Этнология и историческая география (Ландшафт и этнос: XIII)

Этнология и историческая география

(Ландшафт и этнос: XIII)

Статья опубликована в "Вестнике Ленинградского ун-та". – 1972. – N 18. вып. 3. – С. 70-80.

Во всех исторических процессах от микрокосма (жизнь одной особи) до макрокосма (развитие человечества в целом) общественная и природные формы движения соприсутствуют и взаимодействуют подчас столь причудливо, что иногда трудно уловить характер связи. Это особенно относится к мезокосму, где лежит феномен развивающегося этноса, т.е. этногенез, понимая под последним процесс становления этноса от момента возникновения до исчезновения или перехода в персистентное состояние гомеостаза. Но значит ли это, что феномен этноса – продукт случайного сочетания биогеографических и социальных факторов? Нет, этнос имеет в основе элементарную модель.

Три наших опыта построения модели в разных ракурсах дали тождественные результаты. Социально-политический анализ этногенеза позволил выделить фазы исторического становления, исторического существования и исторического упадка с последующим пережиточным или реликтовым прозябанием[142]. Аналогичное деление получилось при исследовании воздействия этноса на вмещающий ландшафт[118] и при этнографическом изучении способов отсчета времени[128]. Это дает нам право считать описанную модель верной в первом приближении, достаточном для практического применения при дальнейшем исследовании вопроса. Выраженная графически, наша модель имела бы не облик синусоиды или циклоиды, а неправильной кривой, у которой в начальных фазах идет резкий подъем до краткого перегиба, а потом длинный спад, все более плавный, либо до естественного затухания процесса, либо до насильственного его обрыва. Суть модели в следующем.

В географическом аспекте этнос в момент своего возникновения – популяция, т.е. группа сходных особей, приспособившая определенный ландшафтный регион к своим потребностям и одновременно сама приспособившаяся к нему. Для поддержания достигнутого этно-ландшафтного равновесия необходимо, чтобы потомки повторяли деяния предков, хотя бы по отношению к окружающей их природе. В плане истории это называется традицией. Ее можно рассматривать и в социальном, и в биологическом аспектах, ибо М.Е. Лобашев открыл это же явление у животных и назвал его «сигнальной наследственностью»[95]. Выбора между социальными и естественными дисциплинами делать не стоит, так как те и другие исследуют явления в разных направлениях и взаимно дополняют друг друга

Но момент рождения, как всякий момент, краток. Появившийся на свет коллектив должен немедленно сложиться в систему, с разделением функций между членами. В противном случае он будет уничтожен соседями. Для самосохранения он быстро вырабатывает социальные институты, характер которых в каждом отдельном случае запрограммирован обстоятельствами места (географическая и этнографическая обусловленность) и времени (стадия развития человечества, т.е. тот или иной способ производства). Именно потребность в самоутверждении обусловливает быстрый рост системы, силы же для развития ее черпаются в пассионарности популяции как таковой. В этом ее отличие от общественных отношений, определяемых способом производства. Рост системы создает инерцию развития, медленно теряющуюся от сопротивления среды, вследствие чего нисходящая ветвь кривой значительно длиннее. Даже при снижении пассионарности ниже оптимума социальные институты продолжают существовать, иногда переживая создавший их этнос. Так, римское право прижилось в Западной Европе, хотя античный Рим и гордая Византия превратились в воспоминание.

Но что можно откладывать по ординате, если на абсциссе отложено время? Очевидно, ту форму энергии, которая стимулирует процессы этногенеза, т.е пассионарность[142]. При этом надо помнить, что максимум пассионарности, равно как и минимум ее, отнюдь не благоприятствует процветанию жизни и культуры. Пассионарный перегрев ведет к жестоким кровопролитиям как внутри системы (этнической или суперэтнической), так и на границах ее, в регионе этнических контактов. И наоборот, при полной инертности и вялости населения какой-либо страны, когда уровень пассионарности приближается к нулю, теряется сопротивляемость окружению, этническому и природному, что всегда – кратчайший путь к гибели. Итак, пассионарность присутствует во всех этногенетических процессах, и это создает возможность этнологических сопоставлений в глобальном масштабе.

