Расправа Хрущева над маршалом Жуковым

Расправа Хрущева над маршалом Жуковым

На титульном листе этого объемного документа в девяносто страниц напечатаны особые предупреждения:

«Строго секретно.

Снятие копий воспрещается…

Стенограммы должны храниться в несгораемых или железных шкафах.

Категорически воспрещается выносить стенограммы из помещений, организаций и учреждений.

Члены и кандидаты ЦК, члены ЦРК хранят и возвращают стенограммы лично или через доверенных, утвержденных ЦК».

Я познакомился с этим документом в июне 1991 года в соответствии с последним пунктом как член ЦК КПСС. Несколько дней читал его в здании ЦК, в отведенном мне для этого кабинете. Даже члену ЦК пришлось добиваться этого ознакомления почти год.

Какая же страшная тайна содержится за этими строжайшими предупреждениями?

Убежден: никаких тайн этот документ уже не содержит, его давно следовало бы опубликовать в полном объеме. Документ этот называется:

«Пленум ЦК КПСС. Октябрь 1957 г.

Стенографический отчет».

В повестке дня Пленума стоял только один вопрос: «Об улучшении партийно—политической работы в Советской Армии и Флоте».

Вы удивлены? С каких пор партийно—политическая работа стала секретной? Вот тут—то, в названии вопроса, как говорится, и собака зарыта. То, о чем шел разговор, спрятали за этой казенной обыденной формулировкой. А в действительности на этом Пленуме произошла расправа над Георгием Константиновичем Жуковым.

Основной доклад сделал М. А. Суслов, верный слуга четырех генеральных секретарей: Сталина, Маленкова, Хрущева, Брежнева. (Надо же быть таким «гибким», чтобы при стольких очень разных вождях сохранить руководящую позицию, а при последних двух главного идеолога и второго человека в партии!)

Вот некоторые обвинения, выдвинутые в его докладе, полностью посвященном Жукову: «…вскрыты серьезные недостатки и извращения в партийно—политической работе… Эти недостатки и извращения, как теперь установлено, порождены грубым нарушением партийных ленинских принципов руководства Министерством обороны и Советской Армии со стороны товарища Жукова».

«Огульное избиение командных и политических кадров… снять, списать, уволить, выгнать, содрать лампасы, содрать погоны», «привыкли за сорок лет болтать (в 1957 году было 40 лет Советской Армии — В. К.), потеряли всякий нюх, как старые коты. Это он (Жуков) говорит о политических работниках!

«О том, что Жуков потерял элементарное чувство скромности, говорит и такой факт. Министр поручил купить, в целях личной рекламы поставить в Музей Советской Армии написанную художником картину, представляющую такой вид: общий фон — горящий Берлин и Брандебургские ворота, на этом фоне вздыбленный конь топчет знамена побежденных государств, а на коне величественно восседает товарищ Жуков. Картина очень похожа на известную икону «Георгий Победоносец».

(Суслова совсем не смущает, что миллионы портретов вождей висели по всей стране на площадях и улицах, в каждом учреждении и даже в школах и детсадах, и не только генсеков, а членов Политбюро, в том числе и его, Суслова. А портрет Жукова в Музее Советской Армии вызвал такое раздражение; Вот уж истинно — не видел бревна в собственном глазу, а заметил песчинку в чужом!).

«…товарищ Жуков игнорирует Центральный Комитет. Недавно Президиум ЦК (в то время Политбюро было переименовано в Президиум. — В. К.) узнал, что товарищ Жуков без ведома ЦК принял решение организовать школу диверсантов в две с лишним тысячи слушателей… Товарищ Жуков даже не счел нужным информировать ЦК об этой школе. О ее организации должны были знать только три человека: Жуков, Штеменко и генерал Мамсуров, который был назначен начальником этой школы. Но генерал Мамсуров, как коммунист, счел своим долгом информировать ЦК об этом незаконном действии министра».

Ну, даже из вышеизложенного вытекают и «бонапартизм» и «тенденция товарища Жукова к неограниченной власти».

После доклада Суслова, Хрущев, демонстрируя свой демократизм, спрашивает:

«Может быть, товарищу Жукову дать выступить?

