Эуропейский выбор

Эуропейский выбор

В общем, веселого было мало. Ипатий и Скарга могли сколько угодно грызть себе локти в могилах, но Идея полностью уступила место экономике и политике. «Церкви позапечатаны, — криком кричал на одном из сеймов волынский депутат Древницкий, — священники разогнаны, Лещинский монастырь превращен в кабак; дети умирают без крещения; тела умерших вывозятся как падаль, без церковного отпевания, через ворота, откуда вывозят нечистоты; народ живет в распутстве, невенчанный; умирает без Святых Таин!.. А что делается во Львове? Кто не принимает унии, тот не может жить в городе, заниматься торговлею, быть принятым в цехи. А в Вильно? — Монахов, непреклонных унии, ловят, бьют и в кандалы заковывают (…) Коротко сказать, великие и неслыханные притеснения русский наш народ как в Короне, так и в Великом Княжестве переносит». Бедняга пытался докричаться до короля Владислава, имевшего (и вполне заслуженно) репутацию человека чести, не делившего подданных по сортам, но что мог пан круль? Максимум — спасти от расправы игумена Афанасия Брестского, дядьки из нечастой породы настоящих правозащитников, более 15 лет бодавшегося с системой, причем не столько с иезуитами, относившимися к нему с уважением, сколько с собственным начальством, которому он мешал делать «большую политику». Когда же Владислава не стало, крикуна тотчас арестовали по абсурдному обвинению, судили, вынуждены были оправдать, однако после отказа принять унию все-таки убили, причем не просто так, а зарыв живьем в землю.

Афанасиев, впрочем, было немного. Большинство диссидентов, устрашенная судьбой брестского игумена, переть напролом боялось, тем паче что былая «крыша» совсем просела. Старшее поколение русских магнатов, традиционных защитников православия на берегах Днепра, бороться с которыми было себе дороже даже иезуитам, понемногу вымирало, а с наследниками велась целенаправленная, очень тонко отлаженная работа. Им рекомендовали мудрых и знающих наставников из числа тех, кого нельзя не уважать, затем вывозили на учебу в самые славные университеты — Мантуанский, Падуанский, Сорбонну, где обучали тонкостям теологии, безо всякого давления позволяя прийти к выводу, что «отеческая вера», в сущности, набор диких суеверий. После курса наук им обеспечивали два-три года «стажировки» при европейских дворах, представляли коронованным особам, при малейшей возможности женили на девицах-красавицах из графских, а то и герцогских фамилий. Результаты понятны. Классический, наиболее известный пример — знаменитый Ярема Вишневецкий, сын, внук и правнук православных, ставший одним из злейших гонителей «восточной схизмы»

Чуть-чуть полегчало в середине 2-го десятилетия XVII века. Фанатики вроде Ипатия к тому времени умерли, прагматики типа Кирилла Терлецкого слегка умерили первый, самый острый аппетит, а кроме того, стало ясно: Речь Посполитая, воюя аж на три фронта — с Россией, Османами и Швецией, не способна обойтись без услуг пусть и не очень качественного, но многочисленного и храброго казацкого ополчения. В этот период казаки — вернее, наиболее толковая часть казацкой элиты, сознающая, что в «поляках» все лучшие места уже расхватаны и стремиться туда смысла мало, — начинают играть роль спонсоров и защитников, ранее исполняемую русскими магнатами.

Не слишком дразня гусей, но и — в сознании своей нужности — не раболепствуя перед Варшавой, знаменитый гетман Петр Сагайдачный понемногу выстраивал линию защиты против униатов и их покровителей, возрождая малороссийское православие. Плюнув на то, что Киевское братство в то время было официально упразднено и существовало фактически нелегально, он демонстративно записался туда «со всем войском», после чего период подполья для «братчиков» закончился и они, не обращая внимания на протесты властей, вновь занялись агитацией и пропагандой. Не останавливаясь на достигнутом, гетман в октябре 1620 года сумел убедить случившегося проездом в Киеве иерусалимского патриарха Феофила рукоположить ректора «братской» школы Иова Борецкого в митрополиты, а еще шесть батюшек, отобранных Борецким, в епископы. Таким образом, все западнорусские епархии, пребывавшие «в сиротстве», получили законных лидеров, что означало полный крах разработанной иезуитами программы «иссыхания схизмы» в связи с отсутствием высших иерархов.

Реакция властей РП и Костела была, мягко говоря, бурной, однако делать было нечего: канонически рукоположения были безукоризненны, никаких законов, по крайней мере писаных, никто не нарушал, а война с турками разгоралась вовсю. Обострять отношения с подчеркнуто верным, в доску лояльным, беспрекословно воевавшим со всеми врагами Короны, вплоть до Москвы, гетманом было совершенно не с руки. В связи с чем пилюлю сглотнули. Однако политику реализовывали все в том же ключе, а по мере обострения отношений с казачеством еще и усугубляя. Уния, фактически утратив сакральное содержание (все, хоть сколько-то увлеченные духовным поиском, либо уходили в «истинные католики», либо оставались в лоне «отеческой веры»), стала явлением политики, и притом отнюдь не смягчающим социального напряжения. «А що еще и найсумнейше было в тых борбах, — печалился очевидец Иван Хоревич, шляхтич с Киевщины, — що православныи Русины, огорченные як наибольше против тых своих же братей Русинов, которые унию приняли, зненавищели и их еще горше, чем наветь тех не-Русинов, що первыи унию выдумали и вводили, называли их гневно. «Перекинчикам» и в часе народных борьбе грозно над ними за отступство их от давнои русской веры мстились». Короче, назревало — и, как мы уже знаем, в 1648 году прорвалось.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.