Но перед нами встает другая трудность: еще не найдена мера, которой бы можно было мерить пассионарность. На основании доступного нам фактического материала мы можем только говорить о тенденции к подъему или спаду, большей или меньшей степени, но во сколько раз, мы не знаем. Однако для поставленной нами цели это препятствие преодолимо, ибо мы рассматриваем процессы, а не статические величины. Поэтому мы можем описать явления этногенеза с достаточной степенью точности, что послужит в дальнейшем базой новых уточнений. В любой науке описание феномена предшествует его измерению и интерпретации; ведь и электричество было сначала открыто как эмпирическое обобщение разнообразных явлений, внешне несхожих между собой. В отношении пассионарности мы находимся на уровне Франклина, а Кулон и Ампер уже позже нашли способы отсчетов и меры.

Однако если характеристика модели этногенеза всеми исследователями описывается единообразно, если даже нам удалось уловить энергетическую ее природу, то остается неясной причина самих исходных взрывов или пассионарных толчков. Отмеченные нами особенности – сочетание двух и более ландшафтов и двух и более этнических субстратов – легко объяснимы исходя из энергетической природы этногенеза – необходимости наличия разности потенциалов внутри возникающей системы для их дальнейшей нивеляции. Удобнее всего это просматривается на уровне суперэтноса, так как на меньшие величины воздействуют экзогенные факторы с большим эффектом, а это обстоятельство снижает точность построения модели.

Непривычная для нас кривая проявления пассионарности равно не похожа ни на линию прогресса производительных сил – экспоненту, ни на повторяющуюся циклоиду биологического развития. Видимо, наиболее правильно объяснить ее как инерционную, возникающую время от времени вследствие «толчков», которыми могут быть только мутации, вернее, микромутации, отражающиеся на стереотипе поведения, но не влияющие на фенотип[168, стр. 140-156].

Как правило, мутация почти никогда не затрагивает всей популяции своего ареала. Мутируют только отдельные, относительно немногочисленные особи, но этого может оказаться достаточно для того, чтобы возникла новая порода, в нашем случае консорция, которая при благоприятном стечении обстоятельств вырастает в этнос Пассионарность членов консорции -обязательное условие этого перерастания. В этом механизме состоит биологический смысл этногенеза, но он не подменяет и не исключает социального смысла.

Считать пассионарность социальным явлением нельзя, ибо это означало бы отрицание закона сохранения энергии. Однако популяции, охваченные пассионарным подъемом, создают социальные институты, благодаря чему становятся этносами, т.е коллективами, противопоставляющими себя всем прочим. Так, в одном регионе могут сосуществовать два этноса, но две популяции немедленно сольются в одну.

И вот что странно: образование суперэтносов, связанное с пассионарными толчками, всегда захватывает территорию земной поверхности, вытянутую в меридиональном или широтном направлении, а иногда ось пассионарного подъема идет под углом к меридиану. Но какие бы разделяющие элементы ландшафтов ни находились на этой территории (горы, пустыни, морские заливы и т.д.), территория остается монолитной. Ландшафты и этнические субстраты определяют только то, что на охваченной взрывом пассионарности территории могут возникнуть два, три, четыре разных суперэтноса в одну и ту же эпоху. Заведомо исключен перенос признака пассионарности путем гибридизации, так как последняя непременно отразилась бы на антропологическом типе метисов. Наземные барьеры исключают также культурный обмен и заимствование путем подражания. То и другое легко было бы проследить на произведениях искусства и материальной культуры. Очевидно, мы встречаем особое явление, требующее специального описания. Напомним, что новый суперэтнос или этнос возникает из обязательного смешения нескольких этнических субстратов, но не всегда. Это значит, что взрыву пассионарности (или пассионарному толчку) сопутствует какой-то дополнительный фактор, без которого процесс не может начаться. Этот фактор надо искать в явлениях природы, потому что «энергию живого вещества биосферы», как и порождаемый ею феномен этноса, следует отнести к той природной форме движения материи, которая находится в зазоре между общественной и биологической сферами. Проверим наш тезис точно выверенным материалом этнической истории, подобно тому как историческая геология черпает необходимые сведения из палеонтологии, являющейся, собственно говоря, разделом зоологии. Мосты между науками всегда приносят неплохие результаты.

