IV

IV

В Гамбурге Феликсу пришла в голову мысль сдать экзамен на диплом штурмана. Но для этого необходимо было иметь стаж плавания на пароходах. Феликс нанялся матросом на один из грузовых пароходов и в течение нескольких месяцев проплавал на нем в Средиземном и Северном морях. Вернувшись в Германию, он поступил в мореходную школу в Любеке.

К этому времени Феликсу уже минуло двадцать лет. Он уже понял, что хочешь — не хочешь, а надо пройти через эти мучения. Феликс знал, что именно так пришлось поступить всем штурманам и капитанам, которых он знал. Что нельзя сделать и шага в морской карьере, не получив специального образования. Что такое морское образование, Феликс понимал довольно смутно. Главное, считал он, это практические знания и умение найти выход из трудного положения. Когда рушатся Мачты и рвется такелаж, никакие знания высшей математики не помогут...

В мореходной школе Феликс снова почувствовал себя полным ничтожеством. Со своими тремя классами гимназии он был полным невеждой. Феликс не умел грамотно писать, не знал литературного немецкого языка, изъяснялся на грубом морском жаргоне. Арифметику ему пришлось начинать прямо с азов. О дробях Феликс не имел ни малейшего представления, не понимая даже разницы между числителем и знаменателем. Помимо занятий в школе, ежедневно приходилось брать частные уроки, постигая тригонометрию, навигацию, астрономию и многое другое. Порой Феликс приходил в полное отчаяние, видя, как туго его голова воспринимает любое учение. Но Феликс проявил упорство и в течение девяти месяцев трудился, как каторжник, подготовившись настолько, что можно было рискнуть и попытаться сдать экзамен.

Экзамены продолжались целую неделю, и в результате Феликс фон Люкнер получил диплом штурмана дальнего плавания.

Получив диплом, Феликс устроился вахтенным штурманом на пароход «Петрополис» Гамбург-Американской линии. Гордость распирала молодого моряка. Он купил себе элегантный чемодан, лайковые перчатки, лакированные туфли и даже запонки для рубашки. Это были его первые запонки в жизни. Прогуливаясь в новой форме по спардеку «Петрополиса», Феликс чувствовал себя молодым богом. Совсем недавно он был матросом, вынужденным выполнять тяжелую и черную работу. Перемена в судьбе и положении казалась ему чудом.

Проплавав год на «Петрополисе», Феликс воспользовался правом, вытекающим из его нового положения, и поступил юнкером в военный флот. Купив впервые в жизни себе билет второго класса, Феликс прибыл в Киль, где провел год в казарме и на боевых кораблях кайзеровского флота. В конце года его произвели в младшие лейтенанты резерва. В последующие два Года Феликс Люкнер плавал на крупных торговых судах Гамбургской линии, занимаясь в свободное время самообразованием, чтобы сдать экзамен на капитана дальнего плавания.

Находясь в Гамбурге, молодой штурман любил ходить на собственной яхте вблизи устья Эльбы. Однажды, наслаждаясь прогулкой под парусом, Феликс увидел парусный бот, который беспомощно дрейфовал на довольно крупной волне. Позднее выяснилось, что владелец бота — купец из Кельна — совершенно не умел управлять парусами. Порывом ветра на боте сбило бизань-мачту, и несчастный яхтсмен очутился за бортом. Когда Феликс подошел на своей яхте, «спортсмен» уже скрылся под волнами, так как не умел и плавать. Чтобы спасти его, Феликсу пришлось нырнуть на довольно значительную глубину. Вынырнув с ним на поверхность, Люкнер только собрался наполнить легкие воздухом, как несчастный, судорожно вцепившись в Феликса руками и обхватив его ногами, утащил своего спасителя на дно.

Освободив с большим трудом ноги, Феликс оттолкнул от себя тонущего и снова вынырнул на поверхность. У него уже стало темнеть в глазах, но, отдышавшись, он вновь нырнул: Схватив погибающего за волосы, Люкнер долго плыл с ним против течения, выгребая одной рукой, и, как говорится, на последнем дыхании добрался до берега, вылез на песок и потерял сознание. Собравшаяся толпа зевак привела его и спасенного в чувство.

С тех пор стоило Феликсу появиться где-нибудь на берегу моря, как обязательно кто-нибудь тонул, а ему приходилось спасать утопающего.

