«Великая служба» графа Петра Толстого

«Великая служба» графа Петра Толстого

Уникальное положение «исполняющего обязанности царя», которое в начале XVIII века занимал князь Федор Юрьевич Ромодановский, не могло быть унаследовано никем из его преемников, тем более что появление новой системы центрального управления требовало более четкого разграничения их компетенции. Громоздкий Преображенский приказ уже в конце петровского царствования выглядел архаично.

Создание Тайной канцелярии и постепенная ликвидация «непрофильных» функций Преображенского приказа явились шагом к созданию специализированной системы политического сыска. В Москве остался новый «князь-кесарь» Иван Ромодановский; царь относился к нему с уважением, но всё же в число наиболее активных и влиятельных лиц при петровском дворе его включить, как уже говорилось, нельзя. Зато дело царевича Алексея выдвинуло в первый ряд «министров» Петра Андреевича Толстого (1645–1729).

Начальник Тайной канцелярии происходил из старинного служилого рода. «Прадед мой родной Иван Иванович Толстой во время царя Ивана Васильевича был воеводою полковым на Крапивне, а брат его родной, а мой прадед двоюродной, Селиверст Иванович, при царе Василье Ивановиче в московское осадное сиденье был воеводою полковым в Москве, в урочище на Трубе, где от неприятелей и убит, – писал сам Толстой о заслугах предков. – А дед мой родной Василей Иванович во время царя Михаила Феодоровича в 7141 (1633-м. – И. К., Е. Н.) году был полковым воеводою под Москвою, за рекою Яузою, во время войны с поляками и при царе Алексее Михайловиче был прежде в стольниках и послан был воеводою в Чернигов, и во время измены гетмана казацкого Брюховецкого сидел в том городе долгое время в осаде, где и я при отце моем был же и в осаде с ним сидел. И оной город отец мой от изменников сохранил, за что пожалован тогда в думные дворяне. А братья мои родные Михайло Андреевич был воеводою в Астрахани, Иван Андреевич был губернатором в Азове, тако ж и другие мои сродники в знатных чинах и услуги к Российскому государству показали».

Толстой был связан родством с боярами Милославскими и царевной Софьей, но вовремя разглядел юного Петра – и в 52 года в компании молодых дворян отправился в Венецию изучать военно-морское дело. «Пенсионер» выучил итальянский язык, вел дневник, в который заносил впечатления от «зело чудных» готических соборов и картин «чудных писем святых итальянского живописного изрядного мастерства». Времени даром он не терял – военно-морской наукой овладел, но ему предстояло не служить на флоте, а осваивать дипломатическое поприще. Петр оценил таланты пожилого стольника и назначил его первым постоянным российским послом в Стамбуле (до того сотрудники Посольского приказа отправлялись в чужие края с разовыми миссиями), где Толстой провел более десяти лет. Здесь он показал себя искусным дипломатом: наладил связи с турецкими вельможами и их слугами, одновременно пресекая их попытки добывать информацию, – даже отравил посольского подьячего, склонявшегося к измене и намеревавшегося принять ислам. Два раза его брали под арест и содержали в Семибашенном замке, когда Турция объявляла войну России; но он сумел уладить отношения между двумя державами, составил серьезное и интересное политическое и географическое описание Османской империи начала XVIII века и отдельно – турецкого флота.

По возвращении из Турции 70-летний Толстой стал одним из ближайших советников царя по дипломатической части. В 1716–1717 годах он сопровождал Петра в западноевропейской поездке, принимал участие в дипломатических переговорах в Амстердаме, Париже, Копенгагене. Он сумел, не разжигая дипломатического конфликта, вернуть из австрийских владений беглого Алексея Петровича, обещав ему отцовское прощение, а потом допрашивал его, был участником суда над ним и присутствовал на последней пытке, которая, возможно, и была причиной смерти царевича.

Заслуги Толстого были вознаграждены по достоинству: он получил щедрые земельные пожалования и стал действительным тайным советником «за показанную так великую службу не токмо ко мне, – говорилось в царском указе, – но паче ко всему отечеству в привезении по рождению сына моего, а по делу злодея и губителя отца и отечества». Петр Андреевич стал в 1722 году кавалером первого русского ордена Андрея Первозванного, а на коронации жены царя Екатерины в 1724 году был от нее пожалован графским титулом.

