Глава 5 Сципион против Ганнибала

Глава 5

Сципион против Ганнибала

Женский вопрос

Гениальность — больше чем способность действовать в полную силу. Это способность ясно видеть окружающую действительность и руководствоваться ею. Лишь немногие мужчины были наделены таким даром на протяжении длительного времени. Наполеон Бонапарт обладал им в свои молодые годы. Когда он двинул свою громадную Армию на Москву, он считал, что так предначертано судьбой. Так, конечно, и было, только судьба оказалась не такой, какую рисовал себе Наполеон.

Молодой Публий Сципион едва ли не единственный из всех римских лидеров понял, что в реальности их врагом был Карфаген, город, а не Ганнибал, человек. В Испании он понял истину, которая ускользнула от более высокого командования. Спустя много времени после него Генрих IV во Франции заметил, что «Испания — это страна, в которой большие армии умирают от голода, а маленькие подвергаются уничтожению». (Наполеон узнал это на собственном горьком опыте.)

Сципион оказался на огромном полуостровном полупустынном плоскогорье, где города находились на большом расстоянии один от другого, а снабжение было скудным; где на огромных пространствах уместнее были всадники, а не медлительная пехота, которая так хорошо зарекомендовала себя в небольших итальянских долинах. Он очень быстро понял, почему карфагеняне держались тремя отдельными формированиями — чтобы обеспечивать себя. Они располагались отдельными лагерями, а сражались все вместе. Если он начнет преследовать одно из этих формирований, два других могут пойти за ним, как они сделали это, уничтожив его отца и его дядю. И Сципион держал свою армию поближе к базе в Новом Карфагене, конечном пункте морского пути в Рим, неподалеку от имеющих важное значение рудников Серебряных гор. На этих рудниках начали добывать каждый день серебра на сумму в 20 000 драхм, что было жизненно необходимо выдохшемуся Риму.

Сципион знал, что не может позволить себе роскошь промедления. За его спиной Рим бился в тисках жестокого экономического истощения, тратя остатки сокровищ своих храмов на то, чтобы создавать новые легионы, подавлять все больше восстаний (даже в Эритрее) и терять все больше жизней в битвах. Это требовало еще больше легионов на замену, в то время как Ганнибал ждал, как фокусник, наблюдающий за тем, как происходит затеянный им фокус. (И Сципион торопил Лелия с тоннами драгоценного серебра и трофеями для храма Юпитера, которого называли его отцом.)

Над всей Восточной Испанией нависала огромная тень Ганнибала. Иберы аристократического происхождения вспоминали его учтивое обхождение. В кастулонской цитадели, над рудниками, его жена родила ему сына. Воинствующие кельтиберы и илергеты ждали его слова. Почти все эти неразговорчивые, занимающиеся самоанализом люди имели родственников в его итальянской армии. Сципион понимал, что бесполезно развязывать кампанию в Испании до тех пор, пока ему не удастся добиться поддержки со стороны хотя бы части ее жителей. Возможно, окружение Сципиона подсказало ему другую, более простую идею. Лучшим способом борьбы с Ганнибалом было подражать ему.

Состояние Сципиона было сейчас близко к состоянию этого загадочного Африканца на берегу Треббии, во время бури с градом. Он чувствовал, как были напряжены его силы в тот жаркий день в Каннах. Те часы оставили шрамы в его душе. Он с грустью размышлял о них в темноте у пустынной усыпальницы Юпитера. Сципион ощущал растущее презрение к своим коллегам-военачальникам, которые громко жаловались на выродка-африканца, это жестокое чудовище, постановщика бесчисленных трюков, вероломного финикийца. Главным желанием Сципиона было понять истинную сущность Ганнибала.

Было невероятно трудно для римлянина, выросшего среди посмертных масок и свидетельств доблести его предков, забыть обо всех этих традициях и стать самим собой. Этот европеец не мог до конца понять восточных семитов, но мог проследить мысль другого человека. Сципион приготовился использовать против Ганнибала его же собственное оружие.

После первых часов кровопускания и мародерства в Новом Карфагене (традиция римских отрядов после взятия неприятельских городов) Сципион приказал своим легионам вложить мечи в ножны. Более того, он потребовал, чтобы к коренным испанцам не относились как к порабощенным трибам. Он поставил пленных ремесленников работать на верфи и пообещал им свободу после окончания войны. Ему было необходимо, чтобы эти испанцы ждали вознаграждения от римского правления, и в своих планах он представлял себе, что римская Иберия будет ежегодно поставлять драгоценное серебро. В подтверждение своей доброй воли он отпустил всех иберийских и кельтиберских заложников, которых обнаружил в Новом Карфагене. Все они были родственниками правящих вождей. Сципион эффектно заявил им:

— Сенат и римский народ освободят вас от ваших строгих финикийских хозяев. Впредь вы будете иметь закон и порядок и находиться под зашитой римского народа, который всегда одерживает победу над своими врагами.

Сципион умел завоевывать симпатии. Он прекрасно понимал инстинктивное стремление варварских вождей быть на стороне победителей. Он также правильно рассчитывал на влияние, которое оказывали знатные иберийские женщины на своих мужей. В ранней юности он на себе испытал влияние пылких девушек и замужних дам. Он верил в то, что женщины были личностями помимо того, что выполняли детородные функции и обязанности по дому, требовавшиеся от латинских жен. Его легионеры затронули «женскую» тему в одной из своих грубых песен:

Говорит Публий Корнелий:

Золото — для центурионов,

Серебро — для триариев,

А все горяченькие девки —

Для Публия Корнелия.

