ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Как бы там ни было на самом деле, с помощью и под влиянием всех этих людей Гитлер написал первый том своего главного теоретического труда. Позже книгу Гитлера старательно отредактировали, но даже в первом, по словам самого фюрера, «довольно сыром варианте» она должна была иметь небывалый успех. Но… не имела. И не потому, что в погоне за большими гонорарами Гитлер настоял на высокой продажной цене в 12 марок. Жизнь в Германии постепенно налаживалась, и откровения отъявленного смутьяна уже мало кого волновали. Интерес к «Майн кампф» появится лишь в 1932 году, когда Германия снова окажется в кризисе и маятник общественного мнения качнется резко вправо.

Основными идеями «научно-политического» труда фюрера являлись расовая доктрина, изложение взглядов на государственное устройство и программные положения внешней и внутренней политики национал-социалистов. Однако не следует думать, что Гитлер был творцом идеологии национал-социализма. Отнюдь! И если внимательно прочитать его выступления и статьи, включая «Майн кампф», то ни одной сколько-нибудь оригинальной идеи в них не найти.

Социальный дарвинизм, необходимость завоевания «жизненного пространства для германского народа» и расовая теория, ядром которой стал антисемитизм, — все, что легло в основу национал-социализма, было известно уже в конце XIX — начале XX века. И авторами этих течений были отнюдь не полоумные монахи вроде фон Либенфельса или мюнхенского мистика А. Шулера, собиравшегося излечить Ф. Ницше от безумия с помощью ритуального танца. Естественник Ч. Дарвин изложил идею борьбы за существование, основатель расовой гигиены врач В. Шалльмейер требовал стерилизации «физически или душевно неполноценных» и высылки из страны всех инвалидов. Его коллега А. Плетц настаивал на «выпалывании» больных и слабых, установлении определенного возраста для заведения детей и призывал убивать каждого появившегося позже установленного срока ребенка. Землевладелец А. Тилле был не только сторонником эвтаназии — умерщвления душевнобольных и неизлечимых людей, но требовал «жизненного пространства для немцев» и обосновывал право более сильной расы уничтожать слабейшую. «Если она не имеет способности сопротивляться, — писал он, — то не имеет и права на существование».

Доктор философии из Праги X. Эренфельс предлагал узаконить для расово безупречных мужчин полигамию и явился духовным отцом программы Гиммлера «выведения» идеальной человеческой расы — «лебенсборн». Идеи превосходства германской расы над остальными буквально пропитывали работы известного теоретика П. Лагарда, который утверждал, что только немцы обладают душой, а прочие народы являются всего лишь «человеческим сырьем».

Сын британского адмирала X. Чемберлен тоже мечтал о создании «пан-германской федерации» и полагал, что «германцы принадлежат к той группе особо одаренных рас, которую называют арийцами». А поскольку они «физически и духовно превосходят всех прочих людей», они просто обязаны стать «владыками мира». И не случайно главный труд Чемберлена «Основы XIX века» стал настольной книгой главного теоретика национал-социализма А. Розенберга, который считал его автора «истинным художником, формирующим историю».

Не была новой и концепция о вековой расовой борьбе германцев со славянами, авторы которой считали, что именно германцы принесли культуру в Восточную Европу. Что же касается понятия «антисемитизм», то его ввел в «научный оборот» еще в 70-е годы XIX века журналист В. Марр, который имел в виду исключительно евреев. Философ Ю. Лангбен однозначно считал, что сегодняшние евреи попали под власть дьявола, и именно поэтому любой «честный и мужественный немец» обязан бороться против них. Известный экономист и социолог О. Дюринг пошел дальше и призывал к «беспощадному искоренению» евреев, угрожавших самому существованию арийской расы.

Известную роль в становлении антисемитизма сыграл и самый уважаемый историк того времени берлинский профессор Г. Трейчке. «Бесспорно, — писал он, — что семиты породили сплошной обман, бесцеремонную алчность грюндеров-чудовищ. В большей мере они несут ответственность за презренный материализм наших дней, который угрожает навсегда покончить с активным трудовым энтузиазмом нашего народа… Отовсюду, включая лиц, занятых в системе высшего образования, и деятелей, которые готовы с возмущением отмести от себя любую мысль о религиозной нетерпимости или национальном высокомерии, в один голос звучит сегодня клич «Евреи — наше несчастье!» Ему вторил и такой фанатик антисемитизма Г. Альвардт, обвинявший евреев в заговоре с целью захвата господства над миром.