Чтобы избежать распространенных ошибок историографии: аберрации дальности, когда давние события не могут быть строго датированы, и аберрации близости, когда анализируются незаконченные процессы, – мы ограничим себя периодом, достаточно изученным и вполне завершенным. Конечно, это не начало этнической истории человечества, но, уяснив характер модели на знакомом материале, мы затем сможем переносить ее в древность и в новое время как установленную глобальную закономерность. В этом смысл и значение любой науки.

Начнем с наиболее ясного – Средиземноморья в IV веке до н.э. Эллинский суперэтнос, включивший в себя Македонию, распространился на восток до Индии, на запад до Испании (Сагунт) и Галлии (Массилия), подавив соперничавшие с ним пунийский этнос (Карфаген) и Этрурию. Хотя оба последние сохранили самостоятельность, но гегемонию на море утратили. Однако отлив пассионарного элемента на окраины, наряду с пережитыми в недавнее время войнами (Пелопоннесской, Фиванской и др.), сделал Элладу менее резистентной, это видно из того, что инициативу Афин и Спарты стали перехватывать полудикие горцы Эпира, Этолии и скромные крестьяне Ахайи. Не то чтобы они набрали особую мощь, но при изоляции былых центров пассионарности их сила оказалась достаточной для того, чтобы вступить в борьбу за гегемонию с надеждой на успех. Тот же процесс, происходивший в Италии, вознес разбойничью республику на семи холмах, превратившихся в Вечный Город. И тут уместно привести одно важное наблюдение. Главные соперники римлян – самниты, не уступавшие им в храбрости, имели обычай поставлять своих юношей в наемные солдаты то в Карфаген, то в эллинские города: Тарент, Сиракузы и др. Естественно, что большая часть уходивших в поисках приключений и богатства гибла, а те, кто возвращались, были измотанными. Римляне, наоборот, держали свою молодежь дома, хотя она доставляла им немало хлопот. Таким образом сохраняли пассионарный фонд и воспользовались им в войнах с Пирром и Ганнибалом, что дало Риму власть над Средиземноморьем. Тем не менее этот фонд таял, что повело к реформе Мария – образованию профессиональной постоянной армии, в которой железная дисциплина давала возможность использовать субпассионариев в качестве рядовых. Структурная система римского этноса распалась на две консорции – сенат и армию. При Цезаре армия победила, и снова она победила после его гибели, под командованием Октавиана и Антония. Последующие три века армия втягивала в себя все пассионарное население Римской империи, и гражданские войны шли между военными группировками. Галльские легионы Виттелия сражались с преторианцами Огона и с сирийскими войсками Веспасиана, причем все были укомплектованы представителями разных этносов, входивших в один суперэтнос. Даже так называемая «сенатская партия» Гордианов опиралась на легионы, стоявшие в Нумидии, но не на римлян (по происхождению) и не на нумидийцев. В III в система перестала действовать – легионы стали терпеть небывалые поражения. В 251 г. лучшие войска Рима с талантливым полководцем императором Децием во главе были наголову разбиты готами, а сам Деций убит. В 260 г. император Валериан потерпел поражение от персидского шаха Шапура I и был взят в плен. Восставшая Пальмира захватила все азиатские провинции Рима.

Что произошло? Легионы стали слабее или соседи империи сильнее? Пожалуй, то и другое сразу. Это-то для нас и важно.

Конечно, та часть римского этноса (в это время совпадавшего с античным греко-римским суперэтносом), которая входила в легионы, теряла пассионарное напряжение быстрее, чем это должно было бы быть, из-за потерь на полях битв. При каждом перевороте, которых в III в было много, солдаты вымещали свои служебные обиды на командном составе, т.е истребляли тех офицеров, которые поддерживали дисциплину. Это значит, что происходила экстерминация наиболее ответственных, инициативных, исполнительных и верных долгу воинов, места которых занимали беспринципные и продажные люди. В отношении морального и культурного уровня «солдатских» императоров III в. эта деградация замечена и описана, но для нашей темы важнее отметить, что она коснулась всех слоев армии, в то время втягивавшей в себя весь пассионарный элемент римского этноса (после эдикта Каракаллы – римских граждан), ибо только в армии честолюбивый юноша мог сделать карьеру, хотя и с риском для жизни.

