«План поражения»…

«План поражения»…

1936 год был для заговорщиков переломным. «Дворцовый переворот» провалился, школу ВЦИК, которую предполагали использовать в качестве грубой силы, из Кремля вывели. С другой стороны, Германия активно вооружалась при попустительстве остальной Европы, а Гитлер еще в «Майн кампф» недвусмысленно дал понять, против кого он намерен обратить свою растущую армию.

На следствии Тухачевский рассказывал:

«В зиму с 1935 на 1936 г. я имел разговор с Пятаковым, в котором последний сообщил мне установку Троцкого на обеспечение безусловного поражения Советского Союза в войне с Гитлером и Японией… Эти указания говорили о том, что необходимо установить связь с немцами, чтобы определить, где они собираются двинуть свои армии и где надлежит готовить поражение советских армий».

Связь с немцами надо было не устанавливать, а всего лишь восстановить после очень недолгого перерыва (если она вообще прерывалась). И тут, как по заказу, на сцене появляется еще один персонаж — генерал Рунштедт.

«В конце января месяца 1936 г. мне пришлось поехать в Лондон на похороны английского короля. Во время похоронной процессии, сначала пешком, а затем поездом, со мной заговорил генерал Рунштедт — глава военной делегации от гитлеровского правительства. Очевидно, германский генеральный штаб уже был информирован Троцким, т. к. Рунштедт прямо заявил мне, что германский генеральный штаб знает о том, что я стою во главе военного заговора в Красной Армии и что ему, Рунштедту, поручено переговорить со мной о взаимно интересующих нас вопросах. Я подтвердил его сведения о военном заговоре и о том, что я стою во главе его. Я сказал Рунштедту, что меня очень интересуют два вопроса: на каком направлении следует ожидать наступления германских армий в случае войны с СССР, а также в котором году следует ожидать германской интервенции. Рунштедт уклончиво ответил на первый вопрос, сказав, что направление построения главных германских сил ему неизвестно, но что он имеет директиву передать, что главным театром военных действий, где надлежит готовить поражение красных армий, является Украина. По вопросу о годе интервенции Рунштедт сказал, что определить его трудно».

Странностей в этих показаниях много. Во-первых, роль Троцкого. Либо она куда более значительна, чем мы привыкли думать, либо Тухачевский прячется за «демона революции», изображая себя хоть и заговорщиком, но не на первых ролях. Во-вторых, присутствие генерала Рунштедта. Это прусский юнкер, солдат до мозга костей, и поручать ему разведывательную миссию более чем странно. Может быть, Тухачевский говорил с кем-то другим? Но зачем ему в этом врать? Выставить впереди себя Троцкого — это понятно, а какая разница, с кем из немцев он разговаривал в Лондоне? Другое дело, если они были хорошо знакомы… И третий вопрос: кто поручил генералу Рунштедту беседовать с Тухачевским? Вопрос, как мы увидим несколько ниже, далеко не странный и не праздный. И что любопытно: именно генерал Рунштедт в 1941 году командовал группой армий «Юг», шагавшей по Украине. Совпадение?

Да и сам разговор удивляет — неужели Тухачевский на самом деле рассчитывал получить от генерала ответ на такие вопросы? И зачем ему вообще нужны были эти ответы? Как мы увидим дальше, он прекрасно все понимал и без Рунштедта, и отлично знал, как и куда намерены двигаться немцы.

Но, как бы то ни было, именно после этой поездки заговорщики начали «военное планирование».

Из показаний Тухачевского:

«В апреле происходила в Москве стратегическая военная игра, организованная Генеральным штабом РККА. Якир, по заданию игры, командовал польскими, а я германскими армиями…»

Поляки? А эти еще откуда взялись?!

Поляки взялись со своей территории. До 1939 года у СССР и Германии не было общей границы, их разделяла Польша. Впрочем, диктатор Польши Юзеф Пилсудский еще с 1933 года выказывал себя сторонником Гитлера и даже помогал фюреру в некоторых маленьких провокациях. В 1935 году он умер, польская политика стала более хаотичной, но не настолько, чтобы сомневаться в том, на чьей стороне будет Варшава в грядущей войне. Поэтому в советском военном планировании сценарий будущей войны мыслился как интервенция союзных германской и польской армий.

«… Эта игра дала нам возможность продумать оперативные возможности и взвесить шансы на победу для обеих сторон как в целом, так и на отдельных направлениях, для отдельных участников заговора. В результате этой игры подтвердились предварительные предположения о том, что силы (число дивизий), выставляемые РККА по мобилизации, недостаточны для выполнения поставленных ей на западных границах задач.