В 1912 году лидер Пангерманского союза Г. Клас издал свою знаменитую книгу «Если бы я стал кайзером», в которой систематизировал программу немецкого национализма, экспансионизма и расизма и уже тогда предлагал отменить всеобщее избирательное право, выслать из Германии всех социалистов и разрешить ту прессу, которая будет писать только для немцев. Что касается евреев, то Клас требовал считать их иностранцами и не допускать ни к какой активной деятельности, а заодно облагать двойным налогом. Не обошел он вниманием и «жизненное пространство» на Востоке, предрекая победу в грядущей войне с Россией. Все надежды в реализации своей программы Клас возлагал на сильного вождя нации, каким себя всегда видел сам Гитлер. И если сравнить ту концепцию тоталитарного государства, которую предлагал Клас, с тем, что сделал Гитлер, то особой разницы не будет. Не случайно встретившийся с Класом в 1920 году будущий фюрер почтительно заметил, что в его программе содержится все самое важное и необходимое для возрождения немецкого народа и самой Германии.

Но даже на этом фоне выделялся автор самой знаменитой книги «Закат Европы» и самый известный философ того времени О. Шпенглер, создавший теорию «немецкого социализма». Философ видел будущее Германии в органичном соединении «старопрусского духа и социалистических взглядов». Не признавая иного социализма, кроме немецкого, Шпенглер требовал очистить социализм от идей К. Маркса. Его идеям он противопоставлял новое представление о солидарности, согласно которому труд являлся не товаром, а долгом. Что же касается прусской системы, то в ее основе, по мнению Шпенглера, лежал принцип подчинения личных интересов каждого человека общегосударственному. А раз так, то в Германии не было ни капиталистов, ни рабочих, поскольку каждый честный немец служил не хозяину, а нации. Противопоставляя прусский социализм английскому капитализму, или, иными словами, силу права силе денег, Шпенглер был уверен, что «меч победит деньги». Да, говорил он, немцам уже никогда не подняться до уровня духовности Гете, но в то же самое время им по силам активность Цезаря, поскольку грядет эпоха цезаризма. Ее главным содержанием будет уже не внутренняя работа духа, а внешняя активность, экспансия и создание мировых империй. Гитлер много позаимствовал у Шпенглера, и именно поэтому одной из главных черт нацизма явилась его невероятная активность, своего рода движение ради движения.

Вложил свою лепту в идейное становление Гитлера и такой сторонник «немецкого социализма», как А. Меллер Ван-дер-Брук, от которого изрядно досталось и марксизму, и германской революции. В книге «Третий рейх» в 1923 году он утверждал, что «во всех произведениях Карла Маркса не отыщешь ни единого слова любви к человеку, в них содержится только темная страсть ненависти и возмездия». Ван-дер-Брук был уверен, что Ноябрьская революция 1918 года ни в коей мере не была немецкой и принесла чуждые Германии западные принципы либерализма и демократии. Он считал либерализм признаком вырождения, а в демократии видел «молоха, пожирающего массы, классы, сословия и все различия человека». Бросить вызов всему этому вырождению и упадку, по его мнению, могла только национальная идея, способная объединить и сплотить всех немцев под флагом третьей партии, отделенной и от правых, и от левых экстремистов. Он относил немцев к молодым народам, которым было предназначено сокрушить главный источник мирового разложения, каким, по его глубокому убеждению, являлась Франция.

В 1922 году Гитлер встретился с Ван-дер-Бруком и восторженно заявил, что именно этот человек «выковал духовное оружие для обновления Германии» и что с ним надо сотрудничать. Однако сам философ разочаровался в лидере нацистов и уже тогда заявил, что «этот парень ничего не понимает и никогда не поймет».

Близки Гитлеру были и такие известные мыслители Германии, как К. Шмидт и Э. Юнгер. Первый весьма справедливо считал, что Германию спасет только диктатура, которая сможет обеспечить политическое единство нации, тогда как парламентарии заняты лишь тем, что… ничего не делают. Ненавистник мещанского уюта и порядка Юнгер воспевал в своих трудах столь близкое Гитлеру фронтовое братство и утверждал, что «война является наиболее естественным проявлением полнокровной человеческой жизни и что без нее наступают застой и вырождение». Очень многие аргументы национал-социализма Гитлер взял из пропаганды консервативных критиков процесса модернизации и его последствий. А вот идея «народного сообщества» уже выходила за пределы старых консервативно-реставрационных воззрений.