Аврелиан и его наследники нашли выход из создавшейся ситуации путем привлечения на службу иностранцев – германцев, мавров, языгов, арабов и т.п. В результате к началу V века вся римская армия оказалась укомплектованной иноземцами. Это значит, что римский этнос, переставший поставлять добровольных защитников родины, потерял пассионарность. Структура, язык и культура империи еще по инерции держались, в то время как подлинные римляне насчитывались отдельными семьями даже в Италии, которую заселили выходцы из Сирии и потомки военнопленных рабов – колоны.

И все-таки, несмотря на трагичное положение, римская армия удерживала границу по Рейну, вал по Твиду и неплохо справлялась с нумидийцами и маврами. Тяжелее было на востоке. Готские корабли проникали в Эгейское море, Персия, располагая в 50 раз меньшими ресурсами, успешно вела войну в Месопотамии, а разгром даков и иудеев во II в. н.э. потребовал напряжения всех сил Римской империи. По сути дела, империю спасли только иллиро-фракийские части и их вожди, становившиеся императорами, от Аврелиана до Диоклетиана. К их числу принадлежал знаменитый полководец Аэций, которого называют «последним римлянином». Но дело обстоит не столь просто.

Начиная со II в н.э. в восточных провинциях Римской империи и на некоторых территориях, расположенных от них к северу, наблюдается подъем активности населения, начало этногенеза новых народов – готов, антов, вандалов. В пределах империи этот подъем пассионарности приобрел оригинальную доминанту – создание конфессиональных общин на смешанной этнической основе, как христианских, так и гностических и языческих (неоплатоники). Принято говорить, что христианство – религия рабов. Это верно, но при этом упускалось из виду, что рабы в подавляющем числе пополнялись военнопленными. Браки между разноплеменными рабами разрешались их хозяевами, а браки с иноверцами воспрещались руководителями христианских общин, которые мы смеем назвать консорциями[125]. Таким образом, в христианских консорциях сгруппировались гибриды, обладающие, как известно, повышенной лабильностью. Обычно такие формы неустойчивы и распадаются за два-три поколения, но здесь имел место какой-то дополнительный фактор, сообщивший христианским общинам огромное пассионарное напряжение. Благодаря несравненной жертвенности, несмотря на жестокие гонения, к 313 г. христианская община, уже получившая организацию (церковь), подменила императорскую власть.

Надо думать, что видимому и зафиксированному подъему пассионарной активности (пассионарному толчку или взрыву) предшествовал некоторый инкубационный период. Зачинателями сопротивления Риму оказались не христиане и готы, а иудеи в Палестине и даки. Но тех и других физически уничтожила военная машина Римской империи. Уцелели только те даки, которые согласились романизироваться, и те иудеи, которые жили за пределами Палестины, но последние и не испытали на себе подъема пассионарности! Надо сказать, что история как наука – прибор нечуткий. Она устанавливает большие события типа войн, восстаний, создание учреждений, кодификацию законов и т.п., но мелкие нарушения стереотипа поведения, часто незаметные современникам явления или рассматриваемые как случайные отклонения от нормы, история не фиксирует. Поэтому мы введем хронологический допуск ±150 лет, что на результат не повлияет, но даст право рассматривать эпоху 150-450 гг. без излишней дифференциации, а как целостную эпоху. Этим путем мы сразу выйдем в географию.

Наложив на карту регионы, в которых отмечен подъем пассионарности, мы получим монолитную территорию, вытянутую с севера на юг, границы которой размыты. Ось исследуемого региона проходит от о. Готланд (Скандза), через устье Вислы, западную часть Малой Азии до Палестины, а южнее не прослеживается. Области, примыкающие к этой оси с запада – междуречье Вислы и Одры, Паннония, Фракия и с востока – правобережье Днепра, где жили анты, Армения, Персия (западная), также проявляли активность пассионарного типа: усиление вандалов и антов, захват Рима фрако-иллирийскими легионерами, восстание Сасанида Арташира, победившего парфян в 226 г. К этой пассионарной популяции принадлежал и Аэций, которого правильнее называть не «последним римлянином», а «первым византийцем».