Жуков вышел на трибуну и, стараясь быть спокойным, стал говорить, как всегда, четким командирским голосом. Приведу несколько цитат, дающих представление о содержании его выступления:

«Выступая перед Пленумом Центрального Комитета, я не ставлю перед собой цель как—либо оправдать те неправильные действия, которые были у меня, те ошибки, которые были мною допущены…».

И далее Жуков высказывает, на мой взгляд, главный аргумент:

«Я головой сейчас могу нести ответственность, вы можете назначить любую комиссию для того, чтоб подтвердить документально, пусть скажут здесь маршалы — члены ЦК, командующие, — за последний период времени в армии значительно укрепились дисциплина, организованность, порядок, резко сократились чрезвычайные происшествия… Я не хочу сказать, что это моя заслуга, работала вся партия, Центральный Комитет, партийные организации. Военные Советы, политорганы и в своей работе руководствовались не какими—то намеками или указаниями Жукова, а руководствовались всегда только указаниями Центрального Комитета».

В общем, смысл слов Жукова очень убедителен — дело, которое ему поручено, — на высоте: армия стала сильнее и сплоченнее, и не надо всю вину за недостатки валить на одного Жукова.

Он отвергает главное обвинение — недооценка политработников. Он и на Президиуме пытался доказать свою правоту. Как показывают наши сегодняшние преобразования в армии, Жуков был прав, хотя тогда и не посчитались с этой его правотой.

За 35 лет до дискуссий о деполитизации армии, он говорил о необходимости реформы. Но он не был сторонником полной деполитизации армии, а имел в виду лишь изменения форм политической работы. Стоя на трибуне как обвиняемый, он не юлил и не отказывался от своего мнения.

«Я считал, что наши командиры сейчас… это испытанные коммунисты, хорошо знающие партийно—политическую работу, и поэтому полагал, что… боевые командиры могут быть также и партийными руководителями. Командир, как член партии, должен вести и партийную работу… Я считал, что в нашей армии должны быть не штатные, платные политработники, а надо поднять, активизировать партийные организации… Главная ведущая роль в нашей армии, мне казалось, должна принадлежать партийной организации».

Жуков обратил внимание Пленума на странность выдвинутых против него обвинений и на то, как это все организовано.

«Всего три недели тому назад, перед тем, как мне было поручено поехать в Югославию и Албанию, я со всеми членами ЦК, или, вернее, с большинством, распрощался как с близкими друзьями. Не было мне ни одного слова сказано в претензию… 23–го, 24–го или 22–го, я сейчас не помню точно, мне кто—то сказал, что происходит совещание актива в Москве, было заседание Президиума, разбираются такие—то и такие—то вопросы. Я полагал, что меня немедленно вызовут, все—таки я вроде бы, как главный обвиняемый, должен дать объяснения…».

Наивный человек! Великий полководец был не силен в закулисной политике! Жуков никогда не считал себя политиком. Он не знал, не умел да и не хотел заниматься этим очень сложным, но не очень—то чистым делом. А тут жизнь его столкнула не только с политиками, а с мастерами этого иезуитского искусства.

Хрущев, как верный ученик своего многолетнего «вождя и учителя», провел расправу над Жуковым в полном соответствии со сталинской тактикой: скрытно, каверзно, внезапно и безжалостно.

Как сказал сам Жуков, в выше приведенной цитате, его за три недели до Пленума тепло и дружески отправили в Югославию и Албанию.

Ему было поручено помириться с маршалом Тито, которого оболгали и оскорбили в сталинские времена.

Отправили Жукова с комфортом на крейсере «Куйбышев». В крупных портах прославленного полководца встречали салютами. А ему—то и невдомек: отправили морем для того, чтобы подольше отсутствовал, на самолете дорога заняла бы всего несколько часов.

После прибытия в Югославию, маршал сказал командиру крейсера: — Вы следуйте в Сплит. Потом пойдем в Албанию.

Так было предусмотрено программой поездки.

Моряки относились к Жукову с величайшим уважением. И вдруг сюрприз: получен по радио приказ начальника Главного штаба ВМФ — следовать в Албанию. Не сразу в Севастополь, видимо, чтобы Жуков не заподозрил что—то недоброе.

В телеграмме не было никаких указаний, как быть с министром обороны. А потом в море корабли «завернули домой». В общем, бросили Жукова на чужой земле. Остался он там, отрезанный от Родины. Никаких вестей, и даже связь прервалась.

