Глава 7 Оставив сей мир…

Глава 7

Оставив сей мир…

Ударит Час, друзья, простите.

Иду, куда Вы знать хотите:

В страну покойников… зачем?

Спросить, к чему мы здесь живем.

С. Л. Пушкин. 1830-е гг.

Да, но, оставив сей мир,

Ныне он в звездах живет.

Античная эпиграмма

Николай Борисович дряхлел и старел долго — недоброжелателям завидовать надоело. Крепкие нервы и известного рода равнодушие к мелким дрязгам позволили князю пережить почти всех известных людей своего времени. Говорят, что коллекционирование и связанная с ним постоянная работа ума, ежедневное чтение, интерес к жизни, постоянная страсть узнавать что-то новое, восхищение игрой ума и воображения, «бегство от скуки» — также не позволяют человеческому организму стариться раньше времени, а Николай Борисович до конца дней искал новых знаний, новых впечатлений и удовольствий. Его не оставляло равнодушным подлинное «волненье сердца и ума». Не был князь равнодушен и ко всему прекрасному во всех его проявлениях… Так или иначе, но только познав все и получив все желаемое, Юсупов ушел из жизни, ушел равнодушно, совершенно умиротворенным. Хотя как знать — чужая душа потемки…

М. И. Иванов. «Портрет кн. Татьяны Васильевны Юсуповой». После 1841 г.? ГТГ. Исполнен по посмертной маске.

Люди умирали всегда, и во всякую эпоху отношение к смерти оставалось не самое хорошее. У каждого человека к «костлявой старухе» обыкновенно находится какая-нибудь претензия. Бедному жаль, что не успел скопить богатств, богатому — что не может взять нажитого с собою… Умирающих аристократически равнодушно немного… Одним из них был князь Николай Борисович Юсупов.

В Москве, где в 1-й половине 19-го столетия обитали преимущественно дворяне весьма средней руки. Юсупова не слишком любили — аристократизму и богатству завидовали, доброты не понимали, увлечение искусством почти не разделяли и уж, конечно, за глаза выливали на князя ведра грязи. Николай Борисович пользовался любовью и уважением лишь небольшого кружка просвещенных людей.

Еще Юсупова любила… крепостная дворня, люди, окружавшие его в повседневной жизни. Такая любовь представлялась делом редкостным. В те времена часто можно было слышать рассказы о том, как крепостные убивали своих мучителей-бар. Так, одного из дальних родственников князя из рода Нарышкиных пытались отравить камердинер, лакей и женщина-прислуга, с которой сиятельный барин прижил нескольких детей, — спас неожиданно явившийся врач. Отца Федора Михайловича Достоевского, простого врача московской Мариинской больницы, по слухам, упорно державшимся много десятилетий, убили собственные крепостные крестьяне из подмосковной деревеньки, где их тароватые потомки в наше время любезно устроили мемориальный музей великого писателя и теперь проводят в его честь всевозможные праздники и научные симпозиумы.

«Савелич» Литогр. Неизв. художника. Собрание члена Английского клуба Ф. Ф. Вигеля. Научная библиотека МГУ.

«Мой Юсупов умер», — горестно написал А. С. Пушкин в письме к П. А. Плетневу, получив известие о смерти князя. Этой единственной строчкой великий поэт показал подлинный смысл потери.

Кончина Николая Борисовича вызвала в городе большие пересуды. Ее не то чтобы ждали. Просто такое счастливое долголетие вельможи вызывало неудовольствие завистников. В Москве уже почти год свирепствовала эпидемия холеры, и за несколько месяцев до смерти Юсупова главный московский сплетник Александр Яковлевич Булгаков в письме к брату восклицал: «Как бы не сказали смерти, указывая на Юсупова: „Прикладывайся, пли!“»[307].

О. Ф. Леметр. С оригинала О. Кадоля. «Пресненские пруды». 1825. ГМП.