Народы, находившиеся за пределами очерченного региона, продолжали оставаться в процессе «пассионарной энтропии». Не только галло-римляне и бритты, но и франки, фризы, иберы, несмотря на храбрость, физическую силу, выносливость и т.п., не имели того дополнительного качества, которое позволило бы им защитить от врагов имущество, семьи и жизнь. Так же точно вели себя на восточной окраине региона богатые и культурные аланы, позволившие завоевать себя диким и малочисленным гуннам[15].

Описанное явление было очевидно современникам событий. В 330 г. император Константин перенес столицу в маленький город Византию и превратил ее в роскошный Константинополь. Туда стекались пассионарии отовсюду. Много готов осело во Фракии под предлогом службы в войсках. Анты прорвали Дунайскую линию укреплений и заселили Балканский полуостров, включая Пелопоннес. Сирийцы распространились от долины р. По до излучины р. Хуанхэ. К VI в. создался разноплеменный и разноязычный, но монолитный этнос, который мы условно именуем византийским. Греческий язык – наследие древности – был только государственным и общепонятным, а дома все говорили на родных языках. Очень быстро этот «византийский» этнос стал суперэтносом, так как его обаянию покорились армяне и грузины, ирландцы и славяне, кераиты и онгугы.

Но дальнейшее нас не интересует, потому что это достояние истории. Для нас же важно отметить, что пассионарный толчок, породивший пассионарный подъем II-IV вв., произошел на пространственно монолитной территории, включавшей в себя районы совершенно несходные в социальном, экономическом, этнографическом, антропологическом и популяционно-генетическом аспектах. Случайно ли это? Проверим на других примерах.

В начале VII в. подъем пассионарности зафиксирован в Аравии. Он также имел конфессиональную доминанту и этногенетическую природу, ибо Мухаммед объявил, что мусульманин не может быть рабом, и принял в свою общину тех рабов, которые произнесли формулу ислама. Пропаганде новой веры предшествовал инкубационный период накопления пассионарности. В VI веке в Аравии появилась плеяда поэтов, и надо ли доказывать, что без порыва сочинять хорошие стихи невозможно.

На этот раз ареал пассионарного толчка был вытянут в широтном направлении. В 632 г. тибетский царь Сонцэн-габмо, борясь со своей знатью, пригласил в Тибет буддийских монахов. Это показывает высокую степень накала пассионарности, которому также предшествовал инкубационный период в VI в.[181]. В Тибете борьба тоже имела конфессиональную окраску, но не настолько густую, чтобы затушевать социальную доминанту – соперничество царя, опиравшегося на народ, и знати, поддержанной местным жречеством. Однако напряжение этой борьбы было таково, что в конце IX века Тибет распался на составные части, а все участники борьбы погибли.

В Китае ареалом пассионарного толчка оказалась задетой только северо-западная окраина – Шэньси и Ганьсу. Отсюда вышли в степь тюркюты и уйгуры, здесь родились основатели династий Суй и Тан, а также их соратники[72]. В этих провинциях наблюдались все необходимые условия для этногенеза: сочетание степного и горнолесного ландшафтов, гибридизация китайцев с тибетцами и степняками. Но дополнительный фактор – возбудитель пассионарности – обнаружился только в VI в. и дал начало средневековому Китаю, который самостоятельно существовал до XVII в., т.е. до маньчжурского завоевания. К степным народам судьба была более жестока. Этногенез тюркютов был оборван в VIII в. победой уйгуров, а уйгурский – деформирован в IX веке победой кыргызов, вытеснивших уйгуров из степи в оазисы, где остатки побежденных смешались с аборигенами, подарив им свое имя[2].