А на Родине полным ходом уже шла скрытая от Жукова, да и от народа, тайная расправа. Хрущев провел срочное заседание Президиума ЦК. По докладу начальника Главного политического управления генерала Желтова (конечно же, отражавшему желание Первого секретаря) было принято решение провести по всей стране собрания партийного актива, на которых развенчать Жукова как отступника от партийных норм и даже заговорщика.

Ни Первого секретаря, ни членов Президиума не смущало то, что они грубо нарушают Устав партии, разбирая персональное дело с такими тяжкими обвинениями в отсутствие обвиняемого, министра, маршала, к тому же не рядового коммуниста, а члена Президиума ЦК!

22–го — 23–го было проведено собрание партактива Московского гарнизона и центрального аппарата Министерства обороны. (Да не в Доме Советской Армии, а в Кремле!) И докладчиком был не секретарь Московского горкома и не член Военного совета Московского округа, а начальник Главного политического управления Советской Армии и Военно—Морского флота. И вслед за ним, больше времени, чем докладчик, занял своим выступлением Первый секретарь ЦК — Хрущев.

В общем, били по Жукову из самых крупных калибров!

На записку: «Почему нет на активе Жукова?» — Хрущев резко ответил: «Не об этом надо спрашивать, а о том, почему такие безобразия им допущены!»

Во всех округах, флотах, республиках и областях были проведены погромные для Жукова партактивы.

Приведу здесь очень любопытное, на мой взгляд, впечатление капитана 1–го ранга Михайлина, командира крейсера «Куйбышев».

На следующее утро после прибытия в Севастополь Михайлина и его замполита вызвали на берег на собрание партактива. В фойе дома офицеров Михайлина встретил начальник ДОФа капитан 2–го ранга И. Верба. Смотрит испуганными глазами:

— Владимир Васильевич, все фойе было в фотографиях Жукова на крейсере. А тут приехал на собрание член Президиума ЦК Кириченко Алексей Илларионович. Посмотрел и сказал: «Убрать немедленно». Почему. Что случилось?

— Ничего, — недоуменно ответил Михайлин. Он перестал понимать, что происходит, с того момента, как получил приказ оставить Жукова в чужой стране и возвращаться в Севастополь.

В газете «Красная звезда» прекратили освещать поездку министра, а до этого помещалось много статей и фотографий.

Жуков тоже не понимал, что происходит: на запросы из Москвы не отвечали. И узнал только благодаря преданности генерала Штеменко, который будучи начальником Главного разведывательного управления, имел свою не подконтрольную ни для кого связь и сообщил Жукову о происходящем.

Забегая вперед, скажу: Хрущев долго искал, кто проинформировал Жукова о касающихся его событиях. И, выяснив в конце концов, что сообщение пошло по линии разведки, снял с работы Штеменко, и он был назначен с понижением. Хотя Штеменко по своему служебному положению был обязан информировать министра обороны о ситуации не только за рубежом, но и в нашей стране.

Узнав о происходящей в тайне от него расправе, Жуков немедленно вылетел в Москву.

Существует несколько версий письменных и устных, о том, как Жукова встречали при возвращении в Москву из Югославии. Точнее будет сказать, как его не встречали. На аэродроме якобы, присутствовал только один его адъютант. В кабинете министра обороны, куда приехал Жуков с аэродрома, будто бы оказались отключенными все телефоны. При публикации в газете «Гудок» этой главы в 1993 году я тоже придерживался этой версий. Но, продолжая собирать документы, недавно я обнаружил (все в том же архиве Сталина) личную запись Жукова о поездке в Югославию. О его возвращении написано следующее:

«Приземлившись в аэропорту Внуково, в окно самолета я увидел встречающих меня маршалов Советского Союза и главнокомандующих всеми видами вооруженных сил, среди которых был Чернуха, технический работник при Президиуме ЦК. После того, как мы все перездоровались, ко мне подошел Чернуха и сказал, что меня сейчас же приглашают на Президиум ЦК. Там, сказал Чернуха, все в сборе. Я сказал, что заеду домой, переоденусь и сейчас же приеду. Явившись в Президиум, я увидел за столом всех членов и кандидатов Президиума и всех тех маршалов, кто встречал меня на аэродроме. Мне предложили коротко доложить о поездке в Югославию и Албанию. Я доложил основное.