Смерть не замедлила приложиться, воспользовавшись «добрым советом». Умер Николай Борисович внезапно. Еще 9 июня 1831 года Булгаков делился впечатлениями с братом о традиционном летнем времяпрепровождении верхушки московского общества, и ничто не предрекало трагического конца. «Гулянье вчера на прудах было хорошо, но слишком уж тесно; у беседки такая была давка, что многие дамы кричали, досталось шляпкам их. Князь Юсупов велел дать Катеньке стул…»[308]. Речь идет о гулянье у Пресненских прудов.

Спустя месяц, 15 июля, Булгаков сообщал брату: «…Вейтбрехт пришел сказать, что встретил Догановского, который был у губернатора Небольсина, а этот ему сказал, что князь Н. Б. Юсупов в ночь скончался, и что губернатор отправил сейчас нарочного в Архангельское, чтобы там все запечатать. Сколько раз был болен и выздоравливал, а теперь вдруг умер, видно, ударом. Кто-то на его место? А следовало бы доброму Урусову… Бориньке привалит большое богатство, а ум будет все тот же, но нет! Того и гляди, что богатство и ума ему прибавит: 23 тысячи душ, фабрики, дворцы, дома, Архангельское, вещи, картины, бриллианты»[309].

Упомянутый в письме Догановский — это, скорее всего, известный карточный игрок, член Московского Английского клуба и завсегдатай его «адской» комнаты Василий Семенович Огонь-Догановский. Известна история большого проигрыша ему А. С. Пушкина. Характерно, что Булгакова, как истинного чиновника, интересует не смерть знакомого человека, князя Юсупова, а только кандидатура преемника на его должность.

На следующий день, 16 июля, Александр Яковлевич сообщает брату в Петербург обо всем более подробно. «Один теперь разговор в Москве, смерть Юсупова. Хотя старик и не пользовался тем уважением, которое бы подобало его летам, чину, знатности и богатству, но он оставил большую пустоту в городе нашем. Жизнь его, общество, привычки, все было странно. Кажется, что он предчувствовал свою кончину, недавно сказал Арсеньеву А. А.: ежели умру, скажи Бориньке, что воля моя (зачем не исполнить это тотчас?), чтобы дано было Себелеву (бедный дворянин, над которым князь всегда трунил) 5000 руб. и другим лицам разные награждения. В марте, сказывал мне Львов Дмитрий Михайлович, сделал он завещание, которое подписано было им, Львовым, и князем А. М. Урусовым. По словам иных, он умер холерою, а другие говорят, что ударом. Он выезжал 14-го числа, приехал здоров домой, ужинал, ел персики, вишни, лег спать. В два часа ночи зазвонил, живот болит, дайте…! Это повторилось раз семь. Люди испугались, послали за Рамихом. Приехал скоро, нашел, что князь не хорош; покуда писал рецепты, люди послали за попом. Больного стало тошнить и вырвало. Люди предложили священника.

— Пошлите за ним!

— Он уже здесь!

— Велите ему войти!

Исповедывался и причастился. Вскоре после того опять его рвало, но больной успокоился, велел посадить себя на креслы, посидел. Вдруг голова опустилась на грудь. Полагают, что это был первый удар; однако же он ее приподнял, но не говорил. Скоро после того опять голова опустилась; подошли, не стало уже старика. Люди в ужасном отчаянии: они у него блаженствовали, и для подчиненных это потеря большая. Он давал множеству бедных чиновников квартиру, дрова. Они пойдут по миру, ибо верно будет это все отрезано князем П. М. Волконским (министром Императорского Двора. — А. Б.).

Вчера, 15-го, в шесть утра не стало князя Николая Борисовича. Вся болезнь его продолжалась только четыре часа, в 7 часов вся его команда была уже около тела усопшего, и много было слез. Послали эстафету Бориньке. Куда денется славное это Архангельское, оранжереи, померанцы удивительные, Горенские растения, балет, его капелла и проч.? Девять одних подмосковных! Положат его в деревне по Троицкой дороге, где мать его лежит. У старика два сына побочных; один уже большой, был в службе и негодяй, говорят, второй маленький, от Колосовой танцовщицы, воспитывается в пансионе Кистера»[310].