Среди заложников оказалась одна иберийская женщина, которая взяла под свое крыло всех девушек и маленьких детей. Она приходилась невесткой одному из влиятельных вождей племени. Сципион разыграл целый спектакль, принимая эту иберийскую даму. Через своих переводчиков он приветствовал ее по-особому. Он лично раздал игрушки маленьким детям. Мысли этой женщины, похоже, были заняты чем-то другим. Она дала это понять молодому римскому военачальнику, который носил свою белоснежную тогу как почетное одеяние. Удивившись сначала, Сципион понял причину ее беспокойства. Она боялась за цветущих девушек, толпившихся за ее спиной. Тогда он призвал к себе нескольких молодых военачальников. На глазах у женщины он объявил им, что к этим знатным иберийским девушкам следует при любых обстоятельствах относиться как к сестрам Сципиона.

Эту галантную сцену тем не менее нарушило неожиданное осложнение. Несколько молодых военачальников привели одну выбранную ими испанскую девушку. Это была темноглазая красавица из неизвестной семьи, которую рьяные юноши выбрали для утехи своего проконсула. После минутного оцепенения Сципион ловко выкрутился из неловкого положения. Эта девушка, заявил он, прекрасна и привлекательна; соответственно ее семье должно быть сообщено, что по приказу проконсула она будет возвращена под опеку своего отца.

Какой бы эффект ни произвело такое его отношение к женщинам, Сципион завоевал дружбу Индибила и нескольких влиятельных вождей с восточного побережья, от Нового Карфагена до Тарракона за рекой Эбро. Там, на севере, илергеты по крайней мере были спокойны, но сильные кельтиберы срединных равнин оставались верными своему союзу с карфагенянами. Сципион создавал некий миф о самом себе, миф о своей личной доброжелательности. Этот миф исчезнет при первом поражении от карфагенского оружия.

Сципион уделял внимание всему. Чтобы компенсировать слабость своей конницы, он вошел в контакт с маврами и нумидийцами на соседнем Африканском побережье. Кроме того, он неустанно муштровал свои послушные легионы. Раз они не могут совершать маневры со скоростью карфагенской конницы, то по крайней мере должны стремительно перемещаться с места на место. Следуя этой тактике, он полностью отказался от традиционного жесткого фронтального передвижения массированной тройной линии легионов. (Ганнибал разбивал это построение спереди, окружив его с флангов и с тыла своей ударной группой. Сципион был свидетелем того, как это случилось в Каннах.) Он также быстро перевооружил римлян более длинными обоюдоострыми испанскими мечами и грозными железными дротиками. Позднее они стали повседневным оружием в армии Цезаря. Оба слова, gladius (меч) и pilum (дротик), обязаны своим происхождением испанским кельтам.

Сципион был удивлен, обнаружив, как мало истинных карфагенян участвовало в сражениях. Его враги опирались на союз с другими, более физически сильными народами. Такие альянсы, как Сципион воочию убедился сам в Италии, могли рухнуть из-за страха или возможности получить где-то еще более высокое вознаграждение. К тому же молодой римский военачальник недоумевал по поводу того, какими странными были покои, оставленные Ганнибалом и Гасдрубалом во дворце над гаванью в Новом Карфагене. В комнатах братьев Барка не было ни военных атрибутов, ни трофеев. В угловых стенных нишах находились алтари и папирусы с греческими текстами для чтения. Единственная найденная маска оказалась не посмертной, а театральной. Там была обнаружена также карта Иберийского полуострова, искусно выполненная на серебряной пластине. На ней, как на картине, были изображены дороги, горные цепи и реки. В Риме у Сципиона был только лист с обозначением расстояний на дорогах Италии от одного места до другого. Он тщательно запомнил изображение Испании, готовясь выступить против своего врага.

Летом 208 года до н. э. Гасдрубал вынудил римлян выступить против него. Брат Ганнибала остановился на зимние квартиры на центральных землях среди карпетанов. Теперь он шел маршем на юго-восток, к отрогам Серебряных гор вблизи Кастулона. Тем самым он создавал угрозу рудникам, находящимся во владении римлян. Сципиону пришлось уйти с побережья, чтобы продвинуться на юго-запад, в горы. Делая это, он ни на мгновение не забывал о том, что, приближаясь к одной карфагенской армии, не представляет себе, где могут находиться две другие.

Гасдрубал в Бекуле

«Гасдрубал всегда был отважным человеком, — рассказывает нам Полибий. — Он наносил поражение с решительностью, достойной его отца Барки. Большинство полководцев не представляют себе последствий неудач… но Гасдрубал не оставлял без внимания ничего в своей подготовке к борьбе. Мне кажется, что он достоин нашего уважения и подражания».

Без сомнения, Сципион испытывал уважение к своему сопернику. Незадолго до этого остроумный Гасдрубал выставил посмешищем одного очень способного римского военачальника, Клавдия Нерона. Нерону удалось загнать карфагенское войско в одну из тупиковых долин Испании, примерно так, как это сделал Фабий с Ганнибалом в Италии. Тогда Гасдрубал начал переговоры с Нероном, обсуждая всю неделю условия выхода из долины, а его армия тем временем выбралась за его спиной из ловушки. В конце недели Гасдрубал прервал переговоры, чтобы уйти самому, а Сципион прибыл, чтобы заменить Нерона. Гасдрубалу и Нерону суждено было встретиться снова, но не в Испании.

Вероятно, Сципион не был уверен в том, что Ганнибал вынудил своего брата уйти из Испании в то лето, но сенат отдал ему распоряжение не допускать, чтобы Гасдрубал перешел Пиренеи.

Сципион обнаружил карфагенян в вытянутой долине под городом Бекула. Гасдрубал расположился лагерем на низком, укрытом за холмами плато с протекающей внизу небольшой речушкой. Подсчитать численность его войска не представлялось возможным. (На самом деле под командованием Гасдрубала находилось 25 000 африканцев и испанцев, в то время как римское войско насчитывало 30 000, да еще неизвестное количество испанских союзников.)

