Кому выгодно?

Кому выгодно?

Обычно печальная повесть о Восточной (Крымской) войне завершает рассказ об императоре Николае и служит как бы надгробной эпитафией его якобы неудачному царствованию.

Для западных авторов, в особенности английских, Крымская война свидетельство превосходства «сил свободы» над «силами тирании». О том, что в этом деле участвовали еще какие-то парни с ятаганами, то бишь османы султана Абдул Меджида и какие-то французы императора-путчиста Наполеона III порой даже не упоминается.

В реальности, против России воевали три огромные колониальные империи, 90 % населения которых не обладали никакими гражданскими и политическими правами. Если учесть содействие вражеской коалиции со стороны большинства европейских держав и США, если учесть, что вражеская коалиция использовала ресурсы множества зависимых стран, включая самые населенные регионы планеты, то, можно сказать, что России пришлось бороться почти что против всего мира.

Наши либеральные историки и публицисты также придерживаются штампа, простого, как и всё их историотворчество. Николай-де, будучи самодержавным тираном, являлся вдобавок и агрессором, что само собой разумеется. Как агрессор он, естественно, хотел напасть на какую-нибудь слабую страну и отнять у нее что-нибудь ценное. Поскольку ближайшей слабой страной была Османская империя, то Николай хотел отнять у нее Проливы и Константинополь — наверное, чтобы закрепостить турецких крестьян и повесить турецких декабристов.

На самом деле, интерес к Константинополю был у Екатерины Великой, да и то больше теоретический. Николай же неоднократно говорил, что не разделяет прожектерства бабушки. В беседе с английским послом Р. Сеймуром от 22 января 1853 царь напомнил: «Наследовав ее (Екатерины II) обширные владения, я не наследовал ее видений или, если хотите, проектов. Наоборот, моя страна так обширна и находится в столь счастливом во всех отношениях положении, что с моей стороны было бы безрассудно желать увеличения земель и большего могущества, чем у меня есть».[200]«Я уже два раза мог овладеть Константинополем и Турцией…, — сказал император Николай генералу Муравьеву в начале 1853 г. — Какие выгоды от завоевания Турции произошли бы для нашей матушки-то России, то есть для губерний — Ярославской, Московской, Владимирской и прочих? Мне и Польши достаточно.»[201] Проливы, кстати, желал заполучить лидер конституционных демократов Милюков — вместе с другими либеральными политиками времен Первой мировой войны, которые наивно полагали, что Англия непременно вознаградит Россию за верную дружбу геополитическим призом…

Для наших родных либералов «поражение в Крымской войне» непременно снабжается эпитетом «тяжелое», служит признаком «отсталости крепостнического режима» и свидетельством «гнилости самодержавия», которое «втянуло» Россию в войну против «передовых» стран, где была и «развитая промышленность», и «свобода прессы». Мировой прогресс-де с помощью английских пушек просто пришел на помощь страдающей интеллигенцией и стонущему крестьянству и принудил самодержавие приступить к началу реформ.

Следуя этой логике, и китайский император втянул «отсталый Китай» в войну против «передовых наций» — а, видимо, надо было не препятствовать затоплению Поднебесной английскими наркотиками. «Отсталые» сикхи, афганцы, индейцы, зулусы тоже были «втянуты» своими вождями, отчего бились с фитильными ружьями, ассегаями и луками против английских солдат, представляющих с помощью картечи мировой прогресс. Согласно блистательной либеральной мысли надо было осознать свою «отсталость», сдаться посланцам «гражданского общества», и тихо-мирно превратиться в кули, сипаев, негров на плантациях, а в случае бесполезности спокойно вымереть в резервациях. Ведь через сто лет «свободная пресса» лет через сто непременно заметит кости аборигенов, невписавшихся в прогресс, и принесет свои извинения, «вери вери сорри».

Эскимосы всегда были и будут «отсталыми». Их можно разгромить и победить силой одного взвода, но это единственный народ, способный выживать в ледяной пустыне, без каких либо снабжения извне. Индусы и китайцы в 19 веке оказались «отсталыми» по сравнению с британцами, однако на протяжении многих тысячелетий было совсем наоборот — «отсталыми» были англосаксы. Они были просто кучкой грязных невежественных дикарей в сравнении с блестящими цивилизациями Индии и Китая. Англосаксы орудовали копалками, сделанной из человеческих костей, когда на Востоке создавались математические теории, романы, философские системы, огромные корабли, ракеты и изделия с помощью порошковой металлургии. Хозяйственные системы Индии и Китая были максимально приспособлены к условиям внешней среды и обеспечивали высокую плотность населения. Так называемая «отсталость», меньшее количество пушек или танков, меньшая агрессивность отнюдь не признак второсортности народа или порочности принятой у него формы правления. Это означает лишь то, что условия внешней среды определили именно такой характер социальной системы и такую техническую вооруженность на данном этапе развития.

Традиционно либеральная и марксистская критика говорит о неудовлетворительной подготовке русской армии, о ее плохом снабжения. Зачем-де царь взялся воевать, имея такую плохую армию? Однако это не была армия китайского императора. Армия Российской империи являлась лучшей в мире на протяжении почти 150 лет — и любую большую наземную войну она заканчивала разгромом противника.

Проблемы российской армии вытекали вовсе не из «проклятого самодержавия», а из вполне объективных, географических, факторов. При списочном составе примерно в миллион человек, реальная ее численность, за вычетом больных, отпускных, небоеспособной внутренней стражи, гарнизонов, войск, охраняющих коммуникации и пограничные линии, могла считаться вдвое меньше. И то, что оставалось, было разбросано по огромной территории.