Вероятно, следует сказать несколько слов о медицинской картине смерти князя Юсупова. Писатель и журналист князь Петр Иванович Шаликов называет другое время смерти Николая Борисовича — 7 часов 45 минут утра, почти на два часа продлевая его агонию, но сути дела это, к сожалению, не меняет. Смерть еще никому не удавалось обмануть, даже журналисту. Какова была причина кончины Юсупова? Почти наверняка — кровоизлияние в мозг. Описание Булгакова вроде бы наводит на мысль и о холере, но она кажется уж слишком скоротечной — четыре часа очень мало даже для ослабленного восьмидесятилетнего организма.

Петру Ильичу Чайковскому, скончавшемуся, безусловно, как и его мать, от холеры, пришлось промучиться несколько суток (хотя клиническая картина в чем-то была схожа — только двери в петербургскую квартиру брата композитора — Модеста Ильича, где умирал Чайковский, были плотно закрыты для посторонних. Для мемуаристов тоже). Композитору было немногим за 50, и организм его находился в хорошем состоянии. Острое расстройство желудка, случившееся у князя перед кончиной, — частый спутник острого же нарушения мозгового кровообращения.

За несколько часов до смерти Юсупов ел фрукты, разумеется, из собственных, Архангельских оранжерей — и это обстоятельство, как и продолжавшаяся в Москве эпидемия, видимо, породили слухи о холере. Обед же или ужин — тут источники расходятся, просто кто-то видел князя за обедом, а кто-то за ужином, — съеденный Николаем Борисовичем накануне или в день кончины в Московском Английском клубе имел, так сказать, противохолерные предосторожности (нет точных сведений — в клуб ли князь выезжал именно в день смерти или побывал он там накануне). С началом эпидемии холеры 1830 года на клубной кухне ежедневно в каждое блюдо, исключая, разумеется, десерта, повара клали очень большое количество лука и чеснока. Эти овощи к концу сезона сильно вздорожали в цене, зато здоровье членов клуба строго охранялось благодаря антибактериальным свойствам чеснока и лука.

А. Герасимов. «Московский Английский клуб в 1830-х гг.». Реконструкция. Собр. Музея Современной истории России.

Доктор Рамих, присутствовавший при кончине князя, был его соклубником. Он считался в Москве одним из лучших врачей. Почему-то так часто случается, что вскоре после смерти известного больного уходит из жизни и его врач. Юсупов и Рамих не стали исключением…

От эпидемии действительно заразного заболевания — тифа — скончался сын Николая Борисовича — Борис Николаевич, отправившийся с эпидемией этой бороться в собственное имение едва не в качестве рядового фельдшера, но тут уж совсем другая история[311].

Неизв. скульптор. «Бюст балерины Софьи Малинкиной». ГМУА.

Между прочим, по Москве долго ходила милая сплетня, которую, приличия ради, пересказывали не особенно громко. «Добрые» жители белокаменной в полголоса судачили о том, что помер де князь Юсупов вовсе не от холеры или удара, а от любви — прямо на своей последней пассии, восемнадцатилетней балерине Соничке Малинкиной. Некоторые господа, обладавшие особо чутким воображением, утверждали, что Соничке исполнилось лишь шестнадцать… Читатель может внимательно обозреть бюст этой милой особы, с большими предосторожностями сохраняющийся в музее-усадьбе «Архангельское» в качестве редкостного произведения искусства. Бюст действительно шикарный…

Столичные похороны представителей высшего света всегда были и остаются своеобразным спектаклем, где редко приходится видеть искренние чувства. Как часто и сегодня какая-нибудь безутешная вдова сетует с экрана телевизора, что друзья покойного не смогли де добиться для «великого» места на престижном Новодевичьем и умершему приходится довольствоваться Хованским или Ваганьковским кладбищем.

