4. «Чем меньше народа, тем больше кислорода»
4. «Чем меньше народа, тем больше кислорода»
Кроме Каравекова в третью партию включили командира моторной группы лейтенанта-инженера Ямалова (новичок, только что из училища) и акустика матроса Микушина, конченого пьяницу и нытика (взяли его в поход последний раз перед списанием на берег и отправкой домой). Всех троих одели в гидрокомбинезоны, зажгутовали.
— Владимир Яковлевич, — просил старпом, — скажите там, наверху, что нам нужно ещё шесть «ИДАшек». Пусть ускорят подачу!
Первым в узкую шестиметровую трубу забрался Ямалов, ему в ступни уткнулся головой Микушин, затем вскарабкался Каравеков, но тут же вылез обратно. Он хватался за сердце и быстро переключал аппарат на «атмосферу». Его разжгутовали, дали отдышаться. Начальник штаба был бледен. Капли пота дрожали на стёклах маски.
— Ну что, Владимир Яковлевич, вперёд?!
— Вперёд…
Это было последнее его слово…
Каравеков влез в аппарат. За ним задраили крышку. Дважды раздался троекратный стук. Вышли! И тут же застучали в корпус водолазы. Копались они часа три, затем дали сигнал: «Закрыть переднюю крышку, открыть заднюю».
Повернув 42 оборота ключом-«розмахом», старший торпедист Кириченко распахнул заднюю крышку и отпрянул: из трубы осушенного аппарата торчали ноги Каравекова, обтянутые мокрой резиной. Начальник штаба не подавал признаков жизни.
Снова потухли глаза, поникли головы. Покойник в отсеке…
Из трубы торпедного аппарата достали ещё четыре «ИДАшки», два аккумуляторных фонаря и резиновую сумку с консервами и соками. Есть никому не хотелось, несмотря на то что истекали вторые сутки.
— Ешьте, ребята! — настаивал старпом. — Иначе сил не хватит на выход.
После приёма второй кладки выяснилось, что теперь «ИДАшек» хватает на всех (нашли ещё несколько во втором отсеке). Теперь можно выходить всем!
Простучали водолазам: «Готовы к выходу». Но те, видимо, не поняли — ответили двумя ударами: «Закрывайте крышку». Разумеется, они не знали, что подводники разыскали в отсеке новые аппараты и теперь у них полный комплект. Как договорились ранее, спасатели намеревались передать третью кладку и потом недоумевали, почему в отсеках готовы к выходу. Водолазы настойчиво требовали закрыть переднюю крышку, а Кубынин с не меньшей настойчивостью отстукивал: «Готовы к выходу». Эта перепалка длилась добрых полчаса. Наконец водолазы стукнули один раз: «Выходите».
23 октября. 15.00. Борт С-178.
Стали готовить отсек к затоплению. Все надели гидрокомбинезоны. Отсек начал заполняться водой. Это были самые тягостные и самые мучительные часы. И без того плотный воздух сжимался всё больше. Дышать стало очень трудно. Вредные газы, наполнявшие в преизбытке отсечный воздух, стали ещё токсичнее, ещё вреднее. Темнело в глазах, кружилась голова. А вода, обжимая ноги, живот, грудь, медленно подступала к подбородку.
Зыбин подплыл к Кубынину.
— Ну что, Серёга, давай открывать крышку.
За рукоять «розмаха», открывающего переднюю крышку, взялся сам старпом, потом его сменил Кириченко, затем Лукьяненко. Надо было сделать 42 оборота, но каждый проворот ключа стоил невероятных сил: градом катил холодный пот, чернело в глазах. Сказывалось отравление углекислотой. С облегчением убедились, что воздух, сдавленный в отсеке, никуда не травится. Открыли заднюю крышку. Теперь отсек сообщался с морем напрямую — через трубу торпедного аппарата № 3.
— Ну, пошли, мужики! — скомандовал старпом.
