Белеет парус одинокий…

Белеет парус одинокий…

Великий инквизитор Испании Томас де Торквемада (1420-1498), широко прославившийся своей священной борьбой с еретиками, стал своеобразным «лицом Инквизиции», наряду с Крамером и Шпренгером. Торквемада с истинно христианским человеколюбием сжег на кострах 10 220 человек. Гораздо меньше известно другое — сколько человеческого материала «врагов народа» было использовано более рационально. Сжигание заживо эмоционально заслоняет от нас куда большее количество «общественно полезных» приговоров образовавшейся в Испании «экономической инквизиции». Например, тем же Торквемадой к ссылке на галеры было приговорено 97 371 человек. Именно на галерах должны были эти еретики искупать свою вину перед Господом.

Томас Торквемада был духовником инфанты Изабеллы Кастильской (той самой, которая гордилась тем, что мылась два раза в жизни, что духовник, несомненно, одобрял как истинное христианское благочестие). Будущий инквизитор принял большое участие в семейной жизни Изабеллы. В1469 году, тайно от брата Энрике, занимавшего тогда Кастильский престол, Изабелла в сопровождении Торквемады отправилась в Вальядолид, где ее обвенчали с Фердинандом, наследником Арагона. Так «друг семьи» Торквемада, как главный виновник этой унии, объединяющей два самых больших королевства Испании, получил в свои руки власть. Через двенадцать лет папа Сикст IV объявляет Томаса Торквемаду великим инквизитором Арагона и Кастилии.

В том же 1481 году Великий Инквизитор Торквемада собирает в Севилье генеральную хунту инквизиторов, где разрабатываются ее, инквизиции, законы. Вопросы финансирования решаются просто, на основе самоокупаемости — жалование инквизиторов выплачивается из кассы трибунала, которая в свою очередь пополняется за счет конфискаций имущества еретиков. Правительству за «крышу» производится «откат» в размере трети этих поступлений. Вот так все просто. Тем временем король Фердинанд придумывает, куда обобранных еретиков девать — ведь всех жечь не рационально, только дрова тратить. Так новый глоток жизни получают испанские галеры — любимое детище короля Фердинанда. Учрежденные как экономическое наказание, галеры быстро стали использовать дешевый ресурс рабочей силы каторжников в условиях, когда классический рабский труд уже не применялся. Фердинанд был осторожен — недаром Макиавелли в своей книге «Государь» объявил его образцом всех государей, желающих увеличить свою власть. Поэтому он не опасался силы Инквизиции, ибо уже заблаговременно создал свою альтернативу — полицейское ополчение, подчиненное исключительно королю, основанное на братстве «Святая Эрмандада» (исп. Santa Hermandad). Араз сила есть, то со временем Фердинанд стал накладывать лапу на две трети дохода Инквизиции. Святые Отцы и сам Папа скрежетали зубами, но поделать ничего не могли. Для сохранения дохода у них оставался только один метод — им приходилось ловить все больше «еретиков». Королю же множество таких важных государственных дел не оставляло времени на гигиену (да и жена бы умывание не одобрила), и в результате он умер от педикулеза.

В отношении «истинных» врагов Церкви (то есть, например, тех кто отказывался признать свою вину или посмел не «заложить» свою семью, родственников и друзей) Инквизиция была непримирима — только костер. У остальных еретиков всегда был выбор: быстрая смерть в огне (тогда еще быстрая — сожжение на сырых дровах христиане придумают позже) или галеры. Ссылка на галеры фактически являлась той же смертной казнью, только отложенной — большинство приговоренных к пожизненной каторге не доживало даже до окончания второго года заключения. Но тем не менее это — не немедленная смерть, и еретики «чистосердечно каялись», доносили на всех своих родственников, увеличивая таким образом количество свежих «еретиков» для галер, и отправлялись на каторгу (само слово «каторга», кстати — это наименование галер на Черном и Каспийском морях).

Галеры очень прожорливы к людским ресурсам, «еретиков» не хватает. Солдаты инквизиции начинают проводить облавы в трактирчиках и кабаках (Торквемада сказал, что вино — это уловка дьявола), инквизиция хватает всех актеров и обвиняет их в любых мыслимых и немыслимых ересях (ремесло актера Торквемада объявил бесовским) и т.д. Зрелищ типа театральных спектаклей испанцы таким образом лишаются, в трактиры заглядывают лишь самые отчаянные и безбашенные, простому народу остается лишь одно развлечение — присутствовать на многочисленных сожжениях еретиков — Акте Веры (Auto de fe) и молится.

