Решающий штурм

Решающий штурм

Еще в конце декабря 1939 года Главный военный совет принял решение подготовить и осуществить новый оперативный план прорыва линии Маннергейма. 24 декабря было начато формирование 40 отдельных лыжных батальонов и 200 отдельных лыжных эскадронов общей численностью в 45 тысяч человек. Основная их часть была использована в боях только в феврале — марте 1940 года, однако из?за плохой лыжной подготовки наши лыжники действовали неэффективно и несли большие потери.

Активные боевые действия на Карельском перешейке временно прекратились. 7 января 1940 года был создан Северо — Западный фронт во главе с командующим Киевским военным округом командармом 1–го ранга Семеном Константиновичем Тимошенко. Он и командующий Белорусским особым военным округом М. П. Ковалев находились в войсках ЛВО в качестве советников.

А. М. Василевский вспоминал, что подготовку к новой операции по штурму линии Маннергейма обсуждали в начале января на специальном заседании Политбюро. Туда пригласили руководство Наркомата обороны и Генштаба, а также командование Ленинградского, Киевского и Западного особых военных округов. Константину Симонову Александр Михайлович рассказал о ходе этого заседания:

«…Обсуждался вопрос о дальнейшем ведении войны. Шапошников доложил, по существу, тот же самый план, который он докладывал месяц назад. Этот план был принят. Встал вопрос о том, кто будет командовать на Карельском перешейке. Сталин сказал, что Мерецкову мы это не поручим, он с этим не справится. Спросил: «Так кто готов взять на себя командование войсками на Карельском перешейке?»

Наступило молчание, довольно долгое. Наконец поднялся Тимошенко и сказал: «Если вы мне дадите все то, о чем здесь было сказано, то я готов взять командование войсками на себя и надеюсь, что не подведу вас».

Так был назначен Тимошенко. Северо — Западный фронт объединил 7–ю армию К. А. Мерецкова и 13–ю армию В. Д. Грендаля, действовавшие на Карельском перешейке. В оперативном подчинении Северо — Запад- ного фронта находился Балтийский флот. 8, 9 и 14–я армии, действовавшие к северу от Ладоги, оставались в непосредственном ведении Генштаба. Руководство войсками северо — восточнее Ладожского озера было поручено командующему Белорусским военным округом командарму 2–го ранга М. П. Ковалеву.

Напомним, что войну Советский Союз начал, введя в боевые действия 17 стрелковых дивизий, 5 танковых и 2 мотострелковых бригады. Уже в период развития действий в декабре в состав действующих соединений вошли: 123, 138, 100, 113 и 150–я стрелковые дивизии, 39–я и 35–я танковые бригады в 7–ю армию (150–ю стрелковую дивизию и 39–ю танковую бригаду вскоре передали в 13–ю армию), 4–я и 136–я стрелковые дивизии — в 13–ю армию, 8–я армия получила помимо 75–й дивизии еще и 164–ю, облегченного (два стрелковых и один артиллерийский полки против обычных трех стрелковых и двух артиллерийских) состава, в 9–ю армию кроме 44–й стрелковой дивизии вошла 88–я стрелковая дивизия.

Во время оперативной паузы переброска войск продолжалась прежними темпами. В 7–ю армию прибыли 7,51, 84, 86, 91, 95 и 173–я стрелковые дивизии. За этот же период 13–я армия пополнилась 8, 17, 50, 62, 80 и 97–й стрелковыми дивизиями, в состав 8–й армии вошли 11, 60 и 72–я стрелковые дивизии (последние две — облегченного типа) и 25–я мотокавалерийская дивизия.

Отметим, что 17, 84, 86, 91, 95 и 173–я дивизии официально именовались мотострелковыми, но больших отличий по численности личного состава или вооружению от обычных стрелковых дивизий не имели. Некоторые из мотострелковых дивизий имели вместо отдельного танкового батальона танковый полк двух- батальонного состава да еще все имущество, вплоть до станковых пулеметов, грузилось на автомобили. В условиях Карельского театра обилие машин только вредило действиям, создавало гибельные закупорки на дорогах (в частности, это способствовало разгрому 18–й мотострелковой дивизии к северу от Ладоги).

Всего за январь Северо — Западный фронт был усилен 12 стрелковыми дивизиями и 6 артиллерийскими полками из Московского, Киевского, Одесского, Уральского, Сибирского и Приволжского военных округов. Сюда же были дополнительно переброшены штабы 2 стрелковых корпусов. Всего фронт имел 7 корпусных штабов (4 — в 7–й и 3 — в 13–й армии). Кроме того, еще один штаб имелся в составе Финской Народной армии. Во фронте было 23 дивизии, включая 2 народноармейские финские. В тылу, на западе Ленинградской области, был еще резерв Главного Командования в составе кавалерийского корпуса, 3 стрелковых дивизий и танковой бригады. Его предполагалось использовать для наступления на Выборг после прорыва главной полосы обороны. Выборг был ключом к Хельсинки и ко всей южной Финляндии, где была сосредоточена большая часть населения страны.

