Трагедия окружённых

Трагедия окружённых

На Карельском перешейке в декабре и январе борьба разворачивалась по старой схеме, хорошо известной еще от Первой мировой войны: наступление большой массы войск на заранее подготовленные оборонительные позиции противника. Здесь боевые действия после первых советских неудач на полтора месяца приобрели позиционный характер.

Иначе развивались события в районе севернее Ладожского озера, где финны с самого начала вели маневренную оборону и стремились выйти на коммуникации наступающих советских войск. В боях большое значение имела лыжная подготовка. Финны — прирожденные лыжники. Они быстро перемешались и метко стреляли, действовали тактически грамотно, небольшими группами. В Красной Армии лыжные части и подразделения были сформированы уже в ходе войны. Всего было создано 40 отдельных батальонов и 200 эскадронов лыжников, насчитывавших более 45 тысяч человек. Однако многие бойцы этих подразделений впервые встали на лыжи и никак не могли вести борьбу на равных с опытным противником.

Вот что вспоминал рядовой — разведчик 17–го отдельного лыжного батальона Павел Шилов, студент Ивановского сельскохозяйственного института, пошедший на фронт добровольцем и, в отличие от многих своих товарищей, умевший ходить на лыжах:

«Военком напомнил о массовом поступлении в Иваново обмороженных, но при этом сказал, что нас оденут не так, как красноармейцев, начинавших войну в шинелях, яловых или кирзовых сапогах, в буденовках, вооруженных винтовками Мосина и т. д. Нас лучше вооружат и оденут в полушубки…

17–й отдельный батальон насчитывал со всеми службами более 1000 человек. Одеты мы были так: нижнее бязевое белье, шерстяные кальсоны и рубашка, бумажные, цвета хаки, брюки и гимнастерка. Поверх — шинель, плохо подогнанная по росту, шапка — буденовка (в декабрьские морозы. — Ъ. С.), подшлемник, каска, на ногах валенки. Снаряжение: лыжи с мягкими креплениями, вещмешок, в нем яловые сапоги, лыжные ботинки с креплениями, плащ — палатка, противоиприт- ные сапоги (по полпуда весом), противоипритная накидка. На поясном ремне: котелок, фляга, две гранаты, два капсюля — взрывателя, саперная лопатка, два патронташа, сумка с патронами (100 патронов в обоймах). Противогаз через плечо. Вооружение на взвод разведки: гранатомет (какого?то древнего образца винтовка, а на ствол надевалась граната)> у командиров — револьверы, у остальных — пятизарядные обычные винтовки. Стрелковые роты кроме винтовок и револьверов имели на вооружении ручные пулеметы Дегтярева, станковые пулеметы «максим» и минометы, но… без мин.

Станция Медвежьегорск. Длительная остановка, приказ: «Сдать винтовки». Откуда?то появились ящики, и мы в них уложили оружие и патронташи, а затем получили винтовки С ВТ с магазинами (2 штуки) на 10 патронов. СВТ (самозарядная винтовка Токарева. — Ъ. С.) нам понравилась: не надо браться за затвор, перезаряжая; стрелять можно и одиночными выстрелами, и очередями, если будет необходимость…

Станция выгрузки — Кочкома. Справа по ходу эшелона — Беломорканал. Утром в пустом помещении школы нас ждал сюрприз. Сняли шинели, буденовки, одели ватные брюки поверх валенок. Брюки сверху белые, из какой?то плотной ткани (типа плащовки), внутри синяя фланель. Куртка: на рукавах манжеты, снизу пояс. Вместо буденовок дали ватные колпаки из того же материала, что и куртка с брюками. Ну и еще маска с прорезями для глаз и рта. На руки, в дополнение к шерстяным перчаткам, полученным в Шуе, выдали варежки с одним пальцем. И сказали, что это одежда строго секретная.

Далее на автомашинах перебросили нас до пограничной заставы Реболы. В Реболах переночевали в землянках, днем поупражнялись в стрельбе, а вечером на лыжах отправились к государственной границе с Финляндией. Тут начали проклинать тех военспецов, которые экипировали бойцов легколыжного батальона и особенно нас — разведчиков.

«Какие мы разведчики, — думали мы, идя на лыжах, — мы навьюченные, неповоротливые ишаки, или верблюды, или носильщики наподобие клондайковских носильщиков — индейцев».

Эта экипировка нам мешала: никакой маневренности, подвижности, да в лютый мороз, да в глубоких снегах!

Навьюченные, шли мы до границы, периодически отклоняясь от основной дороги и проверяя, нет ли рядом противника.

На другой день, изрядно и совершенно напрасно измученные (могли бы весь батальон подбросить на машинах), мы достигли границы. Тут немного передохнули, подкрепились консервами и галетами, попутно получив патриотическую зарядку со стороны подвернувшегося малограмотного политрука. Он по- украински нам объяснил обстановку на передовой примерно так: «Наши самолеты бомблят и бомблят, а финны убегают», — ну и еще что?то маловразумительное. Затем последовал приказ: догнать и уничтожить отряд финских лыжников, проникших на нашу территорию и устроивших крушение воинского эшелона и другие диверсионные акты.

Шли по их лыжне вдоль границы на север в течение дня, безо всякого результата. В кромешной тьме, постоянно падая от изнеможения, кое?как вернулись на дорогу, откуда начали преследование лыжников, и здесь получили приказ командира Сапрыкина зарыться в снег и спать.

Я никак не думал и не предполагал, что отдых будет в снежной яме, но приказ есть приказ. Я, как и другие, вырыл яму, постелил на дно плащ — палатку, кто?то, назначенный часовым, засыпал меня снегом, и я заснул мертвецким сном, словно в комфортабельном гостиничном номере.

Проснулся от удара в бок прикладом винтовки. Это часовой поднимал нас, так как уже светало. Выбрался из снежной постели, довольно теплой при 40–градусном морозе, и сразу страшно замерз.