Красные ворота и церковь Трех Святителей. Открытка 1910-х гг.

Московская дворянская знать былых времен вся хотела жить в Старо-Конюшенной, а лежать — в Донском монастыре. В крайнем случае — в Новоспасском. Иные места модными не считались. По своему положению и богатству князь Николай Борисович Юсупов вполне мог найти последний приют и в Петербургской Александро-Невской Лавре среди высших сановников России, рядом с отцом, но он предпочел всем пышностям и моде небольшое подмосковное село Спасское-Котово. Теперь оно находится в границах города Долгопрудного.

Отпевание Николая Борисовича состоялось в приходской церкви Трех Святителей у Красных ворот. Храм Трех Святителей — скромный образчик московской архитектуры 17-го столетия являлся когда-то важным мемориальным памятником[312]. Полагаю, читателю не надо говорить о том, что храм этот разделил печальную судьбу и Красных ворот, и Лермонтовского дома, стоявшего рядом (дом, где родился поэт, снимала его бабушка).

Смерть Николая Борисовича вызвала отклик на страницах периодической печати, хотя тогда газеты крайне редко публиковали некрологи. Главный появился в газете «Московские Ведомости» 18 июля 1831 года. Автором этого скорее репортажного по жанру сочинения был князь Петр Иванович Шаликов — известный московский сентиментальный писатель, соклубник князя Юсупова по Московскому Английскому клубу. Несколько дней спустя этот же текст без изменений перепечатали «Санкт-Петербургские ведомости». В петербургской же газете «Северная Пчела» на первой странице тоже был помещен короткий некролог. Для сохранения колорита эпохи я воспроизвожу текст, как в оригинале князя Шаликова, где некоторые слова написаны по старым орфографическим правилам и с заглавной буквы; видимо, некролог из «Московских ведомостей» с той давней поры полностью не перепечатывался.

«В семнадцатый день сего июля, в церкви Трех Святителей, близ Красных ворот, происходило отпевание усопшего Действительного Тайного Советника, Государственного Совета члена, Сенатора, Действительного камергера, Главноначальствующего Кремлевской Экспедиции, Мастерской Оружейной Палаты, разных Российских и Иностранных орденов Кавалера, Князя Николая Борисовича Юсупова, в присутствии знатнейших Особ Московской Столицы, при собрании господ присутствующих обоих означенных мест и прочих Чиновников, под его начальством находившихся, единодушно сокрушающихся о потере знаменитого и благодетельного Начальника; при стечении многочисленного собрания зрителей, наполнявших безпрерывно почти все пространство от упомянутой церкви до Бутырской заставы, до которой печальная процессия провожала тело всеми любимого и уважаемого Вельможи. Не возможно описать горестной картины, когда почтенный учредитель траурной церемонии объявил о времени выноса из дому тела, которое до церкви было несено Господами Присудствующими (так в тексте. — А. Б.) и Чиновниками: превеликое множество домашних покойника, как будто не веря до тех пор глазам своим, что благотворитель их лежит во гробе, столь сильно возрыдало, что каждый был готов, по видимому, выплакать свое сердце, и когда приближилась минута последнего прощания, всякий, казалось, терял все то, что ни имел в жизни драгоценнейшаго!

Неизв. художник. „Портрет князя П. И. Шаликова“. 1810-е гг. ГМП.

На десяти богато украшенных подушках провожавшими князя чиновниками несены знаки отличия доблестного Начальника за Бутырскую заставу, где внезапно поразило всех трогательное зрелище: собравшимся там во множестве разных подведомственных князю волостей казенные крестьяне и его собственные горели наперерыв сильным желанием доказать беспредельную свою благодарность за всегдашнее отеческое его о них попечение, и с пламенным усердием, возложив на рамена свои гроб, вмещавший прах его, в безмолвии, с глубочайшим благоговением, как нечто священное, понесли в принадлежащее князю подмосковное село Спасское, назначенное быть местом погребения.