Позиция трудно поддавалась атаке, но Сципион должен был атаковать. Он сделал это осторожно, форсировав речушку. После долгого промедления внизу плато Сципион молниеносно поднялся на него. Он перегруппировал свои войска, оставив более слабые легковооруженные подразделения в центре, в то время как тяжеловооруженные легионы, которыми командовали Лелий и он сам, поднялись по высохшим руслам по концам плато к флангам. Таким образом, он взял в кольцо лагерь карфагенян, выставив наибольшие силы на флангах.

Этот маневр Сципиона увенчался успехом после тяжелой схватки на склонах плато. Он взял в клещи карфагенский лагерь, сокрушив легковооруженные силы Гасдрубала, уничтожив или забрав в плен 8000 вражеских воинов. Его легионеры разграбили лагерь.

Однако карфагенские тяжеловооруженные силы ушли, вместе с 32 слонами и всеми всадниками. Гасдрубал направлялся к Пиренеям.

Сципион не мог пойти следом. Две другие карфагенские армии поджидали его, следили за ним, и надо было защищать Новый Карфаген. Сципион послал подкрепление на север, к устью Эбро, где десять лет назад переправился Ганнибал.

Гасдрубал тем не менее направился со своей небольшой мобильной армией на север, в верховья реки Тахо. Где-то на пути своего следования он посовещался с Магоном. Они решили, что Магон отправится сначала на Балеарские острова за новым пополнением пращников, а потом вернется морем в Северную Италию, где и встретятся все три сына Гамилькара Барки. Гасдрубал двинулся к Пиренеям, к западному перевалу, охраняемому дружески настроенными басками. На отдаленной земле кельтов он тоже оказался среди дружелюбных народов и увлек многих людей с собой, направившись к Роне (наступила осень, и было слишком поздно для того, чтобы пытаться перевалить Альпы).

Слухи о приближении Гасдрубала донеслись до Рима через Марсель. Город все еще оплакивал смерть двух консулов от руки Ганнибала. Казалось, что разгневанные боги обрушивались на римских лидеров, которые выступили против карфагенского мага. Не осталось ни одного человека, доказавшего свои способности. Преклонный возраст сделал несостоятельным Фабия. Что до молодого Сципиона, то он добился некоторого успеха, но позволил Гасдрубалу ускользнуть и в любом случае не мог бросить свою армию в Испании. И вот снова, через десять лет, Рим ощутил себя в опасности. На севере Этрурия выходила из объединения; Лигурия помогала цизальпинским галлам.

«Все эти неудачи выпали на нашу долю, — говорили люди, — когда нам противостояла одна неприятельская армия и один Ганнибал. Теперь в Италии будут две могущественные армии и два Ганнибала».

Новый карфагенянин появится как раз в самом опасном месте, на реке По. Разве после этого сам Ганнибал не сможет довершить дело?

Во время выборов в кризисном году были избраны два консула — два человека, не пользовавшиеся особой славой. Клавдий Нерон, который вел кампанию против Гасдрубала в Испании, стал консулом от патрициев. В его задачу входило контролировать действия Ганнибала. Некий Ливий, который не испытывал никакого желания служить, стал консулом от плебеев и должен был взять на себя командование северной армией. Выборы, ритуал жертвоприношения и планирование военных действий были произведены, как и во все предыдущие времена, в соответствии с римскими традициями. Никто по-настоящему не ждал, что Нерон и Ливий окажутся равными двум сыновьям Гамилькара Барки.

Послание с реки По

После того как сошел снег (207 год до н. э.), Гасдрубал совершил переход через Альпы более удачно, чем Ганнибал, и, очевидно, по тому же самому перевалу. Как и прежде, римское командование надеялось перехватить карфагенян в горах. Но пришельцы спустились вниз по реке По, пополнив свои ряды суровыми лигурийцами и подняв дух ветреных галлов. Они заперли римские передовые силы в Плацентии, как это делал Ганнибал, и обогнули с юга и востока Апеннинский хребет. У Гасдрубала оставалась еще дюжина уцелевших слонов, и он двигался быстро.

Тут произошло событие, которое имело последствия для всего Средиземноморья. Уходя с берегов По, Гасдрубал отправил послание своему брату. В нем он назначал встречу их армий в Умбрии, на Адриатическом побережье. Шесть всадников, четверо галлов и два нумидийца, везли это письмо. Некоторым из них, видимо, было сообщено, что в нем содержится. Вероятно, один из галлов прокладывал им путь на юг, в обход вражеских лагерей, к позициям Ганнибала в Лукании.

Ганнибал находился там, но он прорвался сквозь линию, римлян к Адриатическому побережью. В этот момент он возвращался обратно, чтобы собрать свои разрозненные отряды и продвинуться на север, преодолевая сильное сопротивление, в долину реки Офид, туда, где неподалеку было поле битвы при Каннах.

Посланцы с реки По попытались последовать за ним, но были схвачены римскими фуражирами вблизи Тарента. Письмо Гасдрубала было передано Клавдию Нерону, а не Ганнибалу.

В этот момент взволнованного Нерона осенило одно из тех предвидений, которое позволяет ординарным людям совершать экстраординарные поступки. Он облек свою мысль в следующие слова: «Положение складывается таким образом, что уже нельзя вести дальнейшую войну обычными способами». Он оставил свою армию, противостоящую Ганнибалу, и с одним отборным легионом и тысячей вооруженных пиками всадников двинулся из подвластных ему пределов на юге, чтобы присоединиться к Ливию на севере и сообщить тому новость о рандеву Гасдрубала. Он послал сенату письмо с объяснением, однако не стал дожидаться разрешения оставить свое войско. Вместо этого он отправил вперед гонцов с приказом, чтобы деревни по пути его следования доставляли к дорогам сменных лошадей, мулов, телеги — все, на чем могли перемещаться дальше усталые люди. Заданный им темп мог выдержать только легион.