Хрущев предложил утвердить мой отчет, за исключением моего мнения о Югославии, которая, якобы, проводит некоммунистическую линию. Затем Хрущев сказал:

— За время вашего отсутствия Президиум ЦК провел партполитактив Министерства обороны. По этому вопросу доложит Суслов.

Суслов начал с того, что министр обороны Жуков проводит неправильную политическую линию, игнорируя политических работников и Главное политическое управление…

Взял слово Микоян и сказал:

— Мне непонятно, и до сих пор волнует одна фраза, сказанная Жуковым на Президиуме ЦК во время работы по поводу антипартийной группы Маленкова, Молотова. Жуков тогда сказал: «Если будет принято решение, предложенное Маленковым (о снятии Хрущева. — В. К.), то он, Жуков, не подчинится этому решению и обратится к армии. Как это понимать?»

Я тут же ответил, да, это было сказано, но я говорил, что обращусь через парторганизации армии к партии, а не к армии.

— Значит, вы сознательно об этом говорили, — сказал Микоян, — а я думал, что вы тогда оговорились.

— Вы что, забыли обстановку, которая тогда сложилась? — ответил я Микояну.

Затем выступил Брежнев. Он наговорил, что было и чего никогда не было, что я зазнался, что я игнорирую Хрущева и Президиум, что я пытаюсь навязать свою линию ЦК, что я недооцениваю роль Военных Советов.

Затем выступил Хрущев. Он сказал:

— Есть мнение освободить товарища Жукова от должности министра обороны и вместо него назначить маршала Малиновского. Есть так же предложение послезавтра провести Пленум ЦК, где рассмотреть деятельность товарища Жукова.

Предложение было, конечно, принято единогласно.

Вся эта история, подготовленная против меня как—то по—воровски, была полной неожиданностью. Обстановка осложнялась тем, что в это время я болел гриппом. Я не мог быстро собраться с мыслями, хотя и не первый раз мне пришлось столкнуться с подобными подвохами. Однако я почувствовал, что Хрущев, Брежнев, Микоян, Суслов и Кириленко решили удалить меня из Президиума ЦК. Видимо, как слишком непокорного и опасного политического конкурента, освободиться от того, у кого Хрущев оставался в долгу в период борьбы с антипартийной группой Маленкова—Молотова. Эта мысль была подтверждена речью Микояна на Пленуме, где он сказал:

— Откровенно говоря, мы боимся Жукова.

Вот оказалось, где зарыта собака! Вот почему надо было отослать меня в Югославию и организовать людей на то, что было трудно сделать при мне. Возвратившись домой, я решил позвонить на квартиру Хрущеву, чтобы выяснить лично у него истинные причины, вызвавшие столь срочное освобождение меня от должности министра обороны.

Я спросил:

— Никита Сергеевич, я не понимаю, что произошло за мое отсутствие, если так срочно меня освободили от должности министра и тут же ставится вопрос на специально созванном Пленуме ЦК. Перед моим отъездом в Югославию и Албанию со стороны Президиума ЦК ко мне не было никаких претензий, и вдруг целая куча претензий. В чем дело? Я не понимаю, почему так со мной решено поступить?

Хрущев ответил сухо:

— Ну, вот будешь на Пленуме, там все и узнаешь. Я сказал:

— Наши прежние дружеские отношения дают мне право спросить лично у вас о причинах столь недружелюбного ко мне отношения.

— Не волнуйся, мы еще с тобой поработаем, — сказал Хрущев и повесил трубку.

Я ничего не узнал от Хрущева, но понял — Хрущев лично держит в своих руках вопросы о моей дальнейшей судьбе, перспективы которой были в тумане».

Вернемся и мы к стенограмме Пленума, с которой я вас знакомлю.

В докладе Суслова приведен такой факт:

«Товарищ Жуков очень много заботится о возвеличении своей персоны, своего престижа, не заботясь об интересах партии.

