Первая половина XVII в

Первая половина XVII в

Смута нанесла огромный вред русскому расселению как в центре, так и на окраинах (хотя согласно лжетеории «вольной колонизации» должна была только ее стимулировать).

Сидевшие в Москве и Тушино польские ставленники обирали народ. Когда жители Вологды получили от Лжедмитрия II очередные требования, «иные многие заплакали» (заставить плакать сурового северного мужика – это надо постараться).

Паны интервенты, разъезжая по городам и весям, грабили, убивали и насиловали вволю. К ним в качестве «пехоты» добавлялись разбойники из местных.

Вырвался на свободу и разбойничий элемент Поволжья, ранее сдерживавшийся твердой рукой государства. Воровские шайки не только опустошали беззащитные села и деревни, но и осаждали укрепленные города. В царствование Василия Шуйского «мордва и бортники, и боярские холопи, и крестьяне собрався придоша на Нижней город, осадиша».[276]

Особо отличились шайки с луговой стороны Волги. «Всякие воры, и Черемиса и многие люди город Котельнич взяли, и церкви Божий осквернили, и многих людей побили, и до основания разорили».[277]

Луговые черемисы в 1609 г. сожгли город Цивильск. Годом позже «приходили в Чебоксар польские казаки… город Чебоксары взяли, и прежнего их игумена Геласия с башни скинули, и многих посадских людей в те поры побили… и казну заграбили». В это же время воровские шайки грабили Свияжский уезд и осаждали Свияжск. Вотчины Богородицкого Свияжского монастыря были «от изменников выжжены, а крестьяне побиты, а иные в осаде померли, а иные разбрелися».[278] От крепких деревень остались лишь печные трубы, а по дорожной слякоти тянулись на север измученные люди, оставляя по пути могильные холмики с крестами из веток.

Значительное число черемисов и татар не поддержали «воров», а сидели вместе с русскими воеводами и детьми боярскими в осаде. Из-за опасности стать жертвой набега или разбоя уходили не только русские, но и чуваши с мордвой, привыкшие к мирному земледельческому труду.

И после «официального» окончания Смуты правительству долго пришлось добиваться полного успокоения Поволжья. Разбои шли от «Крымских и от Ногайских людей и от казаков, от воров и от Черкас».[279]

В идеологизированном XX в. все плохое надлежало валить на «усиление помещичьей эксплуатации» и «гнет царского режима». И разбойники превращались в борцов с «царизмом». Все эти игры зашли так далеко, что наша история превратилась в откровенный русофобский пасквиль, в котором цари и помещики только тем и занимаются, что мучают крестьян, к которым спешат на помощь свободолюбивые воры…

Уже после избрания на Земском соборе царем Михаила Федоровича ногаи соединяются с атаманом Заруцким – тот вместе с пани Мнишек «всплывает» в Астрахани – и «хотят итти к Самаре», где в это время находится князь Д. Пожарский. В связи с этим весной 1614 г. правительство посылает на Волгу двух стрелецких голов, каждого с пятью сотнями стрельцов.

Один голова поставил острожек на устье реки Усы, другой – острог на южной стороне Самарской Луки, «где переволочатся с Волги на Усу реку». Им обоим кроме помощи Пожарскому предписывалось «проведывати всякими мерами про астраханских воров, и про воровских казаков, и про ногаи, и про всяких воровских людей, и если воров будет не много, то ему (голове)… на тех воровских людей приходити и над ними промышляти… рыбных ловцов от всяких воровских людей оберегати».

Власть бережет своих людей, не только рыбаков, но и ратников – и тех, и других мало – никаких призывов биться до последней капли крови.[280]

И в 1620-х гг. в среднем течении Волги повсеместно стоят «крестьянские дворы пустые от татарского разоренья». В дворцовой Кукарской слободе «кругом слободы острог, а на остроге три пищали затинных да в казне 10 ручных самопалов». Крестьяне полностью готовы к обороне своих жилищ, но обрабатывают лишь 30 четвертей земли, а вшестеро больше земли брошено и поросло «боровым большим лесом».[281]

Однако в защищенный чертой Тетюшский уезд перебираются люди с верхнего Поволжья. В Федоровском селе, где до Смуты было 18 дворов крестьянских и 7 дворов бобыльских, в 1616 г. насчитывается уже 107 крестьянских и 26 бобыльских дворов, да еще появляется три починка.

Средневолжские черноземы по-прежнему влекут крестьянство, которое хорошо ощущает разницу между ними и супесями-суглинками верхового Поволжья, Новгородчины, Москвы и т. д.

