От Перми Великой к российскому Уралу

От Перми Великой к российскому Уралу

Топоним «Пермь» происходит из языка древних коми, в котором «парма» означает «возвышенное место», а «пэрма» — «окраинную землю». До недавнего времени Пармой местные жители называли возвышенность между реками Вишера и Чусовая.

В жизнеописании святого Стефана Пермского, составленном в 1397 г. иноком Троице-Сергиевой обители Епифанием, приводятся реки, текущие в земле Пермской: Вымь, Вычегда, Вятка, Кама, Чусовая.

В допетровских правительственных актах Великой Пермью постоянно именовалось пространство от истока Камы до реки Чусовой, а Пермью Вычегодской — земли по реке Вычегде и ее притокам[324].

Новгородцы стали проникать в Пермь через Заволочье (Двинскую землю) с XI в. Как и в других отдаленных северных районах, Новгород интересовал здесь исключительно сбор дани. И не только пушнины. В то время молва широко разнесла слух о «закамском серебре». Бывало, что новгородские «гости» взимали дань в драгметалле, но, видимо, его наличие было лишь следствием торгового обмена. До новгородцев в Пермский край попадали арабские купцы через Итиль и Булгарию. А найденные здесь монеты говорят о еще более ранних визитах гостей из Сасанидского Ирана и Индо-Греческого царства.[325]

Под 1187 г. Новгородская четвертая летопись содержит запись: «Того же лета избъени были даньники Перемьские и Югорьские, а друзии,[326] за волоком…» Погибло около сотни новгородцев, пришедших через Пермь в Югру цифра по тем временам немалая.

Под 1193 г. та же летопись сообщает о новом поражении новгородских отрядов по главе с Ядреем около двух югорских городков — причем воевода шел мстить за убийство новгородских сборщиков дани, случившееся в 1187 г. И, видно, попали дружинники в засаду: засвистели невесть откуда острые стрелы, а из-под еловых лап поползли лешие с ножами — резать жилы. Разгром был столь ужасным, что уцелели лишь 80 человек, которые вернулись домой летом следующего года.[327]

На интерес новгородских сборщиков дани к туземцам Перми и Югры те не отвечали взаимностью. Известный пермский краевед А. Дмитриев писал, что новгородцы брали столько, «сколько можно было взять при помощи всевозможного насилия».[328]

Похоже, дань была высока — новгородцы собирали ее как в свой карман, так и в казну. К тому же посланцы Великого Новгорода не могли или не хотели принести сюда государственность. Эти обстоятельства способствовали уходу югричей на восток, что, очевидно, свершилось к концу XIV в. Предки же пермян двигались из нижнего Прикамья на север еще с VIII в. удаляясь от воинственных тюркских племен. В их языке было немало слов индоевропейского происхождения, а в генах была широко представлена праславянская гаплогруппа R1a1, свидетельствовавшая о смешении с более ранним индоевропейским населением нижнекамского региона.

Не заботились новгородцы о распространении в Перми и Югре христианской веры, что могло бы сблизить их с туземцами. Пермяне оставались анимистами, поклоняясь солнцу, воде, камням, деревьям, быкам. Шаманы служили посредниками между людьми и миром духов. Остались свидетельства о том, что на пермских капищах стоял антропоморфный идол Золотой Бабы, возможно, результат древнего взаимодействия пермян с восточными индоевропейцами.

Договорные грамоты Новгорода с Тверью (1263) и Москвой (1456, 1471) всегда упоминают Пермь, Печору, Югру как его владения. Но новгородская власть там была почти номинальной и осуществлялась наездами. Об этом свидетельствует и тот факт, что новгородцы не строили в Перми Великой даже острогов. К концу новгородской власти там существовало четыре городка, причем все туземные — Искор, Урос, Чердынь, Покча. Немало туземных поселений было уже заброшено. А стояли они на высоких местах, защищаясь рядами валов.

Со второй половины XIV в. началось проникновение в Пермскую землю московских русских, которые, после приобретения великим князем Белозерского края, быстро освоились на Северной Двине, а затем и на Вычегде.

Дмитриев пишет: «Москвитяне со свойственной им настойчивостью осуществляют мысль в деле и направляются в далекие Новгородские волости по путям, давно проложенным самими же Новгородцами. Постепенно, в течение довольно долгого периода времени, Москва побеждает Новгород его же оружием!»

В 1363 г. на Печору и в Пермь Великую послан первый московский наместник Андрей Фрязин — судя по прозвищу, человек итальянского происхождения. Великий князь Московский Дмитрий Иванович Донской отдал ему в кормление печорские земли, с правом «брать подводы для московских служителей и на Перми».[329]

В отличие от новгородцев, москвичи осуществляли религиозную миссию в Пермском крае — без насилия, мягко и вполне удачно.

