Адрианополь и дальнейшие события
Адрианополь и дальнейшие события
Лето подходило к концу, и Валент уже решил действовать в одиночку. В начале августа он находился близ Адрианополя и двигался навстречу значительным силам готов под предводительством Фритигерна. Его патрули сообщили, что численность врагов превышает десять тысяч человек. Как оказалось, они серьезно недооценили ее, но Аммиан Марцеллин не сообщает, сколько готов было на самом деле. В то же время к Валенту прибыли гонцы с известием, что Грациан находится всего в нескольких днях пути от него. Кое-кто из старших офицеров советовал помедлить, доказывая, что единственное благоразумное решение в этой ситуации — дождаться Грациана, поскольку тогда успех будет обеспечен. Другие намекали, что Валенту предоставляется хорошая возможность быстрой победы над этой частью вражеских войск. Сообщают, якобы Валент хотел стяжать славу в одиночку, дабы племянник, недавно добившийся успехов, не затмил его, одержавшего лишь незначительные победы.
Уверенность Валента поддержал христианский священник, отправленный к римлянам Фритигерном в качестве посла. Он заявил во всеуслышание, что готы хотят поселиться во Фракии, однако также привез тайное послание, в котором Фритигерн уверял императора в своем дружеском расположении. Он просил Валента организовать впечатляющую демонстрацию силы, чтобы ему было проще успокоить соплеменников и убедить их принять условия мира. Посланник не получил никакого ответа, но его появление расценили как очевидное свидетельство волнения готов. 9 августа 378 года Валент вывел армию из Адрианополя и двинулся на лагерь готов, также представлявший собой обширное кольцо телег. Римляне прибыли на место только после полудня, и люди устали, пройдя большое расстояние по жаре. Колонна начала разворачиваться, продвигаясь вправо, так что воины, возглавлявшие ее, оказались на правом фланге. Перед ними стояли отряды, испускавшие боевой клич; за спиной у врага находился лагерь из телег. Готы подожгли кустарник, и ветер понес жар и дым в сторону римлян. Это не только доставило им неприятные ощущения, но и ухудшило видимость; последнее имело важное значение, поскольку Фритигерн ожидал подхода значительных сил грейтунгов, в числе которых был большой отряд кавалерии{372}.
Наверняка предводитель готов хотел выиграть время, чтобы дать подойти этим дополнительным силам, когда вновь обратился с просьбой о переговорах. Как он, вероятно, понимал в глубине души, в результате битвы с императором он ничего не выигрывал и терял все. Валент отказался разговаривать с первой группой послов, поскольку они выглядели слишком незначительными людьми, но второй группе римляне дали ответ: они попросили выслать кого-нибудь из военачальников в качестве заложника. Возможно, Валент также хитрил, ожидая, когда остаток войск подойдет и займет позиции во фронте. С другой стороны, он бы, несомненно, удовлетворился бескровной победой, если бы готы сдались, увидев всю мощь римлян. Но каковы бы ни были истинные намерения римского императора и готского вождя, они так и остались намерениями.
Бой начался, когда два отряда римской кавалерии на краю правого фланга атаковали, не дождавшись приказа. Опасность подобного развития событий существовала всегда, если две враждебные армии часами стояли друг напротив друга, наблюдая противника с близкого расстояния. Римлян быстро отбросили назад, но, по-видимому, их действия дали импульс для общей атаки вдоль всей линии их построения. Отряды на левом фланге едва прибыли и вступили в бой, не успев построиться должным образом. Кавалерийские отряды, в задачу которых входила защита фланга, где сосредоточилась пехота, находились в другом месте и оставили его полностью неприкрытым. Они оказались совершенно не готовы отразить внезапное нападение грейтунгов, действовавших совместно с готской кавалерией и отрядом аланов. Атака римлян захлебнулась, однако окончанию сражения предшествовал долгий кровопролитный бой. Часть пехоты попала в окружение. Солдаты были слишком дезориентированы и скученны, чтобы образовать правильный строй, но какое-то время продолжали сопротивление. В прежние годы римляне могли поправить дело, даже если враг опрокидывал один их фланг, посылая в бой резервы. На сей раз силы не были правильно развернуты и не находились под надлежащим контролем. Соединение, которому полагалось стоять в резерве, не удалось найти, когда оно понадобилось; вероятнее всего, оно уже оказалось вовлечено в сражение.