Будущий «Отец народов», изобретатель Архипелага Гулаг, ничего нового в такой экономической схеме не придумал — он лишь вдумчиво читал историю Инквизиции во время своей учебы в семинарии.

Этот бешенный разгул Инквизиции даже приводит к заговорам против нее. Ибо беспредел. Арагонцы дошли до того, что решились на крайнюю меру — избиение инквизиторов. Но убийство инквизитора Педро Арбуэса в Сарагосе было только использовано инквизицией себе на пользу: сарагосские тюрьмы оказались переполнены узниками, большинство которых было просто оговорено. Главным виновникам и участникам заговора отрубили руки, затем повесили, после чего их трупы проволокли по улицам, а затем, расчленив на части, разложили по площадям. Остальные, как обычно, были отправлены на галеры.

***

К тому времени при строительстве галер возникла следующая проблема — чтобы увеличить скорость, надо больше гребцов (этот вопрос Инквизиция как раз легко решала), но судно большего размера становится неповоротливым. То есть каторжников надо вместить больше, но размеры увеличить минимально. Стали строить галеры в два и три весельных яруса. Там уже и не прикованному со скамейки тяжело выбраться, а воздуха настолько мало, что гребцы высовывают голову в весельный порт, чтобы жадно схватить глоток освежающего ветра (но это, конечно, если кто у борта — тем еще «повезло», а если шестой на весле…). Как бы там ни было, но на смену галерам приходят парусники. Считается, что конец эры галер наступил в конце XIV века (после боя 1590 года у Гибралтарского пролива) из-за явных преимуществ появившихся кораблей с парусным вооружением и артиллерией на борту. Хотя последние галеры принадлежали Франции и были выведены из состава флота только в 1748 году.

Но это, видимо, не единственная причина. У галер была своя специфическая проблема, ограничивающая их использование — запах. Хотя вряд ли в какой прилизанной и романтической «истории флота» это можно прочитать. Поэтому предлагаю просто поразмыслить: как вы думаете, где испражнялись гребцы?

Скованных одной цепью по нескольку сот человек, их гнали на галеры Средиземного моря, где в ужасающих условиях, абсолютно нагие, прикованные к скамьям, они трудились на веслах пожизненно, не имея за собой никакой вины. Каждая галера нуждалась в 300-400 гребцах, а этих судов были тысячи на Средиземном море, в том числе и арабских, на которых мучились рабы-христиане. (Иван Ефремов. Час Быка)

Это достаточно обычное и общепринятое описание. Действительно, на галерах находились несколько сотен гребцов, несколько десятков моряков-абордажников и несколько надсмотрщиков с плетками. Если кто-то будет рассказывать, что сотни одичавших гребцов (против только десятков солдат), единственная перспектива которых — скорая смерть, были не прикованы, или что вежливые надсмотрщики во время похода «отковывали» их по очереди и провожали на палубу «для облегчения»… «Не верю!» © Станиславский.

Собственно, это подтверждается наличием на флотах специальной должности «сборщика испражнений» — профоса (переделанного потом в русском языке в «прохвоста»).

«ПРОФОС м. лат. переделано в прохвост, военный парашник, убирающий в лагере все нечистоты» (Толковый словарь Даля).

Таким образом в «испанской каторжной схеме» использования боевых галер присутствовала серьезная проблема, сильно понижающая тактико-технические характеристики судна — с подветренной стороны к противнику незаметно подобраться невозможно. Вонь выдаст и глубокой ночью. Надо было выжидать, пока ветер сменится.

***

Должность профоса сохранялась и в России. В Морском Уставе Русского Флота 1720 года, являвшимся основополагающим документом, регламентирующем все стороны флотской жизни на протяжении XVIII века мы можем прочитать (Книга 3, глава 21, артикулы 1-3), что на корабле любого ранга имелся один профос, основной обязанностью которого было следить за тем, чтобы нигде не было мусора, нечистот, чтобы все люди оправлялись только в специально отведенных местах (гальюнах), а при обнаружении испражнений немедленно их убирать. Особо он должен быть обращать внимание на то, чтобы веревки и канаты не подвергались бы воздействию нечистот. Второй обязанностью профоса было исполнение обязанностей палача (это значение пришло из голландского profoost — палач). Но схема использования галер в России существенно отличалась.