Пошли куда?то вправо от дороги, ведущей на передовую. Стали уже слышны разрывы бомб и снарядов, но очень глухо: передовая была далеко. Двигались

по глубокому снегу, вновь измучились безо всякого толку и вышли опять на дорогу. Темнело, когда нас догнали машины с боеприпасами и продовольствием. Нас посадили на верх груза, но мы и тут мучились, то и дело вытаскивая машины — полуторки из снега на обочинах, так как шоферы, по неделе почти не спавши, на ходу засыпали, а машины, съезжая с дороги, вязли в снегу.

Ехали ночь. На одном обогревательном пункте получили по буханке размороженного ржаного хлеба и под утро прибыли на передовую. Место это называлось Хильки-3… Когда шли к исходной позиции, нам навстречу попались остатки стрелкового батальона — измученные бойцы, истерзанные. Они вели и несли раненых и в наш адрес отпускали злые реплики: «Видите, что с нами стало? В одном бою разбили батальон, а вы добровольно (нас узнавали по одежде) идете умирать!» Это как ножом резануло по сердцу. Сразу вспомнились слова малограмотного политрука: «Наши самолеты бомблят и бомблят, а финны убегают». Тут мы увидели другое. Наши бегут, и не все, а жалкие остатки. Также узнали от раненых и про то, как наши «бомблят». Самолеты, верно, бомбили, стараясь угодить в финнов, окруживших 54–ю дивизию, но иногда бомбы падали и на своих, а продукты и боеприпасы, которые они сбрасывали, чаще попадали к финнам, нежели к бойцам окруженной дивизии.

Увидели артиллерийскую батарею 76–мм пушек и хорошую землянку… Нас пустили погреться и подготовиться к предстоящим боям. Рядом находилась походная кухня, и мы впервые за много дней поели горячей пищи…

Все, кого мы встречали, были возбуждены, так как бои шли не в нашу пользу. В артиллерийской землянке жили недолго. Быстро получили продукты на три дня — тушенку, масло, сахар, галеты, по шкалику водки (называли это «ворошиловским пайком») — ив сумерках вышли в первую разведку.

Что разведывать, куда, на какое расстояние — командиры не объяснили. Сошли на лыжах под гору и углубились в темный лес. Темнота постоянно разры- ва/шсь светом ракет красного, желтого, белого цвета. Впереди, справа, слева, сзади непрерывная стрельба — пулеметная, автоматная, минометная.

Вдруг передние остановились. Меня нашел командир взвода и дал приказ возвратиться назад, найти батальон, который должен идти за нами, и сообщить, л/б/, разведчики, дошли до указанного рубежа, противника не встретили, и какой будет дальнейший приказ.

Я углубился в незнакомый лес по проторенной лыжне. Шел быстро. Несмотря на сильный мороз, весь взмок, впору было расстегнуться. Так я волновался, что и усталость исчезла. Страха не было. Думал только одно: как бы найти батальон. Вдруг лыжня раздвоилась. Куда идти — вправо или влево? Прислушался, услышал какие?то голоса (почудилось — на чужом языке), пошел вправо и не ошибся.

Вскоре встретил головной дозор батальона во главе с начальником штаба (его я узнал по росту, он был детина метра под два). Доложил начальнику штаба приказ, полученный от Сапрыкина, и выслушал площадную брань в адрес командира взвода, а также по- чему?то и в свой. Мне приказали вести батальон по знакомой лыжне. Светало, когда приблизились к месту, от которого я ушел с приказом, и увидели остатки от взвода. Командир взвода тяжело ранен, пом- комвзвода тоже. Невредимыми остались политрук и два санинструктора. Пока я ходил на связь с батальоном, разведчиков окружила большая группа финнов и расстреляла из автоматов и минометов. Беда была в том, что наши СВТ не стреляли. На морозе после первого выстрела затвор покрывался пленкой льда, и капсюль следующего патрона не разбивался бойком. После первых выстрелов разведчики уже не стреляли, а вот автоматы у командира взвода и помковзвода были в

порядке, и они стреляли по финнам до последнего патрона. Ну и по ним, ведущим огонь, финны сосредоточили ответный огонь и обоих тяжело ранили. Спас остатки разведвзвода наш приход к месту боя в составе батальона.

К утру подтянулись все роты. Началась плохо мне понятная подготовка к бою. При свете утра я видел, что мы находимся на огромной сопке, покрытой сосновыми деревьями, а слева — лощина или озеро. Вот туда и было приказано идти батальону. И тут началось побоище. Командиры, не имея разведданных, пошли в наступление, не зная силы и точного расположения противника. По батальону били из пулеметов и вели интенсивный минометный обстрел. Финны умело применяли минометы в лесной местности и нанесли батальону большой урон. Я в это время наткнулся на политрука и разведчика Никифорова из Кинешмы. Политрук вел огонь из автомата по финнам на другой стороне лощины. Я увидел за кустом пулемет, установленный на волокуше, и трупы убитых пулеметчиков. Я — пулеметчик, а политрук помогал с дисками. Находка дегтяревского пулемета дала возможность подавить огонь противника на правом фланге, чем воспользовались наши и потеснили финнов к лесу. Вдруг застонал политрук: разрывная пуля раздробила ему голень правой ноги. Политрук стонет и просит ему помочь и не бросать. Я снял пулемет с волокуши, положил на нее политрука и под сильным огнем стал вывозить из этого ада. Даже не заметил, куда делся Никифоров; видимо, его убило.

Мне одному пришлось вывозить раненого по изрытому, в ямах, снегу. С трудом затащил политрука в заросли кустов, немного отдохнул. Думаю, что делать: идти к ротам, продолжающим бой, или везти раненого. Пересилила жалость к человеку, стонавшему, ослабевшему от потери крови…

…Я отошел от санбата, не зная, что делать, куда направиться. Поел у стоявшей возле полуразрушенного сарая кухни и пошел искать своих… Под утро собрались оставшиеся в живых: командир отделения Плетнев, Смирнов, Морозов, один из санинструкторов и я. Вот и все уцелевшие разведчики.

