Глава четвертая ФОРМЫ ПРАВЛЕНИЯ I

Глава четвертая

ФОРМЫ ПРАВЛЕНИЯ I

Принято считать, что древние греки изобрели демократию. Можно с полным правом утверждать, что они также изобрели и политику, ведь это слово происходит от слова «полис», обозначающего древнегреческий город-государство.

В древности существовали разные формы правления; у греков одна из таких форм правления заключалась в принятии решений большинством голосов после всеобщего обсуждения законопроектов всеми гражданами. Такая форма демократии, при которой все граждане собираются в одном месте и совещаются, называется прямой. Далеко не все полисы Древней Греции были демократическими государствами, да и сама демократия временами становилась довольно сомнительной. Больше всего нам известно о демократии в Афинах, в которых эта форма правления продержалась с небольшими перерывами 170 лет. В этот период право принимать участие в государственных делах имели все рожденные в Афинах мужчины, но женщины и рабы были лишены этого права.

Нашу форму правления мы также называем демократией, но она отличается от афинской тем, что это так называемая «представительная» демократия. Большинство из нас напрямую государством не управляет. Раз в три-четыре года мы голосуем за людей, которые входят в состав органов власти; у нас есть возможность высказывать свое мнение, жаловаться, устраивать демонстрации и подавать петиции, но напрямую за каждый законопроект, который выносится на рассмотрение парламента, мы не голосуем.

Если бы мы управляли нашим государством напрямую, то наше общество было бы совсем другим. Конечно, в наши дни невозможно собрать всех граждан большого государства в одном месте, но мы могли бы воссоздать некое подобие древнегреческой системы, скажем, голосуя за каждый законопроект через Интернет. На основе опросов общественного мнения известно, что при такой системе правления Австралия никогда не принимала бы мигрантов из других стран, за исключением Великобритании, и уж определенно попыталась бы избавиться от всех мигрантов-азиатов; мы бы до сих пор вешали преступников и секли их плетьми; мы не посылали бы никакой гуманитарной помощи другим странам; одиноким матерям и студентам приходилось бы бороться за существование, не получая никакой помощи со стороны государства. Так что, возможно, даже и к лучшему, что современная форма правления сдерживает невежество и предрассудки людей, в определенной степени ограничивая свободу их волеизъявления.

Если вы пришли к подобному мнению, то ваши взгляды близки к взглядам Сократа, Платона и Аристотеля, великих афинских философов, которые сильно сомневались в ценностях афинской демократии и подвергали ее жестокой критике. Они жаловались на непостоянство человеческой природы: люди часто нерешительны и невежественны, их легко склонить на ту или иную сторону. Искусство управления государством требует мудрости и умения принимать взвешенные решения, а далеко не все обладают этими качествами. Наша система представительной демократии древним философам наверняка понравилась бы больше. Что бы мы ни говорили о своих представителях в органах власти и как бы мы их ни критиковали, они, как правило, гораздо более образованы и лучше осведомлены о положении вещей в политике, нежели среднестатистический обыватель. В нашем государственном аппарате служит много достойных политиков. И хотя народ напрямую не управляет государством, государство прислушивается к мнению народа. Правда, Сократ, Платон и Аристотель не назвали бы такую форму правления демократией.

Своими корнями древнегреческая демократия уходит в военную организацию древнегреческого общества. Исследуя разные формы правления, мы обязательно заметим тесную связь между формой военного устройства и формой государственного правления. В Афинах не существовало регулярной армии, которая состояла бы из солдат, расквартированных в казармах и готовых в любое время вступить в боевые действия. Все «солдаты» в Афинах были обыкновенными гражданами, торговцами или крестьянами, получавшими серьезную подготовку к сражению в сомкнутых боевых порядках. Когда начиналась война, они оставляли свое обычное занятие и брали в руки оружие. Демократическое общественное собрание зародилось как собрание таких граждан-воинов, ожидающих приказов военачальников. Решения об объявлении войны и заключении мира, а также по поводу тактики, принимал совет старейшин или представители высших сословий. Затем эти решения объявлялись собранию воинов, при этом ораторы ставили перед собой цель возбудить толпу и подготовить ее психологически к предстоящим действиям. Никто даже не думал, что воен ное собрание будет детально обсуждать принятые решения или предлагать нечто свое; обычно воины возгласа ми выражали свое одобрение и запевали боевые песни.

