СУДЬБЫ ВАРВАРСКИХ КОРОЛЕВСТВ

СУДЬБЫ ВАРВАРСКИХ КОРОЛЕВСТВ

Судьба «варварских королевств» сложилась по-разному. Королевство готов в Италии (или остготов) изначально отличала подчеркнутая близость к римским традициям. Официальная идеология превозносила гармонию и пользу сосуществования римлян и готов, соединившихся в одном государстве. Тем не менее конец правления короля Теодориха был ознаменован репрессиями в отношении высокопоставленных римлян. После смерти Теодориха в 526 г. власть отошла к его малолетнему внуку, а фактической правительницей оказалась дочь Теодориха Амаласунта. В конечном итоге это спровоцировало глубокий политический кризис, подтолкнувший Византийскую империю к попытке возвращения Италии силой. Начавшаяся в 533 г. война с готами оказалась затяжной. Страшным врагом византийских полководцев стал легендарный король Тотила, сумевший вновь сплотить готов. Тотила потерпел поражение и погиб в 553 г. Но остатки отрядов готов оказывали сопротивление еще два или три года.

Война причинила Италии неслыханные опустошения, к тому же с 568 г. в нее, едва отвоеванную греками, вторгаются лангобарды. Они оккупировали северную и центральную части страны, образовав Лангобардское королевство и два независимых герцогства с центрами в Сполето и Беневенте. В руках византийцев, опиравшихся на крепости и флот, помимо Южной Италии оставались приморские анклавы, включая Рим и Равенну с полоской земли между ними. В письменной традиции лангобарды, романизированные меньше других варваров, запомнились своим жестоким обращением с местным населением. Но точны ли эти сведения, не ясно. Не столько войны и гонения, сколько общие тенденции эпохи вели страну к упрощению жизни, исчезновению того, что мы отождествляем с античностью. Варварские королевства стали нащупыванием нового порядка вещей, в котором ненужное отпало и переродилось. Иллюстрацией такого естественного и необходимого перерождения может служить церковь Космы и Дамиана в Риме, устроенная в это время в приемной зале городского префекта.

Еще одно королевство варваров, также называвших себя готами (для различения историки называют их вестготами), первоначально стало складываться в Аквитании. Этот период его существования еще именуют «Тулузским королевством». В начале VI в., не выдержав натиска франков, вестготы были вынуждены уступить им почти все территории, которыми они владели в Галлии. Тем не менее их королевство сумело пережить политический кризис и возродиться за Пиренеями на землях Испании.

До середины VI в. вестготским королям в Испании приходилось постоянно воевать для сохранения или расширения земель, где признавали их власть. Они обороняли рубежи вестготского королевства на севере против франков, стремившихся занять Септиманию, на юге — против византийцев, которые в правление Юстиниана отвоевали значительную часть провинции Бетика. Правление короля Леовигильда стало временем резкого усиления королевской власти, взявшей курс на создание сильного и самостоятельного государства без оглядки на Византию с такими новыми атрибутами, как трон и корона, изданием нового свода законов и другими мерами. Новая политическая линия сплочения всех сил делала устарелым и неуместным старое конфессиональное размежевание римлян и «варваров». В этой связи финальную точку в череде необходимых политических преобразований, начатых Леовигильдом, поставил его сын и преемник на троне Рекаред. В 589 г. он оставил арианство и перешел в католическую веру. Важнейшим политическим институтом в готской Испании стали Толедские соборы, превратившиеся с конца VI в. из конклава церковных иерархов в собрание мирян и духовенства, наделенных властью, где решались самые разнообразные вопросы управления. Все это увенчалось действительным сплочением готов и римлян. Исидор Севильский в начале VII в. воспевает королей вестготов как «славу Испании». В его времена страна переживает подлинное культурное возрождение, особенно явное и впечатляющее на фоне полного упадка латинской литературной традиции в самой Италии.

С именем франкского короля Хлодвига (ок. 466–511) связаны два события, имевшие кардинальные последствия для политической и религиозной истории европейского Средневековья. Во-первых, это возникновение Франкского королевства; объединив три четверти Галлии, оно не только стало новым мощным центром политической силы, но в отличие от других варварских королевств, получило прямое продолжение в политической истории Запада. Вторым событием стало начало обращения франков в католическую веру; это происходит в обход распространенного среди германцев арианства и в нарушение принципа конфессионального размежевания римлян и варваров как функциональной особенности варварской государственности.