Много заимствовал Гитлер и у таких великих мыслителей, как Шопенгауэр и Ницше, — последнего Гитлер считал предтечей идеологии национал-социализма. Он много раз бывал в архиве великого философа в Веймаре, а его бюст стоял у него на квартире. Ну и, конечно, цитатами Ницше пестрели многие речи фюрера: «Общество никогда не понимало под добродетелью ничего иного, как стремление к силе, власти, порядку»; «Государство — это организованная аморальность… Оно проявляет волю к власти, к войне, к завоеваниям, к мести». Гитлер был готов подписаться под каждым словом Заратустры, говорившего: «Вы должны возлюбить мир как средство к новым войнам, и короткий мир больше долгого. Мой совет вам — не работа, а сражение. Мой совет вам — не мир, а война… Вы говорите — хорошо ли это, освящать войну? Я говорю вам: хорошая война освящает все. Война и храбрость совершили больше великих дел, нежели любовь к ближнему». Гитлеру, конечно, очень импонировало то, что Ницше считал народ «постаментом для избранных натур», которым суждено было выполнить предназначенную им «высшую задачу». Но и здесь Гитлер брал у философа только то, что считал нужным. И если при первом же удобном случае он говорил о воспетой Ницше «белокурой бестии», «великолепной, жадно стремящейся к добыче», то о той самой пошлости, какой, по словам того же Ницше, отличались немцы, он не обмолвился ни разу. Умолчал он и о том, что, по мнению Ницше, немецкий обыватель отнюдь не являлся владыкой земли, а Германия портила культуру при первом же соприкосновении с ней.

«Философия Гитлера, — пишут в своей книге «Адольф Гитлер, преступник №1» Д. Мельников и Л. Черная, — сплошной плагиат: отдельные положения надерганы из самых различных источников». Так что Гитлера даже при всем желании нельзя считать духовным отцом национал-социализма. Его несомненной заслугой стало то, что он радикализировал все лежавшие в его основе идеи в своем толковании и превратил в политическую веру. При этом он сознательно не ставил точки над «и» и придавал всем этим идеям некоторую двусмысленность, дабы не только привлечь к нацистскому движению как можно больше людей, но и дать им возможность выбрать среди огромного количества идей ту, что отвечала их интересам. Новым был и тот эмоциональный накал, с каким он вел борьбу против веймарской системы, дополненный антисемитизмом, антилиберализмом, антимарксизмом и антикапитализмом. Иррациональный мифологизм соединился с социальным протестом «молодого поколения» против старого мира. И не случайно второй человек в партии Грегор Штрассер очень точно выразил девиз нацизма: «Эй, старичье, уступите дорогу!»

Забегая вперед, скажем, что первый том «Майн кампф» вызвал у ближайших сподвижников Гитлера полнейшее разочарование. По их общему мнению, она была скучна и написана очень плохим языком. Д. Мельников и Л. Черная приводят весьма забавный анекдот, связанный с книгой Гитлера. «Популярный немецкий издатель Корф, глава «Ульштайн-ферлага» — крупнейшего и известнейшего в Веймарской республике издательства, на очередном заседании дирекции будто бы встал и сказал: «Господа, я ухожу от дел и уезжаю из Германии». На недоуменные вопросы, чем вызвано такое неожиданное решение, Корф ответил: «Я прочел книгу». — «Какую книгу?» — «Книгу Адольфа Гитлера «Майн кампф», — начал Корф, но продолжать не смог из-за гомерического хохота присутствующих».

Потом очень многие критики Гитлера будут говорить, что его книгу в Германии читали чуть ли не из-под палки. Но это было не так. Да, она скучна, эклектична и нудна, и тем не менее миллионы немцев прочтут ее. Хотя бы только потому, что со временем «Майн кампф» станет единственной книгой, которую они будут держать у себя дома. Это чтение не прошло даром, и многие усвоили изложенные в ней идеи. Иначе вряд ли бы нацисты продержались у власти целых двенадцать лет. Остается только добавить, что через десять лет Корф убежит из Германии, а остальным будет не до смеха — все они будут славить некогда оплеванное ими творение своего вождя.

* * *

После путча нацистская партия была запрещена. Однако запретить само движение было уже невозможно: как и рукописи, идеи не горели. Конечно, Гитлер старался по мере возможности сохранить над ним контроль. Своим заместителем по партийным делам он назначил Розенберга, которому нацарапал перед своим арестом на клочке бумаги: «Дорогой Розенберг, с этой минуты Вы будете возглавлять движение».