Монах Стефан из города Ростова, принадлежавшего Москве, приступил к миссионерской деятельности в Перми Вычегодской в 1379 г. Он крестил пермян, создал пермскую азбуку, перевел на пермский язык Евангелие и обучал детей. Соликамская летопись под 1383 г. указывает: «В государствование Великаго Князя Димитрия Ивановича Донскаго впервые проповедана в Пермии христианская вера святым Стефаном, преставившимся в 1396 году».

Деятельность Стефана поддерживалась митрополитами московскими и способствовала распространению в Перми московского влияния. Притом вполне заслуженно, как бы это ни огорчало современных сепаратистов.

В городке Усть-Выме, где Стефан поставил церковь на месте прежнего капища, была учреждена Пермская епархия. Стефан стал первым епископом Пермским, которому надлежало окормлять земли всего Верхнего Прикамья.

В1398 г. двинским воеводой Анфалом Никитиным, присягнувшим Московскому великому князю, был основан Анфаловский городок — первое на Верхней Каме русское поселение. Впрочем, по удаленности от Москвы город сделался пристанищем ушкуйников.

В 1430 г. посадские люди Калинниковы заводят в Пермском крае поселение Соль Камская (ныне Соликамск), поставив варницы на реке Усолке. Они представляли собой огромные железные котлы, наполняемые рассолом, с дровяной топкой — выпадающие в осадок гипс и другие примеси последовательно удалялись.[330] (До XV в. стране не хватало собственного производства соли, она ввозилась из-за границы.)

В перемирной грамоте Василия II Темного с Казимиром IV от 1449 г. Московский князь титулуется среди прочего государем Ростовским и Пермским. В послании митрополита Ионы к вятчанам от 1452 г. Сысола, Вымь и Вычегда названы вотчиной великого князя Московского.

Вычегодская Пермь была окончательно уступлена Новгородом Москве по отказной грамоте на Двинскую землю от 11 августа 1471 г., а Пермь Великая, или Чусовая, подчинилась Ивану III годом позже. В то время ею правила династия туземных князей. Князь Михаил Пермский со своими слугами принял крещение в 1462 г. Десять лет спустя он был отвезен в Москву воеводой Федором Пестрым и снова возвратился в свою резиденцию Чердынь уже как вассал великого князя.

В синодике чердынского Иоанно-Богословского монастыря от 1477 г. упоминаются князья Михаил и Иоанн Пермский, «убитые от Вогуличей», а также еще несколько вымских и великопермских князей и княгинь — всего 14 душ.[331]

Со времен Стефана христианство сделало большие успехи в Перми Вычегодской и Великой, очевидно, это стало причиной того, что переход власти от Новгорода к Москве прошел здесь гладко.

В 1472 г. в Перми была учреждена постоянная резиденция московских властей — в Покче, где люди воеводы Федора Пестрого «срубили городок».

В период утверждения московской власти в Перми югра уже находилась в Зауралье, где смешалась с остяками и вогулами. Московские источники отмечают тамошние мансийские племена в связи с набегами на Пермский край. Притом этноним «югра» (югричи) часто переносился на вогулов и остяков. Вогулы (самоназвание — манче) жили в это время не только в Сибири, но и на окраинах Перми, на камских притоках Косьве, Чусовой, Сылве, в верховьях Туры, Сосьвы, Лозьвы.

На северо-востоке с Пермским краем соседствовали племена, относившиеся к самодийской языковой группе. Древнерусское сказание «О человецах незнаемых в восточной стране» говорит о «каменной самояди», которая живет «по горам по высоким», то есть на полярном и приполярном Урале, до верховья Печоры и истоков Вишеры.

Население Пермского края до начала русской колонизации было крайне редким, поскольку имело лишь присваивающее хозяйство. В «густонаселенном» Верхотурском уезде насчитывалось всего 200 ясачных вогулов.[332]

С началом русской колонизации Перми сами пермяне движутся на северо-восток, на верхнюю Каму, вытесняя оттуда мансийцев, а в западной части края смешиваются с русскими.[333]

Русская колонизация показала первые успехи в Пермском крае к концу XV в., однако борьба с набегами продолжалась здесь еще почти столетие. И стрела с массивным наконечником, пущенная сибирским «гостем», могла разрезать воздух в любой миг.