К вечеру нас собрали появившиеся чужие командиры (командиры батальона, за исключением писаря штаба, старшины по званию, погибли), присоединили к дорожно — эксплуатационному полку, и мы пошли в новое наступление. Кроме дорожного полка в наступлении участвовали остатки нашего лыжного батальона (человек 200) и еще какие?то части. Шли слева от дороги по направлению к окруженной 54–й дивизии».

В этом живом рассказе — «окопная правда» финской войны. Сразу ясно: вина за поражения в первую очередь лежала не на красноармейцах, а на командирах. Это они нагрузили лыжников — разведчиков, как вьючных животных. Снабдили их негодными в зимних условиях винтовками СВТ. Между тем с начала войны прошла уже не одна неделя, и те, кому следует, давно уже должны были установить, что на морозе СВТ дает осечки. Затем, нормальное зимнее обмундирование получили лишь сформированные частично из добровольцев лыжные батальоны, а основная масса красноармейцев продолжала сражаться в шинелях и буденовках.

Бестолковость командования очевидна. Зачем разведчикам громоздкий противохимический комплект? Что, финны у себя в тылу будут бить по ним химическими снарядами? Да и снарядов?то таких в финской армии не было. Командование Красной Армии стало жертвой собственной пропаганды. Ведь уже 3 декабря 1939 года «Правда» заявила: «Финны пустили в ход газы. В этом районе употребили хлорпикрин. Правда, газ им не помог. У всех наших бойцов есть противогазы. Да и недолго работала ядовитая гадина. Химик тов. Огольцов под огнем врагов ликвидировал установку…» А может, советская сторона сама собиралась использовать против финнов отравляющие вещества и снабдила красноармейцев противогазами, а для отвода глаз запустила газетную «утку» о «ядовитых гадинах»? Но, даже если такие планы и были, осуществить их под неусыпным оком Англии, Франции, США, да и Германии было невозможно.

Насчет обмундирования и прочей амуниции прозрение у советских интендантов наступило лишь по окончании финской войны. На совещании в апреле 1940 года начальник снабжения Красной Армии А. В. Хрулев говорил Сталину:

«Нагрузка нашего бойца, безусловно, велика. Солдат царской армии — правда, он не носил противогаза (хотя химические снаряды в Первой мировой войне применялись. — Б. С.) и стального шлема — …все же имел нагрузку в летнее время примерно в 28 кг…

— Много, — заметил Сталин.

— Много тоже, тов. Сталин, — согласился Хрулев. — Но наш боец… на финляндском фронте носил на себе 33,5 кг.

— Безобразие, — возмутился Иосиф Виссарионович.

— Безобразие, — как эхо, отозвался Андрей Васильевич. И критически отозвался о красноармейской шинели: — Для парада она хороша, но для войны не совсем… Она длинная и мешает бойцу передвигаться…

— Что?либо лучшее нужно? — поинтересовался Сталин.

— Наша армейская куртка, — объяснил начальник снабжения, — она сделана из хлопчатобумажной. диагонали, она очень красивая.

Этот пассаж вызвал смех в зале, и Хрулев поправился:

— И она очень теплая (интересно, каково было солдатам в хлопчатобумажной диагонали поздней осенью и зимой? — Б. С./ Ко мне пришел один наш командир и говорит: «Почему вы держитесь за шинель?» Я ему

отвечаю: «А почему не держаться за шинель?» А мне отвечает: «Теперь от нее все уходят, короче делают, значительно короче, чем у нас…» В бою шинель очень мешает быстрому продвижению».

Действительно, в финской армии, как и в немецкой и других западных армиях, шинель давно уже была короткой, чтобы не стеснять движений бойца. Но в Красной Армии вопрос с переходом на короткую шинель так и не был решен вплоть до Великой Отечественной войны. Дело в том, что у нас шинель была еще и одеялом для бойцов, которым часто приходилось ночевать в палатках или холодных землянках. Финских, английских или немецких солдат обычно старались разместить в домах или теплых блиндажах, так что в шинелях — одеялах они не нуждались. Да и паек у красноармейцев был беднее, чем у западных коллег, и мерзли они сильнее. Потому?то на апрельском совещании отмечали: «Красноармейцы на шинель не жалуются». Вообще, на Западе, и в частности в Финляндии, бытовому обустройству солдат уделяли гораздо больше внимания, чем в России. Ситуация не изменилась и сегодня. Причина все та же: наша страна во много раз беднее, чем ее западные соседи. Поэтому средства направляются прежде всего на пушки, а что останется — на хлеб бойцам и их обучение. Оттого?то в «зимней войне» по уровню боевого мастерства финские солдаты и офицеры наголову превосходили советских.

Лыжные батальоны и эскадроны несли обыкновенно наибольшие потери, поскольку финские лыжники особенно превосходили противника в лыжной, огневой и тактической подготовке.

Поэт Сергей Наровчатов, сражавшийся в рядах лыжного батальона, вспоминал: «Я понял, что такое взрослость, какая это страшная вещь… Из батальона в 970 человек осталось нас 100 с чем?то, из них 40 человек невредимыми».

Близко знавшая Наровчатова Елена Ржевская так передает его тяжкие впечатления о финской войне:

«Наровчатов — и не он один — ринулся, не раздумывая, добровольцем. Ушли вчетвером в лыжный батальон, вернулись двое из госпиталей, тяжело обмороженные. Помню, о//, вернувшись, говорил: спасло его то, «/то он был сильным лыжником. Замерзающий, ш- мученный без сна батальон в рейде по тылам противника. Сергей уходил на лыжах вперед. И, стоя на лыжах, засыпал, привалясь на палки. Поравнявшись с ним, его расталкивали, потому не уснул навеки, за- мерзнуву а поспав сколько?то, немного набрав сил, снова отрывался от бессонного батальона вперед и снова мгновенно засыпал стоя.