Мир праху Твоему, Вельможа, в трудах неутомимого, верный друг чести! Ты умел достославно совершить на земле путь долголетнего, общеполезного бытия своего! Тихий конец благотворной жизни твоей был подобен величественному закату благотворного светила»[313].

Во время поминального обеда наследник князь Борис Николаевич Юсупов сказал, что «это как бы батюшка вас в последний раз угощает». И действительно, не без ехидства заметила добрейшая родственница князя, бабушка Янькова, присутствовавшая на поминках, у самого Бориса Николаевича «едва ли кто чашки чаю пивал» от его скупости[314].

Уже 1-го августа «Санкт-Петербургские Ведомости» сообщили о прибытии на невские берега церемониймейстера Высочайшего Двора князя Юсупова[315]. Борис Николаевич не дождался в Москве даже сороковин по отцу. И вот еще одна деталь. Мне не удалось найти в списке лиц, приехавших в северную столицу, княгини Татьяны Васильевны — жены Юсупова. Наверное, понадобится дополнительный поиск материалов, чтобы понять — присутствовала ли вдова при похоронах мужа. Все свидетельства современников называют одного только сына Бориса Николаевича как распорядителя погребения. Что было на самом деле? Конечно, Татьяна Васильевна была уже очень в возрасте. Скорое путешествие по летней жаре из Петербурга в Москву могло оказаться ей не по силам. К тому же она могла просто болеть во время внезапной смерти супруга.

Кончина Николая Борисовича произвела тяжелое впечатление на людей пушкинского круга. Становилось ясно, что с ним ушел большой исторический пласт — людей, событий, судеб, ненаписанных воспоминаний о славном веке Екатерины Великой.

15 июля 1831 года князь Петр Андреевич Вяземский сообщал Пушкину: «Юсупов сегодня умер частью от холеры, частью от удара, частью от 80 лет. Третьего дня ужинал он еще в клубе»[316]. В тот же день писал поэту и его ближайший друг, соклубник по Английскому клубу, Павел Воинович Нащокин: «Новостей много слышу, пересказать ни одной не могу. Одна новость для тебя Юсупов умер — не знаю почему, а мне было его жаль, вреда кажется он никому не делал — ибо никто не жаловался, а про добро не знаю: умер же умно и равнодушно, как мне рассказывали; ему предложили перед смертью за час исполнить христианский долг — на что он спросил — разве пора, и послал за священником; — накануне он был в клубе»[317].

В письме 22 июля к литератору и издателю Петру Андреевичу Плетневу, которого Пушкин называл «братом», поэт написал короткую фразу: «Ох уж эта холера! Мой Юсупов умер, наш Хвостов умер. Авось смерть удовольствуется сими двумя жертвами»[318]. Характерно, что смерть Николая Борисовича не обсуждалась — это было горестное, понятное и без лишних слов большое событие.

«Бабушка Янькова». Гравюра.

Обсудить же пришлось только одно печальное обстоятельство. Бездарный поэт граф Дмитрий Иванович Хвостов оказался жив — здоров и даже прожил после смерти князя Юсупова еще четыре года. «С душевным прискорбием узнал я, что Хвостов жив, — писал А. С. Пушкин П. А. Плетневу 3 августа 1831 года. — Посреди стольких гробов, стольких ранних и бесценных жертв Хвостов торчит каким-то кукишем похабным»[319].

Итог же всем разговорам и толкам подвела мудрая бабушка Янькова. «…Да, обмелела Москва и измельчала жителями, хоть и много их. Имена-то хорошие, может, и есть, да людей нет; не по имени живут»[320].

