ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ МОСКВА

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

МОСКВА

Войско Тимура двигалось неторопливо. Оно захватило ордынский лагерь и уже не нуждалось ни в лошадях, ни в продовольствии. Семь туменов из десяти пустились преследовать беглецов — когда знамя пало, военачальники Золотой Орды со своими воинами устремились в бегство. На волжском берегу множество их легло костьми под саблями Тимуровой конницы. Хроника сообщает, что во время битвы и бегства погибло около ста тысяч ордынцев; так это или нет, бойня была громадной.

Снова была устроена облавная охота, но на сей раз для прочесывания местности по обоим берегам Волги в поисках добычи. Войско двигалось к теплому югу, собирая стада коров, овец и верблюдов, умножая конские табуны. Воины собирали с полей созревшую пшеницу, искали в каждой деревне красивых девушек и мальчиков. Проходя по Руси, они обнаружили богатства, повергшие их в изумление — слитки золота и серебра, шкурки белых горностаев и черных соболей — больше, чем было необходимо каждому воину и его детям до конца жизни^{28}.

Теперь у воинов были тюки тонких тканей, шкур черно-бурых лисиц и горностаев, гурты некованых жеребят. Все награбили даже больше, чем могли увезти, и многое пришлось бросить. Тумены опять объединились в южных степях, и Тимур разрешил устроить недельное празднество.

Место очень понравилось воинам — высокая трава, в которой шелестел теплый ветер, плеск громадной реки. Туманы кончились, под сияющей луной была видна каждая травинка, тучи, проплывавшие над этим морем трав, отбрасывали тени.

Гудение ночных насекомых, мягкий шелест крыльев пролетающих птиц, теплый запах земли превращали праздность в отраду, и Тимур не тревожил воинов. Он сидел с военачальниками в отбитом у Тохтамыша павильоне, шелковом, с позолоченными столбами. Шелковый пол был обрызган розовой водой, пленники подавали туда полководцам явства.

Тимур и его гости позвали в павильон музыкантов с двухструнными дутарами и лютнями, слушали песню о своих подвигах — она называлась «Сказание о покорении пустыни». Но когда убрали еду, и настал черед вина, музыка изменилась. Она стала тише, состояла из негромкого бренчания дутара и переливов флейт.

Победителям подавали в золотых чашах мед, вино из сока финиковой пальмы и арак. Чаши приносили пленницы-ордынки, выбранные за красивые лица и стройные фигуры. Как велось, их заставили раздеться, распустить по плечам черные волосы. И они пели свои любовные песни, потом военачальники вывели пленниц и овладели ими, не спрашивал их согласия.

Когда празднества у Волги кончились, Тимур приказал войску следовать за ним под командованием Сейфуддина, а сам спешно вернулся в Самарканд. Жители, не имевшие о нем вестей много месяцев, ликующе высыпали приветствовать его. Угроза нашествия миновала, и с того года Самарканд стали называть «Защищенным».

Памятник Тамерлану в Ташкенте

Тимур предоставил Тохтамыша его судьбе, а северную часть владений Золотой Орды — милости Аллаха. Правда, он выбрал знатного монгола в ханы покоренных земель. Но это было просто-напросто пустым жестом правителя. И в результате Тохтамыш возвратился.

Мы находим его три года спустя совершающим набеги на тимуровы границы, проходившие теперь к северу от Каспия. Тимур в раздражении написал ему:

«Какой демон вселился в тебя, что ты не можешь оставаться в своих пределах? Забыл нашу последнюю войну? Ты знаешь историю моих побед, знаешь, что мир или война для меня все едино. Ты испытал и мою дружбу, и мою вражду. Выбери между ними и сообщи мне о своем выборе».

Непреклонный Тохтамыш снова попытал счастья в битве, и Тимур никогда не был так близок к поражению. Мы видим его мельком отрезанным с несколькими людьми от войска, со сломанной саблей, теснимым так сильно, что воины спешились и окружили кольцом своего эмира, затем один из воинов по имени Нураддин подогнал три неприятельские телеги, сделал из них барьер, и Тимур защищался, пока не подоспела подмога. Его сын Мираншах и замечательный темник Сейфуддин в этой битве были ранены.

Но окончилась битва разгромом Золотой Орды. Тохтамыш бежал в северные леса; его отряды рассеялись — ушли целиком в Крым, в Адрианополь, даже в Венгрию. Многие присоединились к войску Тимура.

