ГЛАВА 8 ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

ГЛАВА 8

ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Вслед за двумя сравнительно мягкими зимами пришла необыкновенно суровая зима 1916/1917 годов: в Петрограде в первые три месяца 1917 года средняя температура была 12 градусов ниже нуля в сравнении с 4 градусами в то же время прошлого года. В феврале 1917 года температура падала в среднем до 14 градусов. В Москве было еще морозней: до 16,7 градуса ниже нуля¹. Холода стояли такие, что крестьянки не решались пускаться в путь на городские рынки. Железнодорожные пути заметало гигантскими сугробами, и не хватало рук расчистить эти заносы. Даже локомотивы в такую стужу выходили из строя, и иногда приходилось часами их растапливать, чтобы создать давление. Суровые погодные условия усугубили тяжкую транспортную проблему. На тридцатый месяц войны большая часть подвижного состава была сильно изношена и выведена из строя. К середине февраля 1917 года в России действовало лишь три четверти от довоенного железнодорожного оборудования, и из этого числа большая доля стояла на приколе из-за суровых погодных условий: зимой 1916/1917 годов 60 тыс. вагонов, груженных продовольствием и топливом, не могли сдвинуться с места из-за снежных заносов — а это составляло одну восьмую всего грузового состава².

Нарушение снабжения имело катастрофические последствия для северных городов, в особенности для Петрограда. Запасов хлеба в столице, по-видимому, было достаточно. По словам генерала С.С.Хабалова, командующего округом, 25 февраля на городских складах было 9 тыс. тонн муки — количество, более чем достаточное на несколько дней жизни города³. Однако из-за нехватки топлива простаивали пекарни. Приблизительно в двадцатых числах февраля по городу поползли слухи о том, что правительство собирается ввести норму на хлеб по фунту на взрослого человека. Началась паническая закупка, опустошавшая булочные до последней крошки⁴. Образовались гигантские очереди, нередко люди стояли всю ночь напролет на жгучем морозе, чтобы оказаться первыми, когда утром откроются хлебные лавки. Люди были раздражены, и часто в толпе вспыхивали ссоры и драки. Даже сотрудники полиции жаловались на то, что им нечем кормить свои семьи⁵. Одновременно из-за топливного кризиса останавливались заводы. 21 февраля закрылся Путиловский завод. Десятки тысяч праздных рабочих хлынули на улицы.

Ничто лучше не иллюстрирует отстраненность правительства от реальности, чем решение царя в этот напряженнейший и сложнейший момент отправиться в Могилев. Он намеревался провести там неделю для совещаний с генералом Алексеевым, только что возвратившимся в Ставку после лечения в Крыму. У Протопопова это решение не вызвало никаких сомнений. Вечером 21 февраля он уверял государя, что беспокоиться не о чем и он может ехать со спокойным сердцем в уверенности, что тыл в надежных руках. К вечеру следующего дня царь уехал. А две недели спустя он уже вернулся как частное лицо — «Николай Романов», и под конвоем. Безопасность столицы была вверена весьма некомпетентным людям: военному министру генералу М.А.Беляеву, поднявшемуся на эту высоту по ступенькам военной бюрократической лестницы и получившему среди коллег прозвище «мертвая голова», и командующему округом генералу Хабалову, профессиональный опыт которого не выходил за рамки канцелярий и военных академий.

Внезапно погода в Петрограде переменилась и температура, поднявшись до 8 градусов выше нуля, не опускалась уже до конца февраля⁷. Горожане, так долго просидевшие взаперти из-за стужи, высыпали под ласковые лучи солнца. На фотографиях, запечатлевших события февральской революции, можно видеть веселые лица людей и ясное небо. Сюрпризы погоды сыграли немалую роль в исторических событиях тех дней.

На следующий день после отъезда царя в Ставку в Петрограде начались беспорядки, которые уже не стихали до падения монархии.

Во вторник, 23 февраля (8 марта), был Международный женский день. Процессия, организованная социалистами, прошла по Невскому к Городской думе — с требованиями женского равноправия, а заодно и хлеба. Повсюду на улицах можно было встретить казаков; толпы зевак рассеивала полиция.

Одновременно рабочие (по различным свидетельствам от 78 до 128 тыс. человек) объявили забастовку протеста против нехватки продуктов⁸. Однако день прошел сравнительно спокойно, и к шести часам вечера улицы приняли нормальный вид. Власти, хотя и не были подготовлены к демонстрации такого размаха, все же сумели обойтись без применения оружия. Губернатор Петрограда А.П.Балк и Хабалов делали все возможное, чтобы избежать столкновений с народом, опасаясь внести политическую ноту в пока еще чисто экономические волнения. Охранка, однако, докладывая о событиях, имевших место 23 февраля и на следующий день, отмечала, что казаки отказывались входить в столкновение с толпой. Подобные наблюдения сделал и Балк⁹.

Атмосфера отягощалась нападками на правительство, прозвучавшими и под сводами Таврического дворца, где с 14 февраля проходили заседания Думы. Февральская революция разворачивалась на фоне несмолкающей трескотни антиправительственных речей. И повели наступление на власти все те же, уже знакомые нам лица: Милюков, Керенский, Чхеидзе, Пуришкевич — обвиняя, требуя, угрожая. Их поведение в некотором смысле было не менее безответственно, чем поведение Протопопова и тех сановников, которые отнеслись к волнениям как к провокации жалкой кучки агитаторов.