Группой наших войск в Венгрии командует генерал Казаков. Министр обороны решил без согласия ЦК отозвать и назначить тов. Казакова командующим одного из внутренних округов в СССР. Когда об этом было сообщено тов. Кадару, то последний просил оставить тов. Казакова в Венгрии. Мы посоветовались в Секретариате ЦК и согласились с этим. Тогда тов. Жуков предъявил претензию ЦК, заявив: надо считаться с престижем члена Президиума ЦК, раз сказал, что Казакова отзываю. Пленум ЦК вправе спросить, тов. Жукова: а не является его святой обязанностью прежде всего заботиться о престиже Центрального Комитета партии?!»

В этой фразе о замене командующего в Венгрии читатели без труда вспомнят размолвку Жукова с Брежневым на даче у Хрущева. Разговор этот был не в Секретариате ЦК, как утверждает Суслов. И еще вспомните: Брежнев тогда отвел Хрущева в сторону и что—то очень горячо и обиженно говорил ему о Жукове. Вот так собиралось на Пленум все, что хоть немного могло компрометировать маршала.

Начальник Главного политического управления генерал Желтов по повестке дня и по служебному положению самый обиженный, не пожалел красок в своем выступлении.

— Я, товарищи, хотел бы указать на некоторые факты, которые не давали возможности по—настоящему работать. Я вам должен сказать, в чем подоплека. Подоплека здесь в двух моментах. Во—первых, тов. Жукову стало известно, что якобы Желтов при назначении тов. Жукова высказался не в его пользу. Я это тогда высказал. Думаю, что некоторые товарищи помнят это и подтвердят.

Второй момент, о котором я хотел доложить, состоит в том что тов. Жуков непомерно себя возвеличивал и на этой почве у нас было немало схваток. Началось в 1955 г. после прихода тов. Жукова в Министерство обороны. Не появился в связи с его назначением портрет в центральных газетах. Главному Политическому управлению был произведен такой разнос, которого он никогда вообще не видел.

У меня таких примеров очень и очень много.

Тов. Жуков на Президиуме ЦК пытался сказать, что советовался со мной по поводу картины «Георгий Победоносец». Я отрицаю это дело категорическим образом. Китаев подхалим, принес эту картину, показал, она тов. Жукову понравилась. Тогда через аппарат дается команда: забирайте эту картину и повесьте в Центральном Доме Советской Армии для того, чтобы обозревали все.

Ко мне пришли наши работники и говорят: нельзя этого делать. Я сказал: подождите, посмотрим. Посмотрел эту картину и возмутился. Действительно, «Георгий Победоносец» нашего времени, который приписал победы Великой Отечественной войны себе и попирает народ, нашу партию и наших военачальников. Когда я заявил тов. Жукову, что картину в архивы музея постараюсь взять, а вывешивать ее в ЦДСА для обозрения не буду, он в течение часа мне читал проповеди, что я продолжаю подхалимствовать перед всеми начальниками прошлого, что я не уважаю нынешнего руководства и т. д. А кончился разнос тем, что мне было заявлено: «Все равно потомки ее найдут и будут славить». (Шум в зале.)

Мы решили в целях популяризации наших маршалов Советского Союза издать альбом «Маршалы Советского Союза». Вы в нем увидите собственноручно написанную биографическую справку. Эту справку нам дал Китаев и сказал, что здесь нельзя ни одну букву и запятую выбросить. Тов. Жуков в ней восхваляет себя как выдающегося полководца, утверждает, что он отстоял Ленинград. Тов. Жуков был меньше месяца в Ленинграде, а борьба за Ленинград шла три года. Несмотря на наше возражение, он написал в справку, что именно он отстоял Ленинград.

Это ли не моменты, которые свидетельствуют о том, что он сам себя возвеличивает и вписывает себя в историю. Эти вопросы мешают его практической деятельности.

По Ленинграду записано, что ленинградские большевики много сделали в обороне города Ленинграда, что тов. Ворошилов многое сделал. И Жуков против этого пишет: чепуха. Ворошилов не справился с руководством. Послан был тов. Жуков, а тов. Жданов никакой роли не играл в это время.

О статьях в Большую Советскую Энциклопедию говорил тов. Суслов. Эта статья переделывалась несколько раз, и в последний момент было сказано: отредактировать тщательно и немедленно направить в Большую Советскую Энциклопедию.