Но постепенно полномочия этого собрания расширялись, в конце концов оно взяло в свои руки всю полноту власти. Когда это произошло точно, нам не известно, но поскольку в те времена люди воевали часто и существование полисов практически полностью зависело от своих граждан-воинов, то эти граждане-воины стали пользоваться большим авторитетом. Таким образом, демократия зародилась как военное собрание. Но оно же одновременно было и родовым собранием. Изначально все население Афин делилось на четыре рода, и сражалось оно разделившись на отряды по родовому признаку. Эти роды выбирали своих представителей для управления государством, и даже когда в Афинах установилась более формальная демократия, человек продолжал принадлежать к одной и той же группе избирателей, даже если он менял свое место жительства. Географический принцип никогда не был главным в древней демократии.

* * *

Прямая демократия предполагает как большую гражданскую сознательность всего населения, так и веру в народ. Идеалы афинской демократии изложил знаменитый афинский полководец Перикл, произнося речь на погребении погибших во время войны со Спартой. Эта речь записана в «Истории Пелопоннесской войны» афинского автора Фукидида, первого историка, попытавшегося описывать события с объективной точки зрения. «История» Фукидида сохранилась в средневековых копиях, сделанных в Константинополе. В Италии, через 1800 лет после ее написания, эту речь перевели на латинский язык, а позже появились и переводы на современные европейские языки. После Геттисбергской речи Линкольна это самая известная речь, произнесенная политиком на кладбище. Речь Перикла длилась гораздо дольше речи Линкольна.

Вот лишь отрывки из нее:

Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве (демоса). По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех; что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей ему добрую славу в том или другом деле...

Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов, равно как и благопристойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение которой прогоняет уныние.

Одним и тем же лицам можно у нас и заботиться о своих домашних делах, и заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в государ ственной деятельности[2].

Государство, поддерживающее культуру и просвещение, состоящее из в высшей степени сознательных граждан, стремящихся к общему благу – вот идеал древнегреческой демократии, хотя мы и знаем, что благосостояние Афин в огромной степени зависело от труда рабов, а граждан иногда приходилось силком затаскивать на общее собрание. Подобные идеи привлекают нас и сейчас, хотя о положительных аспектах вдохновенной речи Перикла стали вновь задумываться относительно недавно.

В течение долгих столетий правящие классы к демократии относились резко отрицательно, что было обусловлено не только политическими реалиями Европы, но и самой системой образования. Большинство классических авторов, которых изучали представители элиты, выступали против демократии. Это убеждение укоренилось настолько прочно, что в начале XIX века английский ученый и радикальный мыслитель Джордж Гроут совершил настоящий переворот в исторической мысли, заявив, что демократия и высокая культура взаимосвязаны и что невозможно восхвалять вторую, порицая первую. Таков вклад Англии в признание демократии.

Но даже сегодня мы находим, что некоторые аспекты древнегреческой демократии расходятся с нашими идеалами. Почти все в ней было нацелено на достижение исключительно общественного блага, порой даже посредством принуждения, и очень мало внимания уделялось интересам отдельных людей. Главной привилегией афинского гражданина считалась принадлежность к государству, и, как сказал Перикл, если кто-то не участвовал в государственной деятельности, его считали бесполезным членом общества и даже недостойным звания гражданина. Наше представление о правах человека имеет иное происхождение.

