно. На Дону, Урале, Тереке и в Сибири никто никогда в течение прошедших веков не сомневался в донском происхождении покорителя царства Кучума.
В грамоте Михаила Федоровича от 24-го февраля 1623 г. тюменским воеводам о назначении сподвижника Ермака Гаврилы Иванова тюменским атаманом говорится: «служил де он (Иванов)… в Сибири сорок два года, а прежде того он служил нам на Поле (на Дону) 20 лет у Ермака в станице (отряде) и с иными атаманами»{239}.
В челобитной другой сподвижник Ермака Гаврила Ильин писал царю Михаилу Феодоровичу, что до похода в Сибирь он двадцать лет служил с Ермаком в Поле и 50 лет в Сибири{240}.
Эти важные исторические документы ясно свидетельствуют, что атаман Ермак и его сподвижники были донские казаки и до похода в Сибирь служили на Поле, каковым именем в то время называлась вся степная полоса по Дону от Волги до Днепра.
Опросы первого архиепископа г. Тобольска Киприана 1621–22 гг. (спустя 37–38 лет после смерти Ермака) оставшихся в живых казаков об убитых воинах Ермака, для занесения в синодик на вечное поминовение в неделю православия, также установили, что Ермак и его сподвижники были донские казаки. Имя «Ермак» так и занесено в синодик, а не как-либо иначе. Православный архиепископ занес в синодик для вечного поминовения донского казацкого атамана именем Ермак. Это означает, что другого имени у него не было, т. е. греческого, из святцев. На Дону крестили свои выборные, из казачьей среды, священники, о чем будем говорить ниже, и давали крещаемым свои казацкие имена, нисколько не справляясь со святцами, да у них их и не было. Эти имена древнеказацкие. Таковы: Суcap, Ермак и Ермачко, Молчан, Смага, Дружина, Замятия, Путила, Безсон, Дороня и многие другие.
Некоторые наши историки, в том числе Карамзин и Иловайский, полагают, что имя Ермак есть испорченное Герман, древнечешское — Гериман. Другие же, придающие большое значение позднейшим, но малодостоверным летописным сказаниям, высказывают мнение, что имя Ермак не собственное, а нарицательное, т. е. прозвище, происшедшее будто бы от названия тагана, на котором артель варит кашу. Собственное же его имя, по их мнению, было Василий… Оставим эти грубые заблуждения на ответственности их авторов. Ни в одном из волжских и донских говоров, а также в языке казанских и астраханских татар таган не назывался ермаком. На турецком языке именем Ирмак называется стремительно бьющий источник, ключ, как, напр., р. Кизил-Ирмак, в Малой Азии — Красный ключ, а в татарском языке глагол ярмак означает рассекать, разрубать, раскалывать. Но корни этих слов — ирмак и ярмак — не тюркские, а древне-арийские, от ириер — муж, воин. Этот же корень перенесен и в язык монгольский, в котором слово ермэк, произносимое на народном говоре как ермак, означает холостяка, чуждающегося семейной жизни, каковой образ жизни вели древние Асы, Асуры Арианы, потом геты и казаки{241}.
Донское казачество в XVI в. еще не составляло из себя целого войска, каким стало оно впоследствии: оно разделялось на множество отдельных общин, каждое с своим атаманом во главе. Первые царские грамоты всегда писались Донским атаманом и казаком, иногда с подразделением: старым и новым или — которые ныне на Дону и которые зимуют близ Азова… Высшая власть в каждой общине принадлежала кругу, в котором каждый казак имел равные права с другими. В мирное время атаманы не пользовались какими-либо особыми правами, в военное же являлись предводителями с неограниченной властью. Исполнители решений круга или приказаний атамана во время походов назывались есаулами, у запорожцев — асаулами, в южных рязанских казачьих городских ясаулами{242}.
Из предыдущей главы мы знаем, что на Поле в половине XVI в. двинулись казаки запорожские, азовские, киевские черкасы, севрюки и со всех украин, и таким образом на Дону как бы получился разнородный элемент казачества, прошедший в течение предыдущих веков каждый свою историческую судьбу, но имеющий один общий корень от предков — народа Ас. Ввиду этого типы казаков на первый взгляд кажутся довольно разнообразны, но при тщательном наблюдении, несмотря на это разнообразие, исследователь найдет в них нечто и общее, выделяющее их из среды других народностей. Но это уже работа последующих веков — общинная жизнь, совместные походы, служение одной идее и проч. В XVI же веке разнообразие это сказывалось резче. И вот поэтому-то нам теперь предстоит решить один довольно интересный вопрос: из какого же элемента казачества вышел Ермак?