Уходил на финскую с близким другом Мишей Молочко, вернулся без него. Уходил влюбленным. Еще из госпиталя писал той девушке полные чувств письма, а пришел опустошенный. Жив, но казался мне смертельно потерпевшим. Взглянул в леденящее душу — в тупое, бессмысленное, зверское, безобразное лицо вой- яы. Кончилась ликующая юность. Выбито ощущение своей бессмертности».

Вернувшись, Наровчатов написал тогда же, в 1940–м, в одном из своих стихотворений:

Господи! Мы многое узнали,

То, чего вовек не надо б знать.

У уцелевших советских ветеранов «зимней войны» рассеялись многие иллюзии, как насчет боевой мощи Красной Армии, так и по поводу любви, которую будто бы питают к Советскому Союзу трудящиеся всего мира. Финские рабочие и крестьяне никаких добрых чувств к вторгшимся на их землю красноармейцам не испытывали, дрались ожесточенно и умело, и восставать против «кровавой финляндской буржуазии» не собирались.

Лыжные части финнов особо активно действовали в районе к северу от Ладожского озера. Здесь превосходство в этом роде войск позволило финнам вырвать инициативу у Красной Армии и на некоторых участках удерживать ее вплоть до конца войны.

В начале войны севернее Ладоги действовали две советские армии: 8–я и 9–я. До 16 декабря 8–й армией командовал комдив И. Н. Хабаров, а позднее — командарм 2–го ранга Г. М. Штерн. В ее состав входили два стрелковых корпуса: 1–й и 56–й, однако 75–я стрелковая дивизия, приданная 1–му корпусу, к 30 ноября еще только выдвигалась к границе. 8–я армия по плану на 3–5–й день операции должна была захватить город Питкяранта, а на 7—10–й день — города Сортавала и Лахденпохья. Потом левофланговым дивизиям следовало зайти в тыл войскам противника, оборонявшим Карельский перешеек, а правофланговым — продвигаться в глубь финской территории в направлении на Йоэнсу. Однако этот план осуществить не удалось.

56–й корпус наносил два удара в расходящихся направлениях: главный — силами 18–й и 168–й стрелковых дивизий совместно с 34–й легкотанковой бригадой на питкярантском направлении и вспомогательный — 56–й стрелковой дивизией на лоймоловском направлении. Главный удар 1–го корпуса был направлен на Толвоярви. Успех обоих корпусов грозил финнам потерей важных позиций и коммуникаций. Но, как часто бывает, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги», ну а здесь — про леса и зимнее карельское бездорожье. В апреле 1940 года, выступая на совещании по итогам финской войны, командующий артиллерией 8–й армии комбриг Н. А. Клич справедливо указал на изъян плана, по которому наступала армия: «К началу войны 8–я армия начала наступление фактически «растопыренными пальцами» — 5 дивизий На пяти направлениях. Территория не была подготовлена для действий крупных воинских частей. Почему это произошло? Потому, что общий оперативный план не учитывал важности петрозаводско — сортавальского направления».

30 ноября 56–я стрелковая дивизия пошла в наступление вдоль железной дороги и шоссе на Лоймолу. Сначала она не встречала серьезного сопротивления. Первый настоящий бой произошел 5 декабря и оказался успешным для наших войск. Штаб 56–й дивизии донес, что занята станция Питсийоки, но вскоре оказалось, что в действительности это был полустанок Нятяоя, находящийся несколько восточнее. Ошибка случилась из?за того, что командиры плохо ориентировались на местности — не умели как следует читать карту.

Теперь против дивизии действовал усиленный батальон финнов при поддержке бронепоезда. В ночь на 7 декабря 37–й стрелковый полк вышел к развилке дорог в 10 км западнее Нятяоя, а 184–й занял рубеж в 5 км юго — восточнее Лоймолы.

С прибытием в район боевых действий финского 35–го пехотного полка 12–й пехотной дивизии под командованием подполковника Тианена ситуация изменилась. Уже 12 декабря штаб 56–й стрелковой дивизии сообщал в штаб корпуса, что после боя, не принесшего существенного территориального успеха, части крайне утомлены. Предпринятая на следующий день попытка обойти линию обороны противника с севера силами 2–го батальона 37–го стрелкового полка не увенчалась успехом: атакующие подразделения были встречены огнем снайперов и автоматчиков, тщательно замаскировавшихся на деревьях и под ними и создававших своими умелыми действиями иллюзию, что тут действуют крупные силы. 14 декабря батальон вернулся на исходные позиции, потеряв около 60 человек убитыми и ранеными.

17 декабря финны перешли к более активным действиям. В результате два батальона 37–го и 213–го стрелковых полков оказались в окружении, но вырвались из него вечером того же дня. К 19 декабря 37–й стрел; ковый полк вынужден был отойти на 8—10 км, чтобы занять рубеж обороны в 2 км западнее Нятяоя, оседлав железную и шоссейную дороги. Вскоре отошли и другие части, за исключением 3–го батальона 184–го стрелкового полка, удержавшего свои позиции в районе Лоймолы. 24 декабря неприятелю удалось отрезать его от главных сил. Однако на следующий день батальон вырвался из вражеского кольца.

Финские диверсанты на лыжах неоднократно нарушали коммуникации дивизии, вредя ее снабжению. 22–23 декабря противнику удалось даже полностью прервать подвоз боеприпасов и продовольствия 184–му и 213–му полкам, но советское превосходство в силах, особенно в артиллерии, дало о себе знать, и финны вынуждены были ретироваться.