Известия о Хлодвиге по преимуществу восходят к единственному и более позднему источнику, каким являются «Истории» Григория Турского (2-я книга, составлена между 576 и 580 гг.). Рассказ Григория признается в основном достоверным с двумя существенными оговорками, а именно, он лишен удовлетворительной хронологии и отмечен содержательными искажениями, характеризующими политическое и символическое значение завоевания Галлии и крещения Хлодвига десятилетия спустя. Сын короля Хильдерика, потомок (внук?) полулегендарного Меровея, давшего имя династии Меровингов, в момент прихода к власти ок. 481 г. Хлодвиг контролировал территорию между р. Соммой и Нижним Рейном. Победа над римским правителем Сиагрием ок. 486 г. позволила Хлодвигу распространить свою власть до Луары. Столкновение с вестготским Тулузским королевством окончилось его победой при Вуйе (или скорее при Вулоне) под Пуатье в 507 г. и присоединением большей части Аквитании.

Хлодвиг был крещен епископом Ремигием Реймсским; разные исследователи относят это событие ко времени между 496 и 508 гг. с вытекающей отсюда спорной интерпретацией ключевых шагов царствования. Прежде всего это касается военной конфронтации с готами в 507 г. Григорий Турский описывает данное событие после крещения и изображает как своеобразный крестовый поход за освобождение угнетенных арианами католиков. На это можно заметить, что ни о каких межконфессиональных конфликтах и гонениях на католиков в готской Аквитании накануне войны нам ничего не известно и что она, напротив, прекрасно укладывается в рамки предшествующей франкской экспансии. Мало того, по всей вероятности, до крещения в католичество в ближайшем окружении и среди родни Хлодвига было распространено арианство.

В качестве решающих обстоятельств обращения Хлодвига Григорий называет влияние его жены-католички королевы Хродехильды, а также некую битву с аламаннами: якобы Хлодвиг, подобно императору Константину, поклялся уверовать в «Бога Хродехильды» в случае своего военного успеха. Таким образом, Григорий Турский представляет Хлодвига «новым Константином». Не в пользу этого, видимо, несколько упрощенного и стилизованного объяснения говорят известные нам по другим текстам давние и тесные связи возникающей франкской династии со св. Ремигием и св. Женевьевой Парижской, завязанные еще отцом Хлодвига королем Хильдериком. Очевидно, Хлодвиг избирает Париж столицей своего королевства не в последнюю очередь как место погребения св. Женевьевы (ум. ок. 502). На ее могиле в качестве династической усыпальницы Хлодвиг возводит церковь св. Апостолов (впоследствии Сент-Женевьев), где и будет похоронен.

Франкское государство отличал особый порядок наследования верховной власти, которая делилась между королевскими сыновьями. Каждый из них получал в удел свое королевство. Представление о единстве франкских земель при этом сохранялось, и иногда на время они снова собирались в одних руках. В результате таких наследственных разделов складываются исторические области Австразия, Нейстрия и Бургундия, в которых в конце концов возникает своя правящая аристократия и система управления во главе с майордомами. Королевская власть естественно оказывается в зависимости от той среды, которую вокруг себя создает. Местные силы выходят на первый план при малолетних правителях, которых среди Меровингов было немало, сильные же правители, подобные королю Дагоберту I в VII в., умели заткнуть их за пояс. Старые земли франков, расположенные между Рейном и Сеной, имеют для Меровингов особую символическую ценность. Применительно к ним впервые появилось определение «Франция». Западные, центральные и южные области страны, напротив, являлись политической периферией Франкского государства, где временами доходило до того, что складывались автономные или независимые политические образования.

Главным источником сведений о ранней истории Англии до недавних пор оставалось сочинение английского историка начала VIII в. Беды Достопочтенного. Он сообщает о завоевании Британии тремя германскими племенами, основавшими несколько королевств: юты создали королевство Кент, саксы — Уэссекс, Эссекс и Сассекс, англы — Нортумбрию, Мерсию и Восточную Англию. Коренные кельтские жители острова, бритты, были оттеснены на запад, в будущий Уэльс, или переправились на континент в Арморику, которая с тех пор стала называться Бретанью.