Допустив предположение, что главные германские силы будут брошены на украинское направление, я пришел к выводу, что если в наш оперативный план не будут внесены поправки, то сначала Украинскому, потом и Белорусскому фронтам угрожает весьма возможное поражение. Если же к этому добавить вредительские действия, то эта вероятность еще более вырастет.

Я дал задание Якиру и Уборевичу на тщательную проработку оперативного плана на Украине и в Белоруссии и разработку вредительских мероприятий, облегчающих поражение наших войск…»[63]

В деле есть собственноручно написанный Тухачевским так называемый «План поражения» — подробный сценарий начального периода будущей войны с объяснением, почему при таком расположении войск Красную Армию ждет неминуемый разгром. Точнее, «планов поражения» на самом деле два — есть еще и план Уборевича. Тухачевский с ним спорит и на него ссылается. Но о втором мы знаем лишь то, что он существует.

Игра состоялась весной. А осенью 1936 года на военные маневры вермахта отправился командарм 1-го ранга И. П. Уборевич.

Уборевич также являлся убежденным «германофилом». Осенью 1927 года он отправился на учебу в Германию и пробыл там тринадцать месяцев. Немцы оценили талант русского военачальника и очень серьезно отнеслись к его обучению, так что он вернулся домой поклонником рейхсвера и немецких генералов «старой школы», этих поражающих воображение прусских аристократов. Вернувшись из Германии, 19 ноября 1929 года Уборевич стал начальником вооружений РККА и принялся модернизировать армию по германскому образцу времен Первой мировой войны.

Программа Уборевича не удалась — но не в этом суть. Нам интересно то, что, будучи начальником вооружений, он завязал еще более широкие контакты с немецкими военными, тем более что характер у него был все же получше, чем у «красного Бонапарта».

Что любопытно: поездка 1936 года, так возмутившая Гитлера, состоялась по инициативе Уборевича, который в том же январе просил устроить ее помощника германского военного атташе в Варшаве, профессионального разведчика майора Кинцеля. При этом он заявил, что желает обсудить с немецкими генералами некие важные военные и политические вопросы. Уборевич к тому времени был всего лишь командующим Белорусским военным округом, и какие военные, а тем более политические вопросы он мог обсуждать с германскими генералами через головы наркома и Сталина? Весьма странно, не правда ли, когда командующий округом договаривается с помощником военного атташе о приглашении на маневры — и приглашение на самом деле имеет место! Как хотите, но это не похоже на официальные контакты, зато очень похоже на встречу двух представителей неких тайных организаций.

«Как уже отмечалось выше, — пишет раскопавший эту историю А. Мартиросян, — Уборевич попал в Германию осенью 1936 г. на военные маневры в Бад-Киссингене, но в таком случае получается, что напрашивался он неофициально, а пригласили-то его — официально. А учитывая, что начальник Управления внешних связей наркомата обороны — Геккер — «загремел» по одному с Тухачевским делу, выходит, что это была заранее просчитанная операция: в ответ на неофициальную просьбу немцы официально приглашают, а УВС уже своей властью определяет заранее выбранную кандидатуру».

Гитлер не стал лучше относиться к Советскому Союзу. Зато с осени 1936 года, как раз после визита Уборевича, многие разведки отметили всплеск просоветских настроений в вермахте. Немецкие военные вдруг заговорили о том, что с Красной Армией можно «договориться».

Той же осенью 1936 года советский военный атташе в Берлине комдив А. Г. Орлов на одном из дипломатических приемов, обращаясь к генералу Фричу, произнес тост. Сказал он примерно следующее: «Армия СССР готова завтра сотрудничать с Гитлером, пусть лишь Гитлер, партия и германская внешняя политика совершат поворот на 180°, а союз с Францией отпадет. Это могло бы случиться, если бы, например, Сталин умер, а Тухачевский и армия установили военную диктатуру». О чем присутствовавший на приеме агент британской разведки тут же и доложил своему шефу…

Воистину, вино и конспирация — две вещи несовместные…

Итак, о чем именно могли немцы «договориться с Красной Армией»? Ради чего собирался «красный Бонапарт» устанавливать военную диктатуру? Чем именно хотел он осчастливить страну?

Из заявления И. П. Уборевича, адресованного наркому внутренних дел. 9 июня 1937 года.