С точки зрения тактики римская армия оказалась в безнадежной ситуации, и в конце концов солдаты дрогнули и побежали. Готы с энтузиазмом преследовали их, и, как это обычно случалось в сражениях тех времен, проигравшая сторона понесла тяжелые потери. Около двух третей солдат погибло. Также было убито не менее тридцати пяти трибунов (некоторые командовали воинскими соединениями, а остальные, не будучи прикомандированы к отрядам, служили при императоре) и двое старших офицеров. Валент также расстался с жизнью, и его тело так и не нашли (более ста лет назад то же случилось с Децием). Ходил слух, что он и его спутники забились в крестьянский дом. Готы попытались его разрушить, но не сумели; тогда они подожгли дом и убили всех прятавшихся внутри, кроме одного, и тот поведал, что они едва не взяли в плен императора{373}.
Численность армии Валента при Адрианополе остается неизвестной, поэтому мы не можем установить общую цифру потерь. В новейших исследованиях потери римской и готской армий в большинстве случаев оцениваются примерно в пятнадцать тысяч человек, так что погибнуть, по мысли ученых, должно было около десяти тысяч римских солдат. Опять-таки цифры эти вероятны, но — в любом случае — лишь предположительны. Нам неизвестно, сколько из погибших трибунов командовало отрядами. Далее, так как мы не знаем величины этих соединений (не говоря уж о том, что неизвестно, присутствовали ли они там целиком или были лишь представлены отдельными отрядами), это не говорит нам ничего определенного. Мы также не знаем, сколько трибунов, командовавших отрядами, уцелело. Очевидно, Валент с уверенностью полагал, что его армия в состоянии справиться с силами готов, насчитывавшими около десяти тысяч человек, причем, вероятно, то были одни лишь воины (хотя Аммиан Марцеллин здесь не сообщает точных цифр). Нам также остается только догадываться, имело ли место равенство сил или численное превосходство. Считается, что Юлиан нанес под Аргенторатом (Страсбургом) поражение армии алеманнов, численностью почти в три раза превышавшей его собственные силы{374}.
Адрианополь стал настоящей катастрофой. Какова бы ни была цифра потерь, подавляющее большинство солдат, находившихся в непосредственном распоряжении восточного императора для активного ведения боевых действий, погибло, и этот факт не приходилось отрицать. Аммиан сравнивает случившееся с исходом битвы при Каннах в 216 году до н.э., где Ганнибал перебил пятьдесят тысяч римских солдат и взял в плен еще двадцать тысяч. События при Адрианополе отличались куда меньшим масштабом, но они явились наиболее тяжелым поражением от иноземного противника начиная с III века н.э. Свою роль здесь сыграла удача, улыбнувшаяся готам. Однако Валент переоценил свои силы, двинувшись на врага, а после проявил нерешительность, начав переговоры в последнюю минуту, и оказался полностью не способен руководить самой атакой.