(Часто говорят, хоть это и не так, что Нерон измучил свою армию и оставлял за собой обычное количество горящих лагерных костров, чтобы обмануть Ганнибала. Он взял с собой только 7000 человек, а свыше 30 000 оставил на укрепленных позициях у реки, в то время как другие силы удерживали Тарент в тылу у Ганнибала. Нерон просто понял, что не может терять драгоценные дни, пока один из братьев-карфагенян не знал, что делает другой, в то время как римляне знали о том, что делали они оба.)

Ганнибал ждал у Офида послания, которое так никогда и не дошло до него, не имея возможности продвигаться на север, не выяснив, по какой дороге Гасдрубал будет перемещаться на юг. Отправленный им легион с конным эскортом не принес ему сведений. В кои-то веки конная разведка подвела его.

Гасдрубал, миновав Римини, выходил к Адриатическому побережью. Как натасканные собаки, собирающиеся вместе при появлении медведя, римские соединения стягивались к востоку от Апеннин. Они собирались под командование Ливия к югу от реки Метавр. Переправившись через нее у города Фан, карфагеняне обнаружили перед собой строй римлян. Места были незнакомы Гасдрубалу, хотя с ним были галлы, которые знали эти дороги. Он помедлил некоторое время, чтобы изучить обстановку, а возможно, в надежде получить указания от Ганнибала.

Нерон вышел к рубежам римлян возле галльской Сены под покровом ночи. Он заранее предупредил о том, чтобы о его приближении не распространяли никаких известий. Под покровом темноты его изнуренные люди собрались в палатках армии Ливия, чтобы не ставить новые палатки. Ливий и его штаб настаивали на том, чтобы легион, пришедший с юга, отдохнул перед боем, но Нерон, который знал Ганнибала по личному опыту, уверял, что промедление смерти подобно. Римская армия должна атаковать немедленно. На том и порешили.

Однако нарушение дисциплины едва не подвело обоих консулов. Разведывательный отряд карфагенян заметил присутствие в неприятельском стане людей, которые проявляли все признаки усталости после тяжелого марша. И трубачу, который созывал перед палаткой Ливия на битву, пришлось протрубить дважды, вопреки установленному правилу. Проницательный Гасдрубал понял, что ему противостоят два римских консула вместо одного и что силы противника увеличились. Он отвел назад собственные подразделения и в ту ночь попытался ускользнуть в верховья Метавра, чтобы уйти по Фламиниевой дороге на юг. Его марш на запад начался удачно, но проводники никак не могли найти в темноте путь к этой дороге. Когда рассвело, римляне преградили ему выход на Фламиниеву дорогу. Возможно, он мог отойти к реке По, но вместо этого он построил свои войска, готовясь к бою.

Битва при Метавре известна как одна из тех, что изменила ход истории. В этой битве в последний раз италийцы встали в строй против римских легионов, предвестников империи Цезаря. Гасдрубал расположил свою армию по национальным группам — лигурийцы, галлы и испано-африканцы. Слонов он отдал лигурийцам. Некоторое время огромные животные врывались в ряды приближающихся римлян. Пополнения лигурийцев и галлов бросились в реку. Они не успели прийти на помощь Гасдрубалу.

Несколько часов перевеса не было ни на одной стороне. Но тут Клавдий Нерон нарушил равновесие сил. Он находился в самом конце правого фланга римского строя с 7000 воинов, занявших небольшой холм, защищенный неглубоким оврагом. Враги, которые были перед ним, оказались галлами, и галлы чего только не делали, но никак не переходили через овраг, чтобы предстать перед ним. Увидев перед собой галлов и услышав звуки трубы и воинственные крики на другом конце длинного строя, Нерон понял, что легионы Ливия в этом месте были намертво спаяны с испано-африканцами Ганнибала. Достаточно долго послушав все это, он снова покинул свою позицию. При этом он оставил часть своей кавалерии, которая должна была энергично действовать на гребне холма.

Потом он повел свой утомленный легион в обход битвы.

Нерон прошел позади линии римлян, по дороге, чтобы выйти на фланге в тылу тяжеловооруженного войска Гасдрубала. Его легион все еще был цел и невредим. Это оказало решающее влияние на рукопашную схватку усталых людей.

Когда его ряды дрогнули, Гасдрубал подскакал к своим воинам, чтобы поднять их дух, и был убит. После этого дисциплинированные римляне глубоко продвинулись в сторону оставшейся без руководителя группы союзников. Галлы, мало пострадавшие, ушли, а подкрепление повернуло назад вместе с беглецами. Среди испано-африканцев были уцелевшие, но не оказалось никого, кто смог бы занять место Гасдрубала. Его армия прекратила свое существование. В карфагенском лагере легионы Ливия освободили 4500 римских пленных. Римская армия тяжело пострадала, но все еще оставалась боеспособной и воодушевленной своей неожиданной победой.

В ту ночь Клавдий Нерон повел свой легион на юг. Через шесть дней поразительного похода (210 миль) он снова вернулся в свой лагерь у реки Офид. Он шел с такой скоростью, что жители деревень вдоль его маршрута ничего не знали до его прихода о происшедшем сражении.

На римском Форуме сенат заседал от рассвета до заката. Граждане приходили и уходили, толпились у трибун и храмов, ловя каждое слово, поступающее с фронтов сражения.