Афины и другие маленькие древнегреческие города-государства утратили независимость после того, как в IV веке до н. э. их завоевал Александр Македонский, пришедший с севера Греции. Демократии настал конец, но греческая культура продолжала развиваться, и, благодаря военным походам Александра, она распространилась по всему восточному Средиземноморью и Ближнему Востоку. Эта культура сохранилась даже после завоевания восточных провинций Римом и долго еще процветала в этой грекоязычной половине империи.

Рим во времена завоевательных походов был республикой, а не демократией. В нем проводились общественные собрания, которые, как и в Греции, исторически были связаны с собранием граждан, имевших право носить оружие. Каждый гражданин Рима шел на войну, экипируясь на собственные средства. Вклад каждого человека в общее дело соответствовал его имуще ственному состоянию. Самые богатые люди, которые могли позволить себе приобрести боевых коней, составляли немногочисленную римскую конницу. Все остальные были воинами пехоты, но разных степеней: сначала шли тяжеловооруженные воины, облаченные в панцирь, с мечом и щитом; затем легковооруженная пехота; после нее – воины, вооруженные одним копьем или дротиком, а под конец шли самые бедные граждане, которые могли позволить себе только пращу, то есть кусок ткани или кожи, с помощью которого метали камни.

В раннюю эпоху общественное собрание походило скорее на военный парад. Мужчины распределялись соответственно своим военным званиям: всадники, тяжеловооруженные воины пехоты, воины пехоты второго, третьего, четвертого классов и, наконец, пращники. Голосование также проходило по группам. Сначала положение дел между собой обсуждали всадники, приходя к определенному решению; затем высказывались тяжеловооруженные воины пехоты и так далее. Каждая группа выражала свое мнение, но голоса их не были равнозначны. Всего существовало 193 голоса, распределенных между группами согласно их статусу. У всадников и тяжеловооруженных воинов пехоты в общей сложности насчитывалось 98 голосов из 193 – по сути дела, большинство, хотя основная масса солдат принадлежала к другим группам. Когда первые две группы приходили к общему решению, то необходимости выслушивать мнение других групп уже не было, да их часто и не спрашивали; всадники и тяжеловооруженные воины пехоты решали все вопросы. Теоретически решение принимали все собравшиеся, но на практике решающий голос оставался за богатыми.

Это собрание выбирало римских консулов, своего рода «премьер-министров» республики; их было двое, и они могли действовать только при взаимном согласии. Каждый контролировал другого, а их власть была ограничена сроком в один год. Римляне вели счет годам по именам консулов.

Постепенно плебеи добились большей власти, ограничив власть богачей и людей благородного происхождения. Тут мы точно знаем, как это происходило: плебеи использовали при этом военную силу, точнее отказ от применения военной силы. Когда начиналась война, воины пехоты третьего, четвертого и последующего разрядов могли, например, отказаться брать в руки оружие, заявляя, что пойдут на войну только тогда, когда им дадут больше голосов в собрании. В результате созывалось новое собрание, которое выбирало из числа плебеев трибунов – своего рода аналог современных представителей общественности или омбудсменов. Трибуны имели право вмешиваться в процесс принятия государственных решений на любой стадии, если при этом ущемлялись права плебеев. После очередного отказа идти на войну этому собранию предоставили и право принимать законы.

Иногда эти акции описывают как забастовки, хотя это слово не передает истинной сути дела. Под забастовкой обычно имеют в виду конфликт в сфере производственных отношений, но в Древнем Риме трудящиеся не были организованы в союзы и не выступали против своих начальников. Плебеи обычно поднимали бунт, не выдвигая требований повысить плату или сократить рабочий день.

Как и в Афинах, власть римских граждан-воинов постепенно усиливалась, хотя в Риме так и не была установлена демократия в полном смысле этого слова. Высшим государственным органом власти в Риме оставался сенат, в который входили представители знатных, а позже и самых богатых семей. Общественные собрания огра ничивали произвол сената, но никогда полностью его не замещали. Революций, то есть резких перемен государственного устройства, в Древнем Риме не наблюдалось; форма правления постепенно менялась в ходе создания новых органов власти и новых государственных должностей, к которым переходила реальная власть. В этом отношении Древний Рим схож с современной Британской конституционной монархией, конституция которой до сих пор не зафиксирована в одном отдельном документе. Что же касается вопроса разделения власти и контроля за различными ветвями власти, то в этом отношении римская модель послужила важным образцом для государственного устройства Соединенных Штатов.