Южнее тридцатой параллели, на которой стоит Лхаса, расположена Раджпутана, находившаяся на середине прямого пути от Лхасы до Мекки. История Индии в домусульманский период освещена источниками плохо, так как индусы предпочитали заниматься философией, а не событиями земной жизни. Поэтому о появлении народа со странным именем «раджпуты» (царевичи) мы узнаем только из событий VIII в., видимо отстоящего далеко от начала процесса этногенеза. Раджпуты – это бесчисленное множество мелких племен, часть которых, пришедшая из Средней Азии, поклоняется солнцу, а другая часть, местная, почитает змея. В VII в. произошла так называемая «раджпутская революция», опрокинувшая престол династии Гупта. Буддийских монахов, сторонников Гупта, раджпуты истребили и, поделив Индию на множество независимых княжеств, установили в ней систему каст, просуществовавшую до XX века. Опять совпадают время и место пассионарного толчка, и снова остается загадочным наличие социально-экономических, культурно-этнографических и популяционно-генетических барьеров. Что пассионарность наследуемый признак – сомнений нет, но она не могла в данном случае распространяться путем панмиксии, ибо антропологические черты столь разнят арабов и тибетцев, индусов и северных китайцев, что при наличии смешанных браков у гибридов проявились бы черты обоих родителей. Однако у арабов нет следа монголоидности, а монголоидность тибетцев вне сомнений.

Значит, пассионарность не только передается от родителей, но и возникает в определенные эпохи на строго очерченных регионах с размытыми границами. Следовательно, это географический феномен на историческом и биологическом фоне. Проверим наш вывод на новых примерах.

Тогда же, в VIII в., когда Византия переживала жестокий внутренний перелом, выразившийся в иконоборчестве, а в Азии расцветали и расширялись суперэтносы, возникшие в VI в., – арабо-мусульманский, табгачский (средневековый Китай), тюркско-тибетский (их можно объединить по признакам генезиса и территории), – Западная Европа переживала глубокий упадок. Она стала объектом экспансии. Арабы дошли до Луары, авары простерли набеги до Рейна, финны и лопари оттеснили скандинавов на юг полуострова. Хозяйственная система, унаследованная от Рима, пришла в полный упадок, так что на территории Франции восстановился девственный лес. Последнее указывает на исключительное снижение пассионарности, так как самый консервативный класс – крестьяне снизили интенсивность обработки земли до минимума, позволявшего только что не умереть с голоду. Короли даже в то время получили прозвище «ленивых», а их дружинники соперничали в дикой разнузданности и забвении традиций верности и долга.

Некоторой попыткой навести порядок была политика первых Каролингов, сплотивших вокруг себя наименее деморализованные элементы страны. Результатом их усилий была империя Карла Великого, развалившаяся уже при его внуках. В этой империи все было импортным. Идеологию взяли у Византии, образование получили из Ирландии, военную технику (рыцарскую конницу) заимствовали у аваров, медицину – у арабов и евреев.

Неотвратимый упадок пассионарности влек за собой распад культуры, экономики, политической власти. Но в IX в. положение изменилось радикально. Произошли «феодальная революция» и движение викингов. С этими явлениями совпадает первая волна реконкисты в Испании. Астурийцы, дотоле державшиеся в своих горах, оттеснили арабов за Тахо. Правда, они вскоре были отбиты, но сама попытка показывает, что у них возродилась воля к борьбе и победе.

Теперь несколько слов о викингах, о которых есть столько превратных суждений, что надо внести ясность. В IX в. в Скандинавии перенаселения не было, так как свободных фиордов и теперь много, хотя людей стало больше. Формация там была общинно-первобытная, и конунги являлись выборными племенными вождями. До IX в. скандинавы еле-еле отстояли свою родную землю от натиска лопарей, пока не вытеснили их на крайний север, в тундру. Викингами называли тех людей, которые не желали жить в племени и подчиняться его законам. Слово «викинг» носило оскорбительный оттенок, отчасти соответствующий современному «бродяга» или «разбойник». Когда юноша покидал семью и уходил в дружину викингов, его оплакивали как погибшего. И действительно, уцелеть в далеких походах и постоянных боях было нелегко. При этом викинги не обладали особой храбростью, но скрывали боязнь битвы, наедаясь опьяняющими мухоморами. В опьянении они были неукротимы, но ведь другие бросались в атаку трезвыми. Иными словами, викинги были людьми несколько отличного от прочих склада. Они обладали пассионарностью. Естественно, что малопассионарные норвежцы предпочитали сидеть дома и ловить селедку. Да их в свою дружину викинги и не приняли бы. Зато скандинавские пассионарии разнесли славу своей ярости по всей Европе и вынудили ее обитателей защищаться. Однако поздние Каролинги и их свита не проявили никаких способностей к организации обороны, что вызвало законное недовольство их подданных. Тогда отдельные инициативные военачальники возглавили тех, кто хотел и мог обороняться, например Эд, граф Парижа. Население предпочло иметь энергичных правителей и отказало законным монархам в покорности. Феодалы захватили власть в Европе.