Когда я пришел к тов. Василевскому и высказал, что в них неправильно описана роль нашей партии, здесь неправильно описан наш народ, неправильно описана деятельность партийной организации, что все это оскорбляет нас, то мне было сказано, что вам было поручено сделать только одну редакцию, а не переделывать статью. Вы не нарывайтесь на скандал. Такова была обстановка, которая сковывала нашу деятельность. Своими примерами я лишь дополнил то, что с такой полнотой и глубиной вскрыто в решении Центрального Комитета.»

После Желтова дали слово Жукову. Коротко о содержании его выступления я рассказал в начале этой главы.

Хрущев сбивал Жукова репликами. Маршал нервничал, говорил сбивчиво.

Затем начали задавать тон партийные работники, от них Жуков не ожидал объективных выступлений. Правда, до перерыва взяли слово маршал Бирюзов и адмирал флота Горшков, но они полностью поддерживали докладчика Суслова и от себя еще добавили нелицеприятные для Жукова факты.

Бирюзов. «…С момента прихода тов. Жукова на пост министра обороны в Министерстве создались невыносимые условия… У Жукова был метод — подавлять… Кто ты такой? Кто тебя знает? Я с тебя маршальские погоны сниму!..

Лично я по этой причине вынужден был просить его освободить меня от занимаемой должности. Дело не во мне, одном человеке, но ведь в таком положении находились и другие…

Товарищ Жуков ни с чьим мнением не считался. Я приведу один из примеров игнорирования не только отдельных лиц, но и всех крупных военачальников. По заданию министра Генеральным Штабом был разработан проект наставления по проведению крупных операций и разослан в округа, а затем было созвано совещание всех командующих округами и отдельными армиями. С докладом выступил начальник Генерального Штаба. Два дня обсуждался этот вопрос, и почти все единодушно высказали мнение о необходимости издания такого наставления. Тов. Жуков заявил, что все это несерьезно, что крупному военачальнику, а их может быть только единицы, не нужно никакого наставления, так как такой полководец является гениальным, а если это так, то они могут ему мешать, вырабатывая у него шаблон.

Так на этом закончилась творческая разработка такого крупного вопроса.»

После перерыва, на вечернем заседании, на трибуну выходили старые боевые соратники по войне, от них Жуков ожидал, если не поддержки, то хотя бы справедливых оценок. Я не могу приводить их выступления полностью — это займет много места, по отдельным цитатам читатели смогут определить настрой и направленность всей речи выступающего.

С особенным волнением Жуков увидел на трибуне маршала Соколовского, сколько напряженных дней пережито с ним на фронтах, сколько побед одержано: славная битва под Москвой и завершающие операции по взятию Берлина. Однако Соколовский в самом начале своего выступления заявил:

— Я так же, как и все выступавшие товарищи, вполне удовлетворен тем решением, которое вынес наш Центральный Комитет, наш Президиум об улучшении партийно—политической работы, а также полностью согласен с докладом тов. Суслова. Те положения, которые выдвинули тов. Суслов и ряд выступавших товарищей в отношении тов. Жукова, безусловно, правильны, безусловно, верны, и та характеристика, которая давалась тов. Жукову выступавшими товарищами, совершенно объективна и вот почему.

Сказать, что тов. Жуков недопонимал и недопонимает роли партийно—политической работы в армии это, конечно, несостоятельно и несерьезно, и те крупные ошибки, которые допущены были Жуковым, конечно, не от недопонимания, как он, выступая здесь говорил, это неверно. Дело заключается именно в линии поведения. Совершенно правильно говорила тов. Фурцева, именно особой линии поведения.

Я хочу на ряде примеров доказать, что эта особая линия поведения вела к тому, чтобы армию прибрать к рукам в полном смысле этого слова и через армию, конечно, воздействовать тем или иным путем, я не хочу фантазировать, но воздействовать тем или иным путем, может быть, даже на Президиум ЦК, чтобы делалось по его, Жукова, желанию…

Товарищ Жуков предлагал Генеральному штабу составить докладную записку в ЦК о том, чтобы пограничные войска подчинить Министерству обороны. Почему? Пограничные войска выполняют особую службу. Эта служба не армейская. Везде, во всех государствах она выполняется совершенно иными путями, иными способами, чем несется служба армейская. Я, как начальник Генерального штаба, еле отбился от того, чтобы писать такую докладную записку…

Если говорить о Жукове, как о человеке, то Жуков, как человек необычайно тщеславная и властная личность. Поскольку раньше была брошена реплика, что я высказывался против назначения тов. Жукова министром, то может сложиться, впечатление о неблагополучных личных взаимоотношениях, поэтому я хочу пояснить, чтобы не создалось у вас впечатления, что я имею что—то личное против Жукова и поэтому так резко говорю против него.