Не лучше обстояли дела и у левофланговых дивизий 56–го стрелкового корпуса. 18–я и 168–я стрелковые дивизии и 34–я легкотанковая бригада только на одиннадцатый день войны заняли Пяткиранта и вышли в район Леметти, продвинувшись на 40–50 км. Быстрее идти вперед им мешало не столько сопротивление немногочисленного финского боевого охранения, сколько плохая лыжная подготовка красноармейцев. Из?за этого приходилось держаться немногих дорог, а здесь их поджидали финские завалы и мины. Возникали бесчисленные пробки. Не могла быстрее идти вперед и танковая бригада. Один из ее батальонов использовался для охраны штаба 56–го корпуса, а два других ротами были приданы стрелковым полкам и шли в темпе пехоты.

Вскоре продвижение 8–й армии совсем остановилось, поскольку финны подтянули дополнительные силы. Из района Лоймолы прибыла 12–я пехотная дивизия финнов, с северо — запада перебросили 13–ю. Эти дивизии составили 4–й армейский корпус генерал — майора Юхана Вольдемара Хеглунда. Он и разработал специальную тактику борьбы с наступающим противником в условиях непроходимых для больших масс войск лесов и болот. Финны применили полупартизанские методы борьбы, в чем им помогали превосходная лыжная подготовка и хорошее знание местности. Поскольку сплошная линия фронта отсутствовала, небольшие финские подразделения проникали во вражеский тыл и перерезали дороги, по которым шло снабжение наступающих советских дивизий.

Севернее 56–й дивизии на Толвоярви наступала 139–я стрелковая дивизия, сформированная в августе — сентябре 1939 года при «больших учебных сборах», накануне вторжения в Польшу. Дивизия состояла из жителей Духов- щинского, Спас — Деменского и Демидовского районов Смоленской области. Многие ранее не служили в армии и впервые взяли в руки винтовки. «Освободительный» поход в Западную Белоруссию не дал дивизии сколько?нибудь значительного боевого опыта и не оставил времени на обучение бойцов и младших командиров: ее спешно перебросили в Петрозаводск — «освобождать» Финляндию.

139–я дивизия должна была обойти с фланга финские оборонительные позиции в районе Вартсила и совместно с 56–й стрелковой дивизией наступать на Выборг. Однако реализовать этот амбициозный план не удалось.

4 декабря у переправы через реку Айттакоски произошел первый бой. Здесь финские подразделения в течение почти 10 часов сдерживали натиск передового 609–го стрелкового полка и отошли, только когда почувствовали опасность обхода с фланга. Однако разгромить противника нашим частям не удалось. 2–й батальон 718–го стрелкового полка, совершавший обходное движение, в отличие от финнов, не имел лыж и угнаться за отступающим противником не мог.

К вечеру 7 декабря следовавшие в первом эшелоне 364–й и 609–й стрелковые полки вышли к восточному берегу озера Ала — Толва — ярви, углубившись на территорию Финляндии почти на 100 километров. На следующий день 3–й батальон 364–го стрелкового полка переправился по льду через озеро и занял северную окраину поселка Толвоярви, но был выбит из него контратакой врага.

Чтобы заставить финнов покинуть оборонительные позиции, командир дивизии комбриг Н. И. Беляев сформировал два отряда для выхода во фланг и тыл неприятеля. Первый из них в составе двух батальонов 718–го стрелкового полка должен был обойти левый фланг обороны противника с севера и выйти в район в 8—10 км западнее Толвоярви. Задачей второго, состоявшего из усиленного батальона 609–го стрелкового полка, был обход правого фланга финнов.

Однако операция провалилась. Батальон 609–го полка потерял ориентировку и, как сказано в описании боевых действий дивизии, «блудил и лишь 10 декабря возвратился, не выполнив задачи». Отряд 718–го полка вышел 9 декабря в район населенного пункта Хаутава- ра, но в этот день командир 1–го стрелкового корпуса уже отдал приказ о нанесении фронтального удара по финским позициям.

Пришлось вернуть батальоны, проникшие в тыл противника. 10 декабря подразделения 364–го стрелкового полка вновь заняли северную окраину Толвоярви и две дамбы на озере Ала — Толва — ярви, однако дальнейшие попытки полностью овладеть Толвоярви успеха не имели, хотя атакующие получили подкрепление в два возвратившихся батальона 718–го стрелкового полка.

11 декабря командование 139–й дивизии разработало план решительной атаки на следующий день, проведя предварительно сильную артиллерийскую и авиационную подготовку. Но, как это часто случается на войне, события развивались не по плану. Плохая погода помешала полетам бомбардировщиков и в значительной мере снизила эффективность артиллерийского огня. Сыграла свою роль и крайняя утомленность

бойцов и командиров. За 12 дней с начала войны походные кухни все время отставали на забитых дорогах, и горячая пища выдавалась всего 2–3 раза. Бойцы и командиры вынуждены были разгрызать мерзлый хлеб или оттаивать его на кострах, а это было рискованно: финские разведчики — снайперы стреляли на огонь. Солдаты дивизии были так утомлены, что многих не могли разбудить даже, раскаты артиллерийской подготовки.

Батальоны залегли под огнем противника, однако приказа об отводе на исходные позиции все не было. Люди замерзали на снегу. Тем временем в ночь на 13 декабря подразделения 16–го пехотного полка финнов, которым командовал подполковник А. Паяри, начали обходить с флангов поредевшие роты 139–й дивизии. Роты без приказа с утра начали беспорядочный отход. Финским снайперам удалось выбить многих командиров, что усилило хаос. Особенно скверным положение стало тогда, когда многие подразделения отошли на дамбы и там перемешались с тылами и обозами. Из?за потери управления в ходе последующих атак противника в дивизии началась паника, люди бежали, бросая винтовки и пулеметы. Командиру дивизии и офицерам штаба удалось остановить бегущих только на восточном берегу озера Ала — Толва — ярви. Одновременно они вывели на передовую почти всех бойцов тыловых подразделений, владевших оружием. Помогли и артиллеристы, открывшие мощный заградительный огонь.