К началу операции по прорыву обороны финской армии на Карельском перешейке, в первые дни февраля, в 7–й армии из отдельных рот и батальонов Карельского укрепленного района была сформирована 42–я легкая стрелковая дивизия, в 8–ю армию прибыли 37–я и 128–я мотострелковые и 24–я мотокавалерийская дивизии и три (201, 211 и 214–я) авиадесантные бригады. В состав 7–й армии вошел также прибывший из Белоруссии 3–й кавалерийский корпус (7–я и 36–я кавалерийские дивизии) — он предназначался для выхода в тыл укреплений линии Маннергейма по замерзшему Финскому заливу во взаимодействии с танковой бригадой и одной — двумя стрелковыми дивизиями. Старый кавалерист Тимошенко почему?то решил, что конники покажут себя и на льду…

Во время затишья на главном фронте, проходившем по Карельскому перешейку, финское руководство, откликнувшись на инициативу русских эмигрантов, попыталось сформировать из пленных Русскую армию, которая должна была сражаться на стороне Финляндии, способствуя антисоветской агитации среди красноармейцев. А в случае если на стороне финнов выступят войска Англии и Франции, Русская армия в слу — чае поражения Советов станет основой для создания в России демократического правительства. Во главе этого формирования решено было поставить бывшего секретаря Политбюро и помощника Сталина Бориса Георгиевича Бажанова, ставшего убежденным противником коммунизма и бежавшим на Запад в начале 1928 года. Много лет спустя он так описывал свою трудную миссию:

«Когда Советы напали на Финляндию… я был единственным человеком, решившим по поводу этой войны действовать, и все главные эмигрантские организации меня дружно поддержали и пошли за моей акцией. Было написано письмо маршалу Маннергейму, в котором организации просили маршала оказать мне полнейшее доверие и обещались меня всячески поддержать. Письмо подписали и Общевоинский Союз, и газета «Возрождение», и даже председатель Высшего Монархического Совета (хотя я к монархизму не имел ни малейшего отношения). Маннергейм предложил мне приехать в Финляндию.

Я исходил из того, что подсоветское население мечтает об избавлении от коммунизма. Я хотел образовать Русскую Народную Армию из пленных красноармейцев, только добровольцев; не столько, чтобы драться, сколько чтобы предлагать подсоветским солдатам переходить на нашу сторону и идти освобождать Россию от коммунизма. Если мое мнение о настроениях населения было правильно (а так как это было после кошмара коллективизации и ежовщины, то я полагаю, что оно правильно), то я хотел катить снежный ком на Москву, начать с тысячей человек, брать все силы с той стороны и дойти до Москвы с пятьюдесятью дивизиями.

Французское общественное мнение в это время было полностью на стороне маленькой героической Финляндии. Французские власти приветствовали мою инициативу и помогли быстрому преодолению формальное — тей: заведующий политическим отделом Министерства иностранных дел возил меня в военное министерство, чтобы сразу быстро были сделаны все бумаги, и какой?то генерал в министерстве желал мне всяческого успеха.

В начале февраля (так в тексте мемуаров, но, очевидно, здесь опечатка; из дальнейшего рассказа следует, что надо читать: «в начале января». — Б. С.> я выехал в Финляндию. На аэроплане через Бельгию, Голландию и Данию в Стокгольм я прилетел без приключений. Из Стокгольма нужно было перелететь в Финляндию через Ботнический залив на старом, измученном гражданском аэроплане. Перед отлетом мы сидели в аэроплане и долго ждали… Над заливом летали советские патрули. Надо было ждать, чтобы патруль прошел и достаточно удалился. Тогда аэроплан срывался и мчался во всю силу своих моторов и с надеждой, что советскому патрулю не придет в голову повернуть обратно, потому что в этом случае от нас остались бы рожки да ножки…

Маршал Маннергейм принял меня 15 января в своей Главной квартире в Сен — Микеле. Из разных политических людей, которых я видел в жизни, маршал Маннергейм произвел на меня едва ли не наилучшее впечатление. Это был настоящий человек, гигант, державший на плечах всю Финляндию. Вся страна безоговорочно и полностью шла за ним. Он был в прошлом кавалерийский генерал. Я ожидал встретить военного, не столь уж сильного в политике. Я встретил крупнейшего человека, честнейшего, чистейшего и способного взять на себя решение любых политических проблем.

Я изложил ему свой план и его резоны. Маннергейм сказал, что есть смысл попробовать: он предоставит мне возможность разговаривать с пленными одного лагеря (500 человек): «Бели они пойдут за вами — организуйте вашу армию. Но я старый военный и сильно сомневаюсь, чтобы эти люди, вырвавшиеся из ада и спасшиеся почти чудом, захотели бы снова по собственной воле в этот ад вернуться»».

И Бажанов приступил к формированию РНА — предтечи власовской Русской Освободительной Армии:

«В лагере для советских военнопленных произошло то, чего я ожидал. Все они были врагами коммунизма. Я говорил с ними языком, им понятным. Результат — из 500 человек 450 пошли добровольцами драться против большевизма. Из остальных 50 человек 40 говорили: «Я всей душой с тобой, но я боюсь, просто боюсь». Я отвечал: «Если боишься, ты нам не нужен, оставайся в лагере для пленных».

Но все это были солдаты, а мне нужны были еще офицеры. На советских пленных офицеров я не хотел тратить времени: при первом же контакте с ними я увидел, что бывшие среди них два — три получекиста- полусталинца уже успели организовать ячейку и держали офицеров в терроре — о малейших их жестах все будет известно кому следует в России, и их семьи будут отвечать головой за каждый их шаг. Я решил взять офицеров из белых эмигрантов. Общевоинский Союз приказом поставил в мое распоряжение свой Финляндский отдел. Я взял из него кадровых офицеров, но нужно было потратить немало времени, чтобы подготовить их и свести политически с солдатами. Они говорили на разных языках, и мне нужно было немало поработать над офицерами, чтобы они нашли нужный тон и нужные отношения со своими солдатами. Но в конце концов все это прошло удачно. Было еще много разных проблем… Наша армия должна была строиться не на советских уставах, а на новых, которые нужно было создавать заново… Как обращаться друг к другу? «Товарищ» — это советчина; «господин» — политически невозможно и нежелательно. Значит, «гражданин», к чему солдаты достаточно при — выкли; а к офицерам «гражданин командир» — это вышло. Я назывался «гражданин командующий»».