«Появились смутные слухи о том, что два всадника из города Нарния появились возле Умбрских ворот с сообщением о том, что враг разбит наголову. Сначала никто в это не поверил. Но тут прибыло письмо от Луция Манлия, касающееся новости, принесенной всадниками из Нарнии. Это письмо было доставлено через Форум в курию. Люди в таком нетерпении и беспорядке бросились туда, что гонец никак не мог приблизиться к дверям курии. Вдруг пронесся слух о том, что всадники сами приближаются к городу. Люди всех возрастов бросились бежать, чтобы увидеть все своими глазами и услышать своими ушами радостную новость. Толпа устремилась к Мульвиеву мосту… Поскольку консулы Марк Ливий и Гай Клавдий [Нерон] уцелели вместе со своими армиями И уничтожили вражеских лидеров с их легионами, сенат объявил трехдневное благодарственное моление».

Как только Нерон снова занял свой лагерь на берегу Офида, он распорядился, чтобы «голова Гасдрубала, которую он принес с собой и тщательно хранил, была подброшена к вражеской сторожевой заставе. И чтобы закованные в цепи африканские пленники были выставлены на обозрение врагов. Больше того, двоих из них следовало освободить от цепей и послать к Ганнибалу, чтобы они рассказали ему о случившемся».

Все было сделано так, как он приказывал.

Двум консулам по их возвращении в Рим была устроена торжественная встреча. Потом сенат распорядился, чтобы Этрурия и Умбрия были очищены от тех, кто оказывал помощь любого рода Гасдрубалу.

Ликование в Риме продолжалось многие месяцы. Люди слышали, что Ганнибал, сын Гамилькара, получил голову своего брата и сразу увел свои войска с Офида. Забрав с собой многих луканийцев, он освободил залив Таранто до самого Метапонта и ушел в горы Бруттии. Здесь, на границе Италии, он стал ждать. Никто не решился атаковать его.

«Римляне не стали также и провоцировать его, пока он бездействовал, — так они верили в силы одного этого человека, вокруг которого все рушилось».

Конец власти Баркидов

Впервые с тех пор, как двенадцать лет назад он покинул Новый Карфаген, Ганнибал упустил инициативу в великой войне. Наверное, он с иронией думал о том, что его враги с их огромными силами в Италии не делают никаких попыток выступить против него. Правда, он не позволил им понять, насколько слабыми стали его собственные войска. Уцелел лишь костяк его итальянской армии да вдобавок немного луканийских крестьян, греческих моряков, римских дезертиров и неотесанных бруттийских горцев. Вероятно, единственной защитой ему служило овеянное невероятными легендами его имя.

В этой оконечности Италии он все еще удерживал более крупные владения, чем сам Карфаген. У него были порты, хотя и очень небольшие, в Локрах и Кротоне, вблизи прекрасного храма на мысе Лациний. Он имел достаточно продовольствия для своих людей и даже запас серебра для их нужд. Ганнибал неизбежно должен был размышлять, следует ли ему сесть на корабль и попытаться по морю добраться до Африки и Испании, куда были направлены сейчас его мысли. Возможно, ощущение фатальности после смерти Гасдрубала заставляло его ждать боя на своих холмах. Вероятно, ему был ясен тот суровый факт, что, если он уйдет из Бруттия, его армия распадется, в то время как в Испании Магон и другие карфагенские военачальники получали из Карфагена подкрепление живой силой и кораблями. И почти наверняка он ожидал, что римские консулы обрушатся со всей своей силой на его последние владения. Как карфагенянин, он жаждал отомстить за пренебрежительно выброшенную голову Гасдрубала.

Весь следующий год новости, которые он получал понемногу от приходящих кораблей, усугубляли его тревогу. После сбора урожая конвой судов с зерном из Испании положил конец голоду на реке Тибр. Поля Лациума снова начали возделывать. Отпущенные с флотов команды судов снова возвращались к земледелию.

На другом побережье Адриатики царь Македонии почувствовал перемену судьбы и заключил мир с этолийцами, приспешниками Рима. Это положило конец короткому альянсу Карфагена с Сиракузами и Македонией. («Если вы побеждены, даже ваши друзья бросят вас».)

И тут произошло страшное поражение в Испании. Под Илипой Магон и карфагенские военачальники, в их числе нумидиец Масинисса, мобилизовали все свои огромные силы в битве с молодым римским проконсулом. Во время боя Сципион переместил свои ряды, чтобы врезаться во фланги карфагенян и погнать их остатки к берегу океана. Последней опорой оставался Гадес, а Ганнибал знал, что его жители, как и македонцы, не станут поддерживать Карфаген в случае необходимости. Вот если бы он мог оказаться под Илипой до начала этого сражения!

Гадес стал заигрывать со Сципионом, и римляне вошли в город. Древний Гадес, подобно Таренту, открыл свои ворота властителям, которые никогда из него не уйдут.

Часть иберов и кельтиберов начала сопротивляться, но было уже слишком поздно. Индибил вырвался от римлян, но быстро был настигнут. Затерянная в горах крепость иллургов сопротивлялась римской осадной технике, и ее мужчины и женщины погибли на улицах от мечей легионеров. Город Астапа сгорел вместе с жителями. Ганнибал хорошо знал их. Кастулон, семейная цитадель его жены, сдался. Далеко на севере илергеты и эдетане грабили римские припасы. Легионы Сципиона согнали их в долину и изрубили в куски.

Сципион добивался подчинения силой страха. Испанские военные отряды вместе с ним боролись против своих феодальных недругов. Сципион вознаградил их всех. Но со своими собственными людьми он мог быть беспощаден. За рекой Эбро один из легионов взбунтовался против своего командования. Сципион вызвал к себе в Новый Карфаген 35 зачинщиков. Там они были окружены его легионерами и до смерти забиты плетьми у позорных столбов.