* * *

Поначалу в Риме правили цари. Республика была учреждена примерно в 500 году до н. э., когда римляне свергли своего царя-тирана Тарквиния Гордого. Об этом написал в своем труде древнеримский историк Тит Ливий. Его сочинение сохранилось в Западной Европе после падения Рима, но лишь отчасти; до наших дней дошла лишь копия одного из разделов, да и то открыта она была лишь в XVI веке, так что ученым эпохи Возрождения она была неизвестна. Этот раздел посвящен становлению республиканского строя и лег в основу поэмы Шекспира «Лукреция».

Это история о том, как в результате одного изнасилования была свергнута монархия и установлен республиканский строй. Насильником был не сам Тарквиний, а его сын Секст Тарквиний. Жертвой насильника была Лукреция, жена Коллатина. Восстание возглавил Брут, племянник царя. Четыреста лет спустя его тезка встал во главе заговора против Юлия Цезаря и убил его. Первому же Бруту пришлось стать свидетелем расправы жестокого царя над его родственниками. Чтобы сохранить себе жизнь, Брут прикинулся человеком недалекого ума, иначе Тарквиний быстро бы разделался и с ним; кстати, на латыни прозвище «Брут» означает «тупица». Он не жаловался, когда Тарквиний захватил всю его собственность, а выжидал подходящего момента, который настал после того, как была обесчещена Лукреция. О том, что произошло далее, нам известно со слов Ливия. Началась вся история с того момента, когда сыновья царя отправились на войну с Ардеей. Они пировали в палатке вместе с Коллатином, когда речь зашла о женах. Каждый хвастался тем, что его жена лучше других. Коллатин предложил разрешить спор тем, чтобы по ехать обратно в Рим и проверить, чем занимаются их жены. Оказалось, что жены царевичей развлекались, тогда как Лукреция сидела дома и пряла – таким образом Коллатин выиграл спор. Несколько дней спустя втайне от Коллатина Секст Тарквиний вернулся к Лукреции.

Он был радушно принят не подозревавшими о его замыслах хозяевами; после обеда его проводили в спальню для гостей, но, едва показалось ему, что вокруг достаточно тихо и все спят, он, распаленный страстью, входит с обнаженным мечом к спящей Лукреции и, придавив ее грудь левой рукой, говорит: «Молчи, Лукреция, я Секст Тарквиний, в руке моей меч, умрешь, если крикнешь». В трепете освобождаясь от сна, женщина видит: помощи нет, рядом – грозящая смерть; а Тарквиний начинает объясняться в любви, уговаривать, с мольбами мешает угрозы, со всех сторон ищет доступа в женскую душу. Видя, что Лукреция непреклонна, что ее не поколебать даже страхом смерти, он, чтобы устрашить ее еще сильнее, пригрозил ей позором: к ней-де, мертвой, в постель он подбросит, прирезав, нагого раба – пусть говорят, что она убита в грязном прелюбодеянии. Этой ужасной угрозой он одолел ее непреклонное целомудрие. Похоть как будто бы одержала верх, и Тарквиний вышел, упоенный победой над женской честью.