Двадцать четвертого декабря 1910 года Люкнер стоял на причале в Гамбурге, ожидая парома. Вдруг в тусклом свете портовых фонарей он увидел барахтавшегося, в воде человека. Феликс немедленно приготовился броситься в воду, но стоявший рядом таможенный инспектор поймал его за руку. Температура была тринадцать градусов мороза. Инспектор считал, что лучше пусть погибнет один, а не двое. Но Феликс вырвался из его рук и прыгнул в воду. Ледяная вода обожгла его. Казалось, в затылок вонзился раскаленный гвоздь, но Люкнер проплыл двадцать пять метров, отделявших его от утопающего. К счастью, тот был сильно пьян, а потому легко держался на воде, даже окостенев. Феликс доплыл с ним до пристани, где их обоих вытащили, доставили в ближайший кабак, где отпоили пуншем, завернув в теплые одеяла. Спасенный Феликсом оказался англичанином, а поскольку вся эта история произошла на Рождество, то о ней сообщили почти все газеты. В них говорилось, что это уже пятый человек, спасенный Феликсом Люкнером, но он еще не получил медали за спасение утопающих.

Медаль за спасение утопающих, по традиции, вручал командующий флотом открытого моря адмирал принц Генрих Прусский. Награждая Феликса медалью, адмирал осведомился: не желает ли граф фон Люкнер перейти из резерва на действительную службу в военный флот? Феликс согласился и был призван из резерва в чине лейтенанта для прохождения так называемого проверочного курса.

Пришлось опять засесть за учебники и за два месяца постичь то, на что в военно-морских училищах отводилось в те времена три с половиной года. Офицерская среда приняла Феликса в целом хорошо, но были и такие, кто не мог простить графу фон Люкнеру его бродячего прошлого.

— Видимо, императорский флот отныне становится убежищем для бродяг, выгнанных из родительского дома, — громогласно заявил один из офицеров. Впрочем, Феликс должен был и сам признать, что за шестьдесят лет существования Императорского флота, он стал первым человеком со столь бурным прошлым и столь низким культурно-образовательным уровнем, который был принят на флот в мирное время в качестве офицера.

После прохождения проверочного курса и годичного испытательного срока лейтенант граф фон Люкнер был окончательно зачислен в списки офицеров Императорского флота и направлен для прохождения службы на линкор «Пройссен» в качестве вахтенного офицера.

Нельзя сказать, чтобы такой прирожденный бродяга, каким был Феликс, легко привык к той возведенной в абсолют и почти доведенной до абсурда железной дисциплине, какая царствовала в те годы на кораблях кайзеровского флота. Ему было нелегко. Офицеры же, в свою очередь, чуяли в нем чужака, считая грубым мужланом, далеким от чопорной этики прусского офицерского корпуса.

Но удача снова улыбнулась Феликсу Люкнеру.

Вскоре он был произведен в обер-лейтенанты и переведен на легкий крейсер «Ниобе» старшим офицером. Это назначение можно было вполне считать ссылкой, поскольку «Ниобе» уже третий год находился в ремонте в Данциге и наверняка там бы и сгнил, не начнись Первая мировая война. Командира на крейсере не было, а более-менее флотский порядок поддерживали на нем тридцать матросов, два унтер-офицера и один младший лейтенант. А затем к ним добавили и произведенного в обер-лейтенанты Феликса.

Тоска была зеленая. Люкнера снова так тянуло в море, что он подумывал о дезертирстве и бегстве куда-нибудь в Австралию или Южную Африку, где можно было наняться на парусную шхуну и в очередной раз пройти на ней через все океаны. Но, поскольку военно-морские инструкторы, лепившие из морского бродяги Феликса Люкнера офицера Императорского флота, выбили у него из головы много дури, Феликс под тяжестью своих офицерских погон был не в состоянии осуществить задуманное, а тоску глушил в ресторанах Данцига, просаживая там офицерское жалование. Он молил Небеса о помощи, и его молитва была услышана.

Однажды он стоял в гордом одиночестве на юте «Ниобе» у законсервированного кормового орудия, когда увидел, что мимо крейсера проплывает катер бургомистра Данцига доктора фон Швабе. Неожиданно откуда-то появившийся портовый буксир, идущий с рейда, врезался в катер градоначальника и разбил его в щепы. Все, включая доктора фон Швабе, оказались в ледяной воде, ибо стояла осень 1912 года. Буксир, получивший при столкновении крен, быстро направился к берегу и приткнулся на мели.