Это назначение чуть было не стоило ему дальнейшей карьеры. «Чернильная душа» и «бумажная крыса», как называли Розенберга товарищи по партии, не пользовался у них уважением, и уже очень скоро партия распалась на несколько враждовавших группировок. «Гроссдойче фольксгемайншафт» возглавили Штрейхер, Эссер и тюрингский гауляйтер Артур Динтер. Во главе известного в Баварии как «Национальный блок», а в Северной Германии как «Дойче фрайхайтсбевгунг» стояли Г. Штрассер, Людендорф, Федер и Фрик. Третья группа, «Фронтбанн», была сколочена из уцелевших штурмовых отрядов, и руководили ею Рем и Людеке.

Наиболее влиятельной была группа Г. Штрассера, решившего добиваться власти парламентским путем, что вызвало резкую реакцию Гитлера, который всячески стал мешать ему. Но после того как на весенних выборах 1924 года «Дойче фрайхайтсбевгунг» получила более двух миллионов голосов и два мандата в рейхстаге, а «Национальный блок» стал второй по силе баварской партией в ландтаге, Гитлер задумался. Можно было сколько угодно издеваться над прогнившим парламентаризмом, но отрицать очевидного было нельзя. Столь заметные успехи на выборах являлись не только великолепной пропагандой партийной идеологии, но и прямым путем к власти.

На какое-то время Гитлер стал героем, к нему шли письма, посылки и делегации, но от этого поражение не становилось победой. Скоро он выйдет на свободу, и что тогда? Ему снова придется бороться за власть (без политики он своей жизни уже не мыслил). Вот только как? С пистолетом в руке он уже пробовал, и хотел он того или нет, но теперь перед ним лежал только один путь — законный. Но как только один из лидеров Немецкой народной партии свободы А. Грефе потребовал объединения всех националистических сил, Гитлер снова воспротивился. Он очень опасался того, что нацисты затеряются в новом объединении и движение обретет нового лидера, например, Г. Штрассера, который после избрания в ландтаг и рейхстаг превратился в политика всегерманского масштаба. Находившийся под впечатлением успехов на выборах Г. Штрассер тоже стоял за создание более широкого фронта правых сил, ибо только он мог обеспечить еще большее количество голосов. Гитлер не выдержал и, чувствуя, как руководство движением медленно, но верно уплывает из его рук, потребовал от него разрыва с «фелькише» и другими правыми партиями. Он хорошо понимал, что раскол правых сил может привести к поражению на выборах, но ничего страшного в нем не видел. Куда больше его пугали успехи, одержанные движением без него. Кому нужен лидер, без которого можно прекрасно обойтись? Но все было напрасно — Г. Штрассер и слышать не хотел ни о какой келейности.

Положение осложнилось еще и тем, что терпевший одну неудачу за другой Людендорф намеревался подмять под себя ремовский «Фронтбанн». Трудно сказать, что думал по этому поводу сам Рем, но он сочинил для своих солдат такой устав, во исполнение которого они присягали… генералу Люден-дорфу и назначенным им отцам-командирам. Эта инициатива не осталась незамеченной прокуратурой, и заподозренного в создании нового военного союза Гитлера задержали в тюрьме на целых три месяца.

В августе 1924 года Гитлер получил еще один чувствительный удар. Германия приняла план американского генерала Дауэса: экономика начала быстро поправляться, и политический радикализм пошел на спад. Идея Дауэса сводилась к тому, что в обеспечение репарационных платежей, которые составляли около 2 миллиардов марок в год, поступали государственные налоги, обложение промышленности и доходы с железных дорог, которые были переданы в распоряжение специального акционерного общества. Окончательный срок выплаты репараций не устанавливался. Для стабилизации валюты Германии был предоставлен заем в 800 миллионов марок.

Конечно, Гитлеру ничего другого не оставалось, как назвать план Дауэса «новым Версалем» и «дальнейшим закабалением Германии», так как стабилизация экономики лишала его главного козыря. Из сытых и довольных штурмовые отряды не составишь. Да и чем было пугать обывателей, если экономика находилась на подъеме, валюта стабилизировалась, ставки процентов по внешним займам упали и в Германию живительным потоком пошел иностранный капитал. В стране начиналась совсем другая жизнь, в которой не было места для Гитлеров, Людендорфов, Либкнехтов и Тельманов…

Трудно сказать, понимал ли Гитлер, что улучшение носит временный характер. Скорее всего, нет. Да и кто мог предположить, что всего через пять лет весь мир будет потрясен сильнейшим экономическим кризисом! И тем не менее Гитлер в одной из бесед с Гессом произнес пророческую фразу.