В новом году римляне затеяли смертельные игры в Новом Карфагене. Гладиаторы, владеющие мечом, вышли на арену, изображая сражение во имя бога войны. После того как пантомима закончилась, кровь на арене была смыта, и на ее месте зажжены благовония.

Ганнибал с грустью размышлял о молодом Сципионе, который так напоминал Фабия и в то же время не был похож на него. Как бы там ни было, но Сципион добился полного господства над Испанией. Власть семьи Баркидов закончилась через тридцать с небольшим лет.

Магон уцелел. Он учинил расправу над некоторыми судьями Гадеса. Потом с несколькими кораблями и 2000 сторонников вышел в залив и неожиданно подошел к Новому Карфагену с моря. Теряя силы, он пошел под парусами на Питиусские острова и остров Минора, чтобы завербовать гам людей, как они планировали с Гасдрубалом. Из Кротона Ганнибал отправил послание в Карфаген, сообщив, что Магон высадился на Лигурийском побережье, чтобы возглавить там сопротивление и не дать легионам занять рубеж реки По.

Высадившись в гавани Генуи, Магон исчез в предгорьях. Братья находились очень далеко друг от друга: Магон у Альп, а Ганнибал на оконечности Италии.

Когда начался тринадцатый год войны, римляне в Италии, казалось, впали в спячку. Они были обессилены. Им предстояло многое восстановить и еще больше обработать. После всех тягот последних лет они были рады отдохнуть. Публий Корнелий Сципион со своей проницательностью решительно воспротивился этой спячке.

Пир у доброго Сифакса

Великая битва при Заме, в которой Сципион выступил против Ганнибала, началась вовсе не жаркой весной 202 года до н. э. Она началась за несколько лет до этого в уме Публия Сципиона, и то, что он сделал за эти годы, было во многом связано с происшедшим на равнине у Замы.

Уже в мае 206 года до н. э. (вскоре после Илипы) Сципион предпринял первую попытку достичь Африки. То, что случилось с ним там, совершенно невероятно и напоминает приключенческий роман, но это действительно произошло.

После Илипы, как обычно, молодой проконсул отправил великолепные трофеи в Рим, в котором он страстно желал получить важный политический пост. Он рассчитывал с помощью теперь уже опытной армии и своих одаренных военачальников Марция и Лелия завладеть остальной частью Испании. Закончив это, он собирался пересечь пролив, чтобы перенести войну в Африку и заставить Ганнибала покинуть Италию и вернуться на защиту Карфагена. Эта идея была простой, как всякая блестящая идея. Его отец вынашивал такую мысль еще до него и начал вести дипломатические переговоры с Сифаксом, царем нумидийцев, который до этого поставлял Ганнибалу лошадей. Старший Публий Сципион планировал превратить Испанию в базу для африканской экспедиции, как это сделал Ганнибал перед походом на Рим. Совершенное Ганнибалом было прекрасным примером, достойным подражания.

Возможно, когда молодой Сципион погрузился в порту Тарракон на пентеконтор и вышел в море, он не представлял себе, что меняет сущность своей республики: она прекращает быть итальянским государством и становится империей, простирающейся за море к новым горизонтам. Это было, естественно, заветной мечтой глав родов Эмилиев и Сципионов. Сам Сципион тем не менее был просто военачальником армии, которому в случае чрезвычайной опасности передавалась консульская власть. Больше того, его авторитет не выходил за пределы Пиренеев. (Нерону грозило навлечь позор на самого себя и весь род Клавдиев, когда он рискнул совершить марш из Южной Италии и прославился благодаря этому.) Власть Сципиона кончалась фактически с покорением Испании — по возвращении в Рим его не ждало ничего, кроме обычного парада и восхищения жены. Вместо этого Сципион стремился всей душой одержать победу в войне над Ганнибалом. То обстоятельство, что это было столь же невероятно, как взгромоздить гору Пелион на гору Осса, не останавливало его.

Короткое морское путешествие было приятно, хоть и рискованно. Сципион получил лишь гарантии безопасности от царя дикого и ненадежного народа Сифакса, который настоял на их личной встрече на Африканском побережье. Еще один пентеконтор сопровождал судно проконсула, скорее из соображений престижа, нежели безопасности. Оба судна обогнули мыс Сига — место встречи. В небольшой гавани стояли на якоре семь карфагенских галер, овеваемых бризом. При виде римских кораблей на галерах выстроились моряки, готовые к бою.

С удивительной отвагой Сципион продолжал направлять свои пентеконторы в гавань, не останавливаясь у боевых постов. Порыв ветра погнал их мимо карфагенских галер к причалу, где они могли как гости рассчитывать на покровительство африканского царя. Карфагенские моряки поняли это и не стали ничего предпринимать.

В чертогах хозяина Сципион лицом к лицу встретился с другим гостем, карфагенянином. Это был Гасдрубал, сын Гисгона, проницательный аристократ средних лет, который командовал войсками вместе с Магоном, сыном Гамилькара, при Илипе! Сципион, должно быть, на мгновение растерялся.

Сифакс устроил торжественный обед в честь их встречи. Он был рад видеть выдающихся соперников в войне в Испании, примирившихся в его доме. Пожилой и искушенный в сложных переговорах человек, Сифакс был горд своим умением управлять воинственными нумидийцами. Его столица Кирта располагалась на границе с владениями Карфагена, и Сифакс относился со всем уважением члена племени к тамошним шестиэтажным домам и огромному храму Иолая.[1] Он также испытывал растущее уважение к победам римлян в Иберии и к полководцу с орлиным профилем, который мог так свободно войти в его дверь. Сифакс был в состоянии мобилизовать десятки тысяч искусных наездников; однако он понимал, что не должен обидеть римлян, но в то же время не может повернуться спиной к карфагенянам. За трапезой Сципион в самых пылких выражениях описал (через переводчиков) преимущества римского образа правления.