Известна одна незначительная на первый взгляд деталь, много говорящая при более глубоком ее изучении. В продолжение всей жизни одинокий, в сущности, Николай Борисович оставался очень привязан к своим домашним животным — птицам, собачкам, обезьянке. Некоторые из них становились его постоянными спутниками во всех поездках, в известной степени заменяли одинокому старику-князю семью, согревали его своей бескорыстной лаской, любовью и преданностью. Наследник — «Сахар Боринька» распорядился экономии ради распродать даже «братьев меньших» своего отца…

Князь Борис Николаевич в зрелые годы стал человеком твердых правил и высоких норм морали. Память об отце, как бы не складывались их личные взаимоотношения, он рассматривал исключительно в строгих православных традициях. Борис Николаевич не стал сооружать «странноприимные дома» или богадельни в память отца. В Ракитном, главном имении Юсуповых, он построил храм, посвященный, естественно, небесному покровителю отца — святителю Николаю, архиепископу Мир Ликийских, любимейшему в русском народе Николе Угоднику; принимал участие в строительстве других храмов в окрестностях села. Спустя всего полтора столетия в Интернете на официальном сайте Ракитянского района мне не без удивления довелось прочитать, что храм, наряду с главным усадебным домом имения, является единственным памятником архитектуры всего немалого по площади района Брянской области!

Непосредственно над могилой за алтарем храма в Спасском-Котове князь Борис Николаевич приказал возвести особую усыпальницу. Внук и полный тезка князя Николая Борисовича дополнил ансамбль Спасского храма приделом, посвященным также святителю Николаю.

Где же захотел найти последний свой приют Николай Борисович и что ныне представляет собой его захоронение? Долгое время официально считалось, что могилы князя Юсупова и его родственников отправлены на дно Клязьменского водохранилища при большевиках «по классовым соображениям», но это оказалось не так. При реставрационных работах в храме села Спасского-Котово под временным настилом обнаружились пять каменных надгробий князей Юсуповых.

От Москвы до Спасского (так прежде принято было называть Спасское-Котово) считалось 18 верст. Крепостные крестьяне князя Юсупова по любви своей к барину просили разрешение наследника нести прах Николая Борисовича весь путь от Бутырской заставы на руках, что и было исполнено.

Сохранилось короткое упоминание о порядке погребения в воспоминаниях неизвестного подчиненного Юсупова по Оружейной палате, которые мною уже цитировались. «В 1831 году июля 15-го после непродолжительной болезни умер Юсупов и похоронен с приличною церемониею в своем селе Котове-Спасском, в двадцати верстах от Москвы, куда все бывшие при отпевании за гробом его поехали. Когда же князь был зарыт в могилу, то сын его Борис Николаевич приглашал сопровождавших покойного на обед так: „покорнейше прошу помянуть покойного, это батюшка мой в последний раз вас угощает“»[321].

Сам Николай Борисович заботился о семейном некрополе в Спасском, где лежали его мать и сестра. Для их захоронений приблизительно в 1810 году в специальном приделе храма был сооружен склеп. Вплоть до 1917 года существовала традиция погребения родовитых или просто богатых людей не в земле, а в специально устроенном кирпичном склепе. Он мог располагаться как непосредственно под могильным памятником на кладбище, на традиционной двухметровой глубине, так и в подклете (подвальной части) часовни или церкви. Так, в московском Богоявленском монастыре могилы князей Юсуповых находились в склепах в подвальной части монастырского собора. А вот кирпичный склеп для гроба с телом Н. В. Гоголя на кладбище московского Данилова монастыря сооружался уже позднее, после погребения писателя. Склеп обнаружила комиссия во главе с известным московским музейным работником М. Ю. Барановской при перенесении праха писателя на новое кладбище Новодевичьего монастыря. И в наши дни Русская Православная церковь придерживается традиции погребения высшего духовенства именно в склепы, которые сооружаются, как правило, непосредственно перед похоронами, а не заранее. (Цемент твердеет быстрее извести, применявшейся в XIX веке в качестве связующего раствора.)