24 февраля ситуация в Петрограде обострилась. Теперь на улицах было уже порядка 160–200 тыс. рабочих, частью бастующих, частью предоставленных самим себе из-за локаута, объявленного на их предприятиях. Испугавшись настроений рабочих окраин, расположенных за Невой, власти выставили кордоны на мостах, ведущих к центру города. Но рабочие легко обошли это препятствие, переходя Неву по льду. Катализатором волнений стала радикальная интеллигенция, в основном так называемые межрайонцы, то есть социал-демократы, ратующие за объединение большевиков и меньшевиков и выдвигавшие программу с призывом к немедленному прекращению войны и к революции¹⁰. Их лидер Лев Троцкий в это время находился в Нью-Йорке. Весь день проходили стычки между полицией и демонстрантами. Кое-где толпа громила магазины, творила иные бесчинства¹¹. Повеяло особым духом русского бунта, духом безграничного насилия без цели и разбора — голая жажда разрушения, описываемого словами «погром» или «разгром». На Невском толпа организовалась в процессию, двинувшуюся с лозунгами «Долой самодержавие!», «Долой войну!» И снова казаки явно не выказывали желания подчиняться приказам.

Понимая серьезность продовольственной проблемы, власти провели вечером 24 февраля совещание на высшем уровне. Присутствовали большинство членов Городской думы и министры, за исключением Голицына, которого не известили, и Протопопова, про которого говорили, что он, по всей видимости, занят спиритическим сеансом¹². Петроградской думе было, наконец, даровано долгожданное право распоряжаться распределением продовольствия.

На следующий день бунтующие, не встретив суровых репрессивных мер, стали еще агрессивней. Демонстрации, проходившие в этот день, были явно организованы, ибо приобрели отчетливый политический оттенок. Появились красные знамена, революционные транспаранты, на которых помимо прочего можно было увидеть: «Долой немку!» К этому времени почти все промышленные предприятия города были закрыты и около 200–300 тыс. праздных рабочих заполонили улицы. На Казанской площади, в середине Невского, собралась толпа студентов и рабочих, они выкрикивали лозунги и пели «Марсельезу». Неподалеку оттуда в Гостином дворе были убиты трое гражданских. В другом месте бросили гранату в жандармов. Толпа, оттерев полицейского офицера от команды, избила его до смерти. Особенно часто нападения на полицию совершались на Выборгской стороне, где радикалы объявили «свободными» отдельные районы¹³.

Императрица следующим образом описывала события того дня: «Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для того, чтобы создать возбуждение, — и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Но это все пройдет и успокоится, если только Дума будет хорошо вести себя»¹⁴.

Интеллигенты-социалисты только уже по ходу дела поняли, что начинается революция. 25 февраля меньшевистские депутаты Думы обсуждали вопрос о созыве «Совета рабочих»¹⁵. И все же можно утверждать, что на начальной стадии волнения в Петрограде — а пока нигде больше беспорядков не наблюдалось — были по сути голодными бунтами, и политическое значение, которое им хотели придать интеллектуалы из меньшевиков и межрайонцев, отражало в основном их собственные чаяния. Таково, по крайней мере, было мнение ведущего петроградского большевика А.Г.Шляпникова. Когда ему сообщили, что в городе начинается революция, Шляпников проворчал: «Какая там революция! Дадут рабочим по фунту хлеба, и движение уляжется»¹⁶.

Если еще оставалась какая-то надежда справиться с беспорядками в городе, то телеграмма царя, полученная Хабаловым вечером 25 февраля и требующая подавить беспорядки военной силой, всякую надежду похоронила. Чтобы понять мотивы, руководившие царем, следует иметь в виду, что ни он, ни находившиеся в Ставке генералы не понимали серьезности ситуации в столице, благодаря заботам Протопопова, который велел полиции «смягчать» донесения в Ставку¹⁷. В рапортах Хабалова в Могилев от 25-го и 26 февраля обстановка описывалась как вполне управляемая¹⁸. В результате еще 26 февраля никто в Могилеве не представлял себе истинной серьезности происходящего¹⁹.

Информация, имевшаяся в распоряжении Ставки, давала основания полагать: демонстрация силы может восстановить порядок. В телеграмме царь писал, что в то время, когда солдаты мерзнут в окопах и готовы отдать жизни в весеннем наступлении, нельзя терпеть беспорядки в тылу: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией»²⁰. Хабалов впоследствии говорил, что его очень удручило царское повеление идти на вооруженное столкновение с восставшими²¹ — то есть толкающее как раз к тому, чего в городе пытались избежать. Покорный монаршей воле, он издал два распоряжения. Одно из них запрещало уличные собрания и предупреждало, что войскам отдан приказ вести огонь по демонстрантам. Другое предписывало бастующим рабочим вернуться на предприятия до 28 февраля, те же, кто не подчинится приказам, лишаются отсрочки от военной службы и подлежат отправке на передовую²². Приказы эти срывали, едва лишь их успевали расклеить²³. В одной из трех записок мужу 25 февраля императрица советовала не стрелять по демонстрантам. Она удивлялась, что не введено нормирование продуктов и не военизированы заводы: «Этот продовольственный вопрос может свести с ума», — заключала она²⁴.

В ночь с 25-го на 26 февраля власти утратили контроль над рабочими кварталами, в особенности на Выборгской стороне, где рабочие громили и поджигали полицейские участки.