В 1455 г. пелымский вогульский (называемый в русских документах югорским) князек Асыка приходит в Вычегодскую Пермь, берет большой полон в Усть-Выме, в том числе владыку пермского Питирима, которого замучивает насмерть.

А на сибирских вогулов в первый раз московская рать идет в 1465 г.[334] В походе вместе с воеводой Василием Скрябой участвует князь Перми Вычегодской, имеющий христианское имя Василий Ермолаевич Вымский, «с Вымичи и Вычегжане». Московские и пермские воины приводят вогульскую землю под руку Ивана III и доставляют в Москву двух вогульских князьков, которых великий князь отпускает обратно, очевидно, взяв с них присягу. Правда, взятый в плен злодей Асыка сумел удрать, и под его «мудрым» руководством пелымское княжество взялось за старое.

В 1468 г. произошел набег на Пермь Великую казанского хана Обреима (Ибрагима). Годом позже русское войско под командованием Ивана Руно в ответ с успехом ходило против казанских татар. Удалось занять окрестности Казани, зажечь ее посады, освободить множество пленников самого разного происхождения. «А что полон был туто на посаде христианской, Московской и Рязаньскои, Литовской, Вяцкои и Устюжской и Пермьскои и иных прочих градов, тех всех отполониша…» Однако на обратном пути, «на Ирыхове острове», русская судовая рать попала под удар казанских воинов и понесла серьезные потери. Часть войска вернулась в Устюг через Пермь Великую.

Туземный князь Перми Великой Михаил Пермский погиб в 1481 г., отражая набег вогулов. Тогда воины пелымского князька Асыки сожгли Покчу и разорили ее окрестности, осаждали Чердынь, но потерпели поражение от устюжской рати под началом воеводы Андрея Мишнева.[335]

Крупный поход 1483 г. привел московское войско на восточный склон Уральского хребта, а затем и вглубь Западной Сибири. Целью его было замирение вогулов, устроивших набег на Великую Пермь. После разгрома вогульского воинства около устья Пелыма, притока Тавды, русские «повоеваша Сибирскую землю», пройдя вниз по Иртышу и Оби.[336]

Результатом этого похода стало то, что весной 1484 г. вогульские князья Юмшан, сын Асыки, и Кальпа в сопровождении пермского епископа Филофея явились в Москву и заключили мир.

В 1485 г. благодаря стараниям Филофея кодские князьки, взятые в плен во время последнего похода, а затем отпущенные, а также еще трое других остяцких властителей заключили в Усть-Выме мирное соглашение с князьями Вымскими Петром и Феодором и вычегодским сотником, представителем московской власти. Князьки клялись «лиха не мыслить и не нападать на Пермских людей, а пред великим князем вести себя исправно». В скрепление клятвы по своему обычаю пили воду с золота.[337]

Впрочем, обещания и красивые клятвы мало отразились на деятельности Кодского княжества. Его воины по-прежнему не давали покоя русским и зырянским селениям в верховьях и на притоках Вычегды.[338]

И в 1499–1500 гг. московские воеводы с 4 тыс. детей боярских снова ходили «в Югорскую землю, на Куд и на Гогуличи» — основной целью было Кодское княжество.

Московская рать двигалась отдельными отрядами по разным маршрутам, по рекам и волокам. Соединившись на Печоре в конце ноября, рать двинулась сухопутным путем, через тундру, на устье реки Уса, далее по льду до реки Щугор и через три недели достигла Югорского Камня. Здесь произошла стычка с самоедами. Преодолев уральский хребет, через неделю пути русские достигли вогульского городка Ляпина. От Ляпина русская рать двигалась на оленьих и собачьих упряжках и взяла более 20 остяцких и вогульских городков. Всего ратники одолели 4650 верст пути.[339]

Неудовлетворительное состояние с обороной края привело к тому, что князь Матвей в 1505 г. «был сведен с Перми Великой» и заменен наместником князем Василием Ковром.

Край заселялся медленно в связи с продолжающимися набегами вогулов и сибирских татар, которые сжигали редкие дворы поселенцев, захватывали их в плен, отгоняли коров и лошадей, громили варницы и мельницы.[340]

В 1505 г. тюменский хан открыл своего рода «второй фронт» против русских, занятых в это время борьбой с Казанью. «Чердыню не взял, а землю нижнюю воевал всю, в Усолье на Камском варенцы пожегл, цырны разорив,[341] а пермяков и русаков вывел и посекл».

Великопермский наместник Василий Ковер сумел догнать арьергард ханского войска и разгромил его на переправе через Сылву.

В 1531 г. князь пелымских вогулов многие пермские погосты разорил, «а Чердыню не взял».