«Тухачевский начал разговор с темы о предстоящей войне, обрисовав мне внутреннее и внешнее положение Советского Союза как совершенно неустойчивое. Подчеркнул, что между тем германский фашизм изо дня в день крепнет и усиливается. Особый упор он делал на развертывание в Германии могущественной армии, на то, что на решающем Западном фронте немецкие войска будут превосходить Красную Армию в полуторном размере, поэтому разгром Красной Армии, по его мнению, неизбежен. Тогда же Тухачевский мне заявил, что мы не только должны ожидать поражения, но и готовиться к нему для организации государственного переворота и захвата власти в свои руки для реставрации капитализма. Прямо на карте Германии, Польши, Литвы и СССР Тухачевский рисовал варианты возможного развертывания германских армий… при этом он указал, что развертывание Красной Армии во время войны надо будет строить так, чтобы облегчить задачу ее поражения».

При реставрации капитализма наши герои, надо полагать, внакладе бы не остались. Конечно, основные богатства Советского Союза расхватали бы немцы и американцы, но и на долю мятежных генералов оставалось достаточно, чтобы не только дети, но и внуки оказались в числе богатейших людей Европы. А там, глядишь, и корону можно будет нацепить — почему нет? Пусть не российский император — но «царь московский» тоже неплохо звучит…

Но вернемся к плану поражения. Надо полагать, на следующих допросах Тухачевский еще более разговорился, потому что Буденный в своей докладной пишет:

«От генерала Румштедта Тухачевский получил указание, чтобы в пораженческом плане были предусмотрены вероятные направления главных ударов германских армий: одно на Украине — Львов, Киев и второе — захват повстанцами Ленинграда, что было бы наиболее выгодно Германии, так как последняя может оказать помощь повстанцам своей довольно значительной авиацией, причем эта авиация должна была рекламироваться как авиация, перешедшая со стороны красных войск к повстанцам.

Кроме помощи авиацией предполагалась помощь Германии в вооружении и всем необходимым для успешного развития операции по захвату Ленинграда. Подсудимые хотя и заявили о том, что они пораженческого плана германскому Генштабу не успели передать, я же считаю, что план поражения красных армий, может быть, не столь подробный, все же германской разведке был передан. Это облегчалось тем, что Кестринг почти постоянно находился в Москве и мог его получить тотчас же по окончании оперативной военной игры Генштаба РККА Не обязательно было передавать письменный материал, когда это можно было сделать и на словах».

Смотрите, как интересно! Совсем другой сценарий войны. Неизменным остался только удар по Украине. Группы армий «Центр» нет вовсе — по-видимому, Белоруссия должна достаться Польше. В Ленинграде поднимается восстание, которому немцы «оказывают помощь авиацией». Какую именно, кстати? Единственное, что они смогли бы — это бомбить идущие на подавление и не присоединившиеся к повстанцам воинские части.

Впрочем, такие восстания всегда поднимаются навстречу подходящим войскам — иначе они обречены. Никакие бомбежки не могут помешать даже оставшимся верными присяге частям ЛВО, не говоря уже о подкреплениях, раздавить изменников, как тараканов. Немцы должны были за считаные дни подвести свои войска к Ленинграду. Каким образом? Сговориться с Финляндией? Но Маннергейм наверняка захочет прибрать Ленинград себе. Остается путь через Прибалтику. Буденный, прекрасно это понимавший, пишет:

«4. Будет ли использована территория нейтральных во время войны Прибалтийских государств для сосредоточения и удара германских армий по правому флангу наших армий Западного фронта? Мне кажется, этот вопрос сомнений не вызывает. Я считаю, что немцы этим, безусловно, воспользуются. Все данные разведывательного характера, с которыми я имел возможность знакомиться, говорят именно за это. Достаточно даже бегло изучить аэродромную сеть Латвии, Литвы и Эстонии, форсированно развивающуюся последние годы, чтобы понять, что эти аэродромы как по количеству, так и емкость их не рассчитаны на малочисленную авиацию Прибалтийских государств, а рассчитываются на многочисленную авиацию Германии. Поэтому я считаю необходимым еще раз просмотреть оперативно-стратегические планы и наметить вытекающие отсюда мероприятия».

И особенности штабной игры 1936 года, о которых говорилось на процессе, свидетельствуют, что заговорщики тоже понимали все эти моменты — поскольку заложили в условия игры нейтралитет прибалтийских государств, которого на самом деле быть не могло. Если бы, как в игре, Прибалтику не прикрывали войсками, судьба Ленинграда решилась бы за несколько дней.

Не зря после подписания пакта Молотова — Риббентропа третье, что сделало советское правительство после возвращения Западной Украины и Западной Белоруссии и финской войны — это убрало «рельсы до Ленинграда». И сама возможность все это сделать без протестов с немецкой стороны уже показывает, что пакт был куда более весомой дипломатической победой, чем принято думать…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.