Воскресным утром 26 февраля Петроград был занят военными частями в боевом снаряжении. Жителям было запрещено выходить из домов. Мосты через Неву были подняты. Утром все было спокойно, но к полудню тысячи рабочих, ожидая, какой оборот примут события, стали переходить реку по льду и заполнять центр города. Во второй половине дня во многих районах столицы войска открывали огонь по скоплениям людей. Самый кровавый инцидент произошел на Знаменской площади, в центре которой высилась знаменитая конная статуя Александра III работы скульптора П.П.Трубецкого, — это было излюбленное место сборищ политических агитаторов. Когда собравшиеся отказались разойтись, рота Волынского гвардейского полка открыла огонь — было убито 40 человек и столько же ранено. [Согласно Е.И.Мартынову (Царская армия в февральском перевороте. Л., 1927. С. 85), войска применяли пулеметы. Но это почти наверняка не так. Унтер-офицер, участник этих событий, заявлял, что войска вообще стреляли в воздух, а в гибели людей был повинен один пьяный офицер. См.: Былое. 1917. № 5/6 (27/28). С. 8–9].

Обращение к силе дало ожидаемый результат: к ночи в столице все было спокойно. Н.Н.Суханов, оставивший лучшее описание событий в Петрограде в 1917 году, участником которых он был, считал, что правительству удалось восстановить контроль над центром города²⁵. В этот вечер был пышный прием у княгини Радзивилл, о котором петербургское общество говорило уже несколько недель.

Вид ее ярко освещенного дома на Фонтанке навел французского посла Мориса Палеолога на аналогию с Парижем в 1789 году²⁶.

Чтобы устранить главный рассадник политической оппозиции, царь повелел отложить заседания Думы до апреля. Голицын сообщил об этом Родзянко поздно вечером 26 февраля.

С наступлением ночи, казалось, все стихло. Но затем произошел целый ряд событий, и по сей день поражающих своей внезапностью и размахом: мятеж Петроградского гарнизона, за сутки превративший половину войск в повстанцев, а к 1 марта охвативший всю 160-тысячную солдатскую массу.

Понять случившееся невозможно, не приняв во внимание состав и условия содержания Петроградского гарнизона. Гарнизон состоял, собственно, из новобранцев и отставников, зачисленных в пополнение ушедших на фронт запасных батальонов гвардейских полков, квартировавшихся в мирное время в Петрограде. Перед отправкой на фронт им предстояло в течение нескольких недель проходить общую военную подготовку. Численность сформированных с этой целью учебных частей превосходила всякую допустимую норму: в некоторых резервных ротах было более 1000 солдат, а встречались батальоны по 12–15 тыс. человек; в общей сложности 160 тыс. солдат были втиснуты в казармы, рассчитанные на 20 тыс.²⁷. Резервисты, набранные из народного ополчения, многим из которых было сильно за тридцать и даже за сорок, чувствовали себя обиженными судьбой. Здесь, в Петрограде, они подверглись обычным для русских солдат унижениям: офицеры к ним обращались на «ты» и им запрещалось ездить внутри вагонов городского транспорта²⁸. Хоть и облаченные в шинели, они по сути ничем не отличались от рабочих и крестьян, которых встречали на улицах Петрограда и в которых сейчас им было приказано стрелять. Родзянко, имевший возможность близко наблюдать их, так описывал события неделю спустя: «Вспыхнул неожиданно для всех нас такой солдатский бунт, которому подобных я еще не видел и которые, конечно, не солдаты, а просто взятые от сохи мужики и которые все свои мужицкие требования нашли полезным теперь же заявить. Только слышно было в толпе: «Земли и воли», «Долой династию», «Долой Романовых», «Долой офицеров», и началось во многих частях избиение офицеров. К этому присоединились рабочие, и анархия дошла до своего апогея»²⁹. [П.Е.Щеголев, опубликовавший переговоры Родзянко с Рузским в сб. «Отречение Николая II» (Л., 1927. С. 242), сделал к этому отрывку такое примечание: «Угловатость фразы вызвана, по-видимому, ошибками телеграфиста».].

Февральская революция часто описывается как рабочее восстание, поэтому важно подчеркнуть, что в первую очередь это был солдатский мятеж — бунт вчерашних крестьян, которых власти из экономии содержали в переполненных казармах в самом сердце империи, что, по словам одного современника, было «равносильно раскладыванию костров вокруг порохового погреба».

Судьба царского режима всецело зависела от благонадежности армии, поскольку обычные органы охраны порядка — полиция и казаки — не обладали достаточной численностью, чтобы справиться с многотысячными толпами манифестантов. В феврале 1917 года насчитывалось всего 3,5 тыс. полицейских, вооруженных устаревшими японскими винтовками, и несколько казачьих рот, по необъяснимой причине лишенных оружия устрашения — нагаек³⁰. Говоря в беседе с английским послом, что армия его спасет, царь тем самым признавал свою зависимость от настроений в войсках. Однако лояльность войск поколебалась, когда они получили приказ стрелять по безоружным людям. Русским солдатам всегда претило, чтоб их использовали против гражданских, но теперь такая роль им нравилась всего менее, ибо, еще «зеленые» рекруты, они по-прежнему жили гражданскими интересами и сочувствовали гражданским нуждам. Наблюдая поведение казаков и солдат в эти критические дни, Суханов почувствовал, что они ищут лишь предлога, чтобы присоединиться к демонстрантам³¹.