Лукреция, сокрушенная горем, посылает вестников в Рим к отцу и в Ардею к мужу, чтобы прибыли с немногими верными друзьями: есть нужда в них, пусть поторопятся, случилось страшное дело. Спурий Лукреций прибывает с Публием Валерием, сыном Волезия, Коллатин – с Луцием Юнием Брутом – случайно вместе с ним возвращался он в Рим, когда был встречен вестником. Лукрецию они застают в спальне, сокрушенную горем. При виде своих на глазах женщины выступают слезы; на вопрос мужа: «Хорошо ли живешь?» – она отвечает: «Как нельзя хуже. Что хорошего остается в женщине с потерею целомудрия? Следы чужого мужчины на ложе твоем, Коллатин; впрочем, тело одно подверглось позору – душа невинна, да будет мне свидетелем смерть. Но поклянитесь друг другу, что не останется прелюбодей без возмездия. Секст Тарквиний – вот кто прошлою ночью вошел гостем, а оказался врагом; вооруженный, насильем похитил он здесь гибельную для меня, но и для него – если вы мужчины – усладу».

Все по порядку клянутся, утешают отчаявшуюся, отводя обвинение от жертвы насилия, обвиняя преступника: грешит мысль – не тело, у кого не было умысла, нету на том и вины.

«Вам, – отвечает она, – рассудить, что причитается ему, а себя я, хоть в грехе не виню, от кары не освобождаю; и пусть никакой распутнице пример Лукреции не сохранит жизни!» Под одеждою у нее был спрятан нож, вонзив его себе в сердце, налегает она на нож и падает мертвой. Громко взывают к ней муж и отец. Пока те предавались скорби, Брут, держа пред собою вытащенный из тела Лукреции окровавленный нож, говорит: «Этою чистейшею прежде, до царского преступления, кровью клянусь – и вас, боги, беру в свидетели, – что отныне огнем, мечом, чем только сумею, буду преследовать Луция Тарквиния с его преступной супругой и всем потомством, что не потерплю ни их, ни кого другого на царстве в Риме»[3].

Брут сдержал свое слово. Так, установление республики стало следствием ужасного преступления сына царя; женщина же, как добродетельная римлянка, сочла свою честь превыше жизни, а другой добродетельный римлянин поклялся отомстить за нее. Но не все в Риме желали свергнуть Тарквиния, и возник даже заговор с целью вернуть его к власти. К тому времени, как заговор был раскрыт, Брут занимал должность одного из двух консулов и занимал в общественном собрании должность судьи. Там ему и сообщили имена заговорщиков, среди которых оказались два его сына. Решение о наказании должен был принять сам Брут. Собравшаяся толпа выкрикивала слова ободрения; люди говорили, что не хотят бесчестия для членов его семьи и что он вполне может помиловать своих сыновей. Но Брут не захотел и слушать об этом; он сказал, что законы одинаковы для всех, в том числе и для его детей. Поэтому прямо у него на глазах его сыновей раздели донага, высекли розгами и обезглавили. Отец даже не поморщился при этом зрели ще – такова была его преданность идеалам республики.

Жак-Луи Давид. «Ликторы приносят Бруту тела его сыновей». 1789

Конечно, с тех пор римляне восхваляли Брута, ведь преданность общему делу, невзирая на личные и семейные связи, и была основой республики. Такую преданность римляне называли добродетелью, необходимой для процветания государства. Ради общего блага можно было пойти на жестокие поступки. В наше время многие сочли бы поступок Брута даже бесчеловечным – как он мог спокойно сидеть и смотреть на казнь собственных детей? Поистине, республиканская добродетель порождала чудовищ.

Любопытно, что непосредственно перед Великой революцией во Франции существовал культ республиканского Рима, и не только среди тех, кто желал реформировать монархию. Придворный художник Людовика XVI, Жак-Луи Давид, в качестве темы для двух своих картин выбрал два известных эпизода из «Истории» Тита Ливия. На первой он изобразил Брута не в кресле судьи, выносящего приговор своим сыновьям, а в домашней обстановке, когда ему принесли тела казненных сыновей. Это позволило Давиду создать резкий контраст между неумолимым отцом, отвернувшимся в сторону, и женщинами – матерью и сестрами казненных – оплакивающих свою горькую судьбу. Вторая картина на тему римской республиканской добродетели называется «Клятва Горациев».