Однако Покча была снова сожжена, на этот раз сибирскими татарами в 1535 г.

После этого наместничья резиденция переводится в Чердынь, где Давыдом Курчовым был поставлен деревянный город, давший начало крепости.[342]

В 1539 г. казанские татары на Вятке и Верхней Каме «князя великово вотчину пограбили, пожгли, а людей пермский посекли многие».

Зимой 1547 г. пришли ногаи, разорили Кондратьевскую слободу на Вишере, перерезав 85 человек, затем напали на Верх-Боровую слободу, где встретили ожесточенное сопротивление.

«Того же году в Соли Камской бысть от тех же ногайских татар месяца мая 25 числа от кровопролития немалой урон. Здешних посадских крестьян по переписи побитых 886 человек».

Соликамск, судя по потерям, указанным летописью, подвергся страшной резне. Степняки рубили бегущих людей, все более стервенея от вида и запаха брызжущей крови. Кровавая вакханалия закончилась, когда подоспели служилые из Чердыни и вместе с уцелевшими Соликамскими жителями наголову разбили степных варваров.[343]

Со взятием Казани и Астрахани угроза с юга для Великой Перми уменьшилась, но набеги с востока, из Сибири, продолжались с не меньшей силой.

В 1553 г. Иван Грозный дает чердынцам и усольцам Уставную грамоту, подтверждавшую и расширявшую их самоуправление, в которой значилось, что наместники и их тиуны (слуги) могут судить великопермских жителей только в присутствии выборных местных властей, старост, выборных присяжных (целовальников), а также уважаемых местных людей. «А целовальников Пермяки выбирают у себя сами, кто им люб…»

Были отменены кормления, за счет которых богатели наместники. Уставная грамота запрещала им торговать у вогулов и остяков на Сылве, а также заниматься рыбной ловлей — права переходили уездным жителям.

«А наместничьи люди, или хто опришной[344] человек к Пермичем на пир или на братчины[345] не званы, пить да не ходят». То есть слуги наместника лишались и такой возможности личного вознаграждения, как участие в общинном торжестве.[346]

Масштабное освоение этого края связано с отворением «окна в Азию» царем Иваном и деятельностью устюжских промышленников Строгановых, разбогатевших на солеварницах в Сольвы-чегодском крае. 4 апреля 1558 г., по челобитью Григория Строганова, дана царская грамота, определяющая их права на освоение пустынных районов Пермского края.

Пожалования Строгановым даются через два месяца после начала войны за выход к Балтике. Стратегический ум царя Ивана связывает ресурсы Пермского края, в первую очередь соль, и торговлю с Европой. В связи с этим можно привести сообщение Ганса Кобенцеля, посла Германской империи в России, от 1576 г.: «Теперь великий князь намеревается, идя по Волге к Москве и оттуда к Ноугороду и далее к Пскову и Ливонии, сделать соляные склады, из коих снабжать солью за дешевую цену Ливонию, Куронию, Пруссию, Швецию и другие прилежащие страны; а соль везут ему в изобилии в его царскую казну».[347]

Строгановым жаловалось пространство в 146 верст в Великой Перми, по обеим сторонам Камы от Лысвы до Чусовой с местами пустыми, лесами черными, реками и озерами дикими, островами и наволоками необитаемыми. Челобитчик получал право рубить лес, пахать пашню, ставить дворы, заводить варницы и призывать людей.

Григорий обязался поставить город, снабдить его пушками, пищалями, пушкарями, оберегать «государеву отчину» от ногайских людей и иных орд. В общем, царская грамота задавала Строгановым задачи не только промысловой, но и крестьянской, и военно-служилой колонизации.

Грамота освобождала поселенцев от уплаты податей на 20 лет.

Как сообщает грамота, о пустоте жалуемых земель свидетельствовал пермяк Кодаул, приезжавший «из Перми ото всех пермич с данью».[348]

Строгановы получили ненаселенные земли, однако на притоках Камы они встретились с чердынскими «отхожими людьми», а на левом берегу Камы — с усольскими промысловиками.

Полоса камского берега, от верхнего конца Чашкина озера и его протока в Каму до устья Зырянки, была передана Строгановыми Спасо-Преображенскому монастырю. Сначала тот находился в устье речки Нижней Пыскорки, а в 1570 г. перенесен на версту, на возвышенность, где находилось пермяцкое селение Канкор. Строгановы обнесли его острогом, назвали Камским городком. Здесь поселились присланные правительством служилые люди: пушкари, затинщики, пищальники, воротники.

