Еще несколько слов в защиту Томаса де Торквемада

Еще несколько слов в защиту Томаса де Торквемада

За прошедшие со смерти Торквемады пять с лишним веков неоднократно раздавались голоса в его защиту. В частности, испанский хронист Себастьян де Ольмедо называл его «молотом еретиков, светом Испании, спасителем своей страны, честью своего ордена».

Идеолог французской Реставрации граф Жозеф де Местр написал во время пребывания в эмиграции в Санкт-Петербурге, в 1815 году, памфлет в защиту инквизиции, известный как «Письма одному русскому дворянину об инквизиции». В этом произведении граф утверждает, что инквизиция была создана правителями Испании, так как само существование испанской нации находилось под угрозой, как мусульманской, так и иудейской. Он пишет: «Никогда яростные атаки против государства не были бы отбиты, если бы не применялись такие же насильственные методы».

Согласно Жозефу де Местру (и в этом с ним трудно не согласиться), деятельность Томаса де Торквемада должна рассматриваться в контексте опасностей, которые грозили государству, в котором он жил и которое он очень любил. Граф констатирует: «Если вы подумаете о суровости Торквемады, не сожалея о том, что они предотвратили, вы прекратите осуждать».

Надо сказать, что существует целое направление в современной исторической науке, которое подвергает ревизии традиционную историю испанской инквизиции, с которой неразрывно связано имя Торквемады. Его возглавляет Генри Кеймен, британский историк, живущий в Испании. По мнению представителей этого направления, «черная легенда» (то есть историко-психологический комплекс негативных заключений и стереотипов, бытующих мнений и точек зрения по отношению к инквизиции) в значительной степени обязана своим возникновением протестантским авторам. В частности, речь идет об англиканском священнике XVI века Джоне Фоксе, который за свои реформаторские взгляды был осужден инквизицией и долгие годы скрывался от ее преследований. Эти авторы, находясь в шоке от репрессий против протестантов, преподносили всё в черных тонах, имея конечной целью пропаганду против католической церкви. «Черная легенда» была весьма сильно «продвинута» в Англии и Голландии, то есть в странах, которые были политическими и торговыми противниками Испании.

«Ревизионисты», возглавляемые Генри Кейменом (к ним принадлежат Жан Севиллья, Анри Мезоннёв, Бартоломе Беннассар и др.), стараются поставить историю инквизиции в контекст общей истории. Они считают, что на самом деле испанская инквизиция не была ни такой могущественной, ни такой кроваво-ужасной, как о ней принято говорить.

Историк Жан Севиллья пишет: «Торквемада символизирует собой позор инквизиции. Но папа Григорий IX создал инквизицию в 1231 году. Торквемада же стал великим инквизитором Испании в 1484 году, то есть через два с половиной века, а это такой же отрезок времени, который отделяет нас, французов XXI века, от Людовика XV».

Это говорит о том, что в Испании инквизиция Торквемады появилась и развивалась в своем особом историческом контексте. По словам Бартоломе Беннассара, инквизиция была «экспонентой общества».

Жан Севиллья уверен, что Торквемада «не есть продукт католицизма: он является плодом национальной истории».

Да, Торквемада был производной от истории Испании, но эта производная была не пассивной, а активной. В самом деле, трудно переоценить степень воздействия, которое оказал этот человек на историю своей страны. Он избавил Испанию от папского влияния и сыграл важнейшую роль в объединении королевств Кастилия и Арагон в единое независимое государство. Благодаря Торквемаде Испания превратилась в одно из самых могущественных государств Европы, положила начало колонизации Нового Света и впоследствии стала, по сути, «культурной матрицей» для всей испаноговорящей Латинской Америки. Кстати сказать, по сей день в латиноамериканских странах есть идиома «Madre Patria», которую можно перевести как «Родина-мать». Ею обозначают Испанию.

А вот еще одно утверждение Жана Севиллья: «Изгнание евреев — каким бы шокирующим оно ни виделось нам — не происходило из расистской логики: это был акт, который имел целью завершение религиозного объединения Испании… Католические короли на самом деле действовали, как и все европейские правители того времени, исходя из принципа „Одна вера, один закон, один король“».