В тот день бойцы дивизии оставили на поле боя тысячи винтовок, 64 станковых пулемета, шесть 76–мм полковых пушек и 4 противотанковых «сорокапятки». Людские потери достигли 30 % в 718–м стрелковом полку и 60 % в 609–м.

На следующий день атаки частей группы полковника Талвелы продолжались. 139–я стрелковая дивизия вновь не могла сдержать натиск неприятеля. От разгрома дивизию спасло прибытие в середине дня 14 декабря в ее расположение, к домику лесника, передового 2–го батальона 28–го стрелкового полка 75–й дивизии. Он сдержал атаки противника на заданном рубеже и дал возможность организованно выйти из боя частям злополучной дивизии. Один кадровый батальон сделал то, что не смогли девять, состоявших из новобранцев.

С этого момента 75–я и 139–я дивизии действуют до середины января 1940 года на одном участке фронта, сменяя друг друга на передовой. 75–я полностью сосредоточилась только 18 декабря. И уже на следующий день 2–й батальон 28–го стрелкового полка, спасший накануне 139–ю дивизию, атаковал противника во взаимодействии со 2–м батальоном 115–го стрелкового полка и почти дошел до позиций на восточном берегу Ала — Толва — ярви. Но закрепиться там не удалось. Остальные части 139–й дивизии продолжали отступать, и при этом вырвавшиеся вперед батальоны попали в окружение. Противнику удалось также овладеть населенными пунктами Растисалмен и Маятало, где планировалось развертывание главных сил 75–й дивизии. Поэтому двум батальонам 28–го стрелкового полка пришлось выбивать противника из этих деревень. После второй атаки финны отошли на запад.

Днем 16 декабря окруженные батальоны прорвались к своим, понеся значительные потери: 2–й батальон 28–го полка потерял 114 человек убитыми и 130 ранеными, а во 2–м батальоне 115–го полка был выбит почти весь командный состав. После выхода из окружения он был заменен 1–м батальоном полка и отправлен во второй эшелон дивизии.

На основании вмененных им в вину поражений командир 139–й дивизии комбриг Беляев и начальник штаба майор Заалишвили 16 декабря 1939 года были отстранены от занимаемых должностей. Их сменили комбриг Понеделин и полковник Глушков. Одним из первых приказов новый командир дивизии сформировал первую в Красной Армии команду из паникеров и трусов из дивизии. За эту инициативу П. Г. Понеделин получил выговор в приказе по 8–й армии. Однако позднее, на совещании в ЦК, она получила полную поддержку, когда командир 3–го стрелкового корпуса комдив П. И. Батов предложил: «…Может быть, незначительную часть бойцов, которых можно отнести к числу нерадивых, подвергать дисциплинарным взысканиям в виде арестов, а также создать специальные исправительные и дисциплинарные батальоны, с тем чтобы покончить с расхлябанностью, которая у нас имеется». Кто?то из зала выразительно назвал эти исправительные батальоны «штрафными».

К несчастью, в годы Великой Отечественной войны такие батальоны из средства, дисциплинирующего бойцов и командиров, превратились в поставщиков пушечного мяса для плохо подготовленных лобовых атак. Через штрафные части прошла не «незначительная часть», а миллионы красноармейцев, и мало кому посчастливилось уцелеть.

Всего за период боев с 8 по 17 декабря 1939 года 139–я стрелковая дивизия потеряла, по данным штаба, 718 человек убитыми, 1570 ранеными и 1089 пропавшими без вести. В сумме это составило около четверти штатной ее численности. На поле боя было оставлено 2247 винтовок, 165 станковых и 240 ручных пулеметов, тринадцать 45–мм и восемь 76–мм пушек и одна 122–мм гаубица. Вероятно, эти данные, полученные уже после окончания боевых действий, недостаточно полны. Например, в журнале боевых действий дивизии в разделе, посвященном январским боям в районе Витавара, отмечено, что к их началу роты 609–го стрелкового полка насчитывали всего по 30–50 человек, то есть не более 30 % штатной численности. Ненамного лучшей была укомплектованность стрелковых подразделений и в других полках. Думается, что в декабре дивизия в действительности потеряла не менее половины своей штатной численности красноармейцев и командиров.

А 75–я стрелковая дивизия 22–24 декабря организованно отошла за реку Айттакоски и удержала за собой плацдарм на ее западном берегу. За период с 14 по 24 декабря ее потери составили 954 человека убитыми, 1529 ранеными и 1619 пропавшими без вести. На поле боя было уничтожено огнем противника или брошено при отступлении 1196 винтовок, 133 ручных и 103 станковых пулемета, 8 45–мм и 5 76–мм пушек, 12 минометов, столько же танков и 2 бронеавтомобиля.

По финским же данным, которые приводит в своих мемуарах Маннергейм, в этих боях было захвачено в плен более 1 тысячи красноармейцев из 139–й и 75–й дивизий, а более 5 тысяч погибло. Финнам досталось 69 танков, 40 орудий и 220 пулеметов.

Но и финские потери были велики. Было убито И ранено до 30 % участвовавших в сражении офицеров и унтер — офицеров и 25 % рядовых. Командовавший тол- воярвской группой финской армии полковник Пааво Талвела получил за свои умелые действия чин генерал — майора. Группа толвоярвского направления в военно — исторической литературе нередко называется в его честь «группой Талвела». Командир 16–го пехотного полка подполковник Ааро Паяри во время «зимней войны» также получил следующий чин — полковника, а за бои 1941–1944 годов, которые финны называют «войной — продолжением», был произведен в генерал — майоры. Он стал одним из четырех героев двух войн, получивших два Креста Маннергейма — высшую военную награду Финляндии.