Готы одержали великую победу, но в перспективе это никак не улучшило их положения: им следовало вести переговоры с императором, а не убивать его. Они попытались развить успех, предприняв натиск на Адрианополь, надеясь захватить запасы продовольствия, а также императорскую казну. Но Валент оставил достаточно войск, чтобы отразить любой натиск; попытки нескольких изменников сдать город врагу также были предотвращены. Через некоторое время Фритигерн и его воины переместились к Константинополю, создавая угрозу для самой столицы. К ним присоединились дополнительные силы — разбойничьи отряды, включавшие группы аланов и гуннов. Но даже теперь его армию охватил благоговейный страх при виде громадного города — он уже превышал своими размерами все прочие, за исключением Рима, Антиохии и Александрии. Их также тревожили внезапные нападения сарацинской кавалерии. Аммиан Марцеллин рассказывает, что один из этих всадников, полунагим бросившийся в битву, перерезал готу горло и, по-видимому, начал пить кровь убитого. Фритигерн и его люди, находясь под большим впечатлением, вернулись к обычной практике сохранять «мир со стенами». Готы действовали совместно во время сражений — хотя более чем вероятно, что это касалось не всех отрядов — но по-прежнему оставались разделены на множество отдельных групп, находившихся под властью разных вождей. Это, как и знакомая проблема продовольствия, означало, что вскоре они рассеются, разъехавшись по провинции в поисках пищи и добычи{375}.
Когда слух о катастрофе при Адрианополе достиг других провинций, всех охватил страх. По всей стране группы готов были разоружены местными властями; если же они также решали оказать сопротивление, их уничтожали; то там, то здесь начиналась резня. В течение некоторого времени Грациан фактически являлся властелином целого мира, так как его младший брат по-прежнему был слишком мал, чтобы править самостоятельно. В течение нескольких месяцев — вероятно, в начале 379 года — он провозгласил недавно назначенного magister militum по имени Феодосии августом восточных провинций. Отец Феодосия, носивший то же имя, прибыл из Испании и сделал блестящую карьеру при Валентиниане, одержав победы в Британии и Африке. Именно он разоблачил злодеяния Романа. Однако в 375 году император осудил и казнил старшего Феодосия. Случившееся могло быть вызвано местью сторонников Романа или стало результатом обычной клеветы со стороны придворных и паранойи императора. Сын был отстранен от службы, но к моменту битвы при Адрианополе вполне мог вернуться. Вскоре он получил пост командующего и выиграл небольшое сражение на Дунае. Вероятно, при восточном дворе у него имелись сильные сторонники. Но было ли его назначение делом рук Грациана или нет, эти двое продемонстрировали, что действительно могут работать вместе{376}.
Наиболее неотложной задачей стало восстановление армии. Феодосии, в отличие от своего отца, не проявил себя в полной мере как военачальник, но, несомненно, был выдающимся организатором. Людей удалось найти, задействовав целый ряд источников живой силы; Феодосии издал ряд строгих законов против уклонения от призыва, членовредительства с целью избежать службы и дезертирства. Численность армии увеличилась, но многие из вновь призванных еще не прошли должного обучения, да и на остальных тоже вряд ли можно было положиться. Римляне продолжали использовать прежнюю стратегию: они тревожили отдельные группировки готов, блокировали их передвижение и не давали добывать провиант. Попытка более решительного нападения закончилась неудачей: колонна, возглавляемая самим Феодосием, понесла тяжелые потери{377}.
За несколько лет римляне истощили силы готов, которые то и дело попадали в засады и становились жертвами внезапных нападений. Отдельные отряды сдались; часть готов Грациан расселил в Италии. Детали этих кампаний остаются нам неизвестны: к сожалению, рассказ Аммиана Марцеллина заканчивается на том, что произошло через несколько месяцев после Адрианополя, а аналогичным нарративным источником по истории событий вплоть до VI века мы не располагаем. В конце концов в 382 году все готы, остававшиеся на территории империи, сдались. Фритигерн не упоминается, и вполне возможно, что он умер или был убит, как и часть его соплеменников. В итоге готы получили многое из того, о чем первоначально просили: их поселили во Фракии и на прилегающих территориях вдоль Дуная. Конкретные детали договора активно обсуждаются исследователями, но мы сейчас не станем их рассматривать. Достаточно сказать, что отчаянное сопротивление готов привело к тому, что условия их расселения оказались куда более выгодными, нежели это обычно бывало. Их вожди в значительной мере сохранили власть и, вероятно — пусть на практике, а не формально, — до некоторой степени пользовались автономией в вопросах местного правления{378}.