Жак-Луи Давид. «Клятва Горациев». 1784

Братья Горации были выбраны римлянами для участия в сражении, которое должно было определить судьбу их города. В то время Рим враждовал с соседним городом, и чтобы избежать кровопролитной войны, было решено провести поединки между тремя представителями каждого города. В своей картине Давид изобразил отца Горация, поднимающего мечи и принимающего у своих сыновей клятву верности Риму. Они поднимают руки в республиканском салюте, похожем на нацистское приветствие. Женщины – мать и сестры воинов – здесь тоже изображены как слабые существа, демонстрирующие свои чувства и плачущие перед скорой разлукой. Особенно скорбит одна из сестер, помолвленная с представителем другой стороны.

Как пишет Тит Ливий, битва эта была очень жестокой, битвой не на жизнь, а на смерть. И хотя выжил только один сын Горация, римляне одержали победу. Вернувшись домой и застав свою сестру оплакивающей гибель своего жениха, брат взял меч и заколол ее, потому что она должна была радоваться победе Рима, а не оплакивать побежденного врага. Основная идея этой истории опять-таки заключается в том, что интересы семьи должны подчиняться интересам государства. Брата привлекли к суду, но вскоре оправдали. На суде выступил сам отец, осудивший дочь и произнесший речь в защиту сына.

* * *

Римская республика продержалась около двухсот лет, за которыми последовал период постепенного ее упадка. Рим постоянно расширял свои владения; великие полководцы, снискавшие славу своему государству, стали спорить и сражаться между собой, а солдаты чаще хранили верность своим военачальникам, чем республике. Одному из полководцев, Юлию Цезарю, удалось победить всех остальных и добиться превосходства. Второй Брут убил Цезаря, чтобы сохранить республику и не дать власти сосредоточиться в руках одного человека; но тем самым он только способствовал очередному витку гражданской войны. В ходе последующих сражений победителем вышел внучатый племянник, усыновленный Цезарем, который в 27 году до н. э. стал первым римским императором под именем Август.

Август был умным и проницательным человеком. Он сохранил республиканские порядки: сенат по-прежнему проводил свои заседания, а народное собрание избирало консулов. Себя Август называл не «императором», а всего лишь «первым гражданином», заявляя, что в его обязанности входит решать возникающие споры и помогать действовать республиканскому аппарату. У Августа не было пышной свиты; по Риму он ходил один, без охраны, как простой гражданин; время от времени присутствовал на заседаниях сената; обратиться к нему мог любой римлянин. Формой приветствия сохранялся республиканский салют в виде поднятой выпрямленной руки. В присутствии Августа не нужно было кланяться и всячески демонстрировать свою преданность – каждый посетитель и император приветствовали друг друга как обычные граждане.

Август пытался возродить древние римские добродетели. Он считал, что Рим губят роскошь и разложение нравов, и потому настаивал на сохранении, как бы мы сейчас выразились, семейных ценностей. Поэта Овидия он отправил в ссылку, поскольку тот писал, будто рожавшие женщины теряют свою красоту. Критиковал он и своего современника историка Тита Ливия за то, что тот якобы неправильно описал некоторые междоусобицы из недавнего прошлого Рима, но соглашался с ним в восхвалении римских добродетелей, достойного поведения и преданности государству. Правда, одну из ключевых особенностей древней эпохи ему так и не удалось возродить. Под руководством Августа Рим превратился в стабильное и хорошо управляемое государство, но его граждане уже не брали в руки оружие и не становились воинами, потому что теперь в армии служили наемники.

Август стал первым римским императором в 27 году до н. э.

В течение двух столетий длился относительно мирный период существования Римской империи, в течение которого римские законы и римские порядки были установлены на огромной территории. Формально государство оставалось республикой: императоры так и не стали королями или царями, власть которым доставалась по наследству. Император выбирал себе преемника, который мог и не быть его родственником, и этот выбор должен был утвердить сенат. Впоследствии разразились кровавые войны между претендентами на этот титул, но два века императоры делали разумный выбор, который получал одобрение большинства.