Первоначально захоронение Николая Борисовича было произведено в могилу за алтарной частью церкви, в наиболее почетном месте церковного погоста, а уже потом над ним соорудили квадратную часовню-усыпальницу и, надо полагать, склеп для сохранения праха. Между прочим, это едва ли не единственный случай в церковной архитектуре, когда придел храма оказался непосредственно за его алтарем, с восточной стороны. Исключением является главный храм Новоиерусалимского монастыря, который и сам является исключением в русской архитектуре, тогда как Спасский храм строго соответствовал канонам православного зодчества.

Возле Спасского храма, с внешней его стороны в 1816 году Николай Борисович Юсупов приказал похоронить рано умершую балерину Е. П. Колосову, дорогую ему женщину, от которой у князя имелось двое внебрачных сыновей Сергей и Павел, носивших фамилию Колосовы-Гирейские. Их портрет, хранящийся в музее «Архангельское», писал Никола де Куртейль. На заднем плане картины явно не без умысла помещено изображение усадьбы в Спасском-Котове.

В Спасском храме нашли последнее упокоение: княгиня Ирина Михайловна Юсупова, ее сын — князь Николай Борисович, его рано умершая сестра Анна Борисовна, по мужу Протасова, князь Борис Николаевич Юсупов (сын Николая Борисовича) и его первая, рано умершая жена Прасковья Павловна, рожденная княжна Щербатова. Вторая жена князя Бориса Николаевича, пережившая его едва не на полвека, в компанию к мужу лечь не решилась. Вероятно, грехов побоялась…

История села Спасского проливает некоторый свет и на историю Юсуповского некрополя. В 1684 году в селе Котово, «Спасское тож», принадлежавшем тогда князю И. Б Репнину, была возведена небольшая каменная Спасская церковь — скромный образец провинциального усадебного зодчества, став заменой деревянному храму. С 1720-х годов Спасское-Котово или просто Спасское перешло в род Юсуповых, вероятно, в качестве «пожалования» князю Григорию Борисовичу за заслуги из очередного «конфиската» или пришло в род как приданое. Вплоть до 1917 года оно оставалось собственностью князей Юсуповых.

После переезда в Москву Николай Борисович первоначально планировал поселиться именно в Спасском и начал отделывать здесь большой летний дом. Архангельского еще не имелось и в проекте. В усадьбе начались большие строительные работы, позднее заброшенные ради грандиозных работ в Архангельском.

Фотогр. и план церкви села Спасское-Котово. «Памятники архитектуры Московской области». М. 1975.

Село Спасское-Котово. Фотография из альбома кн. З. Н. Юсуповой. 1900-е гг.

Юсуповы не забывали о семейной усыпальнице. Церковь постоянно ремонтировалась. В 1874 году по указанию князя Николая Борисовича-младшего производился капитальный ремонт всего храмового комплекса, включая и усыпальницу деда. Вот что рассказал о посещении Спасского в книге мемуаров князь Феликс Юсупов-младший: «Одним из самых старых наших имений было подмосковное Спасское. Именно там жил князь Николай Борисович перед тем, как купил Архангельское.

Потом об имении словно забыли, не знаю почему. В 1912 году я побывал в нем. Оно было заброшено совершенно.

На пригорке близ елового бора стоял дворец с колоннадой. Казалось, он прекрасно вписывается в пейзаж. Но как только я приблизился, то пришел в ужас: все сплошь — развалины!

Двери сорваны, стекла разбиты. Потолки рушатся, на полу оттого груды мусора и щебенки. Кое-где остатки былой роскоши: мраморная штукатурка с лепниной, яркая настенная роспись, вернее, тоже остатки. Я прошелся по анфиладе. Залы — один другого прекрасней, а куски колонн лежат на полу, как отрубленные руки. Части деревянной обшивки эбенового, розового и фиолетового дерева с маркетри давали понять о былом декоре!»[322].

Церковь в селе Спасское-Котово. Справа — часовня-мавзолей княей Юсуповых. Современная фотография.