Пошли, как стояли на стеллажной торпеде: Шарыпов, Тунер…
Едва лейтенант Тунер, окунувшись с головой в воду, вполз в торпедную трубу, как в маску ему уткнулись ступни Шарыпова. Матрос пятился. Он вылезал обратно. Тунер вынырнул, а вслед за ним в воздушной подушке появилась и голова Шарыпова. Шарыпов переключил аппарат на «атмосферу» и отрывисто выкрикнул:
— Аппарат… завален… «ИДАшками»…
Так вот почему водолазы упорствовали: они сделали третью кладку! Теперь выход в море забит тяжёлыми «ИДАшками».
Матрос Киреев не вынес этого известия и потерял сознание. Его не стали разжгутовывать — бесполезно. Вода стоит выше груди. Ему поддули из баллончика гидрокостюм, и Петя Киреев лежал на воде, как резиновый матрас. Старпом подгрёб к механику:
— Валера, попробуй стащить «ИДАшки» сюда или вытолкнуть за борт.
Зыбин нырнул в трубу, пополз вперёд. Из-за положительной плавучести его всё время прижимало к своду аппарата. На тренажёрах такого не было. Там труба заполнялась чуть выше половины и ползти было куда легче. Подёргал первую суму с «ИДАшкой» — ни туда, ни сюда. Неужели всё? Конец? Так глупо…
Зыбин упёрся ногами, подтянулся за направляющую для торпед и головой — молясь и матерясь — выпихнул все три сумы за борт. В глазах вспыхнули огненные искры. Подумал: «Теряю сознание», но, присмотревшись, догадался — искрит планктон. Возвращаться в отсек не было смысла: воздух в баллончиках на пределе.
Зыбин дал три удара — «выход свободен» и вылез из трубы в нишу торпедного аппарата.
…Услышав три зыбинских удара, в отсеке возликовали и едва не закричали: «Ура!» Путь к жизни свободен! Один за другим подводники приседали и ныряли в трубу. Самым последним, как и подобает командиру корабля, покидал отсек старпом. Кубынин посветил фонарём — все ли вышли? Все. Лишь плавал, поддерживаемый надувным костюмом, Петя Киреев. Кубынин попробовал притопить его и впихнуть в аппарат. Матрос не приходил в сознание, а проталкивать бездвижное тело целых шесть метров по затопленной трубе Сергей не решился. Он и без того чувствовал себя на пределе сил. Отравленная кровь гудела в висках и ушах, ныло в груди лопнувшее лёгкое. С трудом прополз по трубе. Выбрался на надстройку, огляделся: никого нет. (У водолазов как раз была пересменка.) Решил добраться до рубки и на её верху выждать декомпрессионное время, а затем всплыть на поверхность. Потом потерял сознание. Его чудом заметили с катера…
Сергей пришёл в себя в барокамере на спасателе «Жигули». В вену правой руки была воткнута игла капельницы, но боли он не ощущал — лежал в полной прострации. Врачи поставили ему семь диагнозов: отравление углекислотой, отравление кислородом, разрыв лёгкого, обширная гематома, пневмоторакс, двусторонняя пневмония…
По-настоящему он пришёл в себя, когда увидел в иллюминаторе барокамеры лица друзей и сослуживцев: они беззвучно что-то кричали, улыбались. Ребята, не боясь строгих медицинских генералов, пробились-таки к барокамере…
Потом был госпиталь. В палату к Кубынину приходили матросы, офицеры, медсёстры, совсем незнакомые люди; жали руку, благодарили за стойкость, за выдержку, за спасённых матросов, дарили цветы, несли виноград, дыни, арбузы, мандарины. Это в октябрьском-то Владивостоке! Палату, где лежал Кубынин, прозвали в госпитале «цитрусовой»… Сергея огорчало только одно: комбриг изъял у него корабельную печать, особисты-чекисты забрали вахтенный журнал, а с кителя кто-то отцепил жетон «За дальний поход» и отвинтил командирскую «лодочку»…
Через несколько дней после того, как С-178 обезлюдела под водой, во втором отсеке вода медленно подобралась к кабельным трассам батарейного автомата и тот снова вспыхнул. Глубоко под водой в отсеке погибшей подводной лодки полыхал поминальный костёр…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.