Орел был построен на месте пермянского селища Кергедан на правом берегу Камы против устья Яйвы согласно царской грамоте от 1564 г.: «На Орле, на наволоке, у росолу, другой городок собою же поставить, стены сажено по тридцат… а пищалники и сторожи для береженья и на том городке собою дрьжати».[349] В1578 г. он имел 90 дворов крестьянских и пищальничьих, церковь и несколько соляных варниц.

В 1568 г. царь ответил согласием на просьбу Якова Строганова пожаловать ему земли по реке Чусовой, от устья до Верхнего Чусовского городка, и двадцативерстное пространство по Каме, ниже Чусовой, до реки Ласвы. И велел на Чусовой «варницы и дворы ставити… лес сечи, и пашни пахати». Льготный срок для переселенцев был уже десятилетний — шла тяжелая Ливонская война.[350]

Слобода Чусовая на левом берегу Чусовой, в 50 верстах от ее устья, была поставлена, согласно царской грамоте, там, где был найден соляной рассол. Здесь предписывалось поставить крепость, и «городовой наряд скорострельный, пушечки и затинные пищали и ручные учинити, и пушкарей, и пищальников, и кузнецов… устроити и сторожей держати собою для береженья от Нагайских людей и от иных орд».[351]

Строгановы также поставили Кай на верхней Каме, городки на Очере, притоке Камы, и Яйве, левом притоке Чусовой.

Все городки были обнесены стенами, снабжены артиллерией и имели гарнизоны из служилых людей, в том числе бывших пленных, литовцев и немцев, которые получили возможность побороться с настоящими азиатскими ордами (европейская пропаганда того времени, олицетворяемая передвижными типографиями Стефана Батория, производила тучи листовок, где «московит» представал в виде азиатского варвара).

Однако набеги сибирских племен на Пермь не прекращались, активизировались и заволжские кочевники — мир первобытной и раннефеодальной дикости окружал русский фронтир со всех сторон.

Летом 1572 г. башкиры, черемисы и остяки громили русские поселения около Канкора и Орла. Координация набеговой активности заволжских черемисов и зауральских остяков вызывает законное удивление, которое еще увеличится, если вспомнить, что в это же время Русь отразила нападение крымско-турецкого войска, разбив его в эпохальном сражении при Молодях. Напрашивается мысль о планировании военных операций против России из некоего единого центра.

Учитывая фронты Ливонской войны, правительству трудно было направить крупные силы для действий на Урале, так что в царской грамоте Якову и Григорию Строгановым от 6 августа 1572 г. указывается: набрать «охочих казаков», остяков и вогулов, «которые нам прямят[352]», и с ними воевать против «изменников».

Тем не менее Пермский край был чересчур удален от центра и слишком редко заселен для быстрого сбора сил.

К 1578 г. относится опустошительный набег «царевича» Маметкула, сына сибирского хана Кучума, на русские селения по Чусовой.

В июле 1581 г. на Нижний Чусовской городок и Сылвенский острог ходили пелымские вогуличи и татарские воины во главе с мурзой Бегбелием, сожгли слободы, увели множество пленных.

Осенью того же года произошло масштабное нападение на Пермь Великую пелымского князя Кихека с 700 вогульскими воинами, иренскими остяками, сибирскими и ногайскими татарами. Разорены были Нижний Чусовской городок, Сылвенский и Яйвенские остроги, сожжен Соликамский посад. «Всемогущий Бог попусти город Солькамскую посад взяша и пожгоша и людей множество побиша и селы разориша и поплениша». Кихек дошел до Чердыни и Кая, которые ему взять не удалось. Учитывая, что в это время с запада на Русь развернули мощное наступление поляки и шведы, поддержанные деньгами и наемниками чуть ли не всей Европы, такое «совпадение» не кажется случайным.

Царь Иван 6 ноября послал грамоту в Чердынь великопермско-му наместнику Ивану Елецкому: «А ты бы велел собрать земским старостам и целовальникам с Пермских волостей и с Камские соли ратных людей со всяким ратным ружьем… и помогали б Семенову да Максимову острогу[353] и стояли б с Семеном да с Максимом заодно».[354]

Под 1582 г. Соликамская летопись упоминает о новом нападении вогулов на Чердынь и гибели местных жителей.[355]

Однако освоение Пермского края, наращивание здесь воинских сил и накопление арсеналов вело к неизбежному решению «набегового вопроса».

С сибирскими походами Ермака, воевод Волховского, Глухова, Масальского угроза внезапных разорительных нападений на Пермь Великую была снята.