Торквемаду по праву называют спасителем Испании. Но нельзя отрицать и тот факт, что колоссальные усилия, которые тратились Торквемадой на создание инквизиции, нанесли и немалый ущерб этому государству.

Жизнь Торквемады вообще была полна противоречий. Одни, как мы уже говорили, считали его светочем Испании, почти святым; другие — величайшим злодеем, самым жестоким из фанатиков, когда-либо живших на земле. Кто-то утверждает, что он был необычайно скромен; кто-то обвиняет его в гордыне, любви к роскоши и похвальбе тем, что он осудил и сжег на костре десятки тысяч человек.

Древнегреческий поэт Гесиод говорил: «Истинно велик тот человек, который сумел овладеть своим временем». В этом смысле, без сомнения, Торквемада был великим человеком. Но и великий человек — это всего лишь человек, человек со всеми его проблемами, комплексами и слабостями. К тому же, как утверждал Аристотель, «не было еще ни одного великого ума без примеси безумия».

«Британская энциклопедия» — известная носительница традиционных стандартов — пишет о Торквемаде: «Его имя стало символом ужасов инквизиции, религиозного ханжества и жестокого фанатизма».

Однако ряд современных авторов (и их становится все больше и больше) старается придать этой картине гораздо больше нюансов, ставя Торквемаду в конкретный исторический контекст.

В Торквемаде в самом деле странным образом уживались противоположные качества, но разве не таким же точно был и сам XV век?

Слово «инквизиция», напрямую ассоциирующееся с Торквемадой, давно стало нарицательным. Оно вошло в лексикон современного человека, хотя о самой инквизиции, за исключением весьма скудных данных, почерпнутых из книг, учебников и энциклопедий, широкому читателю известно сравнительно немного.

Марселей Дефурно пишет: «Испанская инквизиция!.. Эти слова уже в течение четырех веков пробуждают в воображении мрачные тюрьмы, ужасающие пытки и огонь костров, освещавших аутодафе».

Далее этот историк говорит о том, что именно этим и «объясняются попытки значительной части испанской историографии скорректировать огульные суждения об этом учреждении». Он отмечает, что «пытки и наказания, применявшиеся Святой службой, не отличались от тех, которые были в обычае и в других судах», что «церемонии аутодафе проводились в исключительных случаях». По мнению Марселена Дефурно, «таковы бесспорные факты», но также верно и то, что «инквизиция занимала в жизни испанцев… очень важное место не только из-за судов, которые она вершила, но и из-за отпечатка, налагавшегося ею на умы людей той своеобразной смесью ужаса и почитания, которую вызывало само ее упоминание».

Тема инквизиции, без сомнения, является «ультраполемической». На протяжении веков множество раз слово «инквизиция» использовалось в качестве синонима понятия «религиозный фанатизм». Происходило все в значительной степени по принципу, провозглашенному Паулем Йозефом Геббельсом, а тот любил говорить, что «ложь, повторенная десять раз, остается ложью, повторенная же десять тысяч раз, она становится правдой».

В настоящее время ситуация поменялась. Увеличилась степень научной разработанности данной проблемы, расширился круг доступных первоисточников, началось изучение ранее запретных тем, появились новые познавательные приоритеты, оригинальные, а подчас и довольно экстравагантные концепции истории инквизиции. Политическая и духовная свобода окрылила историков; она стимулировала творческий поиск одних и графоманство других.

В чем же секрет долговечности инквизиции, одно название которой, как принято считать, внушало ужас всему человечеству? Кем были руководители инквизиции — «жертвами долга», фанатиками, готовыми пойти на самые страшные преступления, чтобы защитить догматы веры от подлинных или мнимых врагов, или бессердечными церковными полицейскими, послушно выполнявшими предписания высшего начальства? Кем были жертвы инквизиции? Кого и за что преследовала инквизиция?

Мы надеемся, что данная книга хотя бы частично ответила на эти вопросы. Конечно, мы далеки от того, чтобы пытаться полностью обелить инквизицию, показывая праведный образ жизни одного из ее лидеров. Как пишет профессор Мадридского университета Антонио Бальестерос-Беретта, «инквизиция, как любой общественный организм, имела свои недостатки».