Здесь, кстати, показательно, как «стандартное представление» о галерах обыграл Петр, выигрывая сражения у шведов. В России каторжники гребли только на «ластовых» галерах, портовых, буксировочных. А на боевых галерах гребли сами солдаты. И на расслабленного противника, полагающего, что он будет иметь сражение с тремя десятками абордажников, вдруг вываливалось три сотни озверевших от гребли солдат с тесаками и кремниевыми фузеями.

Но как бы там ни было, а время галер подходило к концу, их заменяли парусники, проблемы с сортирами на которых были не столь глобальны. На парусных кораблях всех времен и народов сортир обычно располагался на носу. Носовое украшение, неизменно присутствующее на старых красавцах-парусниках, называлось красиво — «ростр» (это и дало название «Ростральным колоннам»), но еще чаще называлось просто: «гальюн». Непосредственно сам «гальюн» представлял собой классическое «очко» — круглое отверстие в настиле на самом носу корабля, сбоку от бушприта, около носовой фигуры. На некоторых кораблях и того не было, была просто площадка для этой цели. Поскольку парусник в плавании по определению повернут кормой к ветру, то запах от туалета на носу, к тому же омываемого волнами, на корабль обычно не попадал. Правда, пользоваться таким открытым туалетом матросам приходилось в любую погоду. В шторм и качку успеть добежать до гальюна — проблема. И эта проблема усугублялась другой — все той же средневековой диареей; зная качество средневековой пищи, можно предположить, что до «очка» матросы часто не добегали, отсюда и растут корни маниакальной одержимости «драить палубу» на флотах.

***

Смертность среди европейских моряков в средние века была громадной (впрочем, точно как и на берегу). Гибли целые команды кораблей. Из 265 спутников Магеллана вернулось домой только 65 человек, и дело здесь не в стычках с туземцами, во время которых погиб сам Магеллан, а в том, что это было, как пишут энциклопедии, «очень трудное плавание, когда люди питались сухарной пылью, смешанной с червями, пили гнилую воду, ели воловьи кожи, древесные опилки и корабельных крыс». Те же эпидемии, то же плохое питание, что и на «большой земле». Ранее, в 1498 году, Васко да Гама также еле смог закончить свое историческое плавание Индию, потеряв сто матросов из ста шестидесяти человек команды. Заметим — матросы погибли на пути туда, в Индию, в 1495 году; на обратном пути люди не гибли — провизия была индийской, а не европейской. Причиной была цинга, или «морской скорбут», что означает: «рот в язвах», болезнь, которую матросы называли «пагубой моряков». У заболевших распухали и кровоточили десны, расшатывались и выпадали зубы, опухали и болели суставы, тело покрывалось темными пятнами. Впрочем, для европейцев эта болезнь была не в диковинку и знакомы с ней были отнюдь не только моряки — только на промежуток времени с 1556 по 1857 приходится 114 известных больших эпидемий. До XX века никто не знал, что такое авитаминоз и нехватка витамина «С» (от чего цинга и возникает), но как предупредить цингу со временем найдено было эмпирически — как только корабль приставал к земле, где было вдоволь свежих овощей и плодов, на которые с жадностью набрасывались матросы, так цинга и отступала. Мореплаватель Джеймс Кук (1728-79), уже знавший об этом, брал с собой в путешествия запасы морковного и лимонного соков и кислую капусту — так утверждают медицинские статьи о витаминах. (Если вы спросите меня, как Куку удавалось сохранить упомянутые соки в отсутствии «тетрапэков» и не миф ли это — я не знаю. Но я знаю, что Руал Амундсен во время своего первого плавания на шхуне «Йоа» спасал команду от цинги свежей кровью моржей и белых медведей, содержащей витамин «С»). А вот насчет капусты — правда. Кук брал с собой десятки бочек квашенной капусты и записал в дневнике: «Кислая капуста изгоняет болезни из тела. Это средство, спасающее жизнь моим морякам». Хотя это открытием не было. Еще пару тысяч лет до того, отправляющиеся в поход войска римлян непременно брали с собой квашеную капусту, которую хранили в бочках. Просто христианская цивилизация сожгла все античные книги (или делала из них свистульки[4]) и об этом позабыла. Причина смерти моряков Магеллана и Васко да Гама — не столько цинга, сколь христианская религиозная нетерпимость, из за которой цивилизация оказалась отброшенной на полторы тысячи лет.