В III веке прокатилась первая волна нашествия германцев, которые едва не разрушили империю. После того как нашествие удалось отразить, два императора, Диоклетиан и Константин, провели в империи обширные преобразования. Говоря вкратце, была усилена оборона и реформирована армия, в которую стали принимать германцев, живших в пределах границ империи. Для содержания большой армии пришлось повышать налоги, а для сбора налогов потребовалось проводить более тщательный учет населения. В результате разросся бюрократический аппарат, и реальными правителями империи стали чиновники. В прежние времена отдельным провинциям разрешали самостоятельно заниматься своими внутренними делами, пока они платили налоги в центральную казну и не выступали против центральной власти.

Диоклетиан попытался удержать инфляцию, назначив за повышение цен наказание в виде смертной казни. Были установлены высокие налоги на содержание огромной армии, но торговцам не разрешалось повышать цены, чтобы хоть как-то компенсировать свои траты. В результате никто уже не хотел заниматься коммерческой деятельностью, но Диоклетиан и тут нашел свое решение. Он добился принятия закона, согласно которому торговцам не разрешалось оставлять свою деятельность, а сын был обязан продолжать дело своего отца. Таким образом власть императоров становилась все более жестокой; они уже не просто контролировали выполнение законов, а навязывали их обществу. В результате такого правления у общества уже не оставалось духа и стремления сопротивляться очередной волне нашествия варваров.

Официальное признание христианства императором Константином в 313 году было очередным шагом по укреп лению империи. При этом он не стремился опереться на церковь как на организацию – к тому времени христианство пусть и окрепло по сравнению с первыми веками, но продолжало оставаться религией меньшинства. Константин, как и многие его подданные, терял веру в старых римских богов и приходил к мнению, что христианский бог лучше защитит его и его империю. Пона чалу он имел о христианстве самое смутное представление, но надеялся, что если станет поддерживать христиан, то их бог поможет ему.

Диоклетиан, Константин и последующие императоры сильно отдалились от народа. Они стали подражать персидским царям и изображать из себя правителей с божественным статусом; они проживали во дворцах и никогда не ходили по улицам города, как это делал Август. Перед встречей с императором посетителей подвергали строгому досмотру, завязывали им глаза и вели по лабиринту коридоров, что бы никто не смог запомнить путь в покои императора, а потом пробраться во дворец и убить его. Когда же человек наконец добирался до императора, ему нужно было пасть ниц, то есть лечь животом вниз на пол перед троном.

По мере того как центральная власть становилась все более строгой, подданные империи пытались освободиться из-под ее гнета.

Землевладельцы не желали сами платить налоги и укрепляли свои поместья, защищая людей, работавших на их землях. Раньше землю обрабатывали рабы, но, когда поток рабов иссяк, поскольку Рим перестал вести завоевательные войны, землевладельцы поделили свои земли и отдали их в аренду рабам, вольноотпущенникам и свободным людям, искавшим покровительства. И хотя землевладельцам не нравилась налоговая политика императоров (и они всячески пытались уклониться от выплаты налогов), законы о том, что обрабатывавшие землю работники должны оставаться на своих местах, им понравились. Если же работник сбегал, то его заковывали в цепи и возвращали хозяину. Так земельные работники разного происхождения образовали класс тех, кого в Средние века стали называть сервами или вилланами (то есть зависимыми или крепостными крестьянами). В отличие от рабов они не были собственностью хозяина; они владели своим участком земли и вступали в брак, но они не имели права покидать свой участок и должны были часть времени работать на своего хозяина.

К 476 году, который считается датой падения Западной Римской империи, на ее территории уже оформилось средневековое общество. В укрепленных поместьях проживали землевладельцы, хозяева и защитники людей, занимавшихся сельским хозяйством на их земле. Поменялся весь уклад жизни западноевропейского общества, и его основой стала преданность хозяину, а не государству, будь то республика или империя. Но период древнеримской государственности надолго сохранился в памяти европейцев и оказал большое влияние на дальнейшее развитие общества.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.