Шлюпок на «Ниобе» не было, ибо их при нахождении в резерве не полагалось. Не раздумывая, Феликс бросился за борт, успев скинуть только тужурку и сапоги, вытащил старика Швабе и доставил его на «Ниобе». История спасения флотским офицером данцигского градоначальника обошла почти все газеты Германии. Люкнер стал знаменитостью и был затребован в Берлин, где получил высочайшую аудиенцию.

Такому утонченному аристократу, каким был кайзер Вильгельм II, сразу бросилось в глаза некоторое несоответствие между титулом и манерами графа фон Люкнера.

— Граф, — спросил кайзер, награждая Феликса серебряной медалью «За храбрость», — почему я ничего не слышал о вас раньше? В каком году Вы окончили Академию? Не потомок ли вы графа Люкнера, который был адъютантом у Зейдлица?

Феликс честно рассказал кайзеру историю своей жизни.

Вильгельм II, который до самой смерти оставался романтиком моря, был потрясен. Особое впечатление произвела на него история, приключившаяся с Феликсом на борту канонерской лодки «Пантера», когда та находилась на Ямайке, а Феликс подвергся оскорблениям со стороны вахтенного офицера.

— Если вы его вызовете сегодня на дуэль, граф, — воскликнул кайзер, — то я буду вашим секундантом! Боже, как это все романтично!

Кайзер на мгновение задумался и продолжал:

— Граф Люкнер! Я не могу поступить иначе! Я назначаю вас командиром «Пантеры» и произвожу в капитан-лейтенанты! Вы снова вступите на борт этого корабля, но уже как его командир. Боже, как это все романтично! Соответствующий приказ вы получите недели через две.

Канонерская лодка «Пантера» была в те годы едва ли не самым известным из кораблей кайзеровского флота. Совсем недавно, в июле 1911 года, появление канонерки у марокканского порта Агадир, названного газетами всего мира «Прыжком пантеры», чуть не привело к началу мировой войны, а закончилось резким похолоданием отношений между Германией и Англией.

«Пантера» оперировала у берегов западной Африки. Когда капитан-лейтенант Люкнер прибыл на канонерку, на ней еще служили те, кто подкармливал казенным хлебом бедствующего Феликса тогда на Ямайке.

Узнали ли они в своем новом командире того опустившегося бродягу, которого они фактически спасли от гибели, неизвестно. Узнал ли их Феликс, тоже неизвестно. Командир ни коим образом не должен подрывать свой авторитет в глазах подчиненных...

Весной 1914 года «Пантера», пробывшая в заграничном плавании три года, вернулась в Германию для ремонта. В июле ремонт был закончен, и Люкнер привел канонерку в Данциг, откуда, пройдя послеремонтные испытания, «Пантера» должна была снова уйти в африканские воды.

Семнадцатого июля Люкнер получил короткую радиограмму: «Поход отменяется». Все уже понимали, в чем тут дело. Надвигалась война.

Второго августа началась мобилизация флота, проходившая на волне патриотического подъема. Но Люкнер на борту «Пантеры» пребывал в подавленном настроении. Он жаждал активной деятельности, что было совершенно невозможно на старой тихоходной канонерке с ее двумя пушченками.

В начале войны «Пантера» получила приказ охранять минное заграждение, выставленное у Лангеланда. Затем лодку перебросили нести сторожевую службу у острова Арое в Малом Бельте, что означало круглосуточно кружиться вокруг острова. Буйная душа Феликса Люкнера рвалась в бой, и более командовать «Пантерой» он был уже не в силах.

В старые времена, когда какая-либо деятельность ему надоедала, он не колеблясь ни секунды, просто убегал, полагаясь, в основном, — на милость Провидения. Сейчас, когда он командовал боевым кораблем в военное время, это было, конечно, невозможно. Единственное, что можно было предпринять — это списаться с «Пантеры» по болезни. В сговоре с корабельным доктором Феликс симулировал приступ аппендицита и был отправлен в Киль на операцию. Отгуляв затем послеоперационный отпуск, Феликс получил назначение на новейший линкор «Кронпринц», служа на котором он принял участие в Ютландском бою, командуя одной из башен артиллерии главного калибра. Вскоре после этого знаменитого боя Феликса назначили артиллерийским офицером на вспомогательный крейсер «Меве». Крейсер стоял в Гамбурге, готовясь к походу.

Как-то вечером, когда Люкнер находился в гостях у своего приятеля, распивая с ним бутылку шведского пунша и рассказывая ему о своей мечте выйти в океан в качестве капитана парусной шхуны, прибывший с «Меве» рассыльный вручил ему предписание. Капитан-лейтенант граф фон Люкнер вызывался в Главный морской штаб в Берлине.