Можно много говорить о том, что сжигали еретиков не инквизиторы, а светские власти, а также о том, что за действия инквизиции несет ответственность королевская власть, которой она была подчинена. Можно также отметить, что в известной степени ответственность за деяния инквизиции лежит и на ее же жертвах, которые своим неповиновением сами толкали ее к жестоким расправам. Такие аргументы, в частности, можно встретить в книге Агостино Чеккарони «Маленькая церковная энциклопедия», изданной в Милане в 1953 году. Он утверждает, что причиной возникновения инквизиционных трибуналов являлись «насильственные действия, к которым прибегали еретики, начиная со времени, когда Церковь вышла из катакомб, с целью разрушить фундамент, основанный на доброй религии Иисуса Христа, провоцируя тем самым не только справедливую реакцию со стороны Церкви, но также справедливую общественную „вендетту“».

Одним из первых выдвинул подобные аргументы уже упомянутый нами граф Жозеф де Местр, написавший в 1815 году памфлет в защиту инквизиции, известный как «Письма одному русскому дворянину об инквизиции».

Жозеф де Местр касался только испанской инквизиции, но он пытался оправдать и всю инквизицию в целом, доказывая ее общественную полезность. Прежде всего он утверждал, что, существуй во Франции инквизиция, в ней наверняка не было бы революции 1789 года.

В самом деле, деятельность инквизиции всегда и везде была направлена на борьбу с революционными веяниями. Она запрещала и конфисковывала произведения энциклопедистов и им подобных «подрывателей основ». Та же Великая французская революция 1789 года была встречена инквизицией в штыки. В частности, Супрема особым декретом запретила ввоз в Испанию революционной литературы и осудила французских революционеров за то, что они «под привлекательной маской защитников свободы в действительности выступают против нее, разрушая политический и социальный строй и, следовательно, иерархию христианской религии».

Инквизиция всегда и везде поддерживала государственный строй и христианский социальный порядок, воплощенный в форме монархии.

Монах-августинец Мигель де ла Пинта Льоренте в своей книге об испанской инквизиции, изданной в Мадриде в 1953 году, по этому поводу высказывает такую мысль: «Разрешите мне сформулировать следующий вопрос: когда общество наводнено проповедниками атеизма, то есть ниспровергателями Бога, когда в наших современных и прекрасных городах силы зла источают развращающие флюиды сатанической гордыни, покрывая презрением все моральные и этические постулаты… то разве не будет неотвратимой потребностью человечества создать трибуналы, в задачу которых входило бы осуществление полицейских репрессий с применением самых энергичных и действенных методов, и не все ли равно, будут ли эти трибуналы именоваться полицейскими департаментами или генеральной инквизицией?»

Основной тезис графа де Местра звучит так: «За все, что имеется в деятельности трибунала инквизиции жестокого и ужасного, в особенности за смертные приговоры, несет ответственность светская власть».

Далее Жозеф де Местр пишет: «Инквизиция по своей природе добра, нежна и консервативна, таков всеобщий и неизменный характер всякого церковного института. Но если гражданская власть, используя это учреждение, считает полезным для своей собственной безопасности сделать его более строгим — Церковь не несет за это ответственности».

Относительно «нежности» инквизиции — это, конечно же, перебор. Даже процитированный Агостино Чеккарони признает, что «испанская инквизиция совершила всевозможные эксцессы, которые могут быть объяснены политическими страстями в соединении с варварством и невежеством того времени».

Карл Йозеф фон Хефеле в своей книге о кардинале Хименесе пишет: «Писатели утверждают, что инквизиция задушила гений испанского народа, а также культуру и науки; таковы были, если им верить, естественные последствия и цели этого учреждения. Что же касается исторических фактов, то они даже не обращаются к ним. Тем не менее, и это факт неоспоримый, науки вновь начали расцветать в Испании именно в годы правления Фердинанда и Изабеллы, а они оба были создателями инквизиции».

Чуть ниже автор делает вывод: «Инквизиция вовсе не была ураганом, дикие вихри которого унесли ценнейшие зерна наук и литературы».