В 1592 г. состоялся последний рейд возмездия на пелымского князя русской рати под началом чердынского наместника Траханиотова, кстати, византийского грека по происхождению. Любитель символики в этом может увидеть вознаграждение, данное свыше православному миру. За потерянный Константинополь — огромная Сибирь.

Во второй половине XVI — начале XVII в. строгановское семейство сыграло выдающуюся роль в освоении Пермского края: привлекло сюда множество переселенцев из старых русских земель. Дозорные книги упоминают среди оседлых жителей Перми Великой устюжан, вятчан, москвичей, владимирцев, калужан, а среди представителей нерусских этносов — югричей, мордву, зырян.

Действовали в том же направлении и другие «хозяйствующие субъекты», например Пыскорский монастырь, которые завел соляные варницы по Каме в Рождественском Усолье и на реке Зырянке.

Так называемые дозорные книги демонстрируют довольно быстрое увеличение численности населения в Пермском крае.

Главная масса русских поселенцев — государевы пашенные крестьяне — сидела на «черных» землях. За право пользования своим участком, собинной пашней, они обрабатывали государственную десятинную пашню или сдавали «оброчный хлеб».

Следующей по численности категорией были служилые люди. Здесь служили они в основном не за поместные дачи, а за денежное и хлебное жалованье. И если служилые получали землю, то в виде замены, полной или частичной, хлебного жалованья. Введение «крепости земле» по Уложению от 1649 г. никак не отразилось на праве пермских крестьян уходить из поместий.[356]

В 1579 г. уезд Соли Камской насчитывал всего 144 двора и 205 человек, «положенных в сошное письмо». А к 1623–1624 гг., согласно дозорной книге Кайсарова, количество дворов и людей увеличилось почти в три раза.

В книге дозорщика Яхонтова от 1579 г. упоминается 7 варниц на реке Вишера и 7 за Вишерой на реках Усолке и Толыче — принадлежавшие посадским людям и волостным крестьянам.

В 1610 г. выходец из Балахны посадский человек Соколов завел солеварни на реке Лепве, где потом появляются варницы и других промышленников. Строгановы в 1616 г. заводят по соседству с Нижним Чусовским — Верхний Чусовской городок с солеварнями.

По книге Кайсарова, в Соли Камской — 37 варниц, принадлежащих крестьянам и посадским.

Солеварницы в это время представляют собой уже огромные сковороды для выпаривания рассола, размером до 200 кв. м. К рассолам, скапливающимся в соленосных породах, проделываются глубокие скважины, а к находящимся под слоем пресной воды проводятся трубы.[357]

В это время острог в Соликамске тянулся на 860 саженей и включал посад. В Чердыни — на 742 сажени, но там он уже был плох и на четверть развалился. Главный пермский город развивался плохо ввиду открытия новой дороги в Сибирь, которая проходила южнее.

Разведал ее в 1595 г. верхусольский крестьянин Артемий Бабинов, за что был пожалован царем Федором Ивановичем освобождением от податей. Шла она от Соликамска на верховья Туры. Как транзитный пункт на Туре в 1598 г. был основан город Верхотурье — чердынским воеводой Сарычем Шестаковым (о, имена!).

От Верхотурья дорога направлялась к Тюмени через село Салдинское (с 1643 г. через Ирбит, где была учреждена ярмарка).

На восток везли преимущественно хлеб, а в обратную сторону — пушнину.

Верхотурье через четверть века после основания имело «город» и посад, обнесенный стоялым острогом. Уже за пределами острога находились Ямская слобода, монастырь Никольский мужской и Покровский девичий. В бывшей Жилецкой слободе жили пашенные крестьяне Подгородной волости. В 1603 г. воевода Неудача Плещеев написал царю Борису о челобитье крестьян этой слободы, просивших защитить их острогом из-за опасности нападений «инородцев»; видимо, какие-то укрепления там были созданы, прежде чем разразилась Смута.

В отличие от Чердыни и Соликамска, где «город» был обнесен городнями,[358] верхотурскую цитадель образовывали жилые дома, снабженные башнями. Дворы воеводские, стрелецкие и другие ставились в один ряд, постенно образуя своего рода крепостную стену.[359]

В государевой грамоте от 1624 г., посланной на имя верхотурских воевод, говорится о перестройке острога, на что должно было быть израсходовано 10 тыс. бревен.

Однако дело не заладилось, и в следующем году новые верхотурские воеводы, Д. Пожарский и И. Уваров, снова писали о ветхом состоянии укреплений. Теперь дело тронулось с места, и, согласно грамоте царя Михаила, из Москвы в Верхотурье была послана артиллерия. Ее надлежало «поставити на город, и на новом остроге, и на башнях».