Волнуясь и недоумевая, что это все должно означать, Феликс немедленно выехал в Берлин. Когда Люкнер вошел в кабинет начальника Главного морского штаба, сердце его колотилось, как никогда в жизни.

— Что бы вы сказали, граф, — спросил адмирал, — если бы мы назначили вас командиром парусного вспомогательного крейсера, на котором вы, прорвав английскую блокаду, должны были прорваться в океан и начать войну с судоходством противника? Мы остановили свой выбор именно на вас, поскольку вы сегодня один из немногих офицеров флота, имеющих большой опыт плавания под парусами...

Не отличавшийся хорошими манерами Люкнер чуть не бросился обнимать адмирала. Стать командиром парусного судна, которое, к тому же, получало статус отдельного боевого корабля, было пределом его мечтаний. О чем он честно и заявил.

— В таком случае, — подвел итог адмирал, — вы назначаетесь командиром парусника «Пасс оф Балмаха».

Не чуя ног от радости, Феликс поспешил в Геестмюнде, где находился парусник, который под руководством лейтенанта Клинга перестраивался во вспомогательный крейсер. Идею использовать шхуну в качестве вспомогательного крейсера подал именно Клинг, который послал несколько рапортов в Адмиралтейство, доказывая преимущество парусных судов при ведении крейсерской войны, поскольку они не зависят от угля. Адмиралтейство согласилось в конце концов с доводами Клинга, после чего для выполнения плана была выбрана шхуна «Пассоф Балмаха». Ранее шхуна плавала под американским флагом, возя шерсть из Архангельска. В один из таких рейсов шхуна была перехвачена английским крейсером, который высадил на нее призовую команду и приказал следовать в Киркваль для осмотра. Но по пути «Пасс оф Балмаха» была снова перехвачена — на этот раз немецкой подводной лодкой «И-36». Английская призовая команда в страхе попряталась в трюм, где американский капитан шхуны их запер, выбросив оружие англичан за борт. Но лодка также высадила на шхуну призовую команду и привела ее в Кугсгафец, до которого английская призовая команда, сидящая в трюме, как говорится, пропутешествовала инкогнито. Только через четверо суток голодные, бледные и измученные англичане вылезли наверх к величайшему изумлению немецких моряков, находившихся на шхуне. Таким образом, еще не включенная в состав немецкого флота шхуна уже захватила в плен несколько англичан и, видимо, поэтому была выбрана Главным штабом в качестве рейдера.

Американский капитан, рассчитывавший, что следующая под нейтральным флагом шхуна будет отпущена, был очень разочарован, но обрадовался, что остался живым.

В Геестмюнде, где, как в любом другом немецком порту, было полно английских шпионов, прежде всего нужно было скрыть от портовых рабочих, что шхуна перестраивается во вспомогательный крейсер. Люкнер и Клинг уверили всех, что «Пасс оф Балмаха» перестраивается в учебное судно для юнг флота. В помещениях, где предполагалось в будущем содержать пленных, были повешены таблички: «Помещение для шестидесяти юнг». При постановке на шхуну вспомогательного дизельного двигателя, в отсеке, где он был установлен, повесили табличку: «Класс для изучения моторного дела».

Сам Люкнер переоделся в гражданское платье, выдавая себя за инженера фон Экмана из морского министерства. Он приезжал в порт только время от времени, контролируя ход работ на учебном судне, получившем фальшивое название «Вальтер». На шхуне была установлена цистерна для солярки вместимостью 480 тонн и для пресной воды вместимостью 360 тонн. Запас продовольствия предполагалось взять на два года. Вся средняя палуба предназначалась для пленных, которых на шхуне могло разместиться до четырехсот человек. Для пленных капитанов и офицеров были оборудованы каюты на два-три человека каждая, с умывальниками и прочими удобствами. Для пленных капитанов была оборудована и отдельная кают-компания. Для пленных на шхуну были доставлены английские и французские книги, граммофон, шахматы и карты.

В то же время для шхуны нужно было подготовить фальшивые документы. Это была весьма трудная задача, поскольку нужно было разыскать парусник, похожий на захваченную американскую шхуну. Лучше всего, если бы тот парусник предназначался для перевозки леса. Лес можно всегда погрузить на палубу, принайтовать к ней цепями, и его не убрать с палубы при осмотре шхуны призовой командой противника. Таким образом можно перекрыть доступ к люкам, ведущим в трюмы, где спрятаны орудия и прочий груз, который необходимо скрыть от досмотра. После долгих поисков удалось обнаружить такой парусник. Им оказалась норвежская шхуна «Малетта», стоявшая в тот момент в Копенгагене и собиравшаяся к походу в Мельбурн. Поэтому все фальшивые бумаги были выписаны на «Малетту», а подчиненные Люкнера приложили все усилия, чтобы их шхуна внешне напоминала «Малетту».