Такое же мнение высказывалось в одном из последних донесений охранки от 26 февраля, составленном незадолго до разгрома ее восставшими: «Движение вспыхнуло стихийно, без подготовки, и исключительно на почве продовольственного кризиса. Так как воинские части не препятствовали толпе, а в отдельных случаях даже принимали меры к парализованию начинаний чинов полиции, то массы получили уверенность в своей безнаказанности, и ныне, после двух дней беспрепятственного хождения по улицам, когда революционные круги выдвинули лозунги «долой войну» и «долой правительство», — народ уверился в мысли, что началась революция, что успех за массами, что власть бессильна подавить движение в силу того, что воинские части не сегодня-завтра выступят открыто на стороне революционных сил, что начавшееся движение уже не стихнет, а будет без перерыва расти до конечной победы и государственного переворота»³².

Царский генерал Е.И.Мартынов, после октябрьского переворота перешедший на службу к большевикам и прекрасно описавший роль армии в февральской революции, критически отзывается о пассивности царских властей в ситуации братания петроградского гарнизона с восставшими. Он противопоставил их поведение энергичным мерам, предпринятым французским президентом Тьером в марте 1871 года: едва лишь началось братание войск с парижской толпой, Тьер отвел их в Версаль, откуда они позднее повели наступление и захватили столицу³³. Беляев и Хабалов же, наоборот, беспомощно наблюдали разрастающийся бунт.

Первые шатания дисциплины в гарнизоне начались вечером 26 февраля в ответ на столкновение на Знаменской площади. Взволнованные случившимся рабочие пришли на Марсово поле, где стоял Павловский полк. Они рассказали солдатам 4-й роты Резервного батальона, что их собратья-волынцы стреляли по безоружным. Разгневанные павловцы ворвались в арсенал, захватили тридцать винтовок и вышли на улицу. Группа в сотню человек двинулась к Невскому с твердым намерением уговорить или заставить волынцев прекратить стрельбу. По дороге они столкнулись с отрядом конной полиции, и между ними завязалась перестрелка. Лидер бунтовщиков, молодой поручик, получил тяжелое ранение. Оставшись без командира, бунтовщики растерялись. Другие гарнизонные части их не поддержали. К ночи, когда павловцы вернулись в казармы, девятнадцать зачинщиков волнений были взяты под арест³⁴. В телеграммах, отправленных в этот вечер в Могилев, Хабалов и Беляев упомянули о беспорядках в некоторых воинских частях, но заверили царя, что волнения будут подавлены³⁵.

Если поставить задачу определить конкретную дату начала февральской революции, то такой датой можно считать 27 февраля (12 марта) 1917 года, когда «рабочие демонстрации превратились в солдатский бунт»³⁶ и царские власти потеряли контроль над столицей. Самый значительный из описанных в истории, военный бунт начался с Павловского полка. Всю ночь солдаты митинговали, выражая возмущение расстрелом на Знаменской площади, и в конце концов проголосовали за неподчинение приказам стрелять в демонстрантов. Были отправлены гонцы в расположенные поблизости Преображенский и Литовский гвардейские полки, которые присоединились к этому решению. На следующее утро уже три полка вышли на улицы. В Павловском полку убили офицера. Солдаты громили казармы жандармских рот. Сметая с пути верные правительству пикеты, бунтовщики продвигались на Выборгскую сторону, где к ним присоединились восставшие рабочие. Мятежные солдаты разъезжали по городу в захваченных бронемашинах, крича и размахивая оружием. Всякий, кто попадался им на пути, рисковал оказаться жертвой самосуда. Часть солдат устремилась в Петропавловскую крепость и освободила узников. Толпа разгромила министерство внутренних дел. Над Зимним дворцом вознесся красный флаг. Полицейских, на свою беду оказавшихся в форме, избивали и убивали. Вечером толпа ворвалась в охранное отделение и начала крушить и жечь архивные документы — особое рвение при этом, по наблюдениям очевидцев, проявили тайные осведомители. Взламывались оружейные склады и похищались во множестве винтовки. Повсюду грабили магазины, рестораны и даже частные квартиры.

К ночи Петроград оказался в руках крестьян в шинелях. Из 160 тыс. солдат гарнизона половина бунтовала, а другая сохраняла «нейтралитет». Хабалов мог полагаться только на тысячу—две верных частей, в основном из Измайловского полка³⁷. Лишь с полдюжины общественных зданий оставалось в руках правительства.