В том, что готы в конце концов потерпели поражение, нет ничего удивительного, поскольку они были не способны противостоять империи с ее обширными и разнообразными ресурсами и системой организации. Удивительно другое: потребовалось шесть лет, чтобы вынудить их сдаться, и римляне не добились полной победы в соответствии со своими обычными ожиданиями. Для тех, кто делает акцент на силе и эффективности функционирования империи в конце IV века, это представляет собой серьезную проблему. Якобы увеличившаяся и весьма боеспособная армия, похоже, на деле столкнулась с необходимостью напряженного поиска достаточного числа людей, чтобы справиться с племенами-мигрантами. И все же проблема вряд ли была нова или характеризовалась большими масштабами. В ходе недавних крупных кампаний римляне потерпели явное поражение трижды. При Адрианополе оно было катастрофическим, однако под командованием Лупицина и Феодосия войско также серьезно пострадало (пусть и в меньшей степени) — и в лучшем случае с трудом свело вничью сражение при Ад-Салицес. Вряд ли эти результаты можно назвать впечатляющими; опять-таки они подтверждают ощущение, что в этот период армия действовала наиболее эффективно, проводя операции малого масштаба, заставая врага врасплох, полагаясь на быстроту и используя засады, а не нападая открыто. Империя по-прежнему располагала мощными ресурсами, но в разных ситуациях дело обстояло по-разному. Очевидно, воинов, находившихся в распоряжении полководцев и пребывавших в состоянии боевой готовности, не хватало — ведь тервингов пропустили специально для восполнения этой нехватки. Римская империя победила в шестилетней войне не в силу эффективности своих действий, но лишь по причине собственных обширных размеров. В 386 году римская армия успешно блокировала другую группу готов, пытавшуюся переправиться через Дунай. Более чем вероятно, что в 376 году лучше всего было отказать тервингам, поскольку власти оказались не способны принять мигрантов как следует. Даже если бы небольшая часть готов с боем прорвалась в империю, они вряд ли причинили бы римлянам столько убытков и стали виновниками такого разорения[55].{379}
Спустя лишь год после заключения договора с готами вновь всплыла знакомая проблема: войска в Британии провозгласили императором своего командующего Магна Максима. Он также происходил из Испании и был знакомым — а возможно, даже родственником — Феодосия. Грациан отказался признать узурпатора и собрал армию, чтобы противостоять ему, когда Максим вторгся в Галлию. Близ Парижа произошло несколько стычек, но через несколько дней основные силы армии Грациана перешли на сторону врага. Император бежал, но близ Лугдуна (совр. Лион) его схватили и обезглавили. Переворот, очевидно, был хорошо подготовлен, и Максим обеспечил себе поддержку многих старших офицеров и придворных чиновников. Некоторых виднейших представителей двора казнили, но большинство переметнулось к победителю. Менее очевидны причины, по которым утратил поддержку Грациан. Он одержал немало побед, но его обвиняли в излишнем благоволении к одному отряду аланской кавалерии, а также в том, что он начал уделять больше времени удовольствиям, нежели государственным делам{380}.
Максим контролировал провинции на территории Европы к северу от Альп и, очевидно, рассчитывал на то, что Феодосии признает его коллегой. Он предложил двенадцатилетнему Валенту II покинуть Милан и прибыть к его двору в Трире, чтобы они могли править вместе, «как отец и сын». Искусно организованные задержки в переговорах позволили выиграть время, чтобы войска, верные мальчику-императору, взяли под контроль проходы через Альпы. Максим по-прежнему надеялся на урегулирование ситуации и в тот момент не попытался применить силу. На некоторое время Феодосии признал узурпатора; его имя появляется в официальных документах. Он также возвысил его сына Виктора (тому исполнилось не более пяти-шести лет), даровав ему титул августа. Однако через несколько лет Максим предпринял неожиданное нападение на Италию. К 387 году он занял Милан, и территории Валентиниана полностью перешли под его контроль. Последний вместе с большей частью своих придворных благополучно бежал к Феодосию{381}.