Правительство не только занималось обеспечением безопасности переселенцев, но и стремилось наладить их хозяйственную жизнь. Предоставляло им льготы и ссуды, прокладывало дороги, обеспечивало подвоз хлебных и прочих припасов — земледелие тут было неустойчивым.[360]

В 1599 г. по царскому указу были устроены по бабиновской дороге ямские станции. Годом позже царь Борис дал ямщикам привилегии, повелев верхотурскому воеводе «на них… денег не править[361] и суда и управы на них до льготных лет не давать». В Верхотурье была образована целая Ямская слобода в 1601 г., ее населили «ямские охотники».

Крестьянская колонизация, которая следовала за служилой и промысловой, в конце XVI в. текла по реке Туре и ее притокам, где сперва возникали небольшие поселения по 2–3 двора.

Пермский край превращался в русский Урал. Основную массу переселенцев давало Среднее Поволжье, а также черносошные крестьяне Русского Севера. Вслед за русскими тянулись зыряне, татары, марийцы, чуваши…

В Верхотурском уезде, согласно дозорной книге писца Тараканова от 1621 г., на 525 десятин доброй земли, используемой крестьянами собинной пашни, приходилось 69 десятин государственной десятиной пашни.

Крестьяне также имели отъезжие пашни, переложные непаханые и сенокосные участки, «пашенный лес», то есть участок, который подвергся корчевке и давал первые урожаи, — эти угодья не облагались налогами.[362]

Согласно дозорной книге Тюхина от 1624 г., в Верхотурском уезде пашенной доброй земли у крестьян было уже вдвое больше.

В начале XVII в. в Чердынском уезде размер пашни увеличился на 72 %, в Соликамском — на 64 %, в строгановских вотчинах — на 126 %, в Кунгурском — более чем в 5 раз.[363]

В интересах скорейшего заселения края правительство «прибирало охочих людей» для крупных государственных поселений, именовавшихся в Верхотурском уезде слободами. Первые три года жители слобод пользовались льготой, не платили пошлин и не обрабатывали десятинную пашню.

В 1621 г. появилась Невьянская слобода, куда перешли желающие крестьяне из казанских дворцовых сел. Поскольку местность затоплялась весенним паводком, то в 1625 г. на Невье, выше старой слободы, правительство основало новую, для которой сын боярский Ф. Буженинов прибрал 58 «охочих людей».

Тогда же возникает Тагильская слобода, в недалеком будущем мощный промышленный центр. За 20 лет, начиная с 1624 г., в Верхотурском крае возникло 10 новых слобод, в основном на землях по Тагилу и Нейве-Нице как более плодородных.

Опасность набегов к середине XVII в. опять увеличилась. Слобожане просили правительство о постройке у них укреплений для защиты «от приходу калмыцких людей и других орд». Правительство ставило в старых и новых слободах остроги и размещало гарнизоны, состоявшие, как правило, из беломестных казаков. Поверстанные из охочих людей, они служили не за денежное, а за земельное жалование, получая приличный участок земли в несколько десятков десятин.

Слободские остроги были деревянными крепостенками, имевшими 40–50 саженей в периметре, с несколькими глухими башнями и 1–2 башнями, имевшими проезжие ворота.

Согласно переписи верхотурского воеводы Г. Нарышкина, остроги были поставлены в следующих слободах: Новой Невьянской, Ирбитской (1630-е гг.), Пышминской, Арамашевой (1650-е гг.), Тагильской, Краснопольской (1660-е гг.), Чусовской, Камышловской (1670-е гг.), Ново-Пышминской, Аятской, Новокрасноярской (1680-е гг.), Усть-Ирбитской и Мурзинской-на-Невье (время постройки неизвестно).[364]

Со второй четверти XVII в. усиливается роль Урала в разработке рудных месторождений.

Вопреки мифам о «таблице Менделеева», якобы присущей недрам России, исторический центр страны обделен минеральными ресурсами. Железо выделывали из бедных болотных руд, расположенных на труднодоступном севере (Каргополь, Тихвин, Устюжна Железнопольская) и около Тулы, где не хватало древесного угля. Выработка была низкой, страна строилась почти что без железных гвоздей, отсюда и чудеса деревянного зодчества. Путь за «таблицей Менделеева» шел на восток.