О том, что такое феодализм, написано достаточно. Нам следует лишь отметить, что люди, получавшие бенефиции и лены, ставшие в IX в. наследственными, подбирались ранними Каролингами по деловому принципу. До того как феодализм стал формацией и до того как он был оформлен юридически, Карлу Мартеллу и Пипину Короткому требовались толковые помощники, а те работали только за плату: «Nullum officio sine beneficio», т.е. «нет службы без вознаграждения».

В те времена на опасные задания во время постоянных малых войн имело смысл посылать только энергичных, инициативных и смелых людей, согласных за хорошую плату рисковать жизнью. Значит, первые поколения феодалов составлялись из пассионариев. До IX в. число их было незначительно, т.е. шел инкубационный период. В X-XI вв. их было гораздо больше, чем требовалось, и постоянные войны, затеваемые ими, разоряли европейские страны не меньше, чем нашествия соседей. Избыток пассионарности стал губителен. Тогда, в уже сформировавшемся феодальном обществе, возникло стремление избавиться от лишних пассионариев путем отправки их за море. Эта первая колониальная экспансия была организована римским папой Урбаном II в 1095 г. на соборе в Кпермоне как крестовый поход. Первые четыре крестовых похода снизили пассионарное напряжение романо-германского суперэтноса, что позволило подавить сепаратистские силы на юге Франции. В XVI в. имел место аналогичный отлив пассионариев в Вест– и Ост-Индию, а в XVII в. – в Северную Америку, что принесло Западной Европе некоторое успокоение.

Но дальше идет компетенция истории, на базе которой этнолог может построить такую же модель романо-германского суперэтноса, какую мы уже построили для ряда предшествовавших. Для этнологии рождение общественных институтов – индикатор глубинных процессов корреляции истории общества и истории природы. И здесь нам надлежит обратить внимание на еще одно явление, тесно связанное с ростом пассионарности, – на изменение этнической доминанты. В IX в. в Европе появились этносы нового типа, которые у современников получили название «нации» (от лат. natio – рожденный).

Это слово IX в. не совпадает с принятым в советской науке значением термина «нация» как социальная функция, т.е. «высшая форма этнической общности людей, сложившаяся на базе как буржуазных, так и социалистических общественных отношений»[182, стр. 24] и, следовательно, относящаяся к капиталистической и социалистической формациям[183],[138]. Разумеется, средневековое понимание термина «нация» было иным.

Поэтому, читая название государства Карла Великого: «Священная Римская империя германской нации», мы должны помнить, что этот термин эквивалентен нашему термину «этнос»[прим. 25]. а отнюдь, не «нация» или «народность». Но и этот термин для IX в. стал архаизмом, потому что он обозначал уже исчезнувшую суперэтническую целостность. Именно тогда сложились ныне существующие этносы: немцы и французы, а также несколько других – провансальцы, аквитанцы, бретонцы, влившиеся во французский этнос. Это были первые этносы, образовавшиеся одновременно с развалом государства франков. Они разорвали его железный обруч, так как процесс этногенеза шел одновременно и параллельно с ростом феодализма. Но это совпадение характерно только для Западной Европы. В других регионах аналогичные процессы этногенеза накладывались на другие социальные структуры, и формы, ими образуемые, были всегда оригинальными, что мы и отметили выше.

При распадении империи Карла Великого его внуки в 843 г., встретившись в Вердене, именовались: Карл, король французов, и Людовик, король немцев. До этого все их подданные были «римляне германской нации», т.е. германцы по рождению, юридически оформленные как римляне. Последнее было не ново. Ведь были галло-римляне, испано-римляне, иллиро-римляне и т.д., но то, что общность нового типа, совмещающая единство происхождения и языка, оказалась предпочтенной юридической форме, показывает, что появилась новая этническая доминанта, т.е. принцип, на котором люди нового склада стали объединяться в коллективы. Поэтому можно и должно рассматривать дробление западноевропейского суперэтноса не на общины, не на племена, не на полисы, а на «Nationes» как локальный вариант этногенетического процесса[184].