Бажанову приходилось преодолевать то предубеждение против эмигрантов, которое сложилось у красноармейцев под влиянием советской пропаганды. Корреспондент брюссельского журнала «Часовой» А. Ма- евский, беседовавший с пленными в Финляндии, сви детельствовал:

«Многие пленные… воображали, что в Финляндии еще хуже (чем в СССР. — Б. С.) и что там властвуют только генералы и дворяне и чуть ли на улицах вешают публично людей. Поэтому естественно их изумление, когда их, «освободителей», принимали с места в карьер в штыки и пули. К русской эмиграции отношение в высшей степени враждебное. Русская эмиграция представляется им как сборище бежавших князей, генералов, помещиков, дворян, которые вывезли из обедневшей поэтому России свои капиталы, понастроили за границей себе дворцы, входят в стачки с «иностранными диверсантами и капиталистами», всюду мешают развитию отношений с Европой и проч. и проч. Слушают с разинутыми ртами о том, как живет эмиграция, как трудится, работает и как дорожит русским именем. Слушают, молчат, но, видно, этому не верят. Слишком это для них невероятно».

Бажанову все же удалось преодолеть рознь между бывшими красноармейцами и офицерам и — эмигранта- ми. Сам же он доверие офицеров завоевал только тогда, когда не дрогнул во время бомбежки Хельсинки, не ушел в убежище, а продолжал спокойно объяснять задание в помещении штаба, размещенного на пятом этаже высокого здания. После этого ветераны Белого движения начали называть бывшего сталинского секретаря не «господин Бажанов», а «гражданин командующий». На все это и на обучение и снаряжение РНА ушло почти 2 месяца. Кроме того, переброска бойцов и командиров в лагерь вблизи фронта затруднялась налетами советской авиации на железнодорожные узлы, из?за чего поезда могли двигаться только по ночам. Поэтому РИА так и не успела до заключения мира принять участие в боях.

Красная Армия завершала тем временем приготовления к мощной атаке на линию Маннергейма. Подготовка к наступлению включала обучение войск штурму укрепленной полосы. Улучшилось и снабжение. Буденовка, столь неподходящая для суровой северной зимы, была заменена шапкой — ушанкой. Войска получили в достаточных количествах зимнее обмундирование, маскировочные халаты и лыжи. Ускоренно возводили утепленные землянки и сборные домики, снабженные обогревателями. Но для обогрева и воодушевления использовалось и народное средство: с января бойцам стали ежедневно выдавать «наркомовские» 100 грамм (по обстоятельствам водочная порция бывала существенно больше). Увеличили также нормы выдачи сахара и жиров.

Уже 1 февраля 1940 года советские войска имели на финском фронте 40 дивизий, насчитывавших 976 тысяч человек. К ним непрерывно продолжали прибывать подкрепления. Красной Армии противостояли 12 финских пехотных дивизий, 4 пехотные и 1 кавалерийская бригады и несколько отдельных батальонов. Из них 9 пехотных дивизий и 1 кавалерийская бригада вели оборону на Карельском перешейке. В финской армии насчитывалось немногим более 300 тысяч человек. Несмотря на то что к началу февраля общие финские потери составили около 21 тысячи человек, численность армии по сравнению с началом войны за счет призыва запасных возросла примерно на 40 тысяч. Советские войска к 11 февраля имели 1558 боего- товых танков, которым финны могли противопоставить лишь 10 исправных машин…

Однако отдадим должное советской Ставке Главного командования в умении сосредоточить огромные силы и средства на нужном направлении. К 10 февраля на фронте и в ближайшем резерве находились 47 стрелковых и мотострелковых, 2 кавалерийские и 2 мотокавалерийские дивизии, 7 танковых, 3 авиадесантные бригады и 2 мотострелковые бригады, не говоря уже о большом количестве лыжных батальонов (около 30). Основная масса войск была сосредоточена на Карельском перешейке.

Уже после окончания советско — финляндской войны командовавший 2–м армейским корпусом генерал- лейтенант X. Эквист признавал: «Для нас было сюрпризом, что русские сконцентрировали неслыханную по своей мощи военную силу. Мы не ожидали, что эта огромная армия сможет свободно передвигаться на ограниченном пространстве Карельского перешейка».

Действительно, если в начале войны соединения Красной Армии, действовавшие против Финляндии, насчитывали не более 400 тысяч человек, то уже к 10 января 1940 года такое вот количество войск сосредоточилось на одном только Карельском перешейке, а к 10 февраля там было уже 700 тысяч бойцов и командиров. На всем же советско — финском фронте численность личного состава Красной Армии превысила 1 миллион человек.

Пока к линии фронта шли все новые эшелоны, советские артиллеристы, пользуясь своим колоссальным превосходством, выкатывали 122–мм и 152–мм пушки и 152–мм гаубицы — пушки на дистанцию не более километра и прямой наводкой, вопреки всем уставам, вели стрельбу на разрушение укреплений противника. Остальные орудия полков и дивизионов били по финским батареям, не позволяя им противодействовать разрушению дотов и дзотов.

Никуда не годная лыжная подготовка частей и соединений Красной Армии, казалось бы, должна была склонить Главное командование перебрасывать на фронт дивизии из снежных районов Сибирского, Забайкальского и Уральского военных округов и Дальне — восточного фронта. Но такая переброска на тысячи километров представлялась Кремлю слишком дорогостоящим делом. К тому же Сталин боялся ослаблять войска этих округов, из?за напряженности в отношениях с Японией после Халхин — Гола. За все время финской войны из Сибирского военного округа были переброшены всего две дивизии: 37–я и 91–я, а из Уральского — одна, 128–я.

Отметим, что и 37–ю стрелковую дивизию Сибирской можно было назвать только с известной долей условности. В июне — июле 1939 года ее направили из Белорусского особого военного округа под Омск с тем, чтобы перебросить дальше, на Халхин — Гол. Пока дивизия готовилась к боям, конфликт в Монголии закончился. Ее частям пришлось зимовать, можно сказать, в чистом поле, поэтому начавшуюся в декабре 1939 года передислокацию на финский фронт командование дивизии да и многие бойцы приняли за благо.