И вот в 1630 г. на далеком Урале, между устьев рек Боровой и Татарки, впадающих в Ницу, возле обнаруженного месторождения была поставлена Рудная слобода и создан казенный завод — Ницынский. На завод было набрано 16 рабочих, которые должны были трудиться с 1 сентября по 9 мая за плату в 5 руб. на человека — с условием выделки за это время 400 пудов железа. Трудящихся освобождали от всяких податей и повинностей и наделяли земельными участками. Однако и такими условиями рабочих удержать не удавалось.[365]

В этом эпизоде просматривается уже особый путь развития российской индустрии. Наш рабочий — вовсе не согнанный с земли крестьянин, как на Западе, который готов был вкалывать круглый год по 16 часов в сутки, лишь бы не умереть с голоду. Не хотел наш рабочий являться источником быстрого накопления капитала и искал наиболее выгодный вариант приложения своих сил.

Для быстрого развития тяжелой индустрии правительству скоро придется принимать принудительные меры, но полусельский характер у русского рабочего останется надолго. Работая на заводе, он будет сохранять земельный участок и получать отпуск на его возделывание. Дом, двор, земля, более высокий заработок долгое время будут отличать его от западноевропейского пролетария.[366]

Пыскорский монастырь в 1640 г. завел завод, где плавили железную руду, добываемую в Кушгурском руднике на реке Яйве, на строгановских землях. Тамошний рудник разрабатывал Д. Свитей-щиков в компании с немцем А. Петцольте. Затем был открыт медный рудник при горе Григоровской на правом берегу Камы — и на Пыскорском заводе стали выплавлять медь. Можно представить, с какими трудами уральские медь и железо доставлялись в центр страны и какова была скорость, точнее медленность, оборота капитала. Но иного выбора у государства не было2.

Бабиновская дорога способствовала укреплению торговой роли слобод Верхотурского уезда. Таможенные караулы и ямские станции становились селениями.

В 1632 г. близ устья Ирбеи, правого притока Ницы, верхотурский приказчик И. Спицын основал слободу, которая становится местом проведения масштабной ярмарки.

Движение по новой сибирской дороге становилось все оживленнее в связи с набирающей обороты ярмарочной торговлей — не прекращалось и в холода. Ирбитская ярмарка, связывающая европейскую и азиатскую части страны, проводилась в феврале; зимние дороги для сибирских купцов были удобнее летних.

Во второй половине XVII в. хорошую динамику показывает и Чердынский уезд в связи с оживлением северных путей в Сибирь.

Перепись 1647 г. писца Елизарова показывает здесь 1728 дворов, а перепись князя Вельского от 1678 г. — вдвое больше. (Кстати, само выполнение знатным Гедиминовичем работы писца показывает, что Московская Русь стремительно избавлялась от пережитков феодализма.)

Чердынские крестьяне доставляли хлеб на Печору и брали в аренду пути, ведущие на север. Так, в 1682 г. пермский воевода С. Кондырев послал в приказ Большой казны отписку о том, что сдал с публичных торгов весь Печорский волок. Посадский человек С. Девятков, предложивший лучший оброк (около 9 руб.), выиграл тендер.

Чердынцы арендовали и некоторые притоки Печоры, ведущие в Сибирь. Например, река Щугор была сдана на оброк на 5 лет чердынским посадским людям В. Федулову и Б. Мигавину.

В 1669 г. Д. Тумашев, отец которого имел медеплавильный завод в Соликамском уезде, нашел железную руду на верхней Нейве, там и завел небольшое железоделательное предприятие. При Петре это уже будет крупный казенный завод, к которому припишут Аятскую слободу, основанную крестьянином Араповым, — впоследствии все это хозяйство окажется в рачительных руках Демидовых.

А вот еще примеры того, как основывались новые поселения. Слобода Красноярская, на правом берегу Пышмы в 20 верстах ниже Камышлова, создана в 1670 г. крестьянином Я. Борисовым. Он был «садчиком», т. е. лицом, которое взялось по поручению правительства ставить новые слободы и находить людей для их заселения.

Острог Колчеданский был поставлен в 1673 г., после башкирского бунта, на левом берегу Исети, при впадении в нее реки Колчеданки, драгунского строю полуполковником Аншутиным.

При впадении в Исеть р. Каменки в 1682 г. игуменом Далматовского Успенского монастыря Исааком было основано Железненское селение, позднее Каменский завод.

Вторая половина XVII в. была своего рода периодом подготовки к промышленному взлету Урала в начале следующего столетия.

Он был бы невозможен без успехов служилой и крестьянской колонизации в предыдущие полтора века.

За период 1579–1679 гг. население Урала выросло более чем в 15 раз. За вторую половину XVII в. посадское население Урала увеличилось в 9 раз.[367]

Ко времени строительства крупных заводов, в начале XVIII в., на Урале проживало уже около 200 тыс. человек.[368]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.