И опять-таки отметим хронологическое совпадение подъема пассионарности в Скандинавии, западной Германии, северной Франции и северо-западной Испании, т.е. на оси, ориентированной с северо-востока на юго-запад. Никакого переноса генов пассионарности из Скандинавии в Астурию и наоборот не было, равно как и культурных заимствований. Смешение имело место во Франции, которая выдвинулась на первое место в Западной Европе. Англия и Италия находились за пределами ареала пассионарного подъема и стали его жертвами. Англию захватили франко-норманны, Италию – саксы, франконцы и швабы. Но импортированный заряд пассионарности воздействовал на этногенез этих стран также, как и возникший естественным путем, только с небольшим хронологическим отставанием.

К XIII в. вся Западная Европа была охвачена мощным процессом образования этносов, равно как и подъемом культуры и государственности. Эти процессы шли параллельно, в постоянном взаимодействии. Число средневековых этносов сначала увеличивалось. Так, на территории Франции выделились бретонские кельты, гасконцы, аквитанцы, провансальцы, но нормандцы связали свою судьбу с собственно французами, можно думать, потому, что наиболее пассионарная часть населения Нормандии вместе с Вильгельмом Завоевателем перебралась в Англию. Юг сопротивлялся французам отчаянно. Сначала сопротивление возглавили манихеи-альбигойцы, потом английские короли Плантагенеты, уроженцы Пуатье, потом там укоренились гугеноты и, наконец, жирондисты, противники Робеспьера. Только победа капитализма во Франции укрепила влияние Парижа на юге страны, потому что юноши шли на заработки в столицу, а девушки нанимались в горничные. Возвращаясь домой, они приносили усвоенный стереотип поведения и передавали его своим детям; остальное довершили школа в XIX в. и радио (XX в.).

Таким образом, видимое начало западноевропейского романо-германского суперэтноса можно датировать серединой IX в., а инкубационный период – VIII в., когда первые проблески пассионарности еще не разрушили старых традиций, унаследованных от Византии и германских предков.

Дальнейшая этническая история Европы прослеживается путем изучения истории, что лежит за пределами поставленной в этой статье проблемы.

И наконец, можно отметить пассионарный подъем в XII в. в Монголии и Маньчжурии. Продуктами его были чжурчжэни, завоевавшие в середине XII в. Северный Китай, и монголы, политически объединенные в XIII в. Чингисханом. Этому видимому подъему предшествовал инкубационный период, занявший вторую половину XI в.[173].

В XIV в. точно такой же толчок имел место в Восточной Европе, где одновременно возникли этносы: литовско-русский, великорусский и татарский тюркоязычный (до этого «татарами» называли монголоязычное войско золотоордынских ханов). Южнее Черного моря на той же меридиональной полосе создались турки-османы[125], сунниты, и азербайджанские тюрки, объединенные под знаменем шиизма; но ведь мы отмечали, что новый этнос может принимать любую окраску, в том числе и конфессиональную. Однако тут полоса пассионарного взрыва не продвинулась дальше на юг и не достигла тропиков.

Объем статьи не позволяет нам остановиться на этом интересном примере, а также других, ибо число разобранных нами случаев пассионарных «толчков» не исчерпано. Но ничего принципиально отличного от приведенных примеров мы не найдем. Поэтому можно сделать выводы:

1. Время от времени на разных участках поверхности Земли возникают пассионарные популяции, которые образуют консорции, в дальнейшем либо превращающиеся в этносы, либо погибающие.

2. Один пассионарный «толчок» может породить несколько суперэтнических образований.

3. Регионы суперэтносов могут быть разделены наземными барьерами, исключающими популяционно-генетический обмен и культурно-исторические влияния, но ареал пассионарного подъема монолитен.

4. Пассионарность – признак (в биологическом смысле), составляющий наполнение исторических процессов, направление которых определяется общественной формой движения материи, с которыми происходит корреляция, составляющая содержание исторической географии и этнической истории.

Что же касается объяснения столь странных особенностей появления пассионарности, то для него может быть предложена только гипотеза, тогда как изложенное здесь представляет «эмпирическое обобщение, по степени достоверности приравниваемое к наблюденному факту»[86, стр. 19].