Лыжные батальоны частично формировались из личного состава Уральского и Сибирского округов, однако даже у сибиряков и уральцев лыжная подготовка не всегда была на должном уровне.

Пока артиллеристы громили укрепления противника, вскрытые разведчиками, в большинстве частей шла напряженная боевая подготовка. Командир 123–й стрелковой дивизии генерал — майор (в период войны — комбриг) Ф. Ф. Алябушев рассказывал: «В тылу мы устроили учебное поле. На нем день и ночь проводились занятия. То, что обнаружилось в системе укреплений противника, мы старались воспроизвести на учебном поле и тренировались в условиях, максимально приближенных к боевым. На учебном поле преодолевали проволочные заграждения, вели огонь по укрепленным точкам, блокировали доты и т. д. Главное внимание обращали на движение пехоты за огневым валом, на использование броневых щитков и взаимодействие на поле боя с танками, с полковой и батальонной ар — тиллерией». Загадкой остается, почему такую учебу не догадались провести еще в мирное время.

Столь же трудно понять, почему до войны танкисты не умели взбираться на противотанковые рвы и разбивать бетонные надолбы, а многие пехотинцы, даже в полках и дивизиях, считавшихся кадровыми, не умели метко стрелять и маскироваться. С лыжами дело вообще было швах. Еше весной и летом 1939 года командование ЛВО отдало пять приказов о сбережении и улучшении содержания лыжного имущества, но лыж не хватало, и большинство бойцов ходить на них не умели. Многие командиры заставляли бойцов учиться лыжному бегу в шинелях, что потом вызвало искреннее изумление у финнов: как можно ходить на лыжах в такой неподходящей одежде? Командир 70–й стрелковой дивизии М. П. Кирпонос на свой страх и риск прекратил эти «упражнения», способные привить красноармейцам только ненависть к лыжному спорту, и приказал вести занятия в ватных куртках и теплых штанах. Михаил Петрович попросил шефствовавших над дивизией работниц ленинградских текстильных фабрик перешить длинные маскировочные халаты в комбинезоны.

К сожалению, в большинстве других советских дивизий командирам до таких «мелочей» не было дела. А финская «Хельсингин саномат» с нескрываемым удивлением писала после начала войны: «Русские ходят на лыжах в каких?то длинных пальто». Финны не понимали, что эта странная «мода» от обыкновенной глупости советского начальства.

К началу февраля был разработан новый план прорыва линии Маннергейма. К. А. Мерецков вспоминал:

«Усилили разведку авиацией, дали задание сфотографировать линию Маннергейма. На это ушел весь январь. К началу февраля мы наконец?то располагали картами со схемой вражеской обороны. Теперь можно было составить реальный план ее прорыва. Этот план я докладывал И. В. Сталину, вызвавшему нас со Ждановым. Присутствовали Молотов, Ворошилов, Тимошенко _, Воронов и Грендаль. Предложенный план был утвержден.

Вечером ужинали у Сталина. Он и Молотов расспрашивали об итогах разведки, уточняли детали плана, освещали политический аспект операции… По окончании ужина Сталин предупредил, что будут некоторые перемены… Нужно создать централизованное руководство операциями в зоне боевых действий, подбросить новые силы и уточнить ход наступления, причем главную роль сыграет план, предложенный для 7–й армии. Во что бы то ни стало овладеть линией Маннергейма до весеннего разлива вод — такова основная задача!»

Здесь Кирилл Афанасьевич пытается создать у читателей впечатление, будто он со своим штабом и разработал план февральского наступления на Карельском перешейке. В действительности Мерецкову пришлось разрабатывать план только для своей 7–й армии. Общий же план наступления готовил штаб командующего Северо — Западным фронтом С. К. Тимошенко.

О плане штурма линии Маннергейма сообщает и Воронов:

«План прорыва линии Маннергейма принимал все более конкретные очертания. Участки прорыва, их ширина и глубина выбирались с учетом наиболее эффективного использования артиллерии и танков. Удары намечались там, где легче разрушить систему вражеского огня, противотанковые препятствия и развить успех.

Чтобы противник не смог разгадать нашего замысла, мы всячески дезориентировали его. Действия разведки приобретали все большую скрытность. Перегруппировка войск шла незаметно для врага. Пристрелка орудий и разрушение вражеских укреплений намеренно велись на широком фронте, а не сосредоточивались лишь на участках прорыва. Полевые радиостанции группировались так, чтобы у противника создалось ложное представление о направлении нашего главного удара. Движение автотранспорта специально усиливали на второстепенных участках и максимально маскировали на главных».

Полностью выявить финскую систему обороны было чрезвычайно трудно. Воронов свидетельствует:

«Финские войска широко применяли маскировочные сети белого цвета, которые хорошо скрывали огневые средства, наблюдательные пункты, различные инженерные сооружения от нашей наземной и воздушной разведки. Батареи белофиннов очень часто занимали свои огневые позиции на опушках леса, под деревьями. Обычно при стрельбе снег с деревьев осыпается, и оголенные от снега ветви могут выдать месторасположение батареи. Чтобы избежать этого, оголенные ветви деревьев финны покрывали ватой.

При стрельбе впереди орудий образуется так называемый задульный конус — потемневший сектор растаявшего и разбросанного снега. Это обычно выдает орудия при фотографировании с самолета. Но на такой мучай у финнов имелись белые маскировочные сети мелкого плетения, которыми они и закрывали демаскирующие секторы перед стволами орудий при появлении нашей авиации.

Особенно тщательно маскировались долговременные сооружения. Финны очень умело применяли и ложные сооружения — чаще всего это были естественные камни различных размеров с нарисованной амбразурой.