Барометры, манометры и термометры были выписаны из Норвегии. Норвежскими открытками и фотографиями норвежских красоток украсили переборки кают и кубриков.

Когда пришло сообщение, что на «Малетту» во время ее стоянки в Копенгагене установили электрошпиль для подъема якоря, Люкнер приказал установить такой же на своем паруснике, сделав соответствующую запись в вахтенном журнале: «Кнудсен и К°, Копенгаген».

Одной из наиболее трудных задач, вставших перед Люкнером, было формирование экипажа. Фактически ему нужно было иметь на шхуне два экипажа. Один боевой, численность которого Главный морской штаб определил в шестьдесят четыре человека, второй — маскировочный, состоящий из двадцати трех человек, свободно изъяснявшихся по-норвежски. Причем, и те, и другие должны были иметь опыт плавания на парусных судах. Найти таких в 1916 году было уже довольно сложно. Людей подбирали индивидуально. Люкнер подолгу беседовал с каждым из них, подробно расспрашивая, где и на чем тот плавал. При этом, в разговорах нужно было соблюдать осторожность, чтобы ни у кого не возникло уверенности, что экипаж вербуется для5 парусника. Любая утечка информации могла погубить будущий вспомогательный крейсер сразу после выхода в море. Поэтому Люкнер беседовал с моряками, имевшими опыт океанских плаваний под парусами, без видимого интереса, оживляясь только в беседах с теми, кто подобного опыта не имел. С последними он беседовал нарочито дольше и ставил против фамилии каждого крестик. Попутно выявлялись и те моряки, которые знали норвежский и шведский языки.

Все отобранные кандидаты в будущий экипаж были немедленно отправлены в отпуск домой, чтобы лишить их возможности делиться со своими друзьями догадками и сомнениями.

Двадцать три человека «маскировочной» команды были одеты в форму норвежского производства. Были приобретены норвежские книги, разделены норвежские деньги. Пришлось позаботиться также о том, чтобы на всех штурманских приборах и картах, на разных бланках и даже на карандашах была марка норвежского производства. Люкнер внимательно следил, чтобы на судне не было ничего немецкого.

В офицерской кают-компании повесили портреты короля и королевы Норвегии и даже — их покойного тестя английского короля Эдуарда VII, который хитро улыбался с переборки. На диванах лежали норвежские подушки с вышитым национальным гербом. Подушки были ручной работы — продукт народных промыслов. Люкнер позаботился даже о том, чтобы на судне были письма на норвежском языке, адресованные ему и другим членам команды, деловые и семейные.

Приходилось считаться и с тем, что парусник вызовет такое подозрение англичан, что те высадят на него призовую команду, чтобы не только проверить документы и обыскать судно, но и тщательно проверить весь экипаж. Проверяющий офицер мог потребовать у капитана шхуны документы какого-нибудь конкретного матроса, начав расспрашивать того о месте, где он родился и вырос, как фамилия бургомистра этого города или деревни, на каком судне этот матрос плавал три года назад, куда именно и т.п. Пришлось сделать уйму фотографий матросов, поставив на них штампы норвежских ателье, придумать каждому собственную легенду, родителей, жен, детей и невест.

С фальшивыми письмами тоже было не так уж просто. Почтовые марки на них должны быть погашены штемпелями Гонконга, Гонолулу, Сингапура, Иокогамы, словом, всего света, где адресат бывал в свое время, откуда писал и где получал письма.

В норвежскую судовую роль все моряки были включены как члены экипажа «Малетты». Там же было указано, на каких судах они плавали раньше. Для старых моряков, проплававших пятнадцать-двадцать лет, приходилось придумывать новую жизнь.

Все было в итоге сделано, и оставалось только придумать новое название для парусника, который должен был выступать в небывалой для себя роли вспомогательного Крейсера. Сначала Люкнер хотел назвать судно «Альбатросом», в память того альбатроса, что спас ему некогда жизнь. Но это название уже носил минный заградитель, погибший в бою у берегов Швеции. В итоге, Люкнер решил назвать свое судно «Зееадлер» («Орлан»). Команду вызвали из отпусков, провели ходовые испытания на реке Везер и на том закончили подготовку.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.