Страшной была судьба огромного Сарая на Волге. На сей раз Тимур не щадил городов. Он вернулся по собственным следам, выгнал жителей погибать на январском холоде и превратил деревянные постройки в пылающий факел. Взял штурмом Астрахань в устье Волги — по преданию, она была защищена поверх каменных ледяными стенами. Напомнив защитникам, что они должны поплатиться жизнью за сожжение бухарского дворца, он предал их всех мечу, а правителя города сунул под волжский лед.

У Москвы были основания встревожиться, когда знамена Тимура двинулись вверх по Дону. Русский великий князь выступил навстречу ему с войском, мало надеясь на успех. И отправил митрополита во Владимир за древней иконой Пресвятой Девы. Когда торжественное шествие с образом приблизилось к Москве, люди встретили его, стоя по обе стороны дороги на коленях и взывая:

— Матерь Божия, спаси землю Русскую!

И этой иконе русские приписывают свое избавление. Потому что Тимур повернул обратно на Дон^{29}. Истинной причины этого никто не знает. К выгоде Москвы он уничтожил европейские поселения на Азовском море. Воины венецианцев, генуэзцев, каталонцев, басков пали под татарской саблей, и над портами, где сажали на суда невольников, над торговыми пунктами взвился красный петух — огонь.

Под серым небом, под зимним солнцем Тимур шествовал по руинам монгольской империи. Это были сумерки Золотой Орды, которой правили потомки Джучи — конец ясы Чингисхана. Монголы оставались властителями только в пустыне Гоби и в северных лесах.

Покидая север в последний раз, Тимур решил совершить обход Каспия, открыть путь через Кавказские горы.

С новым прибавлением к своему войску — кипчаками, людьми пустыни, и карлуками, обитателями снегов — он пошел ущельями и поросшими лесом кручами, оказавшимися непреодолимыми для всех других войск. По ходу движения приходилось прокладывать дорогу и штурмовать горные гнезда воинственных грузин, которые противились его прохождению с присущим им мужеством.

Путь занял целое лето, так как Тимур призвал своих людей совершить то, что казалось свыше человеческих сил. В одном месте лес — громадные ели, высившиеся над более низкой порослью, стволы упавших великанов среди сплетений лиан и папоротника — был до того густым, что не пропускал ветер, и лучи солнца редко где достигали земли. В нем нужно было прокладывать просеку.

Поблизости горцы укрепились в месте, казавшемся неприступным. Это была скала, со всех сторон обрывистая и такая высокая, что при взгляде на ее вершину у татар кружились головы и стрелы до нее не долетали. Но Тимур отказался обходить ее — оставлять крепость на своей новой дороге.

Он приказал бадахшанцам посмотреть, нельзя ли туда как-то вскарабкаться. Бадахшанцы родились в горах и охотились на архаров в таких же утесах. Они пошли по расщелине и вернулись к Тимуру с неудачей. Но эмир не хотел уходить. Он осмотрел это место с другой скалы и приказал делать лестницы.

Лестницы приставили к трехсотфутовому утесу при помощи веревок, опущенных с самых высоких деревьев. Верхушки лестниц достигли промежуточного уступа, оттуда татары подняли их к следующему. Они помогали веревками подниматься друг другу — но кое-кого защитники сбивали камнями.

Несколько татар поднялось на выступ, откуда они могли обстреливать вершину из луков, и когда другие тоже нашли опору на утесе, грузины сдались.

Таким образом войско пробиралось к протяженным долинам, ведущим к морю. На его пути встал Эльбрус, хребет, представляющий собой границу Северной Персии, с такими же крепостями, как в Грузии. Одну за другой Тимур призывал их сдаться и щадил сдавшихся.

В предании сохранилась осада двух крепостей — Калат и Такрит. Первая находилась на плоской вершине с родниками и пастбищами. Гора вздымалась из ущелий, поэтому разместить под ней войско было невозможно. Ущелья оказались непроходимыми, утесы неприступными, вершина недосягаемой. Впоследствии Надир-шах хранил там сокровища.

После неудачного штурма Тимур разместил отряды своих воинов во всех ущельях и продолжал попытки. В конце концов спуститься защитников вынудила эпидемия, крепость была занята, ее ворота и ходы восстановили для будущего.