Наши бойцы научились разгадывать все эти хитрости. За каждым подозрительным местом устанавливалось наблюдение. Терпеливо, по крупицам, собирались необходимые сведения. Мы тщательно изучали признаки, характеризующие расположение дотов: движение солдат, дым от отопительных печек, стрельба со специфическим глухим звуком выстрелов, обилие искусственных и естественных препятствий вокруг и т. д. Наши наблюдатели учитывали при этом, что и у ложного сооружения можно организовать движение людей, стрельбу из кочующего пулемета, разжечь костер. Противник одинаково искусно маскировал и настоящие доты и ложные огневые точки, чтобы ввести нас в заблуждение».

Первоначальный план операции на Карельском перешейке предусматривал нанесение одного главного удара на выборгском направлении и двух вспомогательных — на кексгольмском и в обход укреплений противника по льду Финского залива. Для форсирования Финского залива была создана группа комкора Д. Г. Павлова в составе 3 стрелковых дивизий (86, 91 и 173–я), 3–го кавалерийского корпуса (7–я и 36–я кавалерийские дивизии) и 29–й танковой бригады.

Согласно плану соединения 7–й и 13–й армий должны были выйти на линию Выборг, станция Антреа, Кексгольм на 8—10–й день операции и решить тем самым исход войны.

Ставка Главного военного совета одобрила общую идею наступления, поручив Штабу фронта более детальную разработку операции. 3 февраля 1940 года Военный совет Северо — Западного фронта утвердил окончательный план прорыва линии Маннергейма и разгрома финской армии на Карельском перешейке. 13–я армия получила задачу наступать на всем своем фронте, от устья реки Тайпален — йоки до озера Муола — ярви, нанося главный удар силами 5 стрелковых дивизий и танковой бригады на левом фланге на 25–километровом участке, от озера Вукси — ярви до озера Муола — ярви, и два вспомогательных: первый — 2 дивизиями на правом фланге с плацдарма на западном берегу Тайпа- лен — йоки, а второй — 142–й стрелковой дивизией по льду озера Суванто — ярви. По плану соединения 13–й армии должны были выйти на рубеж Лохийоки, Пурпуа, Ритасаари, Ильвес на 4–5–й день операции, чтобы далее развивать наступление на Кексгольм и станцию Антреа.

7–й армии поручался прорыв укрепленной полосы противника на участке от озера Муола — ярви до Финского залива. Главный удар наносился по плану 9 стрелковыми дивизиями, 5 танковыми и стрелково — пуле- метной бригадой на участке от Муола — ярви до Карху- ла на правом фланге и в центре. На левом фланге, у побережья Финского залива, планировалось нанесение вспомогательного удара силами 2 стрелковых дивизий. На 4–5–й день операции войскам армии предписывалось выйти на рубеж Ильвес, станция Кямяря, Хумола, наступая затем на Выборг и Антреа.

К этому времени был определен состав двух армий, действующих на Карельском перешейке. В 7–ю армию были включены 4 стрелковых корпуса: 10, 19, 34 и 50–й (7, 24, 42, 43, 51, 70, 80, 90, 100, 113, 123 и 138–я стрелковые дивизии), 1, 13, 20, 35 и 40–я танковые и 15–я мотострелково — пулеметная бригады. В состав 13–й армии входили 3, 15 и 23–й стрелковые корпуса (4, 8, 17, 49, 50, 62, 136, 142 и 150–я стрелковые дивизии) и 39–я танковая бригада.

Обе армии имели мощные артиллерийские ударные группировки, в 7–й помимо дивизионной и корпусной артиллерии было 7 полков и 2 дивизиона артиллерии большой мощности из РГК, а в 13–й — 6 полков и 2 дивизиона. В полосу действий Северо — Западного фронта прибыли также железнодорожные батареи Балтийского флота. Каждая армия имела и собственную авиацию: 7–я армия — 10 полков, а 13–я — 5.

В составе Северо — Западного фронта, включавшего в себя кроме двух армий Резервную группу Павлова и ряд других частей разных родов войск, к 10 февраля насчитывалось 705 360 бойцов и командиров, 109 739 лошадей, 35 546 автомашин, 4519 тракторов, 727 мотоциклов, 14 879 ручных, 5293 станковых и 984 зе — нитных пулемета, 5796 орудий и минометов (1540 45–мм, 1520 76–мм, 23 107–мм, 199 122–мм и 36 152–мм пушек, 707 122–мм, 731 152–мм, 96 203–мм и 3 234–мм гаубиц, 28 280–мм мортир и 904 миномета, а также 4 180–мм, 3 305–мм и 2 356–мм орудия Балтийского флота), 2303 танка (1149 Т-26, 570 БТ-5 и БТ-7, 99 Т-28, 492 Т-37 и Т-38, а также два экспериментальных КВ и один Т-100) и около 2200 самолетов (включая самолеты Балтийского флота).

Вся эта мощь была сосредоточена на ограниченном пространстве Карельского перешейка против «армии Эстермана», насчитывавшей немногим более 150 тысяч человек (советская разведка ошибочно считала, что там всего 100 тысяч), около 460 орудий и минометов и 15 танков. В первой линии обороны располагались 6 пехотных дивизий, а 3 дивизии и кавбрйгада находились в резерве.

Советские войска превосходили противника на линии Маннергейма в живой силе примерно в 4,5 раза, в артиллерии в 12,5 раза, в авиации в 11 раз и имели абсолютное превосходство в танках.

113–я стрелковая дивизия 3–4 февраля дважды пыталась овладеть высотой 38,2 в районе Кархула, однако обе атаки были отражены противником с большими потерями для атакующих, после чего части дивизии 2 дня готовились к новому наступлению. Виновником неудачи был объявлен командир дивизии полковник А. Н. Нечаев, отстраненный от занимаемой должности 6 февраля. Вместо него соединение возглавил полковник Х. Н. Алавердов. Однако смена командира не привела к более успешному ведению операций в полосе дивизии. Многократные попытки захватить в течение 7–9 февраля высоту, являвшуюся одной из ключевых финских позиций, не дали результата. Единственным успехом за три дня было взятие 9 февраля 3–м батальоном 513–го стрелкового полка высоты «Груша», фланкировавшей с левого фланга подступы к злополучной 38,2. 10 февраля бесплодные атаки были прекращены. Дивизия готовилась к решающему штурму.