Идет переселение из верхнего Поволжья в низовое, к Самаре, Саратову, Царицыну. Например, в 30 верстах от Чебоксар, на правом берегу Волги, у впадения Верхней и Нижней Сундырки, появляется село Сундырь – в вотчине Крутицкого митрополита Сильвестра. В его окрестностях растут починки, состоящие в основном из бобыльских дворов.

На Самарской Луке, при Михаиле Федоровиче, построены два острожка. На реке Усолке, где бьют соляные ключи, купец Надей Светешников ставит котлы-салды для выпаривания соли. Пашенная земля принадлежит здесь Саввиному монастырю.

Смута оставила массу оскудевших и просто нищих помещиков, некоторые из них кормились «христовым именем», то есть подаянием.[282]

В царских жалованных грамотах этого времени пишется, чтобы землевладельцы со своих крестьян не брали «через силу, чтобы тем мужиков своих из поместий и из вотчин не разогнать», грозя в противном случае отнятием поместья и вотчины.

Монастыри стали еще более привлекательны для переселенцев, уходящих от мелких разоренных помещиков.

Хозяйственное положение монастырей было лучше, чем у служилых людей, так сказать, по определению. Освобождение от податей и наличие большого числа рабочих рук, в том числе наемных работников («монастырских детенышей»), позволяло монастырям энергично заниматься заимкой новых земель.

Село Борисоглебское Преображенского монастыря в начале XVII в. имело менее 20 дворов и платило оброк монастырю менее 5 руб. В середине века здесь живет 127 оброчных бобылей, вносивших около 100 руб., причем не только с пашни, но еще и с ремесел, преимущественно кожевенных и плотничьих.

За 40 лет значительно увеличилась крестьянская пашня «от лесной росчисти» во всех деревнях, относящихся к этому селу.

Так, деревня Борискова, обрабатывавшая в 1603 г. силами 11 крестьян 56 десятин земли и имевшая «лесу непашенного полторы версты», к середине века силами 31 крестьянина распахала уже 636 десятин. И, вероятно, в помощь крестьянам были неучтенные рабочие руки из числа людей, поселившихся на их дворах. В крестьянских общинах росло число захребетников, соседей и подсоседников, маскирующихся чужим тяглом («у которых своих дворов нет, живут в соседех»). Крепкий хозяин принимал захребетника на свой двор или даже в свою избу, кормил его в обмен на помощь в работе. Обычно, чуть встав на ноги, захребетник переходил в бобыли, платил небольшой бобыльский оброк. И уже потом, когда у него подрастали дети, при поддержке общины и землевладельца становился крестьянином.

Общины были заинтересованы в новых членах, выделяли им землю (усадебную, пашенную и угодья), старались предоставить некоторую материальную помощь.

Такие же процессы шли и в посаде, и в стрелецких слободах.

К середине XVII в. почти исчезли в писцовых книгах описания пахотных лесов, перелогов и «зарослей». Вместе с иссушением болот уменьшалось количество источников, падал уровень воды в небольших реках, уменьшалось количество водяных мельниц. К тому же и изменение климата выражалось в снижении средних годовых температур и уменьшении осадков.

В южную часть Закамского края приходили люди из Перми, которые жаловались в челобитной, что «у них де у Пермич место подкаменное, студеное, хлеб не родится, побивает мороз по вся годы». Переселялись туда крестьяне с Вятки, как, например, в 1626 г. целой общиной «Попов с товарыщи» стали «жити на пашне, на льготе, на Чалне» при впадении ее в Каму. В Чалнинском починке в 1643 г. насчитывалось 118 крестьянских и бобыльских дворов, а в 1651 г. – втрое больше. Починок становится селом с полным самоуправлением, денежный и хлебный оброк оно платит дворцовому приказу по «крестьянским сказкам, а не по мере».

Как и прежде, соседство с немирными кочевниками требовало от крестьян участия в оборонных мероприятиях. Так, в Тетюшском уезде надо было высылать с 10 дворов по человеку «с пищальми, с саблями и со всяким боем». Поволжское крестьянство было хорошо вооружено властями, да и, видимо, обучено ратному делу. В крупных европейских государствах того времени оружие крестьянам не доверяли.[283]

В Казанском уезде правительство обратило внимание на те места по Каме, которыми ногаи пользовались для перехода с луговой стороны на правую, нагорную. На одной из переправ, со времен царя Ивана, стоял Лаишевский город, а вот Анатошский перевоз с 1620-х гг. сторожили вооруженные крестьяне из ближайшей деревни. Назвали ее соответственно Сторожевой.

Вместе со сведением лесов уменьшалась их защитная роль, поэтому государство должно было прибегать к новым оборонительным мерам. На левых и правых притоках Свияги, Карле и Килне возникли укрепленные слободы, которые населили полковыми казаками.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.