— Потребуется пять лет, — заявил фюрер, — чтобы движение опять поднялось…

Как в воду глядел: ровно через пять лет начался мировой экономический кризис, который больно ударил по неокрепшей экономике Германии и резко повернул барометр общественного мнения вправо. Но на дворе стоял 1924 год, и Гитлеру не оставалось ничего другого, как только набраться терпения…

Сегодня можно только предполагать, как Гитлер сумел заставить Г. Штрассера порвать с другими националистическими группами. Результат не замедлил сказаться, и на состоявшихся 7 декабря выборах в рейхстаг националисты потерпели поражение. Новый кабинет министров, в состав которого вошли представители только буржуазных партий, возглавил X. Лютер, занимавший в правительствах Г. Штреземана и В. Маркса пост министра финансов. Что же касается СДПГ, то она перешла в оппозицию.

На этот раз Гитлер не раздумывал. Он по-прежнему оставался противником парламентаризма, но теперь, когда стало окончательно ясно, что к власти можно прийти только законным путем, он был обязан стать частью этой самой власти, без которой ни о каком возрождении национал-социализма в Баварии и ее превращении в его оплот не могло быть и речи. Что же касается расколотого им фронта правых сил и собственной партии, то он не сомневался, что сумеет исправить положение и создать мощную массовую партию. Теперь, когда ему оставалось провести в тюрьме считанные дни, он заговорил о новой тактике, которую его сторонники поспешили назвать «откровением фюрера». Заключалось «откровение» в том, что Гитлер собирался не перестрелять веймарских предателей, а переголосовать их. Иными словами, сделать то, что так успешно начал проводить в жизнь Штрассер.

17 декабря 1924 года прокуратура прекратила дело о «Фронтбанне», и генеральный прокурор подписал распоряжение об освобождении Гитлера. Еще через три дня Гитлер вышел из Ландсбергской крепости. По извечной иронии судьбы вместе с ним на свободу было выпущено несколько коммунистов из числа тех, кто совсем еще недавно устанавливал в Баварии советскую власть.

За Гитлером должен был приехать Адольф Мюллер, владелец типографии, где печаталась газета «Фелькишер беобахтер». Он опаздывал. Пошел мелкий дождь. Гитлер поднял воротник плаща. Нет, не так он мыслил свое освобождение. Возможно, и без оркестра, но уж, во всяком случае, с цветами и речами. У него было такое ощущение, что он оказался в совершенно другой стране — настолько все вокруг было серо и обыденно. А ведь из тюрьмы вышел человек, который намеревался вдохнуть в Германию новую жизнь, новую энергию и новое содержание. Увы… никому он, похоже, уже не был нужен.

Так оно и было на самом деле, лидеру нацистов предстояло жить совсем в другой стране, пусть и на время, но все же умиротворенной. С принятием плана Дауэса наступила столь долгожданная экономическая и политическая стабилизация, народное хозяйство находилось на подъеме, безработных почти не осталось. Иными словам, ушло все то, на чем поднялась волна национал-социализма, — полный развал хозяйства и царивший в стране хаосе. Инфляция и остальные ужасы послевоенного времени остались в прошлом, воспрянувшая духом нация старалась скорее забыть бурные неурядицы переходного периода и строила свое будущее уже без Гитлера и его партии. Людендорф, Гитлер,, штурмовики — все это означало кровь, насилие и пулеметы, то есть то, что ставшие жить лучше немцы старались вычеркнуть из своей памяти.

Не стала исключением и Бавария, еще год назад являвшая собой огромную арену быстро растущего и крепнущего национального движения. Теперь все изменилось, и недавние сторонники движения стыдились своих воспоминаний. У них была работа, хорошая зарплата, и все эти революции и движения остались, как они считали, уже в прошлом.

Мимо Гитлера прошел Эрих Мюзам, известный рабочий поэт и анархист. Судя по его потухшему взору, он тоже испытывал тоску по будущему, в котором красные были никому не нужны.

Появился «мерседес», и Генрих Гофман сделал исторический снимок, на котором впоследствии заработал кучу денег. Гитлер в последний раз взглянул на мокрое и поэтому казавшееся особенно угрюмым здание замка и сел в машину. «Мерседес» тронулся и помчался по мокрому шоссе в Мюнхен. Гитлер молчал. У него было такое ощущение, что он едет в никуда.

Мюзам проводил машину Мюллера презрительным взглядом. Если бы кто-нибудь сейчас сказал ему, что пройдет всего несколько лет и только что уехавший человек бросит его в концентрационный лагерь Ораниенбаум, где он будет убит после страшных мучений, он только недоуменно пожал бы плечами. Но именно так все и произойдет, отнюдь не в пустоту мчался сейчас на «мерседесе» Гитлер, а навстречу своей удивительной судьбе, которая очень скоро вознесет его на самый верх и так болезненно отзовется на всей мировой истории…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.