Сифакс, который не горел желанием принимать личное участие в войне, посоветовал Сципиону воспользоваться возможностью установить дружеские отношения с Гасдрубалом. Сципион ответил, что рад сделать это. Он не испытывал враждебных чувств к своему врагу — больше того, нашел его общество приятным.

Нумидиец заключил:

— Тогда почему бы не согласиться на мир?

Сципион сказал, что это — совсем другое дело.

Он всего лишь один из военачальников, исполняющий приказы сената и римского народа, которые и решают, когда можно закончить войну и заключить мир.

— Этот человек, — сказал хозяину дома Гасдрубал после ухода Сципиона, — в беседе еще опасней, чем в битве.

Римлянин увез с собой обещание Сифакса стать союзником. Карфагенянин получил уверение в том, что тот никогда не перестанет быть другом Карфагена.

Сципиона, однако, занимали другие мысли. Больше всего он нуждался в хороших африканских всадниках. Чтобы заполучить их, он склонил на свою сторону блестящего начальника конницы, который способствовал гибели его отца и сражался против самого Сципиона под Илипой. Масинисса, царь массилиев, получил образование в Карфагене. Он был предан Карфагену до тех пор, пока не увидел, что остатки карфагенской армии были отправлены на запад, на остров Гадес, где не могла действовать конница. К тому же Масинисса был в долгу перед Сципионом, который освободил из плена его молодого племянника. И Сципион не побоялся встретиться с Масиниссой один в ночной час. Вожак африканских повстанцев стал жертвой обаяния римлянина и своих собственных амбиций. В этот момент он был лишен наследства. Масинисса пообещал, что, когда проконсул высадится со своей армией на Африканском побережье, он присоединится к нему с многочисленной нумидийской конницей.

Теперь Масинисса — это было очевидно — собирался сдержать свое слово, в то время как Сифакс не имел такого намерения. Однако у Масиниссы не было возможностей. Он был немногим больше чем просто беглец в Испанию, в то время как Сифакс обладал и властью, и могуществом. Сципиона мало занимало то, что Масиниссе было ненавистно само имя Сифакса.

Что-то тем не менее очень беспокоило его, потому что он отказался от своего плана вторжения в Африку через пролив. Может быть, он понял после посещения Сифакса, что долгий марш по побережью к Карфагену нецелесообразен? Может быть, боялся за свою базу в Испании? В то время там, в глубинных районах, прокатилась волна сопротивления. Илурги стояли насмерть; женщины и дети Астапы сгрудились внутри крепостных стен, готовые скорее быть сожженными своими мужчинами, чем сдаться римлянам. Тень Ганнибала все еще лежала на земле.

Сципион основал колонию в прекрасной долине Бетис, которой предстояло быть «латинизированной» в будущем. Оставив свою армию, но взяв с собой бесценного Лелия, он погрузился на корабль, отплывающий в Рим. Это был канун выборов в новом году.

Фабий выступает против Сципиона

Сразу после своего прибытия завоеватель Испании встретился с оппозицией в лице старших сенаторов. Поскольку он покинул свой командный пост, не получив на то разрешения, древний закон запрещал ему въезд в город. Его поведение заставило сенаторов покинуть стены сената, чтобы заслушать его у храма Беллоны, сестры Марса. И здесь его убеждения помешали ему выиграть триумфальный въезд, чего он дерзко требовал. Торжественной встречи удостаивался только победитель в ранге консула, которым не был Публий Корнелий Сципион.

Это было именно то, чего добивался молодой воитель. В силу его популярности сенат не мог не разрешить ему войти в город как простому гражданину через городские ворота. Воспользовавшись этим, Сципион устроил целый спектакль из своего появления: за ним следовали ветераны и испанские пленники, а перед ним — повозки со слитками серебра. Народ всегда был охоч до зрелищ, особенно с трубами и трофеями. После этого Сципион подвел всю процессию к храму Юпитера, своего божественного покровителя, чтобы принести в жертву по меньшей мере 30 быков, и приобрел еще одну огромную аудиторию. Согласно легенде, он был так же безупречен, как его белоснежная тога. Будущие клиенты[2] собирались по утрам у его дверей, в ожидании его появления. Его высказывания становились известными на Виа Сакре. Каждый день это было новое высказывание, всегда блестящее и неожиданное.

«Я прибыл не затем, чтобы вести войну, — я здесь, чтобы покончить с ней». И еще: «До сих пор Карфаген вел войну против Рима; теперь Рим будет вести ее против Карфагена».

Народные собрания соглашались с каждым его словом, и Сципион должен был торжественно занять должность консула в наступающем году. С его приходом группа Эмилиев — Сципионов обретала доминирующее влияние. Клавдий Нерон, одержавший победу у Метавра, ушел в тень с поражением группировки Клавдиев. Лициний Красс, неприметная личность, который занимал старинный пост главы понтификов, стал вторым консулом. Поскольку традиция запрещала старшему понтифику покидать Италию, Лицинию было поручено возглавить командование войсками, ведущими борьбу с Ганнибалом в Бруттии. Сицилия была мостом, ведущим в Африку.

Как консул Сципион имел тот ранг, который был ему нужен, но у него не было власти, чтобы уйти из Сицилии. Его предложение возглавить здесь армию и повести ее отсюда в Карфаген встретило суровый отпор.

За оппозицией стояла незыблемая прежняя концепция: аграрная позиция группы землевладельцев («Сельское хозяйство и Италия»), которая жаждала только возвращения и колонизации Цизальпинской Галлии (где карфагенянин Магон стоял во главе лигурийцев и галлов). Куда более труднопреодолимой была древняя традиция, согласно которой республика расширялась только в сухопутных границах объединенными усилиями национальных легионов и союзников. Ганнибал срывал эту традиционную линию защиты в течение тринадцати лет.