Как известно, при большевиках в нашей стране имелся большой дефицит промышленных площадей. Поэтому для нужд производства приспосабливались самые неожиданные сооружения. Так, в часовне преподобной Ксении Петербургской на одном из ленинградских кладбищ была устроена мастерская сапожника — так будто бы кладбищенское население сильно нуждалось в ремонте обуви! Жители же подмосковного Долгопрудного остро нуждались в печатном слове. Поэтому, когда село Спасское-Котово в 1963 году вошло в границу города, сельский храм не сломали, как предполагала традиция безбожных пятилеток или хрущевской «оттепели», а превратили в местную «образцовую типографию». Чье имя она носила — Урицкого или Кирова, к сожалению, выяснить не удалось, что теперь не столь уж важно.

Церковь села Спасского разделила участь множества православных храмов России. Полностью уничтожено ее художественное убранство, судя по фотографии, не самое рядовое. Опять же по традиции производилась ликвидация завершения здания: купола, кресты и ярус колокольни были разобраны в целях лечения типичной партийной болезни — крестобоязни.

Однако в начале 1960-х годов церковь получила официальный статус памятника архитектуры. Началась ее «медленная реставрация». Храм внесен в «Каталог памятников архитектуры Московской области», изданный в 1975 году после многих лет подготовки. Никакого «затопления водами Клязьменского водохранилища», как утверждали отдельные «знатоки» нашей подмосковной культуры, не наблюдалось. Могильные плиты Юсуповых, что понятно и характерно для той поры, оказались скрыты — над каменным полом храма был сооружен деревянный — для удобства установки типографского оборудования. Что стало с семейными склепами или склепом — пока достоверно неизвестно; понятно только, что свод над подвалом сохранился вполне благополучно. Главный вопрос — состояние праха погребенных.

В начале 1990-х годов храм передан православной общине. В нем возобновлено богослужение. После большого ремонта, напоминавшего по тщательности научные реставрационные работы, церковь освятил глава Московской епархии — митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий. Отремонтирована и усыпальница князей Юсуповых. Могилы в ней отмечены весьма скромными надгробиями — князь Борис Николаевич лишних трат не любил.

На этом завершается сравнительно короткое жизнеописание главного героя книги — князя Николая Борисовича Юсупова. Многие подробности княжеской жизни пришлось опустить, о многом рассказать лишь в общих чертах. Особенно мне жаль обширной летописи ботанической коллекции Юсупова, историю которой обыкновенно у нас в литературе полагается описывать со всею тщательностью. Померанцевые и лимонные деревья, может быть, не обидятся…

Большое значение князя Николая Борисовича Юсупова для русской истории второй половины XVIII — первой трети XIX веков стало ясно образованным кругам общества еще при жизни князя. Его «ученым прихотям» потомки не перестают удивляться и восхищаться вплоть до наших дней. Даже в те годы, когда о «проклятом наследии феодализма» говорить не полагалось, советские искусствоведы, хотя и сквозь зубы, но признавали роль Юсупова-коллекционера и создателя грандиозного усадебного ансамбля Архангельского. Собранная Николаем Борисовичем одна из крупнейших частных коллекцией Европы 19-го столетия даже в разрозненном виде не перестает восхищать знатоков и любителей прекрасного. Собственная жизнь князя Юсупова оказалась не менее прекрасна, чем его дворцы и коллекции, и настоящая книга — скромная дань восхищения Николаем Борисовичем Юсуповым, во след которому мне довелось совершить длительное и очень приятное путешествие во времени и пространстве.

Никола де Куртейль. «Портрет братьев Колосовых-Гирейских». 1819. ГМУА.

В заключительном разделе книги помещены короткие очерки, посвященные жизни княжеских потомков, а также истории некоторых из наиболее известных дворцов и усадеб рода князей Юсуповых.

И. Торопов. Архангельское. Флигель над оврагом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.