Этот же исследователь дает нам следующую информацию к размышлению: «Жером Бланкас (умер в 1590 году), элегантный латинист, был также, по мнению Прескотта, писателем с благородной душой, другом свободы. Его главное произведение, которое называется „Commentarii rerum Aragonensium“, изданное в Сарагосе в 1588 году, у нас перед глазами. Там на странице 263 можно найти такой пассаж об инквизиции: „Фердинанд и Изабелла дали самое большое доказательство милосердия и мудрости, когда, с целью избавления еретиков и отступников от пагубных ошибок, а также чтобы сокрушить их дерзость, они создали святую инквизицию, учреждение, полезность и заслуги которого признает не только Испания, но и весь христианский мир“. Это не единственное место, где Бланкас дает похвалу инквизиции… Например, чуть ниже (страница 346) Бланкас утверждает, что инквизиция пользовалась очень большим уважением у современников.

Более современные писатели придерживаются тех же взглядов: по их мнению, инквизиция была мощным и ниспосланным Провидением инструментом, который долгое время защищал полуостров от бед гражданских и религиозных войн, против которых она и была чем-то вроде превентивной меры».

Слово в защиту инквизиции произносит и официальная ватиканская «Католическая энциклопедия», в которой сказано: «В новейшее время исследователи строго судили учреждение инквизиции и обвиняли ее в том, что она выступала против свободы совести. Но они забывают, что в прошлом эта свобода не признавалась и что ересь вызывала ужас у благомыслящих людей, составлявших, несомненно, подавляющее большинство даже в странах, наиболее зараженных ересью. Не следует, кроме того, забывать, что в некоторых странах трибунал инквизиции действовал самое непродолжительное время и имел весьма относительное значение».

Уже цитировавшийся нами аббат Эльфеж Вакандар в своей книге «Инквизиция» пишет: «Если мы действительно хотим оправдать учреждение, за которое католическая церковь взяла ответственность в Средние века, нужно рассматривать и судить его не только по поступкам, но и сопоставляя с моралью, правосудием и религиозными представлениями того времени».

Далее, говоря о Церкви и о церковных истинах, аббат Вакандар рассуждает следующим образом: «Если для защиты этих истин она использует в одном веке средства, осуждаемые последующим веком, то это всего лишь доказывает то, что она следует обычаям и идеям, господствующим в окружающем ее мире. Но Церковь строго следит за тем, чтобы люди не сочли ее действия непогрешимыми и вечными правилами абсолютной справедливости. Она с готовностью признает, что иногда может и ошибаться в выборе практических средств. Система защиты и обеспечения, использованная ею в Средние века, оказалась, по крайней мере, в некоторой степени успешной. Мы не можем утверждать, что она была абсолютно несправедливой и абсолютно аморальной».

Шарль Пишон, автор объемной книги о Ватикане, также призывает оценивать инквизицию «исторически, без страстей и предубеждений». Он пишет: «Святая канцелярия, прежде всего, была реакцией, часто грубой, как обычаи того времени, часто произвольной, как трибуналы всех времен, реакцией общества, которое защищается».

Именно с этих позиций рассматривает деятельность инквизиции и профессор Московской духовной академии протодьякон Андрей Кураев. Вот его соображения: «Согласно настойчиво повторяющейся, хотя и непроверенной легенде, инквизиционные трибуналы Средиземноморского региона были фанатичными и кровожадными, а испанская инквизиция являлась самой жестокой из всех. Само слово „инквизиция“ давно стало синонимом нетерпимости. Однако, когда историки, наконец, стали систематически изучать огромный массив протоколов инквизиций, были получены совершенно иные результаты и постепенно начало вырабатываться новое представление о них. Сейчас, пожалуй, уже можно говорить о всеобщем признании двух принципиальных выводов, хотя исследования еще не завершены. Во-первых, средиземноморские инквизиции были менее кровожадными, нежели европейские светские суды… Второй важный вывод состоит в том, что средиземноморские инквизиции, в отличие от светских судов, выглядели более заинтересованными в понимании мотивов, двигавших обвиняемыми, нежели в установлении самого факта преступления. Ранее представлялось, что инквизиторы, тщательно соблюдавшие анонимность своих информаторов, в меньшей степени заботились о правах обвиняемых, чем светские суды. Но последние исследования показывают, что инквизиторы были более проницательными психологами, нежели светские судьи, и оказывались вполне способными прийти к корректному — а зачастую и снисходительному — приговору. В целом они, в отличие от светских судей, почти не полагались на пытку, чтобы убедиться в истинности утверждений обвиняемых. Инквизиторы пытались проникнуть в сознание людей, а не определить правовую ответственность за преступление, поэтому протоколы инквизиторских допросов выглядят совсем иначе, чем протоколы светских трибуналов, и предоставляют историкам богатый материал об обычаях и народных верованиях… В отличие от светского судопроизводства того времени суды инквизиции работали очень медленно и кропотливо. Если одни особенности их деятельности — такие как анонимность обвинителей — защищали информаторов, многие другие обычаи работали на благо обвиняемых. Поскольку инквизиторы в меньшей степени заботились о том, чтобы установить факт совершения преступления — ереси, богохульства, магии и так далее, — но, скорее, стремились понять намерения людей, сказавших или сделавших подобное, они, главным образом, различали раскаявшихся и нераскаявшихся грешников, согрешивших случайно или намеренно, мошенников и дураков. В отличие от многих светских уголовных судов… инквизиторы мало полагались на пытку как на средство установления истины в сложных и неясных обстоятельствах. Они предпочитали подвергнуть подозреваемого многократному перекрестному допросу, проявляя подчас удивительную психологическую тонкость, чтобы разобраться не только в его словах и действиях, но и в его мотивах».