Скорость, с которой бунт распространился по Петроградскому гарнизону 27 февраля, нельзя объяснить только накопившимся у солдат крайним недовольством, хотя и это тоже, конечно, имело место. Но развитие бунта говорит о том, что ничего нельзя было сделать, чтобы его остановить. Это был вовсе не армейский бунт из тех, что в период войны случались в других странах, в том числе во Франции и Германии, но типичный русский бунт с мощным анархистским оттенком. [В апреле — июне 1917 года бунты происходили во французских войсках на Западном фронте. Поводом для недовольства послужили крупные потери, понесенные в Нивельском наступлении, однако весть о русской революции, приведшая к восстанию русских частей, стоящих во Франции, также сыграла свою роль. Беспорядки охватили 54 дивизии: в мае 1917 года французская армия была неспособна вести наступательные операции. И все же бунт, который французское правительство сумело долгое время держать в тайне, был подавлен и ни в коей мере не угрожал гибелью государства — весьма показательный пример национальной и политической крепости Франции в сравнении с Россией (см.: Williams J. Mutiny 1917. Lnd., 1962; Watt R. M. Dare Call It Treason. N. Y., 1963)]. Взбунтовавшиеся были в большинстве своем рекрутами из крестьян 80-х годов рождения, и наследие трехсотлетнего рабства было у них в крови. Они оставались покорными лишь до тех пор, пока непослушание влекло за собой возмездие, но едва почувствовав безнаказанность за самые дикие свои поступки, мгновенно выходили из повиновения. Хронология бунта указывает на то, что начался он с Павловского полка, восставшего в ночь с 26-го на 27 февраля вслед за безуспешным выступлением одной из рот. Беляев предлагал участников беспорядков отдать под трибунал, признанных виновными казнить, но Хабалов своей властью распорядился только арестовать зачинщиков³⁸. Это было фатальным слабоволием. Троцкий, сам в подобной ситуации без колебаний применявший жесткие меры, следующим образом описывал психологию русских на пороге военного бунта: «Критический час соприкосновения напирающей массы и преграждающих путь солдат имеет свою критическую минуту: это когда серая застава еще не рассыпалась, еще держится плечо к плечу, но уже колеблется, а офицер, собрав последнюю силу решимости, отдает команду «пли». Крик толпы, вопль ужаса и угрозы заглушают голос команды, но только наполовину. Ружья колышутся, толпа напирает. Тогда офицер направляет дуло револьвера на самого подозрительного из солдат. Из решающей минуты выступает ее решающая секунда. Гибель наиболее смелого солдата, на которого невольно оглядываются остальные, выстрел по толпе унтера из винтовки, выхваченной у убитого, — застава смыкается, ружья разряжаются сами, сметая толпу в переулки и дворы»³⁹.

26 февраля рука имперской власти дрогнула: как только она поколебалась расстрелять «самых подозрительных солдат», порядок рухнул и бунт стал разгораться подобно пожару.

Государь император все еще не представлял себе тяжести положения. Понятно поэтому, как он был раздражен, когда 26-го вечером ему показали телеграмму от Родзянко, столь несоответствующую донесениям Хабалова и Беляева: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца»⁴⁰.

Царь предпочел проигнорировать предостережение Родзянко, уверенный, что тот распространяет панику, чтобы вырвать политические уступки для Думы. На следующий день пришла еще одна телеграмма от председателя Думы: «Положение ухудшается. Надо принять немедленно меры, ибо завтра будет поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии»⁴¹. Николай взглянул на телеграмму и обратился к своему адъютанту барону Фредериксу со словами: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать»⁴².

Но уже в тот же день царское хладнокровие подверглось суровой проверке, ибо панические известия Родзянко получили подтверждение из источников, которым царь доверял несравненно больше. Пришла телеграмма от Хабалова, в которой он сообщал, что не в состоянии предотвратить запрещенные сборища, так как войска взбунтовались и отказываются стрелять в население⁴³. Было несколько телеграмм от императрицы, в одной из которых она настойчиво убеждает: «Уступки необходимы»⁴⁴. Вел. кн. Михаил советовал распустить Совет министров и заменить его кабинетом, ответственным перед Думой, под председательством князя Г.Е.Львова. Он предлагал себя в качестве регента. [Мартынов. Царская армия. С. 105; КА. 1927. № 2(21). С. 11–12. Сообщение подписал вел. кн. Михаил, но оно явилось результатом совместного творчества его самого, премьер-министра Голицына, Родзянко, Беляева и Крыжановсгого (см.: Революция. Т. 1. С. 40)]. В два часа пополудни Голицын от имени Совета министров сообщал царю, что бушующая толпа вышла из-под контроля и что Совет собирается уйти в отставку в пользу думского министерства, предпочтительно под председательством Львова или Родзянко. Кроме того, он рекомендовал ввести военное положение и назначить ответственным за безопасность в столице популярного генерала с боевым опытом⁴⁵. Николай попросил Воейкова связаться с военным министром Беляевым, чтобы получить подтверждение. Беляев подтвердил, что Петроград стал неуправляем⁴⁶. Решающую роль сыграла телеграмма от обер-гофмаршала графа П.К.Бенкендорфа, который спрашивал, желает ли государь, чтобы его жена и дети выехали к нему. Дети в это время болели корью, и царь, не желая, чтобы они пускались в дорогу, принял решение вернуться в Царское Село и отдал распоряжение подготовить свой поезд к отправке этой же ночью (с 27-го на 28 февраля)⁴⁷.

Николай, наконец, понял, что в столице серьезные неприятности, но все еще не осознал их глубину и силу: подобно Людовику XVI 14 июля 1789 года, он полагал, что имеет дело с восстанием, а не с революцией. Он верил, что беспорядки можно подавить силой. Об этом говорят два его решения. Отвергнув предложение председателя Совета министров о передаче правления думскому кабинету, он повелел министрам оставаться на местах⁴⁸. Однако предложение того же Голицына о назначении военного диктатора, ответственного за безопасность Петрограда, он принял. На эту роль он выбрал шестидесятишестилетнего генерала Н.И.Иванова, который отличился в галицийской кампании 1914 года и имел солидный опыт службы в жандармерии. Во время обеда в Ставке в тот день царь, выглядевший бледным, печальным и взволнованным⁴⁹, отозвал в сторону генерала Иванова и имел с ним долгую беседу. Иванову было приказано отправиться в Царское Село во главе лояльных армейских частей для обеспечения безопасности императорской фамилии, а затем, в качестве новоназначенного командующего Петроградским военным округом, взять на себя командование полками, направленными с фронта ему на подмогу. Все министры переходили в его подчинение⁵⁰. В девять часов вечера Алексеев передал генералу Данилову, начальнику штаба Северного фронта в Пскове, распоряжение обеспечить отправку двух кавалерийских и двух пехотных полков, состоящих из «самых прочных, надежных» солдат и «смелых» офицеров, в помощь генералу Иванову⁵¹. Сходный приказ был получен и штабом Западного фронта⁵². Размер военного контингента — восемь боевых полков, усиленных пулеметными командами, — указывал на то, что Николай и генералы планировали провести крупную операцию по подавлению бунта.