Граф и кавалер Толстой стоял во главе Тайной канцелярии восемь лет. В 1719 году его запечатлел придворный художник И. Г. Таннауэр. На портрете изображен пожилой, но бодрый человек в щегольском кафтане и модном парике с умным, волевым лицом и чуть ироничным взглядом прищуренных глаз. Тяжелый подбородок, тонкие сжатые губы, густые брови вразлет – может, художник несколько польстил модели (Толстому тогда было 74 года), но всё же изобразил не утомленного старца, а крепко сбитого вельможу себе на уме. «Человек очень способный, но когда имеешь с ним дело, то нужно держать камень в кармане, чтобы выбить ему зубы, если он захочет кусаться», – похоже, очевидцы не слишком исказили характеристику, данную Толстому хорошо разбиравшимся в людях царем Петром.

Судя по обилию должностей и трудов Петра Андреевича, в эти годы он таким и был – талантливым, деловым, лукавым, сохранявшим и в старости некоторое вольнодумство в духе своего века. «Жены у него нет, но есть любовница, которой содержание, говорят, обходится ему весьма дорого», – описал образ жизни графа молодой голштинский камер-юнкер Фридрих Берхгольц, приведя забавный рассказ о визите к Толстому своего герцога: гость «тотчас же обратил внимание на две совершенно различные картины, повешенные в противоположных углах его комнаты: одна изображала кого-то из русских святых, а другая нагую женщину. Тайный советник, заметив, что герцог смотрит на них, засмеялся и сказал, что удивляется, как его высочество так скоро все замечает, тогда как сотни лиц, бывающих у него, вовсе не видят этой обнаженной фигуры, которая нарочно помещена в темный угол».[76]

Толстой не только возглавлял Тайную канцелярию, но еще и руководил в 1718–1721 годах Коммерц-коллегией, при этом не оставляя дипломатической службы: в 1719 году вел переговоры в Берлине; в 1721-м – ездил с царем в Ригу; в 1722–1723 годах сопровождал Петра в Персидский поход в качестве начальника походной канцелярии – в преклонном возрасте и при тогдашнем весьма относительном комфорте.

Тайной канцелярией он руководил не один, а стоял во главе своего рода коллегии, члены которой вместе подписывали приговоры: «По указу его императорского величества тайной советник и от лейб-гвардии капитан Петр Андреевич Толстой, генерал-порутчик Иван Иванович Бутурлин, от лейб-гвардии Преображенского полку маэор Андрей Иванович Ушаков, от гвардии от бомбандир капитан-порутчик Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев, слушав вышеписанного, присланного в Канцелярию тайных розыскных дел из Поместного приказа доношения, и челобития Степана Лопухина приговорили ‹…›».[77] Документы показывают, что они работали слаженно; каждый мог получить конкретное царское распоряжение по тому или иному делу и приступал к исполнению с пояснением: «сей его царского величества указ в Тайной канцелярии объявил я, Иван Бутурлин». Но Толстой в этой команде был первым среди равных: он реже других бывал в застенке, но именно его подпись в документах Тайной канцелярии стояла первой из четырех; а самое главное – только Толстой в те годы был постоянным советником государя и докладывал ему о делах своего ведомства. Коллеги признавали его превосходство (иногда в документах его и именовали «первенствующим») и, посылая к нему экстракты дел, просили «о чем надлежит, по своему благоразумному рассуждению хотя и его царского величества доложить». Толстой требовал от подчиненных уведомлять его «токмо о нужнейших делах» и докладывал царю «по своему благоразумному рассуждению» то, что считал нужным, хорошо зная, что может интересовать того в первую очередь. Прочим «министрам» он отписывал: «Мнится мне, что трудить докладом царского величества не для чего» – или, наоборот, объяснял, что дело фискала Санина, «… чаю, надлежит доложить императорского величества, понеже изволил его величество мне повелеть, чтоб Санина казнить умедлить для того, что его величество изволил иметь тогда намерение сам его, Санина видеть».