В чем же была причина поражения советских войск в сражении у Толвоярви? Командир 75–й стрелковой дивизии комбриг С. И. Недвигин (сменивший своего предшественника А. Степанова, виновного в разгроме) на совещании по итогам финской войны в апреле 1940 года объяснял неудачу как утомленностью дивизии после долгого марща с латвийской границы, так и неразберихой в управлении частями:

«…К периоду_у когда нужно было вести операцию в составе 8–й армии… части 75–й дивизии можно было найти от острова до Суоярви, а некоторые части 75–й дивизии даже до окончания войны в состав армии не вошли… В процессе ведения боя можно было наблюдать такую отрицательную сторону, как частое переподчинение частей. Мне, как командиру дивизии, пришлось командовать потами 139–й дивизии, а свои все полки отдать командиру 139–й дивизии. Я лично считаюу что такое положение, кроме отрицательного, в процессе операции ничего принести не может. Для успешного выполнения боевого задания требуется хорошо знать своих подчиненных».

Степан Ильич рассказал, к каким трагическим последствиям привела несогласованность в действиях двух дивизий и непродуманные решения командования:

«Когда наша дивизия подходила к Суоярви, то 139–я дивизия, понесшая большие потери в процессе операций, нуждалась в том, чтобы ее быстро заменили. Было принято решение произвести замену в процессе боя, что при создавшейся обстановке было недопустимо. Что получилось? 75–я стрелковая дивизия, получив задачу на смену 139–й дивизии, сразу этого сделать не смогла, так как не успела еще сосредоточиться, поэтому смена проходила по частям. Мы не организовали обороны, а хотели это сделать в процессе боя. В результате получилась не смена частей, — а ввод в бой по частям, в силу чего дивизия понесла колоссальные потери как в людях, так и в материальной части. После данной операции дивизия на продолжительное время вышла из строя, и много было трудностей с преодолением «финнобоязни» у солдат. После этого чрезвычайно трагического явления для 75–й стрелковой дивизии мне пришлось вступить в командование ею».

Недвигин был также очень недоволен уровнем подготовки командиров среднего звена:

«Только что прибывшие командиры, окончившие военные училища, абсолютно не владеют ручным оружием, не знакомы с топографией, требовательность такого командира чрезвычайно низкая, уставные знания у него почти отсутствуют. Поэтому в процессе боя получилось, что наш средний командир — лейтенант, младший лейтенант быстро сливались со средней красноармейской массой и теряли лицо командира. Я считаю, что в военных училищах необходимо изменить систему подготовки командира, нужно будет готовить его с таким расчетом, чтобы он, придя в войсковую часть, немедленно внес струю живой работы, методических навыков по стрелковой, тактической и физической подготовке».

Особенно большое значение Степан Ильич придавал физкультуре:

«На сегодняшний день с хорошей физической подготовкой военные училища если и дают командиров, то это единицы. Мне 46 лет, и я свободно беру турник (тут Недвигин себя, что называется, сглазил: перенесенное им в годы финской и Великой Отечественной войн основательно подорвало его здоровье, и в 1947 году генералу пришлось уволиться из армии по болезни. — Б. С.). Средний же командный состав к турнику нужно подводить с лестницей. Некоторые из них даже через кобылу свободно не прыгают, потому что это дело в военных училищах поставлено недостаточно крепко».

Командир 75–й стрелковой дивизии признал, что ни он сам, ни его подчиненные не умели ходить на лыжах: «В данных операциях я, как находящийся в Ленинградском округе, и все мы совершенно не имели представления о подготовке к бою на лыжах… Получалась чрезвычайно печальная вещь: когда заместитель народного комиссара проводил смотр подготовки по лыжам, мы на плече таскали лыжи, вместо того чтобы ходить на них».

Большие потери своей дивизии Недвигин объяснял необученностью новобранцев, которых по прибытии на передовую сразу бросали в бой: «Прибывшее на фронт пополнение в части временами вводилось в бой через 2–3 часа после прибытия… Объясняется это тем, что запасные части находились очень далеко от воинских частей и пополнение… вовремя не поступало. Считаю необходимым в дальнейшем иметь запасные батальоны в дивизиях или полки в корпусах, чтобы этот контингент запасного состава проходил соответствующую подготовку».

Январские бои сложились для 139–й и 75–й дивизий гораздо удачнее. Накануне Нового года противник преподнес им неприятный сюрприз, овладев поселком Витавара. Но праздник притупил бдительность финнов. Всегда цепко оборонявшиеся, они оставили Витавара вечером 1 января под натиском четырех рот 1–го и 2–го батальонов 609–го стрелкового полка, насчитывавших всего 180 штыков.

Однако на следующее утро опомнившиеся финны воспользовались малочисленностью советских подразделений, лишенных артиллерийской поддержки, и вновь овладели Витавара. Они продолжали развивать наступление в восточном направлении на Хаповара, грозя отрезать обеим дивизиям пути подвоза. В последующие три дня части 139–й стрелковой дивизии при поддержке 34–го стрелкового полка 75–й дивизии вели упорные бои, отражая попытки противника выйти к Хаповара и одновременно контратакуя на Витавара. 6 января финны ослабили натиск на Хаповара, чем незамедлительно воспользовался комбриг Понеделин, перебросивший главные силы соединения под Витавара. В студеную ночь на 7 января 2–й батальон 34–го

стрелкового полка совместно с 1–м батальоном 718–го стрелкового полка штыковой атакой выбили финнов из Витавара, чтобы больше его уже не отдавать. Бои в этом месте фронта затихли на две недели. Попытка группы Талвела повторить успех соединений 4–го корпуса, окруживших в конце декабря — начале января две дивизии и одну танковую бригаду 56–го стрелкового корпуса, не увенчалась успехом.