Иванов поднял по тревоге стоявший на охране Ставки батальон георгиевских кавалеров, то есть ветеранов, получивших ранения и награжденных Георгиевским крестом за храбрость, проявленную в бою. В разговоре с друзьями Иванов казался далеко не уверенным в благонадежности своих людей и успехе своей миссии⁵³. Отряд из 800 человек выехал поездом из Могилева около одиннадцати утра, направляясь в Царское Село самым прямым путем — через Витебск и Дно. Сам Иванов выехал два часа спустя.

Теперь, когда мы знаем, что миссия Иванова не состоялась, трудно сказать, могла бы она быть успешной, действуй царь в последующие дни решительней. Однако замысел представляется не столь безнадежным, как в это, похоже, уверовали политики и даже генералы под влиянием политиков. 27 февраля восстанием был охвачен только Петроград; за исключением нескольких стачек солидарности в Москве, повсюду в стране было спокойно. Решительные действия дисциплинированных фронтовых частей могли бы подавить восстание, которое пока еще было лишь гарнизонным бунтом. Однако на этот план махнули рукой потому, что политики убедили себя — и, как показали дальнейшие события, напрасно, — будто лишь Дума способна восстановить порядок. Они сумели убедить и генералов оказать давление на царя и вынудить его отказаться от власти. В действительности политические уступки, когда они наконец были сделаны, дали эффект, противоположный ожидаемому, превратив бунт Петроградского гарнизона в народную революцию.

О том, что Петроградский гарнизон превратился в сброд, не способный к сопротивлению, ярко свидетельствует эпизод, произошедший 28 февраля на открытии заседаний новообразованного Совета. Как вспоминал Шляпников, после того как Чхеидзе открыл собрание и исполнительный комитет сделал отчет о своей деятельности, «по докладу были выступления, но значительная доля их не имела прямого отношения к отчету. Выступали солдаты — представители некоторых полков с приветствиями и поздравлениями с «победой народа». Благодаря этим выступлениям заседание Совета быстро превратилось из делового в митинговое… Около Таврического дворца раздается пулеметная пальба. Звуки выстрелов проникают и в комнату собрания, долетают и до чутких ушей солдат. Моментально создается паника, люди бросаются сплошною массою к дверям, волной выкатываются в Екатерининский зал. Солдаты, находившиеся в этой огромной зале, также стремились к выходу в различных направлениях. Некоторые бросились бить окна, выходящие в сад, намереваясь выпрыгнуть через разбитые стекла»⁵⁴.

Царский поезд — голубой с золотой отделкой — выехал из Могилева 28 февраля в пять часов утра, опережая Иванова и его экспедицию. Перед царским шел свитский поезд — с штабом и военной охраной. Однако, чтобы не помешать миссии Иванова, царский поезд двинулся не кратчайшим, а кружным путем⁵⁵, взяв вначале на восток — в направлении Москвы, а затем у Вязьмы изменив курс на северо-запад, в сторону станции Бологое. Этот виток имел серьезные последствия. Иванов приехал в Царское, как и планировалось, 1 марта. Если бы царский поезд проследовал тем же путем 2 марта, когда Николая принуждали к отречению, его жена была бы рядом с ним. И императрица была уверена, что в таком случае он смог бы противостоять требованиям оставить трон.

Весь день 28 февраля путешествие царского поезда и свиты проходило без всяких приключений. Но около часа ночи, когда свитский поезд въехал в Малую Вишеру, в 170 километрах к юго-востоку от столицы, офицер доложил, что пути впереди в руках «недружелюбно настроенных солдат». Когда чуть позднее в Малую Вишеру вошел царский поезд, государя разбудили. После краткого совещания было решено вернуться в Бологое и оттуда проследовать в Псков, где имелся телеграфный аппарат Хьюза для прямых переговоров и располагался штаб Северного фронта под командованием генерала Н.В.Рузского. Воейков, бывший свидетелем этого эпизода, рассказывал, что царь все это время проявлял удивительную выдержку⁵⁶. Царский поезд достиг Пскова 1 марта в 7.05 вечера.

Встречал царя городской голова, но Рузского, ко всеобщему недоумению, не было. Он появился через несколько минут; по словам Дубенского, «Рузский шел согбенный, седой, старый, в резиновых калошах… Лицо у него бледное, болезненное, и глаза из-под очков смотрели неприветливо»⁵⁷. Рузский, которому суждено было сыграть критическую роль в разворачивавшихся событиях, по положению уступавший только Алексееву, был, очевидно, самым «политизированным» из всех генералов командования. Ему часто приходилось сталкиваться с Протопоповым по вопросам продовольственного снабжения и по поводу решения о выводе Петроградского округа из его подчинения. Все его симпатии были целиком на стороне думской оппозиции. Он не любил Николая и считал монархию анахронизмом. «Николаю, таким образом, предстояло прожить самые критические два дня своей жизни под влиянием военачальника, настроенного решительно против него»⁵⁸. С первой минуты появления царя в Пскове Рузский стремился убедить его сначала даровать уступки Думе, а затем и отречься. [Рузский был арестован большевиками в сентябре 1918 года в Пятигорске, куда переехал, выйдя в отставку, и в следующем месяце убит в числе других 136 жертв террора. Он всячески старался очистить свое имя от обвинений, будто это он принудил Николая II к отречению. Императрица Александра Федоровна в письме мужу 3 марта 1917 года назвала Рузского Иудой (см.: КА. 1923. № 4. С. 219). О его судьбе см.: Вильчков-ский С.Н.//РЛ. 1922. № 3. С. 161–186].