Эксцентричный Сципион претворил в жизнь совершенно новое представление о роли личности в истории, о настоящем императоре, который вывел римлян в море, в богатый, торговый и опасный внешний эллинистический мир.

Возможно, только Сципион ясно видел, куда вела Римское государство политика старых лидеров. Удовлетворенные победами в Испании и у Метавра, они позволяли Ганнибалу удерживать его позиции в Италии. Подсознательно они считали, что его невозможно заставить уйти. Они думали только о том, как защитить себя против него. И Карфаген оставался нетронутым. Еще год, два или пять, и они неизбежно начнут мирные переговоры, после чего их великий противник уплывет назад со своей непобежденной армией в город, не понесший за примерно двадцать лет конфликта никакого урона, кроме потери части своих сокровищ.

На ступенях храма Юпитера Сципион повторил дошедшие до него слухи:

«Ганнибал проводит свой досуг в храме Юноны Лацинии на южном берегу. Он приказал отлить бронзовую плиту, на которой будут выбиты описания его побед. — И Сципион перечислил их: — При Тичино, при Треббии, у Тразименского озера, при Каннах. Я удивлюсь, если он не припишет в конце: победа над римским народом».

Чтобы получить согласие сената на свой план похода из Сицилии, Сципион пригрозил осуществить его до народных собраний, которые поддерживали любые его попытки положить конец конфликту. Это было равносильно неподчинению воле старейшин и настроило лидеров сената против этого воина из Испании. Начались бурные дебаты. Фабий Максим выступил против африканской экспедиции, что означало — против Сципиона.

Медлитель говорил, прибегая к уловкам испытанного оратора и с подавляемой враждебностью очень старого человека к юнцу, достигшему такой же славы, как и он сам. Почему, вопрошал он сенаторов, он должен оспаривать человека, который моложе его собственного сына?

Он отдал должное Сципиону, «с каждым днем растущей славе нашего очень храброго консула». Он энергично старался умалить свою собственную славу и обратился к более молодым сенаторам.

«Я удерживал Ганнибала от завоеваний, чтобы вы, люди, силы которых постоянно растут, могли победить его».

И неожиданно бросил им в лицо упрек. Почему, спросил он, в то время как Ганнибал здесь, можно сказать, у их дверей, они должны идти в Африку в надежде на то, что он последует за ними? Пусть они сначала добьются мира в Италии, прежде чем переносить войну в Африку.

«Скажите мне, — не дайте боги этому свершиться! — что, если победоносный Ганнибал выступит против нашего города, ведь то, что уже случалось, может случиться снова, не придется ли нам отзывать нашего консула из Африки, как мы отзывали Фульвия из Капуи?»

Он дал возможность слушателям почувствовать, сколь опасно Африканское побережье, и вспомнить судьбу другого консула, Регула, который вторгся туда. Он грубо преуменьшил достижения Сципиона в Испании. Что Публий Корнелий совершил там такого уж значительного? Он благополучно пропутешествовал вдоль дружественного побережья, чтобы взять на себя командование армией, которая уже находилась там и была обучена его покойным отцом? Да, он взял Новый Карфаген — когда там не было ни одной из трех карфагенских армий. На что же тогда рассчитывает Сципион, ставя под угрозу судьбу Рима своим походом в Африку, когда ни один порт и ни одна дружеская армия не ждет его там? На альянс с нумидийцами, с Сифаксом? В Испании его кельтиберские союзники выступили против него, а его собственные воины взбунтовались. С другой стороны, у Метавра два консула объединили свои силы, чтобы доказать, что любой пришелец может быть разгромлен в Италии. И — «там, где Ганнибал, там и центр этой войны».

Фабий попросил сенат задуматься над тем, действует ли Сципион ради государства или во имя своих собственных амбиций. Он уже и так поставил под угрозу судьбу Рима, когда на двух кораблях без разрешения сената переправился на Африканское побережье, хотя был тогда римским полководцем.

«По моему мнению, — заключил он, — Публий Корнелий выбран консулом ради республики, а не ради него самого. Наши армии набраны для того, чтобы защищать город и Италию, а не для того, чтобы консулы могли, как самовластные тираны, перебрасывать войска куда заблагорассудится».

Это было сильное выступление Фабия, человека с большим авторитетом. Сципион стоял с выражением явного пренебрежения к сенату на лице. Он не сделал никакой попытки возражать на обвинения. Он ответил, что удовлетворен их намерением составить собственное мнение о его жизни и поступках, и согласится с этим мнением. Что касается его плана, разве не могут они привести более сильный аргумент, нежели сам Ганнибал? Ганнибалу нечего было бояться, вторгаясь в Италию, хотя он встретился с римской народной армией. Ничего подобного не существовало в Африке.

По иронии судьбы дебаты в сенате переросли в дебаты о самом Ганнибале и тех действиях, которые следовало предпринять против него. Хотя Сципион проиграл в этом споре, он выиграл то, что хотел, — разрешение действовать, как ему нужно. Сенат разрешил ему переправиться из Сицилии в Африку, «если он считает, что это пойдет на пользу государству». Однако, и это почти невероятно, но он отказал Сципиону в праве увести из Италии легионы или более 30 кораблей сверх тех, которые были нужны для Сицилии. Помимо этого он мог призывать кого хотел или строить суда — но на свои деньги.

То, что последовало, было сделано полностью по инициативе одного человека, Сципиона, руководствовавшегося личными амбициями. Вначале все делалось на его деньги и на его собственный риск.

Два регулярных легиона, которые ждали его в Сицилии, состояли из давно забытых солдат из Канн, отбывавших свою ссылку.

Два холма в Локрах