Более успешно развивались события на участке 100–й стрелковой дивизии. Там после длительной и кропотливой разведки и тщательно маскируемых инженерных работ, сблизивших наш и финский передний край, 3 февраля 2–й батальон 355–го стрелкового полка внезапным броском блокировал один из дотов Хотиненс- кого укрепрайона, известный под номером 45. Финны пытались очистить укрепление артиллерийским огнем, а затем уничтожить оставшихся в живых бойцов и командиров, однако своей цели не достигли. Как вспоминал впоследствии командир батальона капитан Си- пович (вскоре Герой Советского Союза), «в роте осталось 28 человек. Оставшиеся люди действуют не хуже, чем рота в полном составе». Ночью под прикрытием тьмы и артиллерии советские саперы подвезли к 45–му доту около полутора тонн взрывчатки. После того как стрелки были отведены в укрытие, над дотом поднялся столб пламени и дыма, осколков арматуры и бетона. Тем не менее часть укрепления уцелела, поэтому для ликвидации гарнизона пришлось выделить еще одну роту под прикрытием 3 танков. На следующий день после упорного боя, с многочисленными контратаками финнов, был блокирован дот № 44. Ночью на танках сюда были доставлены заряды. Взрывами был добит дот № 45 и разрушен дот № 44.

5 февраля финны не раз пытались выбить батальон с занимаемых позиций, но бойцы и командиры цепко удерживали завоеванный участок фронта при поддержке танков и артиллерии. В течение последующих 2 дней части дивизии продвинулись, обходя Хотинен. на 3 км в глубину. Финны, чтобы не допустить прорыва обороны на этом участке, стянули к месту вклинения советских войск свои немногочисленные резервы, решив, что именно здесь будет нанесен главный удар.

Перед началом генерального наступления на линию Маннергейма было предпринято еше несколько атак для укрепления исходного положения. Наиболее крупная из них была проведена 5 февраля с участием более чем 100 танков. Однако, как признает Воронов, успеха она не имела. Израсходовав на артподготовку 20 тысяч снарядов, войска встретили сильное сопротивление противника и вернулись на исходные позиции.

3 февраля войска Северо — Западного фронта получили задачу ударом смежных флангов 7–й и 13–й армий прорвать линию укреплений на рубеже от реки Вуокса до Кархула. В течение четырех — пяти дней требовалось достичь линии Лохийоки, станция Кямаря, Хуумола, чтобы воспрепятствовать отходу финских войск на запад и окружить их на Карельском перешейке. Затем армии Северо — Западного фронта должны были выйти на рубеж Кякисалми, станция Ант- реа, Выборг и открыть дорогу на Хельсинки. На то, чтобы преодолеть 65 км, войскам отводилось 12–15 суток.

Замысел этого плана Шапошников на апрельском совещании 1940 года приписывал Сталину: «Лично товарищ Сталин предложил совершенно правильный план — удар провести обеими армиями (7–й и 13–й), не ограничиваясь ударом одной 7–й армии, а внутренними флангами, чтобы не одна армия работала, а работали обе армии своими внутренними флангами в расчете, что, если не удастся прорвать фронт противника одной армией, прорвется другая. Таким образом, мы получили бы возможность после прорыва развивать его дальше».

На том же совещании Григорий Михайлович Штерн, угодничая ввиду неудачного командования 8–й армией, приписывал уже Сталину главную заслугу в организации прорыва линии Маннергейма: «Нечего греха таить, товарищи, начинали мы не блестяще. И то, что мы добились относительно быстрой, в труднейших условиях, исторической победы над финнами, этим мы обязаны, прежде всего тому, что товарищ Сталин сам непосредственно взялся за дело руководства войной, поставил все в стране на службу победе. И «штатский человек», как часто называет себя товарищ Сталин, стал нас учить и порядку, прежде всего, и ведению операций, и использованию пехоты, артиллерии, авиации, и работе тыла, и организации войск».

Тут Сталин прервал поток штерновской лести: «Прямо чудесный, счастливый человек! Как это мог бы сделать один я? И авиация, и артиллерия…»

Григорий Михайлович сделал вид, что не почувствовал иронии: «Товарищ Сталин, только вы, при вашем авторитете в «стране, могли так необыкновенно быстро поставить все на службу победе. И поставили, и нас подтянули всех, и послали лучшие силы, чтобы скорее одержать эту победу. Это же факт, что мы использовали артиллерию, как вы нам говорили, за авиацию вы нас били очень крепко, и авиация резко подняла свою работу, начав действовать, как вы указали, и все прочее, ведь все здесь это знают, было именно так, как я сейчас сказал». Холопское унижение, однако, не спасло Штерна от расстрела в октябре 1941–го по ложному обвинению в заговоре в пользу Германии.

Генеральное наступление на линию Маннергейма началось 11 февраля после 3–часовой артиллерийской подготовки. Из?за нелетной погоды не удалось использовать авиацию. Лишь на третий день ожесточенных боев 123–я стрелковая дивизия 7–й армии достигла прорыва глубиной 4 км в районе Ляхде.