Хрущев. «Жуков Вам платил тем же. Он мне говорил, что надо заменить начальника Генерального штаба.»

Соколовский. Вы помните, когда в 1946 году Жуков попал в опалу, то, по существу, в защиту Жукова выступили только два человека — Конев и я. Причем я выступал последним, когда выступили уже все члены Главного Военного Совета, а в Совете были и Берия, Маленков, Молотов, последний выступал два раза. Я не постеснялся тогда выступить с положительной оценкой и сказать правду, что из себя представляет Жуков. Сейчас я выступаю совершенно объективно, без каких—либо личных наветов, говорю все, как есть на самом деле.

Возьмите работу коллегий Министерства обороны. Товарищ Бирюзов уже выступал по этому вопросу, правильно говорил. Но существу, коллегия Министерства обороны была ширмой, прикрываясь которой Жуков, что хотел, то и проводил. Коллегия существовала для того, чтобы собрать кого надо и кого не надо и отругать. Любой вопрос, который стоял на коллегии, должен был обсуждаться только в угодном тов. Жукову направлении, иных мнений на коллегии Жуков не терпел. По сути дела, Жуков заставил говорить только так, как он хотел. Какая же это коллегия?..

Я присоединяюсь к решению ЦК о снятии тов. Жукова с поста министра обороны, и вся армия поддерживает это решение. Поддерживаю я и те предложения, которые вносились здесь, чтобы исключить Жукова из членов Президиума и членов Центрального Комитета.

Один из старейших маршалов, сам не раз подпадавший в опалу, Тимошенко стремился говорить о деле, о том, какую пользу принесет армии улучшение партийно—политической работы. Но все же не удержался и он, посыпал соли на раны Жукова.

— Я хорошо знаю Жукова по совместной продолжительной службе и должен откровенно сказать, что тенденция неограниченной власти и чувство личной непогрешимости у него как бы в крови. Говоря откровенно, он не раз и не два зарывался, и его все время на протяжении, начиная с командира полка и выше, в таком виде разбирали. Почувствовав себя как бы вне партийного контроля министр обороны маршал Жуков заключил Главное Политическое управление в свои «железные» объятия и всячески глушил политические организации в Советской Армии и флоте…

Когда вышел на трибуну Конев, Жуков, наверное, подумал, — ну, у этого со мной старые счеты, он не упустит возможности меня разделать.

Маршал не ошибся.

Не буду приводить выступление Конева, его содержание отражено в статье, опубликованной в «Правде» после Пленума 3.11.57 г. Не ограничился обвинениями в адрес Жукова на Пленуме еще и всенародно все это высказал. Правда, Конев, позднее, повинившись перед Жуковым, говорил, что его заставили подписать готовый текст этой статьи. Но даже если это так, то на трибуне Пленума Конев обвинял Жукова не по чужой шпаргалке.

Статья, опубликованная в «Правде», приводится в приложениях.

Выступление Еременко комментировать не стану, всем известно, что Еременко был «заклятый» друг Жукова, в книгах своих и многих статьях он настойчиво доказывает, что Жуков имел очень косвенное отношение к победе в Сталинградской битве, а главные организаторы этой великой победы — он, Еременко, и член военного Совета при нем Хрущев.

Еременко так долго доказывал это и на Пленуме, что Брежнев, который в те часы вел Пленум, вынужден был прервать его выступление.

На следующий день, 29 октября, выступали Торик, Игнатов, Чуйков, Микоян, Захаров, Куусинен, Рокоссовский, Малиновский, Александров, Казаков. Все они говорили, как по одному конспекту, лишь добавляя некоторые новые факты, усугубляющие вину Жукова.

У маршала наверное гулко забилось сердце, когда слово дали Рокоссовскому. Что он скажет? Когда—то Жуков командовал полком в дивизии Рокоссовского. Они были с ним на ты, Жуков звал его просто Костей.