Современные исследователи склоняются к мысли, что такая картина скорее отражает представления об истории завоевания острова, которые существовали в Англии во времена Беды Достопочтенного. Она не находит полного подтверждения в данных археологии, которые рисуют иную картину. Там, где раньше видели «переселение народов», сегодня узнают сложные процессы этногенеза. Многие полагают, что бритты в своем большинстве были не столько вытеснены со своих земель, сколько ассимилированы. Под властью варваров в Британии исчезают города и вместе с ними римская культура и христианство. В отличие от других регионов германцы смогли навязать здесь свой язык и материальную культуру. Настоящая германская колонизация имела место на востоке и юге острова. Представление о трех народах англов, саксов и ютов кажется поздним обобщением. Если верить археологии, между проникающими на остров «варварами» не существовало никаких заметных культурных различий.

Одним из путей самоопределения варварских королевств было составление законов. По примеру «Русской правды» отечественные историки называют их «варварскими правдами», что не совсем корректно, хотя бы потому, что это очень разные тексты. Древнейшие законы, изданные в варварских королевствах, как-то кодексы остготов, вестготов и бургундов, в основном укладываются в римскую правовую традицию, являясь ее прямым продолжением. Законы франков — знаменитая «Салическая правда», напротив, выглядят и в какой-то мере являются записью обычного права. Законодательные памятники варварских королевств обычно составлялись на латыни, а в королевствах Англии для этих целей изначально использовался древнеанглийский. Особенностью запечатленной в них правовой культуры исследователи называют ее казуистичность. По сравнению с римским правом частное и случайное в ней превалирует над общими положениями и принципами. Это можно трактовать как еще одно свидетельство культурного регресса, который, конечно, имел место. Но одновременно стоит увидеть в этом факте приближение к жизни в ее неповторимости, переживание того, что жизнь не умещается в отвлеченные формулы.

Истории экономики исследователи традиционно отводят особую роль. Действительно, это та сфера, где возникают и распределяются ресурсы, а также складываются отношения между людьми. Потому в некотором отношении она, конечно, определяет лицо общества. В этой связи марксистская теория оперирует понятием «общественно-экономических формаций», однако понимает под ними не просто разные формы жизни, а последовательные этапы в истории человечества. Историки-марксисты рассматривали Древность и Средние века как периоды господства рабовладельческой и феодальной «формаций». Следовательно, их интерес к рубежу эпох заключался в отыскании исторических доказательств кризиса античного рабства, с одной стороны, и генезиса феодализма — с другой. Однако же исторические данные плохо укладываются в эту схему. Возникает впечатление, что с началом Средневековья рабов стало даже больше, чем в Римской империи; во всяком случае, рабство этого времени лучше документировано. Так, в законах Вестготского королевства рабы упомянуты в 46 % статей (против 26 % в своде римского права «Д иге стах»). При этом рабство никак не «смягчилось» по сути. С другой стороны, нынешние историки с недоверием смотрят на попытки отыскания в таком глубоком прошлом истоков средневековых обществ. В частности, крестьянско-сеньориальные отношения в Средние века кажутся явлением своего времени и вряд ли могли возникнуть раньше. Сопоставление их с историческими фактами многовековой давности ничего не прибавляет к их пониманию.

По мнению современных исследователей, конец Римской империи не имел подоплекой и не повлек за собой никакой социальной революции. На отдельных примерах мы знаем, как в V в. рушились жизни и состояния. Такова история сенатора Павлина из Бордо, внука поэта Авсония. Его огромные богатства оказались расхищены. Вместе с тем, немало исторических свидетельств говорит о том, что другие галльские сенаторы под властью варваров сохранили свои богатства и общественное положение.

К установленным фактам, очевидно, можно отнести некоторые вехи истории дальней морской торговли в Средиземноморье. Торговый обмен, связывавший берега Средиземноморья в древности, не пресекся с концом Западной Римской империи в V в., а продолжился еще, как минимум, два столетия. Более того, экспортные потоки на Запад из Восточного Средиземноморья приобрели значительный масштаб вообще только в конце V в. Это неожиданное явление связывают с экономическим подъемом Ближнего Востока в это время. Таким образом, варварские королевства Запада оставались интегрированными в средиземноморскую экономику и в этом смысле являлись продолжением античного мира.