Этот же автор утверждает, что «инквизиция функционировала как учреждение, скорее защищающее от преследований, нежели разжигающее их», что «церковные кары для чародеев были мягче того, что могла бы сделать с ними толпа».

У аббата Вакандара нашелся целый ряд близких к Церкви последователей, которые продолжили излагать историю инквизиции, пытаясь понять и оправдать ее действия. В частности, епископ города Бовэ Селестен Дуэ в своей книге об инквизиции, изданной в 1906 году, пишет: «Трибуналы инквизиции способствовали сохранению цивилизации эпохи, ибо они укрепляли порядок и препятствовали распространению острого зла, защищали интересы века и действенно охраняли христианскую идеологию и социальную справедливость».

Кроме того, он утверждает, что создание инквизиционных трибуналов было в интересах еретиков, так как спасало их от погромов, массовых расправ и бесконтрольных преследований со стороны светских властей, заинтересованных в присвоении их собственности. Инквизиция, согласно Селестену Дуэ, обеспечивала «справедливый» суд.

Примерно эту же мысль высказывает и Гилберт Честертон, автор книги «Ортодоксия», заявляющий, что «во времена Торквемады, по крайней мере, была система, которая отчасти примиряла правосудие и милосердие».

Андрей Кураев констатирует: «Инквизиция хотя бы предоставляла слово самому обвиняемому, а от обвинителя требовала ясных доказательств… В итоге — ни один другой суд в истории не выносил так много оправдательных приговоров».

Генри Кеймен в своей книге «Испанская инквизиция», изданной в 1997 году, отмечает, что архивы инквизиции содержат 49 092 досье, но только 1,9 процента из них определяют вину обвиняемого и передают дело светским властям для исполнения смертного приговора. Остальные 98,1 процента были либо оправданны, либо получили легкое наказание (штраф, покаяние, паломничество).

Конечно, есть и совершенно противоположные мнения. Например, принято утверждать, что инквизиция вообще никогда не оправдывала свои жертвы, и в лучшем случае приговор гласил, что «обвинение не доказано». Якобы даже оправдательный приговор не мог служить помехой для нового процесса против той же жертвы.

Монах-францисканец Бернар Делисье, конфликтовавший с инквизицией и требовавший ее отмены, как-то даже в присутствии французского короля Филиппа Красивого заявил, что инквизиция могла обвинить в ереси самих святых Петра и Павла и они были бы не в состоянии защитить себя. Им не представили бы никаких конкретных обвинений, не ознакомили бы с именами свидетелей и их показаниями. «Каким же образом, — вопрошал Бернар Делисье, — могли бы святые апостолы защищать себя, особенно при том условии, что всякого, явившегося к ним на помощь, сейчас же обвинили бы в сочувствии ереси?»

Приводящий эту цитату Генри Чарлз Ли в своей «Истории инквизиции в Средние века» добавляет от себя: «Все это, безусловно, верно. Жертва была связана путами, вырваться из которых ей было невозможно, и всякая попытка освободиться от них еще только туже затягивала узлы».