Тем не менее, в «отсталой» николаевской России велась постоянная работа по увеличению возможностей маневра, переброски, развертывания войск. Приходилась она, в основном, на западные районы империи, в которых и должна была бы завязаться борьба в случае массированного сухопутного нападения западных держав. По масштабам этой работы ни одна другая страна не могла сравниться с Россией. Здесь быстро шло строительство крепостей, арсеналов, депо, каналов и шоссе. Осуществлялось это на основании четко продуманного зонального проекта, подготовленного самим императором, и делало глубокое проникновение в нашу страну западных армий, «по примеру Наполеона», практически невозможным.[202]

Размер территории был причиной того, что император не мог решиться на создание войск, комплектуемых на основе всеобщей воинской повинности и уходящих после срочной службы в резерв — на манер прусского ландвера. При отсутствии железнодорожной сети, как сбор, так и демобилизация призывников и резервистов продолжались бы долгими месяцами. Естественно, что никакое вражеское войско не стало бы ждать, ковыряя в носу, пока у нас пройдет мобилизация призывников и резервистов. Николай I сам прекрасно осознавал минусы рекрутского набора: «Всякий набор, счетом с 500 или другого участка душ, а также вербовкой, есть мера неправильная, и справедлива лишь одна конскрипция, обязывающая всех служить, но много препятствий существует к ее введению.»[203] Но, по сути, рекрутчина, много раз проклятая прогрессивными историками, была единственным способом комплектования регулярной армии в доиндустриальной России. (Вспоминая ужасы рекрутчины, надо помнить и то, что английская наемная служба была по сути «налогом крови» на беднейшие слои населения, а принудительная вербовка в британском флоте, существовавшая до 1853, являлась разновидностью рабства.)

Россия, как огромная страна, нуждалась в большой армии, но могла иметь только дешевую армию. Этот минимализм априори означал слабое индивидуальное обучение солдата, недостаточную стрелковую подготовку, применение испытанных приемов. Эту упрощенность надо понимать, а не осуждать. Умение маневрировать и атаковать в стройных боевых порядках, оставшееся от эпохи наполеоновских войн, было доведено до совершенства. И, действительно, умелый маневр массой войск и быстрая атака всегда приносили успех в сражении с толпами азиатов или мятежников, которые, собственно, и были противниками русской армии на протяжении сорока лет после наполеоновских войн.

На содержание русского воина, конечно же выделялось меньше денег, чем на французского солдата и на английского наемника, занятых прибыльными колониальными завоеваниями. Однако вооруженные силы империи при Николае I развивались, уходили от пруссачины и гуманизировались. Постоянно увеличивались нормы питания для солдат. К началу 1850-х гг. вдвое снизилось количество преступлений в армии и, соответственно количество наказаний за них, по сравнению с 1820-ми. За неуставные действия в отношении солдат подвергались суровым наказаниям офицеры любого ранга. Так, например, на приговоре генерал-аудиториата по делу о майорах Грибовском и Печковском, пытавших при дознании солдат, император написал резолюцию: «Лишив чинов, орденов и дворянства, отдать на десять лет в крепостные арестанты.»[204]

На черноморском флоте при адмирале Лазареве прекратились телесные наказания для нижних чинов. И это было в то время, когда британских матросов их собственные адмиралы и капитаны не миловали.

Впечатляющие военные парады и смотры, в любви к которым так упрекают Николая I, были на протяжении десятилетий весьма действенным способом предотвращения войны и кровопролития, наглядным средством для поддержания мира.

Ценность солдатской жизни была для императора неоспорима и он неоднократно указывал на это военачальникам, как например в письме генерал-адъютанту М.Горчакову: «Береги войска, сколько можно».

Техническая отсталость российских вооруженных сил была весьма условной. В целом, российская армия поспевала за быстрыми переменами в вооружениях, которые производились в странах, находящихся на пике промышленного переворота.

Русская артиллерия и фортификационное искусство ничуть не уступали западным. На флот поступали пароходы. В 1842 г., через два года после французов, русская армия перешла на ударные ружья; капсюль с гремучей ртутью сменил кремневый замок.

Нарезные ружья обрели совершенство только с появлением пули Минье. В начале 1850-х гг. английская и отчасти французская армия перешли на нарезное оружие под пулю Минье и сразу получили огромное преимущество в стрелковом вооружении. Россия же стала переходить на ружья под пулю Минье с 1854 г., и количества штуцеров ей вполне хватило бы для войны с Турцией. Нападения всей Европы никто в Петербурге не ожидал. В начале войны русское правительство хотело срочно закупить нарезное оружие за рубежом, но получило почти одни отказы — и, видимо, не случайно. Изготовленные за границей партии штуцеров были крайне низкого качества или задерживались во время транспортировки в Россию — Англия контролировала морские перевозки, а Пруссия и некоторые другие германские государства блокировали сухопутные поставки.

«Передовой» британский капитал организовал войну против России, конечно, же не для того, чтоб в ней начались реформы и она стала сильнее. Он выбрал удачное время, когда обладал военно-техническим преимуществом, и хотел нанести поражение России, чтобы отрезать ее от азиатских и балканских рынков, чтобы лишить ее свободы мореплавания на Черном море и Тихом океане. Британский капитал вел войну именно для того, чтоб сохранить «отсталость» России, замедлить накопление российских капиталов, развитие ее торговли и промышленности. То, что прекрасно понимал Сити и Уайт-Холл в середине 19 в., не доходит до прекраснодушных российских западников и сегодня.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.