В тот же вечер в Пскове ожидали Родзянко, который должен был дать подробный рапорт о положении в столице, но Совет министров запретил ему покидать город. В 8.41 вечера об этом стало известно в Пскове⁵⁹.

Царь и не представлял, насколько он не у дел с тех пор, как события стали развиваться по своим внутренним законам. Гражданские и военные чиновники никак не могли повлиять на ситуацию: 1 марта политическое противоборство шло не между царем и Думой, а между Думой и новым претендентом на власть — Петроградским Советом.

* * *

Когда мятежники сделали свое дело, центр внимания переместился в Таврический дворец. Накануне думские лидеры узнали, что царь повелел прервать сессию Думы. Под давлением радикалов Родзянко назначил на следующее утро заседание Прогрессивного блока с советом старейшин, состоявшим из представителей различных думских партий⁶⁰. Теперь у Думы появился шанс продемонстрировать решимость, отклонив повеление царя и созвав новое революционное собрание. Дума так долго стояла на переднем крае оппозиции к царизму, что, когда город охватил хаос, люди невольно обратили взор к Думе в ожидании руководящей воли. Все надеялись, что Дума сможет тотчас же сформировать кабинет и взять на себя управление страной.

Но теперь, когда наконец столь долгожданная власть сама шла в руки, Дума спряталась за формальное соблюдение законопорядка.

Ведь Николай II был все еще монархом, и поскольку он запретил временно заседания Думы, у нее не было законного права продолжать работу. Некоторые левые и правые депутаты требовали проигнорировать желание царя, но Родзянко не уступал; напротив, он отправил царю телеграмму с просьбой предоставить Думе полномочия на формирование кабинета министров. К полудню он согласился обсуждать с советом старейшин дальнейший курс действий. Старейшины Думы были очень взволнованы. Они опасались, что их неповиновение монаршей воле может подлить масла в огонь народных страстей и способствовать анархии. В то же время они считали невозможным пребывать в инертности, когда к Думе стекаются толпы демонстрантов, требуя действий. 27 февраля толпа в 25 тыс. человек заполнила пространство перед Таврическим дворцом, некоторые проникли даже во дворец.

Зажатые в угол, старейшины выработали уклончивое, компромиссное решение. Из уважения к монаршей воле они просили депутатов собраться в 2.30 пополудни в другом зале Таврического дворца, так называемом Полуциркульном, на «частное совещание». Присутствовали большинство членов Прогрессивного блока вкупе с социалистами, но без консерваторов. Вот как описывает эту сцену Шульгин: «Он [зал] едва вместил нас: вся Дума была налицо. За столом были Родзянко и старейшины. Кругом сидели и стояли, столпившись, стеснившись, остальные… Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу… Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно… Это нечто — была улица… уличная толпа… Ее приближавшееся дыхание уже чувствовалось… С улицей шествовала Та, о которой очень немногие подумали тогда, но очень многие, наверное, ощутили ее бессознательно. Потому что они были бледны, с тайно сжимающимися сердцами… По улице, окруженная многотысячной толпой, шла Смерть…»⁶¹

После беспорядочной дискуссии, в ходе которой сторонники немедленного захвата власти советом старейшин столкнулись с более осторожными приверженцами законных методов, было решено сформировать исполнительный комитет в составе двенадцати членов Думы, по-прежнему частным порядком, под названием «Временный комитет Государственной думы для водворения порядка в столице и для сношений с учреждениями и лицами». Возглавляемый Родзянко, этот комитет первоначально включал представителей Прогрессивного блока с добавлением двух социалистов (Керенского и Чхеидзе), представляя собой таким образом коалицию, охватывающую политический спектр от умеренных националистов до меньшевиков. Нелепое и неудобочитаемое название комитета отражало робость его организаторов. Революционный подъем масс, которого представители Думы так долго ждали, застал их врасплох: искушенные в перепалках с министрами, они не имели никакого представления о том, как справиться с разъяренной толпой. Они не умели взять власть, просто идущую им в руки. Зинаида Гиппиус, сравнивая робость думских лидеров с решительным поведением радикальной интеллигенции в Совете, отметила в своем дневнике психологические препятствия, которые они не могли преступить: «Только просить могли у «законной власти». Революция свергла эту власть — без их участия. Они не свергали. Они лишь механически остались на поверхности, — сверху. Пассивно-явочным порядком. Но они естественно безвластны, ибо взять власть они не могут, власть должна быть им дана, и дана сверху; раньше, чем они себя почувствуют облеченными властью, они не будут властны»⁶².

Утверждается⁶³, что неспособность Думы сразу и недвусмысленно объявить себя властью имела катастрофические последствия, ибо лишила Временное правительство, образованное из нее, законных оснований. Однако значение, придаваемое этому факту, определяется не столько проблемой легальных основ власти, которой население по большому счету было не слишком озабочено, сколько отражением господствующего образа мыслей — а именно боязнью ответственности. Очевидец рассказывает, что думская группа приняла решение учредить «Временный комитет» в атмосфере, очень напоминающей ту, в которой в обычное время могли бы назначить комитет по рыболовству⁶⁴. Бывший начальник петроградского охранного отделения А.В.Герасимов считал, что, прибегая к уловке не брать на себя власть, а для борьбы с беспорядками учредить неформальную организацию, думские лидеры хотели обезопасить себя на случай, если монархии все же удастся подавить мятеж — ибо они были извещены о приближении карательной экспедиции генерала Иванова⁶⁵.