Рокоссовский начал с воспоминаний:

— «Мне второй раз приходится присутствовать при разборе дела, касающегося товарища Жукова: первый раз после окончания войны, еще при жизни Сталина, и сейчас второй раз. Первый раз мы выступали все, в том числе и я, давая совершенно объективную оценку товарищу Жукову, указывая его положительные и отрицательные стороны… Его выступление тогда было несколько лучше, чем сейчас, оно было короче, но он тогда прямо признал, что да, действительно, за мной были такие ошибки. Я зазнался, у меня есть известная доля тщеславия и честолюбия, и дал слово, что исправит эти ошибки.»

(Бедный Рокоссовский, как ему трудно было говорить. Он не обвиняет Жукова напрямую: он цитирует его признания).

Затем Рокоссовский все же сказал о своей обиде, когда в напряженнейшие часы сражения под Москвой Жуков оскорбил его в горячке боя. Не желая навлечь на себя опалу и все же пытаясь остаться справедливым, Рокоссовский сказал:

— «Говоря о правильности решения партии в отношении человека, который не выполнил волю партии, нарушил указания партии…, я скажу, что и я считаю себя в известной степени виновным. И многие из нас, находящиеся на руководящих постах, должны чувствовать за собой эту вину. Товарищ Жуков проводил неправильную линию… и нашей обязанностью было, как членов партии, своевременно обратить на это внимание… Я краснею, мне стыдно и больно за то, что своевременно этого не сделал и я…»

Рокоссовский был единственным из всех выступавших на Пленуме, кто, хоть немного, хоть косвенно пытался поддержать Жукова. Но решение Пленума он все же признал «правильным и своевременным».

На последнем заседании Пленума 29 октября дали возможность высказаться и Жукову. Он сказал очень коротко, всего несколько фраз, последней была следующая:

— «Я признаю свои ошибки, я их в процессе Пленума глубоко осознал и даю слово Центральному Комитету партии полностью устранить имеющиеся у меня недостатки. В этом я заверяю через наш Центральный Комитет КПСС всю нашу партию.»

После Жукова выступил с очень длинной речью Хрущев, который больше часа буквально громил маршала, особенно всячески принижая и искажая его роль в годы войны.

Жуков несколько раз, по ходу его речи бросал реплики:

«Никита Сергеевич, это не совсем правильно, это надо разобрать. Я к этому не имею отношения».

«Это не моя затея, я получил указание…»

«Это выдумка. Можно проверить документы».

«Это нашептывание».

После такого «фундаментального» выступления первого секретаря Суслов отказался от заключительного слова.

Пленум единогласно принимает решение о выводе Жукова из членов Президиума и членов ЦК. Не довольствуясь этим единодушием, а точнее, подкрепляя свои действия, Хрущев отступил от регламента и традиций. Видимо в глубине души его все же мучило сознание того, что он творит не правое, не хорошее дело, и он искал для себя дополнительные опоры.

— «Может быть спросим приглашенных на Пленум товарищей, не членов ЦК, — командующих округами, армиями, флотами, членов Военных Советов, всех коммунистов, которые приглашены. Кто за то, чтобы вывести товарища Жукова из состава Президиума ЦК, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Принимается единогласно.

Голосуют все приглашенные. Кто за то, чтобы вывести из состава ЦК товарища Жукова, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Принято единогласно.»

Такого позорного голосования не членов ЦК, не имеющих права участвовать в этом голосовании, партия даже при диктаторе Сталине не допускала. С таким же успехом «присутствующие» могли проголосовать о снятии с поста президента США или другого государства.

После такого единодушия и единомыслия членов Пленума Жуков встал и вышел из зала. Но на этот раз он не чеканил строевого шага. Он был подавлен. Позже маршал рассказал о своем состоянии в те дни:

«Я вернулся после этого домой и твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силу воли, как бы не было тяжело.

Что мне помогло? Я поступил так. Принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул… Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как—то пережил все то, о чем бы я думал, с чем внутренне спорил бы, что переживал бы в бодрствующем состоянии, все это я пережил, видимо во сне. Спорил и доказывал, и огорчался — все во сне. А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку….

Так я пережил этот тяжелый момент».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.