Н. Д. Яковлев, будущий маршал артиллерии, а в то время занимавший должность начальника артиллерии Киевского особого военного округа, побывал на Карельском перешейке во время февральского наступления. Он был потрясен малой результативностью огня многочисленной советской артиллерии. В мемуарах Николай Дмитриевич по этому поводу писал: «С удивлением знакомился с ведомостями о расходе боеприпасов… Войска расходовали боеприпасы так, как им этого хотелось, при этом совершенно не учитывая, соответствует ли калибр орудий важности целей на поле боя… Словом, нашим артиллеристам нужно было еше учиться воевать». Вскоре после окончания войны Яковлевым и другими артиллеристами для наркома обороны был составлен специальный доклад, где подчеркивалось нелепое, пустое расходование снарядов:

«Артчасти ведут безудержный огонь без достаточной разведки целей, не достигая нужного результата. Один 116–й артполк расстрелял с 30 ноября 17 700 152–мм выстрелов (72 вагона). Относительный расход самых тяжелых калибров часто превышает расход дивизионной и полковой артиллерии. Например, 316–й артиллерийский дивизион большой мощности израсходовал 18 декабря 1939 года по шестьдесят снарядов на 280–мм мортиру, а за этот же день в 123–й стрелковой дивизии на полковую и дивизионную пушку израсходовано 18 выстрелов, а на 45–мм пушку — 9 выстрелов. В том же дивизионе и в 455–м артполку подавались команды на беглый огонь из 280–мм мортир и 152–мм пушек — гаубиц образца 1937 года. Бывали случаи, когда общевойсковые начальники требовали вести ночью беспокоящий огонь из 280–мм мортир по дорогам. Отношение к экономии и сбережению артвыстрелов в войсках пренебрежительное».

На совещании по итогам финской войны в апреле 1940 года этот призыв к экономии, разумному расходованию боеприпасов не встретил, однако, поддержки у Сталина. У него произошел замечательный диалог с В. И. Чуйковым. Василий Иванович заметил:

— Когда мы говорим об автоматическом огне, забываем о расходе боеприпасов. Я сам испытывал ППД (пистолет — пулемет Дегтярева. — Б. С.) — это прекрасный пулемет. Когда стреляешь одиночным огнем, очень метко получается, как только автоматический огонь — все идет вверх.

— А вы как финны, отсюда стреляйте, — посоветовал Сталин. И добавил: — Если мало боеприпасов расходовали, то много людей расходовали. Тут надо выбирать одно: либо людей надо пожалеть, но тогда не жалеть снарядов, патронов, либо жалеть патроны и снаряды, тогда людей будете расходовать. Что лучше?

Чуйков попробовал примирить обе альтернативы:

— Лучше стрелять метко и попадать в цель.

Сталин взорвался:

— Неверно, это старо. Если бы наша артиллерия стреляла только по целям, до сих пор бы воевали. Артиллерия выиграла, что она в один день 230 тысяч снарядов положила. Ругали их за это, а я ругал, в свою очередь, почему не 400 тысяч, а 230. Если каждый 20–й снаряд попадал в кого?либо, хотя бы в избушку, это большое дело, если из 99 каждый сотый снаряд попадал, это уже замечательно, вы разрушили тыл, не дали развивать оборонительных сооружений, не давали возможности делать подвоз людям, которые защищали войну. И мы оглушили армию. Вы знаете, что довольно значительная часть финнов с ума сошла от артиллерийских снарядов, и специальные отделения в госпиталях Финляндии были открыты для людей, которые потеряли рассудок. Вот что значит артиллерия. Никогда снарядов в современной войне нельзя жалеть и патронов нельзя жалеть. Если будем жалеть — это преступление. Если не будем жалеть снарядов и патронов, тогда мы людей сохраним и выиграем войну в пять раз раньше.

— Но когда я выпустил 10 тысяч снарядов на шведский корпус (состоявший из 2 батальонов. — Б. С.), — возразил Чуйков, — то тут же последовал запрос, почему так много израсходовали снарядов.

— От кого запрос? — осведомился Сталин.

— От начальника Генерального штаба.

— Неправильно, — сказал Сталин. — Начальник Генерального штаба не понял сути современной войны.

— Имеется запрос от начальника Генерального штаба, почему такой большой расход снарядов, — продолжал Чуйков, быстро сориентировавшись, куда ветер дует. — А я считаю, что надо было бы больше выпустить снарядов по шведскому корпусу.

— Надо было 40 тысяч снарядов пустить, — на этот раз поддержал командарма Сталин. — Если бы вы пустили снарядов больше, мы бы выиграли войну в феврале. А это чего стоит выиграть войну на месяц раньше? Миллиард. И сколько человеческих жизней можно было бы сохранить. Что такое снаряд — это чепуха. Вот как надо смотреть, если иметь в виду современную войну, потому что дело решает артиллерия. Вы говорили, что нужно много стрелков. Чего они, бедняги, могут дать? Они без артиллерии пропадут.

Та же тема возникла и во время выступления на совещании К. А. Мерецкова. Кирилл Афанасьевич рассказал байку о якобы построенных финнами санаториях, где лечились солдаты и офицеры, от воздействия советской артиллерии и авиации заболевшие расстройством психики. И рассуждал:

— Танки исключительно доблестно вели себя в бою, но некоторое замешательство у нас с ними было. Мы неправильно ориентировались на потери. У нас был лозунг, что нужно завоевывать победы с малой кровью. Это очень хорошо. Но нельзя завоевывать вовсе без потерь.

— С малой кровью, но с большим расходованием снарядов, — уточнил Сталин.

— Это верно, — согласился Мерецков.

Кто же был прав в этом споре? Казалось бы, против мнения: чем больше выпустишь снарядов, тем меньше потеряешь людей — возражать трудно. Однако все дело в том, как именно расходовать снаряды. Когда из 280–мм мортир стреляют по воробьям, когда стреляют не по целям, а по площадям и ведут всего — навсего беспокоящий огонь, да еще крупным калибром, — толку от этого наступающей пехоте и танкам никакого. Советская артиллерия из?за плохой разведки целей основную массу снарядов расходовала во время артподготовки на стрельбу именно по площадям. Боеприпасов для поражения выявленных уже в наступлении целей не оставалось. А 152–мм и 203–мм гаубицы могли разбивать сеющие смерть доты только при стрельбе прямой наводкой. Вот почему потери в людях были исключительно велики. Линию Маннергейма ведь прорвали не мощью артиллерии и авиации, а большой кровью пехотинцев и танкистов.