21 января соединения 8–й армии начали частные наступательные операции, имевшие своей целью улучшение занятых позиций, отвлечение противника от окруженных соединений левофланговой группы. При удачном развитии событий командование рассчитывало освободить их из кольца.

139–й стрелковой дивизии в это время было не до наступления. Даже после пополнения стрелковые батальоны по своей численности не превышали 300–350 штыков. Тем не менее неделю части дивизии вели упорные бои с противником, занимавшим удобные для обороны позиции на высотах, и продвинулись на запад на 1,5–2 километра. Потери дивизии составили 318 человек убитыми, 1121 ранеными и 192 пропавшими без вести.

75–я стрелковая дивизия, соприкасавшаяся на левом фланге с 139–й, 21 января также начала атаки. К исходу дня 34–й стрелковый полк занял излучину реки Вигарус — ярви, где и был остановлен сильным огнем противника. Другие подразделения продвинулись на 1,5–2 км на северо — запад от Витавара, но затем вынуждены были остановить свое наступление из?за сильного сопротивления финнов. В последующие трое суток территория между Витавара и высотами несколько раз переходила из рук в руки. Только 26 января советские войска овладели господствующими высотами, после чего противник отошел от Витавара. За время операции 75–я дивизия потеряла 276 человек убитыми, 328 ранеными и 395 пропавшими без вести.

28 января обе дивизии получили приказ штаба 1–го стрелкового корпуса о прекращении активных действий. Начальник штаба этого корпуса майор С. П. Иванов считал, что значительных успехов не удалось достичь из?за неумения пехоты следовать за огневым валом артиллерии, плохо скоординированных действий отдельных подразделений и отсутствия инициативы у командиров младшего и среднего звена.

Атаковала противника и 164–я стрелковая дивизия, но два ее полка продвинулись всего на километр. Для охраны коммуникаций командование дивизии сформировало на узкоколейной ветке от станции Питсий- оки некое подобие бронепоезда из четырех бронепло- щадок, на которых были установлены обыкновенные пушки и пулеметы. Он начал курсировать 25 января и серьезно мешал действиям финских диверсионных и разведывательных групп. 1 февраля финны взорвали путь, но его удалось быстро восстановить, и бронепоезд продолжал свои боевые рейсы. Но 4 февраля неприятельские диверсанты подорвали рельсы прямо перед паровозом. Поезд свалился с насыпи и получил настолько серьезные повреждения, что отремонтировать его было невозможно.

27 января 194–й стрелковый полк 60–й дивизии должен был выбить финнов с острова Лункулан — саари на Ладожском озере. Обстрел отсюда мешал снабжению 168–й дивизии, чьи коммуникации проходили по льду Ладоги. Один его батальон ворвался на остров. Ему в помощь послали батальон 6–го полка Финской Народной армии. Однако при виде наступавших соплеменников народоармейцы пустились в паническое бетство. Их пример оказался заразителен: с высоты бежал и батальон 194–го стрелкового полка.

Не добилась успеха и 155–я стрелковая дивизия. Она прибыла в Карелию из Западной Белоруссии. Точно так же, как и две другие дивизии 1–го стрелкового корпуса, она была сформирована в основном из бойцов и командиров, призванных из запаса, и укомплектована автотранспортом и лошадьми, поступившими из гражданских организаций.

Вот что писал командир правофланговой дивизии 8–й армии о состоянии вверенного ему соединения: «Наличная бронетанковая матчасть совершенно небоеспособна. Прибывшие из организаций и учреждений газогенераторные автомашины совершенно не приспособлены для работы на северном театре». Большинство бойцов 155–й дивизии до призыва не умело стрелять из боевого оружия, метать гранату и даже пользоваться саперной лопаткой. Лыжи видели в глаза единицы.

Положение усугублялось скверным снабжением. Бойцы дивизии начали войну без стальных шлемов и маскировочных халатов. Не хватало полушубков, валенок и теплых перчаток — многие красноармейцы страдали от обморожения. Это была общая беда почти всех советских соединений, участвовавших в войне с Финляндией. На совещании высшего комсостава РККА в апреле 1940 года командующий 15–й армией командарм 2–го ранга В. Н. Курдюмов отмечал:

«На финском театре в первый период войны было много обмороженных, потому что люди прибывали в холодной обуви, в ботинках даже, а не в сапогах, причем часть ботинок была рваной. Ленинградский военный округ должен был снабжать бойцов. Я здесь докладываю с полной ответственностью о том, что воевать при 40–градусном морозе в ботинках, даже не в рваных, и в хороших сапогах нельзя, потому что через несколько дней будет 50 % обмороженных. Тут есть закон физиологии, врачи об этом могут сказать… что тело человека, разумеется, без достаточного количества теплых вещей, может выдержать такую температуру 4–5 дней, а на 5–й день получается такое охлаждение, что независимо от употребления водки, сала — сила сопротивления организма будет понижаться».

Но красноармейцы, проявляя чудеса выносливости, воевали в рваных ботинках и шинелях, греясь порой только «наркомовскими» 100 граммами и белорусским да украинским салом.

Части 155–й дивизии не решались уходить с немногочисленных дорог. Штабы полков и батальонов под разными предлогами уклонялись от применения фланговых и обходных маневров. Лишь однажды, по приказу командира дивизии, в 436–м и 659–м стрелковых полках были сформированы отряды для обхода позиций 1–го и 2–го лапуасских батальонов по реке Койтта — йоки. Противник, опасаясь охвата, начали отход в западном направлении.

К 12 декабря к финнам подошли подкрепления: 3–й лапуасский, 5–й и 11–й резервный батальоны, 3–я самокатная, 3–я пулеметная и 4–я минометная роты. Общая численность финских войск стала примерно 4500 человек, имевших на вооружении около 3500 обычных и 150 автоматических винтовок, 965 пистолетов- пулеметов «Суоми», 148 ручных и 72 станковых пулемета, 13 пушек и 16 минометов.