С 1722 года Бутурлин уже не участвовал в делах Тайной канцелярии, а в следующем году из числа ее «министров» выбыл Скорняков-Писарев. В последние годы существования петровской Тайной канцелярии ею руководили Толстой и Ушаков. Указом от 13 января 1724 года Петр повелел, «чтоб при Сенате учинит кантору розыскных дел, также особливую полату для случающихся дел чрезвычайных; и, первое, когда какой розыск будет в Сенате, то дела оные там будут, а другое место для таких дел, как Шафирово случилос. Но сему месту быть без служителей, но, когда случай позовет; тогда на время брать». Петра беспокоили волокита и безалаберность работы загруженной делами сенатской канцелярии, где «секретные дела вынесены от подьячих черкасам, и зело удивительно, что как ординарные, так и секретные дела в Сенате по повытием». «Того ради, получа сие, учините по примеру Иностранной колегии, чтоб впредь такого скаредства не учинилось», – требовал он от сенаторов в указе от 16 января того же года.[78]

Таким образом, Сенатская канцелярия должна была быть разделена на две части – общую и для секретных дел. Эта секретная часть включала в себя контору розыскных дел, а также особую палату для дел чрезвычайных – расследований деятельности высших чиновников, подобных вице-президенту Коллегии иностранных дел П. П. Шафирову (в 1723 году он за казнокрадство был лишен чинов и титулов и приговорен к смертной казни с конфискацией имущества, замененной ссылкой). В компетенцию конторы, надо полагать, вошли бы аналогичные розыски для менее именитых подследственных.

В том же январе по другому указу Тайная канцелярия должна была передать основную часть дел и колодников Преображенскому приказу. Возможно, этот указ инициировал сам ее первоприсутствующий, устав от текущей и малоинтересной работы, ведь большинство преступлений составляли различные «непристойные слова» в адрес власти.

При новом раскладе Преображенский приказ стал бы заниматься допросами и поркой неосторожных обывателей, а сенатор Толстой – действительно важнейшими делами, расследованием злоупотреблений персон самого высокого ранга.[79] Надо отдать должное чутью графа: именно эти дела были наиболее актуальными в последние годы царствования и больше всего занимали царя; из 31 сановника, подвергшегося при Петре I уголовному преследованию, под судом оказался 21 человек – 26 процентов всех высокопоставленных госслужащих того времени.[80]

Однако Тайная канцелярия так и не была передана в подчинение Сенату – то ли у Толстого нашлись не менее влиятельные противники, то ли сам царь решил не множить следственные органы и сосредоточить дела такого рода в Вышнем суде. Указ от 21 апреля 1724 года носил компромиссный характер – требовал отсылать «преступников в оскорблении величества или и в делах, к возмущению клонящихся, из Сената и из Тайной канцелярии в Преображенский приказ», но умалчивал о полномочиях Тайной канцелярии или проектируемого нового секретного ведомства Сената по части расследования дел по «третьему пункту».[81]

Контора розыскных дел при Сенате все-таки была создана, но провела только одно расследование – по обвинению герольдмейстера С. А. Колычева в присвоении казенных денег и других злоупотреблениях; затем она была ликвидирована в связи с учреждением в 1726 году Верховного тайного совета и реорганизацией Сената. Начатая императором борьба с коррупцией в государственном аппарате сошла на нет при его преемниках.