Чем же питались моряки в плавании? Главный вопрос, который надо было решать — как сохранить пищу в длительном походе. Обычно на кораблях имелись только сухари, галеты да солонина в бочках. То есть то, что можно было хранить. Галеты, кстати — это на самом деле те же сухари, твердые как кирпич и обессоленные, чтобы уравнять избыток соли в солонине. Есть, правда, история с живыми консервами — на Сейшелах моряки набирали больших черепах. Они были неприхотливы, копошились себе в трюме. Так их и подъели почти. Но все же первые «консервы» были заимствованы европейцами у северо-американских индейцев в XVI веке, и назывались индейским словом «пеммикан». Это была походная пища индейцев — затвердевшая паста из высушенного на солнце и истолченного в порошок бизоньего или оленьего мяса, ягод, кленовой патоки или жира. Европейцы технологию упростили и просто мешали говядину с жиром (только в XX веке установят, что длительная пеммикановая диета вредно сказывается на органах пищеварения и обмене веществ).

Попытки научиться консервировать пищу тем временем не прекращались. Самоотверженные исследователи даже гибли на этом поприще науки. Так в XVII веке английский философ и лорд-канцлер Англии Фрэнсис Бэкон умер от воспаления легких, простудившись, когда набивал снегом куриную тушку, изучая действие холода как средства для консервирования мяса.

Сознавая необходимость добиться долговременной сохранности пищи, Наполеон в 1795 году учредил премию в 12000 франков тому, кто научится консервировать. Только в 1809 г. премия досталась французскому кондитеру по имени Никола Франсуа Аппер, который изобрел консервы в жестяных банках и издал книгу «Искусство консервирования растительных и животных субстанций на долголетний период». Консервы стали производить все, кому не лень, причем на всех флотах, включая коммерческий, их сразу стали называть «дохлый француз». В 1844 году в Галаце в одной из банок и вовсе нашли человеческий палец.

***

В современных словарях пишется, что галеты делаются из пшеничной муки. Кажется более чем сомнительным, что галеты всегда делались из пшеницы — если знать о постоянном голоде в Европе. Ржаной муки не хватало, не то что пшеничной. Да и в холоде «малого ледникового периода» теплолюбивая пшеница выживала минимально. И эти сомнения оправданны. Дело в том, что теперь галеты, применяемые в экспедициях, действительно делают из пшеничной муки, а о более старых галетах мы можем узнать из «Объяснительного морского словаря» известного русского капитана дальнего плавания В. В. Бахтина, изданного в Санкт-Петербурге в 1874 году: «Галета — сухарь из ржаной или пшеничной муки, употреблявшийся на кораблях военного парусного флота при отсутствии хлеба». Можно также раскопать указ 1894 г., которым предписывалось в норвежском флоте «в целях улучшения питания личного состава, вместо ржаных сухарей выдавать белый хлеб». А еще раньше в Европе о пшенице никто и не вспоминал. Так что основной пищей в море по прежнему оставался черный хлеб. Как и на суше, он был едой практически сакральной:

Пожалуй, больше всего обычаев связано с хлебом у моряков. В доме каждого из них в течение года обязательно висел хлебец в виде кораблика. Пока он цел, ничто не грозит судну, на котором бороздит воды хозяин дома или его дети. В великий четверг на страстной неделе вся семья собиралась у кораблика, с пением церковных гимнов спускала его и предавала огню. А на «рейд» вставал новый корабль. Английские моряки придавали большое значение тому, как разрезать буханку. Считалось, что, если перевернуть ее верхней коркой вниз, тут же где-то в море обязательно перевернется судно. А если буханка раскрошится в руках, значит, не миновать неприятностей… (О. Ставбунская)

Что касается крошащейся буханки, то грядущие «неприятности» вполне объяснимы: «Нередко зерно ржи невозможно одним веянием отделить от спорыньи. Мука со спорыньей бывает синеватая, темная, „дурно“ пахнет. Тесто из нее также расплывается, а хлеб разваливается». (Милов Л. В. Великорусский пахарь «В мужицком брюхе и болото сгниет»). Ржаная мука на кораблях была та же, что и на берегу. Отсюда и видения всевозможных «морских дьяволов», «морских змеев» и прочих чудо-юдов. Под галлюциногенным действием спорыньи и обычные «огни Святого Эльма» на мачте корабля могли вселять дикий суеверный ужас. Хоть за борт прыгай. Скорее всего и прыгали — неспроста развелось столько «Летучих Голландцев».

Кстати, среди версий о гибели «Марии Селесты» в 1872 г., одного из самых известных мистических «покинутых кораблей», отравление спорыньей всплывало довольно часто. А уж до того времени, зная о качестве средневекового хлеба, такое объяснение просто напрашивается.