Рост амбиций Максима ознаменовал его окончательный разрыв с правителем Восточной империи. Юстина, мать Валентиниана, внушала страх. Очевидно, решения ее сына во многом зависели от нее. Теперь, судя по всему, она воспользовалась красотой сестры мальчика, чтобы завлечь Феодосия. Эти двое вскоре поженились, и, вероятно, ценой брака стало обещание отнять у Максима утраченные территории.
Каковы бы ни были точные причины случившегося, но летом 388 года воины подоспевших экспедиционных сил арестовали захватчика западных земель в Аквилее. С Максима стащили императорские одежды, а затем обезглавили. Пришлось провести ряд битв против сил, остававшихся верными его роду, прежде чем Запад был полностью отвоеван{382}.
Формально в империи теперь оказалось три августа: Феодосии, Валентиниан и Виктор — хотя было совершенно очевидно, что реальная власть осталась в руках Феодосия.
Валентиниан представлял собой не более чем марионетку. После его смерти контроль перешел в руки ряда старших офицеров, ставленников Феодосия. Среди них наиболее значимой фигурой являлся Арбогаст. В числе его предков (как и в случае многих командующих) были варвары, точнее говоря, франки. Со временем он проникся презрением к августу, которому должен был служить. Он присвоил звание магистра войска (magister militum), не потрудившись спросить разрешения Валентиниана. Когда император лишил его этого титула, Арбогаст спокойно ответил ему, что у того нет на это власти. Валентиниан, юноша двадцати одного года от роду, был поистине жалкой фигурой. 15 мая 392 года его нашли мертвым в собственной спальне — не исключено, он покончил с собой.
Арбогаст, очевидно, понимал, что происхождение не позволяет ему самому стать императором, и поэтому провозгласил августом некоего Флавия Евгения. Последний некогда был учителем грамматики и риторики, и его превосходное образование и начитанность позволили ему занять пост при дворе Валентиниана. С самого начала он, очевидно, выступал как подставное лицо. Будучи, по крайней мере формально, христианином (в отличие от язычника Арбогаста), он стал заводить контакты с язычниками, ища их поддержки. Вероятно, его активность возросла, когда Феодосии нарек августом своего младшего сына Гонория, дав тем самым понять, что не пойдет на союз с узурпатором. Последовала гражданская война, исход которой решился опять-таки близ Аквилеи. В сентябре 394 года войска встретились близ реки Фригид. После тяжелой и кровопролитной битвы, продолжавшейся два дня, армия Феодосия одержала верх. Евгений был захвачен во время штурма лагеря и поспешно казнен. Арбогаст предпочел покончить с собой, нежели попасть в руки врагов{383}.
Весьма значительная часть армии Феодосия состояла из готов. Этих солдат набрали из племен, расселенных на территории империи в 382 году. В первый день сражения они приняли на себя главный удар и понесли тяжелые потери (впоследствии некоторые римляне будут утверждать, что благодаря этому империя одержала двойную победу). При Адрианополе готы убили Валента, хотя, вероятно, скорее вследствие случайности, нежели намеренно. Перед ними никогда не открывалось перспективы нанести империи окончательное поражение, и Феодосии смог затем истощить их силы за несколько лет. Однако они все-таки представляли собой ценный источник живой силы. Именно это послужило главным аргументом, благодаря которому их допустили в империю, и именно поэтому римляне, вероятно, не уничтожили бы их, даже если бы и могли. Всего через десять лет эти воины значительно усилили армию Феодосия и даже обеспечили ему перевес в войне против Евгения. Наплыв варваров влек за собой известные неудобства, но внутренний враг, угрожавший власти и самой жизни императора, существовал всегда{384}.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.