Самому же графу Толстому еще предстояло пережить последний кратковременный взлет карьеры. Близость к царской семье заставила его сделать выбор в споре о престолонаследии во время последней болезни Петра I. Тогда, в ночь с 27 на 28 января 1725 года, видные сенаторы и президенты коллегий (П. М. Апраксин, Д. М. Голицын, Н. И. Репнин, В. Л. Долгоруков, Г. И. Головкин, И. А. Мусин-Пушкин) хотели возвести на престол сына царевича Алексея – Петра II, а Екатерину оставить правительницей вместе с Сенатом. Против были Толстой и Меншиков. Представители обеих «партий» ранее поставили свои подписи под смертным приговором Алексею. Противников разделяло другое – петровские дельцы принципиально не принимали новую конструкцию власти. «В том положении, в каком находится Российская империя, ей нужен властелин мужественный, опытный в делах, способный крепостью своей власти поддержать честь и славу, окружающие империю. ‹…› Все требуемые качества соединены в императрице: она приобрела искусство царствовать от своего супруга, который поверял ей самые важные тайны; она неоспоримо доказала свое героическое мужество, свое великодушие и свою любовь к народу, которому доставила бесконечные блага вообще и в частности, никогда не сделавши никому зла», – уговаривал собравшихся «персон» первых рангов Толстой. Эти речи (даже если они изложены французским послом Кампредоном не с протокольной точностью) дают представление о подходе Толстого к власти: для него личность самодержца была явно выше любого закона; тогда как его и Меншикова противники отстаивали преимущество законных учреждений над «силой персон».

Пока вельможи спорили, А. Д. Меншиков и И. И. Бутурлин привели в дворцовые покои гвардейских офицеров, которые и решили исход дебатов в пользу Екатерины. После смерти Петра I и воцарения его вдовы П. А. Толстой стал одним из членов Верховного тайного совета и, судя по донесениям дипломатов, наиболее влиятельным советником царицы. Но скоро у графа разгорелся конфликт с его бывшим единомышленником Меншиковым: светлейший князь задумал женить провозглашенного наследником сына царевича Алексея (будущего Петра II) на своей дочери Марии, в результате чего сам он смог бы стать регентом при несовершеннолетнем государе.

Видимо, Меншиков и не дал превратить Тайную канцелярию в особый следственный орган по делам о коррупции. Именным указом от 28 мая 1726 года она была упразднена; всё ее имущество «з делами и с приказными служителями» надлежало отдать в Преображенский приказ в ведение И. Ф. Ромодановского,[82] что лишило Толстого важного средства воздействия на государыню и права личного доклада. Он к тому времени уже потерял былое влияние и жаловался, что царица не слушает его советов.

Петр Андреевич не смирился – выступил в поддержку прав на престол дочерей Петра, обсуждал ситуацию с генерал-полицеймейстером Антоном Девиером. Но до настоящего заговора дело не дошло. Ни Толстой, ни Девиер «силовыми» возможностями не располагали – да и не в характере блестящего дипломата были такие действия. Не дал заговору «созреть» и Меншиков: пока его противники обменивались «злыми умыслами и разговорами», а Толстой ждал удобного случая для высочайшей аудиенции, 24 апреля 1727 года князь добился от смертельно больной императрицы указа об аресте Девиера. «На виске» (дыбе) после 25 ударов кнутом Девиер назвал своих собеседников. Следователи отправились с допросом к Бутурлину и Толстому. Старому графу повезло – он не познакомился лично с практикой своего застенка (его допрашивали под домашним арестом), но всё же признался в намерении короновать дочерей Екатерины.[83]

Следствие по обвинению в подстрекательстве к «великому возмущению» было проведено в рекордный срок. Меншиков не отходил от умиравшей Екатерины и добился-таки от нее приговора по делу. Манифест о раскрытии якобы имевшего место заговора был издан лишь 27 мая: уже от имени Петра II преступники обвинялись в умысле против его воцарения и «сватовства нашего на принцессе Меншиковой».[84]

Толстой был отправлен в заключение на Соловки с лишением чинов и конфискацией имущества. Летом 1728 года умер сосланный вместе с ним сын Иван; сам Петр Андреевич ненадолго пережил его – скончался 30 января 1729 года, в возрасте 84 лет и был похоронен у стен монастырского Преображенского собора. Только через 13 лет, в 1742 году, императрица Елизавета Петровна вернула потомкам Толстого часть конфискованных имений, а в 1760 году – графский титул. Девиера и Скорнякова-Писарева сослали в Сибирь; старика Бутурлина еще в 1726 году отстранили от командования гвардейским полком; теперь же он был лишен чинов, наград и отправлен доживать век в свое владимирское имение – село Крутцы. Ушакова перевели из столицы в полевой полк; однако Андрей Иванович вскоре вернулся, чтобы возродить Тайную канцелярию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.