Летописцы нам говорят, что Ермак был роста среднего, широк в плечах, сложения крепкого, волосы на голове имел черные, кудреватые, бороду черную, глаза весьма быстрые, лицо широкое и пригожее, нос, судя по древнему портрету, хранящемуся в соборе г. Тобольска, с горбинкой; хорошо сносил стужу и жар, голод и жажду, бессонные ночи, тяжелую работу и проч. Он имел бодрый и затейливый (изобретательный) дух, который не давал ему долго сидеть праздно; хитер на вымыслы и быстро приводил их в исполнение; храбр до дерзости и милосерд к побежденным. Считая себя борцом за православную веру, как и все казаки того времени, был всегда набожен, строг в соблюдении постов и обрядов веры. Строго наблюдая за нравственностью казаков и требуя от них целомудрия, Ермак перед каждой битвой или после победы всегда приказывал бывшим в его войске трем священникам и одному иеромонаху служить обедни и петь благодарственные молебны. Перед битвами его любимые слова были: «Когда Бог нам поможет, то одолеем врага».
Все перечисленные выше нравственные и физические качества, образ деятельности и религиозные воззрения довольно ясно характеризуют личность Ермака, этого, по выражению Карамзина, российского Пизарро, грозного для диких народов, но менее ужасного для человечества. По этой характеристике Ермака нельзя причислить ни к запорожцам, ни к новгородцам — вятчанам, т. к. те и другие не особенно-то строго держались уставов и обрядностей православной церкви; причем последние, как в древнем Новгороде, так и Вятке и даже на Дону (о чем будем говорить в следующей главе), всегда старались обособиться в церковном отношении от московской митрополии, не признавали строгих греческих церковных уставов и таинства брака, смешивали языческие обряды с христианскими, венчались и разводились в казачьем кругу, меняли по добровольному соглашению жен и проч. Не мог быть Ермак и казаком рязанским или мещерским, ибо те и другие, как приписанные к пограничным московским городкам и служившие долгое время московским царям, в нравах и обычаях во многом походили на великороссов; кроме того, родословие выдающихся личностей из этого казачества могло быть легко восстановлено, между тем как об Ермаке все древние летописи, признанные за достоверные, а также и Карамзин говорят, что он был рода неизвестного, донской казак, как и его сподвижники. По всем перечисленным нравственным качествам Ермак был казак азовский. Для русских летописцев народ этот, живший долгое время под влиянием греков, а потом под властью турок, считался загадкой. Кто же мог вести родословие героев, вышедших из этого народа? Для летописцев азовский казак Ермак был рода неизвестного. Только эта исключительная среда могла выдвинуть такую высоконравственную и религиозную личность; среда, строго соблюдавшая церковный византийский устав и преклонявшаяся пред его требованиями, даже и в походной жизни.
Рассматривая приведенные выше физические качества Ермака, нельзя не прийти к тому же заключению. Азовские казаки, как потерпевшие в силу своих исторических судеб метисацию с южными народами, были большею частью брюнеты, с вьющимися волосами, среднего роста, крепкого сложения, подвижны, храбры и предприимчивы. Тип этот и теперь резко выражается в среде казачества низовых и средних станиц. Выше по Дону он почти отсутствует. Характерные признаки этого типа: средний рост, высокие ноги при коротком туловище; волосы на голове и бороде черные, волнистые, иногда курчавые; довольно часто при черных волосах на голове, усы и борода с красниной, нос тонкий, с горбинкой. Лицо продолговатое, с правильным овалом; иногда при узком подобранном подбородке у скул широкое. Глаза черные, переходящие в карие и желтые; взор строгий, пронзительный, голова средняя, круглая, с широким, иногда выпуклым тюркским лбом. Казаки этого типа составляют лихую кавалерию, известную своею подвижностью всему миру.
Сподвижник Ермака по литовско-польской войне в 1581 году донской атаман Василий Янов был известен в Москве еще в смутное время, при Дмитрии I и Василии Шуйском. В 1611 г. в октябре месяце он был послан боярами вместе с Михаилом Салтыковым к Сигизмунду III просить на московское царство польского королевича Владислава, которому как он, так и все боярство присягнули и принудили к тому большую часть народа.
Верный своему слову и присяге и видя колебание и двоедушие бояр. Янов остался в Польше на службе у Владислава{243}.
Из других донских атаманов смутного времени, кроме Заруцкого, известны: Филат Межаков, Афанасий Коломна, Дружина Романов, Марко Козлов и др.
Во время битвы нижегородского ополчения с поляками под Москвой атаман Козлов упрекал воеводу Трубецкого, стоявшего в бездействии: «Для чего не помогаешь погибающим (ополчению)? Из вашей (воеводской) вражды только пагуба творится и государству, и ратным!» Казаки добровольно бросились в битву и помогли ополчению одолеть Ходкевича.
Атаман Филат Межаков, участвуя с другими атаманами на «Соборе всей Русской Земли», в котором главную силу составляли дворяне и казаки, первый подал голос за избрание на царство Михаила Феодоровича, «и все на совете стали согласны и единодушны», говорит хронограф кн. Оболенского, хранящийся в биб. Моск. Арх. Мин. Ин. Дел, № 101–128, несмотря на то, что кандидатов в цари было много. Такую решающую силу имели казаки в смутное время.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.