Другая крепость, Такрит, стояла на сплошной скале фасадом к реке Тигр. Она принадлежала независимому племени, безнаказанно грабившему на дорогах. Взять ее штурмом никому не удавалось.

Когда подошел Тимур, вожди племени решили не сдавать ему крепости. Все ведущие вверх дороги были завалены камнями, переслоенными быстро сохнущей известью.

Барабаны татар немедленно пробили атаку. Внешние сооружения у подножия скалы были взяты довольно быстро, и защитники скрылись в крепости. Инженеры Тимура принялись строить камнеметы. Их установили на высоких сваях. Эти баллисты были способны метать камни через стену, и одна за другой крыши построек были разрушены.

Но этот обстрел не особенно беспокоил защитников. На той высоте камни не могли разрушить толстой стены. На третью ночь отряд под командованием некоего Саида-Хожи поднялся к башне одного из наружных бастионов и захватил ее, но подступиться к стене не смог.

Под прикрытием временного навеса из бревен татарские инженеры и камнебои принялись возводить прикрытия, и в конце концов воины смогли стоять во весь рост у основания стены.

Участки ее были распределены между туменами, и семьдесят две тысячи человек принялись долбить скалу ломами и кувалдами.

Воины работали посменно, круглые сутки. Каждый тумен пробил двадцатифутовый туннель, подпирая своды по мере продвижения деревянными опорами.

Осажденных встревожили эти работы, и они послали дары татарскому эмиру. Но Тимур сказал, что их вождь, Гассан Такритский, должен выйти и сдаться. Гассан счел это для себя неподобающим.

Поэтому большие литавры пробили штурм, опоры в одном туннеле облили маслом, обложили хворостом и подожгли. Толстые бревна сгорели, и часть стены обрушилась, увлекая с собой вниз многих защитников. Татары бросились вперед по ее обломкам, но встретили отчаянное сопротивление. Тимур приказал поджечь опоры в других туннелях, и вокруг обреченной крепости заклубился черный дым.

Когда появились новые проломы, воины в крепких доспехах ринулись сквозь них в атаку, и такритцы бросились бежать вверх по склону из полуразрушенной крепости. За ними устремились в погоню, связанного по рукам и ногам Гассана сволокли вниз. Обывателей отделили от бойцов и помиловали, но защитников Такрита разделили между татарами и предали смерти.

Их всех обезглавили, из голов возвели, скрепляя их речной глиной, две пирамидальные башни^{30}. На их каменном основании написали: «Вот судьба беззаконников и злодеев». Хотя можно было бы написать и правду: «Вот судьба тех, кто противится воле Тимура». Развалины стены были оставлены, днем люди приезжали глазеть на дело рук эмира и свидетельство его могущества. Однако ночью там никто не появлялся, ходили слухи, что на вершинах башен из черепов загораются призрачные огни, и с наступлением темноты в окрестностях Такрита появлялись только дикие свиньи.

Тимур взял неприступный Такрит за семнадцать дней.

Он был властелином севера, Аральского и Каспийского морей, горного района Персии и Кавказа, по его землям проходило две тысячи двести миль большой хорасанской дороги. Четырнадцать городов — от Нишапура до Алмалыка — платило ему дань.

Но за это было положено немало жизней. Совет эмиров поредел; братство багатуров уменьшилось. Хитаи-багатур пал в снегах на реке Сыр. Шейх-Али-багатура, запустившего своим шлемом в Золотую Орду, предательски заколол ножом туркменский лазутчик. И Омар-Шейх, второй сын Тимура, был сражен стрелой на Кавказе. Смерть, чудесным образом щадившая победоносного эмира, лишила его еще одного отпрыска.

Узнав о судьбе Омар-Шейха, Тимур не выказал никаких чувств.

— Аллах дал, Аллах взял, — сказал он и отдал приказ возвращаться в Самарканд.

По пути эмир остановился в Ак-Сарае, уже полностью отделанном белом дворце на лугу возле Зеленого Города. Здесь какое-то время он отдыхал в тишине, не желая видеть никого из придворных.

Он осмотрел мавзолей, построенный для Джехангара, своего первенца, и велел расширить его для тела Омар-Шейха. В последние года Тимур стал более молчаливым, более склонным к размышлениям над шахматной доской, и проводил в Самарканде меньше времени, чем прежде. О своих планах эмир не говорил никому, но вскоре после гибели Омар-Шейха отправился совершать первое из своих обширных завоеваний.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.