Когда 11 февраля после 2–часовой артиллерийской подготовки части 100–й стрелковой дивизии вновь рванулись вперед, красноармейцам удалось продвинуться всего на 200–300 м, после чего они залегли под сильным огнем. Бои с 3 по 9 февраля обошлись дивизии в 196 человек убитыми, 1502 — ранеными, 89 — обмороженными и 4 — пропавшими без вести.

Действия 100–й стрелковой дивизии дезориентировали противника относительно места нанесения главного удара: против нее финны сосредоточили дополнительные силы.

Соседняя с 100–й 113–я стрелковая дивизия (обе входили в 50–й стрелковый корпус) в течение боев 11–13 февраля также не достигла каких?либо крупных успехов. Лишь ее 679–й стрелковый полк сумел занять юго — восточные скаты высоты 38,2.

В этих боях славой покрыла себя 123–я стрелковая дивизия. Уже через полтора часа ее 245–й стрелковый полк овладел рощей «Молоток» и высотой 65,5. Продвигаясь к роще «Фигурная», он захватил 5 дотов. Полком командовал майор И. И. Рослый. В звании генерал — майора во главе стрелкового корпуса он примет участие во взятии Берлина. 255–й стрелковый полк к вечеру овладел высотой «Язык». Наступление пехоты поддерживали батальоны 1–й и 20–й танковых бригад. В составе последней помимо штатных Т-28 действовали экспериментальные КВ, неуязвимые для неприятельской противотанковой артиллерии. В артиллерийской подготовке участвовали дивизионная и корпусная артиллерия, несколько дивизионов орудий большой мощности и саперы. Благодаря тесному взаимодействию всех родов войск в течение нескольких часов была взломана линия укреплений противника.

Вечером 11–го противник, несмотря на то что значительная часть его резервов была связана боем с подразделениями 100–й стрелковой дивизии, попытался контратаковать части 123–й дивизии, но успеха не достиг. Командование 50–го корпуса ввело в бой из второго эшелона 27–й стрелковый полк 7–й стрелковой дивизии. Он ударил во фланг финнам, и те отступили на север вдоль реки Мая — йоки.

— февраля 272–й стрелковый полк 123–й дивизии, сменивший на передовых позициях 255–й стрелковый полк, продвинулся на 600 м севернее высоты 65,5. Однако соседний 245–й стрелковый полк, встреченный сильным огнем, остался на прежних позициях.

— февраля командование 50–го корпуса дополнительно ввело в бой 257–й стрелковый полк, разведывательный и танковый батальоны 7–й стрелковой дивизии, которые, действуя на левом фланге 123–й стрелковой дивизии, заняли высоты «Арбуз» и «Каска».

В этот же день после часовой артиллерийской подготовки опять наступали части 123–й дивизии, однако решающий успех был достигнут только 14 февраля, когда части 7–й стрелковой дивизии заняли район Катрес, Лампи. Оборона финнов была прорвана на 8—10 км. В прорыв была введена подвижная группа в составе 13–й танковой и 15–й мотострелково — пу- леметной бригад. В 2 часа дня 16 февраля они ворвались на станцию Кямяря, важнейший пункт снабжения правого фланга финской армии «Карельский перешеек».

123–я стрелковая дивизия еще 15–го числа овладела районом Лехтола, Маяккюля. Дальнейшее продвижение было остановлено, поскольку при отходе финны взорвали мост и лед на реке Мая — йоки.

7–я стрелковая дивизия 15 февраля заняла район Хумоланаутио, выйдя во фланг Хотиненского УР, а 100–я стрелковая дивизия после тяжелого боя овладела рощей «Сапог», школой поселка Туртта и районом Пелтола.

16 и 17 февраля соединения 50–го стрелкового корпуса продолжали расширять и углублять прорыв. 123–я стрелковая дивизия при этом овладела районом развилки дорог севернее местечка Куйвола, а 7–я дивизия после 4–часового боя заняла Хумола и северную окраину местечка Кивеля. 100–я дивизия тем временем заняла хутор Харьюмяки и рощу «Топор». Клин, вбитый в оборону противника, достиг к 17 февраля уже 12–15 км в глубину и 10–12 по фронту. В ходе прорыва главной полосы линии Маннергейма соединения 50–го стрелкового корпуса уничтожили Сумма — Хотиненский, Лейпясуоский, Междуболотный и Тайпальский укрепленные районы.

Однако остальные соединения 7–й армии действовали не так удачно, как дивизии 50–го корпуса. Например, пехотинцы 138–й стрелковой дивизии 10–го стрелкового корпуса 11 февраля вынуждены были залечь под сильным огнем финнов у проволочных заграждений. 13 февраля части дивизии вышли на южную опушку рощи, «Угольник», понеся значительные потери. Финны применили новую тактику: они пропускали первые цепи атакующих и открывали огонь по последующим, заставляя их отступить, а затем огнем с тыла уничтожали прорвавшихся в глубину подразделениям.

Лишь в ночь на 16 февраля 554–й стрелковый полк овладел частью рощи «Угольник», а ближе к вечеру высотой «Безымянная», оседлав дорогу Кархула — Туртта.

Не особенно удачно действовала и отличившаяся в декабрьских боях 24–я стрелковая дивизия. Штурмуя Вяйсяненский укрепленный район в период с 11 по 17 февраля, она смогла продвинуться всего на 400–500 м.

Безуспешным было также наступление 15–го и 23–го стрелковых корпусов 13–й армии в течение 11–15 февраля, предпринятое с целью прорыва передовой полосы линии Маннергейма.

В приказе по войскам Северо — Западного фронта относительно итогов боевых действий в период с 11 по 18–е февраля отмечалось полное отсутствие фланговых и обходных маневров, приводившее к неудаче и излишним потерям. Однако следует учесть, что часто у командиров дивизий и полков не было никакой возможности для маневров из?за глубокого снега, болот и обширных минных полей.