По пословице «на безрыбье и рак рыба» петроградское население за правительство принимало Думу, и с 27 февраля по 1 марта к Таврическому дворцу стекались бесчисленные депутации выразить ей свою поддержку и верность. В этих депутациях были не только рабочие, солдаты и интеллигенция, но тысячи офицеров, военные части, охранявшие императорские дворцы, и — самое поразительное — даже жандармская рота, прошествовавшая к Таврическому дворцу под звуки «Марсельезы» с развернутыми красными знаменами⁶⁶. 1 марта вел. кн. Кирилл Владимирович, комендант дворцовой охраны Царского Села и кузен царя, объявил, что признает власть Временного правительства⁶⁷. [После революции, в эмиграции, он объявил себя императором.].

Резкая перемена настроений части наиболее нелиберального слоя петроградского общества — офицеров правых взглядов, жандармов, полицейских, всего несколько дней назад бывших опорой монархии, можно объяснить только одним — страхом. Шульгин, вращавшийся в гуще событий, был твердо уверен, что офицеры, в частности, были парализованы страхом и искали у Думы защиты от взбунтовавшихся солдат⁶⁸.

«Временный комитет» разослал телеграммы командующим вооруженными силами, извещая их о том, что, дабы положить конец кризису власти, он возлагает на себя права прежнего кабинета. Порядок будет вскоре восстановлен⁶⁹.

Вечером Родзянко посетил председателя Совета министров Голицына, чтобы выяснить, согласится ли царь на формирование думского министерства. Голицын передал отрицательный ответ царя. Когда в десять часов вечера Родзянко вернулся с этим сообщением в Таврический дворец, во «Временном комитете» начались долгие дебаты, приведшие к неумолимому выводу, что не остается иного выбора, как принять на себя de facto правительственные полномочия. В противном случае следует ожидать либо полного беспорядка, либо захвата власти соперничающим и радикальным органом — Петроградским Советом, возродившимся к жизни в тот же день⁷⁰.

* * *

О возрождении Петросовета впервые заговорили меньшевики 25 февраля, но поставлен этот вопрос был по инициативе двух членов Центральной рабочей группы, арестованных в январе по приказу Протопопова, а утром 27 февраля освобожденных восставшими, — председательствующим рабочей группы К.А.Гвоздевым и секретарем Б.О.Богдановым. Оба были меньшевиками. За подписью «Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов» в тот же вечер в Таврическом дворце они выпустили обращение к солдатам, рабочим и другим жителям Петрограда избрать представителей на организационный митинг Совета⁷¹. Обращение не оставляло времени для проведения полноценных выборов, и в результате на открывшемся вечером собрании присутствовали всего лишь несколько десятков человек. И хотя, по некоторым свидетельствам, собралось около 250 человек, большинство составляли случайные наблюдатели и лишь 40–50 человек были признаны полномочными принять участие в выборах⁷². Собрание избрало Временный исполнительный комитет (Исполком) из восьми или девяти человек, главным образом меньшевиков: Чхеидзе занял пост председателя, а Керенский и М.И.Скобелев — его заместителей. Поскольку никакого протокола не велось, трудно сказать, что в точности происходило. Выступили несколько солдат, и было решено допустить солдатских представителей в Совет, в особую секцию. Затем последовало обсуждение продовольственного вопроса и необходимости создания милиции для охраны порядка. Было решено в качестве официального печатного органа Совета выпускать «Известия» и просить «Временный комитет» удержать средства у прежних властей путем захвата Государственного банка и других финансовых учреждений⁷³.

28 февраля своих представителей в Совет избрали заводы и военные части. В подавляющем большинстве избирались умеренные социалисты: экстремистские партии (большевики, эсеры-максималисты и межрайонцы) получили менее 10 % голосов⁷⁴. Выборы проводились крайне беспорядочно, в традициях русских сходов, где не заботятся о точном математическом подсчете индивидуальных мнений, а блюдут выражение коллективной воли. А поскольку мелкие мастерские и крупные заводы выставили равное число представителей, как и военные части — от полка до роты, то Совет переполнили делегаты мелких предприятий и гарнизона. Ко второй неделе существования Совета из трех тысяч депутатов более двух были солдатами⁷⁵ — и это в городе, где промышленных рабочих насчитывалось в два-три раза больше, чем солдат. На фотографиях, запечатлевших заседания Совета, люди в шинелях преобладают.

Пленарные заседания Совета, первое из которых состоялось 28 февраля, напоминали гигантский сельский сход, как будто заводы и казармы выслали сюда своих большаков. Не было ни распорядка дня, ни процедуры принятия решений: в открытой дискуссии, в которой мог принять участие всякий, кто пожелает, вырабатывалось единодушное решение. Как и сельский сход, Совет на этой стадии напоминал косяк рыб, способный мгновенно изменить направление, повинуясь невидимой команде. Суханов следующим образом описывает первые собрания:

«— А что в Совете? — спросил я, помню, кого-то вошедшего за занавеску. Тот безнадежно махнул рукой:

— Митинг! Говорит кто хочет и о чем хочет…