О направлениях экспорта можно судить по материалам керамики — разбитым амфорам, в которых в древности перевозили не только вино и оливковое масло, но и фрукты, рыбный соус и другие товары. Археологи научились распознавать большинство древних амфор по месту происхождения. Счастливую возможность проникнуть в историю торгового обращения раннего Средневековья открывают находки в римском памятнике, известном под именем «Crypta Balbi». В нем были раскопаны две мусорные ямы, вероятно, принадлежавшие одному из римских монастырей. В первой яме, которая по нумизматике датируется концом VII в., встречается большое количество привозных амфор: чуть больше 60 % идентифицированных амфор изготовлено на территории современного Туниса; около 25 % привезено из Восточного Средиземноморья, главным образом из Леванта; 12 % экспорта — италийского происхождения, это амфоры юга Италии и Сицилии. (Роль италийской торговли в процентном выражении, наверное, выше, так как археологи относят к югу Италии значительную часть другой найденной керамики — посуды и светильников.) Вторая яма, датированная началом VIII века, демонстрирует разительные отличия. Экспорт из Африки и Восточного Средиземноморья решительно пресекается и остается чисто италийским. По всей видимости, изменение ареала торговли связано с арабскими завоеваниями, трансформировавшими былое единство Средиземноморья. Доля амфор среди керамики падает с почти половины до четверти. Эта картина подкрепляется другими данными. Особенно существенны раскопки Марселя, главного средиземноморского порта Франкского государства в правление Меровингов. Они свидетельствуют, что продовольственный экспорт из Северной Африки продолжается еще во второй половине VII в. При этом ввоз из Восточного Средиземноморья, довольно активный в конце VI и начале VII в., сходит на нет в следующие десятилетия.

Свертывание торговых обменов в Западном Средиземноморье совершается неравномерно, на разных направлениях и для разных потребителей по-разному и на заключительном этапе особенно тесно увязано с историей политической власти и политических возможностей. Так, продолжение ввоза продовольствия в некоторые прибрежные районы Италии, остававшиеся под контролем Византии, можно понять как вынужденную меру снабжения военных гарнизонов, отрезанных от внутренних районов страны, где властвовали лангобарды. В случае с Crypta Balbi, очевидно, надо принять во внимание то, что мы имеем дело с импортом крупного церковного учреждения. Действительно, церкви удавалось организовывать централизованные поставки, когда другие формы обмена пропадали. Потому все датировки лучше принимать как условные ориентиры.

В спросе на привозные товары угадываются культурные стереотипы, которые связывают мир варварских королевств с античной культурой. В это время еще принято писать на папирусе, а не на пергамене, освещать церкви масляными лампами, а не восковыми свечами, пить заморские вина. Границу между Древностью и Средними веками стоит искать в том числе в такой неожиданной сфере, как история вкусов.

Важные сведения о политической и экономической истории варварских королевств дает нумизматика. В Римской империи начала V в. чеканили золотые, серебряные и бронзовые монеты. Варварские королевства сохранили золотую чеканку. Их монеты долгое время выпускались не от имени варварских королей, а были подражанием монетам византийских императоров. Очевидно, эта практика отражала понимание новыми правителями своего места в политической системе Средиземноморья. Первыми отказались от нее в конце VI в. вестготы и франки, начав изображать на монетах своих королей, лангобарды последними — век спустя. Золото в этот период стоило дороже, чем в наши дни. Так, например, в 452 г. в Риме за один солид можно было приобрести 90 кг свинины. Естественно, что в силу своей высокой стоимости золотые солиды и тремиссы (монета, равная трети солида), чеканившиеся в варварских королевствах, не могли в должной мере служить торговому обращению. Потому появление в VII в. на Западе серебряной монеты исследователи рассматривают как шаг навстречу экономическим потребностям общества. К началу VIII в. в Западной Европе чеканили только серебряную монету. Серебро стало основой денежной системы в Средние века. Запад вернется к чеканке золота лишь в XIII в.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.