На позициях яростного защитника инквизиции стоял известный испанский историк Марселино Менендес-и-Пелайо, умерший в Сантандере в 1912 году. Его взгляды по этому вопросу изложены в трехтомной книге «История испанских еретиков», опубликованной в 1880–1882 годах. Хотя это сочинение было написано автором, не достигшим и 25-летнего возраста, оно основано на огромном количестве первоисточников и считается в своем роде классическим. Подробно рассматривая различного рода ереси, существовавшие в Испании, Марселино Менендес-и-Пелайо не только оправдывает преследование еретиков, но даже прославляет действия инквизиции.

В своих рассуждениях об инквизиции этот автор исходит из следующего посыла: «Испанский гений в высшей степени пропитан католическим духом, ересь среди нас — случайное и временное явление».

Его в этом поддерживает профессор теологии Николас Лопес Мартинес, считающий, что ересь «нарушает социальный порядок».

Истинно верующий не может не одобрять действий инквизиции, утверждает Марселино Менендес-и-Пелайо. Он пишет: «Кто признает, что ересь есть серьезнейшее преступление и грех, взывающий к Небу и угрожающий существованию гражданского общества, кто отвергает принцип догматической терпимости, то есть безразличное отношение и к истине, и к ошибке, тот обязательно должен признать духовное и физическое наказание еретиков, тот должен согласиться с инквизицией».

Аналогичную мысль высказывает и Марселей Дефурно. По его мнению, даже угроза, висевшая над всеми, «ничуть не уменьшала уважения и привязанности испанцев к учреждению, которое, защищая чистоту веры, казалось духовным стражем всей Испании».

Марселино Менендес-и-Пелайо уверен, что изгнание евреев из Испании в 1492 году было неизбежным следствием антииудейских настроений, которые преобладали в испанском обществе в XV веке. Он пишет: «Решение Католических королей не было ни плохим, ни хорошим, оно было единственно возможным и исторически неизбежным в тех условиях».

Он также утверждает: «Те, кто осуждает инквизицию как орудие тирании, должны будут сегодня признать, что она была народной тиранией, тиранией расы и крови, гордым народным голосованием, демократической справедливостью, которая уравняла все головы — от короля до плебея».

Представляет интерес и подход к данному вопросу историка Бартолеме Беннассара. В его статье «Портрет фанатика» читаем: «Торквемада обычно видится в коллективной памяти как олицетворение всех злоупотреблений, связанных с „черной легендой“. Стараясь дать взвешенный портрет первого великого инквизитора, можно утверждать, что он не несет никакой ответственности за ее создание… Число жертв, приписываемых Торквемаде, чрезмерно раздуто».

В своей книге об испанской инквизиции, изданной в 1979 году, этот автор говорит о том, что «большая часть инквизиторов была всего лишь функционерами», то есть людьми, «небрежными в гораздо большей степени, чем монахи-фанатики». Он утверждает, что «инквизиторская функция в их сознании представляла собой лишь этап, более или менее продолжительный, их cursus honorum (пути чести)».

Другой известный историк, Висенте Паласио Атард, в книге «Здравый смысл инквизиции», изданной в 1954 году, призывает к объективности в изучении этой организации: «Чтобы понять инквизицию, необходимо отказаться от полемического задора. Это нам поможет уразуметь, что инквизиция сама по себе вовсе ни хороша, ни плоха, что она не есть институт божественного права, а создана людьми и посему несовершенна».

Точно так же не был ни однозначно плох, ни однозначно хорош и Томас де Торквемада. Можно еще очень долго спорить по поводу соотношения понятий «цель» и «средства» и о том, может ли великая цель оправдывать жестокие средства ее достижения. Жизнь и деятельность Торквемады, как и инквизицию, следует рассматривать без полемического задора. Он избавил страну от папского влияния, содействовал ее освобождению от многовекового мусульманского ига, сыграл важнейшую роль в объединении двух крупнейших королевств Пиренейского полуострова и в превращении Испании в одно из самых могущественных государств Европы. Преемники Торквемады, Диего де Деса и особенно Франсиско Хименес де Сиснерос, архиепископ Толедский, завершили дело территориально-религиозного объединения Испании.

В настоящее время испанская инквизиция и Томас де Торквемадк — это еще далеко не закрытые страницы истории. Спор о них продолжается…